А Н Т И Ч Н О Й Э Л И Т О Л О Г И И 2 страница

       И еще один немаловажный момент, на котором нам следовало бы остановиться в заключении к нашему Введению. Для античного человека важнейшей особенностью этического учения было его соответствие с практической жизнью его автора. Так, о Сократе и Христе очень часто говорят, что они придерживались в своей жизни тех нравственных догм, сторонниками которых они являлись по своим убеждениям. То же самое можно сказать и о самом Платоне, хотя Диоген Лаэртский отмечает довольно частые нападки на его аристократическое (т.е. не совсем философское) поведение со стороны представителей кинической философии. Во всяком случае организованная им в садах Академа философское общество было точной копией его духовного мира, а значит - было элитологическим по своей сути. Этот признак сохранился и по сей день, ведь Академия сегодняшнего дня - это своего рода "интеллектуаль-ный заповедник", научное общество закрытого типа, где в идеа ле должен властвовать главный принцип элитарного сознания - реализация личностью своего творческого потенциала.

Однако, трактовка платоновской позиции по элитологической теории не должна исходить из нашего субъективного восприятия этого автора. Еще Г.В.Ф.Гегель, касаясь способа трактовки древних систем философии, строго предостерегал, что современные философы не должны приписывать философам прошлого выводов и утверждений, которых они вовсе не делали и которые даже не приходили их творцам в голову, хотя эти утверждения и можно правильно вывести из мыслей, высказанных в этих системах философии. Гегель советовал излагать исторически: приписывать им лишь то, что нам непосредственно дано как их учение. Поэтому основная трудность адаптации системы взглядов Платона к современных философским понятиям заключается в том, чтобы не выходя по возможности за рамки платоновской мысли, максимально приблизить его видение этой проблемы к собственной теоретической композиции.

В этой работе нас в первую очередь будет интересовать не критика элитологии Платона его последующими апологетами и оппонентами, что само по себе уже является отдельной достаточно интересной темой, а непосредственно сама его элитология, как форма его жизни, как система его взглядов, как способ его мышления, как, наконец, образ мировоззрения всего его сознания, об элитарности которого говорилось уже выше и еще будет говориться впереди.

Вся история развития философии есть по существу история генезиса элитарного философского сознания. Философия, как наука, отсекает все гениальное от всего банального и тривиального, оставляя это значимое в наследие всего человечества. Те,кто пытаются понять, а поняв, и воспринять, это великое наследие обычно и именуются философами. Все великие философы - подлинные авторы философского мышления - являются подлинными носителями элитарного вида общественного сознания. Их сознание действительно дистанцированно от сознания масс, часто их не понимающего и потому нередко и враждебного по отношению к ним. Все философы занимаются персоналистической археологией, т.е. пытаются в своем сознании восстановить образ мышления великих философов прошлого, т.е. проникнуть в сферу их сознания, сделать его своею составной частью. Поэтому проблема сознания великого философа должна быть одной из самых важных, самых главных проблем всей философии. И персонификация сознания Платона может послужить нам ключом в этом глобальном философском искании.

Таким образом, основной нашей задачей является: проследить зарождение идеи избранности в душе Платона, проследить главные фазы ее развития и узнать, чем закончилась у него эта концепция. Философия у Платона была его жизнью, ибо свои теоретические построения он выстрадал всей своей благородной эллинской душой и в конце концов положил за них, может быть, свою жизнь.[1]

Приступая к историческому обзору развития критики и

апологии платоновской элитологии, следует обратить внимание на то, что в данном анализе мы можем выделить как бы два условных периода в развитии этого платоноведческого направления: 1) период, когда "исследование" элитологии Платона шло через развитие самих этих идей в трудах его последователей - многие элитологические идеи Платона были восприняты и про- анализированы, например, в философии Аристотеля, Сенеки, Плотина и т.д. и содержались как бы в скрытой форме (в этом смысле и более поздняя философия Гегеля, Ф.Ницше или Н.Бердяева тоже может рассматриваться нами, как учения содержащие в себе начала критики платоновской элитологии) и 2) период, когда появляются первые исследования, уже напрямую изучающие данную проблему. При беглом обзоре всей этой литературы бросается в глаза не равноценность самих источников этих двух периодов, что, несомненно, усложняет исследование данного вопроса и ставит его в один ряд с основными глобальными проблемами платоновской философии.

