О происхождении познания (сенсуализм, эмпиризм и априоризм). 2 страница

1) См. Prolegomena, § 2

Для разрешения вопроса об условиях объективной реальности априорных синтетических суждений вообще, Канту нужно было взять такие науки, которые содержат априорные синтетические суждения и объективная действительность которых не подлежит сомнению, и посмотреть, каким условиям они удовлетворяют. Тогда можно было бы решить, при каких вообще условиях априорные синтетические суждения приобретают объективную действительность.

К числу таких наук относятся математика с ее отделами: геометрией, арифметикой и механикой (т. е. наукой о движении) и чистое естествознание¹). Главное понятие, с которым оперирует геометрия, есть понятие пространства; главное понятие, с которым оперирует механика, есть время (то же нужно сказать об арифметике). Канту нужно было решить вопрос, при каких условиях возможны априорные синтетические суждения в таких понятиях, как пространство и время.

Если определить, при каких условиях возможны априорные синтетические суждения в математике и в чистом естествознании, то тогда можно решить вопрос, возможна ли метафизика, как наука. Для этого нужно будет только показать, удовлетворяет ли метафизика тем условиям, которым удовлетворяют математика и чистое естествознание.

Прежде всего заметим, что Кант считает ошибочным взгляд рационалистов на то, что метафизику возможно отождествлять с математикой. Между ними в действительности есть огромное различие. Метафизика есть познание из понятий, т. е. она действует путем простого разложения понятий, другими словами, она строит исключительно аналитические суждения; математика же, напротив, «конструирует понятия», как выражается Кант. «Конструировать» какое-нибудь понятие, значить построить соответствующую этому понятию интуицию²). Метафизика просто берет понятие и разлагает его и таким образом составляет аналитические суждения. В математике этим довольствоваться нельзя. Напр., чтобы определить свойства тре-

1) Под этим последним Кант понимает совокупность таких положений, как «субстанция пребывает неизменною и постоянною», «все, что совершается, определено известною причиною» и т. под. (Обэтомсм., напр., Vaihinger. Commentar zu Kant’s Kritik der reinen Vernunft В. I, стр. 240. Пролегомены, § 15.)

2) «Интуицией» я перевожу кантовский термин Anschauung. Другие переводят этот термин посредством «созерцание», «воззрение».

угольника, было бы недостаточно, если бы мы просто стали разлагать понятие треугольника. Нам нужно построить предмет, соответствующий этому понятию, т. е. построить на бумаге или в воображении треугольник. В аналитических суждениях мы остаемся при одном и том же понятии, в математических суждениях мы выходим за пределы данного понятия к тому, что содержится в интуиции, соответствующей данному суждению.

Отсюда ясно, что математические суждения должны иметь характер синтетический, что они не могут получаться путем простого разложения понятий¹).

Итак, чтобы решить вопрос: «как возможны синтетические априорные суждения», Канту нужно было взять прежде всего математику, которая содержит именно синтетические априорные суждения, и показать, каким образом ее суждения, субъективные умственные построения, приобретают объективный характер, т. е. делаются построения, имеющие отношение к реальному миру.

Чтобы решить вопрос об объективном характере математики, нужно было предварительно исследовать понятие пространства и времени. Прежде всего Кант утверждает, что понятия пространства и времени имеют априорный характер, т. е., что это не суть обыкновенные эмпирические понятия, полученные из чувственного опыта путем абстракции.

Этот главный аргумент Канта нужно понимать следующим образом.

Когда мы произносим слово пространство или думаем о пространстве, именно о пространстве, как оно употребляется, напр., в математике, то мы его себе представляем чем-то единым, бесконечным, в виде вместилища, в котором содержатся отдельные разрозненные вещи. Пространство это мы представляем себе чем-то вполне однородным, везде обладающим одними и теми же свойствами.

