Синтаксис – душа предложения

 

Взятые сами по себе, слова не выражают мысли, они составляют достояние словаря, являются строительным материалом для предложения. А вот включенные в предложение, приобретая нужную форму, расставленные в надлежащем порядке, они отвечают своему назначению – выражать мысли, чувства, волю. И далеко не безразлично, какое здание строится из этого материала – стандартный блочный дом или произведение тонкой архитектуры.

Сопоставим три варианта примерно одного и того же текста:

Кто такие комсомольцы двадцатых годов?

Кто они, комсомольцы двадцатых годов?

Комсомольцы двадцатых годов. Кто они?

Думаю, мы все согласимся с тем, что наиболее выразителен последний вариант. Если в первых двух содержится как бы нейтральный вопрос (содержание второго усиливается введением личного местоимения, значение которого раскрывается последующим приложением), то третий вариант стилистически окрашен благодаря тому, что текст разделен на две части: в первой привлекается внимание к предмету мысли, он выдвигается на передний план, и только потом задается тот же вопрос, в результате чего и создается большая выразительность. Не случайно подобные «раздвоенные» конструкции все чаще встречаются в современной художественной прозе и в публицистических произведениях, например в заголовках газет: Пятилетка: проблемы, суждения; Телевидение и книга: им рядом жить; Безнадзорность: что это такое; Куба: путь к победе революции.

Эти конструкции чем-то напоминают знакомые вам назывные предложения: и в том и в другом случае центр тяжести падает на именительный падеж, вызывающий у нас представление о предмете или называющий тему дальнейшего высказывания. Например: Земля. На ней никто не тронет… Лишь крепче прижимайся к ней  (К. Симонов); Часы – и те здесь были палубные  (Э. Казакевич). Сравните выразительность «чистых» назывных предложений: Шепот, робкое дыханье, трели соловья…  (А. А. Фет); Ночь, улица, фонарь, аптека. Бессмысленный и тусклый свет  (А. Блок).

«Разрыв» предложения на части, подачу их отдельными «порциями» находим и в так называемых присоединительных конструкциях, например: В комнате грянул марш. Походный марш. Такой бодрый, веселый. С такими форшлагами, трелями. Из-за той же неподвижной шторки  (К. Федин); Когда мы говорим о слезах радости, с которыми встречает Красную Армию население освобожденных городов, это может показаться формулой. Но доктор Коровина плакала от радости. И Бабкин. И старый священник Говоров. И комсомолка Зоя. И тысячи, тысячи людей  (И. Эренбург).

Продолжим наши наблюдения над стилистическим синтаксисом.

Можно было бы сказать: «Все проклинали станционных смотрителей, все с ними бранились». А у А. С. Пушкина эта мысль получила такое выражение: Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался?  По сравнению с этим вопросительным предложением, содержащим в себе к тому же отрицательную частицу не,  повествовательное утвердительное предложение (первый вариант) явно проигрывает.

Другой пример. Вместо маловыразительного повествовательного предложения: «Мне нельзя плясать, людей буду смешить» – у М. Горького находим: Куда уж мне плясать! Людей смешить только.  Разговорные интонации этого текста значительно экспрессивнее нейтрального тона первого варианта.

Экспрессивность характерна для разговорной речи в целом – и в лексике, и в синтаксисе. Так, отрицательный ответ на вопрос: «Успеем?» – чаще всего выражается такими вариантами: Где там успеем!; Куда там успеем!; Так тебе и успеем!; Какое там успеем!; Прямо – успели!; Уж и успели!; Хорошенькое дело – успеем!  и т. п., и весьма редко слышится «интеллигентный» ответ: Нет, не успеем.

Когда выше отмечались стилистические функции отдельных частей речи, приводились примеры с перечислением имен существительных, имен прилагательных, глаголов, вы, вероятно, обратили внимание именно на перечисление, своеобразную концентрацию слов той или иной части речи. С точки зрения синтаксической это были предложения с однородными членами, и стилистический эффект, который вы могли обнаружить, был результатом соединения, синтеза морфологических и синтаксических категорий. Для вас такая связь морфологии и синтаксиса не новость: вы уже привыкли к тому, что имя существительное обычно выступает в роли подлежащего или дополнения, имя прилагательное – в роли определения, глагол – в роли сказуемого (имеются в виду преобладающие случаи, наряду с которыми выступают другие, расширяющие эту схему).

Итак, возвращаемся, теперь в плане синтаксическом, к перечислению слов отдельных частей речи – к стилистической функции однородных членов. В качестве примера приведем известное стихотворение А. А. Фета:

 

Это утро, радость эта,

Эта мощь и дня и света,

Этот синий свод,

Этот крик и вереницы,

Эти стаи, эти птицы,

Этот говор вод,

Эти ивы и березы,

Эти капли – эти слезы,

Этот пух – не лист,

Эти горы, эти долы,

Эти мошки, эти пчелы,

Этот зык и свист,

Эти зори без затменья,

Этот вздох ночной селенья,

Эта ночь без сна,

Эта мгла и жар постели,

Эта дробь и эти трели,

Это все – весна.

 

Нетрудно видеть, что все стихотворение, состоящее из одних однородных членов, образует благодаря этому единое целое, создает общую картину, обладающую большой живописностью и экспрессивностью.

