III. Закон отрицания отрицания. 3 страница

Человек не может сразу охватить, отразить, отобразить целиком, полностью всей природы; по словам Ленина, «он может лишь вечно приближаться к этому, создавая абстракции, понятия, законы, научную картину мира и т. д.»[285].

«Закон есть, — подчёркивает Ленин мысль Гегеля, — отражение существенного в движении универсума»[286]. Но понятие закона — диалектически противоречивое понятие, отражающее развитие объективных закономерностей в их внутренних противоречиях. В законе мы имеем нечто повторяющееся, тождественное, «прочное», остающееся, нечто неизменное и «спокойное» по сравнению с изменчивыми явлениями. В законе берётся сущность движения и развития явлений в его абстрактном, «чистом» виде: закон есть «форма всеобщего» (Энгельс). «Закон берёт спокойное, — продолжает Ленин, — и потому закон, всякий закон узок, неполон, приблизителен»; в этом смысле... «явление богаче закона»[287].

Однако закон не следует рассматривать лишь как абстракцию от множества повторяющихся явлений. Закон имеет и качественную сторону: он фиксируется нами каждый раз как особая необходимая тенденция развития, в которой закон как бы стремится охватить свои бесконечные проявления и необходимо реализоваться в них. В этом отношении абстракция закона глубже, вернее, полнее отражает действительность, чем каждое отдельное явление. Закон стоимости, указывал Ленин, гораздо истиннее, чем каждое отдельное его проявление, чем каждый акт обмена, чем закон спроса и предложения. Закон охватывает и выражает каждое отдельное явление (приблизительно, относительно, на одной ступени познания, с одной стороны, в одном отношении; он не даёт всей конкретной полноты, всей целостности явления, которое можно познать полностью лишь через познание его бесконечного множества сторон. В этом смысле закон беднее отдельного конкретного, целостного явления. И в то же время, охватывая группы однородных явлений, закон глубже, вернее, постояннее, чем каждое отдельное его проявление. В этом состоит своеобразие закона, всякой научной абстракции, отражающей внутреннюю противоречивость всякого развития.

Эту внутреннюю противоречивость закона постоянно подчёркивают Маркс, Энгельс, Ленин. Они ведут борьбу за единственно научное, закономерное познание действительности — со всякого рода идеалистическим отрицанием или идеалистическим извращением значения общих законов природы и общества. И в то же время они ведут борьбу с фетишистским, упрощённым, вульгарным пониманием закона, как некоторого неизменного «абсолюта», который непосредственно и целиком, в «чистом виде», проявляется в каждом отдельном конкретном явлении. Они подчёркивают относительный, исторический характер законов, изменчивость самих законов.

«Конечной целью этой работы, — говорит Маркс о «Капитале», — является раскрытие закона экономического развития современного общества»[288]. В то же время Маркс всячески подчёркивает относительный, исторический, преходящий характер законов капиталистического общества. Он резко критикует взгляды буржуазной экономии, видящей в законах капитализма вечные «естественные» законы. По словам одного из ранних рецензентов «Капитала», очерк которого сам Маркс признавал удачным, «для Маркса важно только одно: найти закон явлений, исследованием которых он занимается. И при этом для него важен не только закон, управляющий ими, пока они имеют известную форму и пока они находятся в том взаимоотношении, которое наблюдается в данное время. Для него, сверх того, ещё важен закон их изменяемости, их развития, т. е. перехода от одной формы к другой, от одного порядка взаимоотношений к другому»[289]. Общих, пригодных для всех времён экономических законов для Маркса не существует. «По его мнению, напротив, каждый исторический период имеет свои законы»[290]. Его научная цель заключается «в выяснении тех частных законов, которым подчиняются возникновение, существование, развитие, смерть данного социального организма и замещение его другим, высшим»[291].

Маркс резко противопоставляет слепые законы капиталистической стихии законам социалистического общества, постигнутым коллективным разумом людей и направленным ими к их благу.

Энгельс подчёркивает исторический, относительный характер законов природы — казалось бы, законов всеобщих, вечных и неизменных. Он показывает, что физические законы — например жидкое состояние воды от 0 до 100° С, — что эти законы обусловлены в конечном счёте условиями земной планеты и могли бы получить видоизменение на солнце или на луне. Наиболее общая формулировка теории превращения энергии, по словам Энгельса, в её применении к мировой системе превращается в историю господства различных законов на разных ступенях её развития.

