После краха на Уолл‑стрит промышленные индексы падали в Японии так же быстро, как в США. Занятость на промышленных предприятиях сократилась на треть. За три года Банк Японии потерял более половины своих золотых резервов. Другие государства искали выход из положения в экономической автаркии. Однако Япония не могла ни прокормить себя, ни использовать продукцию своей обрабатывающей промышленности. Половину ее импорта составляли около трех миллионов кип хлопка, оплачиваемых в долларах или фунтах стерлингов. Япония экспортировала в Азию в основном текстильные изделия из хлопка или искусственного шелка. Расходы в долларах были сбалансированы поставками шелка – любимым предметом роскоши европейских женщин. Около половины японских крестьянских семей получали денежные доходы в сфере шелководства. Однако так как американские домашние хозяйки сократили свои доходы, цены на шелк обрушились, и нищета в деревне превратилась в настоящее бедствие.
На Международной экономической конференции 1933 г. Япония поддержала курс на валютную стабилизацию и свободную многостороннюю торговлю. Англосаксы отказались от своих бывших доктрин: «Новый курс» Рузвельта предусматривал ревальвацию доллара; соглашения в Оттаве уже установили забор из тарифов и квот вокруг Британской империи.
Тем не менее Япония раньше других стран восстановила объем своих деловых операций. Гигантские тресты, чья деятельность законодательно не ограничивалась, поглощали более слабые компании и контролировали обрабатывающую промышленность, судоходство, финансирование и розничную торговлю. Заработная плата упала, и развивались новые процессы: прядильные операции, стоившие 372 иены в 1929 г., в 1934 г. могли быть совершены за 174 иены. Осака продавала изделия на 40 % дешевле, чем Ланкашир. Рабочие в переполненных ветхих цехах производили шерстяные рубашки за 35 центов, велосипеды за 5 долларов, пишущие машинки за 12,5 доллара. В результате объем экспорта возрос в три раза по сравнению с его минимальным объемом.[430]
Иностранные протесты почти ничего не дали. Инспектирующие делегации обнаружили, что дочери крестьян в возрасте от 13 до 19 лет работали за 50 центов в день на хлопковых фабриках. Каждая получала достаточное количество пищи и два мата (6 на 6 футов (2 на 2 м)) в общей спальне, принадлежавшей компании. После окончания пятилетнего контракта девушка должна была вернуться в деревню с большим приданым. Промышленная мощь была основана на социальной дисциплине: фабричная работница и ее братья в армии или в мрачном студенческом общежитии одинаково служили императору.
Как мог Запад, подчеркивающий индивидуализм и высокую степень потребления, соперничать с этими методами? 60 стран устанавливали дискриминационные квоты в отношении японского импорта. Только второстепенные торговые страны в Южной Америке, Африке и на Ближнем Востоке оставляли свои двери открытыми.
АРМИЯ ИЩЕТ ПУТЬ
Национальные интересы сфокусировались в области экономики, где существовала дилемма. Сторонники экономической экспансии надеялись постепенным улучшением методов построить торговую империю. Военные мыслители настаивали на теории окружения: западные государства, не желавшие отказаться от своих рынков, будут держать мирную Японию под контролем. Ее единственным безопасным выходом из этого положения было объединение на основе иены. Китай, например, можно было бы заставить купить большую часть продукции Осаки, кроме того, заставить его выращивать хлопок в таком количестве, чтобы тот мог заменить южноамериканский. Однако только сила, представленная армией и военно‑морским флотом, могла поддерживать японскую монополию в области торговли за рубежом.
Демографическое давление снова казалось критическим. Аннексия Кореи позволила нескольким тысячам семей обосноваться в этой стране, в то время как численность населения Японии ежегодно возрастала на один миллион человек. В конце 1920‑х гг. она составляла 65 миллионов.
Лига сакуры потерпела поражение на Лондонской конференции 1930 г., которая продлила позицию «униженного положения» Японии в области строительства военно‑морских сил еще на шесть лет. Однако шовинисты сравняли счет через восемь месяцев убийством премьер‑министра Хамагути, которого обвиняли в пацифизме, так же как в дефляционной финансовой политике, усугубившей лишения крестьян. В следующем году полиция предупредила только на два дня государственный переворот Национального совета патриотических обществ: войска планировали захват здания парламента, роспуск парламента и установление военной диктатуры.
Вторжение в Маньчжурию
Все, что было запланировано на сентябрь 1931 г., осуществилось. Бомба, заложенная японскими агентами[431], как было доказано позднее, взорвалась ночью под рельсами Южно‑Китайской железной дороги вблизи Мукдена. На следующий день полуавтономная Квантунская армия генерала Хондзё перешла корейскую границу и вторглась в Южную Маньчжурию.
