Взгляды Белинского на художественную литературу

Поспелов Г. Н. История русской литературы ХIХ века — М.: Высшая школа, 1972.

Взгляды Белинского на художественную литературу

Отказавшись от идеалистической концепции жизни общества, Белинский пришел к новому пониманию смысла художественного творчества. До перелома, особенно в конце 1830-х годов, он выдвигал на первый план идею созерцательности искусства, раскрытия через сознание поэта объективной духовной сущности жизни, являющейся предметом его изображения, и недопустимости в творениях истинного искусства какой-либо идейной тенденции автора. Отсюда и вытекала у Белинского неверная оценка сатиры вообще и сатирической комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» в частности.

В 1840-е годы критик отказался от этой точки зрения на искусство. Осознавая теперь жизнь общества как борьбу реальных общественных сил, а не как развитие «мировой идеи», Белинский и перед писателем ставит задачу активного и заинтересованного участия в жизни общества. Отвергая в искусстве, как и раньше, предвзятость и тенденциозность, высоко ценя в нем прежде всего художественность, он полагает теперь, что последняя не только вполне совместима с идейной направленностью автора, с его тенденцией, выраженной в образах, но что она именно отсюда и возникает.

Особенно ярко этот взгляд на искусство сказался в рецензии Белинского на «Мертвые души», где он высоко оценивает это произведение за «ту глубокую, всеобъемлющую и гуманную субъективность, которая в художнике обнаруживает человека с горячим сердцем, симпатичною душою и духовноличною самостию…»[1].

Вскоре, в пятой статье о Пушкине, критик, обобщая эту мысль, утверждает, что «поэтическая идея — это не силлогизм, не догмат, не правило… это — живая страсть, это — пафос…»[2].

Все это заставило критика изменить свой взгляд на сатирическую поэзию. Характеризуя «Думу» Лермонтова, он определил сатиру как «грозу духа, оскорбленного позором общества», и признал ее «законным родом поэзии»[3].

Полемизируя с критиками реакционного лагеря, отстаивавшими идею «чистого искусства», Белинский требовал от искусства, чтобы оно служило интересам общественной жизни. «Отнимать у искусства право служить общественным интересам,— писал критик,— значит не возвышать, а унижать его, потому что это значит— лишать его самой живой силы, т. е. мысли, делать его предметом какого-то сибаритского наслаждения, игрушкою праздных ленивцев»[4]. Считая очень важной стороной содержания искусства эмоциональную направленность, обусловливающую его идейно-воспитательное значение, Белинский указывал также на познавательное значение искусства. Он несколько односторонне сближал в этом отношении искусство с наукой: «…Видят, — писал он, — что искусство и наука не одно и то же, а не видят, что их различие вовсе не в содержании, а только в способе обрабатывать данное содержание. Философ говорит силлогизмами, поэт — образами и картинами, а говорят оба они одно и то же»[5].

Вместе с тем Белинский обращал большое внимание на специфические особенности искусства, отличающие его от науки. Своеобразие художественной «обработки содержания» он видел не во внешних приемах изображения, а в особенностях самого процесса художественного творчества. «Поэзия, — утверждал он, — есть творческое воспроизведение действительности, как возможности»[6]. В ряде статей он разъяснял, в чем именно заключается это воспроизведение.

Белинский не подошел еще, однако, к определению искусства как формы общественного сознания, имеющей свои исторически сложившиеся объективные особенности. Основное значение он придавал творческому таланту. Он видел своеобразие такого таланта в способности художника с помощью «фантазии», находящейся «в живом органическом соотношении» с «разумом»[7], проникнуть во «внутреннюю сущность» изображаемой жизни, «схватить ту точку» изображаемых лиц и событий, «которая составляет центр круга этих событий, дает им смысл чего-то единого, полного, целого, замкнутого в самом себе»[8].

А далее, по Белинскому, вступает в свои права «мастерство», с помощью которого художник воспроизводит жизнь, осознанную в ее внутренней целостности, придаст ей не только «психологическое», но вместе с тем и «эстетическое» значение, возбуждая этим в читателе «наслаждение»[9].

Эти свойства творческого таланта критик считал прирожденным даром выдающихся деятелей искусства. Он не различал достаточно ясно искусство как особенную область духовной культуры и художественный талант как способность успешной деятельности в этой области.

