Наша задача построить русскую историю в наших интересах.

Конструирование истории

Видео http://poznavatelnoe.tv/dugin_construct_history

ИЛИ Александр Дугин в ПВО

http://www.youtube.com/watch?v=LqfvG4X1R1U

 

Собеседники:

Александр Дугин – профессор МГУ, лидер Международного Евразийского Движения, философ, политолог, социолог, http://dugin.ru

Дмитрий Еньков - ведущий

 

Дмитрий Еньков: Я рад Вам представить Александра Гельевича Дугина - лидера Евразийского движения. Для меня он олицетворяет, не знаю, Хайдеггера, Маккиндера и всех вместе взятых в одном лице. Причём он ещё и наш современник, наш соотечественник, я считаю, умнейший человек, завкафедрой социологии и международных отношений в МГУ. Сейчас я предоставляю слово ему.

 

Александр Дугин: Я предлагаю первую тему свою: поговорить о русской истории и об истории вообще. Об этом Николай Стариков много пишет - об истории, историю сейчас люди активно читают, интересуются. Это единственный стиль (жанр) книг, который расходится просто на "ура". Всех интересует история, и это очень хорошо, это прекрасно.

 

Несколько таких, основных соображений по поводу истории. Первое. Очень важно понять, что история оперирует с интерпретацией. Нам кажется, что история оперирует фактами - не верно, абсолютно не верно. Если мы даже попробуем посмотреть, что такое факт.

 

Просто слово "факт". Давайте мы его разберём.

По-латыни слово "факт" и его изначальное единственное и главное значение - это понятие "сделанное". От латинского глагола "facere", factum (факт) - это то, что сделано. Это пассивное (страдательное) причастие - "сделанное".

 

Если есть "сделанное", то есть и тот, кто его сделал, то есть фактор - действующий, который делал и сделал. Когда мы говорим о фактах, то мы говорим о продуктах и произведениях кого-то. Но любое человеческое дело, оно, во-первых, делается субъектно.

 

Ставится одна задача:

- Эта задача может быть в процессе дела не достигнута - будет один факт.

- Может быть достигнута и будет сделано не то, что ты планировал - это два.

- Три - это может быть не так оценено тем, кто делает по отношению к другим, кто видит это сделанное.

- В-четвёртых, в пятых это может быть сделанное по отношению к кому-то и ещё чрезвычайно важно, как то сделанное осознаётся в контексте того времени, когда оно сделано.

 

Смотрите, как много субъективных факторов. Когда мы говорим об историческом факте, мы подразумеваем очень много, это очень сложная вещь. Теперь, когда мы переходим просто от слова "факт" (которое оказалось уже не простым) к " исторический факт ", представляете, насколько здесь включается ещё одна инстанция: кто-то исторически делал, что-то сделал, как-то оценил, как-то общество оценило то, как это было сделано (кем-то сделано). И вот мы на определённой исторической дистанции от этого осмысляем этот факт.

 

Субъектность этого (совокупность этих операций), то есть произвольность оценок, отстранённость от этого факта настолько велика, что, практически, сама материальная или некая фиксированная основа того, что, кем, когда, где, почему, по какому поводу было сделано - просто исчезает. На самом деле, один хотел сделать одно, построил другое, люди восприняли третье. Те, кому это было сделано, прореагировали - захват, колонизация. Для кого-то - освобождение, для кого-то - рабство. А это факт. Так что же рабство - факт? Что здесь факт: рабство или освобождение? Колонизация или спасение?

 

В отношениях с Грузией, с Украиной, с Беларусью, с Америкой, с Европой, с Азией - любое действие с теми или иными классами в нашем обществе, с группами в нашем обществе. Освободитель Сталин или жестокий тиран? Создатель революции Ленин или просто бесноватый маньяк, фанатик?

 

Фактов нет, потому что все эти вещи на самом деле погружены в системы субъективных пространств, где разные группы, разные деятели: страдатели, наблюдатели, получатели пощёчины, раздаватели пощёчин, осмысляющие это потом. Поскольку люди иногда очень хитры и пощёчину воспринимают, как благодать, например. Думаю, что тоже факт - пощёчина (один дал другому пощёчину). А если они любят друг друга? А если это на самом деле форма определённых взаимоотношений? Как, вот, кто-то вмешивается - со стороны кажется скандал: мужчина бьёт женщину. А, может, им нравится так, например? Тогда этот вмешивающийся сосед просто оказывается абсолютно не при делах. Он говорит: "Но факт же был?". Ему говорят: "Какой факт? Такие у нас отношения, понимаешь?" Даже в таких простых (бытовых) вещах видно, что понятие факта где-то немножко отходит на задний план.

 

Теперь посмотрим исторический момент.

Мы живём в каком-то обществе. Есть определённые взгляды, определённые конвенции. Мы смотрим на старую эпоху и говорим: " Историческим фактом является что?" Тогда-то это было столь субъективно. Тот, кто записал или не записал этот факт, действовал субъективно? Тот, кто осмысливал на предыдущем в одной династии, в одной идеологической системе, в третьей, в пятой, в десятой, где он жил? Штаден где жил, на которого ссылаются все наши исследования по дискредатации Ивана Грозного? Все его преступления, все его жестокие вещи описаны немецким наёмником, которого, более того, ещё и не было, возможно, в России. Не исключено, что речь идёт об абсолютной, написанной от начала до конца на пустом месте, пропаганде.

 

То же самое, если посмотреть о великом святом Румынии князе Владе Цепеше, захороненном в Снагове, а не в том замке, в котором нам говорят. Это замок такой, созданный заново совершенно - культурный объект для вышибания денег с идиотов-туристов, которым всё равно, лишь бы в Трансильвании, лишь бы замок. А то, что он там никогда не жил, не его замок, не имеет значения. История с Владом Цепешом. Это Хуньяди - его вначале друг, венгерский князь, которому папа дал большие деньги для борьбы с турками, он эти деньги потратил (прогулял) и решил всё свалить на наоборот бившегося с турками Влада Цепеша. Поэтому отсюда возникает Дракула, который для демонизации Восточной Европы (Брэм Стокер) включает в свой роман и дальше история идёт.

 

А кто такой Дракула? Это практически была интереснейшая история "Третьего Рима". Тырговиште - "Третий Рим". Я не говорю, что это был факт. Просто я говорю, что был такой человек: Влад Цепеш, который бился против турок в свое время. Румынский герой, который:

- для одних – герой, почти святой (с его могилой),

- для других это - чудовище,

- для третьих это - вампир, синоним самого страшного.

 

Я не хочу сказать, что здесь кто-то моет знать по-настоящему истину ни об Иване Грозном, ни о Владе Цепеше. Речь идёт о борьбе интерпретаций. Так вот, я хочу сказать с самого начала, что история - это всегда интерпретация, только интерпретация. В конечном итоге можно поставить вопрос: был или не был Цепеш? Был ли Сталин вообще? Сталин ли это был или не Сталин (это же псевдоним)? Ленин - тоже псевдоним, и так далее. От того он родился или от того? Кем он был этнически? Осетины говорят, что осетином. Грузины, что грузином. Если грузины не любят Сталина, они говорят, что он был осетином. Я был в ущелье Джер, (мы с "евразийцами" ездили), где как раз, якобы, мать Сталина, который болел, бросала в специальное такое ущелье. Тот, кто выживал, тот выздоравливал. Детей вот с таким жёстким образом ордалии в древности, и вплоть до 19-начала 20 века в этом священном ущелье жертв кидали. Было ли это или нет? Невозможно установить кто по-настоящему его отец Сталина.

