О чем не говорилось в сводках

 

Небо над Северным морем грозно хмурилось. Громадные волны гнались друг за другом, с шумом опрокидывая пенистые гребни. Подводная лодка то поднималась вверх, то тяжело оседала между валами. По мере ее продвижения в северо‑западном направлении становилось все холоднее и холоднее. Весна в этом году явно запаздывала.

В жилых помещениях свободные от вахты моряки крепко спали, вспоминали в полудреме жен и невест, листали зачитанные до дыр бульварные романы или лениво просматривали иллюстрированные журналы. В кухонном отсеке старший кок отложил черпак и вызвал бачковых.[21] Загрохотали по железным пластинам пола тяжелые шаги, запахло горелым мясом. С трудом удерживая равновесие, бачковые несли алюминиевые емкости с тушеными свиными ножками и кислой капустой. Чтобы хоть немного поднять настроение, радист насадил на черный штырь проигрывателя заезженную пластинку, в отсеках загремела лихая, правда, уже изрядно поднадоевшая музыка и зазвучал хор, исполнявший «Песню о походе на Англию».

В унтер‑офицерском отсеке моряки лениво ковыряли вилками консервированную свинину. Один из них отодвинул тарелку с обглоданной костью и брезгливо поморщился:

– Он что, не мог другую пластинку поставить? Эту тягомотину уже ни одна собака не выносит.

– Собакам она как раз нравится, – иронически скривил губы старший механик. – Я тут прочел в газете, что ее автор Герме Нил, оказывается, раньше играл в ресторане. Как‑то он услышал по радио мелодию, переделал ее, и получилась песня для подводников. Первым слушателем была его собака.

– Не так глупо, – его собеседник достал клетчатый платок, высморкался и долго вытирал нос. По всем отсекам разнесся припев:

 

Дай мне руку, дай мне твою белую руку,

Будь счастливее, моя дорогая,

Будь счастлива,

Будь счастлива, а мы идем в поход,

А мы идем в поход, идем в поход на Англию!

 

Сильно покачиваясь, подлодка чертила на бурлящей воде бесконечную нить. Ее командир капитан‑лейтенант Матес невольно зажмурился – вспыхивавшие вокруг огненные искорки слепили глаза – и опустил тяжелый бинокль. Огненный шар заходящего солнца медленно клонился к западу. Матес сердито наморщил лоб, запахнул полы реглана и спустился в центральный пост. Здесь он постоял, прислушиваясь к завыванию ветра в люке, стрекотанию приборов и громкому чмоканью трюмной помпы, затем прошел к себе в каюту и устало опустился на койку. Спать не хотелось, мешали плеск воды за бортом, шелест зеленой занавески, отделявшей его каюту от коридора, а главное, мысль о том, что он, в отличие от других командиров подлодок, пока еще не мог похвастаться сколько‑нибудь значительными успехами.

Матес несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться и унять учащенные удары сердца. Горько было сознавать, что по мере приближения к Крайнему Северу шансов сорвать хороший куш становилось все меньше и меньше. Матес поморщился и снял с полки книгу о битве в проливе Скагеррак. Автор – капитан второго ранга Георг фон Хазе – дал ей претенциозное название «Победа германского Флота Открытого моря 31 мая 1916 года». На борт подлодки ее вместе с журналами как обычно доставил старшина административной службы.

Матес наугад раскрыл книгу и сразу же наткнулся на выступление Вильгельма II перед офицерами и матросами Учебного центра в Вильгельмсхафене 5 июня 1916 года.

«…И вот настал главный для всех нас день. Сильнейший флот могучего Альбиона, после Трафальгара[22] справедливо считавшийся непобедимым и с тех пор повелевавший морскими державами, покинул, наконец, свои базы. Им командовал адмирал, как никто другой относившийся к германскому флоту с нескрываемым уважением. Мужественному флотоводцу подчинялись не менее мужественные моряки, вышедшие в море на построенных по последнему слову техники кораблях. Казалось, эта армада способна все смести на своем пути, однако наши парни не растерялись и смело приняли вызов.

Подобно электрическому разряду, весть о нашей победе разнеслась по всему миру и везде, где бьются немецкие сердца, а также в рядах наших храбрых союзников вызвала бурное и ни с чем не сравнимое ликование. Таковы последствия удачного для нас исхода битвы в Северном море. Благодаря вам начата новая глава Всемирной истории. Английский флот потерпел сокрушительное поражение. Это означает, что Бог войны закалил ваши руки, просветлил ваши глаза и вы способны и дальше громить хваленых английских моряков».

Матес в ярости захлопнул книгу. Он никак не ожидал, что офицер по политико‑воспитательной работе флотилии поступит так глупо и пришлет этот опус на субмарину, отправляющуюся в боевой поход. После прочтения речи кайзера настроение капитан‑лейтенанта окончательно испортилось. Он понял, что сегодня ему уж точно не заснуть, встал и направился к рубочному люку.

Крутые волны били лодку по бортам, взметались к мостику и рассыпались градом ледяных брызг. Несколько часов сигнальщик сверлил глазами темень, но видел только беснующееся черное море. Порой за частой сеткой мелкого дождя вообще ничего нельзя было разглядеть.

На пятый день из‑за горизонта показались верхушки мачт.

Дизель заработал на полных оборотах, но расстояние между субмариной и кораблем не уменьшалось. Командир приказал запустить электромотор, и вскоре из‑за грани, разделявшей серое небо и взбаламученное море, выдвинулись надстройки большого скоростного судна‑рефрижератора.

– Похоже, «томми» предпочитают направлять дорогостоящие корабли в обход через Северное море, – командир произнес эти слова с особым нажимом, так, чтобы его услышали все стоявшие на мостике.

Опасность подвергнуться нападению подводных лодок вынуждала британские корабли уходить с налаженных маршрутов за границу дрейфующих льдов. В штабе Деница, напротив, считали, что там атаковать вражеские и нейтральные суда гораздо менее рискованно, чем в открытом море.

Двигатели ревели как бешеные, сотрясая корпус лодки. Капитан‑лейтенант подался вперед, как бегун на старте. Желание отличиться переросло в бешеный охотничий азарт. Он на мгновение опустил бинокль, вытер мокрое лицо ладонью и крикнул в открытый люк:

– Передайте машинистам, пусть выжмут из «шарманок» все, что только можно!

