Внешняя экспансия и внутреннее устройство 3 страница

Незатухающий кризис наносил ущерб сельскому хозяйству, лишал горожан личной безопасности и подрывал «интернациональный» статус оазиса. Нигде так ясно, как в Ясрибе, не ощущалось, сколь несовместима племенная этика с отношениями, существовавшими в городе, сколь трудно сочетать суверенитет родовых групп и систему управления, позволявшую держать под контролем весь район. Трудно вообразить, какой беспорядок могло создать безжалостное господство даже одного племени: те, кто потерпел поражение, таили враждебность, каждый род ставил свои интересы выше интересов племени, и достичь стабильности было невозможно. Между тем мусульманская община, сплотившаяся вокруг своего Пророка и его бога, подчиняющаяся единоличному решению и потому способная на безграничную экспансию, воплощала принцип социального и политического порядка, который мог или. разрушить племенную организацию до основания, или же поглотить ее. В любом случае присутствие мусульман могло обеспечить стабилизирующее воздействие на арабские племена с их тщетными поисками согласия.

Переданное Мухаммаду приглашение покинуть Мекку и поселиться в Ясрибе, естественно, означало, что он признан в качестве пророка, хотя неясно, получил ли он при этом политические права. Примерно после двух лет переговоров с представителями большой и все увеличивающейся группы обращенных, в которую входили как отдельные лица, так и целые ответвления племен аус и хазрадж, перешедшие в ислам, Мухаммад решился на хиджру – переселение (а значит, и на разрыв прежних связей, на отказ от племенного единения). Летом 622 г. около 70 членов его общины устремилось в Ясриб (Медину), так что, когда 4 сентября 622 г. он вместе со своим другом и наперсником Абу Бакром прибыл в оазис, он нашел там своего рода личную охрану из мухаджирун (переселенцев). Шестнадцать лет спустя это событие, во всех отношениях эпохальное, было признано обозначающим первый год (начинающийся в соответствии с арабским летосчислением 16 июля) мусульманской эры.

Выбор своего местожительства Мухаммад предоставил сверхъестественным силам (тут он следовал языческому обычаю). Он купил у двух мальчиков‑сирот участок земли, на котором остановилась его верблюдица, и соорудил там место для молитвы; вероятно, его внешняя форма и стиль отличались от более поздних мечетей (масджид), образцом для которых послужила еврейская синагога. Возле него он построил хижины для своих двух жен, одной из которых была Аиша, тогда всего лишь девятилетняя (она родилась около 614 г.) дочь Абу Бакра. Она оставила след в истории, так как была любимицей Мухаммада и играла известную политическую роль после его смерти. Рядом с ее хижиной, на том месте, где Пророк умер и где был погребен, позднее была воздвигнута мечеть, известная паломникам всего мира. С течением времени из этого зародыша развился дар Мухаммада: двор, где могли собираться верующие, окруженный домами, построенными с величайшей простотой из необожженного кирпича, с балками из пальмовых стволов.

Чтобы выполнить свою главную задачу и объединить население, расколотое междоусобицами на два лагеря, Мухаммаду было необходимо гармоничное согласие между мухаджирун и мединскими «помощниками», ансар. Это, в свою очередь, требовало экономической независимости иммигрантов. В подобных обстоятельствах у Мухаммада не оказалось иного выбора, как гарантировать эту независимость посредством нападений на мекканские караваны. Этическая сторона этих действий ни в коей мере не шокировала его современников, а политическая агрессивность была для них даже привлекательна. Первая успешная вылазка такого рода произошла в один из священных месяцев; некоторое время это обстоятельство беспокоило совесть членов общины, но в конце концов было воспринято как должное в соответствии с логикой экономической необходимости и в результате сознательного разрыва с языческими обычаями, что оказало на них решающее воздействие; это было подтверждено в откровении, согласно которому безверие мекканцев – более тяжкий грех, нежели нарушение мира в священное время (Коран, 2, 214).