 

Поэтому здесь такой вопрос: история - это интерпретация. Это всегда интерпретация - не одна, а множество интерпретаций. Исторический факт конструируется. И в этом отношении (я хочу обратить внимание) у нас очень слабо известный автор, который является, пожалуй, Sine qua none ("Синекванон") философом и историком (и социологом) 20 века. Это Жорж Дюмезиль, который выдвинул очень интересный тезис, который он назвал "антиэвгемеризмом". Если вы помните, Эвгемер был греческий философ, который трактовал древнюю мифологию следующим образом: все истории про богов и мифические сюжеты связаны с историями простых людей - люди, которые были владыки, князья, герои. Они остались в народной памяти, приобретя мифологические черты.

 

С точки зрения Дюмезиля, всё строго наоборот: не "эвгемеризм", а "антиэвгемеризм". Изначальны были только интерпретации, только мифы определённые, которые имели определённую жёсткую структуру: свет-тьма, весна-осень, смена режимов, смена определённых ценностных систем, которые являются константами. В частности, он разработал теорию индоевропейской трёхфункциональной системы общества. Индоевропейское общество согласно Дюмезилю состоит из трёх функций: жрецы, цари и крестьяне. Там отсутствуют торговцы. Очень интересно, это не индоевропейское вообще явление. Бизнес, торговля, капитализм - это вообще нечто принципиально чуждое индоевропейскому обществу (с точки зрения Дюмезиля).

 

Вот эти три функции (жрецы, цари и крестьяне) составляют с его точки зрения как раз историческую модель, на основании которой написаны все исторические хроники. По большому счёту он говорит: "Смотрите, история Виргинии (история основания Рима), история Энея - вообще, история всех римских хроник воспроизводит эту тройственную модель. Эта тройственная модель, которая является общей для всех индоевропейских народов, запечатлена в трёх кастах верховных Индии, в трёх кастах Ирана, в трёх сословиях классических - первое, второе, третье, клир (noble и serf) в средневековой Европе. Всё это является перманентной интерпретационной константой. На самом деле истории как таковой нет. В исторический аналог попадает то, что соответствует мифу, а всё остальное выбрасывается, на это просто не обращают внимания.

 

Но обратите внимание (об этом хорошо теория систем Лумана говорит), что человеческое сознание работает не столько на восприятие разных сигналов, знаков, регистраций и фиксаций, сколько на их, как и любая система, отфильтровку. Больше всего мы тратим усилий сознания нашего на выбрасывание иррелевантных факторов. Мы видим одновременно и дрожание ветерка, и движения животных, и изменение температуры, то есть мы получаем огромное количество импульсов. Но из этих мириадов импульсов выделяем очень незначительно количество. Другое животное или другой человек (другой вид) регистрирует другие вещи.

 

На самом деле важно не то, что ты воспринимаешь, а важно, что ты отбрасываешь, как ты отбрасываешь, и что ты оставляешь. Гештальтфилософия, гештальтпсихология, она показывает например, несколько пятен и что ты видишь, как "Пятно Роршаха" (тест Роршаха такой), и каждый видит своё. Пятно одно и то же (оно ничего не изображает), но каждый проецирует (видит) в этом пятне своё.

 

Точно так же история. История - это пятно Роршаха, на которое мы накладываем линейки смыслов. Поэтому история по Дюмезилю (анналы индоевропейской истории) есть не что иное, как воспроизводство рассказа о трёх братьев: старшем, среднем и младшем. И о том, как младший среди этих старших оказывался в сложной ситуации, и как он выкручивается, возвращаясь, какие проблемы с ним связаны. Каждая каста, каждая из этих функций (трёхфункциональная система) имеет свою систему символов, соответствий, психологических режимов, определённых ритуалов, жестов, движений. Они связаны с теми или иными частями тела, с теми или иными природными явлениями, с историческими событиями. В конечном итоге вся история по Дюмезилю (индоевропейская история) есть не что иное, как воспроизводство этой трёхфункциональной системе в виде исторического нарратива.

 

В нашем обществе мы упустили столетие - столетие мышления. Мы можем, конечно, говорить: "Как хорошо было в Советском Союзе". Это было хорошо, а, может, и плохо. Но дело не в этом. Дело в том, что тут доминировал очень узкий рассказ - один коммунистический советский материалистический атеистический рассказ - обо всём. А все остальные философские модели, которые существовали не только на Западе, но и на Востоке, не только в капиталистическом, неприятном нам мире, но и в других цивилизациях - всё это было отброшено, всё это было описано, как некие примитивные вещи. Таким образом, у нас мышление за сто лет, оно слиплось. У нас очень мало свободы или слишком много, потому что, как только мы отбрасываем догму, мы сразу впадаем в такой хаос пустыни, пустыря, где каждые наши случайно пришедшие мысли объявляем за откровение.

 

Мы в любом случае либо слишком догматичны, либо слишком произвольны наше мышление. Мезосистемы, такие промежуточные, средние системы осмысления факторов, фактов, герменевтических моделей для нас остались на сто лет отложенными, поэтому наше общество сегодня интеллектуально больно, принципиально больно, все мы больны: русские больны, либералы больны (ну, это хроническая вещь). Мы тоже больны. Мы над ними, конечно, можем смеяться, но мы сами не лучше. Но наше сознание..., мы в каком-то смысле его отложили, когда мы потеряли нашу интеллигенцию, когда мы потеряли нашу аристократию. Может, и было за что, но мы её потеряли, а новую толком не создали.

 

Поэтому мне представляется очень важным восстанавливать хотя бы пункт за пунктом, дисциплину за дисциплиной, методологию за методологией и стараться обратить эти методологии в интересах нашего народа, нашего самосознания.

Хочу подчеркнуть значение Дюмезиля. Какие-то книги его перевели, но далеко не все.

 

У нас прекрасные авторы сейчас переведены: Мирча Элиаде. Вообще, мне кажется, приличный человек не может без Элиаде жить. Человек, не читавший Элиаде, я не знаю, это действительно просто позор - откровенно. Для русского человека не читать Элиаде - всего Элиаде, мне кажется, вот это патология.

 

Есть более сложные авторы (Генон - прекрасный) по геополитике, по философии. Очень много плохих переводов, их читать, конечно, толку нет никакого. Но очень много переведено. А Дюмезиля мало переведено. Только по-моему "Священные Боги индоевропейцев", две-три книги переведено всего, хотя он написал огромное количество томов. Это методолог. На нём основана значительная часть западно-европейского мирового мышления сегодня (на Жорже Дюмезиле). Его учеником был Мишель Фуко.

 

Мишель Фуко, с его эпистемологией, гносеологией - этот Sinequanone ("синекванон") западного современного интеллигентного мышления. Без Фуко-то что? Оказывается, Фуко не понятен принципиально без этого фундаментального ученичества у Дюмезиля, у Фернана Броделя (школа "Анналов") и другие. И мы хотим говорить об истории? Мы хотим что-то спорить с нашими врагами, которые крадут у нас историю не поняв эту всю методологию толком, не изучив возможности, скажем, методики понимания факта, методики понимания нарратива, не изучив различные формы представления об этом? Ну, это наивно! Нас просто легко загонят в никуда (опять в яму), скажут: "Это какие-то безумные люди - беснующиеся", и подчас, глядя на патриотов, именно такое ощущение становится. Понятно, что это подло. Они нас лишают истины, а потом говорят: "Смотрите: какие дебилы". С другой стороны, мы-то на что? Сейчас та ситуация, где мы уже можем развернуться.

