Случай XXIV. Фукэцу избегает ошибки

 

 

Действующие лица

Фукэцу (Фэн-сюэ, 896–973) был духовным внуком Риндзая. Он родился в 896, за год до того, как умер Дзёсю. В молодости он изучал конфуцианских классиков, однако не выдержал экзамена на должность чиновника и поэтому обратился к буддизму, вначале к секте Тэндай, затем к дзэн. В возрасте двадцати пяти лет он учился у Кёсэя, ученика Сэппо, но ничего не достиг и отправился к другим дзэнским мастерам. История просветления Фукэцу приводится в длинном комментарии к случаю XXXVIII из Хэкиганроку. В этой истории необычно то, что просветление наступило после того, как Нанъин похвалил Фукэцу.

 

СЛУЧАЙ

 

Монах спросил у Фукэцу:

— И слова, и молчание в равной мере ошибочны; как нам избежать ошибки?

— Я часто вспоминаю провинцию Конан в марте; куропатки кричат среди душистых цветов, — ответил Фукэцу.

 

Монах IV века Содзё (Сэн-чжао) был одним из четырех великих переводчиков буддистских писаний при Кумарадживе, который умер в 412 году, за сто с лишним лет до прихода Дарумы в Китай. Будучи приговоренным к смерти в возрасте тридцати одного года, Содзё попросил отсрочку на неделю, в течение которой он написал Ходзорон. Во второй части этого трактата говорится, что, когда Великий Путь отделяет себя от имен и форм и входит в сферу Бхутататхаты, или Абсолютной Реальности, он становится Разделенностью. Когда же Великий Путь проявляется в Мириаде Феноменов, его бесконечное разнообразие становится Утонченностью. Когда он проявляется в речи, это проявление Утонченности. Когда он принимает вид безмолвия, это Разделенность. Таким образом, имеем:

 

Утонченность возникновение речь

/

Путь

\

Разделенность погружение молчание

 

Вопрос монаха звучит так: «Как нам выйти за пределы речи и молчания?» С философской точки зрения, мы выходим за пределы речи и молчания, когда Молчим, и выходим за пределы Молчания, когда молчим или говорим.

Вопрос можно сформулировать еще и так: «Как мы можем Молчать и молчать? Как мы можем Молчать и говорить?» В Юймакё Вималакирти выходит из затруднения тем, что Молчит и молчит. Он не говорит ничего в ответ на требования Манджушри.[112] Таково было его «громоподобное молчание». Фукэцу решает эту проблему тем, что Молчит и говорит. Он цитирует старый стих, который естественно пришел ему в голову. Идея ответа в том, что одно лишь Молчание не подходит, но в равной мере не подходят молчание и речь. Наше Молчание должно быть всегда, но должны быть также молчание и речь.

 

КОММЕНТАРИЙ

 

Ум Фукэцу подобен молнии. У него есть свой путь, и он идет по нему. Но почему он полагается на изречения древних? Если ты окажешься столь любезным, что пожелаешь выразить свое мнение, у тебя есть такая возможность. Отбрось свои слова и изречения — и скажи что-нибудь!

 

Фукэцу не отвечает на вопрос монаха рационально. Он не объясняет различие между молчанием и Молчанием и тому подобные вещи. Он, не задумываясь, произносит поэтические строки. Было бы, конечно, лучше сказать что-то оригинальное, даже если бы эти слова были менее литературными. Важно не критиковать других, а излучать свой свет. Мумон призывает нас дать ему изречение или предложение, которое было бы одновременно Молчанием и речью. Однако для этой цели Молчание и молчание также подойдет. В любом случае мы должны предложить ему действие, которое выходит за пределы относительного и абсолютного и включает их в себя. В комичном случае XXXVIII из Хэкиганроку мы встречаем совсем другого Фукэцу. Тот случай заканчивается следующим образом:

 

Фукэцу кричит монаху:

— Катц! Скажешь ли ты еще что-нибудь? Рохи [монах] стоял в нерешительности. Тогда

Фукэцу ударил его своим хоссы и спросил:

— Ну что, понял? Теперь скажи мне, что ты понял?

Рохи начал было открывать рот, как Фукэцу снова ударил его.

 

Для этого действа лучше подходит не та музыка, под которую поют «Веди меня, блаженный Свет», а другая: «Вперед, христианские воины!»

 

СТИХОТВОРЕНИЕ

 

Фукэцу не сочинил поэтические строки,

Но, ничего не объяснив, он все же дал ответ.

Если бы Фукэцу продолжал болтать дальше,

Монах не знал бы, что ему делать.

 

Хотя ответ Фукэцу и был заимствованным, говорит Мумон, все же он не стал философствовать. На тайный вопрос монаха он дал тайный ответ. Более того, краткость — это не только сестра таланта. Краткость есть душа, как Бог есть любовь. Наша жизнь протекает от одного (поэтического) мгновения к другому (поэтическому) мгновению. Легкокрылая радость всегда в полете.

Кстати, это стихотворение полностью заимствовано у Уммона. Однажды Уммон поднял посох и промолвил: «Мой посох превратился в дракона и проглотил вселенную; где теперь горы, реки и вся великая земля?» После этих слов идет стихотворение, которое Мумон включил в этот случай. Если мы переведем его так, чтобы оно соответствовало словам Уммона, получим:

 

Ни один стих не скажет об этом месте;[113]

Одно лишь неизреченное явит нам его.

Ты ходишь повсюду и говоришь что попало,

Но в глубине души ты ничего не знаешь.

 

Как бы то ни было, заимствовать у своего приятеля целое стихотворение, написанное к тому же совершенно по другому поводу, по меньшей мере странно.