Задания к практическому занятию № 2

 

1. Законспектировать статью Е.С. Кубряковой «Эволюция лингвистических идей во второй половине ХХ века (опыт парадигмального анализа)»

 

2. Составить аннотацию статьи.

Аннотация – краткая характеристика первоисточника (книги, сборника, статьи и др.).

План аннотации

1. О чем говорится в статье?

2. Какие вопросы рассматриваются?

3. Для кого предназначена?

 

 

Е.С. Кубрякова

 

ЭВОЛЮЦИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ ИДЕЙ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА (ОПЫТ ПАРАДИГМАЛЬНОГО АНАЛИЗА)

 

(Язык и наука конца XX века.М., 1995)

 

I. Задачи настоящей работы

 

<...> Для того, чтобы <...> аргументировать мнение о том, что современную ситуацию в лингвистике отличает не только разнообразие взглядов и не только действительное множество представленных здесь концепций, гипотез и теорий, но и некое внутреннее единство, мы обращается к понятию научной парадигмы знания, введенному уже более трех десятилетий тому назад Т. Куном и получившему с тех пор самые разные интерпретации. <...>

Характеризуя облик современной лингвистики – теоретической лингвистики в конце XX века, – предстоит ответить на вопросы исключительной сложности. В их число входят и вопросы о том, в каком направлении развивается лингвистика и какие она ставит перед собой задачи, и вопросы о том, как вписывается она сама в науку на исходе XX века, и наконец, о том, какие наиболее яркие тенденции присущи ей сегодня и какие научные школы ее представляют.Одной из самых сложных проблем, возникающих в связи с поставленной задачей, оказывается также проблема внутреннего единства или же, напротив, раздробленности лингвистики, т.е. вопрос о том, можно или нельзя усматривать за явным разнообразием существующих ныне школ и течений, за множеством разных концепций о языке, нечто принципиально единое, и в каких терминах может быть описано это положение дел.

В работах историографического плана оценка современного состояния лингвистики выступает в достаточно противоречивом виде. Признавая существование разных теорий языка и разных направлений, развивающих эти теории, историографы делают из этого противоположные выводы. В то время как одни ученые пессимистически оценивают сложившееся состояние дел и, подчеркивая раздробленность современной лингвистики, полагают, что она вступила в фазу стагнации <...>, другие ученые оценивают наличие альтернативных взглядов на язык как явление положительное, а постоянную смену мнений – как ее постоянный признак. <...> Естественно, что если бы речь шла исключительно о разногласиях в оценочном плане, т.е. о том, хорошо или плохо существование различных подходов к описанию языка, можно было бы просто присоединиться к той или иной точке зрения и привести дополнительные аргументы в защиту одной из них. Но ведь главное заключается, по всей видимости, отнюдь не в этом. Гораздо важнее определить адекватность, эффективность и полезность самых представленных теорий, факт их конгруэнтности друг другу, взаимодополнительности или же, напротив, несовместимости, взаимоисключительности. <...> Вопросом первостепенной важности становится тогда вопрос о том, так ли уж велики на самом деле исходные допущения отдельных теорий и не наблюдается ли в действительности некое глубинное сходство в понимании языка и закономерностей его организации. <...>

<...> нам кажется необходимым вернуться еще раз к самому понятию парадигмы научного знания и четко сформулировать, что имеется в виду при употреблении этого термина в лингвистике. <...>

 

II. О понятии парадигмы научного знания

<...> Введенное в начале 60-х гг. Т. Куном понятие парадигмы было связано с его стремлением подчеркнуть важность коренной ломки бытующих в науке и устаревающих представлений, продемонстрировать условия и причины подобных изменений, происходящих в виде научной революции и связанных в конечном счете с резким непризнанием прежнего набора знаний и решений – прежней научной парадигмы. Изучая структуру научных революций, Т. Кун как бы отказался от идеи простого одномоментного скачка в системе взглядов и подошел к анализу сложных факторов, приводящих к научной революции, как сменяющей плавное и постепенное накопление данных, а главное, преобразующей исходные допущения науки. <...>

В фокусе внимания Т. Куна находились закономерности развития естественных наук <...>. Однако очень многими учеными монография Куна была воспринята как общеметодологическая.

<...> понятие парадигмы чисто интуитивно представляется вполне разумным и что его можно использовать для демонстрации развития научных идей в лингвистике, хотя, несомненно, и в модифицированном виде и что, наконец, полностью отвергать его кажется нецелесообразным.

