Гражданская война в Испании и аншлюс Австрии 7 страница

Так, в декабре 1938 г., когда появилась совместная франко‑германская декларация, посол в Берлине Р. Кулондр сообщал: «Цель (немцев), кажется, уже определена – создать Великую Украину, которая стала бы житницей Германии… сломить Румынию…привлечь на свою сторону Польшу… В военных кругах уже поговаривают о походе до Кавказа и Баку». Выступления французского журналиста Ф. де Бринона в Риме в поддержку германского завоевания Украины, по мнению М. Литвинова, отражали точку зрения многих французских политиков, считавших это завоевание «чудесным лекарством», которое спасет страну от германской угрозы.

Одновременно представители Англии и Франции извещали о возможности подобного конфликта советских послов. Так, 8 декабря в Париже Мандель предупреждал советского посла Сурица, что следующей целью Гитлера будет Украина, но еще раньше судьбу Чехословакии разделят Польша и Румыния. Аналогичное предупреждение 30 ноября делал советник Чемберлена Г. Вильсон советскому послу Майскому: «Следующий большой удар Гитлера будет против Украины. Техника будет примерно та же, что в случае с Чехословакией. Сначала рост национализма, вспышка восстания украинского населения, а затем освобождение Украины Гитлером под флагом самоопределения».

 

Реакция И. Сталина на подобные «предупреждения» была отражена в его выступлении 10 марта на XVIII съезде Коммунистической партии Советского Союза (со слов Шуленбурга)

 

«Некоторые политики и деятели прессы Европы и США, потеряв терпение в ожидании «похода на Советскую Украину», сами начинают разоблачать действительную подоплеку политики невмешательства. Они прямо говорят и пишут черным по белому, что немцы жестоко их «разочаровали», так как, вместо того, чтобы двинуться дальше на восток, против Советского Союза, они, видите ли, повернули на запад и требуют себе колоний. Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии, как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом, а немцы отказываются теперь платить по векселю, посылая их куда‑то подальше.

Я далек от того, чтобы морализировать по поводу политики невмешательства, говорить об измене, о предательстве и т. п. Наивно читать мораль людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят старые, прожженные буржуазные дипломаты… Ввиду этого наша страна, неуклонно проводя политику сохранения мира, развернула вместе с тем серьезнейшую работу по усилению боевой готовности нашей армии и флота…»

 

 

* * *

 

Несомненно, речь Сталина оказала свое воздействие на решение Гитлера. Хотя сомнения в «добропорядочности» последнего и его следовании «плану Гофмана» появились у англичан раньше – в начале 1939 г. Тогда в январе на дипломатическом приеме Гитлер открыто продемонстрировал свои намерения в улучшении отношений с СССР. Первые шаги в этом направлении были сделаны уже месяц назад. Так, 19 декабря 1938 г. без всяких проволочек был продлен на 1939 г. советско‑германский торговый договор. 22 декабря Берлин предложил СССР возобновить переговоры о 200‑миллионном кредите, намекнув на необходимость общей нормализации отношений. Советская сторона 11 января согласилась начать экономические переговоры… «Затем Германия санкционировала передачу Закарпатья Венгрии, что вызвало недовольство Польши, но успокоило СССР, опасавшегося, что эта территория станет зародышем «Великой Украины».

Эти тенденции напугали официальный Лондон и Париж, которые совместно торпедировали германо‑советское сближение. Э. Галифакс писал в конце января: «Сначала казалось – и это подтверждалось лицами, близкими к Гитлеру, – что он замышлял экспансию на востоке, а в декабре в Германии открыто заговорили о перспективе независимой Украины, имеющей вассальные отношения с Германией. С тех пор есть сообщения, указывающие на то, что Гитлер… рассматривает вопрос о нападении на западные страны в качестве предварительного шага к последующей акции на востоке». Перелом произошел в середине марта, тогда французское общественное мнение все больше уверовало, что экспансия Гитлера на восток была просто подготовкой перед наступлением на запад. 15 марта Суриц сообщал из Парижа: «В этом отношении речь Сталина произвела очень сильное впечатление».