Теперь спросим себя, может ли понятие пространства с такими свойствами быть получено из опыта, т. е. есть ли в опыте что-нибудь такое, что ему вполне соответствовало бы? Конечно, нет. Все, что мы воспринимаем, все, что мы можем воспринимать при помощи органов чувств, не мо-

1) Пролегомы, § 4. Kritik d. reinen Vernunft, изд. Adickes’a стр. 548.

жет нам дать того, что содержится в нашем понятии пространства. Мы при помощи нашего глаза, напр., можем воспринимать цвета, можем воспринимать их различное расположение. Мы можем воспринимать протяженность этого стола, протяженность этого камня, этого леса, этого дома, мы можем воспринимать эту линию, этот треугольник. Одним словом, мы воспринимаем целый ряд различных протяженностей, но одна протяженность не похожа на другую; каждая из них различно направлена, имеет различное положение и в конце концов совсем не похожа на ту протяженность, которую мы называем пространством, и свойства которой я только что описал, и потому можно сказать, что восприятие этих видов протяженностей не может дать начала понятию пространства с указанным содержанием, потому что мы ведь из психологии знаем, что для получения какого-либо абстрактного понятия необходимо, чтобы воспринимаемые вещи были сходными. Когда мы, напр., созидаем отвлеченное понятие красного цвета, то мы созерцаем различные предметы, имеющие то общее, что в них при всем различии есть красный цвет. В данном случае в единичных протяженностях нет тех элементов единичности, однородности и X. и., которые характеризуют пространство.

Отсюда мы можем сделать вывод, что означенное понятие пространства не могло получиться путем обыкновенной абстракции, что оно не могло получиться при помощи абстракции из восприятия предметов чувственного опыта. Вот эту именно мысль хотел выразить Кант, когда говорил, что «пространство не есть эмпирическое понятие, которое извлечено из внешних опытов»¹). Это понятие не только не может быть получено из внешнего опыта, а, напротив, для того, чтобы мы могли воспринять какой-нибудь цвет, чтобы мы могли воспринять какой-либо звук, исходящий из какой-либо части пространства, какую-нибудь частную протяженность, нужно, чтобы мы имели то понятие пространства, о котором я только что говорил. Мы не можем, напр., сказать, что этот стол находится там-то, что это пятно такой-то величины находится там-то, что этот звук исходит оттуда-то, без того, чтобы при этом мы не мыслили указанное понятие пространства. Без

1) Kritik d. reinen Vernunft, стр. 51.

мышления этого пространства мы не можем мыслить о каких бы то ни было пространственных отношениях. Это Кант выражает таким образом: понятие пространства не только не получается из опыта, а напротив, сам опыт делается возможным только благодаря этому понятию. Это понятие делается необходимым условием внешнего восприятия. Оно обладает таким свойством, что мы ничего не можем мыслить из того, что находится в объективном мире, без этого понятия. Пространство в вышеуказанном смысле мы можем мыслить не имеющим цвета или вообще не имеющим какого бы то ни было содержания, между тем как мы не можем мыслить чего-либо, принадлежащего к объективному миру, без того, чтобы не мыслить при этом пространства¹).

Понятие, которое обладает таким свойством, Кант называет априорным, в отличие от обыкновенных понятий, которые получаются путем абстракции из восприятия внешних впечатлений.

Само собою разумеется, что, деля понятия на две группы (априорные и апостериорные), Кант вовсе не желал сказать, что априорные понятия, как что-нибудь готовое, находятся в нашем уме при рождении. Эти понятия, как и всякие другие понятия, приобретаются нашим сознанием. Они, конечно, не были у ребенка при рождении, они являются продуктом логической переработки. Выделяя их в особую группу, Кант хотел только сказать, что понятия эти имеют особенный характер, что им в действительности не соответствует что-либо определенное в том смысле, в каком соответствует, напр., понятию камня или растения.