Нарушения закона свидетельствовали о желании ускорить неизбежное военное столкновение с мекканцами. Последние направили армию или, скорее, несколько вооруженных отрядов в составе примерно 950 человек для охраны особенно богатого каравана. 15 марта 624 г. (а возможно, 13‑го или 17‑го), после того как караван расположился в безопасности в Бадре, небольшом торговом селении к юго‑западу от Медины, они напали на мусульман. Стратегическое искусство мусульман, их дисциплина и рвение в защите исламского дела были вознаграждены впечатляющей победой немногим более трехсот последователей Мухаммада (три четверти из них были мединцы) над пятью или шестью сотнями мекканцев; еще около трехсот человек отступили до боя.

Малочисленность участников сражения не должна привести нас к недооценке его важности. Среди примерно пятидесяти мекканцев, оставшихся на поле боя, оказались несколько самых влиятельных лидеров; еще важнее был тот факт, что молодая община Мухаммада испытала свою силу; политическая ситуация в Аравии сразу же стала определяться наличием двух полюсов конфронтации. Мусульмане были уверены, что их поддерживает ангельское воинство, и испытывали возвышенные чувства; обращенный к сверхъестественным силам призыв о помощи, который мы сочли бы принижением человеческого героизма, более чем компенсировался их убеждением, что они представляют собой божьих избранников и бог на их стороне. «Не вы их [мекканцев] убивали, но Аллах убивал их», – явилось Мухаммаду в откровении (Коран, 8, 17). Настроение правоверных патетически отражено в погребальной песне, которая начинается так:

 

Пусть враги над трупами рыдают:

Те лежат и нет им возвращенья.

Наши братья слез не вызывают:

Им в иные сферы восхожденье.

 

(Гёте. Западно‑восточный диван,

Хульд‑наме. Пер. М. Кузмина)

Мухаммад извлек выгоду из этой волны энтузиазма и из своего возросшего престижа; использовав в качестве предлога несколько незначительных инцидентов, он изгнал, едва ли не через месяц после битвы при Бадре, одно из трех еврейских племен. После недолгой осады бану кайнука были вынуждены оставить Медину, бросив свое оружие и недвижимую собственность, которые перешли в руки мухаджирун. Арабские противники Мухаммада, в основном те, кто лишь номинально перешел в ислам, мунафикун (букв, «нерешительный»), заклейменные в Коране прозвищем «лицемеры», также были ослаблены этой акцией, поскольку их оппозиции было суждено стать неэффективной, главным образом потому, что они не смогли предложить иной альтернативы, как поглощение мусульманской общиной, которая с каждым днем становилась все более универсальной. Евреи же выказали неспособность к религиозной, а следовательно, и к политической ассимиляции, и, так как они отказывались признать Мухаммада посланником бога, они, очевидно, представляли даже большую опасность, чем арабские консерваторы и недовольные.

Понимание Мухаммадом своей миссии было аналогично, если не идентично полностью, той задаче, которой вдохновлялись многочисленные божьи посланцы до него: предостеречь свой народ на его собственном языке и показать ему путь к спасению. Только один раз в Коране говорится о Мухаммаде как о печати пророков и, следовательно, как о последнем в этом ряду (Коран, 33, 40). Кое в чем отношение Мухаммада к своему предназначению менялось, однако внутренняя логика его позиции при этих изменениях скорее укреплялась, чем ослабевала. В кораническом откровении приведены имена нескольких посланников бога, прежде всего Авраам, Моисей и Иисус. Совершенно очевидно, что посланники необычайно схожи и по типу, и по судьбе, и по содержанию своей миссии. Поэтому Мухаммад был вправе ожидать от мединских евреев, что они, будучи осведомлены о его миссии, признают его; более того, он был уверен, что его приход предсказан в их священном писании. Но эти надежды не оправдались. Хотя Мухаммад старался подчеркивать параллели, существующие между его учением и иудаизмом, и в начале своего пребывания в Медине подражал еврейской службе и велел прихожанам обращать молитвы в сторону Иерусалима 18, его учение должно было казаться евреям отрывочным и путаным, если не откровенно карикатурным. Разногласия с другими вероисповеданиями, например с христианством, которые Пророк постепенно начинал осознавать, он с полной убежденностью объяснял тем, что прочие религиозные общины утеряли подлинную традицию из‑за ошибок или фальсификации и что поэтому перед ним стоит дополнительная задача – исправить ошибки и утвердить истину. По его мнению, евреи отошли от монотеизма, сущность которого во всей ее чистоте была определена их общим прародителем Авраамом, и возврат к этому незапятнанному первоначальному откровению осуществлял усвоенный должным образом ислам, культовым центром которого Мухаммад объявил Мекку. Там Авраам построил первую Каабу с помощью своего сына Исмаила, который теперь был извлечен из библейской тени на яркий свет, и там Авраам исповедовал чистую религию ханифов. Что отныне могло быть более естественным, чем молитвы, обращенные к Мекке? Это завершило «арабизацию» откровения,, уже заложенную в его структуре, и гарантировало продолжение мекканской традиции без нарушения обязательства изгнать язычество со священной земли.