Вероятность переориентации Гитлера с востока на запад давно уже вызывала беспокойство в Англии и Франции. И было отчего – Гитлер вышел из Версаля. Что он значил для Гитлера, можно сказать словами Ленина, отстаивавшего в свое время Брестский мир: «Бывал заключаем мир и более тяжелый, заключаем немцами в эпоху, когда они не имели армии… Они заключили тягчайший мир с Наполеоном. И этот мир… вошел в историю, как поворотный пункт к тому времени, когда у немецкого народа начался поворот, когда он отступал до Тильзита, до России, а на самом деле выигрывал время, выжидал, пока международная ситуация не изменилась, пока не оздоровилось сознание измученного войнами и поражениями немецкого народа и пока он снова не воскрес к новой жизни». Гитлер не знал слов Ленина, отмечает С. Кремлев, но однажды на вопрос англичан о прочности своих договорных обязательств резко и резонно заметил: «Если бы Блюхер оглядывался на договоры с Наполеоном, то Веллингтон так и остался бы без помощи». В 1935 г. Гитлер говорил: «Мне придется играть в мяч с капитализмом и сдерживать версальские державы при помощи призрака большевизма, заставляя их верить, что Германия – последний оплот против красного потопа. Для нас это единственный способ пережить критический период, разделаться с Версалем и перевооружиться».

Удар Гитлера по Украине, отмечал М. Карлей, «был приятный, внушающий иллюзии, но самообман, ибо, насытившись на востоке, Гитлер мог повернуть и с удвоенной силой обрушиться на запад, как это предвидел, например, Черчилль». До У Черчилля это предвидел Э. Генри в 1936 г., и, очевидно, его предупреждение не осталось незамеченным. Так, например, А. Эйнштейн писал о книге «Гитлер над СССР»: «Если эта книга встретит такое понимание, какого она заслуживает, то ее влияние на развитие отношений в Европе не может не стать решающим…» Э. Генри утверждал: ««Теперь, во всяком случае, становится совершенно ясным чудовищное политическое и военное мошенничество, которое совершает Гитлер, выдвигая формулу особой «восточной стратегии». Нет сепаратных «восточной» и «западной» стратегий германского фашизма. Есть только первая и вторая стадии проведения наступления в целом, в которой первая стадия делает вторую несомненно возможной и безусловно осуществимой». «Та же самая армия, когда она окончательно завладеет добычей, согласно плану Гофмана, должна проследовать назад. Победоносные фашистские орды повернут на запад!.. Что станется тогда с «западноевропейской демократией»? Что станется с Британией?»

Вступление Гитлера в Прагу в этой связи, по мнению Папена, носило символическое значение, оно фактически хоронило «атмосферу растущего всеобщего доверия» на которую надеялись в Лондоне: «Последствия этого были ясны всякому, кто обладал хотя бы малейшей политической проницательностью». Впрочем, говорить об «атмосфере растущего всеобщего доверия» было бы слишком оптимистично. Для оправдания этого доверия Великих Демократий Германия должна была вступить в войну не на жизнь, а на смерть с Советской Россией. Украина становилась только поводом. Гитлер в достаточной мере осознавал, куда толкают Германию «всеобщее доверие» и жизненные интересы Британской империи.

Говоря о последних известный полковник Поллок писал: «До тех пор пока европейские державы разделены на группы и мы в состоянии будем противопоставлять их одну другой, – Британская империя может не опасаться своих врагов, кроме палаты общин. Совсем не из любви к прекрасным глазам Франции решаемся мы поддержать ее против Германии, как не из рыцарских побуждений становились мы на защиту угнетенных наций сто лет назад. В международной политике нет места чувствам. Мы сражались с Наполеоном не на жизнь, а на смерть по тем же причинам, по каким в недалеком будущем будем сражаться с Германией или позднее с другой державою. Короче говоря, наша внешняя политика в высокой степени эгоистична и не потому, что мы желали этого, а потому, что у нас нет выбора… Наше назначение и состоит в том, чтобы быть или вершителем европейских дел, или ничем!» Интересно, что написано это было еще накануне Первой мировой войны.