Весьма выразительны однородные определения, как согласованные, так и несогласованные, образующие ряды эпитетов, позволяющих создать целую гамму красок, звуков, запахов, например: Она действительно походила на молодую, белую, стройную, гибкую березу  (Б. Полевой); Каждому, кто знает книги Грина и знает Севастополь, ясно, что легендарный Зурбаган – это почти точное описание Севастополя, города прозрачных бухт, дряхлых лодочников, солнечных отсветов, военных кораблей, запахов свежей рыбы, акации и кремнистой земли и торжественных закатов, вздымающих к небу весь блеск и свет отраженной черноморской воды  (К. Паустовский).

Встречаются особые приемы употребления однородных членов. Так, у А. П. Чехова часто можно найти троекратное их повторение, создающее своеобразный ритмический рисунок фразы, мелодичность и музыкальность речи, например: Она, высокая, красивая, стройная, казалась теперь рядом с ним очень здоровой и нарядной; В каждую минуту она готова убежать, зарыдать, броситься в окно.

О глаголах – однородных членах, создающих впечатление динамики и напряженности действия, было уже сказано раньше. Приведем еще один пример: Перед глазами ходил океан, и колыхался, и гремел, и сверкал, и угасал, и светился, и уходил куда-то в бесконечность  (В. Г. Короленко).

Богатый выбор предоставляют нам разные типы сложного предложения. Сопоставим такие варианты:

Приближалась ночь, и пришлось возвращаться домой.

Приближалась ночь, поэтому пришлось возвращаться домой.

Приближалась ночь – пришлось возвращаться домой.

Пришлось возвращаться домой, так как приближалась ночь.

Пришлось возвращаться домой: приближалась ночь.

Перед нами знакомые вам типы сложных предложений: сложносочиненное, сложноподчиненное и бессоювные. Не подлежит сомнению их синонимичность, т. е. близость выражаемого ими содержания и наличие причинно-следственных отношений между частями каждого предложения. Вместе с тем нельзя не видеть, что каждому из приведенных предложений присущи свои смысловые и грамматические особенности, обусловленные наличием или отсутствием союза, значением этого союза, порядком следования частей сложного предложения, интонацией (на письме она отражается пунктуацией).

Не ставьте перед собой задачу установить, какое из предложений «лучше». Не торопитесь сделать свой выбор в пользу одного из них: такой выбор может быть сделан только в условиях конкретной ситуации, с учетом контекста, стиля, жанра произведения. Обобщенно можно лишь сказать, что более простые конструкции – с союзами, они являются межстилевыми, т. е. используются как в книжных стилях, так и в разговорном, тогда как приведенные бессоюзные предложения ближе к книжному стилю. Как видите, подтверждается положение, что стилистика – учение о наиболее удачном конкретном выборе языковых средств и начинается она там, где имеется возможность выбора.

Продолжим наши наблюдения над «выбором». Сопоставим сочетания (закончить каждое из них вы можете по своему усмотрению):

Юноша, который окончил среднюю школу…

Юноша, окончивший среднюю школу…

Юноша, окончив среднюю школу…

Юноша, после того как окончил среднюю школу…

Юноша после окончания (по окончании) средней школы…

Налицо так называемые параллельные конструкции, которым присуща общность значения и возможность взаимозамены. Их можно разбить на две группы: в одну входят два первых сочетания с определительным значением (придаточное определительное и причастный оборот), в другую – остальные сочетания с обстоятельственным значением (придаточное обстоятельственное, деепричастный оборот и обстоятельство времени).

Весьма разнообразны грамматические значения, позволяющие сопоставить простое предложение со сложным и создающие возможность их взаимозамены. Сюда относятся:

1) объектные отношения, например: Газеты сообщают о запуске нового искусственного спутника Земли. – Газеты сообщают, что запущен новый искусственный спутник Земли;

2) определительные отношения, например: Книга, изданная недавно, уже распродана. – Книга, которая была издана недавно, уже распродана;

3) причинные отношения, например: Ученик отсутствовал на уроках по болезни. – Ученик отсутствовал на уроках, так как был болен;

4) целевые отношения, например: Создана комиссия для выяснения причин аварии. – Создана комиссия, для того чтобы выяснить причины аварии;

5) условные отношения, например: Экскурсия не состоится в случае плохой погоды. – Экскурсия не состоится, если будет плохая погода;

6) временные отношения, например: Дышите полной грудью во время прогулки в лесу. – Дышите полной грудью, когда гуляете в лесу;

7) уступительные отношения, например: Он выполнил задание вовремя, несмотря на занятость другими делами. – Он выполнил задание вовремя, хотя был занят другими делами.

Между параллельными конструкциями имеется смысловое и стилистическое различие. Первое выражается в том, что придаточные предложения обладают большей смысловой нагрузкой, чем соответствующие члены простого предложения: сказывается роль глагола в личной форме, который выступает в функции сказуемого придаточного предложения. Что касается стилистических различий, то они связаны с использованием параллельных конструкций в разных стилях речи. Так, придаточные предложения имеют межстилевой характер, а причастные и деепричастные обороты, как указывалось выше, являются принадлежностью по преимуществу книжной речи; книжный также, иногда канцелярский характер придает высказыванию употребление отглагольных существительных (для выяснения обстоятельств дела; по окончании переговоров; при появлении первых симптомов болезни; после установления дипломатических отношений; вследствие закрытия поликлиники на ремонт  и т. п.).