Главная опасность, которая подстерегает элитолога на этом пути, заключается в том, что исследование элитологической идеи может превратиться у него в историю развития платоновской мысли вообще. Подобное недоразумение крайне нежелательно для нас, поскольку при этом теряется то, ради чего, собственно говоря, и предпринимается сама эта работа. Трудность,связанная с выделением из постплатоновского платонизма элитологического их компонента, является, пожалуй, главным препятствием современной элитологической мысли, чей понятийный аппарат еще не устоялся и может вследствие этого приводить к подобного рода ошибкам.

       Еще одна трудность содержится в существующем противоречии между устной и письменной традицией платоновской элитарной философии. Проблема эзотерической и экзотерической элитологии сопряжена с политической идеологией того времени, с противостоянием аристократии и демократии в греческих полисах. Влияние этого прессинга на философские умы возрастало по мере усиления этого политического противостояния. Поэтому многие элитологические и особенно элитаристские идеи Платон был вынужден маскировать под абстрактные философские рассуждения, доступные лишь избранным, т.е. элите.[2] Вследствие этого, мы должны учитывать и эту особенность платоновского наследия, а именно то, что его философия говорит об избранном для самих избранных...

 

 

ГЛАВА II

АНТИЧНАЯ ТРАДИЦИЯ ЭЛИТОЛОГИЧЕСКОГО ПЛАТОНИЗМА

 

Критика и апология Платона столь же древние, как и сама эта философская система. Первым, кто бросил критический взгляд на труды юного Аристокла Кодридского, был его легендарный учитель Сократ. Говорят, утверждает Диоген Лаэртский, послушав, как Платон читал "Лисия", Сократ воскликнул: "Клянусь Гераклом! Сколько же навыдумывал на меня этот юнец!" - ибо Платон написал много того, чего Сократ вовсе не говорил" (III,35). По другой версии, Сократ, прочитав диалог Платона "Лисид", сказал о его авторе: "Этот юноша ведет меня как хочет, сколько хочет и к кому хочет" (Анонимные пролегомены к платоновской философии, I,3).

В принципе, и сам Платон мог сказать то же самое и о своих многочисленных комментаторах. Да и знаменитые слова апостола Павла к Ефесянам (4:20) - "Но вы не так познали Христа" - иллюстрируют нам всю сложность посмертной герменевтической интерпретации наследия Гения. Что до Сократа, то он (по словам того же Диогена Лаэртского) выступил и с пророческой апологией Платона: "...Сократу однажды приснился сон, будто он держал на коленях лебеденка, а тот вдруг покрылся перьями и взлетел с дивным криком: а на следующий день он встретил Платона и сказал, что это и есть его лебедь." (III,5) Двадцатилетний Платон после этой случайной встречи с Сократом публично сжигает все свои драматургические произведения и становится его учеником.

Существует легенда, что перед смертью Платон видел во сне, будто он превращается в лебедя и, перелетая с дерева на дерево, доставлял множество хлопот птицеловам, которые не могли его поймать. Ученик Сократа Симмий истолковал этот сон как посмертную судьбу Платона - все будут пытаться понять его философское наследие, но никто не сможет, и каждый станет толковать его по-своему (Анонимные пролегомены к платоновской философии, I,1).

Оценка современников личности Платона представляет для нас собенно ценным материалом, поскольку это мнение людей, лично знавших первого афинского академика. И если Сократ мог лишь догадываться о том, в кого превратится его смелый на фантазию ученик, то Антисфен, Диоген, Аристотель и К о его знали уже как главу созданной им школы. Их мение - мнение очевидца, менталитет которого был более всего близок к Платону, чем сознание последующих поколений и веков. Обратимся по этому поводу к первоисточникам и по крупицам восстановим "общественное" мнение о Платоне его современников.