Германия – лишь временный «союзник» для уничтожения большевизма, но Англия «не имеет постоянных союзни‑ков, а имеет лишь постоянные интересы». Какие? О них говорил, например, Д. Купер, и его слова отражали общую точку зрения британского истеблишмента, которой последний придерживался на протяжении веков: «Главный интерес нашей страны заключается в предотвращении доминирования одной страны в Европе», «нацистская Германия представляет собой самую мощную державу, которая когда‑либо доминировала в Европе», противодействие ей «совершенно очевидно соответствует британским интересам». Сам Н. Чемберлен утверждал: «Наш общий курс в отношении Германии направлен не на защиту отдельных стран, которые могут оказаться под угрозой с ее стороны, а на предотвращение германского господства на континенте, в результате чего Германия усилится настолько, что сможет угрожать нашей безопасности». Как писал Дж. Фуллер: «Величие Британии было создано и сохранялось поддержанием равновесия сил, ее будущая безопасность зависела от восстановления равновесия».

Гитлер не строил иллюзий на этот счет. Еще в «Майн кампф» он писал: «Желание Англии было и остается – не допустить, чтобы какая бы то ни было европейская континентальная держава выросла в мировой фактор, для чего Англии необходимо, чтобы силы отдельных европейских государств уравновешивали друг друга. В этом Англия видит предпосылку своей собственной мировой гегемонии». В мае 1939 г. Гитлер заявлял: «Англия – это двигатель антигерманских сил. Она видит в нашем развитии зарождение новой гегемонии, которая ее ослабит. Мы должны подготовиться к борьбе с ней. И это будет борьба не на жизнь, а на смерть. Наша конечная цель – поставить Англию на колени».

Идеалом для Англии было столкновение Германии и СССР, их взаимное ослабление, а еще лучше уничтожение. Пространство от границ Франции до Урала и дальше в этом случае превращалось в новую Америку (времен ее покорения), свободную для экспансии «великих демократий». Лондон сознательно стремился к Второй мировой войне и делал все возможное для ее возникновения. Политика «нейтралитета», невмешательства, «растущего всеобщего доверия» в тех конкретных условиях становилась не чем иным, как новой формой традиционной английской «дешевой империалистической политики», неизбежно толкающей мир к войне.

 

Отмечая этот факт, И. Сталин на XVIII съезде партии заявлял: «Главная причина (начала Второй мировой войны) состоит в отказе большинства неагрессивных стран, и прежде всего Англии и Франции, от политики коллективной безопасности, от политики коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательств, на позицию «нейтралитета»… Формально политику невмешательства можно было бы охарактеризовать таким образом: «пусть каждая страна защищается от агрессоров как хочет и как может, наше дело сторона, мы будем торговать и с агрессорами, и с их жертвами». На деле, однако, политика невмешательства означает попустительство агрессии, развязывание войны, – следовательно, превращение ее в мировую войну. В политике невмешательства сквозит стремление, желание – не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии, впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах и впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, – выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия. И дешево, и мило!..»

Но почему же Гитлер внес изменения в «план Гофмана»? Ведь завоевание Украины усилило бы его. Однако он очевидно не был уверен в слабости СССР, как уверяли в том западные «демократии». Война против СССР для него была гораздо большим риском, чем война против Польши, Англии и Франции вместе взятых. Поэтому прежде, чем повернуть на восток, он решил обеспечить себе более надежные тылы на западе. Именно это мнение высказывал Литвинов в беседе с французским послом в Москве Кулондром: «Одно из двух: либо Англия и Франция будут и в дальнейшем удовлетворять все требования Гитлера и последний получит господство над всей Европой, над колониями… либо же Англия и Франция осознают опасность и начнут искать пути для противодействия гитлеровскому динамизму. В этом случае они неизбежно обратятся к нам… В первом случае… вероятнее всего, Германия пожелает уничтожить Британскую империю и стать ее наследницей. Менее вероятно нападение на нас, более для Гитлера рискованное».

 

* * *

 

А что же Россия? Советский Союз был единственной страной, официально выступившей против Мюнхенского сговора. Позицию СССР отражали слова Литвинова, который в дни чехословацкого кризиса убеждал Э. Галифакса: «Англия делает большую ошибку, принимая гитлеровскую мотивировку за чистую монету. Она делает вид, как будто дело действительно лишь в правах судетских немцев, и стоит эти права расширить, как опасность будет немедленно устранена. На самом же деле Гитлеру так же мало дела до судетских, как и до тирольских немцев. Речь идет о завоевании земель, а также стратегических и экономических позиций в Европе».

