В начале 1940 года представителей западных держав в Ватикане буквально захлестнула волна беспокойства и тревоги. Причиной этого стала утечка информации из Ватикана о планах германского наступления на Западе и о уже назначенной Гитлером дате этого наступления – 14 января 1940 года. Каким бы ни был источник этой информации, секретариат Ватикана был весьма встревожен и озабочен. Поскольку данная информация поступила через кардинала Маглионе, никто не сомневался, что тот, в свою очередь, получил ее непосредственно от самого папы. Кардинал передал дозированную информацию об этом своим заместителям Тардини и Монтини; тревожная весть распространялась и по другим каналам, и всего сказанного и услышанного оказалось достаточно, чтобы мельница слухов Ватикана завертелась на полную мощь.
10 января 1940 года «один итальянский священнослужитель» сообщил эту информацию бельгийскому послу Адриану Ньювенхайзу, причем прямо заявив, что немцы собираются осуществить наступление на Западе через территорию Бельгии и Нидерландов. Ньювенхайз был потрясен и крайне озабочен этим сообщением; на следующий день он позвонил в секретариат Ватикана и попросил подробных разъяснений от заместителя государственного секретаря Ватикана Монтини. Последний вначале пытался отделаться общими фразами, однако бельгийский посол был весьма настойчив, и в конце концов Монтини сдался: «Мы действительно получили кое–какую информацию, – сказал он, – но кардинал Маглионе был очень осторожен и сдержан, сообщая нам об этом. Вам было бы лучше спросить обо всем непосредственно его самого». Следуя этому совету, 12 января бельгийский посол добился встречи с Маглионе и стал всячески «обхаживать» его, чтобы получить нужную информацию. Однако Маглионе не собирался идти на откровенность. Он подтвердил, что, по его мнению, немецкое наступление вскоре начнется, однако при этом подчеркнул, что это – плод его «личных умозаключений», а не мнение, к которому он пришел в результате полученной от кого–либо информации. Однако Ньювенхайз и Шарлеруа, сравнив имеющиеся у них сведения, пришли к выводу, что Ватикан действительно получил 9 или 10 января 1940 года очень важное сообщение из хорошо информированных источников, вполне возможно, из первых рук, а то, что он это скрывал, выдавая все лишь за «свое мнение», вызвано опасением скомпрометировать себя.
Решив использовать все имеющиеся возможности, Шарлеруа попробовал попытать счастья через Тардини, с которым он встретился 12 января 1940 года, чтобы выяснить, «на чем основано недавно высказанное Ватиканом мнение о том, что в скором времени Германия осуществит наступление против Франции через территорию Бельгии и Голландии». Как и Маглионе, Тардини не признал получение информации от какого–либо хорошо информированного источника внутри Германии, а лишь отметил, что речь идет о «слухах», которые достигли Ватикана из Германии и из самого Рима. Гитлер, высказал свое мнение заместитель госсекретаря Ватикана, оказался «в своего рода ловушке», и для сохранения своего престижа и репутации ему необходимо нанести «какой–то удар» по союзникам. Поэтому неудивительно, что появились слухи о наступлении, которое состоится весной 1940 года «или даже раньше».
Однако посол уже сформировал свое мнение по этому вопросу, причем оно только лишь укрепилось после признания Монтини, сделанного Ньювенхайзу, и это мнение не изменилось после бесед с Тардини. Шарлеруа, как никогда прежде, был убежден, что Ватикан получил информацию из Германии, причем ее источником является какая–то законспирированная группа людей, имеющая доступ к информации из первых рук[92].
Оба беспокойных посла имели все основания быть расстроенными, узнав позднее действительное положение дел, даже хотя бы отчасти. В то время как Ньювенхайз довольно неловко и безыскусно буквально осаждал секретариат Ватикана, чтобы выудить какую–либо конкретную информацию, правительствам Бельгии и Голландии уже были направлены короткие, но ясные предостережения из Ватикана. 9 января 1940 года Маглионе направил соответствующие инструкции нунцию Ватикана в Брюсселе Микара. Последний получил указание ответить положительно на официальный запрос бельгийского правительства: известно ли что–либо Ватикану о планах наступления Германии через территорию нейтральных стран – Бельгии, Голландии и Люксембурга?