Внезапно корабль скрылся за сеткой дождя. Всю ночь сигнальщик напрасно высматривал его. На рассвете он окинул усталым взором горизонт и окончательно убедился, что рефрижератор исчез.

В описаниях нацистских военных корреспондентов боевой поход походил скорее на увеселительную прогулку. Подводники постоянно грубовато подтрунивали друг над другом и даже в самых трудных ситуациях проявляли «истинно германский боевой дух». На самом деле они вели себя совершенно по‑другому. Особенно трудно им приходилось в Северном море.

Через два дня сигнальщик заметил вдали две струйки дыма. Командир увеличил резкость мощных цейсовских окуляров, и перед его глазами предстали высокие, чуть скошенные назад трубы и мачты с несколькими торчащими под углом в сорок пять градусов грузовыми стрелами. Нечего было даже и думать о подводной атаке пароходов водоизмещением 18 000 и 22 000 тонн. Субмарина не смогла бы незаметно и достаточно быстро подобраться к ним. Матес решил дождаться темноты и произвести залп в надводном положении. Стрелка часов ползла как черепаха, медленно отмеряя минуты и секунды. На северо‑западе, там, где солнце погрузилось в воду, остался чуть искрящийся светлый отблеск.

Лодка на полном ходу развернулась, и силуэты обоих кораблей четко обозначились на горизонте. Кожаные тужурки и свитера уже не спасали от холода. Около полуночи Матес приказал лечь на боевой курс. В центральном посту слышалось только мерное жужжание приборов и напряженное дыхание людей. Кое‑кто из них в душе желал лишь как можно скорее выпустить торпеды – пусть даже безрезультатно – и вернуться на базу.

Матес налег грудью на перископ, наводя его на цель, и истерично выкрикнул:

– Первый аппарат, пли!

Стоявшие на мостике почти не ощутили легкий толчок. В центральном посту старшему механику показалось, что секундомер отсчитывал не секунды, а часы – так долго тянулось время. Вскоре уже почти никто не сомневался в том, что они промахнулись. Вряд ли на считавшейся более надежной парогазовой торпеде «Г‑7а» отказал взрыватель.

Командир обвел суровым взглядом застывших, как изваяния, подчиненных и приказал описать круг, чтобы еще раз выйти на боевую позицию. Он был твердо убежден в том, что след торпеды остался незамеченным.

Вскоре нос подлодки был точно направлен на выгнутый мостик транспорта. Командир минно‑торпедной части предложил выстрелить одновременно двумя торпедами. Матес одобрительно кивнул в ответ.

– Второй и третий аппараты к залпу готовы!

Торпеды одна за другой вырвались наружу. Им предстояло преодолеть расстояние в 220 метров.

У правого борта судна вровень с мостиком с грохотом поднялся огромный огненный столб. Корабль буквально распался на две части, которые почти сразу же затонули. Командир «У‑44» жадно отхлебнул кофе прямо из горлышка термоса и приказал подойти поближе. Среди коротких и крутых волн он не заметил ни одной головы. Значит, никому из команды не удалось спастись.

Лицо Матеса сделалось сосредоточенным и строгим. Он уже прикинул, что сегодня может добиться заветной цифры в 40 000 тонн и тогда Рыцарский крест ему почти гарантирован.

Всю ночь сигнальщики до рези в глазах всматривались в темноту, пытаясь что‑нибудь рассмотреть. Лодка непрерывно маневрировала, но так и не сумела обнаружить второй корабль. Когда забрезжил рассвет, стало ясно, что дальнейшие поиски ни к чему не приведут. Пароход, резко изменив курс и увеличив скорость, сумел под покровом ночи уйти от погони.

Последующие несколько дней боевого плавания в Северном море не отличались разнообразием. Отстояв вахту, усталые и насквозь продрогшие моряки валились на койки и засыпали мертвым сном, а их сменщики привычно занимали свои места. Правда, первые два часа на подлодке царило радостное оживление, но постепенно подводники как‑то сникли и каждый задумался о своем. Старшина механиков, садясь обедать, процедил сквозь зубы:

– Страшно даже представить себе, что такое тонуть в ледяной воде…

Подчиненные испуганно покосились на него и как‑то сразу сникли.

Около пяти часов утра, когда сон особенно крепок, раздался голос сигнальщика:

– Справа по борту вижу верхушки мачт!

– Приготовить корабль к бою! – рявкнул Матес.

Лодка шла параллельным курсом. Расстояние между ней и конвоем сокращалось очень медленно. Наконец командир увидел танкер и сопровождавший его то ли эсминец, то ли корвет. Едва ли не каждые полчаса они то скрывались в волнах, то взлетали на их гребнях. Внезапно эскортный корабль развернулся и, словно гончий пес на добычу, устремился к лодке. Сбылись самые худшие опасения капитан‑лейтенанта: их обнаружили.

– Все вниз! Тревога!

Лодка провалилась в пучину, будто тяжело груженный лифт. Инженер‑механик направил всех свободных от вахты в носовую часть, чтобы еще больше ускорить погружение. Достигнув сорокаметровой глубины, лодка остановилась.

Первая серия глубинных бомб легла совсем рядом. Мощный удар потряс субмарину. По полу забарабанил град стеклянных осколков.

– Глубже! – прохрипел командир.

Раздирая барабанные перепонки, прогрохотали еще четыре взрыва. Погас свет, но зажглось аварийное освещение.

– Немедленно сообщите о всех повреждениях в центральный пост! – инженер‑механик не узнал своего голоса – в горле застрял сухой царапающий ком, губы словно одеревенели.

Оглушительный треск заглушил последние слова. Очередной бомбоудар швырнул лодку в сторону.

– В отсеке вода, – прозвучал в переговорной трубе сдавленный голос.

В кормовой части старший механик почувствовал, что вода дошла ему уже до живота. Он сунул дрожащую руку в карман кожаной тужурки, вынул фонарик и пошарил жидким лучиком вокруг себя. Сквозь рваную дыру в корпусе с бульканьем хлестала вода. Лодка с сильным креном на корму медленно погружалась в бездну. Рядом со старшиной механик в чине ефрейтора с искаженным от ужаса лицом судорожно хватал ртом воздух. Неожиданно он дико завопил и ударил ладонью по крепежной стойке. Старшина механиков все понял, с трудом приподнялся и вынул из зажима тяжелый никелированный пистолет. Щелкнул туго взведенный курок.

– Ну давай, не тяни, стреляй, – глухо пробормотал ефрейтор.

Ствол пистолета два раза дрогнул, повинуясь движениям легшего на спусковой крючок и сотрясаемого мелкой дрожью пальца. Прогремели два выстрела. Тело ефрейтора дернулось и медленно погрузилось в воду.

Старшина механиков отбросил карманный фонарь и провел рукой по доходившей уже до шеи воде. Он зажмурился и поднес пистолет к виску. Грохнул третий выстрел, наступила тишина.

 

Итоги года

 

С сентября 1939 года и до конца мая 1940 года потери союзных и нейтральных держав в торговом тоннаже составили 175 000 брутто‑регистровых тонн. Однако количество кораблей, плававших под британским флагом, почти не уменьшилось. Это объяснялось, во‑первых, позицией членов военного кабинета, сознававших всю уязвимость положения островного государства и потому сразу же после объявления войны Германии принявших решение о размещении за рубежом, главным образом в США, множества заказов на строительство торговых судов. Во‑вторых, под юрисдикцию Великобритании временно перешли корабли стран, ставших жертвами гитлеровской агрессии. Достаточно вспомнить, что одна только Норвегия накануне войны обладала торговым флотом общей грузоподъемностью в 4,5 миллиона тонн. Треть из него досталась англичанам, так как экипажи всех норвежских кораблей, находившихся в открытом море, последовали призыву короля Хакона VII и направили их в британские порты.

Поэтому операции германских надводных и подводных сил к лету 1940 года не смогли сколько‑нибудь существенно подорвать военную и экономическую мощь Англии. Более того, через девять месяцев непрерывных военных действий на море внутриполитическая обстановка на Британских островах оставалась достаточно стабильной. 18 мая 1940 года премьер‑министром был назначен Черчилль, ранее резко критиковавший довоенную капитулянтскую политику своего предшественника Невилла Чемберлена. В первом же своем выступлении он заявил, что «наша цель – одержать победу, каким бы долгим и трудным не был бы путь к ней…»

Эта знаменитая фраза наглядно продемонстрировала всю тщетность надежд военно‑политического руководства нацистской Германии на заключение мирного соглашения с Англией.

В остальном же в первый период Второй мировой войны военно‑стратегическая ситуация целиком и полностью сложилась в пользу Третьего рейха, которому в 1939–1941 годах удалось поставить под свой контроль почти всю континентальную Европу от Бреста на западе, на побережье Атлантического океана, до Бреста на востоке, расположенного рядом с крепостью на реке Буг. В капиталистическом мире не нашлось силы, способной остановить стремительное продвижение вермахта. Завоеванию полного господства в Европе препятствовала только одна держава – Советский Союз. Разгром первого и единственного тогда социалистического государства Гитлер считал залогом достижения дальнейших экономических, политических, классовых и стратегических целей. Он пришел к выводу, что после победы над СССР Англию можно будет поставить на колени без особых усилий. Суммируя их взгляды, начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал‑полковник Гальдер 31 июля 1940 года записал в служебном дневнике: «Поражение России лишит Англию последней надежды». Именно поэтому германское Верховное командование неоднократно переносило сроки вторжения на Британские острова, а затем и вовсе отложило десантную операцию на неопределенное время. Под прикрытием подготовки к осуществлению плана «Морской лев» немецкие войска якобы для отдыха и последующего переформирования непрерывным потоком перебрасывались в Польшу, непосредственно к границам Советского Союза.

Перед подводными лодками по‑прежнему ставилась задача ослабить военно‑экономический потенциал Альбиона путем срыва перевозок военной техники и стратегического сырья. Гитлер все более интересовался результатами их действий и все чаще вызывал к себе их командующего, зачастую даже не ставя предварительно в известность высшую командную инстанцию ВМС. Дениц не просто импонировал фюреру – он полностью соответствовал его представлениям об идеальном германском офицере: разделяющий идеологию национал‑социализма и готовый без малейших угрызений совести ради выполнения приказа пренебречь любыми нравственными и правовыми нормами. Пользуясь расположением Гитлера, Дениц добился от него разрешения на установление с 24 июня 1940 года блокадного кольца вокруг Британских островов. Разрешалось топить без предупреждения любые суда, приблизившиеся к побережью Англии на расстояние в 60‑100 миль. Исключение делалось лишь для кораблей держав «оси»,[23] а также Советского Союза, вынужденного в августе 1939 года заключить с гитлеровской Германией пакт о ненападении. Кроме того, на основании особого соглашения с Данией не подвергались нападению так называемые «суда с мальтийским крестом на борту», доставлявшие ее населению продовольствие и медикаменты, и транспорты Ирландской республики, с самого начала войны объявившей о нейтралитете и втайне поддерживавшей направленную против ее исконного врага – Англии – агрессивную политику Германии и Италии.

В ответ британское правительство приняло усиленные контрмеры и объявило определенные морские зоны закрытыми для судоходства.

17 августа 1940 года сфера оперативной ответственности германских подводных лодок была еще больше расширена. Она охватывала теперь значительную часть Атлантического океана, а на юге заканчивалась на широте Бордо.

 

– Воздушная тревога!

Палуба субмарины мгновенно опустела, людей с нее будто сдуло ураганным ветром. Лязгнула тяжелая крышка люка, заклокотала вода в балластных цистернах, и лодка, получив сильный дифферент на нос, скрылась под белыми гребнями волн. От плоскостей появившегося среди редких кучевых облаков самолета одна за другой отделились четыре черные капли, над водной поверхностью взметнулись четыре белых искрящихся столба, субмарина вздрагивала от разрывов глубинных бомб.

– Сорок метров, – нарочито равнодушным голосом сказал инженер‑механик.

– Достаточно, – лаконично ответил командир.

Стрелка глубиномера замерла на нужном делении, в выжидательной позе застыли у штурвалов вертикальщики.

– Вот привязались, – второй помощник скривил в презрительной усмешке жесткие губы. – Это уже в который раз?

– За эти три дня, наверное, в двенадцатый, – после недолгого раздумья с запинкой пробормотал штурман.

– Может, не стоило погружаться, – второй помощник, одновременно занимавший должность командира артиллерийской части, чуть повернул голову в сторону капитан‑лейтенанта. – Может, лучше пальнули бы по нему из зенитного орудия?

Командир пренебрежительно махнул. Он сейчас думал совсем о другом. Субмарина находилась в 100 милях к западу от входа в Северный канал, соединявший Ирландское море с Атлантическим океаном. По этому маршруту постоянно проходили корабли. Лодка уже успела потопить судно водоизмещением семь тысяч тонн, и только у одной торпеды отказал взрыватель. Командира вполне устраивал такой результат. Его беспокоила лишь чрезмерная активность англичан. Их самолеты непрерывно барражировали в воздухе и иногда так стремительно вылетали из‑за горизонта, что почти не оставалось времени для погружения, и хорошо, если это были воздушные лодки типа «Сандерленд», не обладавшие большой скоростью. Приходилось также уходить от все более настойчиво преследовавших субмарину противолодочных кораблей класса «корвет», которые, казалось, были доверху набиты глубинными бомбами. Обычно они гонялись за ней не менее получаса. Все это время в центральном посту царило напряженное молчание. Слышно было только мерное гудение электродвигателя. Все свободные от вахты замирали на койках и со страхом вслушивались в таинственную тишину бездонного океана.

– Все, поднимаемся. Похоже, он улетел, – с видимой неохотой приказал командир, заставив себя отвлечься от грустных мыслей.

В балластные цистерны с шипением ворвался сжатый воздух, бесшумно поднялся наверх перископ.

– Курсовой тридцать… Слышу шум винтов, – сообщили из радиорубки, расположенной в самом конце лодки.

– Приготовиться к надводной атаке, – приказал командир.

– Пеленг пока тридцать градусов с разворотом на сорок. Шум постепенно усиливается, – доложил гидроакустик.

Командир прижался лбом к резиновому наглазнику окуляра. Покрытое облаками небо, скрытый пеленой дождя горизонт. Так ничего и не увидев, он дал знак инженер‑механику опустить перископ.

– Акустик, видимо, себе уши ватой заткнул.

– Пеленг теперь пятьдесят градусов. Хорошо слышу шум, – приглушенно прозвучал в переговорной трубе голос гидроакустика.

Инженер‑механик и командир обменялись удивленными взглядами. Неужели у парня начались слуховые галлюцинации? Раньше за ним такого не замечалось. Он всегда сообщал точные сведения. Вновь поднялся перископ, старший помощник прошел через узкий, длинный проход между каютами‑выгородками, заглянул в крошечное помещение, отведенное под радиорубку, и надел прямо поверх пилотки запасные наушники.

– Действительно, отчетливо слышен шум винтов, – ровным, почти лишенным интонации голосом проговорил он, вернувшись в центральный пост.

– Так может быть, это… – нерешительно пробормотал второй помощник.

– Чушь! – оборвал его командир. – Откуда у нас столько подлодок? Мы бы тогда уже давно друг другу на пятки наступали.

– Нет, нет, господин капитан‑лейтенант, – молодой лейтенант нервно дернул острым кадыком. – Я думал, может, это «томми».

– Дьявольщина, – бросил в сердцах командир и с досадой провел по лицу дрожащими пальцами. – Как же я сразу не догадался. Конечно же это их субмарина.

– Шум винтов очень близко. Пеленг шестьдесят градусов.

– Сейчас начнется, – на лице командира появилось настороженное выражение. – Сейчас самолеты и подлодки устроят за нами охоту. От них всего можно ожидать!

Уже никто больше не сомневался в том, что пилот английского самолета передал на свою подводную лодку данные об их местонахождении. Еще во время Первой мировой войны англичане широко применяли летательные аппараты для борьбы с подводными лодками. Правда, тогда использовать самолеты и дирижабли можно было только при хорошей погоде.

Теперь все зависело от того, какая из субмарин первой всплывет для подзарядки аккумуляторных батарей. Она будет почти сразу же уничтожена.

– Пеленг сто двадцать градусов! Двести тридцать градусов! Ноль градусов!

Несколько часов в отсеках слышался то приближающийся, то затихающий гул винтов английской подводной лодки. Обе субмарины повторяли маневры друг друга. Они то двигались рывками, то совершали крутые повороты, то резко замедляли ход. Командир уже едва стоял на ногах. Затекшие шею, плечи, поясницу ломило от усталости, но он не позволял себе расслабиться, боясь упустить хоть слово из частых докладов гидроакустика.

– Не слышу шумов, – прозвучало, наконец, из радиорубки долгожданное сообщение.

– Всплывать! – приказал командир и через несколько минут уже крутил маховик кремальеры. На темном небе неожиданно появилась луна и тут же скрылась в клубящихся тучах. Гудели вентиляторы, нагоняя в отсеки свежий воздух, громко тарахтели дизели.

Командир с наслаждением подставил лицо порывистому ветру, задумчиво щелкнул пальцами и крикнул в переговорную трубу:

– Самый полный вперед!

Пять дней лодка крейсировала западнее Северного канала, пока не получила приказ вернуться на базу. В Вильгельмсхафене командир подробно доложил Деницу о всех выпавших на его долю испытаниях: два раза им пришлось срочно погружаться из‑за появившихся в небе вражеских самолетов, один раз едва удалось избежать столкновения с английской подводной лодкой… Дениц слушал не слишком внимательно, иногда бросал короткие реплики, и, глядя на его хмурое, замкнутое лицо, капитан‑лейтенант понял, что не сообщил командующему подводным флотом ничего нового.

Итоги первого периода подводной войны не слишком радовали Деница и его ближайшее окружение. С сентября 1939 года по апрель 1940 года в список безвозвратных потерь были занесены 22 германские субмарины, а на действительную службу было зачислено лишь 13 подводных лодок. Отчетливо прослеживались контуры создаваемой англичанами новой системы противолодочной обороны, предусматривающей сочетание воздушного и морского барражирования. Дениц был вынужден признать, что для ее преодоления придется развернуть широкомасштабное строительство новых подводных лодок.

 

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПРЕДВЕСТНИКИ ПОРАЖЕНИЯ

(лето 1940 года – весна 1942 года)

 

Самообман

 

Разработанный Верховным командованием вермахта план боевых действий на Западе под кодовым названием «Гельб»[24] предусматривал быстрое завершение военной кампании. В высших сферах Третьего рейха располагали сведениями о серьезных противоречиях в правящих кругах Франции, Бельгии и Голландии и усилении влияния среди них капитулянтских элементов. Делалась также ставка на инертность и косность мышления подавляющего большинства генералов союзных армий, рассчитывавших отсидеться за «линией Мажино» – системой мощных оборонительных сооружений, расположенных между Бельгией и швейцарской границей. Казалось, они напрочь забыли о таких факторах современной войны, как глубокие обходы с флангов и массированные удары авиации.

В ночь с 9 на 10 мая 1940 года в кабинете дежурного по министерству иностранных дел Голландии зазвонил телефон. Он снял трубку и услышал едва не срывающийся на крик, надсадный голос военного атташе в Германии Саса:

– Хирург прооперирует больного в четыре часа утра.

Высокопоставленные чиновники голландского МИДа долго ломали голову, пытаясь понять смысл этих слов, и, не придумав ничего лучшего, заказали разговор с Берлином. На этот раз разъяренный полковник пренебрег элементарными правилами конспирации и в отчаянии прокричал в мембрану:

– Передайте военному министру! Сведения получены из абсолютно достоверного источника!

Им был не кто иной, как первый заместитель адмирала Канариса полковник Остер. Однако уже ничего нельзя было изменить. Нападение началось в четыре тридцать утра, но лишь в девятом часу германский посол явился к главе внешнеполитического ведомства Бельгии Спааку. Он достал ноту, но бледный, с осунувшимся лицом министр остановил его резким движением руки.

– Извините, господин посол, но первым буду говорить я. Мы стали жертвой ничем не спровоцированной агрессии, вызвавшей возмущение всего цивилизованного мира…

Перешедшая в наступление на Западном фронте немецкая группировка из 136 дивизий насчитывала почти три миллиона человек. Ее поддерживали двадцать пять тысяч орудий, около трех тысяч танков и три тысячи восемьсот самолетов. Обойдя с севера «линию Мажино», немцы прорвали фронт и, сметая с магистральных шоссейных дорог толпы беженцев, устремились к побережью. Берлинская радиовещательная станция шесть раз в день передавала победные сводки, подробно перечисляя количество трофеев и пленных. Разгром северной французской группировки под Камбре, капитуляция вооруженных сил Голландии и Бельгии вынудили английский экспедиционный корпус начать отход к Дюнкерку и оставить открытыми фланги соседних французских армий. Адмиралтейство сосредоточило свои усилия на вывозе с материка 340 000 солдат, 90 000 из них были французами. В прибрежной зоне осталось фактически все их снаряжение и военная техника.

Из‑за подавляющего превосходства британского флота действия германских подводных лодок по блокированию Дуврского пролива и срыву эвакуации не привели к сколько‑нибудь значительным успехам.

5 июня вермахт начал наступление на юг, угрожая Парижу. Французское правительство, представлявшее интересы крупного финансово‑промышленного капитала, естественно, не последовало призыву коммунистов создать народное ополчение и объявило столицу «открытым городом». В Первую мировую войну кайзеровские войска четыре года безуспешно пытались взять Париж. 16 июня 1940 года он был сдан без боя.

Через два дня новый кабинет министров возглавил «защитник Вердена»[25] и один из наиболее ярых сторонников сотрудничества с гитлеровской Германией маршал Петен. 22 июня на станции Ретондз в Компьенском лесу было подписано перемирие, означавшее полную капитуляцию Франции. Ее северные и центральные районы, а также побережье Ла‑Манша и Бискайского залива были объявлены оккупационной зоной и переданы под управление немецкой военной администрации. В южной, неоккупированной части территории Франции обосновавшееся в курортном городке Виши правительство Петена установило авторитарный режим. Переход из одной зоны в другую разрешался только по специальным пропускам.

Французская армия подлежала демобилизации за исключением формирований, необходимых «для поддержания общественного порядка». Желая унизить представителей Франции и показать им свое превосходство, Гитлер распорядился подписать акт о капитуляции в том самом салон‑вагоне, в котором 22 года назад маршал Фош продиктовал германской делегации условия перемирия. Кадры кинохроники запечатлели сияющего от восторга «фюрера», самозабвенно хлопающего себя по ляжкам.

Французский военно‑морской флот почти не принимал участия в боевых действиях, хоть одно только появление объединенной союзной эскадры неподалеку от акваторий немецких портов могло изменить военно‑стратегическую обстановку на Западном фронте. Стремление Гитлера предотвратить переход французского флота на сторону англичан побудило его дать согласие на переброску его кораблей в неоккупированную зону и североафриканские порты. Большинство французских военных судов стояло на якоре на рейде Тулона и было затоплено после захвата гитлеровскими войсками в ноябре 1942 года всей территории Франции и лишения режима Виши даже видимости суверенитета.

После захвата Бреста, Лориана и Нанта с аванпортом Сен‑Назер, а позднее Бордо и Ля‑Рошели, Дениц сумел с наибольшей пользой для себя использовать сложившуюся ситуацию. Ведь маневренные соединения подводных лодок было гораздо легче перебросить на побережье Атлантического океана, чем тяжелые и неповоротливые надводные корабли класса «линкор» и «крейсер». Первая база немецких субмарин создана в Лориане сразу же после заключения перемирия в начале июля 1940 года. Дениц со штабом перебрался в предместье Парижа 1 сентября и обосновался в одной из роскошных вилл на бульваре Суше. Он неоднократно посещал новые пункты базирования и пламенными речами подбадривал подводников: дескать, победа над Англией близка, как никогда. Адмирал рассчитывал уже будущей осенью иметь под своим началом 180 подводных лодок. С учетом значительно расширившегося радиуса действия тоннаж английских кораблей, потопленных во второй половине 1940 года – 2 миллиона брутто‑регистровых тонн, – значительно превысил предыдущую цифру. Базы на французском побережье Атлантики позволили немецким субмаринам оперировать даже у восточных берегов США…

 

Новые базы

 

Вдали, на фоне прозрачного, озаренного солнцем небосвода четко обозначилась светло‑серая полоса. Подводная лодка медленно приближалась к покрытой бетонными плитами причальной стенке одного из британских портов. Она чуть покачивалась на искрящейся водной глади, разрезая ее подрубленным, как у секиры, форштевнем. Легкий, ласковый ветерок доносил с берега свежие ароматы полей и лугов, смешивавшиеся с привычным для подводников солоноватым запахом моря.

– Да, парни, здесь пахнет чистейшим озоном, – командир с удовольствием щелкнул пальцами и облокотился на ограждение рубки. – А на этих проклятых северных банках[26] все вокруг треской провоняло.

Три недели назад лодка вышла из Вильгельмсхафена и после дополнительной заправки в Бергене заняла боевую позицию в северо‑западной части Северного канала.

Над черной с веерным релингом рубкой развевались четыре белых вымпела, каждый из которых обозначал потопленное судно. Черной краской на них был отмечен тоннаж – 27 000 тонн.

Вымпелы весело трепетали на ветру, и никто из команды, глядя на них, не вспомнил о страшной участи иностранных моряков, пытавшихся выбраться из чрева охваченного пламенем, расколотого взрывом надвое корабля или отчаянно боровшихся за жизнь в бурных волнах океана. В памяти экипажа подлодки запечатлелась только цифра – 27 000 тонн.

Штаб флотилии разместился в здании морской префектуры. Офицеры поселились на нескольких конфискованных виллах на окраине города. Все находившиеся на территории бывшей французской военно‑морской базы склады боеприпасов и вещевого довольствия были переданы в распоряжение немецкой флотилии.

Для возвратившихся из очередного боевого плавания подводников началась поистине райская жизнь! Раньше они влачили жалкое существование в тесных, насквозь пропахших стиральным порошком или карболкой кубриках плавбаз в Киле или Вильгельмсхафене. К тому же там их ежедневно нещадно муштровали суровые унтер‑офицеры.

Из немецких портов сюда спешно привезли бригады докеров. Они жили на казарменном положении и день и ночь готовили подводные лодки к новым боевым походам, окрашивая их заново и устраняя незначительные повреждения.

Субмарина обогнула мол и на самом малом ходу направилась к стоянке.

Все члены экипажа понимали, почему капитан‑лейтенант докладывал командующему флотилией о своих успехах в нарочито‑выспренном тоне. Ведь общая вместимость уничтоженных ими кораблей достигла 102 000 тонн, а уже за 100 000 тонн полагался Рыцарский крест.

Выслушав доклад, командующий флотилией с сосредоточенно‑строгим лицом обошел строй, заглядывая в глаза каждому из своих подчиненных. Хотя моряки в задушевных разговорах безапелляционно утверждали, что «так дешево их не возьмешь», всякий раз сердце у них замирало, а на лицах непроизвольно появлялась радостная мальчишеская улыбка.

На следующий день на базу из Парижа прилетел лично командующий подводным флотом. Экипажи всех стоявших в порту субмарин в полном составе выстроились на площади перед бывшей резиденцией морского префекта.

Дениц прибыл в сопровождении начальника оперативного управления капитана 1‑го ранга Годта. Сзади неотступно маячил флагман‑адъютант в мундире с витым желтым шнуром. В руках он держал обыкновенную картонную коробку небольшого размера и плотно прижимал левым локтем к телу черную кожаную папку и четырехугольный футляр.

– Смирно! Равнение налево!

– Хайль, подводники! – Дениц принял величественную позу и вскинул ладонь к козырьку большой фуражки с приподнятой спереди и приплюснутой сзади тульей.

– Хайль, господин адмирал! – прокатился над площадью гул голосов.

Дениц, не оборачиваясь, протянул назад руку, и адъютант поспешно вложил в нее извлеченный из папки плотный лист мелованной бумаги. Движения командующего подводным флотом сразу же обрели вальяжную значимость, присущую военачальникам такого высокого ранга. Он откашлялся и звучным голосом прочел: «За проявленное мужество и решительность в уничтожении вражеских кораблей общим тоннажем сто две тысячи брутто‑регистровых тонн Фюрер и Верховный главнокомандующий приказал наградить в дополнение к Железному кресту Рыцарским крестом…»

На лице вытянувшегося в струнку двадцативосьмилетнего капитан‑лейтенанта не дрогнул ни один мускул. Дениц чуть улыбнулся, командующий флотилией принял из рук адъютанта футляр и повесил на шею командира подводной лодки муаровую черно‑бело‑красную ленту с чуть покачивающимся на ее конце крестом. Остальные члены экипажа были награждены Железными крестами I и II степени и «Значками отличия подводников».

Затем Дениц, как и днем раньше командующий флотилией, прошел вдоль ровного, как по нитке, ни разу не шелохнувшегося строя моряков в безукоризненно выглаженной парадной форме. «Жаль, что сегодня нет оркестра», – подумал адмирал.

После завершения торжественного церемониала Дениц встал в середину каре, положил узкую ладонь на выполненную в виде орла бронзовую головку кортика и, сопроводив слова повелительным жестом, скомандовал:

– Придвинуться ближе!

Столпившиеся вокруг своего «предводителя» подводники держались так, чтобы с груди не упали наспех приколотые награды.

– Мои славные парни…

Дениц всячески расхваливал подводников за стойкость и мужество, взывал к их патриотическим чувствам и утверждал, что англичане, навязавшие им эту войну, очень скоро полностью испытают на себе все ее тяготы…

– С таким фюрером, ниспосланным нас самим Провидением, – завершил Дениц свою краткую и по‑настоящему зажигательную речь, – и с такими экипажами подводных лодок победа нам гарантирована. Все соотечественники с гордостью взирают на вас. Везде и всюду громите врага, ибо каждый отправленный вами на дно корабль приближает нас к победе. Теперь, когда у нас есть новые базы…

Торпедист и сигнальщик с сияющими от счастья лицами то и дело поглядывали на висящие на груди новенькие железные кресты. Им сегодня выдался счастливый день. Сперва они хотели немедленно сообщить об этом родителям и невестам, но потом решили сначала отметить столь радостное событие.

Они медленно брели по городу, и после каждого захода в один из многочисленных маленьких кабачков их походка делалась все более неуверенной. От выданного вперед за четыре недели жалованья уже почти ничего не осталось, от множества бокалов с дешевым и удивительно вкусным вином сильно шумело в голове. Наконец их словно магнитом потянуло к одиноко стоявшему в стороне дому, в распахнутых окнах которого мелькали растрепанные и размалеванные девицы. Торпедист и сигнальщик переглянулись и присоединились к толкавшимся у входа в бордель морякам.

Четыре недели пролетели как в тумане. Экипаж подлодки, сдав награды на хранение в штаб, выстроился в две шеренги на пирсе и, выслушав напутственную речь командующего флотилией, после приказа командира четко развернулся и направился к длинному сигарообразному корпусу лодки. Субмарина в очередной раз обогнула мол и вышла в открытое море.

 

Неверный расчет

 

Как обычно в начале декабря, на пустынных просторах Атлантики грозно и величаво вздымались огромные валы, ветер неистово гнал над ними черные, набухшие дождем и снегом тучи. Волны швыряли подлодку как щепку. «У‑101», натужно скрипя корпусом, взбиралась на водяные горы и через несколько секунд вновь скатывалась к их подножиям. Шахта верхнего рубочного люка покрылась изморозью, сигнальщики, чтобы не оказаться за бортом, привязали себя к леерам страховочными тросами. Порой сквозь мутную пелену прорисовывался контур маяка на Квессансе – последнем острове возле северо‑западного побережья Бретани. Он зажигался через короткие промежутки времени, отбрасывая мощными линзами свет далеко в океан.

Капитан‑лейтенант Менгерсен с трудом сохранял спокойствие. У команды настроение было ничуть не лучше. Метеорологи обещали, правда, в декабре некоторое улучшение погоды, однако Менгерсен, как и большинство моряков, не слишком доверял их прогнозам.

Операционная зона «У‑101» находилась к западу от Гебридских островов. После капитуляции Франции и перебазирования на расположенные на оккупированной части ее территории эскадрилий «люфтваффе»[27] Адмиралтейство не только распорядилось прекратить проводку конвоев через Ла‑Манш, но и крайне редко использовало теперь для этой цели канал Святого Георга. Отныне торговые суда добирались до Англии в основном через Северный канал и Ирландское море.

Менгерсен едва сдерживал себя от злости еще и по другой причине. В декабре на боевые позиции в Атлантике вышли только пять немецких субмарин. Англичане с легкостью могли сосредоточить все усилия на их уничтожении.

После одного из проведенных Деницем в Париже оперативных совещаний участвовавший в нем друг и однокашник Менгерсена доверительно сообщил ему следующие сведения. Капитан‑лейтенант хорошо запомнил эти цифры. Немецкий подводный флот хотя и потерял 46 процентов боевого состава, но зато потопил линкор, авианосец, 3 эсминца, 2 подводные лодки, 5 вспомогательных крейсеров и 440 торговых кораблей. В общем и целом регистровая вместимость всех уничтоженных военных и транспортных судов составила 2 330 000 тонн. Тем не менее даже такие огромные потери не заставили новое английское правительство изменить политический курс и вступить в мирные переговоры с гитлеровской Германией. «В октябре тоннаж потопленных кораблей противника равнялся 920 тоннам, а в ноябре – только 430, – с горечью констатировал Менгерсен. – В штабе Деница просчитались и никак не желают признать свою ошибку. Экономический крах Англии мог произойти лишь при троекратном, если не больше, превышении предыдущего результата. Но этого, к сожалению, не произошло из‑за отсутствия в строю необходимого количества боевых единиц…»

От горестных мыслей Менгерсена отвлек испуганный крик сигнальщика:

– Справа по борту «Сандерленд»!

Показавшаяся в небе воздушная лодка развернулась и двинулась прямо на субмарину.

– Тревога! Все вниз!

С лязгом захлопнулся тяжелый люк, повернулся маховик кремальеры, и изъеденная солью океанической волны рубка стремительно провалилась вниз.

Через час субмарина, продув балласт, всплыла и на среднем ходу двинулась в северо‑западном направлении.

Через два дня она вошла в свою операционную зону. Небо чуть посветлело, ветер несколько ослаб, но вокруг по‑прежнему плясали лохматые, свинцового цвета волны, покрывая иногда белой пеной всю носовую надстройку. Вдали виднелись скалы небольшого острова Роккэл.

Из черного зева люка показалась рука, судорожно сжимавшая журнал учета радиограмм. Капитан‑лейтенант пробежал глазами бланк и спешно спустился в центральный пост.

Возле прокладочного стола он мельком взглянул на карту с прочерченной по линейке курсовой линией и вполголоса зачитал штурману полученную от командующего подводным флотом радиограмму: «В квадрате 13 Б обнаружен конвой. Движется в восточном направлении. Скорость 10 узлов. Приказываю атаковать. По прибытии в данный квадрат сообщить свои координаты».

Штурман прошелся ножками циркуля по карте, измеряя расстояние до цели. Менгерсен лихорадочно подсчитывал в уме: «Если конвой не изменит курс и скорость, мы войдем в квадрат 13 Б примерно через пять часов».

Лодка шла на полной скорости. Иногда казалось, что она вот‑вот войдет вертикально в воду носом. Но встретившись с новой волной, лодка упрямо взбиралась на нее и, задержавшись на секунду на гребне, в очередной раз проваливалась вниз. Ближе к вечеру море успокоилось, пелена дождя исчезла, и командир смог пересчитать видневшиеся на горизонте корабли: из сорока судов по меньшей мере десять танкеров. Среди кораблей охранения заметно выделялся эсминец, внешне напоминавший быстроходный французский военный корабль типа «Вольта». На всякий случай Менгерсен приказал развернуться и отплыть в сторону. Желая поднять настроение экипажу, он наклонился к собранным в пучок переговорным трубам и весело воскликнул:

– А теперь, парни, все зависит от вас! Сорок кораблей ждут, когда мы запустим им в днище наших «угрей»! Мы подберемся к ним, как только стемнеет!