<...> в лингвистике всегда наряду с доминирующим, господствующим направлением существовали и другие, более или менее противопоставленные друг другу школы. Такое положение дел не означает <...>, что лингвистика не достигла статуса зрелой науки, и, что, следовательно, понятие парадигмы не может отразить своеобразие эволюции лингвистических идей и более приемлем здесь термин «течение». В принципе, однако, признание одновременного существования нескольких течений и школ не означает, что они не могут иметь общих точек соприкосновения и, таким образом, по Куну, развиваться в пределах одной и той же парадигмы <...>.

В итоге понятие парадигмы знания представляется нам удобным способом выделить некие концептуальные единые моменты за внешним разнообразием подходов, средством обнаружить сходство «на глубине», прочертить основные линии развития науки в рассматриваемый период и выделить главные тенденции в ее поступательном движении. Это понятие диктует необходимость определить ключевые концепты определенных эпох и отличить эволюционные периоды от революционных, охарактеризовать природу новаторских идей. Ведь одно только кумулятивное понимание роста науки никак не может объяснить появления «фундаментальных гипотез, вступающих в противоречие со сложившимися в науке понятиями, представлениями и даже целыми системами знания и приводящих к научным революциям». Понятие парадигмы обязует также рассмотреть более конкретно причины наступающей ревизии концепций. <...>

Методологически мы считаем существенным также, что возникновение новой парадигмы знания связано с формированием иного, «третьего мира», т.е. мира объективного знания, данного каждому члену научного сообщества. Ведь принятие постулатов определенной парадигмы и следование ее предписаниям означает для отдельно взятого ученого возможность согласиться с целым рядом теоретических допущений об объекте и его свойствах без особых доказательств, т.е. принимая их на веру. <...> Используя мысли Г.Г. Гадамера, мы считаем необходимым выделить в понятии парадигмы звено «предпосылочного знания», систему ее исходных допущений. В связи с этим кажется важным подчеркнуть и другое – именно лингвисту, использование термина «парадигма» для которого вполне естественно, понятно и стремление в ситуации его широкого использования придать этому термину более определенный и конкретный характер. В частности, концептуальное основание у этого термина сводится не столько к понятию образца, сколько к понятию особого объединения единиц, существующего за счет наличия у каждой парадигмы определенного числа позиций (слотов) и семантической этикетки каждой позиции. Выполняя это требование, мы и предлагаем вполне в духе куновских идей охарактеризовать понятие парадигмы не только в довольно расплывчатом общем виде, но и представить более конкретно ее составляющие – ее главные «позиции», образующие ее компоненты.

Рассмотрев существующие определения парадигмы <...>, Д.И. Руденко пишет: «Парадигма, определяемая в расширительном смысле, трактуется... как доминирующий исследовательский подход к языку, познавательная перспектива, методологическая ориентация, широкое научное течение (модель), даже научный "климат мнения"». Но чтобы быть всем этим, парадигма должна удовлетворять более строгим требованиям: эти требования относятся прежде всего к ее собственной архитектонике. Чтобы отвечать представлению об упорядоченном объединении составляющих, понятие парадигмы должно, на наш взгляд, включать три следующих звена:

• установочно-предпосылочное,

• предметно-познавательное,

• процедурное, или «техническое».

Напомним, что и Т. Кун, считая возможным замену понятия парадигмы на понятие дисциплинарной матрицы, имплицировал этим самым наличие у них определенных «клеток», или же компонентов, частей. Охарактеризуем теперь эти составляющие более подробно.

В определении установок лингвистического исследования могут наблюдаться расхождения в: а) признании (+/ –) связи лингвистики с другими науками (т.е. другими словами, ее рассмотрения в качестве автономной / неавтономной) науки; б) в случае признания определенной связи – выборе той «высокой» науки, под эгидой которой она должна изучаться <...>; в) ограничении (+/ –) сферы интересов лингвистики внешней или внутренней лингвистикой, а следовательно, установки на такое изучение языковых единиц, при котором приветствуется или же запрещается выход в контекстные условия употребления единиц или же вовлечение в лингвистический анализ интенций говорящего / слушающего.