Мысль о неоднократно сообщавшейся людям истине аналогична идеям, которые постоянно имели хождение, с несущественными различиями, по крайней мере с I столетия нашей эры. Пророк Элксай, проповедовавший во времена Траяна на землях, лежащих к востоку от Иордана, утверждал, что Христос многократно рождается в различных ипостасях и постоянно обращается к человечеству, но не от своего лица, а через пророков. Псевдо‑Клементин поднимает вопрос о дуализме Христа, который всегда проявляется по‑новому, но неизменно служит одной и той же вечной истине и который, по мнению многих мыслителей‑гностиков, представляет собой инструмент, обеспечивающий духовное единство человеческой истории. Ближе ко времени Мухаммада модификация этой концепции наблюдается у Мани, который следующим образом объясняет свой путь: когда ему было двадцать четыре года, к нему явился ангел, возвестивший, что он избран в качестве посланника бога. И до него уже встречались подобные вестники, проповедовавшие мудрость господа. Так, в Индии бог говорил устами Будды, в Персии вещал через Заратуштру, а затем к западу от нее – через Христа. Теперь же в Вавилонии, в момент высшей точки развития рода людского, служение возложено на Мани.

Обвинение в фальсификации священного писания имеет весьма почтенную историю; во многих случаях враги иудеев, гностики, и столь же часто их антагонисты использовали его с тем же пылом, что и враги христиан – манихейцы; этот прием ничем особенным не примечателен, ибо он всегда возникает первым в любой полемике такого рода. Более важным, даже решающим по своим последствиям было низведение к единому уровню учений всех «людей Писания», неизбежно проистекающее из идентичности божественного послания. Часто указывают на то, что Мухаммад имел неполное представление о христианстве. Существовало много факторов, с самого начала делавших невозможным согласие в богословских вопросах между мусульманами и христианами: непризнание жертвенной смерти Иисуса, вместо которого на кресте был распят призрак, как верили члены еретических сект; отказ считать Иисуса сыном бога; отрицание учения о Троице (которая, как полагали мусульмане, состояла из Бога, Иисуса и Марии). В то же время были усвоены, причем почти бессознательно, весьма характерные эсхатологические идеи, включающие такие поразительные детали, как взгляд, согласно которому сложность иудейского закона следует трактовать как наказание. Отношение христиан к Пророку лишь как к амбициозному раскольнику еще более препятствовало взаимопониманию.

Несмотря на все это, нет сомнения, что большая часть идей и представлений, которые мы встречаем в проповеди Мухаммада, – иудейского или христианского происхождения. Однако этот факт имеет мало отношения к вопросу о самобытности ислама. Самобытность – не религиозная ценность. Религиозная истина познается в опыте и каждый раз открывается заново вследствие своей сокровенной сущности; она «живет» в неизменном виде с начала времен. Пророк, с его собственной точки зрения и по мнению общины, не создавал учений, а пробуждал и предостерегал и, когда это оказывалось необходимо, творил формы жизни и общества, соответствующие недавно обретенному пониманию бога, так что это понимание могло обрести реальность лишь как исполнение приказов и запретов. В этом смысле Мухаммад олицетворял творческий религиозный дух и был посланником бога.