 

В советское время невозможно это было говорить. В 90-е годы все выживали или, там, собирали первоначальный капитал. Но сейчас-то выжили, кто выжил. Собрали или уже ясно: не соберут. Кто-то другой собрал ваш первоначальный капитал и с вами уже не поделится. Без революции это уже не переделить. Но, соответственно, надо уже всерьёз взяться как-то за ум. Поэтому я думаю, что мы сейчас находимся в уникальной исторической ситуации, когда время подумать по-настоящему.

 

Сейчас можно не спешить, потому что с простыми вопросами мы опоздали, когда в 90-е годы надо было решать "да" или "нет" России - просто опоздали.

То, что есть, то и есть. Это досталось не нами, нам практически бесплатно в двухтысячные годы с Путиным досталось, потому что взял и остановил исчезновение нашей страны, которая была просто на пороге. Мы висели: вот-вот, раз - и всё. И не мы это сделали, не патриоты. Мы боролись, но ничего мы не добились.

 

Пришёл Путин, который взял и сказал: "Вот, ребята, я даю вам ещё шанс". Кстати, заслужили мы его, не заслужили - теперь это другой вопрос. Дальше ничего он не дал, кроме шанса. Он только шанс дал. Когда мы говорим: "Что же он то не делает?". Даже если ничего не делает, тот факт, что он сохранил Россию в тот момент, когда её могло не быть, он уже нам всё дал. А теперь уже он больше не может. Он тоже советский человек. У него что, семь пядей что ли? Теперь другие должны вступать.

 

Где они другие? Если мы будем их ждать откуда-то - вот, точно они не появятся. Поэтому другие - это мы. Мы - это русские люди, которые должны в этой ситуации, когда нам дали ещё исторический момент, мы должны по-настоящему проснуться. "По-настоящему проснуться" - значит включить всё то, что у нас есть: весь наш внутренний потенциал, а самое главное - интеллектуальный.

 

Что касается истории. Поэтому, с моей точки зрения, если мы учтём всё это, каждый может проделать эту работу относительно исследования того, до какой степени исторический факт является конструкцией, конвенцией, насколько он субъективен, насколько он является продуктом герменевтических операций толкования. А с точки зрения антиэвгемеризма Дюмезиля он является на 100% конструированным.

 

Приняв антиэвгемеризм, можно сказать: истории не было - ни одного исторического факта не было. Это каждое поколение придумывает, воссоздаёт и создаёт историю, как создают свою систему толкований. И что-то оно отбрасывает, то, что не попадает, кажется им нерелевантным (как мы говорили в системах мы отбрасываем какие-то элементы), а что-то подчеркивает, на что-то обращает внимание, и пропорции таким образом меняются.

 

Ведь на самом деле никто не знает, что такое великое событие, а что мелкое. Смотрите, как в языковом контексте языковые игры меняют представление о революции 17-го года, например.

 

Чем была революция семнадцатого года октябрьская? Если говорить "Великая Октябрьская Революция", нам кажется, что это нечто большое. А если назвать то же самое событие большеви ц ким (ещё через "ц") переворотом, то это событие меняется. И какое же это было событие? Что это было? Великая Октябрьская Революция или большеви ц кий переворот?

 

На самом деле, если мы внимательно подумаем, что речь идёт о двух конструктах:

- Одни конструируют это событие как Великая Октябрьская Социалистическая Революция.

- Другие конструируют это событие как большеви ц кий переворот.

 

Чем является это событие? Ничем. Ничем вообще, его не было. Мы конструируем его, хватаясь за это "пятно Роршаха", одни для одной цели, другие для другой цели, третьи для третьей. Иными словами, история оказывается гораздо более интересной, занятной и захватывающей инициативой. Это битва. История - это как битва интерпретаций. Битва интерпретаций, которая важнее, чем исторический факт, за который бьются, потому что в ходе этой битвы мы его и конституируем.

 

Одни конституируют Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию со всем историческим содержанием, смыслом, с этическими представлениями, с осуждениями капитализма, с прославлением советских достижений, другие - то же самое. С разных позиций. Либералы и монархисты по-разному произносят слово "большеви ц кий переворот", с разными оттенками, и разные вкладывает смысл в этот большеви ц кий переворот.

 

Поэтому если говорить об истории ответственно, то история - это то, что нам предстоит создать. У нас нет сейчас истории. У русских нет истории ни-ка-кой - просто никакой. У нас есть "пятно Роршаха", которое можно стереть вообще. В девяностые годы учебники истории, напечатанные Соросом, Андреем покойным Сахаровым, Боннэр, - они практически объявили, что Адамом и Евой нашего российского общества были диссиденты 60-х годов. Вот, Боннэр была Евой, а Андрей Дмитриевич Сахаров был Адамом. До этого что? Кровавое недоразумение. Вначале - погромы - страшные русские беспощадные, бессмысленные, потом ГУЛАГ, потом Сахаров и Боннэр. Всё.

 

Эти учебники (я помню) жгли в 90-е годы честные учителя, потому что им это принесли на стол – вот учите. Пришёл Чубайс, Гайдар", распределили эти учебники вместе с пособиями: "Вот, учите, пожалуйста. Сорос напечатал. Вам дали". Кровавая история - "пятно Роршаха" было описано таким образом. Потом (конечно, это был крайний случай) стали немножко постепенно давать назад, начали спорить, началась борьба учебников, борьба за либеральные версии русской истории, за какие-то менее либеральные версии. Но пока в этом и состоит современная свобода на Западе (демократия).

 

Что такое свобода и демократичность западных дебатов сегодня в Европе? Мне рассказали. Это когда левый либерал спорит с правым либералом, и иногда бывает ещё крайние либералы анархического толка, которые с места выкрикивают и проклинают обоих. А если человек не либерал? Он тогда фашист, коммунист и тогда за ним заедут просто. Он не только не попадает в сферу этих дебатов, он вообще не имеет признака человека. Есть разные законы - против "левых" (против правого экстремизма их очень много), против политкорректности.

 

Если назвал маму "мамой" ребёнок, ему уже грозит ювенальная юстиция, потому что надо говорить: "Один из моих родителей". Мама, не мама - это сексизм, нельзя "мамой". Есть такие жёсткие законы, которые сейчас утверждают нормы политкорректности в рамках понимаемого либерализма. Всё, что за них не попадает, это уже не свобода. Это тоже интерпретация свободы.

 

Соответственно, точно так же есть исторические модели, которые между собой спорят. Какие-то модели истории оказываются запрещёнными, выброшенными, потому что история делается в каждом поколении. Кто-то говорил, что "русская история непредсказуемая". Это верно, что "она - непредсказуемая", но непредсказуемая всякая история. Потому что то, что сегодня преподаётся американцам, европейцам, азиатам, арабам - никакого отношения не имеет к тому, что им преподавалось пару поколений назад, не имеет никакого отношения к тому, что происходило в те эпохи, которые описаны, или что интерпретировалось сто-двести-триста лет назад. Каждое поколение, каждая династия, каждая идеология переписывает историю.

 

Поэтому когда мы говорим "мы боремся за правду", какую правду? Мы боремся за русских - это другое дело. Мы хотим нашу историю иметь - это абсолютно правильно. Но иметь - это не значит где-то найти, это не значит даже отобрать у кого-то. Это значит создать русскую историю. Наша задача - создание русской истории в бою против тех версий, которые являются не русскими или антирусскими версиями русской истории. Которые созданы исключительно для того, чтобы нам было принципиально фундаментально плохо, больно, не по себе, слабо и чтобы мы, как можно быстрее, очистили это пространство, как говорит Новодворская "для проведения либеральных реформ, которым мешает русский народ".