Можно отметить еще одно различие: большую краткость и сжатость обособленных оборотов по сравнению с соответствующими придаточными предложениями: После того как собака почуяла зверя, она бросилась бежать по его следу. – Почуяв зверя, собака бросилась 'бежать по его следу.  Благодаря своему лаконизму и динамичности деепричастия и деепричастные обороты приобретают важную для языка художественной литературы выразительность. Эту их особенность можно показать на таком примере. Писатель Д. В. Григорович, рассказывая о своих литературных начинаниях, вспоминает, что его очерк «Петербургские шарманщики» заслужил одобрение Ф. М. Достоевского, но одно место в главе «Публика шарманщика» последнему не понравилось. «У меня, – пишет Григорович, – было написано так: Когда шарманка перестает играть, чиновник из окна бросает пятак, который падает к ногам шарманщика.  «Не то, не то, – раздраженно заговорил вдруг Достоевский, – совсем не то! У тебя выходит слишком сухо: пятак упал к ногам… Надо было сказать: пятак упал на мостовую, звеня и подпрыгивая…»  Замечание это – помню очень хорошо – было для меня целым откровением. Да, действительно, звеня и подпрыгивая – выходит гораздо живописнее, дорисовывает движение…»

Выше рассматривались стилистические особенности отдельных синтаксических конструкций – простых и сложных предложений, однородных членов, обособленных оборотов и т. д. Но в изолированном виде они не образуют законченного высказывания, они составляют лишь слагаемые более крупной единицы – связного текста. Под последним понимается соединение предложений в строгой логической последовательности, закрепленной грамматическими средствами. Поэтому независимо от вида и характера текста (описание, повествование, рассуждение) он должен представлять собой стройное целое, сцементированное содержанием и формой, а не случайное соседство плохо пригнанных друг к другу деталей. Это требование не всегда выдерживается учениками. Приведем пример:

«Общие условия крепостного права определили жизнь действующих лиц в поэме „Мертвые души“. Малокультурные, порой неграмотные помещики, тупые или хитрые бюрократы-чиновники, крестьяне угнетены и забиты. Жизнь однообразная, полна застоя. Некоторое оживление вносит деятельность ловкача Чичикова, в котором чувствуется будущий хищник-предприниматель».

Текст явно неудачен: в нем соединены разнотипные по структуре предложения, образующие «рассыпчатую» смесь, а не единое целое.

 

Эпитеты, сравнения, метафоры…

 

На первый взгляд может показаться, что, приводя эти термины, мы вторгаемся в специальную область – язык художественной литературы. Но это не так.

Во-первых, нет строгого разграничения языкового понятия метафоры (берем именно ее как пример весьма распространенного в речи выразительного средства) н того же понятия в литературоведческом плане: перед нами явно языковое явление (ведь метафора – один из видов многозначности, переносного употребления значения слова) и его использование в художественной литературе. Различен только характер метафоры: в одних случаях – это образное средство, находка автора (метафоры стиля), в других – слова со стертой образностью, привычные в употреблении, типа часы идут, ножка стола, нос корабля  и т. п. (метафоры языка, «мертвые» метафоры).

 

Во-вторых, и это еще важнее, эпитеты, сравнения, метафоры и т. д. отнюдь не являются монополией языка художественных произведений. Проследите за своей речью, и вы увидите, как часто сами их употребляете. Кто из вас практически не знаком с использованием десятков устойчивых выражений, фразеологических оборотов, построенных на сравнении (правда уже побледневшем), например: белый как снег, биться как рыба об лед, бояться как огня, везет как утопленнику, вертеться как белка в колесе, здоров как бык, знать как свои пять пальцев, летит как стрела, мечется как угорелый, острый как бритва, похожи как две капли воды, пристал как банный лист, работает как вол, свалился как снег на голову, спал как убитый, стоит как истукан, труслив как заяц, упрям как осел, устал как собака  и мн. др.? И не так уж мало в вашей повседневной речи образных определений-эпитетов, метафор и т. д., только не всегда вы их замечаете, потому что в значительной мере наша речь автоматизирована, построена на применении готовых выражений, извлекаемых из памяти.

Но это не все. Изобразительно-выразительные языковые средства широко используются в публицистических жанрах, нередко в научной речи, когда необходима живость изложения, образность высказывания, эмоциональная яркость. Эти средства усиливают действенность слова благодаря тому, что к чисто логическому содержанию добавляются различные эмоционально-экспрессивные оттенки. Доказательств этого много в произведениях различных стилей.

Многочисленные примеры использования образно-выразительных средств языка встречаются в работах В. И. Ленина. Ленинские определения-эпитеты всегда ярки, эмоциональны, например, в статье «Советская власть и изложение женщины»: «…гнусную ложь!», «…зверски-грубыми законами…», «…слащавыми, лицемерными, напыщенными фразами о свободе…» (т. 39, с. 286–288) и т. п.

Так же выразительны метафоры у В. И. Ленина, например, в той же статье: «Советская республика… смела эти законы…»; «…правда, которую мы бросили в лицо миру капитала…», «…сорвали маску этого лицемерия…» (т. 39, с. 287–288).

Вспомните гневное «Письмо к Гоголю» В. Г. Белинского, которое является образцом яркого публицистического слова, прочитайте его критические статьи, а также статьи Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева, и вы убедитесь, как свободно используются изобразительно-выразительные средства языка в публицистических жанрах.