Опасения Бельгии только возросли, когда было получено сообщение от итальянской кронпринцессы (бельгийской принцессы Мари–Жозе), которая получила эту информацию ни от кого иного, как от графа Чиано, который был зятем Муссолини и министром иностранных дел Италии[93].
Маглионе в то же время подчеркнул, что конкретная опасность на сегодняшний день угрожает лишь Голландии, отметив, что наступление может начаться в середине февраля 1940 года или даже ранее. Взволнованный Ньювенхайз высказал свою озабоченность своему голландскому коллеге, который, в свою очередь, передал информацию в Голландию, в результате чего Гаага обратилась с запросом в Ватикан, который был передан через интернунция Джиоббе. Маглионе дал ему указания по поводу ответа голландцам, аналогичные тем, какие он дал ранее Микара.
Из всей кипы самой разнообразной и разрозненной информации весьма непросто, хотя и необходимо, воссоздать целостную картину под названием «Кризис в январе 1940 года». Особенно трудно определить ту роль, которую в это время сыграли Пий XII и его информаторы из Германии: документов на эту тему практически нет, и приходится довольствоваться предположениями и умозаключениями, а также полагаться на умение делать выводы из той информации, которая имеется в наличии, так сказать, на умение применить «дедуктивный метод».
Одной из важных основ для возможных выводов является информация о датах наступления, намеченных Гитлером, а затем отложенных. Временной промежуток с 27 декабря 1939 года по 16 января 1940 года был вторым по интенсивности с точки зрения военного планирования и принятия решений после ноября 1939 года за весь период между польской кампанией и наступлением на Западе в мае 1940 года. 12 декабря 1939 года было принято решение начать наступление в день Нового года, а 27 декабря дата наступления была перенесена на 13 или 14 января 1940 года. 9 января была названа вроде бы точная дата – 14 января, однако уже на следующий день было принято решение об очередном переносе – на этот раз на 17 января 1940 года. 13 января дата наступления была перенесена на еще более поздний срок – на 20 января 1940 года. Неблагоприятные погодные условия, изменения в военных планах, а также объявленное состояние повышенной боевой готовности в Бельгии и, что не менее важно, в Голландии, вынудили Гитлера отложить наступление на неопределенное время, имея в виду, что оно начнется где–то весной 1940 года.
Рассматривая весь этот ворох назначаемых и отменяемых дат наступления, можно заметить, что Чиано узнал о решении, принятом 27 декабря, практически сразу, поскольку уже 30 декабря он предупредил об этом кронпринцессу. Также можно предположить, что где–то между 30 декабря 1939 года и 9 января 1940 года Ватикан получил информацию из итальянских источников об интенсификации разработки планов германского наступления, которое планировалось начать в ближайшее время. В этот период наблюдалась значительная активизация неофициальных контактов между Ватиканом и аккредитованными в нем иностранными представительствами, причем больше всего информации пытались получить именно из Ватикана. Однако это не объясняет то беспокойство и взволнованность, которые охватили всех, причем на самом высоком уровне, 10 января 1940 года, когда «один итальянский священнослужитель» сообщил тревожные новости Ньювенхайзу. По мнению французского и бельгийского послов, 9 или 10 января 1940 года в Ватикане была получена очень важная информация. Однако кроме признания Монтини, что «действительно было что–то получено», послам не удалось ничего узнать от трех других членов секретариата. В инструкциях Маглионе, направленных нунциям, правда, содержался некоторый намек на источник информации. В телеграмме, направленной Микара, говорится об «источнике, заслуживающем доверия», а в телеграмме Джиоббе уже более осторожно сообщается, что речь идет о «непроверенных слухах». Этого, казалось бы, весьма недостаточно, однако в сноске внизу самой первой телеграммы из опубликованных в ватиканском сборнике делается ссылка на вводную страницу, в которой как раз говорится о контактах германской оппозиции с Англией через Ватикан.
