Автор: Л.П.Репина.
Содержание
Введение
I. Гендер, разделение труда и контроль над собственностью.
II. Проблема приватного и публичного в гендерной истории.
III. Гендерные отношения и гендерная идеология.
IV. Гендерные представления и гендерная идентичность
V. Гендерный статус и проблема периодизации
· VI."Гендерная история мужчин"
ВВЕДЕНИЕ
Гендерная история как часть нового междисциплинарного научного направления – гендерных исследований женщин — сформировалась на Западе в конце 1970-х — начале 1980-х годов. Еще в 60-е годы, когда в рамках бурно развивавшегося женского движения новый импульс получило стремление придать феминистскому сознанию собственную историческую ретроспективу, многие молодые историки стран Западной Европы и Америки, подобно другим гуманитариям и обществоведам, избравшим объектом своих изысканий женщину, стали заниматься историей женщин, обоснованно полагая, что изучение прошлого, как и анализ современности, должно опираться на информацию, касающуюся обоих полов. Сначала их исследования, призванные восстановить справедливость в отношении "забытых" предшествовавшей историографией женщин, воспринимались научным сообществом скептически, причем не только историками-традиционалистами, но и многими социальными историками, не признававшими за различиями пола определяющего статуса, аналогичного таким ключевым инструментам социальной детерминации, как класс или раса. Но этот гиперкритицизм лишь подливал масло в огонь борьбы против "мужского шовинизма" и стимулировал развитие "женской истории", причем особенно в ее радикально-феминистской форме.
Однако параллельно с этим шел активный теоретический поиск и процесс "академизации феминизма", который постепенно привел к прочной институционализации нового направления в общественных и гуманитарных науках. Поворот в общественном и профессиональном сознании, который произошел во второй половине 70-х годов, снял множество преград субъективного толка. К началу 1980-х высшие учебные заведения западных стран, включившие в свои программы курсы женской истории, насчитывались уже сотнями, а многие десятки из них предоставляли студентам возможность специализироваться в этой области.
За последние четверть века история женщин пережила невероятный бум. Сегодня публикации по этой тематике имеют свою постоянную рубрику уже в десятках научных журналов, ежегодно выходит в свет множество исследований по всем периодам и регионам, а также обобщающие работы разного уровня, освещающие практически все вопросы, имеющие отношение к жизни женщин прошедших эпох. Библиографию по этому вопросу можно найти в моей статье "История женщин сегодня" (1). Историки анализируют судьбы женщин прошлого и исторический опыт отдельных общностей и социальных групп, соотнося эти индивидуальные и групповые истории женщин с общественными сдвигами в экономике, политике, идеологии, культуре. Со временем ставятся все новые проблемы, разрабатываются специфические категории и понятия. Разработка проблематики, методологии и концептуального аппарата "истории женщин" осуществляется благодаря широкому междисциплинарному сотрудничеству представительниц всех социально-гуманитарных наук, теоретиков и практиков феминистского движения.
До середины 70-х годов господствовала установка — "восстановить историческое существование женщин", написать особую "женскую историю". Приверженцам этого направления удалось раскрыть многие неизвестные страницы истории женщин самых разных эпох и народов, но такой описательный подход очень скоро обнаружил свою ограниченность: он мог привести к созданию так называемой "her-story" ("ее истории"), обреченной в лучшем случае на параллельное существование с той, по существу дискриминировавшей женщин, историографией, которую феминистки небезосновательно называли "his-story" ("его-историей"). Но в отсутствие последовательной ориентации на совмещение двух версий истории в единую интерпретацию, необходимых для этого теоретических схем и специальной исследовательской программы, возникали новые барьеры, которые лишь усугубляли изолированное положение "женской истории".