 

Иными словами, борьба за историю - это политическая борьба за власть. Тот, кто контролирует исторический дискурс, тот контролирует всё. И пока у нас модель доминирует в обществе, которая просто ориентирована на идеологию совершенно других не русских, антирусских групп, поэтому у нас этой истории нет.

 

И вот здесь, смотрите, это очень важно. Мы где-то интуитивно все это чувствуем. Все люди так или иначе говорят, пишут. Очень интересный момент. Мы должны очень отчётливо понимать, что люди, которые конструируют нашу русскую историю не так, как нам хотелось бы, они не просто лгут, они просто создают нечто на основании "пятна Роршаха". Кричать, что они не правы, они искажают историческую истину - это, может быть, как риторический приём - хорошо, но мы не должны себя обманывать. Мы-то на самом деле, если мы считаем, что мы защищаем некий готовый фиксированный факт перед лицом чужой конструкции, мы становимся пассивными перед этим фактом. Значит, по большому счёту, мы просто подразумеваем некоторую нашу или устраивающую нас интерпретацию.

 

Но мы не отдаём себе отчёт. Те люди, которые навязывают нам свою версию, прекрасно понимают, что они делают:

- Они разрабатывают эти модели конструированного дискурса.

- Они создают герменевтические системы.

- Они интерпретируют одно с другим.

- Они ясно отдают себе отчёт в той идеологии, которой они служат.

 

Либеральные версия русской истории - это проекции либерализма на русскую историю. Когда люди, которые обладают либеральной идеологией, чётко понимают, чем они обладают, понимают, как устроена либеральная идеология, то есть понимают этот код. Например, Дюмезилевский код, как мы говорили, трёхфункциональный. Если мы его поняли, вычислили, для нас не составит расшифровать ни римские хроники, ни греческие мифы, ни "Махабхарату", ни историю Авесты, ни события русской истории с помощью этого трёхфункциального мифа.

 

Попробуйте посмотреть. У нас всё окажется, что жрецы, воины, крестьяне - из этих трёх классов. Состоит вся наша история из этих трёх групп, и отношения между ними, и сказки. С самого начала Пропп пытался таким образом расшифровывать волшебные сказки русского народа и героические мифы, героические эпопеи. Потому что он (Пропп - наш историк) тоже был структуралистом - всё станет на свои места.

 

Но я хочу сказать, что либералы имеют свою собственную идеологическую модель, свою систему ценностей. Она поддаётся рациональному вскрытию. Это не какой-то просто заговор злодеев. Там у либералов, помимо того, что они злодеи и очень нехорошие, на мой взгляд, люди, у них есть своя не то что правда, своя логика. Они считают, что высшей ценностью является индивид, лишённый всех форм коллективной идентичности. Либералы бывают разные. Но честный, умный либерал считает так (такие тоже есть), что высшей ценностью является индивидуум, лишённый всех форм коллективной идентичности. Какой конкретно идентичности?

- Расовой - отсюда антирасизм либералов.

- Национальной - отсюда космополитизм либералов.

- Атеистический или выбирающий религию произвольно - отсюда антиклерикализм либералов.

- Но дальше? Гендерной, потому что нельзя быть мужчиной и женщиной в одиночку. Женщины - это целая группа женщин (коллективная идентичность). Мужчины - это тоже коллективная идентичность. Следовательно, гендерная свобода выбора пола является частью либеральной идеологии - политической идеологии.

 

Ещё будет одна интересная вещь, но это уже на будущее - либералы подходят к этому с точки зрения трансгуманизма. Дело в том, что человек - это тоже коллективная идентичность, поэтому свобода индивидуума от человеческих качеств является следующим и последним шагом в развитии либеральной идеологии. Пока это ещё прожект в сфере научно-фантастической, а борьба за гендер уже не научно-фантастическая (обратите внимание). Это уже поле сегодняшних баталий современной Европы. Это уже на повестке дня самых основных процессов в политике, которые происходят в мире - гендерная проблематика. Двадцать лет назад мы бы смеялись над этим, а сегодня это уже совсем не смешно.

 

Через двадцать лет будет не смешно борьба за права людей или уравнивание их с химерами - продуктами генных экспериментов или с киборгами. Нам кажется: "Ха, ха. Этого не будет". Ну, не знаю. По логике вещей, если следовать (либералы идут очень последовательно), они шаг за шагом демонтируют все формы коллективной идентичности. Почему? Они сейчас дошли до гендерной. Дальше осталось человечество. Почему бы им не сделать шаг следующий? Но, может быть, не сейчас.

 

Сейчас легализуют адопцию сексуальными меньшинствами детей, а это необходимо. Знаете, почему? Потому что семья с точки зрения социологии начинается с трёх, а не с двух. Семья, как парадигма общества - это не два человека. Два человека - это два индивидуума. Семья становится семьёй, когда появляется третий, как значимый другой для этой группы пары: "отец-мать". И этот третий и составляет семью, как прообраз общества (по Аристотелю).

 

Соответственно, как только мы признаём (а уже это признано во многих странах) легитимность гомосексуальных браков, остаётся вопрос адопции детей гомосексуальными браками (парами) и всё. Мы получаем общество, в котором по-настоящему победил либеральный индивидуализм, потому что здесь все роли гендерные, все - абсолютно социальны, то есть условны и подлежат определённому выбору: "Родитель номер два", "родитель номер один". Кстати, нельзя "родителя номер один" назвать "родитель номер два". "Родитель номер один" и другой "родитель номер один", потому что кто-то будет ущемлён в своих правах. И ребёнка нельзя будет называть ребёнком. Он - "член семьи номер три". Почему три, которое тоже не три, а один и так далее? Легализация всех форм.

 

Что такое мать и сын? Это два индивидуума. Или отец и дочь. Если они индивидуумы, то они, в первую очередь, могут поменять пол, поменять свои функции и так далее - это социальный конец. Я хочу сказать сейчас о другом.

 

 

Теперь мы берём эту либеральную модель с этой ценностной идеей индивидуума как цели и прикладываем их к истории. Мы получаем либеральный историал. Смотрите, мы получаем как раз вот ту линейку, например, по которой мы описываем историю любого общества. Мы смотрим: в этом обществе соблюдаются права человека? Нет – это плохое общество, оно должно модернизироваться. Были или есть, какое-то например выделение из коллектива индивидуума, пусть на частном уровне? Есть. Это - положительный момент. Но он, наверное, принадлежит только к элите? Соответственно, это ограничивает ту свободу, которой мы добиваемся.

 

И вот на основании этого принципа, либеральной идеологии, можно построить историю любого государства, любого общества. За норматив берётся западная история, потому что, там как раз сегодня, и это очень важно, именно сегодня признаны права геев, вчера были признаны права национальных меньшинств, позавчера была борьба с расизмом, до этого ещё была отменена религиозная идентичность, и соответственно, это общество является нормативным.

- Все общества, похожие на это нормативное общество - хорошие и развиваются в правильном направлении.

- Все общества не похожие на это общество - развиваются в неправильном направлении.

 

Что это значит? Значит, что они либо не развиваются вообще, либо они отстают, либо они сопротивляются модернизации, либерализму, свободам. А тогда это уже проблема: у них не соблюдаются права человека, они получают в рейтинге Джима Шарпа низкий рейтинг демократии. А дальше они становятся объектом вторжения.

 

История ну как бы, не невинна, на самом деле. Ведь организация этих "пятен Роршаха" – очень серьёзная вещь. И для того, чтобы защитить, например, права геев в Марокко, или где-нибудь в Индии, Китае, необходимо иметь очень мощный военно-промышленный комплекс, который сможет обеспечить защиту прав геев, которые могут в этих странах, где они не соблюдаются, для этого необходимо иметь мощную армию, мощный потенциал, мощную экономику.