Каким путем априорное понятие могло получиться, при помощи каких психологических процессов оно вырабатывается, мы рассматривать не станем; это для нас важности не представляет. Для нас важно заметить только, что оно отличается от других понятий, что его происхождение должно быть иным, что оно не получается, путем обыкновенной абстракции и что, кроме того, это понятие в нашем познании играет особенную роль, именно, оно обусловливает собою познание внешнего мира. Такие по-

1) Kritik d. reinen Vernunft, стр. 51—53.

нятия, которые обусловливают собою познание вообще, Кант и называет априорными. Следовательно, Кант, называя понятие пространства априорным, вовсе не имел в виду признать его чем-то, имеющим сверхъестественное происхождение; оно, разумеется, имеет вполне естественное происхождение, но функция его совершенно особенная. Оно имеет обусловливающее значение: без этого понятия не могло бы быть никакого познания объективного мира.

После этого нам немного придется говорить об априорности понятия времени. Время тоже мыслится нами, как нечто единое, бесконечное, однородное. И относительно понятия времени мы должны сказать, что его свойства самым ясным образом показывают, что оно не могло получиться из чувственного опыта, как понятие «звука», понятие «человека» получается из сравнения сходных вещей, потому что те явления или события, которые дают начало понятию времени, отличаются прерывистым характером и не содержат в себе тех элементов единичности, бесконечности и однородности, которые характеризуют понятие времени. При этом понятие времени играет совершенно такую же роль, как и понятие пространства. Подобно тому, как пространство обусловливает восприятие внешних вещей, так и время обусловливает восприятие внутренних явлений. Мы не можем воспринимать наших чувств, желаний и т. п. без того, чтобы не мыслить их совершающимися во времени; восприятие внутренних явлений предполагает указанное понятие времени. Следовательно, время не есть копия чего-либо объективно данного. Кроме того, понимание, наприм., движений было бы невозможно без вышеуказанного понятия времени. Чтобы мы могли мыслить движение, мы должны иметь понятие времени, как чего-то текущего равномерно, обладающего однородными свойствами и т. п. Потому-то Кант и говорит, что указанное понятие времени делает возможным форономию, или общее учение о движении.

Заметим, что эти два понятия пространства и времени являются необходимым условием нашего восприятия вещей внутреннего и внешнего мира, т. е. всего того, что вообще может подлежать нашему восприятию или познанию, или опыту в широком смысле слова. Те понятия, которые служат условиями нашего опыта во-

обще, по терминологии Канта, называются априорными понятиями.

Но существует ли объективно что-нибудь такое, что соответствовало бы указанным понятиям пространства и времени? Существует ли что-нибудь такое объективное, для чего наше понятие пространства и времени являлось бы копией, отображением? Как я уже сказал выше, ничего такого нет. Пространство, напр., обладает такими свойствами, которым в объективном мире нет ничего соответствующего. Если мы признаем, что понятие пространства содержит в себе нечто такое, чего нет во внешнем мире, то мы можем сказать, что оно в известном смысле есть продукт творчества нашего сознания, т.-е., что наше сознание созидает понятие пространства и времени из собственных средств, а отсюда вывод понятен. То, что мы воплощаем в понятиях пространства и времени, не есть что-нибудь такое, что обладает объективною реальностью: оно имеет только субъективную реальность. Пространство и время, как мы их мыслим, имеют только субъективное существование. В самом деле, если бы мы признали их объективно существующими, то мы пришли бы к ряду противоречий. Мы мыслим себе пространство, как что-либо бесконечное, но можно ли сказать, что бесконечное пространство существует реально? Конечно, нет. Поэтому следует признать, что пространство не имеет абсолютного существования, но что оно есть продукт нашего сознания, имеющий только субъективное существование. Так как мы все объективно существующее познаем не иначе, как в связи с понятием пространства, которое является, так сказать, фоном при восприятии их, то ясно, что мы пространство можем назвать субъективной формой сознания.