О языке ученых нередко говорят, что он отличается «сухостью», лишен элементов образности и эмоциональности. Однако это не так: часто в научных работах используются все те же эмоционально-экспрессивные и изобразительно-выразительные средства языка, которые, будучи дополнительным приемом к чисто научному изложению, заметно выделяются на его фоне и придают научной прозе добавочную убедительность. Приведем два примера. Известный хирург середины прошлого века Н. И. Пирогов в одной из своих научных работ писал:

 

Подобно каллиграфу, который разрисовывает по бумаге сложные фигуры одним и тем же росчерком пера, умелый оператор может придать разрезу самую различную форму, величину и глубину одним и тем же взмахом ножа… Как скоро вы привели этот лоскут в плотное соприкосновение с окровавленными краями кожи, жизнь его изменяется, он, подобно растению, пересаженному на чужую почву, вместе с новыми питательными соками получает и новые свойства. Он, как чужеядное растение, начинает жить за счет другого, на котором прозябает: он, как новопривитая ветка, требует, чтобы его холили и тщательно сберегали, пока он не породнится с тем местом, которое хирург назначает ему на всегдашнее пребывание.

 

Современный ученый-радиофизик В. И. Сифоров приводит такое образное сравнение:

 

Мощность отраженного сигнала при радиолокации планет ничтожно мала. Представьте себе, что чайник кипятку вылили в океан, а где-нибудь за тысячи километров вычерпнули из моря стакан виды. По идее вылитый кипяток «немного» нагрел мировой океан. Так вот, избыточная тепловая энергия в произвольно вычерпнутом стакане морской воды того же порядка, что и энергия сигнала, отраженного от Венеры.

 

Уж на что, казалось бы, «сух» язык официально-деловых документов. Этот стиль выделяется своей замкнутостью, устойчивостью, консерватизмом, наличием многочисленных речевых стандартов-клише. Однако, в отличие от канцелярски-бюрократического стиля государственных документов дореволюционной эпохи, уже первые документы Советской власти были отмечены иной стилистической окраской – приподнятостью тона, метафорическим словоупотреблением, образной фразеологией. Приведем два примepa.

 

Справедливым или демократическим миром, которого жаждет подавляющее большинство истощенных, измученных и истерзанных войной рабочих и трудящихся классов всех воюющих стран, – миром, которого самым определенным и настойчивым образом требовали русские рабочие и крестьяне после свержения царской монархии, – таким миром правительство считает немедленный мир без аннексий (т. е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций.

(Из Декрета Второго Всероссийского съезда Советов о мире. 26 октября (8 ноября) 1917 года).  Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 13.)

 

 

Товарищи! Братья!

Великие события происходят в России. Близится конец кровавой войне, начатой из-за дележа чужих стран. Падает господство хищников, поработивших народы мира. Под ударами русской революции трещит старое здание кабалы и рабства. Мир произвола и угнетения доживает последние дни. Рождается новый мир, мир трудящихся и освобождающихся. Во главе этой революции стоит Рабочее и Крестьянское правительство России, Совет Народных Комиссаров…

Рушится царство капиталистического грабежа и насилия. Горит почва под ногами хищников империализма.

Перед лицом этих великих событий мы обращаемся к вам, трудящиеся и обездоленные мусульмане России и Востока…

(Из Обращения к трудящимся мусульманам Россия и Востока. 20 ноября (3 декабря) 1917 года)

 

Во втором документе бросается в глаза лаконичность фразы (см. предложения первого абзаца), частое использование образных средств и насыщенность текста революционно-цублицистической фразеологией (падает господство хищников, удары революции, трещит здание кабали и рабства, мир произвола и угнетения, рождается новый мир, рушится царство грабежа и насилия, горит почва под ногами хищников империализма).

Изобразительно-выразительные средства языка можно разделить на знакомые вам две группы: на тропы и стилистические фигуры. Вспомним, что представляют собой те и другие.

Тропы выполняют функцию красочного изображения предметов и явлений действительности и ассоциативно связаны с теми ощущениями, которые мы получаем при помощи наших чувств (зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса). Эти средства можно называть изобразительными.

Стилистические (или риторические) фигуры призваны усиливать выразительность высказывания особой организацией языкового материала, в первую очередь специальными синтаксическими построениями. Эти средства можно назвать выразительными.

Следует, однако, заметить, что строгого разграничения тропов и фигур, изобразительных и выразительных средств языка нет: в ряде случаев они тесно связаны между собой, переплетаются друг с другом. Но для упорядочения материала будем рассматривать их в указанной последовательности. Итак, тропы.

Тропы – это обороты речи, в которых слово или выражение употреблено в переносном значении. В основе тропа лежит сопоставление двух понятий, которые представляются нам близкими в каком-либо отношении. Рассмотрим стилистические функции наиболее распространенных видов тропов.

Эпитет – слово, образно определяющее предмет, явление или действие и подчеркивающее в них какое-либо характерное свойство, качество. Например, в предложении быстро мелькают золотые дни беспечного, веселого детства  (Д. В. Григорович) прилагательные служат средством художественной изобразительности и выступают в роли эпитетов. Такую же роль играет наречие гордо  в предложении Между тучами и морем гордо реет Буревестник  (М. Горький) или существительное волшебница  в предложении И вот сама идет волшебница зима  (А. С. Пушкин). Чаще всего в функции эпитетов употребляются имена прилагательные и наречия благодаря присущей им многозначности и смысловому богатству.