Отсюда можно сделать вывод, что источником упомянутой информации был Мюллер. В этом случае два других «неизвестных» в этой загадке легко устанавливаются. Первое состояло в том, что данный период был один из самых оживленных и интенсивных в истории контактов германской оппозиции через Ватикан, и в это время Мюллер посещал Рим как никогда часто. В беседах с автором Мюллер рассказал, что в одну из наиболее напряженных с точки зрения работы недель того периода он дважды был в Берлине, один раз в Мюнхене и трижды в Риме. Именно в это время было наиболее естественно и удобно сделать необходимые предостережения и предупреждения.
Второе касается совпадения тех предостережений, которые направлялись как в Ватикан, так и в Бельгию и Голландию, на что до сих пор не обращалось внимания. Мотивы или, по крайней мере, основные принципы, лежавшие в основе этих предостережений, были в значительной степени одинаковы. Немецкое наступление на Западе неизбежно влекло за собой нарушение нейтралитета Бельгии, Голландии и Люксембурга со всеми вытекающими из этого трагическими последствиями морального и политического характера; оно также окончательно подрывало возможность осуществления переворота в Германии и проведения переговоров о заключении мира. Поэтому Остер предпринимал ряд действий–двойников: если делалось что–то, адресованное Брюсселю или Гааге, то то же самое можно было обнаружить и в Риме – и наоборот. Из свидетельств майора Саса нам известно, что Остер попросил его вернуться в Берлин между Рождеством и Новым годом, поскольку 27 декабря 1939 года должно было состояться обсуждение по «очень важному вопросу», и что позднее Сас сообщил генералу Рейндерсу о новой дате начала наступления. Даже если бы не было свидетельств из итальянских источников о том, что Ватикан получил предостережение от какого–то очень надежного и важного источника (скорее всего, расположенного в Германии), уже одного упомянутого факта было бы достаточно для того, чтобы задуматься и провести исследование этого вопроса.
Если говорить коротко, то Остер был обеспокоен той опасностью, которая угрожала нейтральным европейским странам, и делал все, чтобы своевременно предупредить их об этом. Одновременно он был не менее обеспокоен и тем, что, пока он добивается через папу начала серьезных переговоров оппозиции с Англией, Гитлер в любой момент может начать полномасштабное наступление на Западе. Контакты через Ватикан давали Англии надежду на возможность обеспечить свои национальные интересы с минимальными затратами, в прямом смысле слова малой кровью. Задача оппозиции состояла в том, чтобы всеми силами доказать, что подобное возможно; однако в то же время она не должна была дать ослабнуть бдительности Англии, чтобы та не проспала неожиданный удар Гитлера. Общих заявлений о возможности или вероятности такого удара было недостаточно. Остер понимал, что необходимо предоставить конкретную и точную информацию, когда угроза нападения будет совершенно «осязаема» и враг окажется, что называется, «за углом». Знал ли о подобном подходе Бек и поддерживал ли он его, а если не знал, то поддержал ли, если бы ему о нем сообщили, с точностью сказать трудно. Возможно, Остер хотел освободить Бека от тяжкого груза вновь и вновь мучительно принимать решения, сознавая при этом, что цена ошибки может быть лишь одна.
В кризисные дни ноября 1939 года оппозиция передала первое из четырех предупреждений об опасности немецкого наступления; наиболее известным из четырех является предупреждение о наступлении, переданное в мае 1940 года, что было сделано с прямого согласия Бека и при его непосредственном участии. Когда Гитлер издал приказ 5 ноября 1939 года о том, что наступление на Западе начнется 12 ноября, Мюллер либо вот–вот должен был покинуть Берлин, либо уже был на пути в Рим. Именно об этом его визите (состоявшемся с 6 по 11 ноября 1939 года) сохранился единственный уцелевший написанный им отчет. Остер, видя, что Мюллера нет в Берлине и что передать ему строго конфиденциальное письмо по этой причине весьма трудно и рискованно, решил дождаться, пока тот вернется в Берлин. Не успел Мюллер приехать, как ему сразу же снова пришлось отправляться в Рим с посланием, адресованным отцу Ляйберу, а также, как выяснилось, и Нутсу. Это подтверждается следующим:
1. Свидетельством генерального аббата Нутса, которое он высказал автору и Жану Ванвелькенхузену о том, что Мюллер передавал ему предостережение дважды: в ноябре 1939 года и в мае 1940 года.