 

И вот дальше историал, вполне такой конкретный: на самом деле даёт своё либеральное толкование истории, делает свои выводы, которые обсуждаются в конгрессе, в бюджете, в США, на двадцатке, на семёрке. Эти вопросы о соблюдении геев выносятся на встрече саммита Путина и Обамы, например, это действительно так. Из такого идеологического взгляда мы получаем версию интерпретаций практически всех социальных процессов, включая историю. То есть история либеральная интерпретированная получает вектор, получает цель (это очень важно) для построения истории и соответственно получает определённое направление.

 

Можно сказать:

- Вы далеко продвинулись по этому направлению? А, не далеко? Вы нас догоняете? Прекрасно. Вы от нас отстаёте? Давайте, мы вам поможем. У вас, в вашем обществе ведь есть либералы, люди просвещённые, западные, они вам помогут. Вы только за них голосуйте, поддерживайте на Болотной площади или на других каких-то вопросах и тогда ваше общество двинется. Вы встроитесь в историю, в её понимании Акуниных, Навальных - они ведь действуют с историей.

 

Таким образом, у либералов есть своя герменетическая шкала, есть своя система ценностей, есть свои идеологические ориентиры, которые позволяют им более менее поддерживать внятный, связный дискурс в любой дискуссии, в любых спорах, везде.

 

Что мы противопоставляем им? Мы говорим: они лгут. Мы говорим: они искажают факты, они навязывают нам свою точку зрения. Дело в том, что они лгут, потому что, их точка зрения, их идеология нам не нравится, их позиция, их цели, их этика. Нам не нравится их версия истории, на самом деле. Мы спорим, внутренне отторгаем их историал. Но, сплошь и рядом мы впадаем в очень важную ошибку. Вот я хотел бы обратить внимание, может быть этот вопрос не стоит ещё у вас, но давайте вместе попробуем его поставить.

 

Что мы отстаиваем перед лицом неприятных нам либералов? Что конкретно? Какова наша историческая миссия? Как мы реконструируем историю, какими методами мы пользуемся, рефлексируем ли мы, осмысляем ли мы нашу систему ценностей? Согласны ли мы относительно неё, так же, как согласен любой либерал? Вот любой либерал прекрасно понимает некоторую структуру той решетки, о которой я писал. Она простая она не сложная, но они её понимают, и вокруг неё консолидируются.

 

Что мы противопоставляем им? Если нас послушать, согласитесь, никакой ясности не будет. Мы наверняка хорошие русские люди, но что в нашей голове - это явно не достаточно для того, чтобы по-настоящему иметь некоторую симметричную, более-менее, сопоставимую связную картину. Каждый скажет, вот, там, сосед не имеет – я имею. Но, дело в том, что если мы что-то по-настоящему имеем, то это должно быть аспектом более или менее согласия нашего.

 

Но как только мы начинаем говорить друг с другом, спорить на форумах, или где- то ещё, становится очевидным, что мы не согласны в отношении ни одного принципиального пункта. Один верит в коммунистов, другой верит в монархистов, третий в православных, четвёртый в язычников, пятый бредит. Не пятый, уже с пятого по пятисотый. Остальные бредят, можно сказать так. Которые берут из этого всего просто фрагменты, куски, а кто-то просто выскакивает со своими идеями, чтобы построить звездоплан и улететь на нём. Некоторые патриоты это ведь читают ещё. Построим звездоплан, на него учёные уже в Байконуре, только либералы прекратили финансирование, поэтому звездоплан ещё не летит, надо срочно дать им деньги, и он взлетит.

 

Это отличная идея, но как бы, если бы у нас было всё в порядке со всем остальным и с дискурсом историческим, и с версией истории, и с ценностной системой, с разделяемой нами идеологией, - можно было послушать и такую экстравагантную вещь. Но вместо этого, то есть в таком ещё уникальном варианте. На самом деле это конечно не серьёзно.

 

Теперь к чему я подхожу? К тому, что нам необходимо создать русскую историю. Создать. Теперь вопрос, вы скажете: "С нуля?" Нет. Вот это не с нуля. У нас есть "пятно Роршаха", у нас есть то, что мы отрицаем и то, что мы не любим - а это очень много. Очень много. И в данном случае либералы со своим внятным и ненавистным нам дискурсом, могут оказаться нам чрезвычайно полезными. Более, чем мы ожидаем. Если мы только поймём, о чём идёт речь. Наша задача не отбить у них истину.

 

Наша задача построить русскую историю в наших интересах.

Воссоздать её на новом историческом этапе.

Какая она была, эта русская история? Ну, давайте просто посмотрим, для примера.

 

В советское время – это была советская русская история. Где модулем её понимания служили классовые теории, марксистские теории смены формаций. И это было нашим дискурсом. Так мы понимали себя. Мы были на стороне крестьян против бар. Мы рассматривали религию, как опиум для народа. Мы рассматривали советские достижения, как пик нашего развития, которое двигалось снизу вверх, обратите внимание, снизу вверх. Мы верили в прогресс. И соответственно, это был наш советский историал. Но мы его напрочь утратили.

 

Когда Зюганов говорит, что наши ценности коммунизма и ценности христианства, это одно и то же. Ну, человек бредит. Ну, они не одно и то же. Они совсем разные. Они разные системы. Но он так и не хочет думать. Он понимает, что надо что-то хорошее сказать, он говорит хорошее, он от всей души, но это идиотизм. Возраст, но и молодые люди подчас такое несут, что тоже удивляешься. Поэтому, на самом деле возраст, тоже не все так теряют. Во всяком случае, есть и умные люди. У нас, кстати, профессора достаточно в возрасте бывают очень разумными, не обязательно все уж, такие, как Зюганов. Я не хочу критиковать, он нормальный человек, он продукт своевременный.

 

Историал советский, тот, который был в советское время, он не действует. Да, историал – такой термин я произнёс, хочу его подчеркнуть. Историал – это термин, который предложил Анри Корбен, французский философ, историк религий, как раз для того, чтобы показать эту сконструированную историю, ценностно ориентированную, сопряжённую с идеологическими фундаментальными аспектами. То есть, историал – это то, что конструируется по сути дела, это сконструированная нами история. Вот что такое историал.

 

Так вот, советский историал, который был эффективен и действенен в какие-то годы, он практически сегодня существует в инерциальной форме. Он случайно, косвенно, фоновым образом присутствует в нашем самосознании.

 

Монархический историал до семнадцатого года, он ещё более далёк от нас. Все фильмы ведь, на которых мы воспитывались, поколения три четыре, на самом деле они построены на издевательстве над монархической системой. Мы не можем до сих пор, наверное, всё это, советские люди, которые больше полжизни провели в советском строе, не могут серьёзно относиться: поручик там какой-нибудь, сразу начинают хохотать, им кажется, что это какой-то ряженый, они вспоминают советские фильмы. Поэтому нам очень сложно представить себе по-настоящему самосознание, историческое самосознание русского человека до семнадцатого года. Оно было не однозначным, разным, но доминирующий дискурс был официально романовский. На самом деле это тоже очень интересно.

 

На самом деле это был романовский дискурс, который заведомо рассматривал, например, старообрядцев или народное движение, например, как ересь. Который очень скептически относился к эпохе до романовской, в частности к Грозному, который был какой-то злодей зверский.

 

В девятнадцатом веке в этот романовский историал вклинились немецкие европейские историки, начиная с Миллера, которые в значительной степени и создали нашу историческую науку. Это что было? Это была наша история? Её писали немцы, европейцы. Иногда очень доброжелательно относящиеся к нам, но всё равно европейцы.