Представительницы второго направления, которое выдвинулось на первый план в середине 1970-х годов, стремились объяснить наличие конфликтующих интересов и альтернативного жизненного опыта женщин разных социальных категорий, опираясь на феминистские теории неомарксистского толка, которые вводили в традиционный классовый анализ фактор различия полов и определяли статус исторического лица как специфическую комбинацию индивидуальных, половых, семейно-групповых и классовых характеристик (2). Для представительниц этого направления способ производства и отношения собственности остаются базовой детерминантой неравенства между полами, но реализуется она через определенным образом организованную систему прокреации и социализации поколений в той или иной исторической форме семьи, которая сама представлена рядом социально-дифференцированных структурных элементов, отражающих классовые или сословно-групповые различия.
На рубеже 70-х и 80-х годов обновление феминистской теории, расширение методологической базы междисциплинарных исследований, создание новых комплексных объяснительных моделей не замедлило сказаться и на облике "женской истории". Это касалось, в первую очередь, самого переопределения понятий "мужского" и "женского". В 80-е годы ключевой категорией анализа становится "гендер", призванный исключить биологический и психологический детерминизм, который постулировал неизменность условий бинарной оппозиции мужского и женского начал, сводя процесс формирования и воспроизведения половой идентичности к индивидуальному семейному опыту субъекта и абстрагируясь от его структурных ограничителей и исторической специфики. Поскольку гендерный статус, гендерная иерархия и модели поведения задаются не природой, а предписываются институтами социального контроля и культурными традициями, гендерная принадлежность оказывается встроенной в структуру всех общественных институтов, а воспроизводство гендерного сознания на уровне индивида поддерживает сложившуюся систему отношений господства/подчинения во всех сферах. В этом контексте гендерный статус выступает как один из конституирующих элементов социальной иерархии и системы распределения власти, престижа и собственности, наряду с расовой, этнической и классовой принадлежностью.
Интегративный потенциал гендерных исследований не мог не привлечь тех представительниц "женской истории", которые стремились не только "вернуть истории оба пола", но и восстановить целостность социальной истории — таких, как Н.Дэвис, М.Перро, Дж.Скотт, Л.Николсон, Л.Тилли, Дж.Беннет и др. Гендерный подход быстро завоевал множество активных сторонников и "сочувствующих" в среде социальных историков и историков культуры. Так, в результате пересмотра концептуального аппарата и методологических принципов "истории женщин" родилась гендерная история, в которой центральным предметом исследования становится уже не история женщин, а история гендерных отношений.
Гендерные историки исходят из представления о комплексной социокультурной детерминации различий и иерархии полов и анализируют их функционирование и воспроизводство в макроисторическом контексте. При этом неизбежно видоизменяется общая концепция социально-исторического развития, поскольку она должна включать в себя и динамику гендерных отношений. Реализация тех возможностей, которые открывал гендерный анализ, была бы невозможна без его адаптации с учетом специфики исторических методов исследования и генерализации, без тонкой "притирки" нового инструментария к неподатливому материалу исторических источников, что потребовало от историков самостоятельной теоретической работы.
Основные методологические положения гендерной истории в обновленном варианте были сформулированы Джоан Скотт в программной статье "Гендер – полезная категория исторического анализа" (3). Как известно, различие между женскими и гендерными исследованиями определяется содержанием ключевых понятий "пол" и "гендер". В трактовке Дж. Скотт гендерная модель исторического анализа состоит из четырех взаимосвязанных и несводимых друг к другу комплексов. Это, во-первых, комплекс культурных символов, которые вызывают в членах сообщества, принадлежащих к данной культурной традиции, множественные и зачастую противоречивые образы. Вторая составляющая — это те нормативные утверждения, которые определяют спектр возможных интерпретаций имеющихся символов и находят выражение в религиозных, педагогических, научных, правовых и политических доктринах. В-третьих — это социальные институты и организации, в которые входят не только система родства, семья и домохозяйство, но и рынок рабочей силы, система образования и государственное устройство. И, наконец, четвертый конституирующий элемент — самоидентификация личности. Иными словами, выстраивается уникальная синтетическая модель, в фундамент которой закладываются характеристики всех возможных измерений социума: системно-структурное, социокультурное, индивидуально-личностное. Предполагаемое развертывание этой модели во временной длительности реконструирует историческую динамику в гендерной перспективе. Именно с этим плодотворным подходом связаны надежды на будущее гендерной истории. Но от создания модели до эффективного осуществления ее интегративного потенциала в практике конкретно-исторического исследования — долгий и трудный путь.
