Хроника Захарии из Зографу 26 страница

— Вы уже бывали в византийских церквях? — продолжал Георгеску. — Христос всегда в центре и смотрит вниз. И этот светильник, — люстра в виде огромной короны свисала от груди Христа, заполняя собой пространство церкви, но свечи в ней были погашены, — светильник тоже типичный.

Мы прошли к алтарю. Я вдруг почувствовал, что мне здесь не место, словно вошел без спросу, однако монахов не было видно, а Георгеску держался уверенно и бодро. Алтарь был занавешен вышитым покровом, а перед ним лежала груда тканых шерстяных ковриков, подушечек, украшенных народным орнаментом в стиле, который я назвал бы турецким, если бы не боялся обидеть хозяев. Верх алтаря украшало эмалевое изображение Распятия и лик Девы с младенцем в золотом окладе. Вся стена за ними была полна грустных святых и еще более грустных ангелов, а посреди ее сверкала золотом двустворчатая дверца, полускрытая складками красного бархата, — врата, ведущие в таинственное святая святых.

Все это я с трудом разглядел в полумраке, но мрачная красота церкви захватила меня. Я обернулся к Георгеску:

— И Влад молился здесь? Я хочу сказать, в прежней церкви?

— О, несомненно. — Археолог хмыкнул. — Весьма богобоязненный убийца. Он построил множество церквей и монастырей, чтобы побольше народу молилось за его душу. Здешнюю церковь он любил больше других и был очень близок с монахами. Не знаю, что они думали о его делах, но пожертвования несомненно одобряли. Не говоря о том, что Влад защищал их от турок. Но сокровища, которые вы видите, перенесены из других церквей: в прошлом веке церковь была закрыта и крестьяне растащили все, что смогли унести. Но смотрите — вот что я хотел вам показать.

Он нагнулся и отогнул край ковра, лежавшего перед алтарем. Прямо под ним открылась прямоугольная плита — гладкая, без надписей, но явно могильная.

— Гробница Влада?

— Да, если верить легенде. Мы с коллегами несколько лет назад вскрыли ее и нашли пустую яму — если не считать несколько костей животных.

У меня перехватило дыхание:

— Так его там нет?

— Решительно нет. — Золотые зубы Георгеску блестели, как оклады икон. — Летопись утверждает, что его погребли здесь, перед алтарем, и что новая церковь возведена на фундаменте старой, так что могилу не потревожили. Представляете себе наше разочарование?

Разочарование? Мне пустая могила казалась скорее пугающей.

— Все же мы решили немного пошарить вокруг, и там, — он прошагал через неф к входной двери и приподнял другой коврик, — вот здесь мы обнаружили точно такую же плиту.

Я и сам видел, что камень той же формы и размера и такой же гладкий.

— Ее мы тоже подняли… — Георгеску погладил плиту.

— И нашли?..

— Отличный скелет, — радостно договорил он, — даже часть покровов на гробе сохранилась, как ни удивительно. Когда-то это был королевский пурпур, расшитый золотом, — и сам скелет в хорошем состоянии. И одежда хороша: парчовый кафтан с длинными красными рукавами. И самое удивительное, что на рукав было нашито колечко — совсем простое, но один из моих коллег готов поклясться, что оно составляло часть большого орнамента со знаком Ордена Дракона.

Признаюсь, сердце у меня замерло.

— Знак Ордена?

— Да, дракон с длинными когтями и загнутым петлей хвостом. Члены Ордена всегда носили этот знак, обычно в виде фибулы или пряжки плаща. Наш друг Влад наверняка был посвящен в рыцари, как и его отец, — улыбнулся мне Георгеску. — Но мне кажется, профессор, я повторяю то, что вам уже известно?

Во мне облегчение боролось с разочарованием.

— Значит, это его гробница, а место в легенде просто указано не совсем точно?

— Нет, я так не думаю. — Мой спутник поправил ковер. — Не все коллеги со мной согласятся, но, на мой взгляд, находка наша доказывает обратное.