Но не торопитесь сделать отсюда вывод, что в ваших описаниях и повествованиях должно быть как можно больше эпитетов. Полезно вспомнить совет А. П. Чехова: «Вычеркивайте, где можно, определения существительных и глаголов… Понятно, когда я пишу: „Человек сел на траву“; это понятно, потому что ясно и не задерживает внимания. Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: „Высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зеленую, уже измятую пешеходами траву, сел бесшумно, робко и пугливо оглядываясь“.

Сравнение – сопоставление двух предметов, явлений с целью пояснить одни из них при помощи других. «Сравнение – одно из естественнейших и действительнейших средств для описания», – указывал Л. Н. Толстой. Стилистическая функция сравнения проявляется в художественной образности, которую оно создает в тексте. Например, в предложении Могучий дуб стоит _s как боец, подле красивой липы  (И. С. Тургенев) сопоставляются дерево и живое существо и создается художественный образ, чему, в частности, способствует форма мужского рода слова дуб  и форма женского рода слова липа.  Другой пример: в предложении Как выжженная палами степь _t черна стала жизнь Григория  (М. Шолохов) образное представление мрачной, выжженной степи переносится на внутреннее состояние персонажа романа.

Сравнения выражаются различными способами:

1) оборотами с союзами как, словно, будто, точно  и др., например: Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка  (М, Ю. Лермонтов); Он бежал быстрее, чем лошадь  (А. С. Пушкин);

2) формой сравнительной степени прилагательного или наречия, например: Ленин и теперь живее всех живых  (В. Маяковский);

3) существительным в творительном падеже, например: В груди ее птицею пела радость  (М. Горький);

4) лексически (при помощи слов подобный, похожий  и др.), например: Ее любовь к сыну была подобна безумию  (М. Горький); На глаза осторожной кошки похожи твои глаза  (А. Ахматова).

Наряду с простыми сравнениями, в которых два явления сближаются по какому-то общему у них признаку, используются сравнения развернутые, в которых сопоставляются многие схожие черты, например:

 

Чичиков все еще стоял неподвижно на одном и том же месте, как человек, который весело вышел на улицу с тем, чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то, и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, не платок ли, но платок в кармане, не деньги ли, но деньги тоже в кармане; все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.

(Н. В. Гоголь.)

 

Метафора – слово или выражение, которое употребляется в переносном смысле для обозначения какого-либо предмета или явления на основе сходства его в каком-нибудь отношении с другим предметом или явлением. Например, в предложении Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни!  (А. С. Пушкин) слово весны  метафорически употреблено в значении «юности». Метафора – один из наиболее распространенных тропов, так как сходство между предметами или явлениями может быть основано на самых различных чертах (сравните привычные выражения в обиходной речи, уже не воспринимаемые как метафора: встает солнце, идет дождь, пришла зима  и т. д.).

Подобно сравнению, метафора может быть не только простой, но и развернутой, построенной на различных ассоциациях по сходству, например: Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаха в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады  (М. Горький).

Можно было бы привести множество других примеров метафор, усиливающих образность речи, служащих сильным средством художественной выразительности. Но не следует забывать, что, создавая живописную наглядность и эмоциональность, неуместно или в изобилии употребленные метафоры могут привести к неоправданной «цветистости» речи, делая ее трудной для понимания. А. С. Пушкин в статье «О прозе» высмеивал некоторых современных ему писателей, «которые, почитая за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами». В статье иронически комментируется такой пример: «Должно бы сказать: рано поутру,  а они пишут: Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба – ах, как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее».

Метонимия – слово или выражение, которое употребляется в переносном значении не на основе сходства предметов, как метафора, а на основе разного рода связей между двумя предметами или явлениями. Так, в стихах Серые шлемы с красной звездой белой ораве крикнули: – Стой!  (В. Маяковский) название головного убора (серые шлемы с красной звездой)  употреблено вместо названия носителей этого убора (красноармейцы).

Упомянутая связь может быть:

1) между содержимым и содержащим, например: Я три тарелки съел  (И. А. Крылов) (т. е. «три тарелки ухи»);

2) между автором и его произведением, например: Читал охотно Апулея, а Цицерона не читал  (А. С. Пушкин) (т. е. «произведения этих писателей»);

3) между действием или его результатом и орудием этого действия, например: Их села и нивы за буйный набег обрек он мечам и пожарам  (А. С. Пушкин) (т. е. «разорению, уничтожению»); Перо его местию дышит  (А. К. Толстой) (т. е. «письмо, написанное этим пером»);

4) между предметом и материалом, из которого предмет сделан, например: Янтарь в устах его дымился  (А. С. Пушкин) (т. е. «янтарная трубка для курения»);

5) между местом действия и людьми, находящимися на этом месте, например: Ложи блещут; партер и кресла – все кипит  (А. С. Пушкин) (т. е. «зрители, сидящие в партере и в креслах»).

Синекдоха – разновидность метонимии, основанная на перенесении значения с одного явления на другое по признаку количественного отношения между ними. Обычно в синекдохе употребляется:

1) единственное число вместо множественного, например: И слышно было до рассвета, как ликовал француз  (М. 10. Лермонтов) (т. е. «французы»);

2) множественное число вместо единственного, например: Мы все глядим в Наполеоны  (А. С. Пушкин) (т. е. «хотим быть похожими на Наполеона»);

3) часть вместо целого, например: – Имеете ли вы в чем-нибудь нужду? – В крыше для моего семейства  (А. И. Герцен) (т. е. «в доме под крышей»);

4) родовое название вместо видового, например: Ну что ж, садись, светило  (В. Mаяковский) (т. е. «солнце»);

5) видовое название вместо родового, например: Пуще всего береги копейку  (Н. В. Гоголь) (т. е. «деньги»).