Даже победа в битве при Бадре не гарантировала его откровению безопасности. По сути дела, победа для молодой общины означала лишь призыв к борьбе. Мекканцы нуждались в реванше не только во имя престижа и ради защиты внешней торговли (то были вещи взаимосвязанные), но и для того, чтобы держать Мухаммада в определенных границах. Они собрали хорошо вооруженное трехтысячное войско, включавшее всех людей, которыми располагали в городе и среди окрестных бедуинских племен. Вскоре после годовщины битвы при Бадре враги сошлись на северо‑западной границе района, прилегающего к Медине. Это сражение принято именовать битвой при Ухуде по названию гряды холмов, на которых заняли позиции мусульмане. Согласно преданию, Мухаммад отказался от помощи еврейского племени бану надир; до начала боя вождь «лицемеров» отступил со своими людьми во внутреннюю часть оазиса, возможно чтобы организовать вторую линию обороны на случай прорыва. Источники слишком увлечены славными деяниями или позорными поступками отдельных участников сражения, чтобы дать ясное представление о том, как оно протекало; тем не менее несомненно, что Мухаммад был ранен, что дисциплина среди верующих оставляла желать много лучшего и что в конце концов мекканская кавалерия одержала победу. Потери обеих сторон в битвах при Бадре и при Ухуде более или менее уравновешиваются. Многим мекканцам могло казаться, что они полностью отомщены, и, вероятно, войско было более изнурено в схватке, чем о том свидетельствовало число убитых; как бы то ни было, они оставили Медину в покое и двинулись домой, не проявляя более враждебности. Военный успех оказался политической ошибкой. Бессмысленность политики, базировавшейся на сохранении статус‑кво, стала очевидной, когда Мухаммад сумел решить теологическую проблему, созданную неудачей. Он возложил ответственность за поражение на отказавшую ему в повиновении часть войска, в то же время указав, что, как считает господь, любое его вмешательство в пользу правоверных неминуемо повлекло бы для них еще большее бесчестье. Он сумел усилить свои позиции в Медине, заставив еврейское племя бану надир переселиться в оазис Хейбар к северу от Медины, где оно владело землей. Завершил эту операцию Мухаммад в августе или сентябре 625 г. осадой, начатой под надуманным предлогом, и усилил ее эффект уничтожением части пальмовых насаждений бану надир. Дальнейшего успеха в политике, которой он придерживался со времени битвы при Бадре, Мухаммад добился, сокрушив с помощью запугивания тех, кто держался нейтралитета. Мекканцы тем временем систематически предпринимали попытки привлечь на свою сторону племена и организовать всеобщее ополчение для последней кампании, которая должна была покончить с мусульманской общиной. Приготовления заняли у мекканцев два года. Наконец на Медину двинулись десять тысяч человек, хотя с уверенностью ручаться можно только за семь с половиной тысяч. Мухаммад сумел выставить против них лишь около трех тысяч бойцов. Чтобы защитить северо‑западную границу городской территории от великолепной мекканекой кавалерии, Мухаммад по совету новообращенного раба‑перса приказал вырыть ров (хандак) – военная хитрость, явно новая в Аравии, – что и дало название всей кампании. Хотя ров был совсем неглубок, кавалерия оказалась обречена на бездействие. Ненастная погода, трудности в снабжении и, самое главное, недостаток сплоченности среди нападающих, только половина которых были мекканцами или их верными союзниками, позволили Мухаммаду пробить брешь во вражеском фронте дипломатическими средствами. Бедуинские отряды рассеялись, попытка уговорить нейтральное племя бану курайза атаковать мединцев на юге оказалась безуспешной; ощущение бесполезности войны и апатия вынудили осаждавших через две недели отступить; источники сообщают о шести убитых среди ансаров и о трех среди мекканцев.

С неудачей в «битве у рва» рухнула и прежняя система. Вопрос отныне заключался лишь в том, сможет ли Мухаммед взять на себя право преемства и когда он сделает это. Сразу же после отступления союзников третье и последнее по своему политическому значению еврейское племя, курайза, было истреблено в наказание за двусмысленное поведение во время осады; около шестисот человек было казнено, а женщины и дети проданы в рабство. Отныне Медина фактически стала гомогенным независимым городом мусульманской уммы.