Маркс, Энгельс, Ленин ведут борьбу с тем абстрактно-фетишистским пониманием законов, которое характерно и для механицизма, и для идеализма. Они показывают, что, выражая «в чистом виде» сущность явлений, законы охватывают лишь приблизительно универсальную закономерность природы. Законы осуществляются в конкретной капиталистической действительности лишь среди постоянных отклонений, лишь как господствующая тенденция, преодолевающая постоянные нарушения законов, т. е. как некоторая средняя постоянных колебаний и отклонений от закона. Закон стоимости, всеобщий закон капиталистического накопления, закон тенденции нормы прибыли к понижению и т. д. — в таком, закономерном виде рассматривает Маркс все явления капиталистической действительности. В то же время Маркс подчёркивает не только исторический характер законов капиталистического производства, но и то, что они лишь приблизительным образом осуществляются в капиталистической действительности как господствующие тенденции, стремящиеся уничтожить, преодолеть колебания и отклонения. «Вообще, — говорит Маркс, — при капиталистическом производстве всякий общий закон осуществляется лишь как господствующая тенденция, весьма запутанным и приблизительным образом, как некоторая средняя постоянных колебаний, которая никогда не может быть достаточно установлена»[292].

В другом месте, отмечая, что цены товаров отклоняются от их стоимости, что товары продаются в капиталистическом обществе в соответствии с их рыночной стоимостью лишь в тех редких случаях, когда спрос и предложение перестают действовать и покрывают друг друга, Маркс разъясняет: «Действительные внутренние законы капиталистического производства, очевидно, не могут быть объяснены из взаимодействия спроса и предложения..., так как законы эти оказываются осуществлёнными в чистом виде лишь тогда, когда спрос и предложение перестают действовать, т. е. покрывают друг друга. Спрос и предложение в действительности никогда не покрывают друг друга, или, если и покрывают, то только случайно, следовательно, с научной точки зрения этот случай должен быть приравнен нулю, должен рассматриваться как несуществующий. Однако в политической экономии предполагается, что они покрывают друг друга. Почему? Это делается для того, чтобы рассматривать явления в их закономерном, отвечающем их понятию виде, т. е. рассматривать их независимо от того, чем они кажутся вследствие колебаний спроса и предложения. С другой стороны, для того, чтобы найти действительную тенденцию их движения, так сказать, фиксировать её»[293]. Маркс показывает, что, лишь рассматривая итог движения за более или менее продолжительный период, мы получаем полное равновесие между спросом и предложением, что этот результат получается лишь как средняя свершившихся колебаний, лишь «как постоянное движение их противоречия». Мы имеем здесь и «уклонения рыночных цен от рыночных стоимостей и, с другой стороны, тенденцию, стремящуюся уничтожить эти отклонения...»[294].

В конкретной действительности капитализма законы никогда не оказываются осуществлёнными в их чистом виде. Каждое конкретное явление представляет собой и некоторое отклонение от проявляющегося в нём закона и подтверждение закона, поскольку господствующая тенденция развития всей данной совокупности явлений стремится уничтожить это отклонение, имеющее место в отдельных явлениях. Закон осуществляется всегда лишь как тенденция развития, нередко в переплетении с другими тенденциями. И только таким образом нами правильно познаётся конкретное содержание действительности.

Именно так подходит к вопросу о закономерности явлений и Ленин, освещая вопрос о соотношении между общими законами и законами особых стадий развития капиталистического общества. Порождение монополии концентрацией производства, — указывает Ленин, — вообще является общим и основным законом современной стадии развития капитализма: «по своей экономической сущности империализм есть монополистический капитализм»[295]. Но империализм при всём том остаётся особым этапом в развитии капитализма и подчинён наряду с этим особым законом и общим законам, и противоречиям капитализма — противоречию между общественным производством и частным присвоением, между организацией производства на отдельных предприятиях и анархией во всём обществе. Поэтому неверны сказки буржуазных экономистов о возможности устранения кризисов при монополистическом капитализме. Нет, капиталистические противоречия ещё более обостряются в период империализма. «Напротив, — говорит Ленин, — монополия, создающаяся в некоторых отраслях промышленности, усиливает и обостряет хаотичность, свойственную всему капиталистическому производству в целом».

Монополии свойственна тенденция к застою и загниванию. Однако «было бы ошибкой думать, что эта тенденция к загниванию исключает быстрый рост капитализма... В целом, капитализм неизмеримо быстрее, чем прежде, растёт, но этот рост не только становится вообще более неравномерным, но неравномерность проявляется также, в частности, в загнивании самых сильных капиталом стран»[296].