В основном позиция киников состоит из их критики платоновского этического аристократизма. Оценивая действия Платона через "дыру" старого плаща Сократа и измеряя его ум босыми ногами его учителя, киники были, пожалуй, единственной и...бесполезной оппозицией академической философии в Афинах того времени. В этом нас убеждают многочисленные нападки киников, в основном этического характера, зафиксированные на страницах античной истории философии. По их направленности можно судить о той славе и уважению, каким пользовался их оппонент в своем родном полисе. Впрочем, аристократическое происхождение Платона могло и не иметь решающего значения в упрочении этого престижа. Но, выражаясь словами С.-А.Базара ("одни личные заслуги дают право на возвышение"),[3] можно сказать, что к знатности своего родового происхождения Платон добавил еще и славу великого философа. Но киники видели в Платоне не столько представителя духовной аристократии, сколько одного из представителей элиты крови, "незаконно" вторгшегося в их сферу - философию, ибо только в бедности человек начинает заниматься философией ("бедность сама пролагает путь к философии", - заявит как-то сам основатель кинизма Диоген Синопский).

И действительно, "знатное происхождение, славу и прочее подобное" они высмеивали, "обзывая все это прикрасами порока" (Диоген Лаэртский,VI.72). Впрочем, эта позиция из-за существующего противоречия не может быть нами до конца уяснена. Так в одном случае Диоген Киник утверждает, что добродетельные люди являются подобием богов, в другом, - выражает скептицизм по поводу лиц (пусть даже и ничтожных), которые были формально посвящены в тайные мистерии (Там же, ср.: VI, 51 и VI,39).

Приведем несколько случаев, взятых нами из истории философии Диогена Лаэртского, которые с предельной ясностью характеризуют отношение кинизма к философии избранности Платона и его поведению в демократическом обществе.

Антисфен "узнав однажды, что Платон дурно откликается о нем, сказал: "Это удел царей: делать хорошее и слышать дурное" (VI,3). "Над Платоном он издевался за его гордость. Увидев однажды в процессии породистого коня, он сказал Платону: "По-моему, и из тебя вышел бы знатный конь!" - дело в том, - поясняет Диоген Лаэртский, - что Платон постоянно нахваливал коней. Однажды, когда Платон был болен, Антисфен, зайдя к нему, заметил лохань с его рвотой и сказал: "Желчь я в ней вижу, а гордыни не вижу" (VI,7).

Надо сказать, что и Платон тоже достаточно язвительно отзывался о кинизме: так Диогена он, например, называл безумствующим Сократом" (VI,54). В Платоне киникам не нравилась его академичность(может быть, именно с этого момента и пошло тождество академизма и аристократизма), а Платону претил цинизм этого аскетизма. Антисфен написал даже против Платона диалог под названием "Сафон", и с тех пор, как свидетельствует Диоген Лаэртский, "они держались друг с другом как чужие" (III,35).

Сложны были отношения Платона и с другим учеником Сократа Ксенофонтом. Последний всего лишь раз упомянул имя Платона в своих произведениях. Сам же Платон не сделал даже и этого...[4]

Исследователями неоднократно отмечается открытый антагонизм Платона и Демокрита. Хотя они были современниками, но Платон ни разу не упоминает в своих произведениях это имя. Более того, Аристоксен ученик Аристотеля в своих "Исторических записках" сообщает, что "Платон хотел сжечь все сочинения Демокрита, какие только мог собрать, но пифагорейцы Амикл и Клиний помещали ему, указав, что это бесполезно: книги его уже у многих на руках. И неудивительно: ведь Платон, упоминая почти всех древних философов, Демокрита  не упоминает нигде, даже там, где надо было бы возражать ему; ясно, что он понимал: спорить ему предстояло с лучшим из философов" (Диоген Лаэртский.IX,40). Неизвестно, правда, к какому периоду жизни Платона относится это сообщение Аристоксена. По упомянутым пифагорейцам из Тарента мы можем предположить, что этот философский "экстремизм" Платона относится к юным его годам.

