Злука» и разлука УНР с ЗУНР

 

Не меньше, чем Переяславскую Раду, пытаются сегодня мифологизировать и так называемый день «злуки» УНР с ЗУНР – 22 января 1919 г. До этой даты существовало сразу две Украины – Украинская Народная Республика головного атамана Симона Петлюры и Западно‑Украинская Народная Республика, которую возглавлял диктатор Евгений Петрушевич – бывший депутат австрийского парламента. Но так как две Украины – это слишком много, то их решили объединить. Благо, к этому все располагало. Чуть больше месяца назад Петлюра с помощью галичан захватил Киев, уничтожив третью Украину – «Украинскую державу» гетмана Скоропадского. Тут он предложил Петрушевичу слиться в желто‑голубых националистических объятиях в одно государство, пообещав Галичине широкую автономию.

 

Правительство ЗУНР в Каменце‑Подольском, осень 1919 года

 

Галичане воевали с поляками, захватившими Львов и продолжавшими наступать. Они очень рассчитывали на помощь петлюровцев и согласились почти без торга. Акт «злуки» был торжественно провозглашен в Киеве на Софиевской площади. Отныне ЗУНР провозглашалась автономной Западной областью в составе УНР.

Правда, радость верхов омрачало то, что киевляне, наблюдавшие за этим, не испытывали особенного восторга. Большинство из них симпатизировало или белым, или красным, а Петлюру и его хлопцев считали обычными разбойниками, явившимися в Киев пограбить. Даже автор выпущенной в эмиграции «Історії Української Держави XX століття» Исидор Нагаевский вынужден был признать, что за актом «злуки» Петрушевича с Петлюрой на Софиевской площади «багато глядачів приглядалися збоку без ентузіазму».

 

Евгений Петрушевич

 

Еще меньше толку получилось от последствий объединения. Оно осталось только на бумаге. Ни армии, ни правительства так и не объединились на практике. Оказалось, что схидняки и галичане, с XVII века жившие в разных государствах, имеют мало общего.

Петлюра воевал с красными и белыми и не хотел воевать с поляками. А Петрушевич больше всего ненавидел поляков, а с красными и белыми, наоборот, предпочел бы замириться. Результатом таких разногласий стало то, что головной атаман завел тайные переговоры с лидером Польши Пилсудским, а Украинская Галицкая Армия 6 ноября 1919 г. перешла на сторону белого генерала Деникина. Это был один из самых комичных эпизодов гражданской войны. Особенно, если учесть, что по соглашению с «белыми москалями» местом пребывания Галицкого правительства определялась… Одесса. Но и это еще не все! Сразу после провала деникинцев УГА превратилась в ЧУГА – «Червону Українську Галицьку Армію». Об этом позорном факте теперь стараются вообще не вспоминать. Но он был и его не вычеркнешь!

Через два дня после того, как УГА побелела, Петлюра заключил соглашение с Польшей. Он полностью отказывался от претензий на Западную область УНР, признавал Львов польским городом, а взамен за это получал помощь поляков для очередного наступления на Киев, в котором уже были красные.

 

1‑й курень 6‑й бригады Галицкой армии в тылу Добровольческой армии, 17 ноября 1919 года

 

По сути это было наступление поляков, а не петлюровцев. Ведь вся армия головного атамана на тот момент насчитывала не больше 30 тысяч человек, у которых голова шла кругом от крутых поворотов во внешней политике своего вождя. «Злука» закончилась разлукой. Петрушевич уехал в эмиграцию в Вену и оттуда поносил Симона Васильевича за предательство. А петлюровцы в ответ считали предателями солдат Галицкой Армии, которые сначала стали белыми, а потом красными.

В истории любого государства, кроме нашего, такие кульбиты были бы невозможны. Но мы можем гордиться, что во время «визвольних змагань» 1919–1920 гг. все самые «свідомі українці» продали друг друга. Вождей с незапятнанными репутациями после этого просто не осталось. Даже знаменитый соратник Петлюры атаман Юрко Тютюнник вскоре выплыл в красном Харькове, где издал покаянные мемуары «З поляками проти України». Как говорил Мазепа: «Чрез незгоду всі пропали, самі себе звоювали».

 

Украинские белогвардейцы

 

Нынешняя власть предпочитает не вспоминать, что в белых армиях украинцев было больше, чем у Петлюры. Да и какие фамилии у этих «беляков» – Гордиенко, Дроздовский, Шевченко!