Я невольно вылупил на него глаза:

— А как же царственное одеяние и то кольцо? Георгеску покачал головой:

— Может, этот парень и состоял в Ордене Дракона — какой-нибудь высокопоставленный вельможа, — и, пожалуй, ради такого случая его нарядили в лучшее платье Дракулы. Может быть, ему даже помогли умереть, чтобы было кому занять могилу, — кто знает, когда это случилось.

— Вы перезахоронили скелет? — спросил я, невольно отступая с ковра, прикрывавшего могильную плиту.

— Нет-нет, его отправили в Бухарест, в исторический музей, но вы его там не увидите — экспонат поместили в запасники, а оттуда он два года назад таинственно исчез вместе со своим нарядным кафтаном. Просто стыд…

Георгеску неодобрительно покачал головой, но было ясно, что пропажа скелета представляется ему маловажной перед охотой за главной добычей.

— Я так и не понял, — проговорил я, не сводя с него взгляда, — какие еще доказательства нужны вам, чтобы увериться, что погребенный — Влад Дракула?

— А все очень просто, — жизнерадостно пояснил Георгеску, похлопывая по ковру. — У парня голова была на месте. А Дракуле голову отрубили и отправили в Стамбул как ценный трофей. В этом все источники сходятся. Так что сейчас я раскапываю тюремные помещения в поисках другой могилы. Думаю, тело перенесли из первой гробницы, чтобы сберечь от грабителей могил или опасаясь, что турки, захватив монастырь, осквернят гробницу. Но старик прячется где-то на острове.

У меня в голове теснилось множество вопросов, но Георгеску уже встал и потянулся.

— Сплаваем в ресторан поужинать? Я бы целого барана съел. Или вы хотите послушать начало службы? Вы где остановились?

Я признался, что сам еще не знаю и что должен еще найти место и для шофера.

— Но я еще о многом хотел бы вас спросить, — добавил я.

— И я тоже, — кивнул археолог. — Можно поговорить за ужином.

Мы зашли к развалинам, чтобы захватить с собой шофера. Оказалось, что археологи держали тут же на берегу маленькую лодочку, на которой мы добрались до ресторана и узнали, что хозяин найдет, где устроить нас на ночь. Георгеску занес к себе инструменты и отпустил юных помощников, после чего мы вернулись к церкви как раз вовремя, чтобы увидеть, как трое черных монахов во главе с настоятелем выходят из святилища. Два монаха были дряхлыми старцами, но третий казался довольно крепким, и в его каштановой бороде было не так уж много седины. Они торжественно выстроились лицом к алтарю. Настоятель держал в руках крест и державу. На его согбенных плечах лежала блиставшая золотом пурпурная накидка, и огоньки свечей отражались в ней.

Они склонились перед алтарем, и монахи на минуту простерлись ниц — как раз на плите, скрывающей пустую гробницу, заметил я. В какое-то страшное мгновенье мне почудилось, что они поклоняются не Господу, а могиле палача.

Только сейчас я осознал, что слышу странный, нездешний звук: казалось, гудят или поют сами стены церкви от купола до основания. Служба началась. Настоятель прошел сквозь золоченые дверцы — я с трудом удержался, чтобы не вытянуть шею, заглядывая одним глазком в заветное святилище, — и вышел обратно с толстой книгой в эмалевом окладе. Перекрестив книгу, он возложил ее на алтарь. Кто-то из монахов подал ему кадило на тонкой цепочке, и над переплетом потянулся благоуханный дымок. Все пространство вокруг нас заполняли поющие голоса, то гудевшие словно из подземных глубин, то воспарявшие к небесам. По коже у меня пробежали мурашки при мысли, что сердце Византии теперь не в Стамбуле — сейчас я был совсем близок к нему. Едва ли священные напевы и обряды сильно переменились со времен императоров Константинополя.