2. Донесением посла Ньювенхайза от 13 ноября 1939 года, в котором тот информировал Брюссель, что «германский подданный» сообщил о предстоящем наступлении на Западе через Бельгию «своему соотечественнику, занимающему высокий пост в религиозном ордене, имеющем много отделений в Бельгии и Центральной Европе».
3. Утверждением Мюллера, что, хотя он не помнит содержание отдельных посланий, передаваемых им, за исключением наиболее важного послания в мае 1940 года, переданного на пике развития событий, но точно помнит, что в ряде случаев по просьбе Остера называл отцу Ляйберу даты планировавшегося наступления. Мюллер также вспоминает, что ему неоднократно приходилось немедленно возвращаться в Рим сразу же по прибытии в Берлин.
Передавая эти предостережения, Мюллер всегда подчеркивал, что нельзя исключать того, что это, возможно, лишь «война нервов» со стороны Гитлера.
Можно сразу смело исключить вероятность того, что Мюллер в ноябре 1939 года вернулся в Рим лишь для того, чтобы предупредить о германском наступлении Нутса, правительство которого напрямую получило подобные предостережения по ряду других каналов. Он мог быть направлен в Рим с единственной целью – сориентировать Ватикан с учетом сложившейся ситуации и подтвердить искренность намерений тех, кого представлял Мюллер, а также то, что они по–прежнему занимают важные посты и обладают серьезными реальными возможностями. Решение предупредить Нутса явилось своего рода запоздалой мыслью, однако благодаря этому нам удалось совершенно точно узнать из телеграммы Ньювенхайза, что Мюллер, покинув Рим 11 или 12 ноября, вернулся туда вновь 12 или 13–го. Таким образом, мы еще продвинулись в составлении полной картины миссии Мюллера в Риме.
Информация, попавшая в секретариат Ватикана в январе 1940 года, скорее всего, исходила непосредственно от самого папы. Как уже отмечалось, после восхождения на папский престол Пий XII оставил вопросы, связанные с Германией, в своем личном ведении, и наиболее ярко это проявилось во время контактов с германской оппозицией. Также с учетом того, что Пий XII относился к тем, кто предпочитал держать все важнейшие нити в своих собственных руках, можно с большой долей определенности утверждать, что решение о направлении в Бельгию и Голландию телеграмм, подтверждающих угрозу германского нападения, было принято им лично. Та осторожность, с которой говорили на эту тему трое упомянутых членов секретариата Ватикана, объясняется, скорее всего, тем, что они не хотели показывать, сколь мало на самом деле от них зависит в этом вопросе. Решение, без сомнения, принималось лично папой, и именно из этого следует исходить, анализируя причины и мотивы такого решения.
Скорее всего, именно в это время Пий XII впервые ощутил груз тяжких размышлений и раздумий; особенно сильно он это почувствовал, когда две недели спустя Англия дала положительный ответ на предложения германской оппозиции в рамках ватиканских контактов. Пий XII понимал, что после того, как дано принципиальное согласие всерьез иметь дело с оппозицией, в Англии с нетерпением ждут сенсационных новостей из Германии. Однако уже в середине января 1940 года папа, очевидно, вполне почувствовал груз личной ответственности. Как бы то ни было, но ведь именно он рекомендовал англичанам Бека и его сподвижников как людей, которые являются убежденными сторонниками идеи переворота и способны его совершить. И он, соответственно, должен был иметь в виду вероятность того, что западные державы, которые всегда хотели избежать серьезной и кровопролитной войны, могут утратить бдительность в результате ожиданий переворота в Германии и быстрого заключения мира. И если немецкое наступление застанет их врасплох, то лично на папу падет тяжкий груз ответственности за это. Таким образом, для папы вопрос стоял так: он должен не просто еще раз продемонстрировать искренность своих намерений; если, при всей искренности с его стороны, у англичан могут возникнуть завышенные ожидания от контактов с оппозицией через Ватикан, то он обязан проследить, чтобы все стояли на почве реальности и чтобы до англичан доходила информация о том, как в действительности обстоит дело и что именно происходит в Германии.