Специфические особенности искусства и правдивость его содержания были для Белинского критериями художественности произведения. Критик всегда обращал очень большое внимание на степень художественности литературы и считал, что при всей своей тесной связи с общественной жизнью, при всем своем общественном значении «искусство прежде всего должно быть искусством»[10], должно обладать высоким творческим совершенством.

В острой полемике с идеалистической эстетикой реакционного лагеря Белинский закладывает основы новой, демократической эстетики и создает творческую программу русского критического реализма, оформляя его тем самым как новое литературное направление. Опираясь на свой общие положения о зависимости человека от общества и об исторической закономерности социальной жизни, он обосновывал неизбежность критического изображения современной русской действительности указаниями на ее отрицательные особенности, которые должны быть отражены в литературе.

Различая в реальной жизни ее внутренние существенные свойства и их внешние проявления, Белинский считал задачей художественной литературы законченное отражение существенных свойств и отношений действительности через ее лычные, индивидуальные проявления, т. е. типизацию изображаемой жизни. Он часто указывал на недопустимость простого подражания жизни в ее внешних проявлениях и рабского копирования ее случайных черт. Он знал, в частности, что нельзя «содержание» произведения смешивать с его «сюжетом» и смеялся над теми, кто это делал[11].

Белинский полагал, что художественные образы должны быть изображением «лиц», т. е. определенных и ярких индивидуальностей, а сами эти «лица» должны быть воплощением существенных особенностей жизни — должны быть «характерами». Так, о повестях Н. Полевого он писал, что они представляют «вместо характеров образы без лиц»[12]. О повести Н. Кукольника он заметил, что в ней изображена «толпа лиц, из которых лицо Гор-Пиона похоже на характер»[13]. А одну из повестей В. Соллогуба он хвалил за то, что «изображаемые в ней характеры и события возможны и действительны»[14].

«Возможность и действительность» изображаемых характеров и являлась для Белинского основным принципом оценки литературных произведений в его борьбе за реализм в русской художественной литературе. Он постоянно указывал на «верность действительности» как на важнейшую задачу литературы.

Насколько верно Белинский понимал реалистическое соответствие художественного образа с отраженным в нем типическим характером, показывает следующее его разъяснение: «Теперь под «идеалом» (т. е. под художественным образом. — Г. П.) разумеют не преувеличение, не ложь, не ребяческую фантазию, а факт действительности, такой, как она есть; но факт, не списанный с действительности, а проведенный через фантазию поэта, озаренный светом общего… значения… и потому более похожий на самого себя, более верный самому себе, нежели самая рабская копия с действительности верна своему оригиналу»[15]. Иначе говоря, писатель, отражая в личности и действиях своего героя некоторые характерные свойства, существующие в реальной жизни людей, может понять их очень глубоко и может раскрыть их более ярко и законченно, чем они бывают выражены в реальной действительности, в жизни той или иной отдельной личности.

При этом Белинский указывал, что характерные черты жизни людей определяются социальными условиями. Он упрекал, например, русскую сатиру XVIII в. за то, что она изображала не реальных людей с их пороками, а «отвлеченные идеи о пороках». «Эти добрые сатирики, — писал он, — брали человека, не обращая внимания на его воспитание, на его отношения к обществу». «Сатирики не могли печатно касаться обстоятельств того или другого лица и ограничивались общими чертами пороков, слабостей и странностей…». Писатели XIX в. во главе с Гоголем изображают, наоборот, людей «действительных». «Но так как, — пишет критик,— действительные люди обитают на земле и в обществе, а не на воздухе, не в облаках… то, естественно, писатели нашего времени вместе с людьми изображают и общество». «Человек, живущий в обществе, — писал Белинский, — зависит от него и в образе мыслей и в образе своего действия. Писатели нашего времени не могут не понимать этой простой, очевидной истины, и потому, изображая человека, они стараются вникать в причины, отчего он таков или не таков и т. д.»[16].

Таким образом, критик требовал от литературы не только творческой типизации жизни. Он требовал верности изображения характера в «его отношениях к обществу», в его общественных «обстоятельствах», в социальных «причинах» его свойств и действий. Белинский не называл это «реализмом», но только потому, что в его время это слово еще не употреблялось в эстетическом значении. С 1846 г. он стал применять слово «натурализм», но имел при этом в виду те самые принципы литературного творчества, которые позднее стали обозначать словом «реализм».