Из этого диалектического понимания закона исходили Ленин и Сталин, обосновывая закон неравномерности развития при империализме и возможность построения социализма в одной стране. Социал-оппортунисты типа Каутского, совершенно абстрактно подходя к закономерностям империалистического этапа, доказывали, с чисто «экономической» точки зрения, что противоречия и неравномерности капитализма ослабляются при господстве финансового капитала потому, что развитие «идёт» к монополиям, следовательно, к одной всемирной монополии, к одному всемирному тресту.

Троцкий и Зиновьев также доказывали, что неравномерности в развитии империализма стало меньше. Близкую к теории «ультраимпериализма» точку зрения развивал т. Бухарин, доказывавший, что законы капиталистической конкуренции перестают действовать хотя бы в пределах отдельных государств.

Развитие идёт к монополиям. «Это бесспорно, — отвечал Ленин на рассуждения о таких чистых «абстракциях» развития, — но это и совершенно бессодержательно... Лучшим ответом на мёртвые абстракции «ультраимпериализма»)... является противопоставление им конкретно-экономической действительности современного всемирного хозяйства»[297]. Каутский протаскивает мысль, «будто господство финансового капитала ослабляет неравномерности и противоречия внутри всемирного хозяйства, тогда как на деле оно усиливает их»[298].

Такое же диалектическое понимание исторической закономерности развития проводит Ленин и в своей знаменитой отповеди Суханову по вопросу о «закономерности» Октябрьской революции. Ленин показывает, что «при общей закономерности развития во всей всемирной истории нисколько не исключаются, а, напротив, предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития»[299]. Октябрь не только не нарушил общей линии развития мировой истории, переходящей от капитализма к социализму, но подтвердил эти общие законы, и тем не менее в Октябрьской пролетарской революции мы имели своеобразие отдельной полосы развития, своеобразие перехода.

Развивая далее мысль Ленина, т. Сталин выясняет особенности Октябрьской революции, состоящие в том, во-первых, что диктатура пролетариата родилась у нас как власть, возникшая на основе союза пролетариата и трудящихся масс крестьянства под руководством пролетариата, и в том, во-вторых, что диктатура пролетариата утвердилась у нас как результат победы социализма в одной стране, при сохранении капитализма в других капиталистических странах.

В то же время т. Сталин доказывает, что Октябрьская революция имеет интернациональную природу, что она является классическим образцом проведения ленинской теории, обязательной для всех стран, что это своеобразие Октября, выражаясь словами Ленина, также шло «по общей линии развития мировой истории». Разрыв цепи империализма пролетарской революцией в тех его звеньях, где империализм слабее, становится общим законом пролетарской революции в эпоху империализма.

В этих положениях Ленина и т. Сталина мы имеем неразрывную связь закономерного познания действительности с революционной практикой. Практика пролетарской революции даёт нам подлинный критерий для проверки значения общих законов капиталистического развития и для борьбы с оппортунистическим их фетишизированием. Практика социалистического строительства вносит ряд новых моментов в наше понимание закона. Она вносит сознательное, разумное, плановое начало в закономерности переходного периода (это сознательное начало проводится диктатурой пролетариата). В противовес «закону первоначального социалистического накопления» и «закону трудовых затрат», которые выдвигали троцкисты и правые для понимания новой экономики по аналогии со стихийными закономерностями капитализма, — мы видим всё своеобразие законов истории после победы пролетариата, мы подчёркиваем роль диктатуры пролетариата, подавляющей эксплуататоров, руководящей массами трудящихся и строительством социализма.

Одной из важнейших ступеней к познанию всеобщей, универсальной связи и закономерности природы является познание нами причинных связей, причин и следствий, так называемая каузальность.

Развитие каузальной, причинной точки зрения — совершенно необходимая ступень в развитии и укреплении материалистического понимания природы. Ранние материалисты выдвигают понятие причинности в противовес идеалистам, которые отрицают наличие причинных связей в природе и обществе. Но ранние материалисты склонны были понимать причинную связь явлений преимущественно как механическую причинность. Современные механисты, например, Л. Аксельрод, склонны даже видеть в механической причинности основное отличие материализма от идеализма.

Кантианская философия очень много внимания и места уделяет категории каузальности, стремясь превратить причинность в субъективное понятие, в категорию нашего рассудка, которую мы привносим от себя во внешний мир.

Гегель с позиций идеалистической диалектики подверг критике старый механицизм и кантианство по вопросу о причинности, он показал, что каузальность есть лишь малая частица, лишь момент в познании всеобщей мировой связи, которая понималась Гегелем как развитие абсолютного духа.

Энгельс и Ленин дают глубокую диалектико-материалистическую трактовку понятия причинности. Они одновременно выясняют всё значение этого понятия для материализма, его объективное содержание и в то же время подчёркивают его относительность, односторонность и неполноту в процессе познания универсальной закономерности.