Колебания Франции в выполнении своих обязательств по франко‑чехословацкому договору не изменили позиции Советского Союза, он был готов выступить даже в одиночку. 26 апреля 1938 г. М. Калинин заявлял относительно франко‑советско‑чехословацкого пакта 1935 г.: «Пакт не запрещает каждой из сторон прийти на помощь, не дожидаясь Франции». Это заявление было сделано несмотря на то, что 1 марта 1938 г. был продлен советско‑германский хозяйственный договор 1936 г., по‑прежнему предоставлявший СССР торговый режим наибольшего благоприятствования, в котором ему отказывали западные «демократии», в том числе и та же Франция.

СССР не собирался защищать преступления Версаля, однако в данной ситуации, по мнению советского руководства, у него не было другого выхода. По этому поводу Литвинов говорил Шуленбургу, что не СССР «создавал чехословацкое государство, но должен противостоять любому подъему гитлеровской Германии, вдохновляемой духом агрессии. Несомненно, СССР занял бы в этом кризисе другую позицию, если бы все еще существовала прежняя веймарская демократия. Ведь Советский Союз всегда выступал за принцип права народов распоряжаться своей судьбой».

Советской армии нужен лишь проход через территорию Польши и Румынии. Проход для предотвращения агрессии был предусмотрен статьей 16 пункт 3 устава Лиги Наций. Однако Польша и Румыния категорически отказались пропустить через свои территории советские войска. Так, 22 мая 1938 г. польский посол Лукасевич заявлял министру иностранных дел Франции Боннэ, что Польша не пошевелится, если Германия нападет на Чехословакию. Боннэ поинтересовался: «А если Франция выполнит свои обязательства и вместе с Лондоном поддержит Чехословакию?» Лукасе‑вич: «По франко‑польскому пакту наша страна имеет перед Францией обязательства только в том случае, если последняя подвергнется нападению. А в рассматриваемой ситуации агрессором будет Франция…» Что касается участия СССР Лукасевич изрек: «Русские – наши злейшие враги. Если потребуется, мы силой будем противостоять любому проникновению русских на нашу территорию и даже любому пролету русских самолетов. Чехи? Они недостойны того интереса, который вы к ним проявляете…» Польский журналист Свенцицкий заявлял своему советскому коллеге Н. Пальгунову: «Мы никогда не пустим ваши войска на свою территорию. Никогда, зачем бы и с чем бы они к нам ни шли!».

Тем не менее 21 сентября Литвинов подтвердил, что СССР готов оказать военную помощь Чехословакии. СССР сосредоточил на своих западных границах 60 пехотных, 16 кавалерийских дивизий, 3 танковых корпуса, 22 танковые и 17 воздушных бригад. Из запаса было призвано 328,7 тыс. человек. Несмотря на отсутствие разрешения на пролет советской авиации над чужой территорией, 28 сентября нарком обороны СССР доложил о готовности к переброске в Чехословакию 548 военных самолетов. Всего на западе страны было сосредоточено 2690 самолетов.

Польша, в свою очередь, сосредоточивала свои войска на чехословацкой границе. И 23 сентября последовало официальное заявление советского правительства, в котором оно предупредило, что в случае занятия польскими войсками территории Чехословакии правительство СССР без предупреждения денонсирует договор о ненападении с Польшей 1932 г. Ответ последовал в тот же день – правительство Польской республики «ни перед кем не обязано давать объяснения». 30 сентября польские войска оккупируют Тешинскую область Чехословакии.

Однако Советская армия не тронулась с места. Это дало повод многочисленным «западным историкам» обвинить СССР в обмане. Так, С. Случ указывает на «кардинальное» изменение политики СССР, который в 1935 г. обещал прийти на помощь вне зависимости от Польши и Румынии, а теперь предлагал действовать с учетом «неизбежно ограниченных возможностей». Стоит отметить, что на серьезность этих «ограничений» однозначно указывала Польша, которая 8–11 сентября организовала на польско‑советской границе крупнейшие в истории страны военные маневры. Они завершились грандиозным 7‑часовым парадом в Луцке, который принимал лично Рыдз‑Смиглы.