Разнообразие значений, присущих метонимии и синекдохе, позволяет широко использовать эти тропы в разных стилях, главным образом в художественных произведениях и в публицистике, где наряду с метафорой они способствуют живописности и экспрессивности речи. Вы сами, мои читатели, можете в этом легко убедиться, взяв, скажем, такие примеры из современной прозы и поэзии: Детство бегало босиком  (В. Солоухин); Шутила зрелость, пела юность  (А. Твардовский). Здесь метонимии (детство  в значении «дети, детвора», зрелость – «взрослые люди», юность – «юноши»), конечно, выразительнее, чем заменяемые ими слова в прямом значении.

Вспомним также удачные синекдохи у В. Маяковского. Говоря о том, кто вышел встречать В. И. Ленина после его возвращения из эмиграции весной 1917 года, поэт пишет: Литейный залили блузы и кепки  (т. е. Литейный проспект в Петрограде заполнили рабочие). Не менее ярко при помощи синекдохи показан социальный состав участников штурма Зимнего дворца в октябре 1917 года в поэме «Хорошо!»: А в двери бушлаты, шинели, тулупы (т. е.  матросы и солдаты).

Далее, если мы отметим хорошо известные из спортивной литературы словосочетания, построенные на синекдохе, типа первая перчатка страны, первая ракетка  и т. п. (т. е. лучший боксер, лучший теннисист), то лишний раз убедимся в широких стилистических возможностях рассматриваемых тропов.

Гипербола – образное выражение, содержащее непомерное преувеличение размера, силы, значения и т. д. какого-либо предмета или явления, например: Редкая птица долетит до середины Днепра  (Н. В. Гоголь); В сто сорок солнц закат пылал  (В. Майковский).

Литота – выражение, содержащее, в противоположность гиперболе, непомерное преуменьшение размера, силы, значения какого-либо предмета или явления, например: Ваш шпиц, прелестный шпиц, не более наперстка  (А. С. Грибоедов).

Приведем пример одновременного использования гиперболы и литоты: Дивно устроен наш свет… Тот имеет отличного повара но, к сожалению, такой маленький рот, что больше двух кусочков никак не может пропустить; другой имеет рот величиною в арку главного штаба, ко, увы, должен довольствоваться каким-нибудь немецким обедом из картофеля  (Н. В. Гоголь).

Ирония – троп, состоящий в употреблении слова или выражения в смысле, обратном буквальному, настоящему, что создает тонкую насмешку, например: Отколе, умная, бредешь ты, голова  (И. А. Крылов) (в обращении к ослу).

Высшей степенью иронии является сарказм, злая насмешка, например:

 

За все, за все тебя благодарю я:

За тайные мучения страстей,

За горечь слез, отраву поцелуя,

За месть врагов и клевету друзей,

За жар души, растраченный в пустыне,

За все, чем я обманут в жизни был…

 

(М. Ю. Лермонтов.)

Сделаем с вами, мои читатели, небольшую передышку в дальнейшем изложении материала о тропах. Известно, что молодежь склонна к разного рода преувеличениям, к ироническому восприятию тех или иных явлений действительности. И умелое использование таких выразительных средств, как гипербола и ирония, оживляет речь, в частности устно-разговорное высказывание. Но не впадайте, пожалуйста, в крайность, не преувеличивайте ничего ни в самой жизни, ни в словесном ее отображении, не поддавайтесь соблазну иронизировать над серьезными вещами. А пользуясь гиперболой или литотой, не забывайте, что их нельзя понимать буквально и что ирония – это тонкая насмешка, а не грубое издевательство.

Аллегория (иносказание) – троп, заключающийся в иносказательном изображении отвлеченного понятия при помощи конкретного жизненного образа. Аллегория часто используется в баснях и сказках, где носителями свойств людей выступают животные, предметы, явления природы. Например: хитрость показывается в образе лисы, жадность – в образе волка, коварство – в виде змеи и т. д. Сравните принятые графические аллегории: аллегория правосудия – женщина с завязанными глазами, аллегория надежды – якорь, аллегория свободы – разорванные цепи, аллегория мира – белый голубь, аллегория медицины – змея и чаша и т. д.

Олицетворение – троп, состоящий в перенесении свойств человека на неодушевленные предметы или отвлеченные понятия, например: Утешится безмолвная печаль, и резвая задумается радость  (А. С. Пушкин); К ней прилегла в опочивальне ее сиделка – тишина  (А. Блок). Подобно аллегории, олицетворение широко используется в баснях, сказках, а также в других жанрах художественной литературы.

Перифраза (перифраз) – оборот, состоящий в замене названия лица, предмета или явления описанием их существенных признаков или указанием на их характерные черты, например: Ты знаешь край, где все обильем дышит, где реки льются чище серебра…  (А. К. Толстой) (вместо Италия); автор «Героя нашего времени»  (вместо М. Ю. Лермонтов); царь зверей  (вместо лев); царица цветов  (вместо роза); Страна восходящего солнца  (вместо Япония); Страна кленовых листьев  (вместо Канада).  У А. С. Пушкина: творец Макбета (Шекспир), певец Гяура и Жуана (Байрон), певец Литвы (Мицкевич).