Единственной точкой соприкосновения, какую мы можем только отыскать в философских системах этих двух антагонистов, по нашему мнению, является именно элитология, а точнее " этика духовного совершенства ". По моему мнению, Демокрит выступил здесь промежуточной ступенью, связующим звеном, между Протагором и Платоном. "Связь" эта выражалась в том, что Платон занял более высокую этическую позицию по сравнению с двумя его предшественниками. Так возражая "антропометризму" Протагора (что "человек есть мера всех вещей") и "элитоантропометризму" Демокрита (что "мерой всего, что существует, является человек, но не всякий, а лишь мудрец"), Платон противопоставляет им свой "теометризм" - высший гносеологический принцип платоновской философии: "Бог есть мера вещей" или, иначе: "Сущее есть мера всего существующего". Но так как Божия мера должна стать иммаентной принципам человеческого знания, то она должна быть особенным образом соотнесена с антропологическим началом. Платон лишь предложил это соотнесение, но не осуществил его.¹

С этой точки зрения становится ясно, почему Платон хотел уничтожить произведения Демокрита: тот слишком близко подошел к платоновской элитологии - "изюминки" всей его философии, и Платон посчитал за благо для себя обойти его стороной, совсем умолчав о его существовании.[5]  С другой стороны, желая не подражать Демокриту и заниматься откровенным плагиатом, Платон идет дальше него и поистине реабилитирует себя, создав систему, ставшую базовой для христианской теологии.

Первым, кто предпринял попытку осмыслить и развить элитологию Платона, был его гениальный ученик Аристотель из Стагиры (383-322 до н.э.).Об элитологии Аристотеля мы будем еще достаточно подробно говорить во второй части настоящего исследования. Сейчас же отметим лишь то, что его собственная концепция неразрывно связана с платоновским элитологическим наследием и не может рассматриваться в отрыве от нее. Основные элитологические идеи Аристотелем были развиты в таких книгах, как "Политика" (социальная элитология) и "Риторика", "Никомахова этика", "Большая этика" (антропологическая элитология). Так же,как и Платона, Аристотеля интересует тот же круг проблем, связанных с концепцией элитарного человека, природной политического аристократизма и критики демократии.[6]

В "Политике"(II,II,10; II,III,1-13; II,IV,1-4) Арстотель анализирует отдельные элитологические моменты "Государства" и "Законов" Платона, критически переосмысливая его положения на этот счет.

Поразительные параллели мы находим в мыслях апостола Павла и Луция Аннея Сенеки (ок.4 до н.э., Кордова - 65,Рим). Помимо удивительного сходства в биографиях этих двух мыслителей, они имеют еще много общего и в своем философствовании на заданную нами тему. Создается даже впечатление, что это один и тот же человек, вошедший в историю под разными именами. В области элитологии это сходство бросается особенно в глаза. Основу своей элитологии Сенека сформулировал в знаменитом трактате "О счастливой жизни", где чувствуется несомненное влияние элитаризских идей Платона. "Все люди хотят жить счастливо, - утверждает стоик,-...но они смутно представляют себе, в чем заключается счастливая жизнь. А достигнуть последней в высшей степени трудно".[7]

Всего на нескольких страницах этого удивительного для Рима I века нашей эры произведения в необычайно сжатом виде Сенека с потрясающей гениальностью формулирует основные принципы своей элитологии, так же, как и Платон, в значительной степени рефлексируя в этой области общественного знания: "Главная наша задача должна заключаться в том, - пишет он, - чтобы мы не следовали, подобно скоту, за вожаками стада, чтобы мы шли не туда, куда идут другие, а туда, куда повелевает долг. Величайшие беды причиняет нам то, что мы сообразуемся с молвой, и, признавая самыми правильными те воззрения, которые встречают большое сочувствие и находят много -последователей, живем не так, как этого требует разум, а так, как живут другие." [8] Если вспомнить, что все это писалось во времена деспотического кривляния Калигулы и Нерона, то подобные признания были самым настоящим вызовом социальной верхушке римского общества.