Но возможности Советского Союза ограничивали отнюдь не польские демонстрации. Чтобы прийти на помощь Чехословакии, СССР требовалось официальное обращение ее правительства с соответствующей просьбой. Бенеш предпочел капитулировать. Свет на причину решения чехословацкого правительства проливают выводы, к которым оно пришло на своем заседании 30 сентября: «Если Чехословакия сегодня будет сопротивляться и из‑за этого произойдет война, то она сразу превратиться в войну СССР со всей Европой». Действительно, вторжение СССР в Польшу и Румынию «без приглашения» в данном случае неизбежно было бы расценено всеми европейскими странами как агрессия против Европы.

СССР не пошел на это и даже, ради сохранения отношений, не пошел на денонсацию договора о ненападении с Польшей. Тем самым он вызвал массированные обвинения в двуличности со стороны Запада. А ведь так все замечательно складывалось. В беседе с Майским еще 24 марта 1938 г. Черчилль ругал Троцкого и хвалил Сталина, и тут же призывал Майского: «Докажите перед лицом всего мира, что все россказни о вашей слабости лишены всяких оснований… Такой эффект могло бы иметь ваше торжественное и совершенно твердое заявление об оказании серьезной помощи Чехословакии в случае агрессии против нее». Аналогичные фразы повторяли и Боннэ, и многие другие. Еще чуть‑чуть и…

Три десятилетия спустя американский профессор А. Улам в этой связи заметил: «Советская дипломатия между октябрем (1938 г.) и мартом (1939 г.) обнаружила великолепное хладнокровие и силу нервов». Тем не менее «кардинальное» изменение в политике СССР после Мюнхена действительно произошло. У Сталина исчезли последние иллюзии относительно мирных целей и союзнической добросовестности Англии и Франции. Американский посол в СССР Дэвис сообщал в Вашингтон свое мнение, что советская политика «коллективной безопасности» с англичанами и французами почти провалилась и что Москва может попытаться создать «в недалеком будущем союз с Германией». Он также был убежден в «способности [Советского Союза] защитить себя от нападения с востока и запада». 1 апреля 1938 г. он телеграфировал госсекретарю Халлу, что Москва считает себя окруженной врагами и что ей приходится иметь дело с «враждебностью со стороны всех капиталистических государств». Общее мнение советского правительства выражал в своем послании из Лондона посол Майский: «Лига Наций и коллективная безопасность мертвы. В международных отношениях наступает эпоха жесточайшего разгула грубой силы и политики бронированного кулака».

На этот раз Сталина был вынужден поддержать даже У Черчилль: «Расчленение Чехословакии под нажимом Англии и Франции равносильно полной капитуляции западных демократий перед нацистской угрозой применения силы. Такой крах не принесет мира или безопасности ни Англии, ни Франции. Наоборот, он поставит эти две страны в положение, которое будет становиться все слабее и опаснее… Речь идет об угрозе не только Чехословакии, но и свободе и демократии всех стран… Военный потенциал Германии будет возрастать в течение короткого времени гораздо быстрее, чем Франция и Англия смогут завершить мероприятия, необходимые для их обороны».

 

* * *

 

Пока же официальный Лондон и Париж были заняты… вооружением Гитлера. Директива последнего по операции «Грюн» гласила: «В период операции в интересах скорейшего повышения общего военно‑экономического потенциала необходимо быстрое выявление и восстановление важных предприятий… По этой причине для нас имеет решающее значение обеспечить сохранность чешских заводов и промышленных сооружений, насколько это возможно в ходе военных операций». Однако восстанавливать предприятия не пришлось. Англия и Франция сдали Гитлеру не только все чешские заводы, но и фермы, дома, коммуникации и т. д. нетронутыми, выселяемые чехи не могли забрать даже свой скот и собранный урожай. Советский полпред в Париже по этому поводу сообщал: «Французский обыватель с бухгалтерской точностью, свойственной каждому рядовому французу, подсчитывает количество людей, территории, золота, естественных богатств, которые сейчас захватила Германия, и приходит в ужас. Нужно отметить совершенно исключительную по своему размаху и единодушию волну возмущения и ожесточения против немцев».