Мне посчастливилось один раз в жизни видеть и слышать настоящего живого белогвардейца. Это было в начале 80‑х, когда такую встречу можно было считать настоящим чудом. Тем более, в обычном украинском селе, куда я, десятилетний, приехал погостить к родственникам. Все называли его «дед Шакин». Мальчишкой‑кадетом он служил у Врангеля. Меньше всего этот маленький беспомощный старик походил на белогвардейца из кино. Он стоял на веранде в стеганой фуфайке и валенках. Это были чьи‑то похороны, на которые сходится вся деревня. Опираясь на палку, Шакин раз за разом повторял одно и то же, как это делают старики, разговаривая сами с собой: «В 1920 году я был в Крыму в армии генерала Врангеля. Там были русские генералы, офицеры, а я был солдатом».

 

Танк «Генерал Дроздовский». В Вооруженных силах Юга России существовал культ этом генерала‑украинца

 

Мне рассказали его историю. После поражения белых Шакин, родившийся в Сибири и там же учившийся в кадетском корпусе, каким‑то чудом выбрался из Крыма не в эмиграцию, а на Украину. Я понимаю, почему он не уехал в Сибирь. В родных местах его, наверняка бы, репрессировали. А тут, далеко от дома, можно было скрывать свое прошлое от ЧК и советской власти. Но то, что это необычный человек, крестьяне догадывались. В конце 30‑х, уже после голода, когда в деревнях стали создаваться крепкие колхозы (благодаря тому, что в них пошли работать чудом уцелевшие кулаки) бывший врангелевец стал бухгалтером. Пригодились его знания арифметики, полученные еще в кадетском корпусе. И еще одним он удивлял простых, незнакомых со словом «спорт» черниговских крестьян – мог заскочить на ветку дерева, как на турник, и сделать подъем‑переворот или выход на обе руки. В кадетских корпусах хорошо преподавали гимнастику, чтобы сделать будущего офицера готовым к физическим нагрузкам службы. Постепенно Шакин все больше становился похож на людей, среди которых жил, отличаясь от них только этой склонностью к «барским» физическим упражнениям и тем, что до смерти продолжал разговаривать только по‑русски.

Но кроме «москаля» Шакина, в деревне были и чисто украинские следы белогвардейщины. Когда я подрос мне рассказали, что царским офицером был мой прадед по материнской линии, отсидевший за свои звездочки на погонах на Беломорканале. Как ни странно, утробной злобы в его душе это не оставило. Красные победили, дважды его арестовывали, до нитки разорили. Но когда в 41‑м пришедшие в деревню немцы предложили ему как «бывшему» стать старостой, прадед отказался. Видимо, он хорошо понимал, что такое честь – немцы были для него куда большими врагами, чем вчерашние противники по гражданской войне.

В крестьянских хатах тогда еще висели фотографии начала XX века, запечатлевшие дедов и прадедов в гимнастерках с погонами и царскими кокардами. Слушая рассказы односельчан моей бабушки, я узнавал, что никто из них почему‑то не служил у красных или петлюровцев – или уклонялись от всех мобилизаций в гражданскую, или уходили к белым. Это была другая история – не похожая на ту, которую преподавали в советских школах, и ту, которую преподают сейчас в украинских.

 

Генерал Шевченко. Еще в чине полковника

 

Постепенно фактов становилось все больше. То в мемуарах офицера Изюмского гусарского полка белых Анатолия Гольца я наталкивался на описание того, как его солдаты в строю пели родные малороссийские песни. То на страницах исторических трудов всплывали белогвардейцы с чисто «хохлацкими» фамилиями – Кириенко, Гордиенко (командир 1‑го Корниловского полка), Шевченко (между прочим, дальний родственник поэта – белый генерал, на фото с супругой еще в звании полковника) и даже такая звучная, как подполковник Макогон. Этот последний с необычайным юмором дал характеристику членам петлюровского правительства по личным впечатлениям.

Оказалось, что множество украинцев в гражданской войне сражались за империю – единую и неделимую Россию. К примеру, мой друг историк Ярослав Тинченко как‑то подсчитал, что почти каждый второй военнослужащий той же врангелевской армии был украинцем. Кстати, Врангель – один из самых умных белых вождей. В 1920 году он даже подготовил документ о предоставлении Украине автономии. Генерал понимал, что множество украинцев чувствуют себя частью триединого русского народа, но особой частью, как и белорусы.