Слово умма, употреблявшееся уже доисламским поэтом Набигой в значении «религиозная община», вошло в обиход одновременно с термином хиджра и стало обозначать мусульманскую общину (даже в современном арабском языке нет слова, адекватного термину «государство»: слово даула, находящееся в употреблении с VIII в., означает «династия» или «режим»). Образованное от этого существительного прилагательное умми, соответствующее латинскому gentilis («родовой», «соплеменный»), применялось к Мухаммаду, чтобы обозначить его как пророка рода (арабов‑язычников). Нынешняя догматика интерпретирует умми как vulgaris («простонародный»), или, что то же самое, как incultus («дикий», «грубый»), дабы защитить несравненное знание человеческой и божественной природы, которое Пророк явил миру. Это измененное значение сохраняется как догма и по сей день, преследуя цель предотвратить появление в области корани‑ческого источниковедения направления, сопоставимого с критикой Библии, или же любого критического изучения ислама.

Заслуживает упоминания, что в единственном документе, сообщающем об административном устройстве Медины времен Мухаммада, так называемом Завете общины, не упоминаются три крупных еврейских племени и говорится лишь о малочисленных еврейских группах как о членах уммы. Дата его создания предшествует дню битвы при Бадре, но окончательно завершен он был и приобрел нынешнюю форму после уничтожения племени курайза, свидетельствуя о благоприятном для мусульман повороте событий в городе. Мусульманская община охарактеризована в нем как умма вахида мин дун ан‑нас – «единственная община, отделенная от остальных людей». Племена и роды сохраняются в рамках уммы, и общие обязанности и права установлены по свободному соглашению с Мухаммадом. Он выступает как глава племени, определяющий отношения с окружающим языческим миром и действующий как арбитр, когда необходимо уладить противоречия между различными группировками внутри уммы. Он также командир в бою. Зимма, божественная гарантия безопасности, распространяется на всех верующих. Евреи специально описываются как умма ма'ал муслимин – «община с (или рядом с) мусульманами». Такая формула отделяет евреев от умма Мухаммадийа, и это развивает дальше идею, согласно которой доступ в общину дает вера, идею, на которой зиждется исламское толкование государства. Мусульманина создает верность богу и его Пророку; мусульмане живут в умме, даже если случайно обитают среди «неверных». Традиционное право гарантировало существование различных общин, которые к тому же вели автономную жизнь, основанную на общем духовном наследии. Даже мекканским мушрикун, «политеистам», понадобилось немного времени, чтобы признать умму своеобразной политической реальностью.

После «битвы у рва» бедуины все сильнее чувствовали притягательность и мощь власти Пророка. Со временем они оказались вовлечены в борьбу между Меккой и Мединой, и трудно отказаться от впечатления, что, хотя распри между кочевниками оставались обычным делом и сохраняли свою аморальность, эта борьба выдвинула перед ними более высокие цели и придала им большие достоинства. Впервые на памяти людской на карту была поставлена идея, воздействующая на общественный порядок, идея, судьба которой все более тесно связывалась с судьбой всей Центральной и Северной Аравии. Вот почему в полном соответствии с логикой событий Мухаммад примерно с 628 г. настоятельно требовал, чтобы любая группа, желающая к нему присоединиться, принимала ислам, прежде чем с нею будет заключен союз.

По‑видимому, Мухаммад сознательно стремился расстроить торговлю мекканцев с севером, чтобы тем самым ослабить их экономику. К тому времени ему, должно быть, стало ясно, что единственной возможностью сохранить pax islamica («мусульманский мир»), удержаться от войны между мусульманами является непрерывная экспансия. Интенсификация экономики в Аравии была невозможной, во всяком случае с точки зрения тогдашних ее жителей. Поэтому в годы, последовавшие за осадой Медины, походы на север участились. В 629 г. трехтысячный отряд мусульман столкнулся с византийской армией возле Муты, которая, видимо, считалась принадлежащей Византии; и хотя потери составили лишь от восьми до двенадцати человек, византийцы отступили к Медине, понеся очевидное поражение. Причины этого похода и подробности его завершения, вероятно, навсегда останутся тайной. Тем временем Мухаммад счел необходимым направить письма шести властителям, весьма неодинаковым по значению, – персидскому царю, византийскому императору, негусу Абиссинии, регенту (?) Египта, гассанидскому князю и главе племени бану ханифа в Юго‑Восточной Аравии – с требованием перейти в ислам; один только персидский царь, как сообщают, принял послов неласково; остальные отправили их обратно со словами ободрения, наградив ценными подарками. Историческая достоверность посольств не может быть серьезно подтверждена. Однако это сообщение показывает, что Мухаммад успешно устанавливал отношения с внешним миром и что его преемники, составившие тексты этих писем, желали запастись документальными свидетельствами того, что Мухаммед обращался ко всем людям, а не только к арабам.