С определением установок лингвистического исследования тесно связано и понимание уже имеющихся сведений о языке, т.е. осознанное следование определенным предпосылкам анализа, которые нередко выступают в виде системы предпосылочного знания или же системы исходных допущений. <...> Каждый ученый живет и работает в определенной общественной и культурной среде, он зависит от законов своего времени и, что не менее важно, от параметра «пространства» <...>. В сочетании с установками предпосылочные части парадигмы дают отчетливое представление о целях и задачах теоретической лингвистики для данного научного сообщества, и уже на этом основании можно судить об общей ориентации парадигмы на описание языка или объяснение, на статистические или же динамические свойства изучаемых объектов и т.д. В силу сказанного ясно, что установочно-предпосылочная часть научной парадигмы органично связана с таким следующим звеном парадигмы, как ее предметно-познавательная часть.

Это звено парадигмы определяется более конкретно тем, что считается непосредственной областью лингвистического анализа, – единицы или правила, функции или отношения зависимости, особые категории или параметры языковых систем и т.п. В эту часть парадигмы мы также включаем сведения о круге вовлекаемых в анализ языков, а также о преимущественно синхронном или диахроническом подходе к языковым явлениям, а возможно, и сведения о принимаемом направлении анализа – от формы к содержанию или же, напротив, от заданного содержания – к выражающим его формам. <...>

«Техническое», или же процедурное, оперативное звено парадигмы можно было бы назвать также областью выбираемых методик и конкретных процедур анализа; в нее мы включаем используемые в данной парадигме знания и приемы и способы постижения данных, излюбленные модели, отношение к формализации этих данных, формы их записи и т.д.; о важности этого звена парадигмы можно судить уже по тому, что многие школы получали свое название по развивавшимся здесь приемам анализа – ср. школы дистрибутивного анализа, анализа по непосредственным составляющим, трансформационное направление.

<...> Важной чертой в концепции научной парадигмы является, несомненно, и то, что с этим подходом связывается возможность констатировать в науке не только «большие» и «малые» научные революции, но, по-видимому, «большие» и «малые» научные парадигмы.

Заключая настоящий раздел, мы бы хотели в этой связи завершить его некоторыми соображениями о том, как можно классифицировать научные парадигмы знания. Из того, что мы утверждали о трехчастной структурации парадигмы, ясно следует, что и принципы классификации могут зависеть прежде всего от того, какую из рассматриваемых частей – целеполагающую, предметную или процедурную – следует считать наиболее существенной для характеристики всей парадигмы в целом. Очевидно и то, что опыт предыдущих классификаций научных парадигм <...> указывает на ориентацию на какой-либо один из аспектов ее бытия: например, на лидера или создателя соответствующего направления или же на ключевое для этого направление понятие. <...>

В историографических работах мы считаем самым целесообразным признавать доминирующую роль первой, установочной части парадигмы, что в значительной мере совпадает и с тем, на познание каких свойств языка направлена данная парадигма, и с тем, какие объяснения этим свойствам считаются наиболее убедительными (генетические, функциональные, когнитивные и т.п.). Историю языкознания двух последних веков можно тогда условно представить как смену сравнительно-исторической парадигмы знания структуральной и далее – генеративной. Параллельно этим «большим» парадигмам внутри них можно было бы выделять и «малые» <...>.

 

IV. Заключение: отличительные парадигмальные черты современной лингвистики

 

<...> Выше мы уже высказали предположение о том, что при всем внешнем разнообразии представлений о языке современной лингвистике все же свойственно следование определенной системе общих установок. Таких принципиальных установок мы выделяем четыре, это:

• экспансионизм,

• антропоцентризм,

• функционализм, или, скорее, неофункционализм, <...>

• экспланаторность.

Теперь наша задача заключается в том, чтобы охарактеризовать смысл и конкретное содержание каждой из этих отличительных черт.

В представление о каждой научной дисциплине входит прежде всего определение области и предмета ее исследования, однако границы дисциплины не всегда очерчиваются этим указанием достаточно конкретно. Неслучайно Ф. де Соссюр, перечисляя главные задачи лингвистики как особой науки, подчеркивал необходимость установить ее границы, и для всех соссюрианских направлений было показательно связать эти границы с исследованием языка «в самом себе и для себя». Сегодня положение дел кардинально изменилось, и лингвистику, напротив, никак нельзя считать дисциплиной с четко установленными границами, – она выявляет явную тенденцию к расширению своих пределов. Эту тенденцию именуют экспансионизмом.