Ещё в «Материализме и эмпириокритицизме», подвергая резкой критике отрицание махистами и кантианцами причинности и отмечая всё огромное значение причинности для материализма, Ленин в то же время указывал, что в понятиях причины и следствия мы имеем известное упрощение объективной связи явлений. Ленин подчёркивает в своём конспекте «всесторонность и всеобъемлющий характер мировой связи, лишь односторонне, отрывочно и неполно выражаемой каузальностью»[300]. «Образование (абстрактных) понятий и операции с ними, — говорит Ленин, — уже включают в себе представление, убеждение, сознание закономерности объективной связи мира. Выделять каузальность из этой связи нелепо»[301]. «Причина и следствие, ergo, лишь моменты всемирной взаимозависимости, связи (универсальной), взаимосцепления событий, лишь звенья в цепи развития материи»[302].

Для Гегеля, по словам Ленина, «каузальность есть лишь одно из определений универсальной связи, которую он гораздо глубже и всестороннее охватил уже раньше»[303]. Гегель «подводит вполне историю под каузальность и в тысячу раз глубже и богаче понимает каузальность, чем тьма «учёных» ныне»[304]. «Каузальность, обычно нами понимаемая, есть лишь малая частичка всемирной связи», но — именно здесь следует материалистическое добавление и исправление Лениным Гегеля, — «частичка не субъективной, а объективно реальной связи»[305].

Отношение причины и следствия, понимаемое механистами как отношение некоторых внешних друг другу «субстанций», мы должны изучить глубже, исходя из движения материи, из движения истории и их всеобщей связи. Исходный пункт марксистско-ленинского взгляда на каузальное (причинное) отношение между явлениями, отмечает Энгельс, есть признание их взаимной обусловленности, их взаимодействия. «Первое, — говорит Энгельс, — что нам бросается в глаза при рассмотрении движущейся материи, — это взаимная связь отдельных движений, отдельных тел между собою, их обусловленность друг с другом»[306].

Наше познание не удовлетворяется, однако, одной такой исходной общей точкой зрения. Мы выделяем поэтому условия, при которых возникают каждое отдельное явление или совокупность данных явлений, отдельные звенья процесса, рассматриваемые обособленно от других звеньев. Во всеобщем потоке движения материи мы различаем движения воздействующие, которые переносятся на другие тела или явления, и те движения, которые возникают в результате этого воздействия или переноса движения. Чтобы понять отдельные явления, — говорит Энгельс, — «мы должны изъять их из их естественной или исторической связи и, рассматривая каждую порознь, исследовать её свойства, её частные причины действия и т. д.»[307]. «Если какое-нибудь движение... переносится с одного тела на другое, то, поскольку это движение переносится активно, его можно считать причиной движения, поскольку же оно перенесено пассивно — результатом»[308].

Это диалектическое воззрение на причинную связь явлений находит своё обоснование и подтверждение в практике общественного человека. Причина, как это доказывает наша практическая деятельность, необходимо переходит в свои «действия»; она проявляется в них как движение, активное по отношению к своему следствию, как движение, воспроизводящее предмет определённым образом. Практика выявляет эту объективную причинную связь явлений, создаёт представление о причинности.

Ещё Гегель указывал, что, для того чтобы между явлениями возникла необходимая связь, нужны не только условия и не только вытекающий из всех этих условий предмет, но нужна также и деятельность, «переводящая условие в предмет и предмет в условие». Иное дело, — замечает Энгельс, — когда «мы находим также, что мы в состоянии воспроизвести определённое движение, создав условия, при которых оно происходит... и что мы можем придать этому движению определённое заранее направление и размеры.

Благодаря этому, благодаря деятельности человека и создаётся представление о причинности, представление о том, что одно движение есть причина другого» и «деятельность человека даёт возможность доказательства причинности»[309]. Зажигая спичку о коробку, мы каждый раз подтверждаем, что именно трение порождает теплоту и огонь. Правда, и здесь может случиться отклонение от правила, ожидаемое действие может не последовать, спичка вдруг не зажжётся. «Но, — добавляет Энгельс, — именно это доказывает причинность, а не опровергает её, ибо при каждом подобном отклонении от правила можно, произведя соответствующее исследование, найти причину этого (например, сырость спичек и т. п. — Авт.), так что здесь собственно производится двойная проверка причинности»[310].

Каузальная точка зрения таким образом отнюдь не привносится нами в познавательный процесс из нашего сознания, как это полагают философы-скептики и кантианцы. Она неизбежно вытекает из самой объективной связи вещей, она неизбежно порождается общественной практикой человека и находит подтверждение в этой практике. Из этой объективной связи вещей и подтверждающей её практики и вытекает необходимость для нашего познания рассматривать отдельные вещи и явления как отдельные звенья, как моменты общего процесса.