Между тем в первые месяцы 628 г. в конфликте между Мухаммадом и мекканцами произошел эпизод, явившийся высшим достижением Пророка в государственной политике. Вдохновленный видением, Мухаммад неожиданно решил отправиться с пятнадцатью сотнями добровольцев, большей частью бедуинов, в «малое паломничество» (умра) в Мекку. Легковооруженные мусульмане, ведя с собой жертвенных животных, приблизились к священной территории. Испугавшись их намерений, мекканцы пытались преградить Мухаммаду путь, но он достиг границ шрама у ал‑Худайбийи и вступил в переговоры, которые привели к отказу от паломничества на этот год. В свою очередь, мекканцы дали обещание впустить его на три дня в следующем году; на это время они должны были очистить город. В тексте соглашения, переговоры о заключении которого Мухаммад, к большому огорчению мусульман, вел от своего имени, а не в качестве Пророка, обычная мусульманская вступительная формула «Во имя Аллаха милостивого, милосердного» была заменена традиционным «Во имя Твое, о Боже». Мухаммад гарантировал бедуинам свободу заключения союзов и взамен тотчас получил всех обращенных им мекканцев, которые прибывают в Медину, – и то и другое без всяких залогов. После этого Пророк объявил паломничество законченным, приказал зарезать жертвенных животных и отправился домой.

Верующие были глубоко разочарованы; они чувствовали себя униженными и обманутыми в своей вере в Пророка, к которому они «из почтения, угодного богу», совсем недавно предались на горе и~ на радость. Мухаммад остался непреклонным, и вскоре выгоды от этого кажущегося отступления сделались весьма ощутимы. Подписание договора означало признание политического статуса уммы как партнера Мекки, равного ей по значению. Свобода объединения, предоставленная бедуинам, служила к выгоде уммы, так как только она могла обеспечить присоединение к усиливающейся системе власти; Мухаммад не боялся, что бедуины предпочтут вернуться к беспорядку мекканского союза, ибо привлекательность ислама не могла быть нейтрализована листком бумаги. Все больше племен стремилось найти взаимопонимание с Мединой; поток беглецов из Мекки не иссякал. Мекканские власти поняли, что игра проиграна и что, пока это возможно, они должны сохранить городу его положение путем интеграции в мусульманскую общину. Мухаммад, в свою очередь, нуждался в опыте мекканского правящего класса: экспансия уммы и, самое главное, ее коренное переустройство были невозможны без помощи мекканцев.

Отсроченное «малое паломничество» было должным образом совершено в 629 г. Пути, ведущие на север, Мухаммад обезопасил, завоевав еврейский оазис Хейбар. В обмен на половину урожая он разрешил его обитателям остаться на своей земле в качестве арендаторов, не потребовав от них перехода в ислам. Здесь он впервые применил метод, который впоследствии часто употреблялся для того, чтобы включить неверных в империю уммы. Те мекканцы, которые питали известные сомнения относительно окончательного исхода событий, изменили свою точку зрения, увидев все возраставшую армию паломников. Крупнейшие деятели Мекки, такие, как будущий завоеватель Египта Амр ибн ал‑Ас и великий полководец Халид ибн ал‑Валид, перебрались в Медину и отдали себя в распоряжение Мухаммада. Абу Суфйан, первый гражданин Мекки 21, взял на себя труд в качестве посла устранить любые трудности, которые могли возникнуть в результате действия договора, заключенного в ал‑Худайбийи. Он не добился полного успеха, но еще до возвращения Мухаммада в Мекку вместе со всей семьей перешел на сторону Пророка. Ал‑Аббас, дядя Мухаммада и прародитель династии Аббасидов, не игравший в то время выдающейся роли в Мекке, по‑видимому, именно тогда принял мусульманство.