Воплотить эту идею в жизнь не дало военное поражение от красных. А победившие большевики возьмут на вооружение другую идеологию – чтобы не допустить объединения симпатизирующих белому делу великороссов, малороссов и белорусов, они придумают концепцию о «трех братских народах, вышедших из единой колыбели – Киевской Руси». Но меня, например, всегда забавлял один вопрос: если во времена этой самой Руси население Киева называлось русскими, то почему в так называемой «незалежной» Украине не могут называться русскими его прямые потомки – украинцы? Не все же мы от печенегов и половцев произошли!

Самым ярким белогвардейским идеологом был Василий Шульгин – киевлянин и по нынешней терминологии тоже украинец, хотя сам он не выносил этого слова. Его история показывает, как происходила «этническая мутация». Из того же рода, что и Василий Витальевич, вышел видный деятель Центральной Рады Александр Шульгин. А еще один их родственник с такой же фамилией был убит под Крутами и лежит теперь на Лукьяновском кладбище.

До революции Василий Шульгин был депутатом Государственной думы. И редактором самой известной тогдашней газеты нашего города, которая так и называлась – «Киевлянин». Он принципиально сразу же закрыл ее, как только в город вошли немцы, приглашенные Центральной Радой. А открыл снова только после освобождения «матери городов русских» Добровольческой армией от красных и петлюровцев в августе 1919‑го.

 

Василий Шульгин

 

Шульгин опубликовал в своей газете имена членов Клуба русских националистов, которых расстреляло в Киеве ЧК. Такие типично русские, на нынешний взгляд, фамилии: Слинко, Гомоляка, Приступа, Бобырь… Они стоят рядом с Коноплиным, Страховым, Никифоровым, Башиным, Дворжицким, Армашевским. Эти киевляне считали себя русскими, не зависимо от своего этнического происхождения – украинского или польского.

И родным их языком был русский.

В современной Украине белогвардейцам пытаются навязать имидж гонителей украинской культуры. Это ложь. Вот вам «Обращение главнокомандующего вооруженными силами Юга России генерала А. Деникина к населению Малороссии». Оно было опубликовало в шульгинском «Киевлянине» 21 августа 1919 г.: «Оставляя государственным языком на всем пространстве России язык русский, считаю совершенно не допустимым и запрещаю преследование малорусского народного языка. Каждый может говорить в местных учреждениях, земских, присутственных местах – по‑малорусски. Частные школы, содержимые на частные средства, могут вести преподавание на каком угодно языке… Равным образом не будет никаких ограничений в отношении малорусского языка в печати».

Среди четырех самых знаменитых белых военачальников, воевавших на юге, один украинец – генерал‑майор Михаил Гордеевич Дроздовский. Когда он погиб, ему было всего тридцать семь. Происходил из рода полтавских дворян. Родился в Киеве. Окончил Киевский кадетский корпус – в его здании на Воздухофлотском проспекте теперь Министерство обороны Украины. Дальше в биографии Дроздовского были самое привилегированное в России пехотное училище – Павловское в Петербурге – и академия Генерального штаба. (Это специально для тех, кто утверждает, будто бы империя угнетала украинцев.) Служил в лейб‑гвардии Волынском полку, стоявшем в Варшаве. Участник трех войн – русско‑японской, Первой мировой и гражданской.

 

Михаил Дроздовский

 

Развал старой армии застал его в декабре 1917 года на румынском фронте в городе Яссы. Солдаты разбегались по домам, развращенные двумя революциями.

У офицеров опускались руки. Но вместо того, чтобы уехать на родную и не такую уж далекую Полтавщину, молодой генерал начал формировать отряд добровольцев. Он хотел прорваться с ними на Дон, где бывший начальник генштаба генерал Алексеев уже формировал Добровольческую армию.

В это время добавилась еще одна беда. Румыния тоже вышла из войны, заключив мир с немцами, и потребовала от дроздовцев сдать оружие. Но сделать это силой «потомки римлян» не могли. Послав бывших союзников на три буквы, Дроздовский и его офицеры погрузились на эшелон и двинулись на Дон. По дороге они, где могли, усмиряли толпы грабителей и дезертиров.

 

Дроздовский полковой знак

 

Особенно веселый бой произошел на станции Гуляйполе, где уже хозяйничал батька Махно. Он останавливал проходившие поезда и вытряхивал из пассажиров часы, драгоценности и деньги, не забывая избавить «буржуев» даже от одежды. Случалось, что после махновских «контролеров» пассажиры, несмотря на холодное время, добирались к месту прибытия в одном нижнем белье. Это называлось наводить революционный порядок.