       Сенека достаточно ясно осознает ту психологическую дистанцию, которая существует между ним и массой: "Я прилагал всяческие старания к тому, - признается он, - чтобы выделиться из толпы и прославиться каким-нибудь талантом".[9] И далее им со всей элитаризской прямотой утверждалось: " Развитие человечества не находится еще в столь блестящем состоянии, чтобы истина была доступна большинству. Одобрение толпы - доказательство полной несостоятельности. Предметом нашего исследования должен быть вопрос о том, какой образ действий наиболее достоин человека, а не о том, какой чаще всего встречается; о том, что делает нас способными к обладанию вечным счастьем, а не о том, что одобряется чернью, этой наихудшей истолковательницей истины. К черни же я отношу не только простонародье, но и венценосцев. Я не смотрю на цвет одежд, в которые облекаются люди. При оценке человека я не верю глазам: у меня есть лучше, более верное мерило для того, чтобы отличить истину от лжи. О духовном достоинстве должен судить дух ".[10]

Весь платонизм пронизывают две сугубо элитологических понятия - категории "совершенства" и "иерархии", прежде всего, иерархии знания, как идеального бытия (Плотин, Порфирий, Ямвлих, Прокл и, разумеется, Дионисий Ареопагит).[11] Среди платоников постоянно шел процесс сакрализации образа Платона. Все они подчеркивали божественный статус Учителя(Апулей, "Платон и его учение",3) и пытались доказать превосходство его учения над всеми остальными философскими направлениями ("Анонимные пролегомены к платоновской философии",7). Процесс сакрализации завершает Нумений из Апамеи (вторая половина II века), сравнивший Платона с Моисеем, говорившим по-аттически.[12]

       Достаточно здесь упомянуть тот факт, что платоники I-II вв. н.э. (Альбин, Апулей, Алкиной) признают, что "платоник в конечном счете занят созерцанием божества и стремится достичь приобщения к высшему интеллекту".[13] На первое место выходит проблема иерархии знаний с целой системой сакрализованных текстов, содержащих в себе божественную премудрость Платона.

Так Апулей в книге " Платон и его учение "[14]  пишет о том, что Платон "в поисках наиболее совершенного учения, обратился к пифагорейскому. Он усмотрел в нем создание ума тонкого и высокого, но все же ему хотелось, чтобы существо вещей было воспроизведено точнее и чище" (I,3). Далее Апулей выделяет и уделяет большое внимание платоновской проблеме "совершенства": "Совершенен же человек тогда, когда душа и тело соединяются равномерно, подходят и соответствуют друг другу" (I,18); "Платон описывает три вида дарований, одно из них он называет превосходным и выдающимся, другое - ничтожным и прескверным, а третье, равномерно сочетающее в себе оба первых, - средним" (II,3). Комментируя Платона, Апулей отмечает, что он постоянно, применяя психологический принцип, подразделяет людей на два типа: на благородных, наделенных добродетелью ("человека божественного, спокойного и счастливого") и на неблагородных, "в полном смысле отвратительных", у которых оная отсутствует или представлена не полностью (II,8). Он выделяет слова Платона о том, что "добродетели души суть блага божественные и простые" (II,1), она, "по словам Платона, есть наилучшим и благороднейшим образом оформленное состояние ума" (II,5), поэтому "одни добродетели - совершенны, другие - несовершенны; несовершенны как те, что во всем исходят из одной только природной доброты, так и те, что ведомы только наставлениями, а наставляемы единым разумением; а совершенными назовем те, что вмещают и то и другое" (II,6).