Мы привели большой перечень тропов, убеждающий нас в наличии широких возможностей использования выразительных средств русского языка. Но отсюда не следует, что применение этих средств должно стать самоцелью, что речь наша должна быть ими насыщена. Скорее наоборот: речь украшают не обилие тропов, не излишняя цветистость, а простота и естественность. В названной выше статье «О прозе» А. С. Пушкин подчеркивал: «Точность и краткость – вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей – без них блестящие выражения ни к чему не служат. Стихи дело другое».

 

И еще кое-что…

 

Это «кое-что» – особые синтаксические построения, так называемые стилистические (риторические) фигуры.

Выше уже отмечалось, что большие выразительные возможности заключены в синтаксисе. Богатая синонимия словосочетаний и отдельных типов простого предложения, гибкий порядок слов в предложении, варианты согласования и управления, параллельные синтаксические конструкции – все это создает благоприятные условия для широкого стилистического выбора языковых средств. Но помимо них для усиления образно-выразительной стороны речи используются еще и стилистические фигуры.

Анафора (единоначатие) – повторение слов или оборотов (иногда звуков) в начале отдельных частей высказывания. Примером лексической анафоры могут служить стихи:

 

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди…

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет…

 

(К. Симонов.)

Повторяться могут однотипные синтаксические конструкции (синтаксическая анафора), например:

 

Я стою у высоких дверей,

Я слежу за работой твоей.

 

(М. Светлов.)

Эпифора (концовка) – повторение слов или выражений в конце смежных отрывков (предложений), например:

 

Милый друг, и в этом тихом доме

Лихорадка бьет меня.

Не найти мне места в тихом доме

Возле мирного огня!

 

(А. Блок.)

 

Я не знаю, где граница

Между Севером и Югом,

Я не знаю, где граница

Меж товарищем и другом…

…Я не знаю, где граница

Между пламенем и дымом,

Я не знаю, где граница

Меж подругой и любимой.

 

(М. Светлов.)

В последнем примере совмещаются анафора, эпифора и параллелизм.

Параллелизм – одинаковое синтаксическое построение соседних предложений или отрезков речи, например: Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет  (В.Лебедев-Кумач). Примером параллелизма может служить известное стихотворение М. Ю. Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива».

Как показывают примеры, названные выше стилистические фигуры используются преимущественно в стихотворной речи, реже в речи прозаической. Это объясняется своеобразием стихотворного текста – членением на строфы, на отдельные строчки. Приводимые дальше приме pu стилистических фигур присущи не только речи поэтической, но и прозаической. Часто поэтому мы встречаем их в текстах художественной литературы и публицистики, где важную роль играет эмоциональность и экспрессивность речи. В частности, для ораторского стиля характерно использование таких фигур, как умолчание, риторическое обращение, риторический вопрос.

Антитеза – оборот, в котором для усиления выразительности речи резко противопоставляются понятия (антонимы), явления, предметы, например: Богатый и в будни пирует, а бедный и в праздник горюет  (Пословица).

Градация – расположение слов в предложении в порядке возрастающего (реже – убывающего) значения. Примеры возрастающей градации:

 

Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым.

 

(С. Есенин.)

 

Не вздумай бежать!

Это я

вызвал.

Найду.

Загоню.

Доконаю.

Замучу!

 

(В. Маяковский.)

Пример нисходящей градации:

 

Присягаю ленинградским ранам,

Первым разоренным очагам:

Не сломлюсь, не дрогну, не устану,

Ни крупицы не прощу врагам.

 

(О. Берггольц.)

Инверсия – расположение членов предложения в особом порядке, нарушающем обычный, так называемый прямой порядок, с целью усилить выразительность речи, например: Изумительный наш народ  (И. Эренбург); Душа к высокому тянется  (В. Панова).

Эллипсис – пропуск какого-либо подразумеваемого члена предложения с целью придать высказыванию динамичность, интонацию живой речи, художественную выразительность, например! Мужики – за топора  (А. Н.Толстой); Офицер – из пистолета, Теркин – в мягкое штыком  (А. Твардовский).

Умолчание – оборот речи, заключающийся в том, что автор намеренно не до корца выражает месяц предоставляя читателю или слушателю самому догадываться о невысказанном, например:

 

Нет, я хотел… быть может, вы… я думал,

Что уж барону время умереть.

 

(А. С. Пушкин.)

Риторическое обращение – стилистическая фигура, состоящая в подчеркнутом обращении к кому-либо или чему-либо не столько для называния адресата речи, сколько для того, чтобы выразить отношение к тому или иному лицу либо предмету, дать его характеристику, усилить выразительность речи, например: Шуми, шуми, послушное ветрило, волнуйся подо мной, угрюмый океан  (А. С. Пушкин); Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер  (В. Маяковский).

Риторический вопрос – стилистическая фигура, состоящая в том, что вопрос ставится не с целью получить на него ответ, а чтобы привлечь внимание читателя или слушателя к предмету речи, например: Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи!  (Н. В. Гоголь).

 

Советская Россия,

Родная наша мать!

Каким высоким словом

Мне подвиг твой назвать?

Какой великой славой

Венчать твои дела?

Какой измерить мерой —

Что ты перенесла?…

 

(М. Исаковский.)