Попробовали махновцы проверить и эшелон Дроздовского. Но вместо пальцев с кольцами из вагонных окон под нос им высунулись пулеметы. «Ахфицерье» всыпало анархистам жару и спокойно двинулось дальше. Махно получил психологическую травму. После неприятной встречи с дроздовцами батька больше никогда не брал офицеров в плен. Даже раненых. Те отвечали ему той же монетой. Это была гражданская война – самая беспощадная, какую только можно вообразить.

В своем дневнике Дроздовский признавался: «Подлость масс, еще вчера буйных и издевавшихся, сейчас ползающих на коленях при одной угрозе; снимают шапки, кланяются, козыряют – вызывают в душе сплошное презрение». Но от его внимания не ускользали и забавные эпизоды. В одном из боев у большевиков был захвачен флаг с надписью «Смерть буржуям». «Хорошее красное сукно, – отметил в дневнике генерал, – пошло на чакчиры одному из офицеров». Чакчиры – это такие красные гусарские штаны. Не без юмора были белогвардейцы!

 

Колодка наград Дроздовского. Среди них два ордена – Анны и Станислава с мечами

 

Поход Яссы – Дон стал легендой Добровольческой армии. Он продолжался с 26 февраля до 21 апреля 1918 года. Немногие выжившие в гражданской войне участники его носили потом специально учрежденную медаль на бело‑сине‑красной ленточке. После соединения со своими дроздовцы стали называться 3‑й пехотной дивизией. Но генерал недолго ею командовал. Ранение в ногу стало для него роковым. Поначалу никто даже не обратил на эту царапину внимания. Но это была эпоха без антибиотиков. Заражение… Гангрена… Михаил Дроздовский умер 1 января 1919‑го в госпитале в Ростове, промучившись почти два месяца.

Осенью после неудачного наступления на Москву отступающие однополчане погибшего генерала выкопали его тело из могилы, чтобы над ним не глумились красные, и как реликвию перевезли в Крым. Там, в Севастополе, была его тайная могила.

Боевое столкновение в 1919 г. белых и Петлюры на Украине закончилось для последнего сокрушительным поражением.

Петлюровцы драпали из Киева так что пятки сверкали. Да иначе и быть не могло, учитывая моральное разложение среди руководства УНР.

 

Форма дроздовцев

 

Вот отрывки из донесения белого разведчика подполковника Макогона, работавшего в штабе Петлюры, русскому военному атташе в Польше, в котором он характеризует этих людей: «Командующий корпусом Сечевых стрельцов атаман Коновалец – совершенно бездарный человек, заслуживший чин атамана и любовь Петлюры только за жестокие расстрелы офицеров в Киеве после взятия его у гетмана… Главный атаман Симон Васильевич Петлюра сын приказчика… На военной службе никогда не был, ничего в ней не понимает, однако любит принимать парады, почетные караулы и т. д. Отнявши Киев у гетмана, немедленно отправил в Швейцарию, Францию, Португалию, Канаду (к канадским украинцам) несколько чемоданов с золотом для покупки дач, домов, вообще убежищ для главных украинских деятелей правительственных партий эсеров и эсдеков, в случае краха своей авантюры на Украине… Член Директории Винниченко, уехавший в Швейцарию в марте этого года, так же повез большие деньги для этой же цели… Член Директории приват‑доцент Швец называет себя профессором, пьяница, мот, играет на бирже с казенными деньгами, не в ладах с Петлюрой».

Разве сегодня мы не видим в украинской власти точно таких же людей? Чем отличается от Швеца тот соратник Ющенко, который, приехав из США, выдавал себя за профессора, пока его не разоблачили? Или тот директор Нацбанка, которого открыто обвиняли в парламенте в махинациях с курсами валют? Разве не духовные наследники Петлюры и Коновальца покупают теперь недвижимость за границей, чтобы смыться туда, «в случае краха своей авантюры на Украине»?

Вот вам и ответ, почему так много украинцев в годы гражданской войны считали своим долгом бороться с такой властью в рядах белогвардейцев.

 

Белое лето 1919‑го

 

2 июля 1919 года командующий Вооруженными силами юга России Деникин подписал знаменитую «Московскую директиву», согласно которой белые двинулись в наступление на столицу. «Имея конечной целью захват сердца России – Москвы, – гласила она, приказываю…». Дальше шел перечень целей, которых следовало достичь. Кавказской армии генерала Врангеля, только что вышедшей на Волгу и после жесточайших боев захватившей Царицын («Красный Верден», как его именовали в газетах большевики), приказывалось развивать наступление на Нижний Новгород и Владимир. Донская армия генерала Сидорина должна была устремиться к столице через Воронеж и Рязань. А Добровольческая армия генерала Май‑Маевского – через Курск, Орел и Тулу. Черноморскому флоту предписывалось «блокировать порт Одессу».