Далее Апулей анализирует чисто элитологическую тему платоновской философии - наихудший и наилучший тип человека. Большинство, в трактовке Апулея люди которые частично сочетают в себе оба эти типа. Но самых лучших и самых худших на свете мало, и все они наперечет (II,19). "Платон говорит, - продолжает далее Апулей, - что совершенным мудрецом может быть только тот, кто превосходит других одаренностью, кто совершенен в искусствах и во многом опытен, причем это в нем - еще с детства: он всегда поступает и говорит достойно, его душевные порывы - чисты и сильны, его душа свободна... Кто в этом продвинут, кто уверенно и спокойно идет по пути добродетели, в ком есть прочная жизненная основа, - тот вдруг оказывается совершенным. Это означает, что он внезапно досягает крайних пределов прошедшего и будущего века и в каком-то смысле оказывается вне времени... Платон говорит, что мудрец, доверившийся своей совести, сохранит спокойствие и уверенность в течение всей своей жизни, поскольку все, случающееся с ним, он возведет к лучшим причинам" (II,20). Цель мудрости - "возвыситься до божественного достоинства, и назначение мудреца в том, чтобы достичь божественной действительности, соревнуя ей в жизни. Это действительно может стать его уделом, если он станет мужем, достигшим совершенной праведности, благочестия и благоразумия... все считают блаженным того, у кого довольно разного рода благ и кто опытен в том, как должным образом избегать пороков" (II,23).

Примерно такую же тональность анализа платоновской философии избранности мы находим и у Альбина в его " Введении к диалогам Платона ", и у Алкиноя в "Учебнике платоновской философии", и у Олимпиодора в "Жизни Платона", и, разумеется, у Диогена Даэртского в его знаменитом "учебнике" по истории античной философии.

Что касается последнего, то главный принцип его книги был построен на отборе самой ценной информации из известных учений знаменитых философов. Сама эта формула уже несет глубокий элитологический  смысл и название книги Диогена лишь отражает и подчеркивает ее. В отличии от других последователей платоновской элитологии, элитология Диогена носит биографический (персоналистически-описательный) характер.

       Книга о "знаменитых философов" утверждает, что сама эта "знаменитость" выступает здесь в качестве одного из критериев элитности, который позволяет отобрать наиболее значимую для читателя информацию о философии, от чего и сама философия становится пропитанной элитностью знанием. Все, кого Диоген упоминает в своем труде, автоматически зачисляются в философскую элиту, "поскольку они, - как утверждает сам Диоген, - стяжали известность" (Диоген Лаэртский,II, 144). По такому же принципу будут работать и все другие "биографы" науки - Плутарх, Светоний, Вазари и др. Перед нами фактически одна из форм персонализма, а точнее, персонализм элитологический, раскрывающий проблему личности через анализ природы гениальности выдающегося человека. Достоинство отдельно взятой личности - предмет его исследования. И он руководствуется в ней теорией "божественности", которая была заложена еще самим Платоном.

Диоген последовательно проводит мысль о божественном происхождении Платона, о том, что вся его жизнь находилась под неусыпным покровительством божества (Аполлона). Более того, Диоген придерживается версии о беспорочном зачатии Платона Периктионой от самого Аполлона (III,2). Спустя некоторое время, сыном Амона и Олимпии объявит себя и Александр Македонский, а затем по прошествии трех столетий аналогичный случай произойдет и в Иудеи... Идея избранности устремляется от земли к небесам, ибо не находит в земных условиях адекватного объяснения своему феномену. Платон - сын Аполлона и этим легко объясняется его философский гений. Рационального объяснения этому нет и по сей день. Платон действительно предстает перед нами в образе сверхчеловека, переоценивающего все античные ценности. По Диогену, Платон избранный среди избранных. Он принадлежит к "элите элит" - ему одному в своей "Истории" Диоген отводит целую книгу. И этим автор подчеркивает особую значимость его философии в судьбе античной культуры.

Необходимо сказать несколько слов (лишь обратить наше внимание) и на присутствие элемента платоновской элитологии в философии Плотина, Порфирия и Прокла. Так, например, Плотин обосновывает свой идеализм через учение о различных типах людей ("Обыденный" или "низменный" человек и "возвышен-ный"), которое, безусловно,перекликается с аналогичными воззрениями Платона. Именно "возвышенный" человек подымается у него от низменного состояния существования к более высшему духовному бытию и видит то, чего не может видеть "низ-менный человек", отягощенный страстями чувственного мира.[15] О восхождении к совершенству писали также Порфирий, Ямблих, Прокл, Августин и многие другие античные и средневековые авторы в философском наследии,которых мы вынуждены будем признать то в явной, то в скрытой форме присутствие различных элементов платоновской элитологии.