Говоря об изображении литературных героев в их отношениях к обществу, в связи с «обстоятельствами» общественной жизни, критик имел в виду русскую общественную жизнь своего времени. И ему было ясно, почему раскрытие этих обстоятельств в художественном произведении с необходимостью приводило писателей к критическому изображению этой жизни. По цензурным причинам он не мог говорить об этом в статьях, но иногда затрагивал эти вопросы в письмах.

Так, отвечая в письме к К. Кавелину на вопрос, есть ли в современной русской жизни такая сторона, которая заслуживала бы положительного изображения, Белинский разъяснял, что людей, хороших по природе, в России много, гораздо больше, чем думают славянофилы, но что стать «героями добра», т. е. на деле приносить другим пользу, им мешает общественное устройство и господствующие нравы. Общество не только мешает этому, но даже мстит за это, выбрасывает таких людей из своей среды и им приходится «с волками жить — по волчьи выть». Поэтому тот писатель, «для которого всего дороже истина», изображая какого-нибудь «честного секретаря уездного суда», должен показать в конце повести не торжество его добродетели, но то, как «общество наградило его за добродетель справедливости и неподкупности эпитетами беспокойного человека, ябедника, разбойника и пр.», как этого «героя опутали со всех сторон… засудили, отрешили с бесчестием от места, которое он портил, и пустили с семьею по миру, если не сослали в Сибирь…»[17].

Разъясняя принципы реализма, Белинский, боролся вместе с тем и за идейную сознательность передовой русской литературы. В полемике с К. С. Аксаковым по поводу «Мертвых душ» он справедливо заметил, что если писатель творчески развивает определенные идеи, то «ведь эти идеи, кроме огромного таланта… кроме естественной силы непосредственного творчества, требуют эрудиции, интеллектуального развития, основанного на неослабном преследовании быстро несущейся умственной жизни современного мира…»[18]. Позднее, критикуя современные ему нравоописательные романы, Белинский указывал, что «в них нет… взгляда на вещи, нет идеи, нет знания русского общества»[19]. Быстро развиваясь в идейном отношении, неотступно следя за «умственной жизнью современного мира», критик требовал этого и от писателей.

Однако Белинский не рассматривал этот вопрос во всей его сложности. Ему казалось, что если талантливый писатель недостаточно вооружен теоретически, не обладает определенными убеждениями, то он может все же создавать значительные произведения только на основе таланта, что талант может заменить ему общественные взгляды.

Такую непосредственность и беспристрастность творчества он ошибочно приписывал Гоголю, а позднее — Гончарову. «Он поэт, художник, — и больше ничего, — писал критик о Гончарове. — У него нет ни любви, ни вражды к создаваемым им лицам, они его не веселят, не сердят…». «У… Гончарова нет ничего, кроме таланта»[20]. Борясь с реакционной теорией «чистого искусства» Шевырева и Аксакова, критик в вопросе о так называемом «творческом акте» сам еще не совсем преодолел свои прежние идеалистические воззрения, согласно которым художественные произведения создаются стихийно, под «диктовку» бессознательного «вдохновения». Обосновывая неизбежность господства критического реализма, разоблачающего существующие социальные отношения с точки зрения передовых общественных взглядов, Белинский боролся тем самым за демократизацию содержания русской литературы. Сознавая решительный перелом, который происходил тогда в творчестве передовых русских писателей, обратившихся к широкому изображению нравов и быта народа, он приветствовал его и стремился дать ему теоретическое обобщение и обоснование. «Если бы нас спросили, — писал он, — в чем состоит существенная заслуга новой литературной школы, мы ответили бы: в том именно, за что нападает ни нее близорукая посредственность или низкая зависть, — в том, что от высших идеалов человеческой природы и жизни она обратилась к так называемой «толпе», исключительно избрала ее своим героем, изучает ее с глубоким вниманием и знакомит ее с нею же самою»[21].

Являясь сознательным защитником интересов трудящихся масс в их борьбе с помещичьим и правительственным гнетом, Белинский всячески поддерживал стремление передовых писателей разглядеть и выявить в грубости и неразвитости представителей из народа большие человеческие склонности и стремления. Он издевался над «аристократами известного разряда», недовольными, что передовые писатели стали «наводнять литературу мужиками». «А разве мужик — не человек?» — спрашивал критик. «Конечно, самый пустой светский человек несравненно выше мужика, но в каком отношении? Только в светском образовании, и это нисколько не помешает иному мужику быть выше его, например, со стороны ума, чувства, характера»[22].