— Служба здесь долгая, — шепнул мне на ухо Георгеску, — но они не обидятся, если мы потихоньку уйдем.

Он достал из кармана свечу, зажег ее от свечи, горевшей на стойке у входа, и укрепил в песке под короной.

В ресторанчике робкая девушка в крестьянском платье подала нам тушеное мясо и салат. За ними последовал зажаренный целиком цыпленок и бутылка густого красного вина, с которым Георгеску обращался очень небрежно. Мой шофер, как видно, успел завести друзей на кухне, так что в маленьком зале, откуда открывался вид на потемневшее озеро, мы оказались совсем одни. Утолив первый голод, я стал расспрашивать археолога, где он приобрел такой изумительный английский выговор. Тот рассмеялся с набитым ртом:

— Да от папы с мамой, упокой, Господи, их души! Он был шотландский археолог, а она — шотландская цыганка. Я родился и вырос в Абердине и работал с отцом до его смерти. А потом родня матери позвала ее переехать к ним в Румынию. Ее предки отсюда родом. Сама она тоже родилась и выросла в Шотландии, но после смерти отца готова была уехать куда угодно. Понимаете, семья отца приняла ее не слишком ласково. Она привезла меня сюда, когда мне было пятнадцать лет, и здесь я и остался. И взял себе девичью фамилию матери — здесь она привычнее звучит. Я на минуту онемел, а он ухмыльнулся:

— Понимаю, довольно необычная история. Ну, а вас что сюда привело?

Я коротко рассказал о себе и своих занятиях и о таинственной книге, попавшей мне в руки. Он слушал, сдвинув брови к переносице, а дослушав, медленно кивнул:

— Да, удивительная история, ничего не скажешь.

Я достал из рюкзака книгу и протянул ему. Он внимательно перелистал страницы, задержавшись на несколько минут на центральной гравюре.

— Да, — сказал он, возвращая книгу, — изображение очень напоминает символ Ордена. Я видел такие на украшениях — в том числе и на том колечке. А вот подобных книг прежде не встречал. Так вы не представляете, откуда она взялась?

— Понятия не имею, — признал я. — Хотел показать ее специалистам, например, в Лондоне.

— Работа великолепная, — заметил Георгеску. — Ну, а теперь, посмотрев Снагов, что вы намерены делать? Вернетесь в Стамбул?

— Нет! — Я не стал объяснять ему, но меня пробрала дрожь при этой мысли. — На самом деле через пару недель меня ждут на раскопках в Греции, а пока я хотел заехать в Тырговиште, посмотреть главную столицу Влада. Вы там бывали?

— Да, конечно. — Георгеску, как голодный мальчуган, до блеска подчистил тарелку. — Всякому, кто интересуется Дракулой, стоит там побывать. Но по-настоящему интересное место — его замок.

— Замок? Так у него и замок есть? Я хотел сказать, он сохранился?

— Ну, там руины, но очень живописные. Развалины крепости. Это в нескольких милях вверх по реке Арджеш от Тырговиште, и туда можно доехать по дороге, хотя к вершине, конечно, придется подниматься пешком. Дракула всегда выбирал места, которые легко защищать, а тот замок у него числился любимым. Вот что я вам скажу…

Порывшись в кармане, он извлек маленькую глиняную трубочку и стал набивать ее ароматным табаком. Я поднес ему спичку.

— Спасибо, дружище. Так что я говорю — я еду с вами. Больше чем на пару дней мне не выбраться, но я успею показать вам дорогу к крепости. С проводником все гораздо проще. Я сам уж невесть сколько там не бывал и охотно посмотрю еще разок.

Я благодарил его от всего сердца: признаюсь, меня смущала мысль оказаться посреди Румынии без переводчика. Мы решили отправляться с утра, если мой шофер согласится довезти нас до Тырговиште. Георгеску вспомнил поблизости деревушку, где можно переночевать всего за несколько шиллингов. Есть и другая, ближе к крепости, но туда ему возвращаться не захотелось, потому что в прошлый раз ее жители чуть ли не забросали его камнями. Мы расстались на ночь очень сердечно, а теперь, друг мой, я задуваю свечу, чтобы отдохнуть перед новым приключением, о котором непременно тебе сообщу.