Понятие экспансионизма как определенного периода в становлении научной дисциплины – в противовес редукционизму – было впервые выдвинуто на XIV Международном лингвистическом конгрессе в Берлине в 1987 г. применительно к лингвистике текста. <...> Редукционистскими <...> назвали такие периоды в развитии дисциплины, когда господствует стремление ограничить пределы анализа объекта, экспансионистскими, наоборот, такие, когда ракурсы исследования определенного объекта считаются либо не вполне ясными, либо – в силу сложности объекта – постоянно меняющимися и распространяющимися. Тенденции развития науки связаны в этом последнем случае с поисками новых подходов к изучаемому объекту, причем отнюдь не возбраняется путь проб и ошибок. В такие периоды происходит экспансия науки, достигаемая нередко ценой размывания ее границ. <...>

Очевидно, что понятие экспансионизма может быть отнесено сегодня не только к лингвистике текста, но и многим другим лингвистическим субдисциплинам, а также – к самой теоретической лингвистике. Проявления экспансионизма мы усматриваем и в возникновении новых «сдвоенных» наук (ср. психолингвистику и социолингвистику, социо– и психосемантику, семантику синтаксиса и пр.), и в упрочении традиционных связей лингвистики с философией и логикой (благодаря чему на их границах вычленяются новые школы – ср., например, школу логического анализа языка или лингвистические исследования философов-аналитиков), и в возникновении новых дисциплин (ср. инженерную и компьютерную лингвистику), и в формировании новых областей знания внутри самой лингвистики (ср. лингвистику текста, трансфрастику, теорию речевых актов и т.п.). Нельзя, наконец, не отметить расширение объектов исследования и внутри уже сложившихся «уровневых» лингвистических дисциплин. Все это вместе, действительно, напоминает некую «расширяющуюся вселенную», исследование каждого звена которой усложняется и претерпевает значительные изменения именно в сторону их расширения. <...>

Экспансионизм лингвистики обнаруживается, на наш взгляд, в почти повсеместном признании того факта, что для адекватного познания языка необходимы выходы не только в разные области гуманитарного знания, но и в разные сферы естественных наук. <...>

Экспансионизм тесно связан, наконец, с такой мощной тенденцией в современном статусе большой науки, как укрупнение ее отдельных наук. Одно из ее проявлений – интеграционные процессы, которые ведут к выделению междисциплинарных программ исследования (здесь прекрасным примером может служить создание когнитивной науки, служащей объединению целого ряда дисциплин, занимающихся исследованием феномена информации и ее обработки). <...>

Трудно было бы утверждать, что экспансионизм связан с каким-либо одним из представленных сегодня течений: он знаменует естественный ход событий и типичен, по всей видимости, для современного состояния науки в целом. <...>сама тенденция экспансионизма характеризует и сегодня бытие большинства лингвистических направлений. <...>

Экспансионизм в таком его понимании теснейшим образом связан и с другими отличительными чертами современной лингвистики – антропоцентризмом, функционализмом и экспланаторностью, поскольку обращение к другим наукам и данным из других наук определяется в первую очередь стремлением найти языковым феноменам то или иное объяснение. Такие объяснения устройству языка пытаются найти в первую очередь в сущностных характеристиках его носителя – человека.

Господство принципов антропоцентризма роднит лингвистику со многими другими областями знания, ибо интерес к человеку, как центру вселенной, и человеческим потребностям, как определяющим разные типы человеческой деятельности, знаменует переориентацию, наблюдаемую во многих фундаментальных науках: в физике это признание позиции наблюдателя, в литературоведении – обращение к образам автора и читателя в их разных ипостасях, в мегаэкологии – внимание ко всем проблемам окружающей среды и к достижению известной гармонии во взаимодействии человека с природой и т.д. Антропоцентризм как особый принцип исследования заключается в том, что научные объекты изучаются прежде всего по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям в развитии человеческой личности и ее усовершенствования. Он обнаруживается в том, что человек становится точкой отсчета в анализе тех или иных явлений, что он вовлечен в этот анализ, определяя его перспективу и конечные цели. Он знаменует, иными словами, тенденцию поставить человека во главу угла во всех теоретических предпосылках научного исследования и обусловливает его специфический ракурс.