 

Многие думают, вот вернёмся до семнадцатого года, даже если мы проберёмся сквозь эту ироническую, которая мешает нам, действительно, понять прошлое, заслон советского времени и утрату преемственности. Потому что, наши-то рабоче-крестьянские родители, на самом деле, были. Наша интеллигенция и аристократия на Западе, она за это время выродилась, утратила свои свойства. С кого мы спросим, как это было? Нам ничего не расскажут. Это кто-то придумает нам что-то. Опять, увы, в своих интересах.

 

Поэтому здесь очень принципиальный вопрос: что, когда? И тем не менее, если даже нам удастся пробраться к историалу до семнадцатого года, мы получим ещё одну идеологизированную, узкую, конечно же связанную с определёнными интересами правящего романовского класса, с тем, что евразийцы называли романо-германским игом русской истории. Когда наше сознание было захвачено и приватизировано прозападными европейскими элитами. Значит, этот историал ещё глубже. И советский нам не годится, и досоветский нам не годится, а от либерального (мы уже с этим разобрались) мы приходим в ужас.

 

Смотрите, какой серьёзный вопрос. Давайте посмотрим, насколько вообще дело-то обстоит так.

 

Вот мы говорим:

- "Не либералы".

- "А что?" - они нас с улыбкой.

 Мы говорим:

- "Ну, вот в советское время у нас было много достижений. Мы запустили в космос спутник".

Они говорят:

- "Ну, вот, посмотрите. Это всё, что вы хотите сказать?"

- "Ну, ещё рабочий и колхозница. И фильмы хорошие у нас были "Волга-Волга""

- "Всё, пожалуйста, отлично. Уведите этих товарищей, на самом деле, и нам расскажет Сванидзе о всём остальном на самом деле".

 

Конечно, мы эмоционально за этих товарищей, которые нам несут про спутник, про Чапаева. Ну и что? На самом деле это нас не спасает. Потому что, они знают, что делают, и они знают свой историал. А если они его знают, они построят - за ними Запад, за ними столетние, последние наработки этих методологий исторических. Они прекрасно понимают, что имеют дело с "пятном Роршаха". И они знают, что они из этого "пятна Роршаха" хотят сказать. А мы на него смотрим, и фрагменты какие-то, спутник пролетел, там засмеялись, "Волга-Волга", хорошо. Сванидзе неприятный человек. Да, согласен абсолютно. Не аргумент это, не аргумент по большому счёту симметричный.

 

Я думаю, таким образом, возникает очень интересная вещь. Мы отвергаем либеральный историал в современной России. Это отвергаем не только мы, это понятно, что уже отвергает телевидение центральное. Такое общее коллективное сознание в лице телевидения. Отвергает Путин. Путин отвергает этот историал. Когда он лет десять назад попросил, дал (правда нашёл кому давать) Суркову задание собрать исторический учебник по обществоведению, меня тоже пригласили в эту группу. Но конечно кончилось это таким грандиозным провалом, потому что, когда Дискин и Проханов садятся вместе писать какой-то учебник, а Сурков главный арбитр этого, то в результате просто ни одного учебника просто не было создано. Потому что, они просто противоречили даже в знаках препинания. Один ставит восклицательный знак – "ура, сталинизм". Другой – ставил, какой "кошмар сталинизм". И Сурков пытался вот всё это так изящно, по-своему, кошмар-ура так вот… Естественно, читать было невозможно, просто мусор.

 

Я написал в это время тоже по заказу Кремля, по просьбе Кремля, или по заказу. Я правда денег не получил, они, по-моему, деньги сами себе отписали, но это не важно, главное страна была бы. Написал учебник обществоведения тогда. Там я старался. Идея была такая. Мне предложили отдать его и вторые третьи четвёртые части, взять из него какие-то отдельные фрагменты, а другие вот уже из высшей школы экономики и других товарищей. Представляете? Он просто бы не вышел никогда, потому, что там противоречия бы разрушили его мгновенно.

 

Так вот, мы либерализм отвергаем, и либеральный историал.

- Мы отвергаем - это общество отвергает, это много.

- Это телевидение отвергает - это ещё больше, чем общество.

- Это Путин отвергает, который стоит над обществом и над телевидением.

 

Ну, соответственно, это серьёзно, правда, серьёзно. Мы действительно либеральный историал – всё, вот эта версия, интерпретация "пятна Роршаха", которая там доминирует в дискурсе Эха Москвы, оно большинством, включая власть, и телевидение, отвергнуто.

 

Дальше у нас остаётся либо советский спутник, либо ещё маячит вот этот монархический историал, который забыт, далеко, он где-то проявляется, но люди, которые его, как правило, отстаивают, выглядят, по крайней мере, несколько странно. Советские-то люди уже странно, а досоветские люди ещё более странно, это уже как неандертальцы какие-то, или прикидывающиеся неандертальцами. Вполне себе нормальные современные персонажи и соответственно этот историал такой не советский, до советский.

Он, во-первых, прерван на восемьдесят, девяносто лет.

Во-вторых, он тогда-то был, как мы говорили контаминирован, то есть, заражён, заряжен, если угодно, проникнут вот этими западно-германскими корнями, создателями нашей русской исторической школы. Которые были европейцы, но которые, может искренне, но они хотели увидеть некий аналог. По своему, то что называется по-французски grille de lecture (Сетки для чтения, пер. с французского). Это некая решётка, дешифровки. Когда пишут шпионы друг другу послание, есть шифровальная доска, сетка, которую накладывается и ты видишь, что эти бессмысленные цифры и слова на самом деле означают. Если нет решётки, ты видишь чушь. Вот также вот эта grille de lecture, когда накладывается на исторические события. Какие-то непонятные выбрасываются, понятные интерпретируются. Так возникают основные теории европейских историков, которые мыслили русскую историю. По аналогии, они брали свои истории. Вот у нас есть этот историал. Неплохой, системный, но далеко нас не удовлетворяющий.

 

И вот, смотрите, мы отвергли либеральный историал. Мы понимаем, надеюсь, что советский историал, который рассматривал историю, как смену исторических формаций, напрямую не годен, потому что он утверждал, что после капитализма приходит социализм, после социализма коммунизм. Мы столкнулись с уникальной поправкой, что после социализма опять приходит капитализм. Почему бы после этого опять не прийти к феодализму, а судя по тому, что происходит в некоторых областях нашей страны, это так и есть. А потом уже к рабству, а в некоторых областях и рабство, оказывается есть. В общем, мы спокойно, оказалось, что время реверсивно, - мы можем по этим формациям двигаться в разных направлениях. Не только в таком бравурном капитализме, который, кстати, сейчас внимательные историки говорят, что его и не было в России. Поэтому можно сказать и социализма не было толком. А какой там был, хорошо или плохо было. Короче мы можем так запутаться и явно, что советская марксистская модель нам здесь напрямую вопросов не снимает.

 

Западно-европейские историки, написавшие романовскую историю. Интересно, мы их мало знаем, хорошо бы с ними познакомиться с этой идеологической точки зрения. Но можно поверить и нашим славянофилам, и евразийцам, которые показывали слабые места этого дискурса: евроцентризма, универсализма, которые были заложены в этих русских версиях истории. Кстати здесь марксистская критика очень полезна, потому, что она привносит классовый характер. К какому классу принадлежали эти историки, от имени кого они писали, чьи интересы они защищали? Это верная коррекция политическая, потому что они действительно принадлежали к высшим классам и описывали эту историю с позиции высших классов. Это не история, написанная с позиции русского крестьянства, безусловно, или русского народа в таком широком смысле.