Твой преданный Бартоломео».

 

ГЛАВА 46

 

«Дорогой друг!

Мой шофер согласился-таки отвезти нас до Тырговиште. Теперь он вернулся к семье в Бухарест, а мы устроились на ночь в старой гостинице. Путешествовать с Георгеску — одно удовольствие: всю дорогу он угощал меня историей мест, которые мы проезжали. У него широчайший кругозор, а диапазон интересов — от архитектуры до ботаники, так что я за время пути узнал много любопытного.

Тырговиште — красивый городок, сохранивший много средневекового в своем облике, и тут даже нашлась приличная гостиница, где усталый путник может умыть лицо чистой холодной водой. Теперь мы в самом сердце Валахии, в холмистой стране между горами и равниной. В пятидесятых-шестидесятых годах Влад Дракула несколько раз оказывался у власти; Тырговиште — его столица, и вечером мы успели осмотреть впечатляющие руины его дворца. Георгеску проводил меня из помещения в помещение, описывая, что где, по его мнению, располагалось. Родился Дракула не здесь, а в Трансильвании, в местечке Сигишоара. Посмотреть его у меня не хватит времени, но Георгеску несколько раз там бывал и рассказывает, что дом отца Дракулы, где тот родился, еще стоит.

Самым замечательным из множества замечательных видов, которые мы сегодня повидали, блуждая по улочкам среди руин, была сторожевая башня Дракулы — вернее, удачный новодел, восстановленный в девятнадцатом веке. Георгеску, как положено доброму археологу, воротит от новодела свой румыно-шотландский нос, ворча, что вот те зубцы наверху сделаны неправильно, да и чего еще ожидать, когда историк позволяет себе фантазировать. Не знаю, насколько точно или неточно восстановлена башня, но Георгеску рассказывает о ней страшные вещи. Кроме часового, обязанного предупредить об очередном появлении турецкого отряда, сюда часто поднимался сам Дракула, чтобы полюбоваться сверху на вершившиеся во дворе крепости казни.

Ужинали мы в маленьком пабе в центре городка. Оттуда видны внешние стены развалин, и за гуляшом Георгеску рассказал, что в горные леса Дракулы удобнее всего добираться как раз из Тырговиште.

— Второй раз он занял трон Валахии, — объяснял мой гид, — в 1456-м и тогда задумал построить крепость над Арджешем, где мог бы укрыться в случае вторжения. Валахи всегда спасались от войны в горах, лежащих между Тырговиште и Трансильванией, — и в глухих дебрях самой Трансильвании.

Он отломил кусок хлеба и, улыбаясь, подобрал им соус с тарелки.

— Дракуле, конечно, известны были развалины двух крепостей, построенных над рекой в одиннадцатом веке, а то и раньше. Одну из них он и решил отстроить: древний замок Арджеш. Ему понадобились дешевые рабочие руки — как без них? — и он раздобыл их, проявив свойственные ему мягкость и великодушие. Пригласил всех своих «бояр» — своих дворян, понимаете? — отпраздновать Пасху. Они в лучших нарядах собрались в его замок в Тырговиште — тот, что мы видели, — и Влад щедро угостил их… а потом перебил тех, кого счел непригодным для работы, а остальных отправил — вместе с женами и детьми — пешком в горы, за пятьдесят километров, отстраивать Арджеш.

Георгеску взглядом поискал по столу, не осталось ли хлеба.