В январе 1940 года, однако, лишь только эти мысли не могли стать причиной того, чтобы столь осторожный человек, каким был папа, пошел на такой резкий и решительный шаг, как прямое предостережение западным державам относительно германского наступления. Вопросы, касавшиеся нейтральных европейских стран, через территорию которых планировалось совершить наступление, он и тогда рассматривал несколько с иной точки зрения. Франция и Англия уже сделали выбор и вступили в войну; при этом они придерживались, как впоследствии выяснилось, слишком оптимистического взгляда на свои возможности успешно ее вести и защитить себя и свои интересы[94].
Над Бельгией и Голландией нависла угроза нападения со стороны мощной военной державы, правительство которой неоднократно обещало уважать их нейтралитет. Именно поэтому Пий XII, интуитивно чувствовавший опасность и ту грань, которую нельзя переходить, не пошел даже на то, чтобы по своей инициативе напрямую предупредить Бельгию и Голландию об угрозе нападения, а сделал это лишь в форме положительного ответа на запрос с их стороны. Треть содержания телеграмм Ватикана по этому вопросу составляют призывы соблюдать максимальную сдержанность и осторожность. Папе еще предстояло пройти долгий путь раздумий и переживаний, прежде чем принять в мае 1940 года окончательное решение и прямо предупредить западные страны об опасности германского нападения.
Высшая точка контактов
В конце января 1940 года контакты вышли на завершающую стадию; около 1 февраля англичане дали свой окончательный ответ. Как отмечал отец Ляйбер, в ходе этих контактов стороны обменялись семью письмами с каждой стороны.
Интересно отметить, как завершающее послание англичан попало на Тирпиц–Уфер. Обычно связь осуществлялась в устной форме: Мюллер передавал вопросы, а отец Ляйбер передавал ему ответы. Однако, если папа сообщал информацию Ляйберу поздно вечером, а Мюллеру рано утром надо было уезжать из Рима, отец Ляйбер записывал информацию своим каллиграфическим почерком, точно отражающим его характер, на небольшом листке бумаги. После этого он оставлял записку в гостинице «Алберго Флора», расположенной на Виа–Венето, где Мюллер в то время обычно останавливался, когда приезжал в Рим[95].
Текст сообщения писался на довольно большом листе бумаги, а внизу в качестве подписи ставились инициалы «Р.Л.» (Роберт Ляйбер). На вопрос о том, не является ли это слишком рискованным, отец Ляйбер отвечал, что это менее опасно, чем может показаться на первый взгляд. Англичане в большинстве случаев отвечали на передаваемые им вопросы «да» или «нет» или же давали краткие ответы против номеров, под которыми стояли вопросы.
Обычно Мюллер соглашался уничтожить записку сразу же после прочтения. В данном же случае слишком многое зависело от того, какое воздействие произведет окончательный ответ англичан в Германии, поэтому желание забрать бумагу с текстом ответа с собой в Германию было слишком велико. Вначале Ляйбер оставил свою визитную карточку, на которой написал: «Сегодня О. (Осборн) виделся с шефом (папой) и сообщил ему нечто такое, что заставит тебя вернуться домой немедленно. Мы должны сегодня встретиться и поговорить». Вечером того же дня Ляйбер передал Мюллеру внушительный лист бумаги, где были изложены условия, на основе которых Англия готова вести переговоры о мире с правительством Германии, которое придет к власти после Гитлера. Помимо прочего, в верхней части этого листа наблюдательный Мюллер различил водяные знаки Ватикана, которые служили дополнительным подтверждением того, что документ является подлинным.