Контроль над регионом через местных марионеточных дацзюней был больше невозможен. Молодой маршал, Чжан Сюэлян, утратил власть над северной провинцией, вошедшей в сферу влияния Советской России, которая контролировала КВЖД так же уверенно, как цари. Кроме того, он разделил свою судьбу с китайской националистической революцией. Девять десятых населения трех провинций уже составляли китайцы, и постоянно прибывали новые иммигранты. Китайская железнодорожная сеть, чьи тарифы оплачивались обесценивавшейся валютой, способствовала ослаблению торговли с Дайреном. Императорская армия была взбудоражена арестом и казнью капитана Накамуры Синтаро, когда он совершал разведку вблизи монгольской границы.
Мукден, древняя столица, пал почти без сопротивления. К концу октября войска Хондзё захватили Цицихар. Затем они стали оказывать давление в направлении реки Амур, вынудив китайского командира Ма Чжаныпаня искать убежища в Сибири.[432] На юге Молодой маршал в январе 1932 г. отступил к Великой стене. На протяжении десяти лет его солдаты, изгнанные из своих домов, образовывали ядро сопротивления японцам. За полгода Япония захватила территории, более чем в три раза превышавшие площадь самих Японских островов (причем неоккупированные возделываемые земли по площади превосходили аналогичные земли десятка западных американских штатов), с богатейшими минеральными ресурсами в Азии.
Доклад комиссии Литтона
Инцидент произошел в удачно выбранное время. Западная финансовая система опускалась в глубины депрессии. Правительства стран, где выстраивались очереди за хлебом в городах, вряд ли остановили бы восточный путч на расстоянии от них в полмира. Китайский делегат в Лиге Наций доктор Альфред Цзэ быстро сообщил о нарушении границы Китая. В ответ на телеграмму из Женевы японский МИД заявил, что у Японии нет планов по оккупации территорий Китая. Однако он не обладал информацией о политических намерениях Квантунской армии. Комиссия Лиги Наций под председательством Виктора, второго графа Литтона, прибыла в Маньчжурию в марте 1932 г., через несколько недель после того, как Хондзё поставил мир перед совершившимся фактом. В своем докладе, основанном на тщательном расследовании, Литтон полагал, что «бесспорно китайская территория была… захвачена… вооруженными силами Японии». Он дал рекомендации, согласно которым Маньчжурия должна была остаться в составе Китайской Республики, а Япония – получить определенные договорные права.[433]
Лига Наций без каких‑либо возражений обвинила Японию в агрессии, ссылаясь на ее характеристику в Уставе Лиги Наций и в договоре девяти держав. Ответ Японии пришел спустя месяц, 27 марта 1933 г., когда Мацуока Ёсукэ заявил о выходе Японии из Лиги Наций и покинул в молчании зал заседаний. Биржевой курс резко пошел вниз. В Женеве стало ясно, что период «вильсоновского мира» закончился.
Доктрина Стимсона
США имели представителя в комиссии Литтона, но не принимали участия в дебатах Лиги Наций. Государственный секретарь Генри Л. Стимсон, который незадолго до своего назначения был губернатором Филиппин, энергично протестовал против действий Японии, но не мог рассчитывать на поддержку изоляционистского конгресса. Президент Гувер также отказался «поддержать… какие‑либо санкции, экономические или политические, потому что они ведут к войне».[434] Расследование в Уайтхолле (улица в центре Лондона, название которой стало нарицательным обозначением британского правительства. – Пер.) побудило министра иностранных дел сэра Джона Саймона заявить, что «ни при каких обстоятельствах правительство не согласится на то, чтобы Великобритания стала одной из сторон конфликта».[435]
Стимсон смог только заявить, что США «не признают любую ситуацию, договор или соглашение, созданную или заключенные… правительствами в нарушение… тех договоров, которые затронули права Америки в Китае».[436]
Приближался уход президента Гувера (представлявшего Республиканскую партию. – Пер.) и его смелого Госсекретаря со своих постов. Многие проблемы, унаследованные правительством демократов, казались более актуальными, чем политика в бассейне Желтого моря. Документы Франклина Рузвельта в 1933 г. почти не содержат упоминаний о Японии. Законы, принятые в связи с «Новым курсом», фактически нанесли ущерб Китаю, когда они подняли пены в Америке на серебро, опустошая запасы этого металла в Азии и вызывая там дефляционный кризис. Невилл Чемберлен выступил в роли пророка, предсказывая, что «ничто, кроме нападения на Гавайи, никогда не заставит США пойти на военное вмешательство на Дальнем Востоке».[437]