 

Природа берет свое. Для настоящего офицера Гражданская воина не помеха завязать знакомство с приличными (или не очень) барышнями…

 

Это был пик успехов деникинцев. Их правый фланг упирался в Волгу, а левый – в Днепр. После блестящего окружения красных на Кавказе боевой дух армии был необыкновенно высок. Ошибки, допущенные большевиками, политика «расказачивания» и массовых расстрелов вызвала зимой знаменитое Верхнедонское восстание в тылу красных, описанное в романе Шолохова. Оно дало белым новое пополнение. Донцы, разозленные смертью родственников, были готовы мстить врагу.

В воспоминаниях генерала Врангеля есть красочное описание того разгрома, который пережила Красная Армия на Кавказе зимой 1919‑го: «От станицы Каргалинской до Кизляра на протяжении 25 верст железнодорожный путь был забит сплошной лентой брошенных составов. Здесь были оставлены запасы неисчислимой стоимости: оружие, громадное количество медикаментов, обувь, одежда вперемешку с автомобилями, мебелью, галантереей и хрусталем… На одном из разъездов нам показали поезд мертвецов. Длинный ряд вагонов санитарного поезда был сплошь наполнен умершими. В одном из вагонов лежало несколько мертвых врачей и сестер. Особые отряды производили очистку железнодорожных зданий от больных и трупов. Я наблюдал, как на одной из станций пленные откатывали ручные вагонетки со сложенными, подобно дровам, окоченевшими, в разнообразных позах, мертвецами. Их тут же за станцией сваливали в песчаные карьеры в общую могилу».

Это были остатки 11‑й Красной Армии, разгромленной в жестоких зимних боях. Если пути были забиты поездами на 25 верст, то брошенная артиллерия и обозы вперемешку с конскими и человеческими трупами тянулись вдоль той же железной дороги, начиная от Моздока до станицы Наурской на 65 верст. «Огромные толпы пленных, – вспоминает Врангель, – тянулись на запад по обочинам дороги. В изодранных шинелях, босые, с изможденными землистого цвета лицами, медленно брели тысячные толпы людей. Пленных почти не охраняли, два казака гнали две‑три тысячи. Выбившись из сил, больные люди падали тут же на грязной дороге и оставались лежать, безропотно ожидая смерти… Двое таких несчастных, перейдя предел человеческих страданий, бросились под колеса нашего поезда».

Красные пали жертвами своей самоуверенности и разложения. Слабая «революционная» дисциплина, грабежи, пьянство, раздоры между политическим и военным руководством вместе с основанными на нахальстве успехами начала Гражданской войны сделали их легкой добычей белых, как только те окрепли. Общее руководство силами большевиков на Кавказе осуществлял улыбчивый жизнерадостный грузин Серго Орджоникидзе – стратег уровня, примерно, нынешнего Саакашвили. Но стоило белым перерезать железную дорогу, как все его воинство превратилось в панически удирающую толпу.

В советские времена об этой катастрофе старались не распространяться. Карьера Орджоникидзе из‑за них не пострадала – спасли личные связи в кремлевском руководстве. И в 1920‑е годы, и при Хрущеве он числился среди «популярных» коммунистических вождей. Поэтому картины полного разгрома доверенных ему войск стали доступны только в недавние годы, когда стали выходить мемуары Врангеля и других белых генералов.

Но и у белых кавказский успех и последовавшее за ним наступление вызвало преждевременную эйфорию. Казалось, что общая обстановка складывается очень удачно. Весной из Сибири вылез со своими армиями адмирал Колчак, тоже двинувшийся на Москву. На северо‑западе, в Прибалтике, при помощи немцев и англичан, удалось сколотить небольшую армию генералу Юденичу, которая тут же повела наступление на красный Петроград. Казалось, вокруг «Совдепии», как именовали белогвардейцы государство Ленина и Троцкого, затягивается надежная петля, в которой скоро будет болтаться весь этот козлобородый Совнарком в пенсне и кожаных куртках.