В то же время Белинский выдвинул требование демократизации формы художественной литературы. Он сознавал, что немногочисленных произведений наиболее одаренных писателей недостаточно для быстрого роста всей литературы, для приобщения к ней массового читателя и развития его социального самосознания. Он указывал, что наряду с собственно «художественной литературой» русскому обществу нужна «беллетристика», и выражал сожаление, что «у нас совсем нет беллетристических произведений, которые бы в форме путешествий, поездок, очерков, рассказов, описаний знакомили с различными частями беспредельной и разнообразной России…»[23].

Под «беллетристикой» Белинский разумел не развлекательное чтение. Он обосновывал важность развития массовой литературы, реалистически отражающей различные стороны национальной жизни и прежде всего жизнь трудящегося народа в различных городах и областях России.

Подчеркивая, что такая литература должна создаваться преимущественно в форме «очерков», «рассказов», «путешествий», критик имел, несомненно, в виду доступность этих форм творчества для массового читателя. Но в то же время он считал, что именно в этих формах сможет найти наиболее отчетливое выражение то своеобразное идейное содержание, которое он назвал «характеристикой» того или другого города или целой области страны «преимущественно со стороны нравов и особенностей его народонаселения»[24].

Таким образом, Белинский идейно возглавил и теоретически обобщил новые тенденции развития передовой русской литературы 40-х годов, сказавшиеся в идейном содержании и жанровых формах творчества писателей «гоголевской школы».

Разъясняя неизбежность господства критического реализма, Белинский, однако, не умалял значения идейного утверждения жизни. Он мечтал о великом будущем своего народа, освобожденного от самодержавно-помещичьего гнета, и сознавал, что для этого необходимы гигантские усилия и тяжелая борьба, могущая вдохновить писателей. Именно в этом смысле Белинский и писал о «натуральной школе», что «если бы ее преобладающее отрицательное направление и было одностороннею крайностию,— и в этом есть своя польза, свое добро: привычка верно изображать отрицательные явления жизни даст возможность тем же людям или их последователям, когда придет время, верно изображать и положительные явления жизни, не становя их на ходули, не преувеличивая, словом, не идеализируя их реторически»[25].

Осознание возвышенных демократических идеалов и связанная с ним высокая нравственная самооценка вызывали у Белинского интерес к романтизму или, точнее, к романтике.

Белинский рассматривает это явление исторически. Считая величайшим достижением русской литературы пушкинского и гоголевского времени ее творческий реализм, он с неодобрением и даже иронией относился к тем абстрактным романтическим идеям, которые в предшествовавший период отвлекали писателей от реализма. В то же время Белинский отдавал должное романтизму 1820–1830 гг. как литературному направлению, пришедшему на смену классицизму. Критик считал, что романтизм «развязал руки таланту, спеленатому ложными правилами предания», что он «тем предуготовил возможность самобытной литературы», что «самое злоупотребление романтической свободы послужило к утверждению истинной свободы творчества»[26].

Но Белинский не считал, что романтизм, точнее романтика, как возвышенное отношение писателя к изображаемой жизни, обязательно должен уводить его от реализма, и указывал па возможность романтики, пронизывающей реалистическое изображение жизни и оплодотворяющей его. Он различал «романтизм», основанный на противопоставлении действительности и отвлеченного идеала, «романтизм в духе средних веков», все еще существующий в сознании и литературе господствующего, консервативного большинства, и «романтизм» новый, заключающийся в «просветлении идеею самых простых житейских отношений», в «очеловечивании естественных стремлений»[27]. «Общество все еще держится принципами старого, средневекового романтизма… но люди, имеющие право называться солью земли, уже силятся осуществить идеал нового романтизма»[28], — писал Белинский. Подобные мысли были для него актом утверждения нового социального самосознания, актом борьбы за новое мировоззрение.

Это и привело Белинского к пониманию того, что романтика не только литературное явление, но явление социального сознания вообще. И он давал романтике, или «романтизму» в этом новом смысле слова, такие определения как «чувство бесконечного» или «неопределенные стремления к лучшему и возвышенному» и т. п. Определения эти нуждались в уточнении и обосновании. Однако они заключали в себе теоретическое открытие, имевшее большое значение, знаменовавшее переход русской литературы и критики па более зрелую ступень развития.