Введение в научный оборот новой концепции не только оживило дискуссию по методологическим проблемам истории женщин, но и выявило в ней самые "горячие" зоны. Особую остроту приобрел вопрос о соотношении между понятиями класса и пола, между социальной и гендерной иерархией, между социальной и гендерной мифологией и, соответственно, между социальной и гендерной историей. Решения фундаментальных проблем гендерно-исторического анализа требовали прежде всего практические потребности уже далеко продвинувшихся конкретных исследований, которые показали, с одной стороны, многообразную роль женщин в экономических, политических, интеллектуальных процессах, с другой — противоречивое воздействие этих процессов на их жизнь, на реальные и символические гендерные отношения, а также выявили существенную дифференцированность индивидуального и коллективного опыта, проистекающую из взаимопересечения классовых и гендерных перегородок, социальных, этнических, конфессиональных и половых размежеваний. Гендерный анализ не просто добавил новое измерение и позволил преодолеть некоторые ограничения классического социального анализа, но по существу внес неоценимый вклад в то преобразование целостной картины прошлого, которое составляет сегодня сверхзадачу обновленной социокультурной истории.
В тематике гендерной истории отчетливо выделяются ключевые для ее объяснительной стратегии узлы. Каждый из них соответствует определенной сфере жизнедеятельности людей прошлых эпох, роль индивидов в которой зависит от их гендерной принадлежности: "семья", "труд в домашнем хозяйстве" и "работа в общественном производстве", "право" и "политика", "религия", "образование", "культура" и др. В центре внимания оказываются важнейшие институты социального контроля, которые регулируют неравное распределение материальных и духовных благ, власти и престижа в историческом социуме, обеспечивая, таким образом, воспроизводство социального порядка, основанного на гендерных различиях. Особое место занимает анализ опосредующей роли гендерных представлений в межличностном взаимодействии, выявление их исторического характера и возможной динамики. Специфический ракурс и категориальный аппарат исследований определяется соответствующим пониманием природы того объекта, с которым приходится иметь дело историку, и возможной глубины познания исторической реальности.
Именно эта ориентация на преодоление гендерно-исторической автономии и пристрастие к комплексным исследованиям самого высокого уровня характеризует новое направление, которое можно было бы условно назвать моделью "женской истории" четвертого поколения, если бы в этой версии она вообще не переставала быть просто историей женщин. На самом деле траектория движения историографии фиксирует иные вехи: от якобы бесполой, универсальной по форме, но по существу игнорирующей женщин истории к ее зеркальному отражению в лице "однополой", "женской истории" и от последней — к действительно общей истории гендерных отношений и представлений, а еще точнее к обновленной и обогащенной социальной истории, которая стремится расширить понимание социального и свое предметное поле, включив в него все сферы межличностных отношений — как публичные, так и приватные. По существу, речь идет о новой исторической субдисциплине с исключительно амбициозной задачей — переписать всю историю как историю гендерных отношений, покончив разом и с вековым "мужским шовинизмом" всеобщей истории, и с затянувшимся сектантством "женской истории".
Критический момент, которому предстоит определить будущее гендерной истории, состоит в решении проблемы ее сближения и "воссоединения" с другими историческими дисциплинами, а говоря иначе — определения ее места в новом историческом синтезе. Признаки продвижения к позитивному решению этого вопроса проявляются, в частности, в том, что главные узлы проблематики гендерной истории возникают именно в точках пересечения возможных путей интеграции истории женщин в пространство всеобщей истории. Такие перспективы отчетливо просматриваются в истории материальной культуры и повседневности, а в последнее десятилетие — в истории частной жизни. Внимание историков привлекают гендерно-дифференцированные пространственные характеристики и ритмы жизнедеятельности, вещный мир и социальная среда, специфика мужских и женских коммуникативных сетей, магические черты "женской субкультуры", "мужская идеология". В фокусе истории частной жизни оказывается эмоциально-духовная жизнь индивида, отношения с родными и близкими в семье и вне ее, женщина как субъект деятельности и объект контроля со стороны семейно-родственной группы, формальных и неформальных сообществ, социальных институтов и властных структур разного уровня.