Название формы в данном случае вполне уместно, потому что понятия пространства и времени как бы на самом деле придают нашему восприятию известную форму. Без этих понятий не могло бы быть никакой мысли о внешнем или внутреннем мире: эти последние представляли бы полный хаос, между нашими ощущениями не было бы никакой связи. Пространство, напр., в этом случае является как бы фоном, на котором располагаются различные элементы восприятия, а также различные виды протяженности. Только в этом смысле эти понятия и мо-

гут быть названы формами сознания и притом априорными.

Но отнюдь нельзя думать, что под этими «формами» Кант понимал что-то в роде пустых сосудов, которые наподобие чего-либо материального придают определенный вид тому, что мы воспринимаем. Кант вовсе не думал, что эти формы заранее находятся в сознании человека при его рождении, и что они при соприкосновении с предметами опыта придают ему известную форму. Такого предшествования форм в процессе познания он вовсе не признавал. Говоря об обусловливании, он имел в виду только лишь логическое отношение между понятиями. Поэтому читатель должен совершенно отрешиться от понимания формы, как чего-либо аналогичного материальной форме.

Заметив, что Кант называет пространство и время субъективными формами сознания, мы можем перейти к разбору кантовского вопроса: «как возможны синтетические априорные суждения» в математике.

Разрешение этого вопроса, как мы сейчас увидим, находится в тесной связи с доказательством существования априорных познаний¹).

Как мы уже видели, Юм соглашался с тем, что математика есть наука абсолютно достоверная, но при этом думал, что она не есть наука о предметах, она не есть- объективная наука. Канту нужно было показать, что математика есть наука объективная, что она есть наука о предметах. Эго доказательство он ведет следующим образом.

Мы имеем известные суждения относительно свойств пространства, которые мы считаем аподиктически достоверными, напр., что сумма углов в треугольнике равняется двум прямым. Может быть, субъективно это правильно, но можем ли мы доказать, что так должно быть и объективно? На этот вопрос Кант отвечает утвердительно.

Разберем сначала, что значит быть объективным? Что нужно для того, чтобы понятие было объективно. Для этого нужно, чтобы понятие и соответствующий ему предмет находились в полном соответствии друг с

1) Это доказательство существования априорных «познаний» Бант называет «трансцендентальным объяснением», в отличие от «метафизического объяснения», под которым он понимает просто доказательство априорности пространства и времени.

другом. При этом условии мы можем сказать, что то, что есть у нас в уме, справедливо и относительно объективного мира.

Такого рода соответствие может осуществиться при следующих двух условиях: или 1) если предмет определяет понятие, или 2) если понятие определяет предмет. Спрашивается, благодаря чему устанавливается искомое соответствие между геометрическими¹) построениями и предметами, благодаря чему геометрия делается наукой о предметах?

Предположим первый случай, именно, что предметы внешнего мира определяют наши геометрические понятия. Может ли это быть? Нет, этого не может быть, потому что, как мы видели, наше понятие пространства обладает именно такими свойствами, что реальные предметы не могут его определить. Геометрические построения предполагают пространство с такими свойствами, которых в реальных предметах нс имеется, а потому естественно, что предметы не могут в нашем сознании создать понятия пространства, как оно употребляется в геометрии. Следовательно, остается вторая возможность, именно, остается предположить, что в геометрических построениях понятие определяет предмет.

Но как понять утверждение, что понятие определяет предмет? Ведь сказать это, значит сказать, что наш ум создает самые предметы. На первый взгляд это утверждение кажется очень парадоксальным, но парадоксальность тотчас исчезнет, если мы разберем сущность рассуждений Канта, а главным образом обратим внимание на его утверждение, что пространство есть априорная форма сознания.

Мы видели, что все познаваемые нами предметы становятся познаваемыми только в этих формах пространства и времени. Следовательно, эти формы познания и в сознании,· и в предметах тождественны, а потому и математика, которая кладет в основание своих построений именно представления этих форм, и есть наука о предметах. Пусть читателю не покажется странным, если мы этот вывод так формулируем: «Математика объективна потому, что она имеет своим предметом именно субъективные формы нашего сознания».

1) Или математическими вообще.

Мы видели, что, по мнению Канта, математика обладает интуитивным характером, т. е., что геометрические построения получаются не путем раскрытия понятий, а путем интуиции, т. е. наглядного построения. Наприм., если мы желаем строить какие-нибудь суждения относительно линии, то мы эту линию должны провести; если мы желаем рассуждать о свойствах треугольника, то мы должны построить его, т. е. изобразить реально или в воображении соответственный треугольник. Это именно Кант и имел в виду, когда говорил, что математика обладает интуитивным характером. Но здесь получается, по-видимому, противоречие. С одной стороны, утверждается, что математика обладает интуитивным характером, с другой стороны, утверждается, что она имеет дело с априорными формами. Как соединить два таких понятия, как интуитивный и априорный? Кажется, что априорная интуиция есть нечто совершенно невозможное. Ведь об интуиции можно говорить только в том случае, когда предмет интуиции находится налицо, между тем термин «априорная интуиция» как будто предполагает, что должна происходить какая-то интуиция в то время, когда предмета интуиции нет налицо. Поэтому-то и кажется, что «априорная интуиция» невозможна.

По мнению Канта, в действительности априорная интуиция возможна, но только мы должны предположить, что это есть такая интуиция, которая не содержит ничего, кроме формы пространства, а под формой пространства Кант, очевидно, понимал то понятие пространства, которое мы освобождаем от всякого конкретного содержания, и о котором я говорил выше. О таком пространстве можно сказать, что оно, как форма, предшествует в субъекте всем действительным впечатлениям. Когда Кант говорит, что геометрия имеет своим предметом чистую интуицию, то он хочет этим сказать, что она имеет своим предметом формы нашего познания. Под чистой интуицией Кант понимает ту интуицию, в которой не содержится ничего такого, что относится к ощущению.

Теперь ясно, как может быть объяснена та мысль, что математика приобретает объективный характер потому, что она имеет дело с субъективными формами.

По мнению Юма, между положениями математики и ре-

альными предметами есть пропасть. Можно, конечно, себе представить, что существуют построения математические, обладающие аподиктическою достоверностью, но они не имеют приложения к действительности. Напр., можно сказать, что площадь треугольника равняется произведению половины основания на высоту. В математике это так, но мы не можем сказать, что так должно быть и в данном треугольнике, который изображен на бумаге. Здесь эта сумма может быть больше или меньше. Юм соглашался с тем, что в математике все положения обладают абсолютною достоверностью, но думал, что о реальных треугольниках,. о реальных кругах нельзя утверждать того, что о них утверждают математики. Т. е., другими словами, по Юму, есть различие между субъективно-математическими построениями и объективно-математическими данными.

Задача Канта состояла просто в том, чтобы· показать, что этого различия нет, потому что то, что мы считаем объективно-математическим, и есть субъективно-математическое. Между ними нет той разницы, на которую указывал Юм. Если субъективно-математическое и объективно-математическое одно и то же, то, само собою разумеется, не может быть и речи о несоответствии между ними.

Ясно, следовательно, что математика объективна потому, что она имеет своим предметом субъективные формы. Поясним это примером. Положим, что кто-нибудь галлюцинирует. У него, разумеется, есть субъективная идея, но эта идея только субъективна, она не имеет объективного характера. рассмотрим процесс мысли геометра, определяющего свойства круга. Он изображает на доске или на бумаге круг, относительно которого, разумеется, никак нельзя утверждать, что все радиусы его равны. Созерцая такой несовершенный круг, математик, однако, мыслит о совершенном, идеальном круге, у которого все радиусы равны. Он оперирует в действительности с субъективным построением. Если принять во внимание, что он оперирует с кругом, находящимся у него в уме, то можно было бы думать, что его идея круга не имеет объективной действительности, но стоит нам предположить, что, когда он смотрит на круг, он имеет, дело не с тем кругом, который он изобразил, а с тем,

который у него находитсяв уме, тогда сделается понятным, отчего у него устанавливается соответствие между тем, что у него есть в уме, и тем, что есть в действительности. Таким образом, его идея принимает объективный характер.

Отсюда понятно также, отчего Кант решение своей задачи сравнивает с тем переворотом, который создал Коперник в астрономии. Коперник пытался объяснить движения небесных светил, исходя из предположения, что весь звездный мир вращается около наблюдателя, но потерпел в этом неудачу. Он переменил точку зрения и стал исходить из предположения, что наблюдатель движется, а что звезды находятся в покое. Тогда все получило удовлетворительное объяснение. Такую же перемену точки зрения произвел и Кант. Прежние философы хотели предметность науки объяснить свойствами объекта, думая, что все определяет объект. Кант обратил точку зрения и вместо того, чтобы говорить, что объект определяет наше познание, стал говорить, что мы сами, наш субъект определяет предмет нашего познания¹).

Из признания того, что пространство и время суть субъективные формы сознания, следует весьма важный вывод. Уже до Канта в философии признавалось, что мы не можем познавать вещей так, как они суть в действительности. Так называемые вторичные свойства вещей (т. е. цвет, звук, твердость, шероховатость и т. п.) не имеют абсолютного существования. Если, напр., существует, цвет, звук, то только потому, что у нас есть органы, соответственным образом устроенные. Если бы мы этих органов не имели, то для нашего познания не существовало, бы ни цвета, ни звука и т. п. После Канта то же самое нужно было сказать и относительно пространства и времени. Они нами и воспринимаются так, как мы их воспринимаем только благодаря тому, что у нас, есть определенные формы сознания. Таким образом, пространство и время представляют не абсолютное, а относительное существование.

Отсюда следует, что так как все свойства вещей, которые мы воспринимаем, исчерпываются указанными качествами, то мы должны сказать, что все то, что мы вос-

1) См. Krit. d. r. V., 16.

принимаем, находится в зависимости как от наличности у нас тех или других органов, так и форм сознания, а отсюда ясно, что мы воспринимаем вещи не так, каковы они суть в действительности. Вследствие этого у Канта получается разделение всего существующего как бы на две стороны, на вещь в себе и на явления. Во всем, что существует, имеется как бы две стороны: вещь в себе, совершенно недоступная для нашего познания, и другая часть — явление, которое обусловливается нашей организацией и формами нашего сознания. Это учение Канта может быть названо феноменализмом.

Теперь подведем итоги кантовскому учению об априорности пространства и времени.

Мы видели, что, по мнению Канта, в нашем познании есть элементы, которые не могут быть выведены из внешнего опыта. Такими элементами нужно было признать пространство и время. Они субъективного происхождения. Внешний опыт доставляет нам только известные ощущения, что же касается пространственного и временного порядка, то внешний опыт его нам не дает, а так как в то же время этот порядок в нашем познании имеется, то остается предположить, что он представляет прибавку самого нашего сознания. В этом смысле пространство и время не суть реальности, а представляют нечто идеальное, они имеют только субъективное существование, но тем не менее математика, имеющая своим предметом именно пространство и время, объективна, но только потому, что она имеет своим предметом субъективные формы. Следовательно, субъективность пространства есть главная причина объективной реальности математики.

Так как формы пространства и времени приложимы только к чувственным предметам, то можно сказать, что пространство и время лишь постольку имеют реально-объективный характер, поскольку они прилагаются к предметам опыта, а вне этого они не имеют никакой действительности.

Таков ответ Канта на вопрос о том, «как возможны синтетические априорные суждения» в математике.