Белинский был не только теоретиком литературы, он был также ее историком, причем историком нового типа. В его время русская история литературы находилась еще в зачаточном состоянии и заключалась преимущественно в собирании, проверке и комментировании текстов. Исходя из своих теоретических взглядов, Белинский в ряде статей, написанных в 1840-е годы («Сочинения Державина», «Сочинения Александра Пушкина» и др.), наметил общие принципы исторического понимания художественной литературы и ее национального развития. Он выступал при этом и против «эмпирической истории литературы», не идущей дальше биографических и прочих комментариев, и против истории «отвлеченного идеализма», предписывающей литературе свои законы. Он утверждал, что «всякий великий поэт потому велик, что корни его страдания и блаженства глубоко, вросли в почву общественности и истории, что он, следовательно, есть орган и представитель общества, времени, человечества»[29].

Рассматривая историю новой русской литературы — от Кантемира до Гоголя, — Белинский стремился понять творчество того или иного писателя как художественное отражение определенного момента в национальном развитии. Особенно глубоко и верно осознавал он зрелое творчество Пушкина. Так, рассматривая роман «Евгений Онегин», он указывал, что в то время образованное дворянство было тем «сословием», «в котором почти исключительно выразился прогресс русского общества», и что в «Онегине» Пушкин «решился представить нам внутреннюю жизнь этого сословия, а вместе с тем и общество в том виде, в каком оно находилось в избранную им эпоху…»[30].

Но Белинский успел сделать в том направлении только первые шаги и не всегда достаточно глубоко осознавал национальные корни русской литературы. Так, русскую литературу до Пушкина он считал «пересадочным растением» и односторонне подчеркивал подражательный характер творчества таких поэтов, как Ломоносов или Державин.

Таковы были в основном литературные взгляды Белинского, тесно связанные с его философскими и социально-историческими убеждениями. Они легли в основу творческой программы нового, передового направления в русской художественной литературе 40-х годов XIX в.

 

[1] Белинский В. Г. Похождения Чичикова, или Мертвые души. — Полн. собр. соч, т. 6, с. 217.

[2] Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья пятая. — Полн. собр. соч., т. 7, с. 312.

[3] Белинский В. Г. Стихотворения М. Лермонтова. — Полн. собр. соч., т. 4, с. 522.

[4] Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года. — Полн. собр. соч., т. 10, с. 311.

[5] Там же.

[6] Белинский В. Г. Казаки, Повесть Александра Кузьмича. — Полн. собр. соч., т. 7, с. 94.

[7] Там же.

[8] Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года. — Полн. собр. соч., т. 10, с. 303.

[9] Там же, с. 304.

[10] Там же.

[11] См.: Белинский В. Г. Журнальные и литературные заметки. — Полн. собр. соч., т. 6, с. 240.

[12] Белинский В. Г. Русская литература в 1843 году. — Полн. собр. соч., т. 8, с. 52.

[13] Белинский В. Г. Русская литература в 1841 году. — Полн. собр. соч., т. 5, с. 580.

[14] Белинский В. Г. Русская литература в 1842 году. — Полн. собр соч., т. 6, с. 535.

[15] Там же, с. 526.

[16] Белинский В. Г. Русская литература в 1843 году. — Полн. собр. соч., т. 8, с. 82–83.

[17] Белинский В. Г. Письмо к К. Д. Кавелину от 7 декабря 1847 г. — Полн. собр. соч., т. 12, с. 460.

[18] Белинский В. Г. Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя «Мертвые души». — Полн. собр. соч., т. 6, с. 425.

[19] Белинский В. Г. Вступление к «Физиологии Петербурга…». — Полн. собр. соч., т. 8, с. 376.

[20] Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года. — Полн. собр. соч., т. 10, с. 326–327.

[21] Белинский В. Г. Русская литература в 1845 году. — Полн. собр. соч., т. 9, с. 388.

[22] Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года. — Полн. собр. соч., т. 10, с. 300–301.

[23] Белинский В. Г. Вступление к «Физиологии Петербурга…». — Полн. собр. соч., т. 8, с. 376–377.

[24] Там же, с. 383.

[25] Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1846 года. — Полн. собр. соч., т. 10, с. 16–17.

[26] Белинский В. Г. Русская литература в 1842 году. — Полн. собр. соч., т. 6, с. 522–523.

[27] Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья вторая. — Полн. собр. соч., т. 7, с. 161.

[28] Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья вторая. — Полн. собр. соч., т. 7, с. 158.

[29] Белинский В. Г. Сочинения Державина. — Полн. собр. соч., т. 6, с. 586.

[30] Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья девятая. — Полн. собр. соч., т. 7, с. 447.