I. ГЕНДЕР, РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА И КОНТРОЛЬ НАД СОБСТВЕННОСТЬЮ.
Этой проблеме посвящен обширный комплекс статей и монографий, большая часть которых сосредоточена на переломной эпохе начала нового времени (см. статьи и монографии L.Tilly, M.Roberts, G.Jacobsen, M.Prior, M.Howell, G.Gullickson, M.Wiesner, C.Middleton, B.Hill и др.). В основе многих работ лежит тезис о трансформации гендерных отношений в связи с генезисом капитализма, разработанный теоретиками гендерных исследований. Историки констатируют двойственный характер этих изменений, отмечая как позитивные — создание рабочих мест и, следовательно, возможности увеличить семейный доход или самостоятельно заработать на жизнь, так и негативные. Здесь главный упор делается на изменение статуса женщин в результате "диалектического взаимодействия" новых процессов в идеологии и экономике, которое привело к еще большему ограничению доступного женщинам пространства хозяйственной деятельности. В результате потери домохозяйством производственных функций женский труд утратил свою ценность, что не могло и не было полностью компенсировано в сложившихся общественных представлениях, несмотря на одновременное возрастание роли и значения материнства.
Особое внимание обращается на то, как изменяется само понимание трудовой деятельности: на смену средневековому, сконцентрированному на домохозяйстве и включавшему выполнение любых задач по содержанию семьи, приходит ограниченное представление, которое связывает с понятием "работа" только участие в рыночной экономике и, в особенности, в сфере производства и, таким образом, полностью исключает не только репродуктивную деятельность женщин (в широком смысле этого слова — вынашивание и воспитание детей, забота обо всех членах семьи), но и ведение ими домашнего хозяйства. Одновременно, последовательная профессионализация многих занятий, требующая формального обучения и предварительного лицензирования, закрывала доступ к ним для подавляющего большинства женщин. Все эти изменения закреплялись и в религиозных представлениях. Так, например, протестантские авторы, стремясь снять деление на духовенство и мирян, описывали любое занятие как "призвание" для мужчин, то есть как деятельность, к которой мужчина мог быть призван Богом и мог получить своим трудом его благословение, в то время как для женщины они считали единственно возможным призванием — быть хорошей женой и матерью.
В целом гендерные историки объясняют вытеснение женщин из цехового производства совокупностью экономических, политических и других причин. Наряду с такими явлениями, как усиление конкуренции со стороны внецеховых сельских и городских промыслов, опасения за качество продукции и рост политической роли цехов в некоторых городах после так называемых цеховых революций, они подчеркивают важное значение идеологического фактора, которое связывается с развитием комплекса идей, основанных на понятиях "цеховой чести", "мужской солидарности" и, наконец, "буржуазной респектабельности". В условиях создавшейся в результате протоиндустриализации угрозы цеховой монополии со стороны рыночной продукции домашних промыслов цеховая идеология была направлена на девальвацию всякой производственной деятельности за пределами мастерской, хотя установить границу между мастерской и домашним хозяйством иногда было очень нелегко. В отсутствие точных критериев тем большее значение приобретала ставшая привычной идентификация женщин с домохозяйством.
Ключевой вопрос состоит в том, расширились или сократились в связи с развитием капитализма возможности женщин в коммерческой деятельности и в управлении собственностью. В целом, несмотря на коренные сдвиги в экономике рассматриваемого периода, оценивая роль женщин в этой сфере, исследователи все же обнаруживают больше преемственности, чем изменений (4).