<...> В лингвистике антропоцентрический принцип связан с попыткой рассмотреть языковые явления в диаде «язык и человек», но из-за возможных различий в подходе он фактически принимает в разных школах современности нетождественные формы. <...>

В многотомном издании Лаборатории теоретического языкознания Института языкознания РАН были не только намечены главные линии изучения человеческого фактора в языке, но и сформулированы две глобальные проблемы такого исследования. Одна из них формулировалась как круг вопросов о том, какое воздействие оказывает сложившийся естественный язык на поведение и мышление человека и что дает в этом отношении существование у человека определенной картины мира. Другая же формулировалась как круг вопросов о том, как человек воздействует на используемый им язык, какова мера его возможного влияния на него, какие участки языковых систем открыты для его лингвокреативной деятельности и вообще зависят от «человеческого фактора» (дейксис, модальность, экспрессивные аспекты языка, словообразование и т.п.). Заслуживает быть специально отмеченной и постановка вопроса о сути языковой личности и природе его творческой деятельности в языке в известных работах Б.А. Серебренникова и особенно Ю.Н. Караулова.

<...> функционализм. Этойчерте, с одной стороны, более сложно дать общее определение, но, с другой, она кажется достаточно ясной на интуитивном уровне <...> у функционализма более глубокие корни. Их можно связать с деятельностью Пражского лингвистического кружка и с целым рядом грамматических концепций отечественных языковедов. Эта линия развития, несомненно, демонстрирует наибольшую преемственность <...>.

 

<...> широкое понимание функционализма позволяет трактовать его как такой подход в науке, когда центральной ее проблемой становится исследование функций изучаемого объекта, вопрос о его назначении, особенностях его природы в свете выполняемых им задач, его приспособленность к их выполнению и т.д. Общим постулатом функциональной лингвистики является положение о том, что язык представляет собой инструмент, орудие, средство, наконец, механизм для осуществления определенных целей и реализации человеком определенных намерений – как в сфере познания действительности и ее описания, так и в актах общения, социальной интеракции, взаимодействия с помощью языка. Разные школы функционализма возникают в силу того, что среди разнообразных и многообразных функций языка одна или несколько объявляются самыми главными; обычно это либо коммуникативная, либо когнитивная функция языка, но нередко – и та и другая, к которой добавляют также экспрессивно-эмоциональную, поэтическую.

Думается, что функциональный подход ведет в конечном счете к признанию главенствующей роли для всей лингвистики категории значения. Распространение семантически и прагматически ориентированных исследований можно поэтому связать напрямую с утверждением функционализма как центрального принципа в исследовании языка.

<...> С. Дик связывает функциональный подход с новыми представлениями о природе человеческого языка и противопоставляет его формальной парадигме знания, упрекая последнюю за отказ изучать прагматические и дискурсивно-мотивированные факторы в использовании языка; он подчеркивает, что современную лингвистику характеризует отказ от чисто формального подхода к языку.

<...> Функционализм, – как и антропоцентризм, – оказываются <...> двумя такими важнейшими допущениями о природе и организации языка, которые помогают понять, с какими функциональными, биологическими, психологическими и социальными ограничениями должна столкнуться коммуникативная система как в своем происхождении, так и в своем реальном использовании. Понятно поэтому, как органично связаны функциональный и антропологический принципы с такой характеристикой современной науки, как экспланаторность.

 

Называя эту черту, возможно, и не очень удачным термином (но «объяснительность» не кажется нам более подходящим термином), мы лишь хотим выделить в качестве тенденции современной лингвистики стремление найти и внутренней организации языка, и его отдельным модулям, и архитектонике текстов, и реальному осуществлению дискурса, и порождению и пониманию речи и т.п. то или иное объяснение.

<...> Разумеется, само понятие экспликации, объяснения в науке имеет в ней давнюю традицию, да и без истолкования причинно-следственных отношений в науке делать нечего. Однако, развивалось это понятие на материале естественных наук, а в лингвистике установка на объяснение, а не только на описание, да и постепенное преодоление противопоставления описания и объяснения, заставляет увидеть в этих фактах становление новой исследовательской программы и преобразования ее конечных целей. Лингвистика была и будет наукой эмпирической, она не может существовать без исходной базы данных, но суть соотношения эмпиризма и рационализма в прогрессе науки заключается в известном компромиссе между ними. Для лингвистики 60 – 70-гг. этот вопрос оборачивался не сокращением удельного веса описаний по сравнению с теоретизированием, а прежде всего выдвижением дедуктивных методов анализа языка в противовес индуктивным. Стремление ввести объяснительный момент в анализ языка заставляло строить гипотезы о его устройстве, о его глубинных, т.е. непосредственно не наблюдаемых структурах, выдвигать некие предположения, чтобы их можно было проверить и верифицировать, некие догадки о строении языка. <...>

Представляется, что постановка вопросов об объяснении в лингвистике имеет два разных аспекта: один, более очевидный, связан с серией вопросов о том, что именно (какие утверждения) могут считаться объяснением для того или иного языкового явления и какие типы объяснений здесь должны преобладать (структурные, генетические, функциональные и т.п.). Другой аспект касается гораздо более сложной и релевантной для всей лингвистики проблемы – проблемы ее собственных целей и задач, проблемы определения конечного результата лингвистической исследовательской деятельности и ее ориентации, направленности.