Белая и красная Россия различались даже календарями. Первая жила по дореволюционному юлианскому. А вторая – по более точному григорианскому, который принят и сейчас. Поэтому «Московская директива» Деникина имеет две даты, как и Великая Октябрьская революция: 2 июля, по новому стилю, и 20 июня – по старому. Размышляя о причинах, разделивших Россию в Гражданскую войну, можно увидеть, что они были прежде всего эмоциональными. Страна переживала пик пассионарного напряжения. В ней было столько вождей, идей и амбиций, что всем им вместе было просто не ужиться. Настоящих буйных было слишком много.

Взять того же Махно. Именно его живописная банда, имевшая в начале лета статус дивизии в Красной Армии, оказалась слабым звеном. Она бросилась наутек при первом же признаке наступления белых после директивы 20 июня. Рядом обнаружилось еще одно слабое звено – дивизия бывшего штабс‑капитана Григорьева. Она тоже подалась в бега. Но между Григорьевым и Махно тут же обнаружились непреодолимые идеологические противоречия. Махно вернулся к платформе анархизма.

А Григорьев хотел податься в белые, почувствовав тягу к единой и неделимой России.

Съехавшись на переговоры, два бывших красных атамана побеседовали под водочку, и в разгар дискуссии Нестор Иванович пристрелил своего визави – точь‑в‑точь, как в 1990‑е будут «мочить» друг друга новорусские и новоукраинские бандиты на «стрелках». А остатки григорьевской банды присоединил к своей. Но пока они дискутировали и мочили друг друга, белые смогли захватить всю Восточную Украину и выйти к Днепру.

Белые наступали так легко, что сами удивились. Первоначально деникинцы даже не собирались форсировать Днепр. Но он форсировался как бы сам собой. К левому берегу напротив Екатеринослава вышел конный кубанский корпус генерала Шкуро. Разговаривал корпус по‑украински, пел старинные запорожские песни, но ни петлюровцев, ни махновцев, разговаривавших тоже по‑украински, на дух не переносили. Потому что кубанцы были потомками запорожских казаков, а махновцы и петлюровцы – непонятно кто. Не оставлять же им замечательный город, к которому вел удобный, целиком сохранившийся мост? Вот Шкуро и перешел через него…

Примерно таким образом деникинцы взяли Киев. С запада в «мать городов русских» вошли петлюровцы во главе с бывшим австрийским генералом фон Кравсом, а с востока – белые под командованием генерала фон Бредова. Две армии встретились на Крещатике, где ныне Майдан Незалежносте, а тогда была Думская площадь, и их командующие (по стечению обстоятельств, оба немцы) стали мирно переговариваться, за кем останется город.

Пока шли переговоры, белые повесили на Думе трехцветный русский флаг. Какой‑то петлюровец его сорвал. Возникла потасовка. С одной стороны дрались галичане. С другой – уроженцы Восточной Украины, составлявшие основной костяк группы Бредова. Галичанам надавали по морде, и они кинулись наутек. Так при комических обстоятельствах Киев из петлюровского стал деникинским.

Из Москвы удобнее. Но быстрые успехи развращали и белогвардейцев. С военной точки зрения, их наступление превратилось в бессмысленное расхождение веером. Нельзя было прийти в Москву, одновременно двигаясь на Киев, Орел и Нижний Новгород. Для этого просто не хватало сил. Силы белых на юге выросли за счет пополнений на Украине с 80 тысяч в июле до 110 тысяч в августе. Городское население – гимназисты, студенты и бывшие офицеры – записывались в армию охотно. Но их все равно не хватало, так как красные призывали новые контингенты из центральных губерний. Против 110 тысяч белых они все равно имели на юге в два‑два с половиной раза больше бойцов.

Сказался и грамотный перенос столицы из Петрограда в Москву. Петроград находился на самом краю России. Его связывали с остальной страной всего несколько веток. А Москва была крупнейшим железнодорожным узлом – рельсы расходились из нее лучиками во все стороны. Такое расположение «большевистского логова» позволяло сторонникам учения Карла Маркса быстро маневрировать резервами. Колчак двинулся на Москву в марте‑апреле. Значит, даешь лозунг: «Все на борьбу с Колчаком!» Деникин выступил в июне. К этому времени колчаковцев уже отогнали за Урал, дивизии красных срочно перебрасывались с восточного фронта на южный, а на повестку дня поднимался новый клич: «Все на борьбу с Деникиным!» Так «все» и ездили с фронта на фронт в ускоренном темпе, успевая к главной драке в нужный момент. Уже в октябре красные нанесли контрудар по белогвардейцам, дошедшим до Тулы (до Белокаменной от нее было рукой подать!), и армия Деникина начала медленно отступать назад – к Дону.