Многосоюзие – такое построение речи, при котором намеренно повторяются союзы между членами простого предложения или между частями сложного предложения для логического и интонационного их подчеркивания, показа единства перечисляемого, например: Нам тошен был и мрак темницы, и сквозь решетки свет денницы, и стражи клик, и звон цепей, и легкий шум залетной птицы  (А. С. Пушкин); По ночам горели дома, и дул ветер, и от ветра качались черные тела на виселицах, и над ними кричали вороны  (А. И. Куприн).

Бессоюзие – такое построение речи, при котором намеренно пропускаются союзы между членами предложения или между предложениями с целью придать высказыванию стремительность, насыщенность впечатлениями в пределах общей картины, например: Швед, русский – колет, рубит, режет, бой барабанный, клики, скрежет, ером пушек, топот, ржанье, стон…  (А. С. Пушкин).

Выразителен текст, в котором одновременно используется и бессоюзие и многосоюзие. Например, у А. С. Пушкина в стихотворении «К А. П. Керн» почти рядом имеются такие строфы:

 

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

……………………

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

 

Приведенные выше примеры стилистических фигур взяты из произведений художественной литературы, с которой органически связана выразительность языка и в которой слово прежде всего выступает в своей эстетической функции. Но не следует думать, что эти же стилистические ресурсы не используются в других языковых стилях: подобно тропам стилистические фигуры находят широкое применение, например, в таком стиле, как публицистический.

Можно привести многочисленные примеры использования стилистических фигур в работах В. И. Ленина. Так, примером антитезы может служить фраза из статьи «О национальной гордости великороссов»: «Не может быть свободен народ, который угнетает чужие народы»… В этой же работе находим выразительный пример градации: «И мы, великорусские рабочие, полные чувства национальной гордости, хотим во что бы то ни стало свободной и независимой, самостоятельной, демократической, республиканской, гордой Великороссии, строящей свои отношения к соседям на человеческом принципе равенства, а не на унижающем великую нацию крепостническом принципе привилегий» (т. 26, с. 108). Сочетание анафоры с параллелизмом и антитезой находим в статье «Советская власть и положение женщины»:

 

Не может быть, нет и не будет «равенства» угнетенных с угнетателями, эксплуатируемых с эксплуататорами. Не может быть, нет и не будет настоящей «свободы», пока нет свободы для женщины от привилегий по закону в пользу мужчины, свободы для рабочего от ига капитала, свободы для трудящегося крестьянина от ига капиталиста, помещика, купца (т. 39, с. 286).

 

Читая этот раздел нашей работы, вы, мои юные друзья, имели возможность еще и еще раз убедиться в богатстве и разнообразии стилистических ресурсов русского языка, его образных средств. Но, как гласит французская поговорка, нередко получаются «хлопоты от богатства», т. е. неумение разумно пользоваться им. В печати не так уж редко встречается такое использование изобразительно-выразительных средств языка, которое приводит к результатам, прямо противоположным тем, которых ожидает автор: вместо образности, призванной усилить выразительность текста, создается впечатление искусственности, нарочитости, неправдоподобия.

В одной газетной статье было напечатано: «Но как бы ни злобствовали офашистившиеся вояки за рубежом, как бы ни бряцали они атомными и водородными бомбами, – дело мира победит». Не говоря уже о сомнительном неологизме «офашистившиеся», следует указать на неуместность употребления в данном контексте выражения «бряцать атомными и водородными бомбами»: ведь бряцать  в прямом смысле обозначает «издавать металлические звуки ударами твердых предметов»; в переносном смысле сочетание бряцать оружием  обозначает «грозить войной». Автор, очевидно, имел в виду это второе значение, но не учел, что атомные и водородные бомбы мало пригодны для того, чтобы ими «бряцали».

Другой пример: «Хищные акулы империализма и колониализма охватили своими лапами многие страны, которые они пытаются удержать в колониальном рабстве». Все, казалось бы, на месте, но суть в том, что у акул никаких лап нет, и метафора получилась неудачная.

Учитывая подобные случаи, нелишне вспомнить совет А. П. Чехова не злоупотреблять эпитетами-прилагательными и распространить этот совет на использование изобразительно-выразительных средств языка вообще: не увлекайтесь ими, а тот их запас, которым вы владеете, расходуйте экономно и разумно.

На этом можно было бы поставить точку, порекомендовав вам, мои читатели, больше внимания уделять литературному оформлению своих работ, и тогда в них все реже будут встречаться выведенные рукой преподавателя подчеркивания не только одной или двумя прямыми чертами – символ орфографического и пунктуационного неблагополучия, но и линиями волнистыми, указывающие на стилистические (речевые) ошибки. Но… есть еще одна область, миновать которую мы не можем: это область устно-разговорной речи.

Было бы попыткой с негодными средствами желание дать на этих страницах описание всех особенностей разговорной речи, представляющей собой своеобразную систему, существующую параллельно с книжной речью в пределах общенационального языка. Один французский ученый, по-видимому, справедливо заявлял, что «мы никогда не говорим так, как пишем, и редко пишем так, как говорим». А известный английский писатель Б. Шоу утверждал, что «есть пятьдесят способов сказать „да“ и пятьсот способов сказать „нет“ и только один способ это написать». Так или иначе, но противопоставление двух форм языка, устной и письменной, имеет достаточные основания.

Однако нет необходимости останавливаться на особенностях повседневно-обиходной речи: вы ею, надо полагать, свободно владеете. Разговор может идти о другом – о нормах литературного ударения и произношения, без соблюдения которых не приходится говорить о речи грамотной в полном смысле этого слова.