Правда, по одному второстепенному пункту мнения Мюллера и отца Ляйбера абсолютно расходятся; в изложении событий каждый жестко придерживается своей версии. Неоднократно беседуя с каждым из них, автор пытался привести их к какому–то согласию, но, увы, безрезультатно. Мюллер утверждал, что в данном конкретном случае отец Ляйбер уважил его просьбу и разрешил забрать эту бумагу в Германию. Отец Ляйбер столь же категорично отрицал наличие подобной договоренности[96].
Как бы то ни было, и визитная карточка Ляйбера, и переданная им бумага были доставлены на Тирпиц–Уфер, где им весьма обрадовались. Когда Мюллер в следующий раз прибыл в Рим, он сказал Ляйберу: «Твои листки оказались очень полезными». Отца Ляйбера эти слова крайне взволновали. «Ты ведь обещал уничтожить их», – протестуя, сказал он и потребовал вернуть их обратно. Баварец ответил на это, что он отдал эти листки и у него теперь их нет. Благодаря им, сказал Мюллер, он теперь более оптимистично смотрит на перспективы того, что произойдет в Берлине: «Результаты посредничества воспринимаются в Германии как самые благоприятные. Переворот должен произойти в середине февраля». Это прозвучало столь обнадеживающе, что Ляйбер несколько успокоился. Теперь те немногие в Ватикане, которые были посвящены в эти события, стали с нетерпением ждать новостей из Германии.
А тем временем в Берлине Мюллер и Донаньи готовили итоговую докладную записку о ходе и результатах миссии в Риме, которая, как они страстно надеялись, придаст наконец руководству ОКХ ту необходимую решимость, которая там до сих пор отсутствовала.
Глава 5
Другие контакты с Англией
Один из парадоксов в истории германской оппозиции состоит в том, что в результате контактов через Ватикан – которые с немецкой стороны вели люди, практически не имевшие никакого отношения к внешнеполитической деятельности и никогда ею не занимавшиеся, – от англичан был получен положительный ответ, в то время как подобные контакты, параллельно осуществлявшиеся профессиональными дипломатами, не дали никаких результатов. Одна из причин этого состоит в том, что англичане наверняка решили сконцентрировать усилия только на одном направлении и выбрали в качестве основного партнера по контактам с германской оппозицией группу, сформировавшуюся вокруг Бека. Возможно, они не знали точно имени человека, стоящего в центре заговора против нацистского режима, однако, с учетом заверений папы о том, что среди тех, с кем он имеет дело в Германии, находятся люди из высшего командного звена вермахта, об этом было не столь уж и трудно догадаться. Что же касается других представителей оппозиции, которые искали контакта с официальным Лондоном, то, хотя англичанам они и были более знакомы, чем их «заочные» партнеры из группы Бека, с кем поддерживались контакты через Ватикан, в то же время у Лондона были сомнения насчет их действительной способности осуществить в Германии государственный переворот.
С того момента, как Англия и Франция вступили в войну, Вайцзеккер стал напрямую увязывать вопрос достижения мира с вопросом свержения нацистского режима и считал необходимым выяснить, в какой степени можно рассчитывать на поддержку западных союзников в достижении этих целей. Возможность осуществить это предоставилась, когда один молодой человек, еще не находящийся на дипломатической службе, но имевший личные связи с оппозицией в германском МИДе, получил приглашение посетить Соединенные Штаты. Вайцзеккер мог использовать предоставившуюся возможность, чтобы прозондировать позиции США и Англии относительно заключения мира с правительством, которое придет к власти в Германии после Гитлера, а также сообщить англичанам и американцам о тех благоприятных возможностях и факторах, которые существовали внутри Германии и могли бы способствовать такому развитию событий.