— Тут все не так просто: в румынской истории не бывает ничего простого. Дело в том, что за несколько лет до того в Тырговиште был убит заговорщиками старший брат Дракулы, Мирче. Дракула, когда пришел к власти, велел вскрыть его гроб, и оказалось, что несчастный был похоронен заживо. Тогда-то он и разослал приглашения на праздник Пасхи. Одним ударом отомстил и обзавелся даровой рабочей силой. Неподалеку от развалин старой крепости он велел устроить печи для обжига, и те, кто пережил переход через горы, трудились день и ночь, таская кирпичи и выкладывая стены и башни. В здешних местах есть песня, так в ней говорится, что к концу работы богатые кафтаны истлели на плечах у бояр. — Георгеску до блеска протер миску. — Я давно заметил, что Дракула столь же практичен, сколь несимпатичен.

Итак, завтра, мой друг, мы отправляемся по следам тех несчастных бояр, но только не пешком, как они, а в тележке.

Представь себе, здесь крестьяне еще носят народные костюмы, особенно странные среди одетых в современное платье горожан. У мужчин это белая рубаха с черной безрукавкой и чудовищной величины кожаные шлепанцы, подвязанные к колену ремешками — словно ожили древнеримские пастухи. Женщины, тоже смуглые и черноволосые и часто очень красивые, носят толстые тяжелые юбки и такую же безрукавку-жилет поверх блузы, и у каждой одежда богато разукрашена вышивкой. Народ здесь живой, люди громко смеются и шумно торгуются — на рынке я побывал вчера, сразу как приехали.

Отсюда письма уж никак не послать, так что и оно отправится в мой рюкзак.

Твой верный Бартоломео».

 

* * *

 

«Дорогой друг!

С радостью сообщаю, что нам удалось добраться до деревеньки близь Арджеше, в дне пути по крутой горной дороге в телеге крестьянина, чью ладонь я щедро посеребрил. Все кости теперь ноют, но духом я бодр. Деревушка — чудо: словно не настоящая, а из сказок братьев Гримм; как бы мне хотелось, чтобы ты оказался здесь хоть на часок и сам почувствовал, как бесконечно далеки мы от мира сегодняшней Западной Европы. Крошечные хижины, бедные и облупленные, но все равно веселенькие, с широкими нависающими крышами, а на высоких дымовых трубах — огромные гнезда аистов, которые проводят здесь лето.

Сегодня днем мы с Георгеску обошли всю деревню и выяснили, что народ собирается на площади, где устроен колодец, а также большой водопой для скотины. Стадо два раза в день прогоняют через село. В тени умирающего от старости дерева — таверна: шумное заведение, где мне пришлось угощать местных пьяниц огненной водой — вспомни обо мне в своем «Золотом волке» над пинтой темного! Среди них нашлось два-три человека, с которыми можно было поговорить.

Здесь еще помнят Георгеску, приезжавшего в эти места шесть лет назад, и кое-кто приветствовал его крепкими хлопками по спине, но другие явно сторонятся подозрительного чужака. Георгеску уверяет, что верхом в крепость и обратно можно успеть за один день, но нам не найти проводника. Пугают волками, медведями и, конечно же, вампирами — на местном наречии они называются «приколичи». Я уже затвердил несколько румынских слов, понимать который очень помогают французский, итальянский и латынь. Пока мы беседовали с седобородыми завсегдатаями таверны, вся деревня не слишком скромно разглядывала нас: женщины, крестьяне, стайки босоногих детишек и юные девицы — темноглазые красавицы. Глядя на обступившую нас толпу, где каждый притворялся, что пришел набрать воды, подмести ступени или поговорить с хозяином таверны, я не выдержал и расхохотался вслух, поразив зрителей.

Продолжу завтра… Как хорошо побеседовать с тобой часок на твоем и моем — на нашем — языке.

Твой преданный Бартоломео».

 

* * *

 

«Дорогой друг!

Мы побывали в крепости Влада и вернулись, и я серьезно напуган. Не знаю, зачем мне вздумалось на нее смотреть: слишком реальной и живой представляется мне теперь фигура того, чье посмертное пристанище я ищу или собираюсь искать, если сумею разобраться в тех картах. Опишу тебе нашу экскурсию: хочу, чтобы ты сумел представить себе происходящее, да и для себя оставить память.