В заключении хотелось бы отметить еще об одной особенности античной элитологии. Уже в то время стали выявляться и оформляться две тенденции в развитии самой элитологии - «элитаризм» (как аристократическая идеология) и «элитизм» (как более умеренное, в отдельных случаях даже «продемократическое" направление). Так, если платоно-аристотелевский круг элитологии представляет собой аристократический элитаризм, как система идеологически оправдывающая господство элиты (Ф.Ницше, В.Парето, Г.Моска и др.), то Демокрит является предтечей продемократического крыла, изучающего это явление общественной жизни, и его последователями могут считаться такие элитологи, как К.Мангейм, Г.Д.Лассуэлл и др.

 

 

ГЛАВА III

ЭЛИТОПЛАТОНИЗМ ЭПОХИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

 

В прошлом неоднократно уже отмечалась близость Платона и христианства. На этой проблеме необходимо обратить особое внимание ибо связь платоновской элитологии с элитологическими постулатами христианства оказало заметное влияние на развитие философской и элитологической мысли последующих эпох. И многие важные проблемы, с которыми элитология сталкивается при изучении этого материала, в значительной мере обусловлены именно этим обстоятельством.

"Нет никого, кто бы к нам, христианам, был ближе платоников", - писал в своем трактате " О граде божием " (VIII,5) Блаженный Августин. Близки платоники в первую очередь тем, что поклонялись тому самому "неведомому Богу", о котором проповедовал эллинам в Афинах апостол Павел (Деяния Апостолов, 17:23). По мнению А.Н.Гилярова, если Сократа можно сравнить с Христом, то учение Платона с большим правом с учением апостольским. Нет сомнения, что сходство между Платоном и апостольским учением часто только внешнее; тем не менее первое в некоторых частях настолько близко к последнему, что платонизм был усвоен древними Отцами Церкви и отразился на образовании философской стороны христианской догматики.[16]

Рядом ученых (К.Г.Юнг) отмечается психологическая близость Платона и Христа, а именно то, что они выражают своими символами вещи, для которых еще не существует словесного понятия.[17] Иными словами, они являются творцами нового общественного сознания и языка. Есть, впрочем, и другая точка зрения. Мнение философов позднего эллинизма утверждавших, что христиане в силу своего "варварского ума" неправильно, "плохо" поняли и исказили учение Платона. В этом плане они мыслились ими как лжеплатоники или как платоники-варвары, варваризировавшие это академическое учение. Именно с точки зрения платоновского идеализма Цельс и опровергает христианство. И добавим, что "опровергает" его именно в элитологической его части.

Внутреннее родство Савла из Тарса и Аристокла из Афин не только в общности разрабатываемых ими тем, но даже и в терминологии, которая бросается в глаза при первом же чтении их текстов. Уже одно то, что ближайшему сподвижнику Павла Дионисию Ареопагиту приписывается именно произведение неоплатонической школы, может служить косвенным намеком на "изучение" апостолом философского наследия Платона.

Хотя Павел критически настроен к  "внешней философии", но Платон для него интимно близкий к его духу мыслитель. Бросается в глаза сходство их позиций по вопросу "совершенства" (1 Коринф.,2:6-8; Ефес.,4:13; Рим.,11:5,7...), проповеди "сверхчеловека" (Колос.,3:9-10), находятся многочисленные параллели в разработке идеи "человека массы" и "человека элиты", наконец, самой доктрины "избранности", которая решается Павлом именно в духе и букве платоновской доктрины. Ближайшие единомышленники и последователи Павла Бл.Августин и Ареопагит прочно усвоили эту традицию и уже прямо использовали идеи "внешнего философа" для обоснования догматического учения христианства.