Довод, который приводил Мухаммад в пользу своего решения захватить Мекку, как всегда в подобных случаях, был тривиален: силы Мекки подорваны и она готова войти в состав уммы ради спасения того, что еще можно спасти. Объявив амнистию тем, кто отдастся под покровительство Абу Суфйана или останется в своих домах, Мухаммад в первых числах января 630 г. появился перед стенами Мекки с армией, в значительной степени состоявшей из бедуинов. Сопротивление небольшой группы курайшитов было быстро сломлено, и 11 января он вступил в Мекку. Переворот оказался на удивление мирным. Горсть людей, нарушивших закон, была казнена: в очередной раз сказалась чувствительность Мухаммада к идеологической или, точнее, пропагандистской оппозиции; в то же время даже лидерам крайних было даровано прощение. Грабеж был запрещен; нескольких богачей заставили сделать пожертвования, чтобы компенсировать более бедным последователям Пророка потерю добычи. Поразительно, сколь слабое противодействие вызвали уничтожение святилищ за пределами Мекки и использование Каабы новой религией; еще более примечателен тот факт, что многие «языческие» лидеры полностью предались Мухаммаду и стали служить умме в качестве высших должностных лиц или офицеров. Многие из них нашли мученическую смерть в экспансионистских войнах следующего десятилетия.

Приняв ислам, Мекка уже никогда не возвратила себе прежнее значение; центром уммы осталась Медина. Это обстоятельство, казалось, предоставило племенам хавазин и сакиф, жившим вокруг Мекки, благоприятную возможность приобрести контроль над торговыми путями. Сакиф надеялись также вернуть себе верховенство в Таифе, которое они некогда уступили курай‑шитам. Хавазин под руководством своего вождя Малика собрали армию в двадцать тысяч человек. Для поднятия духа они захватили с собой жен, детей и стада. Их цели не совсем ясны; однако тот факт, что мекканцы, даже находясь в отчаянном положении, не сделали попытки заключить союз с этими бедуинами, ясно свидетельствует о существовавших между ними глубоких противоречиях. Во всяком случае, решающее сражение произошло не более чем через три недели после падения Мекки, у Хунайна; его исход обеспечил доминирование городской культуры и политического устройства, базирующегося на городских центрах22. Осада Таифа, куда бежал вождь хавазин, была снята Мухамма‑дом через две недели; несколько месяцев спустя город сдался добровольно. При разделе добычи мекканские новообращенные получили больше, чем это казалось справедливым ветеранам‑правоверным. Не говоря уже о явных политических реальностях, Мухаммад был озабочен тем, чтобы сохранить расположение мекканской аристократии; это был его надежнейший оплот против неуправляемых кочевников и единственный класс, откуда он мог черпать в любом количестве людей, которые были ему необходимы как для военных, так и для гражданских дел.

Завоевание Мекки и в эмоциональном, и в идеологическом плане означало исполнение миссии Мухаммада в пределах Аравии. Об этой победе сказано в великолепной 110‑й суре Корана: «Когда пришла помощь Аллаха и победа, и ты увидел, как люди входят в религию Аллаха толпами, то восславь хвалой Господа твоего и проси у Него прощения! Поистине, Он – обращающийся!»

Однако неустойчивость политической ситуации не позволяла Пророку медлить. Было ясно, что умма могла дальше существовать лишь в том случае, если Мухаммад добьется успеха в дальнейшем объединении сил арабского народа под руководством праведной веры. В конце лета 630 г. Пророк уже направлялся к арабо‑византийской границе во главе мощной армии. Состояла ли его цель в том, чтобы подчинить арабов‑христиан, которые со своими шатрами перебрались на византийскую территорию, или то была подготовительная мера, направленная на то, чтобы нанести поражение императорским войскам, – неизвестно. Мы знаем лишь, что, проведя десять дней в пограничном оазисе Табук, мусульманские войска, так и не начав военных действий, повернули домой; за это время христианские поселения обеспечили себе покровительство Пророка и свободу вероисповедания, обязавшись платить ежегодную дань (жители еврейского поселения также сложили оружие); эти соглашения создали важный прецедент. На обратном пути Мухаммад приказал разрушить мечеть, которая, судя по всему, была построена группой лиц, живших в полной изоляции в Ал‑Куба, пригороде Мекки. Это – одно из редких свидетельств существования религиозных разногласий в годы жизни Пророка. Идеи, выдвигавшиеся внутри общины во время более поздних дискуссий, имели, разумеется, приверженцев и прежде, особенно те, что позднее подготовили религиозную базу легитимности Алидов.