 

Поэтому на самом деле мы оказываемся перед серьёзной методологической проблемой: битва за русскую историю, творение русской истории, разработка и поиск методологий для того, чтобы в эту битву по-настоящему вступить.

 

Нам, в общем-то, сейчас сказали, давайте, вот вам карт-бланш. Мы убрали наиболее одиозные вещи, мы расчистили вам путь, теперь ваше слово. К кому только это обращение? И вот это самое интересное. Есть ли у нас мыслящий субъект сейчас в истории, есть ли у нас интеллектуальная элита, интеллигенция, аристократия? Потому что, аристократия всегда в первую очередь, это интеллектуальная аристократия.

 

Вспомним три функциональные системы Жоржа де Бюзиля, который говорил о том, что первой кастой являются жрецы. Жрецы – это философы, это мыслители, они правят не путём силы, не путём оружия. Они правят путём мысли. Силой мысли, силой молитвы, силой сосредоточения, силой созерцания и умозрения. Аналог этому в современном обществе: интеллектуальная элита, интеллигенция, мыслящий класс. Это можно сказать научное сообщество, но оно у нас настолько функционально, что вот этой, как раз, интеллектуальной функции сплошь и рядом не выполняет. Но человек, это интересно.

 

У Грамши есть теория (Антонио Грамши-это итальянский коммунист) который говорил, что всякий человек интеллектуал, всякий, потому что он обладает интеллектом. Но тот, кто является убеждённым таким, фундаментальным интеллектуалом, он является, как бы депутатом от всех остальных людей. Только, депутаты - формально, он – не формально. Он мыслит за других. Потому что если другие используют интеллект время от времени, то интеллектуал, он живёт культивацией только одного интеллекта и только своего интеллекта. То есть он является по сути дела неким депутатом, и чем он умнее, тем от большего количества округов, и тем более достоверный он депутат. И в некоторых случаях вводится специальная третья палата в парламенте, которая не может быть оценена количественными избирателями, как такой набор интеллектуалов, которые мыслят за людей, оформляют их чаяния, придают слова (а это очень важно) ожиданиям, надеждам, чаяниям, опасениям, страстям людей, которые чувствуют это и где-то даже фрагментарно могут это высказать. Но кто-то занимается этим профессионально.

 

Так вот, на мой взгляд, первая каста: сословие, первое сословие в русском современном российском обществе, - это наше слабое звено. Оно полностью подменено технологически креативным классом, которое изображает мышление, но это либеральные симуляторы, либеральная подделка.

 

На самом деле, настоящего русского мыслящего класса у нас нет. Потому что, для этого нет предпосылок. Мысль очень тонкая вещь, на самом деле. Для того, чтобы мысль вызрела, необходимо множество условий. Это бывает раз на тысячу человек сходятся те или иные параметры, которые позволяют сосредоточиться на процессах мышления. Интеллектуал – это редчайшее явление. Это как бы цвет, это некие сливки человеческих групп. Поэтому, это фундаментальное достижение, на самом деле, обладать в нужный момент, в нужную историческую эпоху, в нужную социальную ситуацию, людьми, способными по-настоящему мыслить за других, выражать от них, тоже интеллектуалов, но в меньшей степени интеллектуалов, отражать то, что они по-настоящему думают, но не могут додумать до конца по целому ряду причин.

 

Поэтому на мой взгляд, сейчас как раз, цель борьбы – не столько захват власти, потому что нет субъекта исторического. Субъект для захвата власти – это историческое явление. История требует историалов, историал требует создания. Создание требует ценностной системы. Ценностная система требует мышления. Недостаток этого мышления, рассеянность этого мышления, отсутствие исторических предпосылок для культивации этого мышления, сразу ставят крест на том, что мы с вами сможем добраться до власти. Мы не сможем, потому что мы ещё не исторический субъект. Мы не сложились как исторический субъект.

 

А как, вы скажете, почему вот эти люди у власти? Потому что они не от нас.

Они - технологические элементы чьей-то чужой игры. Им не надо думать. За них кто-то думает. За всех либералов думают очень серьёзные центры. Западные фонды американские, в Америке, которых мы считаем дурачками, наивными людьми, существуют сотни центров, которые может быть плохо, понемножку, но они думают, они только думают. Они думают о мире, они думают о философии, они думают о геополитике, они думают о социологии, они думают об истории, они думают о религии. Они худо-бедно разбираются и с нашими теологическими системами: с православными, с католическими, с исламскими. Для того, чтобы править, надо понимать, надо знать. Никто не может править с помощью простой силы, особенно в наше время. Поэтому вызов нам идёт со стороны интеллектуальной и ответ нами должен быть дан тоже со стороны тоже интеллекта.

 

Я вот свою вводную часть практически заканчиваю.

Последние несколько выводов, которые хочу сказать. Если мы всерьёз поставим этот вопрос: что такое наша история? Как мы могли, или должны были бы совместно, а это обязательный вопрос, совместно, коллективно, ни в коем случае не индивидуально, - интерпретировать пятно Роршаха, которое, тем не менее, есть, это наше прошлое. То здесь, я уже говорил, нам огромную помощь могут оказать либералы. Потому что сегодня, именно сегодня, тот редкий случай, когда половину работы наши противники за нас сделали. Они по сути дела своей идеологией выстроили модель метафизическую, модель абсолютного зла. Дело в том, что всё, что говорят либералы, представляется абсолютной ложью, абсолютной контр-истиной. Это метафизическое зло, которое, стоит только поменять знаки на нём, и мы получим очень неплохую такую разработку для построения нашего историала.

 

Я проделал это ещё давно, в девяностые годы. Есть такая книжка Карла Поппера, "Открытое общество и его враги", называется. Это библия либералов. По этой книге действуют все либеральные сети в мире, в любой стране, и в России. То есть, "Открытое общество и его враги" – это не просто некий философский доклад, можно его читать, можно не читать. Это фундаментальная метафизическая парадигма работы не только Джорджа Сороса, а практически всего того слоя, с которым мы имеем дело.

 

Меня даже, Джордж Сорос пригласил на встречу с ним, и очень было любопытно, это было начало девяностых. Был огромный зал сторонников Сороса. Обсуждать мы должны были "Открытое общество и его враги". И вот. Когда стали люди выходить, разные сторонники Сороса, они говорили, что они думают.

 

Вы знаете, что они говорили?

- "Какой вы прекрасный замечательный Джордж Сорос, какая замечательная идея либерализма, дайте нам денег".

Другой выходит, третий. Вначале Сорос слушал, ему переводили, потом он стал дремать, потому что мог предсказать, опять: какой прекрасный фонд, как важно за права человека, как они здесь угнетаются, как много здесь меньшинств, которыми нужна их личная помощь и Джордж Сорос должен именно им помочь. Даже отталкивали друг друга от микрофона, кричали:

- "Этому не давайте. Давайте мне. Этот всё не туда потратят, а я потрачу туда"

И Сорос задремал. Ему это всё переводили, переводили как-то плохо, он что-то понимал, что-то не понимал.

 

Потом я к нему обращаюсь по-английски:

- "Джордж Сорос, вот я прочёл вашу книгу. Вы основываетесь на книге, которую вы любите, Карла Поппера".

Прочитал другие его работы" Процитировал какие и говорю:

- "Вы знаете, вы исходите из антропологии индивидуалистического типа. Эта антропология действительно является одной из черт западно-европейской культуры. Но в нашем обществе антропология другая, она коллективная, она прямо противоположная всем тезисам "Открытого общества и его враги". Мы враги открытого общества. Вы приехали в общество, где ценностная система просто прямо противоположна вашей. И вы хотите что-то сделать? Мистер Сорос, я вам советую, собирайте вещи и валите отсюда, с этой вашей книгой" Просто напрямую.