Мы выехали на рассвете в телеге одного здешнего парня, довольно состоятельного по здешним меркам — он сын одного из стариков в таверне. Кажется, он исполняет волю отца и не в восторге от подобного поручения. Когда мы с рассветом погрузились в его экипаж, он несколько раз махнул рукой на горы и повторял, покачивая головой: "Поенари? Поенари? " Однако в конце концов покорился своей участи и подхлестнул лошадей — двух здоровенных битюгов, на один день отпущенных с полевых работ.

Сам молодой крестьянин — крепкий широкоплечий парень. В своей высокой шляпе он на две головы возвышается над нами. Тем более комическое впечатление производит его робость, хотя не мне бы смеяться над страхами крестьян, после того что я повидал в Стамбуле. (Я уже писал, что расскажу при встрече.) Пока мы ехали лесной чащей, Георгеску пытался разговорить его, но молодой великан сжимал вожжи в безмолвном отчаянии, будто (подумалось мне) заключенный, которого ведут на казнь. Его рука то и дело тянулась за пазуху рубахи, где у него, кажется, висел какой-то амулет, — я видел только кожаный шнурок и с трудом удержался от желания попросить показать талисман. Я проникся жалостью к человеку, которого мы вынудили нарушить запрет, предписанный его верованиями, и решил щедро вознаградить его в конце поездки.

Мы собирались переночевать в развалинах, чтобы не торопясь все осмотреть, а потом подробнее расспросить крестьян, живущих поблизости, начиная с отца нашего возницы, снабдившего нас циновками и одеялами, и его матери, собравшей нам в дорогу узелок с сыром, хлебом и яблоками. Когда мы въехали в лес, меня неизвестно от чего пробрал озноб. Вспомнился персонаж Брэма Стокера, проезжавший леса Трансильвании — сказочные дебри — в таинственном дилижансе. Я подумал даже, что стоило выехать под вечер, чтобы услышать вдалеке волчий вой. Я пожалел Георгеску, не читавшего этой книги, и обещал себе выслать ему из Англии экземпляр в подарок — если, конечно, мне доведется вернуться в наше царство серой обыденности. Но тут я припомнил Стамбул и поскучнел.

Через лес мы ехали медленно — дорога оказалась ухабистой, сильно заросла, а вскоре начала круто подниматься вверх.

Леса здесь очень густые, в них темно даже в самый ясный полдень, и под их сводами всегда царит церковная прохлада. Ты проезжаешь в шелестящем тоннеле деревьев, и впереди и сзади только ряд стволов и непроницаемая стена высоких трав и густого кустарника. Деревья так высоки, что кроны их загораживают небо. Кажется, что едешь под колоннадой собора — темного собора, населенного призраками, где в каждой нише ожидаешь увидеть Черную Мадонну или дух мученика. Я заметил не меньше дюжины различных видов деревьев, в том числе высоченные каштаны и дубы, каких я прежде не видывал.

В одном месте, где дорога шла полого, мы оказались среди серебристых стволов — буковая роща, какие еще встречаются, но все реже, в помещичьих лесах Англии. Ты их, конечно, видел. В такой роще не постыдился бы играть свадьбу сам Робин Гуд: стволы, толстые, как слоновьи ноги, поддерживают свод, сложенный мириадами мелких зеленых листиков, а под ногами лежит бурый ковер прошлогодней листвы. Наш возница даже головы не повернул: должно быть, прожив среди такой красоты всю жизнь, перестаешь видеть в ней «красоту». Он хранил неодобрительное молчание, а Георгеску перебирал какие-то заметки по снаговским раскопкам, и мне не с кем было поделиться восторгом.

Мы были в дороге почти полдня, когда перед нами открылся широкий зеленый луг, отливавший на солнце золотом. Мы уже поднялись высоко над деревней, а от края поляны земля уходила вниз так круто, что верхушки деревьев на склоне оказались глубоко под ногами. Перед нами лежало ущелье реки Арджеш, и я впервые увидел ее далеко внизу, как серебристую жилку в зелени леса. На дальней стороне ущелья склоны поднимались в необозримую высь. Эти места принадлежали орлам, а не людям, и я с трепетом думал о схватках между христианами и оттоманами, бушевавших на отвесных кручах. Мне подумалось, что попытка завоевать страну, где сама земля — неприступная крепость, доказательство полного безрассудства империи. Теперь я хорошо понимал, почему Влад Дракула выбрал для своей твердыни эти места: крепостные стены здесь представлялись едва ли не излишеством.

Наш проводник соскочил с телеги и развернул узелок с полдником. Мы ели на траве под сенью дубов и вязов. Поев, он растянулся под деревом и сдвинул шляпу на лицо, а Георгеску устроился под соседним деревом, словно полуденный отдых был непременной частью поездки, и оба на час уснули, оставив меня бродить по лугу. После гула ветра в бесконечных кронах леса здесь царила удивительная тишина. Над миром раскинулось яркое синее небо. Выйдя на край обрыва, я разглядел внизу такую же прогалину, занятую пастухом в белой одежде и широкой войлочной шляпе. Его стадо — кажется, овцы — плавало вокруг белыми облачками, а сам он, казалось, простоял на лугу, опираясь на свою трость, со дней Траяна. Меня обволакивало ощущение покоя. Мрачная цель нашей поездки забылась, и я, подобно пастуху, готов был застыть в ароматной траве на два-три столетия.

После полудня дорога начала забирать все круче и круче и наконец уперлась в деревушку, по словам Георгеску — ближайшую к крепости. В местной таверне нам подали страшно крепкое бренди, которое они называют палинка. Наш возница ясно дал понять, что намерен остаться с лошадьми, а мы можем пешком отправляться к замку, он же и близко к нему не подойдет, не то что ночь провести. На наши уговоры он проворчал: " Pentru nimica in lime", то есть: "Ни за что! " — и сжал в кулаке висевший на шее шнурок. Парень был так упрям, что в конце концов Георгеску хихикнул и сказал, что можно дойти и пешком, тем более что к самой крепости лошади не подойдут. Меня удивило, что Георгеску предпочитает спать под открытым небом, вместо того чтобы вернуться в деревню, и, признаться, мне самому не слишком хотелось провести ночь наверху, но я промолчал.

И вот мы оставили возницу над стаканом с бренди, а лошадей над ведрами с водой и, взвалив на плечи мешки с едой и одеялами, отправились в путь. Поднимаясь по дороге за деревней, я вспоминал несчастных бояр из Тырговиште, а потом вспомнил, что случилось — или привиделось мне — в Стамбуле, и поежился.

Дорога скоро превратилась в заросшую травой тележную колею, а потом и просто в тропинку, тянувшуюся через лес. По-настоящему круто было только на последнем участке, и этот взлет мы одолели не спеша. Внезапно тропа вынырнула из леса на вершине скалистого гребня. На самом его верху, можно сказать, на горбу, стояли над россыпью камней из рухнувшей кладки две высокие башни — все, что осталось от замка Дракулы. У меня перехватило дыхание: в глубине ущелья чуть поблескивала серебряная ниточка Арджеша, и вдоль нее там и здесь были разбросаны бусинки деревень. Далеко внизу тянулась холмистая равнина: равнинная Валахия, сказал Георгеску, а к северу высились горные вершины со снежными шапками. Мы добрались до высей, где гнездятся орлы.