– Надеюсь, они не сбросят нам на голову сорок глубинных бомб, – прикрыв ладонью рот, пробормотал боцман.

Стоявший рядом рулевой‑вертикальщик мрачно кивнул в ответ.

Взревели дизели, набирая обороты. Многие из команды в душе надеялись израсходовать сегодня весь боезапас и тем самым получить возможность вернуться к Рождеству на базу.

К ночи буря окончательно утихла, ветер утратил силу, и на лодку накатывали уже не штормовые, а обычные, без белых барашков волны. Такая погода идеально подходила для торпедной атаки.

– Сколько времени?

– Пять минут десятого, – послышался из люка отрывистый голос штурмана.

– Лечь на другой курс!

Лодка взяла левее, описав в бурлящей от ударов винта воде чуть заметный полукруг.

– В каком состоянии прибор ночного видения?

– В полном порядке.

– Господин каплейт, – из люка высунулась голова радиста. – К конвою подошли еще две наши лодки. Одной из них командует Прин.

– Надеюсь, никто из них не уведет у нас из‑под носа добычу, – зло бросил Менгерсен, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Пеленг на конвой не меняется, – доложил старший помощник, не сводя глаз с визира пеленгатора.

– Пусть подойдет поближе, – командир сердито наморщил лоб и плотнее запахнул покрытые соляными разводами полы реглана. – Затем резкий поворот влево. Я скажу, когда.

Огромный, надвигающийся почти прямо на «У‑101» пароход был виден теперь под нужным углом.

– Не меньше восьми тысяч тонн. Полубак сильно задраен. Судя по всему, это индийский корабль. Палубные надстройки высокие и растянутые… – вслух прикинул Менгерсен, и услышавший его слова в центральном посту штурман мгновенно раскрыл альбом с фотографиями вражеских кораблей.

– Положить рули на правый курс. Только очень медленно, иначе мы подойдем слишком близко… Так, а теперь резко влево.

Лодка сделала крутой поворот, пересекла стелющуюся за пароходом пенистую дорожку и вышла к его левому борту.

– Первый аппарат к бою готов?

– Так точно! – торпедист положил ладони на рукоятки стрельбового устройства и впился глазами в бегущую по круглому циферблату к надписи «товсь» блестящую стрелку.

Внезапно рядом с пароходом вздыбилась вода, грохот взрыва прокатился над волнами, отразился от далекого скалистого берега и замолк.

– Черт, нас опередили! – Менгерсен дернулся как полковой конь при звуке трубы и, быстро взяв себя в руки, скомандовал:

– Разворот вправо! Держать курс на следующий транспорт!

Через несколько минут капитан‑лейтенант вновь навел перископ с упреждением на ход торпед, выжидая, когда корабль медленно вползет в перекрестье прицела.

– Расстояние?

– Двести двадцать три метра!

– Первый аппарат, пли!

Затаив дыхание, подводники прислушивались к шуму за бортом.

Торпеда попала прямо в середину транспорта. Опять поднялся огромный водяной столб и прогремел оглушительный, раскатистый взрыв.

– Поворачиваем влево! – лицо Менгерсена скривилось в злорадной ухмылке. – Идем на танкер!

Пол под ногами чуть вздрогнул от легкого толчка.

В течение нескольких секунд торпеда превратила танкер в пылающий шар. Огненный, с черными сгустками дыма смерч быстро выжег корпус изнутри, сделав из него полую стальную коробку. Мазут медленно, как асфальт по мостовой, толстым слоем растекался по воде. В нем беспомощно барахтались ошеломленные от ужаса моряки с потопленных ранее кораблей. Чуть дальше, задирая все выше и выше корму, тонули два транспорта, торпедированные другими подводными лодками.

– Сзади эсминец!

Один из кораблей охранения резко устремился к субмарине. Пламя высветило выросшие под форштевнем белые усы пены.

– Вниз!

Скатившийся внутрь лодки последним, Менгерсен закрутил до конца длинный рычаг запорного устройства. Громко зашипел сжатый воздух, забулькала вода в балластных цистернах.

– Шесть метров! Восемь метров! Пятнадцать метров! – монотонно произносил боцман, прислушиваясь к частым щелчкам эхолота.

Видимо, эсминец не обнаружил подлодку и начал бомбить по площадям. Сперва разрывы грохотали где‑то вдалеке, затем зазвучали ближе и, наконец, слились в сплошной, разрывающий барабанные перепонки гул. Мигнув последний раз, погасли плафоны. Сразу же замелькали огни переносных фонарей. Менгерсен неподвижно стоял рядом с вертикальной трубой перископа.

Возле его рта четко обозначились жесткие морщины, бровь нервно подергивалась.

За четыре часа пребывания под водой из аккумуляторных батарей пролилась кислота. Концентрация в воздухе водорода стала опасной, и командир приказал всплыть под перископ, чтобы провентилировать отсеки. Он первым поднялся в боевую рубку, открыл люк и одном махом перебросил свое истосковавшееся по движению сухое жилистое тело на мостик. В этот момент в плафонах, медленно разгораясь, снова замерцал свет.

После окончания срока автономного плавания подлодка в экономичном режиме работы моторов возвращалась на базу. Менгерсен стоял на мостике, жадно вдыхая морской воздух. Он был доволен итогом боевого плавания «У‑101»: два танкера, пароход и теплоход. Только у двух торпед не сдетонировал боевой заряд.

Промозглая ночь наполнила темнотой пространство от воды до невидимых туч, небольшие волны с утробным хлюпаньем бились о борта субмарины. Менгерсен поправил пилотку, щелкнул зажигалкой и, поднося трепещущее пламя к сигарете, твердо решил, что после доклада командующему флотилией на радостях непременно напьется.

На базе он узнал, что тоннаж кораблей, потопленных каждой из пяти задействованных подлодок, составил в среднем 697 тонн в день. Но даже при таких ощутимых потерях Великобритания благодаря колониям по‑прежнему располагала колоссальным военно‑экономическим потенциалом.