 

Сорос проснулся, он узнал язык, на котором он говорит, пришёл в себя, к старческому лицу прилила кровь. Он подошёл к микрофону, и:

 

- "Вы знаете", - говорит - "Вот этот поразительная вещь, Россия. Вот всё, что вы говорите, вот у меня сложилось впечатление, что единственный человек, который прочитал книгу, который знает сюжет, это господин Дугин. Потому что он говорил, цитируя там фрагменты. Вы, кажется, этого не удосуживались сделать. Ну как мы с вами здесь либерализм насадим, если вы её не читаете и хотите от меня денег. А единственный человек из этого большого зала моих друзей, который её прочитал, послал меня отсюда вон. Значит, видимо это уже судьба вашей чудовищной страны, что всё начинается хорошо, а заканчивается вот так".

 

Ну, на самом деле это был такой вот как раз момент. Здесь есть подобие такого исторического анекдота. Потом Сороса выгнали из России, потом всё так вот и пошло на самом деле. Оказалось в этом он прав. Он настолько был поражён, что даже пригласил в Венгрию. Я приехал в Венгрию, выступал у Сороса и там мне стали аплодировать. А я проклинал либерализм, Запад, Сороса.

Я говорю:

- " А как вот так?"

Мне какие-то венгры говорят:

- " Вы знаете, мы здесь учимся, здесь хорошие стипендии, интересно. Но, то что вы говорите, мы согласны"

 

То есть, я был поражён. Деньги работают, но души-то подчас, либо потому что нам плевать на это, либо не очень думаешь, за что надо получать гранты, либо ещё по каким-то причинам. Но люди остаются здоровыми, их не так-то легко купить, потому что, они деньги возьмут, но своё-то не отдадут. Потому что книгу-то они по-моему так и не прочли.

 

Но если мы внимательно прочтём книгу "Открытое общество и его враги", мы увидим систему контр-тезисов. Мы увидим, во-первых, кто такие враги открытого общества. Если мы сразу скажем, что мы не либералы, что нам это не нравится, значит это мы. А там, на двух томах даются описания, что считают враги открытого общества. А что они считают?

- Что коллектив важнее, чем индивидуум.

- Что коллективная идентичность важнее, чем индивидуальная идентичность.

- Что корни и традиция имеют большое значение.

- Что социальная справедливость, это фундаментальное требование к организации нашего общества.

- Что верность и вера в предков, религия, взаимопомощь, это высшие ценности.

- Что семья должна состоять из мужчины и женщины и детей, и не должно быть ювенальной юстиции.

 

Мы увидим там, в описании врагов открытого общества, с кем борются сторонники, друзья открытого общества, - мы увидим нас, причём системно, идеологически изложено, ясно, вменяемо. Даже нам подсказаны определённые формулы, кем мы являемся. Это не специально. Карл Поппер не собирался оказывать нам эту услугу. Потому что, слово враги, он думал, люди прочитают и скажут: "Не хочу быть врагом, хочу быть хорошим, хочу быть с открытым обществом".

 

Потому что все фразы об открытом обществе у Карла Поппера описаны с плюсом, как хорошо быть индивидуальным, как хорошо, например, быть гомосексуалистом, как прекрасно быть толерантным.

 

Мы это читаем, звучит там, как хорошо, как прекрасно. А мы думаем, чего же здесь прекрасного? В этом, в этом, в этом. И тогда, если мы преодолеем эту пропагандистскую риторику, то мы увидим, что нас описали, неплохо, корректно, сформулировали те тезисы. И там есть очень интересный момент, что на мой взгляд может послужить конструктивным элементом для построения того русского историала, которого нам сегодня так не хватает.

 

В этой книге Карла Поппера "Открытое общество и его враги" утверждается, что у открытого общества, то есть либерального общества, либерального историала, есть два главных врага. Два. Не один, а два. Уже интересно.

- Первое. Это те, которые называются левые. То есть люди, которые стоят за социальную справедливость и за коллективную идентичность.

- И те, которые называются правыми. Те, которые стоят за национальную идентичность, за традицию, за религию, за древние устои, за верность своему народу.

 

И вот, Карл Поппер говорит:

- "Нам надо бороться и с теми и с другими. Потому что, настоящий либерал идёт против левых и против правых"

Но, если нам так хорошо всё описали, и помогли в этом отношении, остаётся только одно: посмотреть, в чём же здесь сила этого открытого общества? Как раз в том, что оно разводит эти две группы направо и налево, и потом заставляет левых и правых, националистов и социалистов, сторонников социальной справедливости и религиозных ценностей, между собой бороться на протяжении всей практически новейшей и новой истории. В результате либералы полностью контролируют ситуацию, потому что, левые и правые будут, антилиберальные левые с антилиберальными правыми, два типа врагов открытого общества, не один, а два, - они гарантированно друг друга, если не уничтожат, то ослабят.

 

И возникает, поэтому, вывод из этой книги, открытое общество, если мы враги этого общества, то давайте мы послушаем и этого совета Карла Поппера. Давайте, мы признаем, что есть левые и правые. И давайте соединим то, что есть хорошего и то, что есть антилиберального в этих двух направлениях в некую непротиворечивую систему. Частично ценности будут исключать, ну тогда нельзя включить что-то, что будет противоречить друг другу, а частично нет. Ведь какие-то моменты вполне могут оказаться приемлемыми и для левых и для правых. И вот эта интуитивная и бредовая на первый взгляд, идея Зюганова о сочетании христианства и социализма, если просто придать ей рациональный характер - вот не дурацких, которыми она дискредитирует идею, а рациональный, продумать, то может быть мы увидим здравое зерно в этом.

 

То есть идея того, что мы можем взять консервативные ценности в области политики, в области культуры, в области религии, в области теологии, в области построения вот этого консервативного историала нашего и при этом осмыслить, не противопоставляя этому те элементы советского периода, которые нам действительно кажутся симпатичными, приемлемыми и заслуживающими внимания. Но это не будет означать возврат к советскому историалу. Потому что, в той форме, в которой он был, он не годится и не будет возврат к правому, консервативному историалу. Это будет нечто новое.

 

Я не говорю, что на этом надо останавливаться. Но, как стартовый момент для построения специфической решётки grille de lecture, дешифровки на самом деле конструкции, военной структуры нашего историала. Потому что борьба за историю, это борьба просто за будущее, и за прошлое, и за настоящее. Это тотальная борьба. Тот, кто пишет свою историю, создаёт свою историю, создаёт не только будущее, но и прошлое, и прошлое и будущее одновременно. Потому что без прошлого нет будущего, нет смысла. Это борьба за мелодию: нашу мелодию будем мы играть, или ихнюю. Мы спорим не о том, с какой скоростью мы будем двигаться. Мы спорим: куда мы едем, на север или на юг, на восток или на запад. Это очень серьёзные вопросы. Многие говорят, да давайте там, хватит, давайте быстрее. Куда быстрее? Вы нам предлагаете: модернизация, ускорение, - в каком направлении мы будем ускоряться? Может вообще в этом направлении не надо трогаться с места? А двигаться надо в другом?

 

Поэтому сегодня спор наш с либералами, это не спор консерваторов и прогрессистов. Типа прогрессисты хотят ускорить реформы, а консерваторы стремятся их сдержать. Абсолютно не так. Не консерваторы и прогрессисты:

---

<== предыдущая лекция | следующая лекция ==> Археологические и архитектурные памятники древнерусских городов. |

Поделиться с друзьями:

---

Дата добавления: 2018-11-11; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 159 | Нарушение авторских прав

---

Лучшие изречения:

© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление