Основные даты жизни Александра II

 

1818, 17 апреля в Московском Кремле родился старший сын императора Николая I Александр.

1825, 12 декабря – великий князь Александр Николаевич объявлен наследником престола.

1826 – наставником наследника назначен В. А. Жуковский, разработавший в том же году 10‑летний план воспитания Александра Николаевича.

1834, 17 апреля – наследник в день своего совершеннолетия принес присягу на верность императору.

1837, 2 мая – 10 декабря  – Александр Николаевич совершает путешествие по России, во время которого посещает 29 губернии империи.

1838‑1839, 2 мая – 23 июня – наследник совершает путешествие за границу, подводящее итог его обучению.

1841, 16 апреля – свадьба Александра Николаевича и принцессы Гессен‑Дармштадтской Марии Александровны.

1839‑1842 – наследник стал членом Государственного Совета и Комитета министров.

1852 – назначен главнокомандующим Гвардейским и Гренадерским корпусами.

1855, 18 февраля – смерть Николая I.

1855, 19 февраля – вступление на российский престол императора Александра II.

1856, 19 марта – заключение Парижского мирного договора.

1856, 26 августа – коронация Александра II в Москве

1857, январь – открыт Секретный комитет для обсуждения мер по устройству быта помещичьих крестьян.

1857, 20 ноября – публикация рескрипта Назимову.

1859, 19 февраля – создание Редакционных комиссий.

1859‑1860, август – февраль – заседание в Петербурге депутатов губернских дворянских собраний.

1861, 19 февраля – Александр II подписал Манифест и Положения об освобождении крестьян от крепостной зависимости.

1861, 5 марта – обнародование документов об отмене крепостного права.

1863, 18 июня – принятие нового университетского устава.

1864, 1 января – Александр II подписал указ о введении в действие «Положения о губернских и уездных земских учреждениях».

1864, 19 ноября – утверждение монархом нового устава гимназии.

1864, 20 ноября император санкционировал введение новых судебных уставов.

1856‑1874 – проведение военной реформы в России и введение всеобщей воинской повинности.

1863‑1864 – война горцев Кавказа за свою независимость.

1865, 12 апреля смерть наследника престола великого князя Николая Александровича и провозглашение наследником великого князя Александра Александровича.

1866, 4 апреля – покушение Д. Каракозова на жизнь Александра II.

1867, 25 мая – покушение А. Березовского на жизнь Александра II.

1870, 1 июня император утвердил новое Городовое Положение.

1871, 13 марта – отмена статей Парижского мирного договора.

1874‑1875 – «хождение в народ» членов революционных народнических кружков.

1877‑1878, октябрь – январь – судебный «процесс 193‑х».

1877‑1878, 12 апреля – 19 февраля – Русско‑турецкая война освобождение балканских народов от турецкого ига.

1878, 1 июля – подписание Берлинского трактата, зафиксировавшего новое положение на юге Европы.

1876‑1879 – деятельность организации «Земля и воля».

1879, 2 апреля – покушение А. Соловьева на жизнь Александра II.

1879, 15 августа – образование организации «Народная воля».

1879, 19 ноября – взрыв царского поезда под Москвой.

1880, 12 февраля – взрыв царской столовой в Зимнем дворце.

1880, 12 февраля – учреждение «Верховной распорядительной комиссии»

1880, 19 февраля – празднование 25‑летия вступления на престол Александра II.

1880, 22 мая – смерть императрицы Марии Александровны.

1880, 6 июля – женитьба Александра II на Е. М. Долгорукой‑Юрьевской.

1881, 17 февраля – одобрение императором конституционного проекта. М. Т. Лорис‑Меликова.

1881, 1 марта – смерть Александра II от рук террористов из организации «Народная воля».

 

Краткая библиография

 

Александр II. Воспоминания. Дневники – СПб, 1995.

Балезин В. Н. Самодержцы. Любовные истории царского дома Т 1‑2. – М., 1999.

Богданович А. В. Три последних самодержца – М., 1990.

Боханов А. Н. Император Александр III – М., 1998.

Великая реформа. Русское общество и крестьянский вопрос в прошлом и настоящем Т.V. – М., 1912.

Великие реформы в России 1856‑1874 – М., 1997.

Венчание с Россией. Переписка великого князя Александра Николаевича с императором Николаем I. 1837 – М., 1999.

Глинский Б. Б. Царские дети и их наставники – СПб. 1912.

Головачев А. А. Десять лет реформ 1861‑1871 – СПб, 1872.

Джаншиев Г. А. Эпоха великих реформ. – М, 1898.

Дневник Д. А. Милютина Т. 1‑4. – М., 1947‑1950.

Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел Т. 1‑2. – М., 1961.

Долгоруков П. В. Петербургские очерки Памфлеты эмигранта 1860‑1867 – М., 1934.

Зайончковский П. А. Отмена крепостного права в России. – М., 1954.

Захарова Л. Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России 1856‑1861. – М., 1984.

Захарова Л. Г. Александр II // Российские самодержцы. 1801‑1917 – М., 1993.

Ключевский В. О. Курс истории России Т.V. – М., 1989.

Кони А. Ф. Отцы и дети судебной реформы 1864‑1914 – М., 1914.

Корнилов А. А. История России в XIX веке Ч. I‑III – М., 1918.

Корнилов А. А. Общественное движение при Александре II. Исторические очерки. – М., 1909.

Кропоткин П. А. Записки революционера – М., 1988.

Кюстин А. Николаевская Россия. – М., 1990/

Литвак Б. Г. Переворот 1861 года в России: почему не реализовалась реформаторская альтернатива. – М., 1991.

Мещерский В. П. Мои воспоминания. Ч. I‑III – СПб., 1897.

Мироненко С. В. Страницы тайной истории самодержавия. Политическая история России первой половины XIX столетия. – М., 1990.

Николаев Вс. Александр Второй – человек на престоле – Мюнхен, 1986.

Николай I Муж. Отец. Император. – М., 2000.

Палеолог М. Александр II и Екатерина Юрьевская. Царская Россия накануне революции – М., 1991.

Переписка императора Александра II с великим князем Константином Николаевичем. Дневник великого князя Константна Николаевича 1857‑1861 – М., 1994.

1 марта 1881 года – М., 1933.

Перетц Е. А. Дневник – М., 1927.

Российская дипломатия в портретах – М., 1992.

Семенов Н. П. Освобождение крестьян в царствование императора Александра II Т. I‑II – СПб., 1890.

Тайны царского двора (из записок фрейлин) – М., 1997.

Татищев С. С. Император Александр II. Его жизнь и царствование Т. 1‑2 ‑М., 1996.

Толмачев Е. П. Александр II и его время Кн. 1‑2 – М., 1998.

Толстая А. А. Записки фрейлины. Печальный эпизод из моей жизни при дворе – М., 1996.

Феоктистов Е. М. За кулисами политики и литературы 1848‑1896 – Л., 1929.

Фирсов Н. Н. Воспоминания о цесаревиче Николае Александровиче и императоре Александре II в юности. // Исторический Вестник. 1909 Т. 115 No 1

Чернуха В. Г. Внутренняя политика царизма с середины 50‑х до начала 80‑х годов XIX века – Л., 1978.

Чичерин Б. Н. Московский университет – М., 1929.

Чичерин Б. Н. Москва сороковых годов – М., 1929.

Чулков Г. И. Императоры. Психологические портреты – М., 1991.

Шильдер Н. К. Император Николай Первый. Его жизнь и царствование Т. 1‑2 – М., 1903.

Эйдельман Н. Я. «Революция сверху» в России – М., 1989.

Эпоха освобождения крестьян в России (1857‑1861) в воспоминаниях П. П. Семенова‑Тян‑Шанского Т. I‑II – СПб., 1913.

 

 

Содержание

Предисловие
Власть и одиночество (несколько слов для начала разговора)

Часть I
Ощущение времени (конец 1810-х годов)
Образован поэтом, воспитан дворцом
Монарх в России больше, чем монарх
Шапка Мономаха
Царь и корона

Часть II
В кругу родных
От первой до последней любви Александра II
А тем временем в Ницце

Часть III
Ощущение времени (вторая половина 1850-х годов)
Страсти по крепостничеству
«Цепь великая»
Страсти по крепостничеству (продолжение)
Здание реформ

Часть IV
Ощущение времени (первая половина 1870-х годов)
Дипломатия и пушки
Общество, общество...
Охота на «красного зверя»

Часть V
Взрыв в Зимнем дворце
Убийство Освободителя
Ощущение времени (весна 1881 года)
Что есть величие? (несколько слов для завершения разговора)
Основные даты жизни Александра II
Краткая библиография
Сноски

 

 

[1] Лекции Т. Н. Грановского по истории Средневековья М., 1961. С. 46

 

[2] Герцен А. И. Собр. соч. Т. 3 М., 1975. С. 380.

 

[3] Читатели, еще не забывшие школьной программы, узнают, конечно, строку из «Телемахиды» В. К. Тредиаковского, так удачно использованную А. Н. Радищевым в качестве эпиграфа к своему «Путешествию из Петербурга в Москву»

 

[4] Корнилов А. А. Курс истории России XIX века. М., 1993. С. 161‑163

 

[5] Особо отметим исследование Л. Г. Захаровой «Самодержавие и отмена крепостного права в России» М., 1984.

 

[6] На первом плане здесь, несомненно, работы Л. Г. Захаровой – ее статья об Александре II в сборнике «Российские самодержцы. 1801‑1917 годы» (М., 1993) и подготовленные ею совместно с Л. И. Тютюнник интереснейшие публикации «Переписка Александра II с великим князем Константином Николаевичем» (М., 1994) и «Венчание с Россией. Переписка великого князя Александра Николаевича с императором Николаем I 1837 г.» (М, 1999). Отметим также содержательный сборник «Александр II Воспоминания. Дневники» (СПб., 1995). которому предпослана очень любопытная статья В. Г. Чернухи, само название ее – «Великий реформатор и великомученик» – свидетельствует о начавшейся переоценке ценностей.

 

[7] Наряду со многим прочим здесь, несомненно, выделяется позиция Н. А. Троицкого, последовательного тираноборца, который трактует Александра II как «самого кровавого самодержца» за всю историю России. См: Троицкий Н. А. Друзья народа или бесы // Родина. 1996. No 2.

 

[8] Упоминая здесь и в других местах о разногласиях среди историков по поводу оценок тех или иных событий и лиц, хочется обратить внимание не столько на исконную дискуссионность нашей науки, сколько еще раз порадоваться плюрализму восторжествовавшему в ней. Ведь историки говорят на одном языке, но на разных его диалектах, и если не объявлять один из этих диалектов государственным, то есть обязательным и единственно возможным, то наука от этого только выиграет. Написать окончательною историю мировой цивилизации или какой‑нибудь отдельной страны все равно никогда не удастся, они каждый раз будут в чем‑то новыми и у разных поколений исследователей, и у разных представителей одного и того же поколения. Понятно, что речь в данном случае идет о профессионалах, а не о дилетантах, вообразивших себя первооткрывателями.

 

[9] Понятно, что любые реформы в самодержавном государстве немыслимы без активного участия в императора. Как отметил Н. Я. Эйдельман, теоретически это участие могло принимать троякую форму: а) объективные обстоятельства экономического или политического харакгера увлекают страну на путь реформ, но монарх противится им, опираясь на те права, которыми он наделен, б) император отчетливо видит целесообразность или своевременность реформ и становится во главе их, побуждая к активной деятельности свое правительство; в) в данный момент реформы возможны, но вовсе не жизненно необходимы, и самодержец выжидает, не форсируя событий, но и не сопротивляясь им. В случае с Александром II сложность заключается в том, что нет достаточной ясности, какую из указанных позиций занимал император и какие причины влияли на ее формирование и изменение.

 

[10] Александра Федоровна была талантливой, весьма образованной женщиной. Учителя с детства сумели привить ей интерес к изучению истории, к литературе, живописи, театру. Высокого роста, голубоглазая, она при первом своем появлении в России произвела очаровательное впечатление. Жуковский, преподававший ей русский язык, считал Александру Федоровну эталоном женщины, недаром он писал в стихотворении, посвященном ей:

 

Для нас природа ей все прелести дала,

Для нас ее душа цвела и вызревала:

Как гений радостей она пред нами стала

И все прекрасное с собой нам принесла...

 

Отдыхая от утомительных государственных забот, Александра Федоровна любила уединяться на природе, которая, по словам Тютчевой, заменяла ей «хорошую проповедь».

 

[11] Впервые Александр I сообщил Николаю Павловичу и его супруге о том, что он намерен через некоторое время отказаться от престола, летом 1819 г. Поскольку к тому времени стало ясно, что уговорить великого князя Константина Павловича вступить на престол не удастся, то наследником становился Николай. «Мы, – записала свои первые впечатления Александра Федоровна, – были поражены как громом. В слезах, в рыданиях от этой ужасной, неожиданной вести мы молчали». Манифест, подписанный Александром I и провозглашавший наследником престола Николая Павловича от 16 августа 1823 г. не был опубликован до смерти императора.

После же его смерти документ оказался юридически не действителен. Воля мертвого императора ничего не значила, если не была вовремя объявлена. Кстати, Николай Павлович не выказал достаточного уважения к воле покойного брата, поскольку сам присягнул на верность Константину как новому императору. Эта неразбериха вокруг трона и дала возможность декабристам организовать восстания в Петербурге и на Украине.

 

[12] Капитан К. К. Мердер был лично известен Николаю Павловичу в качестве ротного командира школы гвардейских подпрапорщиков, сформированной в столице в 1823 г.

Мердер родился в 1787 г. в дворянской семье в Белоруссии. Позже он стал одним из лучших воспитанников 4‑го кадетского корпуса в Петербурге. Карл Карлович зарекомендовал себя храбрым и умелым офицером в походах 1805‑1807 гг, особенно отличившись в битве при Аустерлице. В 1809‑1823 гг. являлся дежурным офицером 1‑го кадетского корпуса. О Мердере говорили, что он был рыцарем чести, и он действительно гордился своей дворянской и офицерской честью больше всего на свете.

 

[13] 14 декабря 1825 г. Николай Павлович приказал приготовить два экипажа, чтобы в случае необходимости вывезти мать, жену и детей в Царское Село. Однако во время событий на Сенатской площади обе императрицы оставались в Зимнем дворце под охраной гвардейского саперного батальона. Накануне восстания декабристов, 12 декабря 1825 г., Александр Николаевич был провозглашен наследником престола.

 

[14] Воспитатели Павла I Н. И. Панин и С. А. Порошин не только укрепляли в ученике сознание собственных его прав на престол, интерес к судьбе отца, Петра III, но и связывали с воцарением Павла Петровича надежду на ограничение абсолютизма императорским Советом по шведскому образцу. Ф. Лагарп попытался пробудить в наследнике престола великом князе Александре Павловиче интерес и уважение к ценностям европейского либерализма. Позже Н. М. Карамзин старался объяснить Александру I, что есть истинно просвещенная монархия и почему, воспитывая в своих подданных высокие нравственные качества, она должна сначала стать еще более единодержавной, а затем постепенно превращаться в конституционное государство, приближаясь к республиканскому образу правления. Об истинном просвещении и просветительстве вел диалог с Николаем I А. С. Пушкин. Однако усилия всех этих замечательных людей пропали втуне, абсолютизм не хотел сдавать своих позиций, считая, что только он имеет право и возможность вырабатывать пути национального развития.

 

[15] Намерение Жуковского отвратить воспитанника от излишнего увлечения армейскими экзерцициями так и осталось лишь намерением. Красивая форма, громкие команды, громады полков, четко им подчинявшиеся, прельщали Александра Николаевича с детства. Уже будучи императором, он любил, присев у окна в покоях императрицы, рисовать новые знаки различий, элементы формы или просто пуговицы для тех или иных полков. Как и многие Романовы, он не любил войну, но армия всегда оставалась для него любимым детищем.

 

[16] Когда наследник престола близко познакомился с М. М. Сперанским, тот уже не был тем пылким реформатором, который в начале царствования Александра I разрабатывал планы преобразования высших органов власти России. После ссылки 1812‑1818 гг. Сперанский вернулся в Петербург другим человеком, говорившим, что его планы реформ были явно преждевременны. Однако он оставался «светилом российской бюрократии», человеком широких знаний, блестящих способностей, умелым организатором и умным лектором.

 

[17] Г. В. Жомини в 1805‑1809 и 1813 гг. был начальником штаба знаменитого наполеоновского маршала М. Нея. С августа 1813 г. Жомини перешел на российскую службу, где со временем стал генералом от инфантерии. Разработал положение о военной академии, а также теорию военного искусства, построенную на «вечных и неизменных началах». Отголоски этой теории слышны в военной мысли разных стран вплоть до Первой мировой войны.

Е. Ф. Канкрин – граф и генерал от инфантерии – заинтересовался экономикой еще в царствование Александра I. В 1821 г. он опубликовал труд под названием «Всемирное богатство, национальное богатство и государственное хозяйство». С 1824 г, став министром финансов, проводил политику гибкого покровительства отечественной промышленности. При Канкрине в России возникли первые общества страхования, началась организация сберегательных касс, восстановлена система винных откупов, выпушены первые билеты Государственного казначейства (займы). В 1839‑1841 гг. министр провел денежную реформу, в результате которой главной платежной монетой в России стал серебряный рубль, а государственные ассигнации сделались вспомогательным платежным средством.

 

[18] Подобное происходило не только в Костроме. Например, в Оренбурге специально прикочевавшая сюда Киргизская орда забавляла наследника скачками детей на низкорослых лошадях, национальной борьбой, заклинанием змей, хождением босиком по сабельным остриям и прочими сугубо национальными развлечениями. В Уральске Александру Николаевичу была показана ловля осетров. Причем из пойманных рыб тут же вынули икру, посолили ее и подали в качестве закуски к завтраку, состоявшемуся на специально построенном плоту. А в Симбирске, где толпа народа долго бежала с криками за коляской наследника, Жуковский не выдержал и воскликнул: «Беги за ним, Россия, он стоит любви твоей!»

 

[19] Александра (1842‑1847); Николай (1843‑1865); Александр (1845‑1894); Владимир (1847‑1909); Алексей (1850‑1908); Мария (1853‑1920); Сергей (1857‑1905. Убит эсером И. П. Каляевым в Московском Кремле), Павел (1860‑1919. Расстрелян большевиками в Петропавловской крепости).

 

[20] Только в период с 1855 по 1857 г. императору было подано 63 записки с различными проектами преобразований. Наиболее интересными из них были сочинения Б. Н. Чичерина, К. С. Аксакова. А. И. Кошелева, К. Д. Кавелина. В записке «Восточный вопрос с русской точки зрения» Чичерин подверг николаевское правление столь резкой критике, что Александр II заметил: «К сожалению, много есть правды, но направление прескверное». Записка Аксакова «О внутреннем состоянии России» говорила о необходимости свободы печати и созыва Земского собора. В ней требовалось, чтобы царь, сохранив всю полноту самодержавной власти, предоставил обществу неограниченную свободу совести и слова. Кошелев предлагал немедленно созвать собрание представителей всей русской земли, дабы решить насущнейшие вопросы жизни империи. Кавелин же строго научно показал, каким тормозом является крепостничество для экономического развития России.

 

[21] Воцарение Александра II не обошлось без неприятных сюрпризов. В день восшествия его на престол в Москве с колокольни Ивана Великого сорвался большой колокол и убил двух человек. Сомнения у современников вызывала сама способность нового монарха действовать решительно и твердо. «Он – писала об Александре II Тютчева. – был бы прекрасным государем в хорошо организованной стране и в мирное время, где приходилось бы только охранять». Как показало время, Александр Николаевич умел не только «охранять», но и преобразовывать, но интересно, что то же самое и почти теми же словами писали позже о его внуке, императоре Николае II.

 

[22] А. Ф. Тютчева провела при императорском дворе 13 лет (1853‑1866), то есть как раз время, пришедшееся на преобразования Александра II. Как свидетельница повседневной жизни двора, она наблюдала в частной обстановке как самих венценосцев, так и их ближайшее окружение. Рожденная в Германии, Тютчева только в 18‑летнем возрасте попала в Россию. Стесненное материальное положение заставило ее отца хлопотать о назначении дочери фрейлиной к супруге наследника престола Марии Александровне. Анна Федоровна стала не только фрейлиной, но и воспитательницей сначала великой княгини Марии, а затем младших сыновей Александра II – Сергея и Павла.

Попавшая после возвращения в Россию в окружение славянофилов, Тютчева осталась верной этому течению мысли до конца жизни. Со всем пылом неофитов она и при дворе пыталась вести пропаганду славянофильских идей. Это плюс бескрайнее обожание, с которым Анна Федоровна относилась к царской чете, со временем стали обузой для любимых ею Александра и Марии. В 1866 г. она, выйдя замуж за известного славянофила И. С. Аксакова, навсегда рассталась с императорской семьей, к взаимному облегчению обеих сторон.

 

[23] III отделение с.е.и.в канцелярии было образовано в 1826 г. и включило в себя особую канцелярию Министерства внутренних дел, тайную агентуру и жандармерию (единый Отдельный корпус жандармов был сформирован в 1836 г.). Первоначально личный состав III отделения насчитывал 16 человек, обслуживавших четыре экспедиции (наиболее секретные политические дела вела 1‑я экспедиция, которой и была подчинена тайная агентура). Для удобства выявления «неблагонадежных» граждан и наблюдения за ними империя была поделена на восемь жандармских округов, во главе которых стояли высшие жандармские чины. Округа распадались на отделения, включавшие в себя две‑три губернии.

Штат III отделения никогда не был велик. В 1857 г. один из современников записал в дневнике «Вчера в Знаменской гостинице собралось все III отделение, вероятно, чествовали кого‑то из начальства. Выпили на 30 человек 35 бутылок шампанского, кричали „ура“». Сила отделения была не столько в этих любителях шампанского, сколько в широкой сети тайных агентов, доносы которых и наводили ужас на российское общество, заставляя его в каждом знакомом и незнакомом подозревать шпиона.

 

[24] О вопиющих безобразиях при организации снабжения русских войск во время Крымской войны сохранилось много свидетельств. Например, М. А. Вроченский писал в воспоминаниях «Севастопольский разгром», вышедших в Киеве в 1893 г.: «... о снабжении же наших войск теплой одеждой в это время (осень 1854 г. – Л. Л.) еще никто и не помышлял... наши солдатики всю зиму пробавлялись в своих истасканных шинелишках, добавляя к ним, и то на собственные гроши, рогожи, которые надевали на себя в виде ризы на плечи, а во время дождя даже на голову, образуя огромный башлык. Этот наряд приводил в недоумение неприятелей, никак не могших решить вопроса – что это за особый род военного костюма...»

Или воспоминания Е. Арбузова: «Зачастую приходилось по три дня не иметь ни сена, ни овса; сухари и крупа выдавались людям неаккуратно...» А вот еще из «Моих воспоминаний» А. И. Дельвига: «Слабость русской пехоты Буэ (французский генерал в Крыму. – Л. Л.) приписывал дурной пище и бивакам открытым и недостатку карабинов Минье. О пище говорил с большим удивлением: сухари из черного хлеба и вода – вот и все, что едят наши... Многие из русских дезертиров показывают, что бежали по причине голода».

 

[25] Свое понимание роли главы семейства и отца Николай I мог почерпнуть из собственных детских лет. Как известно, Павел I не доверял ни своей жене, ни старшим сыновьям, так что нормального домашнего очага Николай Павлович в детстве не ощущал. Отец, правда, охотно возился с младшими сыновьями, но у него не было для этого достаточно времени, да и погиб он, когда Николаю исполнилось лишь пять лет. Надзор за воспитанием великого князя был возложен на генерала М. И. Ламздорфа, который не обладал никакими педагогическими навыками или способностями. Относясь к воспитаннику, как к рекруту, он частенько наказывал его линейкой, а то и ружейным шомполом, а то и просто кулаком. Мать Николая, вдовствующая императрица Мария Федоровна, вполне разделяла традиционность педагогических приемов генерала. Так что с родительской заботой и семейным теплом Николай Павлович знаком не был, а потому и не считал их чем‑то необходимым для своих детей.

 

[26] Обычай ставить елку был возрожден Александрой Федоровной, поскольку попытки Петра I приучить подданных к этому красивому и теплому обряду не увенчались успехом. Помешало и то, что на протяжении XVIII в. этот обычай не поддерживался Православной церковью, которая видела в нем отголосок язычества. Так или иначе, к началу XIX столетия новогодняя елка оказалась в России прочно забытой.

 

[27] Николай I оказался в данном случае провидцем. Его первенец ни разу во время своего правления не воспользовался правом монарха смягчить приговор, когда речь шла о террористах, покушавшихся на его жизнь или на жизнь высокопоставленного чиновника.

 

[28] Через пять лет после окончания Крымской войны Россия уже имела около 60 канонерских лодок. Великому князю Константину Николаевичу пришлось не только переоборудовать Балтийский флот, но и воссоздать флот Черноморский, а также, по сути, заново строить флот Тихоокеанский. Понятно, что эти мероприятия требовали огромных финансовых затрат, а потому великий князь всегда был противником военных конфликтов, которые могли привести Россию к столкновению с ведущими европейскими державами и требовали значительных капиталовложений.

 

[29] Князь Петр Владимирович Долгорукий (1817‑1868) происходил из древнейшей аристократической фамилии России. Он учился в привилегированном Пажеском корпусе, но за какую‑то провинность был лишен звания камер‑пажа и решил посвятить себя изучению истории. В самом начале 1840‑х гг. он печатает «Российский родословник», вызвавший сочувственное внимание общества. Однако в 1842 г. Долгорукий публикует в Париже «Заметки о главных фамилиях России», где предает гласности многие из событий, скрывавшихся правительством (существование Земских соборов, хартия, подписанная Михаилом Романовым в 1613 г., убийства Петра III и Павла I, восстание декабристов). По возвращении в Россию Петр Владимирович был арестован и сослан в Вятку.

Там князь работал над четырехтомной «Российской родословной книгой», упрочившей за ним звание крупного специалиста по генеалогии. Эта работа открыла перед ним двери частных архивов знатнейших дворянских фамилий. Однако непредсказуемый Долгорукий вновь удивил Россию и эмигрировал в Западную Европу. Здесь он публикует знаменитую «Правду о России» и начинает издание газеты «Будущность». В 1860‑х гг. имя Долгорукого страшило власти больше, чем деятельность Герцена. Дело, видимо, в том, что стрельба «Колокола» по общественным мишеням казалась Зимнему дворцу менее опасной, нежели выпады князя против виднейших фамилий империи. Долгорукий умер во Франции, а его огромный архив сумел купить и вывезти в Россию агент III отделения Карл Роман. Благодаря разысканиям историков значительная часть архива ныне обнаружена, но очень многое пока не найдено.

 

[30] У Александра I было много мимолетных связей, например с мадемуазель Жорж, актрисой Фелис, с госпожой Шевалье. Он был очарован королевой Пруссии и ее сестрой, принцессой Сальмской, но отношения с ними, по словам А. А. Чарторыйского, были чисто «платоническим кокетством». Однако истинную страсть он испытал лишь к М. А. Нарышкиной, от этой почти официальной связи родилась дочь, названная Софьей. Ее смерть в 1824 г. в 18‑летнем возрасте Александр Павлович пережил как подлинную трагедию, от которой долго не мог оправиться.

 

[31] Жуковский был безнадежно влюблен в Марию Андреевну Протасову, которая была дочерью сводной сестры поэта. Столь близкое родство исключало, с точки зрения Православной церкви, возможность брака. Долг религиозного закона оказывался не легче долга монаршего и отдалял Василия Андреевича от любимой девушки так же надежно, как трон. Он, правда, пытался ему сопротивляться: путешествовал вслед за Протасовыми, трижды обращался за благословением к матери Маши – ничего не помогало. Рисунок личной жизни Жуковского и дальше оказался схож с судьбой его воспитанника. Александр Николаевич нашел жену в Дармштадте, Василий Андреевич – тогда же в Дюссельдорфе. Весной 1841 г. состоялись свадьбы ученика и учителя. Жуковский был счастлив в браке с Е. А. Райтерн, но перед смертью вспоминал умершую к тому времени от туберкулеза Машу Протасову.

 

[32] Княгиня Ливен рисует следующий портрет королевы Виктории в молодости: «Красивая, элегантная, очаровательная девушка, с глубокими синими глазами, полуоткрытым ртом, белыми правильными зубами...» Виктория слыла весьма деятельной, образованной девушкой, которая умела поддержать разговор и о литературе, и об искусстве, и о мировой политике.

 

[33] После отъезда Александра Николаевича из Лондона королеве Виктории остались на память о нем альбом гравюр с портретами наследника русского престола и овчарка Казбек, считавшаяся вплоть до своей смерти любимицей королевы. Однако постепенно политические реалии начали брать свое. Во время восточного кризиса второй половины 1870‑х гг. Александр II отзывался о своем предмете давней любви совершенно непочтительно: «Ах, эта упрямая старая карга!» или «Ах, опять эта старая английская дура!»

 

[34] Б. Н. Чичерин (1828‑1904) – известный юрист, историк, философ, либерал‑западник родился в семье богатого помещика и получил прекрасное домашнее образование. Закончил Московский университет, где с 1861 г. стал профессором государственного права. В 1868 г. вместе с С. М. Соловьевым, И. К. Бабстом и другими профессорами подал в отставку из‑за принципиальных разногласий с большинством Ученого совета университета. В течение двадцати лет проработал в Тамбовском земстве. Его труды об областных учреждениях России в XVII в., представительных учреждениях Англии и Франции, трехтомный курс «Государственной науки» были новым словом в российской юридической науке.

Кроме того, Чичерин является автором интереснейших и точных воспоминаний. «Московский университет», «Москва сороковых годов», «Земство и Московская дума», – в которых отразилась жизнь столиц и провинции в 1840‑1880‑х гг. Его с большим основанием, чем кого бы то ни было из либералов, можно назвать «государственником», поскольку свои надежды на политический и экономический прогресс России Борис Николаевич связывал не столько с деятельностью общества, сколько с четкой работой органов государства, в первую очередь престола.

 

[35] Воспитатели и учителя вспоминали о великом князе Николае Александровиче, как о прелестном юноше с образованным умом, с горячим любящим сердцем, веселом, обходительном, принимавшем во всем живое участие. После смерти наследника один из его учителей Б. Н. Чичерин написал: «В этой ранней могиле были похоронены лучшие мои мечты и надежды, связанные с благоденствием и славой отечества. Россия рисковала иметь образованного государя с возвышенными стремлениями, способного понять ее потребности... Провидение решило иначе. Может быть, нужно было, чтобы русский народ привыкал надеяться только на самого себя».

 

[36] Согласно воспоминаниям современников, Варвара Шебеко и ее брат за спиной императора торговали железнодорожными концессиями и втянули в эту деятельность Е. М. Долгорукую. Причем речь на этих «торгах» шла о сотнях тысяч, а то и миллионах рублей. Может быть, на этом и основаны слухи о том, что Долгорукая вмешивалась в государственные дела и вообще «управляла» монархом. Впрочем, в железнодорожных «гонках» принимали участие и некоторые «законные» родственники государя, но их почему‑то не подозревали в излишнем влиянии на него.

 

[37] В первые месяцы царствования Александра II «оттепель» сказывалась на многих сторонах жизни страны. Было разрешено издание новых журналов, заслуженным профессорам университетов были возвращены пенсии, отнятые у них указом 1852 г. Принято решение об открытии университетов в Сибири, восстановлена Медицинская академия в Варшаве. В начале 1856 г. вновь разрешили посылать за границу молодых ученых для подготовки к профессорской деятельности. Отменена принудительная военная служба для детей разночинцев, а также закон, по которому дети солдат с 7‑летнего возраста поступали на службу кантонистами (эта мера коснулась 400 тысяч детей).

Растроганные милостями нового императора петербургские литераторы начали свое очередное собрание с тоста, в котором говорилось: «С Петра Великого вы не назовете никакой эпохи в нашей истории, где бы так много было сделано в такое немногое время. Поднимемте же наши бокалы во здравие и во славу того, чье высокое имя начертано... под словами „отменить, простить, возвратить“»

 

[38] Сравнивая положение различных слоев крестьянства, следует отметить, что печальнее всего оно было именно у помещичьих крестьян. С конца XVIII в. закон дал помещикам право ссылать своих крепостных без суда и следствия в Сибирь, в ссылку или на каторгу, отдавать в солдаты. Помещики вмешивались в личную жизнь крепостных, распоряжались их имуществом. Правительство возложило на землевладельцев обязанность собирать с крестьян государственные налоги и вносить их в казну. Это отстранило крестьян от общения с коронной администрацией, между ними встал помещик, по выражению Павла I, – «полицмейстер над крестьянами». У крестьян оставалось право свидетельствовать в суде, платить налоги, служить в армии, получать небольшую компенсацию «за бесчестие», получать помощь от помещика во время неурожая и других бедствий.

Попытки правительства в XIX в. ограничить права помещиков на продажу и дарение крепостных, а также на ссылку их в Сибирь серьезных последствий не имели. Во всяком случае в 1817‑1831 гг. в Сибирь землевладельцами было сослано 1249 человек, а в 1842‑1848 гг. – 2715 человек. Правительство пыталось, и довольно активно, препятствовать превышению помещиками своих прав над крепостными. В 1834‑1845 гг. было привлечено к ответственности 2838 землевладельцев, из них 630 осуждены, но это мало меняло общую ситуацию в крепостной деревне.

 

[39] В московской речи императора некоторые исследователи видят желание монарха снять с себя ответственность за трудное решение, а то и просто увильнуть от проблемы. Говорят и о том, что эта речь свидетельствовала о недостаточной подготовленности Александра II для решения важнейшего вопроса русской жизни. Вряд ли подобные утверждения справедливы. В словах императора действительно чувствуется неуверенность, даже, если хотите, смятение. В этом нет ничего удивительного он, безусловно, рисковал, поскольку никто не мог сказать, как отреагирует на его речь российское дворянство, да и вообще, насколько благоприятен для начала реформы именно этот момент.

 

[40] Обращает на себя внимание отсутствие идеологического обеспечения будущих мероприятий императора. Вспомним, что Александр I действовал под эгидой Просвещения. Николай I использовал знаменитую формулу‑лозунг: православие, самодержавие, народность. Александру II не понадобились идеологические одежды – необходимость перемен была слишком очевидна, да и касались эти перемены, как казалось, социально‑экономических проблем, которые менее идеологизированы, чем политические.

 

[41] В состав Секретного комитета 1857 г. вошли А. Ф. Орлов, С. С. Ланской, В. Ф. Адлерберг (министр двора), П. Ф. Брок (министр финансов), М. Н. Муравьев (министр государственных имуществ), В. К. Чевкин, Д. Н. Блудов (главноуправляющий II отделением с.е.и.в. канцелярии), В. А. Долгорукий (шеф жандармов), П. П. Гагарин, М. А. Корф, Я. И. Ростовцев (как члены Государственного Совета) и государственный секретарь В. П. Бутков.

 

[42] В начальный период подготовки отмены крепостного права не было более крупного специалиста по крестьянскому вопросу, чем П. Д. Киселев. В его руках находилось созданное им Министерство государственных имуществ со слаженным, им самим подобранным аппаратом, разбиравшимся во всех тонкостях сельского хозяйства. И хотя Павлу Дмитриевичу было далеко за шестьдесят, он оставался достаточно крепким и активным человеком. Антиреформаторские силы в Петербурге именно против него и направили первый удар. Им удалось переместить Киселева с поста министра государственных имуществ на дипломатическую работу. Александр II, не догадываясь о подоплеке интриги, сам уговаривал Киселева стать послом в Париже, говоря, что просит даже не о согласии, а о пожертвовании. Пост посла России во Франции в конце 1855‑го – начале 1856 г. был действительно очень важен, так как предстояла большая работа по сближению позиций двух недавно воевавших друг с другом стран.

Прогрессисты с ужасом думали о том, что будет, когда умрут немногочисленные старики‑либералы, находящиеся рядом с новым императором. Действительность оказалась намного проще – самый достойный государственный деятель, способный возглавить проведение реформы, был от нее отстранен. Киселеву, правда, позволили самому избрать себе преемника, и министром государственных имуществ стал В. А. Шереметев. Однако он вскоре умер, а на одном из ключевых постов государства оказался М. Н. Муравьев, проводивший, как мы увидим, совсем иную политику, нежели Киселев.

 

[43] Рескрипт Назимову содержал, по сути, первую правительственную программу отмены крепостного права. Она предусматривала уничтожение личной зависимости крестьян от помещиков при сохранении всей земли в собственности последних. Для поддержания хозяйства крестьян «и для выполнения их обязанностей перед правительством и помещиком» им должно было быть предоставлено определенное количество земли, за которую они или платят оброк, или отбывают барщину. Со временем крестьяне должны были получить право выкупать свои усадьбы. Полицейская власть в деревне оставалась в руках помещиков.

 

[44] 23 августа 1858 г. Александр II, будучи во Владимире, выразил неудовольствие дворянам по поводу насильственного переселения ими крестьян в Сибирь. Еще строже прозвучала его речь, обращенная к дворянству в Москве. То же самое повторилось в Смоленске, Костроме, Вильно. Двухмесячная поездка императора по России, хотя и не достигла своей главной цели, имела большое значение, поскольку тысячи людей услышали лично от него слова о непреклонной воле императора отменить крепостное право. Рубикон был перейден – обсуждение крестьянского вопроса в губерниях началось. Правда, шло оно достаточно вяло и чаще всего не в том направлении, какого желало правительство, но все же шло.

 

[45] В то же время в конце 1858 г. Александр II приветствовал любые инициативы, выражавшие сочувствие освобождению крестьян. Однако даже при этом условии проявлять такие инициативы оказалось делом далеко не простым, грозившим серьезными неприятностями. В 1858 г московские либералы решили дать обед в поддержку отмены крепостного права и пить за здоровье государя. Генерал‑губернатор Москвы А. А. Закревский, узнав об этом, отправил в столицу донос, в котором выражал опасение, что обед может перерасти в антиправительственную демонстрацию.

Александр II, выяснив обстоятельства дела, немедленно разрешил проведение обеда и поблагодарил московских дворян за сочувствие к великому начинанию. Однако даже это не спасло В. В. Кокорева от неприятностей. Он произнес вдохновенную речь в поддержку освобождения крестьян, в которой, кстати, превозносил императора как инициатора реформы. С этого дня Кокорев надолго попал под негласный надзор полиции, которая не пожелала отличать патриотического воодушевления от оппозиционного протеста.

 

[46] Работа Редакционных комиссий продолжалась и после окончания их официальных ежедневных заседаний. «Собирались мы, – вспоминал П. П. Семенов‑Тян‑Шанский. – у Милютина по вечерам пять или шесть раз в неделю. Приезжали мы к 9 часам вечера и засиживались до 3, 4 и даже 5 часов утра». Уходили собравшиеся от Николая Алексеевича через парк возле Министерства внутренних дел, где уже вовсю заливались соловьи. Милютин, смеясь, говорил, что поют не птицы, а спрятавшиеся в кустах чиновники министерства, которые таким образом выражают сочувствие коллегам‑полуночникам. Названия печатных трудов Редакционных комиссий занимают в библиографическом указателе 12 страниц убористого текста – и все это за полтора года работы.

 

[47] Депутаты губернских дворянских комитетов съезжались в Петербург не одновременно, а как бы в два приема. В августе 1859 г. столица приняла представителей 21 губернского комитета («депутаты первого созыва»), а в феврале 1860 г. – «депутатов второго созыва», то есть представителей оставшихся губерний. В силу различных почвенно‑климатических условий губерний и неодинаковой собственной политической позиции депутаты так и не сумели договориться о совместном выступлении против правительственной программы преобразований.

 

[48] Первая неясность, которая бросается в глаза, когда речь заходит о демократии, – это то, какой, собственно, ее тип имеется в виду. Ведь существует понимание демократии с позиции силы: «Народ всегда прав!», то есть абсолютизирующее правоту большинства по отношению к меньшинству. И существует понимание демократии, базирующееся на общечеловеческих ценностях, с точки зрения которого большинство может быть право далеко не всегда.

На взгляд автора, демократия – это принятие законов, в основу которых положено признание ценности личности, уважения ее прав, а также неукоснительное соблюдение этих законов всеми органами, организациями и частными лицами. Сложности начинаются позднее, когда выясняется, что демократия в чистом, идеальном виде не существует. Ведь защита интересов одного субъекта демократического общества часто (если не всегда) приводит к нарушению каких‑то прав или интересов другого его субъекта.

Значит, речь должна идти о преимущественной защите интересов определенных слоев населения. Каких же именно? Здесь дело не в количественном составе слоев, а в том, какой из них в данный момент ближе к идеалу, выбранному данным обществом. Иными словами, основная трудность заключается в определении идеала для неустойчивых или неопределившихся обществ. В них идеалом зачастую становится то, что не было, нет и не может быть идеалом, или то, о чем его члены имеют смутные, превратные представления.

Чтобы избежать нежелательных последствий политических баталий, нужно, наверное, согласиться с тем, что демократия – это не соло какой‑то одной социальной или политической силы, считающей себя хранительницей демократических сокровищ. Говоря широко, демократия – это и есть общественное согласие, ради которого все цивилизованные политические силы готовы пойти на серьезный компромисс, не выбрасывая при этом, естественно, своих программных установок.

 

[49] В самом начале 1862 г. тверское дворянство обратилось к императору с адресом, в котором, в частности, говорилось: «Осуществление этих реформ невозможно путем правительственных мер... Свободные учреждения, к которым ведут эти реформы, могут выйти только из самого народа, а иначе будут одною только мертвою буквою и поставят общество в еще более натянутое положение. Посему дворянство... ограничивается указанием того пути, на который оно должно вступить для спасения себя и общества. Этот путь есть собрание от всего народа без различия сословий». В результате этого обращения к монарху тринадцать тверских дворянских депутатов были арестованы и пять месяцев провели в Петропавловской крепости. После этого им грозило двухлетнее тюремное заключение, но по ходатайству генерал‑губернатора Петербурга дело ограничилось уже закончившимся предварительным заключением.

 

[50] На заседаниях Редакционных комиссий Н. Милютин и В. Панин схватывались по любому поводу. Так, когда Панин предложил внести в проект реформы, подготовленный комиссиями, вставки из всех законов, касающихся крепостных и не отмененных подготовленным Положением, Милютин, Черкасский и другие члены комиссий возразили, что подобная работа заняла бы не менее полугода. Тогда Панин посетовал, что при Ростовцеве они были бы сговорчивее. Милютин, вспыхнув, возразил, что на предложения, подобные панинскому, члены комиссий никогда не соглашались и не могли согласиться. Чуть позже председатель вообще обвинил Милютина чуть ли не в саботаже, хотя затягивал работу комиссий не и. о. министра внутренних дел, а именно Панин.

 

[51] В селе Бездна Казанской губернии местный житель раскольник Антон Петров (Антон Петрович Сидоров) принялся по‑своему толковать Положение 19 февраля. По его словам выходило, что с 1858 г. крестьяне имели право прекратить работы на помещика и за ними оставалась вся земля за вычетом неудобных мест. Слух о новом прочтении Положения привлек в Бездну около 5 тысяч крестьян из других деревень. Властям пришлось высылать туда две роты Тарутинского полка под командованием графа А. С. Апраксина. На требование выдать Петрова крестьяне ответили отказом, и он был схвачен только после нескольких залпов по плотной толпе селян. По сообщению врача, лечившего раненых, общее число жертв расстрела превысило 350 человек. В том числе был расстрелян и сам Петров.

Тогда же в селах Черногаи и Кандеевка Пензенской губернии начались волнения 10 тысяч крестьян из 26 окрестных сел. И здесь толпа была расстреляна солдатами, в результате чего 9 человек погибло и десятки были ранены. 114 крестьян оказались осужденными на каторгу и поселение в Сибири. Вообще же крестьянские беспорядки в 1861 г угасли довольно быстро. Подошла страдная деревенская пора, да и надежда стать самостоятельными хозяевами заставила крестьян не бунтовать, а обустраивать свое хозяйство в новых условиях.

 

[52] Несмотря на многочисленные утверждения, что крестьянская реформа была проведена исключительно в интересах помещиков, само дворянство видело в ней нарушение своих прав и интересов. Вот несколько откликов провинциальных дворян на реформу. Один из них отмечал: «... первое впечатление на большинство дворян не могло не быть тягостно и грустно... Не все имеют достаточно твердости, чтобы не сожалеть о важных правах, может быть, и не своевременных, но составляющих материальную основу жизни сословия». Другой помещик предвидел, что он будет «висеть на фонаре параллельно и одновременно с петербургскими реформаторами» (последнее его, видимо, несколько утешало). Третий заявлял «... вместе с дарованием крестьянам вольности государь подпишет мне и многим тысячам помещиков смертный приговор. Миллион войска не удержит крестьян от неистовства». Наконец, их четвертый коллега замечал, что «разрушить этот порядок значит приготовить гибель государству».

 

[53] Раздача крестьянам помещичьих и государственных земель не могла разрешить аграрного кризиса, поскольку «прирезка», по подсчетам специалистов, составила бы всего по 0,8 гектара на семью. Российский земельный вопрос заключался не в нехватке земли у крестьян, а в устаревших способах землепользования, экстенсивности крестьянского хозяйства. В данном случае прирезка земли крестьянам привела бы не к расцвету сельского хозяйства, а к сохранению малоэффективных способов земледелия, а значит, и к новому росту трудностей.

 

[54] Автор далеко не разделяет точку зрения тех исследователей, которые утверждают, что подготовка условий возникновения индустриального общества в Европе есть результат аномалии европейского развития. Общие принципы этой аномалии заключаются в наличии феодальной анархии и долговременном конфликте между светскими и религиозными авторитетами. Маневрируя между Церковью и королями, европейские города добились свободы. Лавируя между королями и Церковью, стали независимыми университеты. Ничего подобного в России не существовало. По словам одного из ученых: «Русское общество расколото на Обломова, который не хочет переезжать (на новую квартиру – Л. Л.), и Петра I, который гонит его в шею». Впрочем, ничего подобного европейским порядкам мы не находим в Китае, Византии, странах Африки и в большинстве других регионов мира. Если следовать этой логике, то эллинистические порядки не только не могли возникнуть нигде, кроме Греции, но и не могли быть нигде, кроме нее, восприняты. Это далеко не так. Однако не упомянуть об изложенной точке зрения я не мог.

 

[55] В ходе подготовки судебной реформы в русском обществе отчетливо просматривались три точки зрения на ее основы. Сторонники первой из них считали, что в годы правления Николая I было сделано достаточно для исправления судов а потому необходимо только упорядочить сделанное. Другие говорили о том, что подлинно российское судопроизводство подверглось искажению в XVIII – первой половине XIX в., и задача состоит в том, чтобы восстановить его, не прибегая к заимствованиям теоретических начал европейского правоведения. Наконец, третьи призывали полностью отказаться от наследия прошлого и взять за образец институты, победившие в западных странах.

Первым документом, предварявшим судебную реформу, стал проект устава гражданского судопроизводства, представленный в Государственный Совет главноуправляющим II отделения с.е.и.в. канцелярии Д. Н. Блудовым. По словам одного из оппонентов, Блудов пытался «изыскать средство отвратить злоупотребления, не касаясь источника злоупотребления». Тем не менее Блудов дал мощный толчок работе над проектом реформы, поскольку подал в Государственный Совет еще 14 законопроектов, касающихся различных сторон судопроизводства. В конце 1861 г. по распоряжению императора была создана комиссия, составленная из опытных юристов, во главе которой встал князь П. П. Гагарин. Ее работа получила широкую огласку, во всяком случае, в комиссию пришло почти 450 писем с различными замечаниями и предложениями. В декабре 1863 г. новые судебные уставы были переданы в Государственный Совет, где и рассматривались до ноября 1864 г.

 

[56] Земская реформа начала подготавливаться с 1858 г., когда в Главном комитете по крестьянскому делу были рассмотрены предварительные соображения о новом устройстве уездного управления. Однако эти соображения не были поддержаны комитетом, да и большинство губернаторов остались ими недовольны. В 1859 г. по распоряжению Александра II учреждается комиссия «О хозяйственно‑распорядительном управлении в уезде» под председательством Н. А. Милютина. Несколько позднее этой же комиссии поручили составление проекта преобразования губернского управления. Однако Милютину не довелось закончить работу над проектом, в апреле 1861 г. он был уволен в отставку.

Председателем же комиссии стал новый министр внутренних дел П. А. Валуев. Подготовленный под его руководством проект, а также замечания на него различных министров летом 1863 г. были отправлены в Государственный Совет. Надо отметить, что земская реформа вызывала в бюрократических кругах особо негативную реакцию, а потому обсуждение проекта в Совете затянулось до ноября. Император был вынужден подтолкнуть членов Совета, написав знакомое нам: «Требую, чтобы дело было закончено до января».

 

[57] Учебная система начала преобразовываться при Александре II после доклада министра просвещения А. С. Норова от 5 марта 1856 г. В том же году по указу императора был восстановлен Ученый комитет Министерства народного просвещения, на факультеты университетов стало приниматься неограниченное количество студентов, а в 1857 г последовало разрешение частным лицам открывать пансионы и школы. Было открыто Педагогическое общество, объединившее лучших педагогов своего времени.

Одним из важнейших вопросов университетской реформы стали попытки правительства решить проблему получения высшего образования женщинами. С 1859 г. женщины были допущены в качестве вольнослушательниц к посещению лекции в университетах, но это не удовлетворило их тягу к знаниям. Российские женщины начали уезжать в зарубежные университеты, и к концу 1860‑х гг. только в швейцарских вузах их насчитывалось 108. Обеспокоенное таким поворотом событий правительство в 1872 г. открыло Высшие женские курсы в Москве, а в 1876 г. – Бестужевские в Петербурге. Однако в целом вопрос о женском образовании в царствование Александра II решен не был.

 

[58] Попытаемся развеять внешнее противоречие между тем, что говорилось выше о чиновничестве, как основном и единственном инструменте проведения реформ, и тем, что значительная часть бюрократии тормозила и выхолащивала суть реформ. Дело в том, что бюрократизация всех сторон жизни России сделала необычайно важным личностный момент в проведении преобразований. Министр‑реформатор подталкивал и развивал реформу, министр‑консерватор имел все возможности для того, чтобы придать реформе вид очередного административного выкрутаса.

 

[59] Жизнь А. В. Никитенко (1804 – 1877), профессора Петербургского университета и цензора, была долгой и непростой. Он родился в семье крепостного крестьянина и до 1824 г. числился таковым, пока не был выкуплен на волю при активнейшем участии К. Ф. Рылеева. В 1828 г. Никитенко заканчивает философско‑юридический факультет Петербургского университета, а с 1830 г. становится «помощником профессора» политической экономии в том же университете. Александр Васильевич усердно трудится и на чиновничьем поприще, составляя по заданию высокопоставленных лиц докладные записки, проекты, «особые мнения» и т. п.

Последнее ему удается настолько хорошо, что в середине 1850‑х гг. Никитенко становится первым советником министра народного просвещения, а в 1859 г. – одним из вершителей цензурной политики правительства. Однако к середине 1860‑х гг., когда надо было четко обозначить свою позицию, сторонник общественного компромисса Никитенко оказывается не ко двору и расстается как с университетской, так и с чиновничьей карьерой. Благодарность потомков ему принесли не научные, преподавательские или государственные занятия, а трехтомный дневник и записки, которые он вел ежедневно начиная с 1818 г. и по 1877 г. Мемуары Никитенко являются одним из классических источников для изучения истории России XIX в.

 

[60] Свобода рук на Черном море имела для России не только политическое или стратегическое, но и важнейшее экономическое значение. Известно, что в 1856‑1860 гг. через порты Азовского и Черного морей шло 77,1% всего российского экспорта пшеницы, в среднем по 29,4 миллиона пудов в год. Позже в 1860‑1865 гг. – 85%. В таких условиях нейтрализация Черного моря являлась фактором крайне нежелательным, сковывающим дальнейшее развитие внешней торговли страны.

 

[61] В науке существует устоявшееся мнение, что первым о возможности отмены статей Парижского договора с императором заговорил Горчаков. Во всяком случае в конце жизни, несколько путая хронологию событий, Александр Михайлович утверждал: «В 1871 г. в эпоху франко‑прусской войны никто другой, как именно я подал мысль государю Александру Николаевичу и поддержал затем его решимость смыть пятно, оставшееся на страницах новейшей истории нашего отечества: уничтожить запрет, наложенный на Россию парижским трактатом, запрет строить корабли в портах Черного моря».

 

[62] В своем отношении к Герцену и материалам «Колокола» Александр II не был новатором. Руководя следствием над декабристами, его отец, Николай I, прекрасно понимал, что имеет дело с людьми, тщательно продумавшими свои планы. Поэтому он приказал составить свод показаний дворянских радикалов, касавшихся внутреннего состояния России. В результате получился документ, напоминающий проект правительственной программы. В нем говорилось «... надобно даровать ясные, положительные законы; водворить правосудие учреждением кратчайшего судопроизводства, возвысить нравственное образование духовенства; подкрепить дворянство, упавшее и совершенно разоренное займами в кредитных учреждениях; воскресить торговлю и промышленность незыблемыми уставами; направить просвещение юношества сообразно каждому состоянию; улучшить положение земледельцев, уничтожить унизительную продажу людей...» Многие пункты этой программы Николай I принял к сведению и попытался, в меру своего понимания проблем, провести в жизнь.

 

[63] Памятник 1000‑летию России был построен на действительно народные деньги (за два года на него было собрано 150 тысяч рублей добровольных пожертвований). Памятник представляет собой бронзовый колокол, разделенный на три яруса (православие, самодержавие, народность). На вершине монумента – крест, поддерживаемый ангелом и коленопреклоненной женщиной (изображавшей Россию). Крест стоит на державе – символе русской государственности – вокруг шара‑державы расположены шесть скульптурных групп (шесть периодов русской истории). Всего на памятнике – 109 скульптурных фигур, представляющих деятелей различных эпох и разных социальных слоев, просветители, государи, военачальники и герои, писатели, художники, актеры. Памятник уникален прежде всего тем, что посвящен не какому‑то конкретному событию, а истории страны в целом.

 

[64] Краткая история взаимоотношений России и Польши в XIX в. выглядит следующим образом. Приняв в 1815 г. польскую корону, Александр I даровал полякам конституцию, по которой они получали свой парламент, суд, независимые школы и 80‑тысячную армию. Царь признал католичество государственной религией Польши со всеми правами, которые имело православие в России. Однако поляки продолжали борьбу за национальную независимость, о чем говорят восстания 1830‑1831, 1846 и 1847‑1848 гг. В результате первого из них автономия Польши была упразднена, конституция сменилась Органическим статутом, и край стал составной частью Российской империи. Николай I, с трудом исполнявший роль конституционного монарха, воспользовался мятежом 1830‑1831 гг., чтобы восстановить самодержавную власть над Польшей.

 

[65] По поводу чудесного спасения Александра II в апреле 1866 г. существуют две версии. Согласно первой из них причина неудачи покушения Каракозова заключается в том, что стрелявший был не слишком искушен в обращении с оружием, а потому мог поразить императора только случайно. Вторая версия существует в виде красивого рассказа о том, что монарха от выстрела радикала‑интеллигента спас простой крестьянин, который, находясь в момент покушения рядом с Каракозовым, не растерялся и толкнул убийцу под локоть. Этот счастливый жест и послужил причиной промаха террориста. Звали крестьянина Осип Иванович Комиссаров. Однако со второй версией происшедшего дело обстоит не так просто.

Даже очевидцы печального события не могут однозначно ответить на вопрос, действительно ли толкал Комиссаров покушавшегося. Более того, те, кто утверждает, что толчок, безусловно, имел место, спорят о том, был ли этот жест сознательным или Осип Иванович, отпрянув от человека с револьвером, поскользнулся на замерзшей луже и, инстинктивно взмахнув руками, угодил тому по локтю. Впрочем, для нас с вами более всего в данном случае важен результат: император остался невредим, Каракозова схватили, а Комиссаров...

О! С ним начали происходить чудесные метаморфозы. Выхваченный из толпы, собравшейся на месте покушения, генералом Э. И. Тотлебеном, Осип Иванович был доставлен в Зимний дворец и представлен императору в качестве спасителя отечества. Ко всему прочему оказалось, что Комиссаров родом из Костромской губернии, то есть сама собой выстраивалась знаменательная цепочка от костромича Сусанина, спасшего в 1613 г. первого царя из рода Романовых, к костромичу же Комиссарову (прямо какой‑то местный промысел). После того как Александр II пожаловал своему спасителю потомственное дворянство, ура‑патриотическая волна поднялась до уровня девятого вала. Костромское дворянство нарезало из собственных земель имение новому собрату, который не только стал членом первого сословия, но и переменил имя, превратившись в Иосифа Иоанновича Комиссарова‑Костромского.

Он был принят сначала в военную, а затем в придворную службу, но вдоволь насладиться плодами своего героического поступка ему не пришлось. Трудно сказать, что тому виной: то ли непривычные напитки, которыми потчевали его в лучших домах Петербурга, то ли общее их количество, но спустя год после покушения Каракозова Иосиф Иоаннович скончался от белой горячки. Так и осталось непонятным, был ли его подвиг реальностью или мы имеем дело с очередным мифом, которых в истории (по сугубо политическим соображениям) набралось не так уж мало.

 

[66] Кружок Н. Ишутина образовался в 1863 г. в Москве из представителей студенчества и вольнослушателей различных учебных заведений древней столицы. Он включал в себя 20 человек, ставивших своей целью построение в России социалистического строя. Для достижения указанной цели члены кружка попытались на практике осуществить мечту Веры Павловны, героини романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?», и доказать преимущество свободного коллективного труда над принудительным. Из организации мастерских‑коммун, естественно, ничего не вышло, и тогда в кружке возникает сугубо тайное ядро под названием «Ад», которое и начинает разрабатывать планы насильственного переворота. Именно участникам «Ада» (интересно, как они называли друг друга) приходит в голову мысль о цареубийстве как ускорителе истории страны, а на роль исполнителя Ишутин предлагает своего двоюродного брата Дмитрия Каракозова. Таким образом, слепое эпигонство и попытка претворения в жизнь литературной утопии приводят молодых экстремистов к не менее утопической мысли о возможности изменить ход развития России с помощью убийства монарха. К сожалению, в отличие от героев Чернышевского, деятельность ишутинцев разворачивалась не на бумаге, а в совершенно реальной жизни.

 

[67] «Хождение в народ» принесло радикалам в основном разочарование. Лукашевич и Аитов, например, пытавшиеся вести пропаганду во Владимирской губернии, столкнулись с тем, что крестьяне отнеслись к ним недоверчиво: отказывали в ночлеге, подозревали в воровстве. Лукашевич, проработавший несколько месяцев в плотницкой артели, не заметил в результате своих разговоров с рабочими никакого «шевеления их интеллекта».

В целом же оказалось, что надежды на бунтарский характер крестьянства сильно преувеличены. Даже отчаянным бунтарям‑бакунистам приходилось в основном заниматься разговорами о прелес