Захваченные в Чехословакии ресурсы и мощности позволили Гитлеру в дальнейшем вооружить и обеспечить 1,5‑млн. армию. Наиболее весомым чешским подарком Германии, который сделали Англия и Франция, были заводы «Шкода». По словам У. Черчилля, «чешские заводы «Шкода» представляли собой… военно‑индустриальный комплекс, который произвел между сентябрем 1938 и сентябрем 1939 года почти столько же военной продукции, сколько вся военная промышленность Англии!». Главный обвинитель от Великобритании X. Шоукросс на Нюрнбергском процессе заявлял: «Совершенно очевидно, что захват этих двух государств (Австрии и Чехословакии), их ресурсов, человеческих ресурсов и военного производства неизмеримо усилили позицию Германии…» Геббельс отмечал этот факт еще в марте 1941 г.: «Фюрер очень хвалит прилежание и изобретательный талант чехов. Завод Шкода сослужил в этой войне величайшую службу… Крупп, Рейн‑металл и Шкода – наши три большие оружейные кузницы». Чешские танки участвовали в захвате самой Франции и Польши, а 22 июня 1941 г. границу СССР перешли 970 танков чешского производства, составлявших значительную часть всей танковой мощи вермахта.

Но это была лишь часть чешского наследства, доставшегося Германии от Мюнхена. Как отмечает И. Фест: «Англия и Франция почти полностью лишились авторитета, на их слова отныне, казалось, больше никто не обращал внимания, и скоро другие державы, в особенности восточноевропейские, каждая на свой страх и риск, начали пытаться поладить с Гитлером».

Так, та же Чехия фактически стала союзником фашистской Германии. Чешские заводы исправно работали на вермахт: «Строили бронетранспортеры и самоходки, тачали сапоги, патроны миллионами штук и снаряды сотнями тысяч производили».[23] Аналогичная участь ожидала прибалтийские страны, выполнение «плана Гофмана» шло своим чередом. 7 марта в Москве получили сообщение о германо‑эстонском соглашении, которое позволяло разместить немецкие войска недалеко от Ленинграда.

23 марта 1939 г. под угрозой вторжения Германия в очередной раз восстановила «историческую справедливость», заставив Литву вернуть ей порт Мемель (Клайпеда), отторгнутый Литвой у Германии под шум Рурского кризиса в январе 1923 г. В Мемеле уже в конце 1938 г. на выборах местные нацисты получили голоса 90 % избирателей. «Свершилось еще одно бескровное завоевание». Министр иностранных дел Литвы Ю. Урбшис попытался повлиять на Германию, воспользовавшись коронацией нового папы Пия XII. Но, как пишет С. Кремлев: «Папа жалобы верного сына католической церкви воспринял холодно и поинтересовался одним – не ощущает ли его литовская паства угрозы с советского востока». Правительства Англии и Франции не воспрепятствовали этому новому акту германской агрессии, хотя под Клайпедской конвенцией стояли их подписи.[24]15 мая Великобритания признала возврат Мемеля к Германии.

В те же дни Германия навязала Румынии хозяйственный договор, который обеспечивал рейх нефтью. Германия становилась хозяином ресурсов и промышленности Восточной Европы. В апреле воодушевленная примером Гитлера и подбодренная попустительством английского правительства Италия захватила Албанию.

 

 

ПОСЛЕДНИЙ ПАКТ

 

Апокалипсическое настроение охватило нынче землю. Нас уже не оставляет ощущение близящегося рока.

В. Шубарт, 1939 г.

 

Польский вопрос

 

Направление следующего удара возникло неожиданно, хотя пока ничто не предвещало грозы.