Георгеску первым полез по каменистой осыпи, и мы наконец оказались среди руин. Я сразу увидел, что крепость была невелика и давным-давно отдана во власть стихий; вместо людей здесь поселились всевозможные полевые цветы, лишайники, мхи, поганки и согбенные ветрами деревца. Только скелеты двух башен еще торчали на фоне неба. Георгеску объяснил, что в крепости первоначально было пять башен, с которых слуги Дракулы могли следить за передвижением турецких отрядов. Мы стояли посреди бывшего крепостного двора, где когда-то был колодец — на случай осады, а также, если верить легенде, тайный подземный ход, выводивший в пещеру над самой рекой, — по нему Дракула в 1462 году скрылся от турок, оставив крепость, которую пять лет защищал от приступов. По-видимому, больше он сюда не возвращался. Георгеску считал, что ему удалось определить местонахождение замковой церкви: в углу двора мы заглянули в глубину полуобрушившегося склепа. В расщелины башен влетали птицы, из под ног разбегались невидимые зверьки и шуршали в траве змеи, и я чувствовал, что скоро природа окончательно завладеет руинами.

Ко времени, когда лекция по археологии была окончена, солнце уже коснулось холмов на западе и от башен, камней и деревьев пролегли длинные тени.

— Можно было бы пройтись до деревни, — задумчиво протянул Георгеску, — но тогда завтра, если мы захотим побродить здесь еще, придется повторить подъем. Я бы предпочел переночевать здесь, а вы?

К тому времени я безусловно предпочел бы здесь не ночевать, но Георгеску казался таким деловитым, таким здравомыслящим со своими блокнотами и ослепительной улыбкой, что я не решился с ним спорить. Мы собрали сушняка, и скоро на плитах мощеного двора, тщательно очищенных по такому случаю от лишайника, затрещал костерок. Георгеску явно наслаждался: нянчился с огнем, подкладывал то сучок, то веточку и устраивал первобытный очаг для котелка, который появился у него из рюкзака. Скоро запахло похлебкой, а он нарезал хлеб, улыбался огню, и, глядя на него, я вспомнил, что в нем не только шотландская, но и цыганская кровь. Наш ужин еще не сварился, а солнце уже зашло, руины погрузились в темноту, а башни казались провалами на померкшем небе. Кто-то — совы или летучие мыши? — кружил у пустых бойниц, откуда некогда летели в турецких солдат смертоносные стрелы. Я развернул свою постель и устроился как мог ближе к огню. Георгеску раскладывал по тарелкам свою стряпню — на удивление вкусную — и за едой рассказывал об истории крепости.

— Одна из самых печальных легенд о Дракуле относится к этому замку. Вы слышали историю его первой жены?

Я покачал головой.

— У окрестных крестьян есть предание, которое мне представляется правдивым. Мы знаем, что к концу 1462 года турки выжили Дракулу из этой крепости, и, возвратив себе власть над Валахией в 1476-м, он уже не возвращался сюда, потому что вскоре погиб. В здешних деревнях поют, что когда турки вышли на утес на той стороне, — он указал рукой на темный бархат леса, — они осадили старый замок Поенари и обстреливали его через реку из пушек. Но стены и ворота выстояли, и тогда турецкий воевода велел наутро начать штурм.

Георгеску прервал рассказ, чтобы поярче раздуть огонек костра: свет играл на его смуглом лице, блестел на золотых зубах, а темные кудряшки торчали, словно маленькие рожки.

— Ночью один раб из турецкого лагеря — он был родичем Дракулы — послал стрелу в окно башни. Понимаете, он знал, где спит сам Дракула. На стреле было послание, что Дракула с семьей должны бежать, дабы избегнуть плена. В окно раб видел, что жена Дракулы подобрала письмо и читает его при свете свечи. И, говорится в старинной песне, сказал Дракула, что скорей она достанется рыбам Арджеша, чем туркам. Вы знаете, турки не слишком хорошо обращались с пленными — Георгеску оторвался от тарелки, чтобы послать мне сатанинскую усмешку. — И тогда она взбежала на вершину башни — быть может, вот этой самой башни — и бросилась вниз. А Дракула, разумеется, сбежал подземным ходом. — Он кивнул, словно иначе и быть не могло. — Верховья Арджеша и теперь еще называют " Riul Doamnei", что означает: река княгини.