<...> В такой ситуации оказывается самым важным, на наш взгляд, очертить предмет лингвистики с определенными ограничениями. В качестве подобных ограничений и должны выступать ясные ответы на вопросы о целях современной лингвистики и прежде всего вопрос о том, для чего в конечном счете осуществляется исследование языка и что оно само может объяснить: ментальную, духовную, когнитивную деятельность человека или же деятельность коммуникативную, социальную, общественную или, наконец, и то и другое. Лингвистика как зрелая наука может и должна объяснить изучаемый ею объект – язык, – но не только «в самом себе и для себя», а для более глубокого понимания и объяснения человека и того мира, в котором он обитает. Это и создает предпосылки для изучения языка по его роли и для познания (когнитивное направление в исследовании языка), и для коммуникации и осуществления речевой деятельности (коммуникативная лингвистика и теория речевых актов), и для обеспечения нормальной жизнедеятельности всего общества в целом (культурологическое направление исследований) и т.п.

Если «в любом объяснении есть две части, различающиеся по своим функциям» – экспланандум и эксплананс, т.е. объясняемый объект и то, что его объясняет, тогда для адекватной характеристики языка как экспланандума необходимо обращение к феноменам сознания, мышления, общества, культуры (как экспланансам) и, наоборот, для объяснения этих последних феноменов необходимо обращение к языку.Достижения лингвистики сделают возможным использовать эти сведения в качестве эксплананс для других наук. А для того, чтобы добиться этого, нужны челночные операции, взаимообогащение и взаимодействие всех заинтересованных наук, исследования на их стыках. Принцип экспланаторности обретет тогда более конкретное содержание, ибо взаимопроникновение наук позволит выявить и обнаружить разные типы объяснений и придать каждому из них (когнитивным, функциональным, биологическим и пр. объяснениям) рациональное содержание. <...>

Рассмотрев выше разделяемую многими лингвистами систему установок, предпосылок анализа, общих задач и т.д., мы в известном смысле описали также и те требования, которым сегодня должно удовлетворять лингвистическое исследование. И хотя бы в этом отношении позиции многих разных школ и многих отдельных ученых представляются достаточно близкими. Известная общность исходной, или предпосылочной, системы взглядов, таким образом, налицо.

Интерпретировать сложившуюся ситуации можно тем не менее двояко или даже трояко. Можно полагать, что к концу 80-х гг. благодаря установлению рассмотренных выше общетеоретических положений в исследовании языка преобладают интеграционные тенденции и что на наших глазах формируется новая конструктивная парадигма научного знания, синтезирующая подходы, развивавшиеся до настоящего времени как самостоятельные подходы с разной ориентацией. Можно вместе с тем полагать и другое: несмотря на фактически наблюдаемые процессы интеграции и сближения позиций разных школ каждая из них продолжает свой собственный путь развития, демонстрируя разные предметные области исследования и по существу являя собой отдельную (малую) парадигму научного знания. В таком случае статус современной лингвистики следовало бы охарактеризовать как полипарадигмальный.

<...> на наших глазах все же происходит становление новой, неофункциональной, или конструктивной (постгенеративной), парадигмы знания <...>, определяющей чертой которой оказывается удачный синтез когнитивного и коммуникативного подходов к явлениям языка.

 

Дополнительная литература

• Касевич В.Б. Является ли лингвистика наукой? (по поводу статьи Жильбера Лазара) // Материалы XXIX Межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов (Санкт-Петербург, 13 – 18 марта 2000 г.). Выпуск 14. Секция общего языкознания. Часть 1. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2000. С. 16-22.

• Фрумкина P.M. «Теории среднего уровня» в современной лингвистике // Вопросы языкознания. 1996. № 2.

 

• Фрумкина P.M. Когнитивная лингвистика, или «психолингвистика наоборот»? // Язык и речевая деятельность. Т. 2. СПб., 1999.