В первые годы своего существования в XX веке Польша вела захватнические войны против всех своих соседей – России, Германии, Литвы, Чехословакии. У. Ширер в полном соответствии с американской доктриной назвал этот период польской агрессии, принесшей гибель многих сотен тысяч людей, годами «возрождения» Польши. В результате своей агрессивной политики, а также благодаря активной помощи У. Черчилля, Франции и США Польша превратилась в одну из «версальских мини‑империй». «Из 31 миллиона населения, по данным Гитлера, в Польше было 2,5 миллиона немцев, 4 миллиона евреев и 9 миллионов украинцев. В противоположность фанатически настроенной Варшаве, весь остальной народ в целом апатичен и индифферентен». Польша оказалась не способна создать стабильное правительство или решить проблемы промышленности и сельского хозяйства. И мини‑империей правила диктатура полковников, наследников Пилсудского, являвшихся, по словам У. Ширера, «толпой заурядностей». Однако Францией, Англией и США Польша была признана «оплотом демократии» Запада на востоке Европы. И было за что: мало кто ненавидел русских больше, чем польская шляхта, с такой‑то индульгенцией…

После прихода Гитлера к власти в 1934 г. был подписан германо‑польский пакт о ненападении, направленный против Лиги Наций и системы «коллективной безопасности». Польша сохраняла благожелательный нейтралитет во время аншлюса и рейнского кризиса, несмотря на страстные призывы своей крестной матери – Франции, а потом вообще вместе с Германией, по словам У. Ширера, «словно гиена» приняла участие в разделе Чехословакии. Польша уже строила дальнейшие планы своего «возрождения» – захват Литвы,[25] а затем вместе с Германией раздел Украины.

Предложение Риббентропа, сделанное им всего через месяц после подписания Мюнхенского соглашения, казалось, полностью соответствовало этим планам. Оно включало присоединение Польши к Антикоминтерновскому пакту, ее участие вместе с Германией в походе на Россию и долю в разделе Украины. Риббентроп обольщал поляков Великой Польшей от Балтийского до Черного моря. В обмен Гитлер требовал лишь Данциг и возможность обустройства Польского коридора (прокладку автомобильной и железной дороги).

По Версальскому договору немецкий Данциг становился «вольным городом» под управлением Лиги Наций, ограниченные функции (таможня, полиция, пограничная охрана) передавались Польше. Т. е. Данциг формально Польше не принадлежал и находился под юрисдикцией Лиги Наций. Польский коридор также был наследством Версаля и предназначался для связи с отрезанной от Германии Восточной Пруссией. Дороги были необходимы Германии для свободного транзита, без двойных обысков польской таможни и двойного унижения перед польскими пограничниками. А самое главное – без ежегодно увеличивающейся платы за «прусский транзит», взимаемой Польшей в валюте!

Двадцатью годами ранее Ллойд Джордж в Версале предупреждал: передача свыше 2 млн. немцев под власть поляков «должна рано или поздно привести к войне». Кроме этого, как отмечал У. Ширер: «Ни один из пунктов Версальского договора не раздражал Германию так, как тот, по которому был образован Польский коридор, дававший Польше выход к морю и отсекавший Восточную Пруссию от рейха». Дж. Фуллер приводил слова М. Фоллика, сказанные в 1935 г.: «Создание Польского коридора в тысячу раз более тяжкое преступление, чем создание Германией в случае ее победы в войне коридора, допустим через нынешний Каледонский канал и передача Голландии этой полосы с единственной целью ослабить Британию. Примерно так поступила Франция, предоставив Польше коридор, разрезавший одну из наиболее плодородных областей Германии. Согласившись на этот преступный акт, союзники Франции совершили одно из самых тяжких известных в истории преступлений против цивилизации… Чтобы дать Польше морской порт, было совершено другое преступление против Германии, у нее отобрали Данциг. Но из всего более немецкого в Германии Данциг является самым немецким…[26] Рано или поздно «польский коридор» стал бы причиной будущей войны». Из этого видно, пишет Дж. Фуллер, что «требования, предъявленные Германией, не были неразумными».

Очевидно, аналогичного мнения придерживался и Гитлер и поэтому надеялся на взаимопонимание Польши и воевать с ней в ближайшее время не собирался. Так, 25 марта 1939 г. Гитлер в беседе с Браухичем говорил о нежелательности насильственного решения Данцигского вопроса, однако считал все‑таки заслуживающей обсуждения военную акцию против Польши при «особо благоприятных политических предпосылках».