Но кроме пространства а времени, у нас еще есть априорные элементы познания, которые у Канта называются категориями, и из которых мы рассмотрим только категорию причинности, чтобы не усложнять изложения. Рас-

смотрение значения категорий приведет нас к рассмотрению второго вопроса, который поставил Кант, именно вопроса, «как возможны синтетические априорные суждения» в области чистого естествознания, какова функция категорий в нашем познании?

Это мы рассмотрим в следующей главе.

Литература.

Серебреников. Учение Локка о прирожденных началах знания и деятельности. Спб. 1892.

Челпанов. Проблема восприятия пространства в связи с учением об априорности и врожденности. Ч. 2-я. Киев 1904.

Kant. Kritik der reinen Vernunft, издание Kehrbach’a или Benno-Erdmann’a или Adickes’a.

Кант. Критика чистого разума. В переводе H. М. Соколова, (Спб. 1902) не пригодна для изучения вследствие изобилия грубых промахов. Перевод Владиславлева (Спб. 1867) тоже неточен. Можно рекомендовать перевод Лосского. Критика чистого разума Спб. 1907.

Куно-Фишер. И. Кант и его учение. Спб. 1901.

Виндельбанд. Философия Канта. 1895 (также во втором томе Истории новой философии).

Паульсен. Кант, его жизнь и учение. 1899.

Riehl. Der philosophische Kriticismus und seine Bedeutung für die positive Wissenschaft. B. I. 1908 (второеиздание).

Vaihinger. Commentar zu Kant’s Kritik d. г. V. В. II. 1881 иВ. II. 1892.

Cohen. Kant’s Theorie der Erfahrung 1885. (Это сочинение для начинающего представляет много трудностей для понимания).

Cohen. Kurzer Handkommentar zu Kant’s Kritik der reinen Vernunft.

Глава 3-я. О происхождении познания. (Априоризм, эволюционизм и др. направления.)

ГЛАВА III.

Происхождение познания (априоризм, эволюционизм и др. направления),

Если бы наши ощущения располагались только в пространственных и временных отношениях, то они представляли бы собою лишь отдельные образы; мы еще не имели бы вещей, предметов, находящихся в определенном отношении друг к другу. Для того, чтобы мир нам представился в форме вещей, находящихся друг с другом во взаимных отношениях, нам нужна еще одна функция, именно функция связывания или соединения представлений: нужно определенным образом связать эти пространственные и временные образы, чтобы мы понимали их, как вещи, находящиеся друг с другом в известных отношениях. Если мы соединим наши ощущения, расположенные в известных пространственных и временных отношениях, еще и в других отношениях, то мы получим то, что Кант называет природой или опытом, т. е. представление о вещах, находящихся друг с другом в определенных отношениях (причинности, субстанциальности и т. и.).

В этом смысле опыт отличается от восприятия, которое представляет известное расположение ощущений в пространственном и временном отношениях и есть ассоциация известной группы ощущений. Предположим, что у нас есть два ощущения или два пространственных образа, напр., А и В. Они, разумеется, могут связываться друг с другом самыми различными способами. Напр., между ними может быть отношение одновременности. Мы можем представлять их существующими одновременно, но мы можем представлять их возникающими также последовательно; наконец, мы можем представлять их себе так, что А созидает В. Само собою разумеется,

что тот случай, когда мы представляем себе, что между А и В есть просто отношение последовательности, когда мы представляем себе, что за А следует В по времени, отличается от того случая, когда мы себе представляем, что А «созидает» В. Количество ощущений или представлений в одном и другом случае тождественно, а между тем отношение между ними мыслится различно. Во втором случае, кроме просто представлений и образов, имеется еще нечто, именно мысль о причинном отношении между А и В. Таким образом, из представлений А и В мы получим причинное отношение. Так как деятельность органов чувств доставляет нам только лишь образы А и В, то ясно, что мысль о причинности вносится самим нашим сознанием. Само наше сознание придает форму причинности подобно тому, как оно придает форму пространства и времени нашим ощущениям.