Однако обособление «причин» и «следствий» (действий) имеет смысл лишь при том условии, если, отвлекаясь от единства мирового естественного или исторического процесса, мы будем также иметь в качестве отправного пункта их взаимодействие, их движение, их внутренне-необходимую закономерную связь. «Причина и следствие, — резюмирует Энгельс, — суть понятия, имеющие значение лишь в применении к отдельному явлению, но... если рассматривать, то же явление в его общей мировой связи, то эти два понятия соединяются и переходят в представление о всеобщем взаимодействии, в котором причина и следствие постоянно меняются местами, и то, что теперь или здесь является следствием, то станет там или тогда причиной и наоборот»[311].

«Человеческое понятие причины и следствия, — по словам Ленина, — всегда несколько упрощает объективную связь явлений природы, лишь приблизительно отражая её, искусственно изолируя те или иные стороны одного единого мирового процесса»[312].

Правильное диалектическое понимание причинной связи явлений поэтому коренным образом противоположно механистической точке зрения и идеалистическому релятивизму. Понятие причинности само по себе ещё не может служить водоразделом между материалистическим и идеалистическим мировоззрением; ещё в меньшей степени можно говорить о принципе механической причинности как об отличительной черте диалектического материализма, — так, как это делает, например, Л. Аксельрод, забывая основной вопрос философии — об отношении бытия к сознанию. Под механической причинностью следует разуметь низшие, простейшие формы причинной связи, которые имеют место в рамках чистой механики. Встречное движение твёрдых тел — причина удара, поворот крана вызывает струю воды, механическая работа — причина тепла и т. п. Здесь мы, в лучшем случае, имеем чисто внешний переход от одной формы механического движения к другой, такой же простой форме; причина и следствие здесь остаются внешними; они не находятся во внутренней, необходимой связи между собой. Причиной удара может быть не только встреча тел, но и падение тела.

Совершенно иначе обстоит дело, когда мы переходим к более сложным физическим, химическим, а тем более биологическим и общественным явлениям. Причины и следствия находятся здесь во внутренней, необходимой, связи между собой, понять которую можно только исходя из закономерности развития. Причина не только производит своё следствие, не только переходит в своё действие, но в свою очередь наличие именно данной совокупности причин необходимо предполагается наличием данных следствий. Причина и следствия связаны между собою внутренней закономерной связью. Поэтому ошибочно утверждать, что одно «признание принципа механической причинности является душой материализма»[313]. Ошибочно полагать, как это делает, например, К. Каутский, что понятие о причинности необходимо связано с понятием толчка, столкновения (derAnstoss)[314]. «Толчок», равно как и всякое предшествующее действие в общественно-историческом развитии, не связанное со своим следствием внутренней связью, может оказаться лишь внешним поводом, а вовсе не необходимой причиной данного явления.

Энгельс всячески порицал «заурядное недиалектическое представление о причине и следствии как о двух неизменно разъединённых полюсах, абсолютно не видящее взаимодействия»[315].

Так именно ставит вопрос о причинной связи Ленин, когда он, например, освещает причины победы большевиков в Октябре 1917 г. Сторонники II Интернационала, — указывает он, — не могут «даже поставить серьёзно интереснейший исторический и политический вопрос о причинах победы большевиков»[316]. Между тем этот вопрос «разрешается бесспорно», если исходить не из внешнего сцепления событий, но из общей «точки зрения классовой борьбы и социализма»[317].

И Ленин доказывает историческую неизбежность, необходимость победы большевизма. Большевики победили потому, что они имели за собой громадное большинство пролетариата, и в нём наиболее сознательную часть, потому, что они имели огромное большинство в армии, потому, что их силы находились в решающих пунктах, в столицах и на фронтах армии, потому, что пролетариат сумел повести за собой широкие непролетарские трудящиеся массы.

Так именно ставит вопрос о причинности и т. Сталин, когда он разъясняет, «в чём причина того, что СССР, несмотря на его культурную отсталость, несмотря на недостаток капиталов, несмотря на недостаток технически-выкованных хозяйственных кадров, находится в состоянии растущего экономического подъёма и имеет на фронте экономического строительства решающие успехи, а передовые капиталистические страны, несмотря на обилие капиталов, обилие технических кадров и более высокий уровень культурности, находятся в состоянии растущего экономического кризиса и терпят в области хозяйственного развития поражение за поражением»[318].

Тов. Сталин видит эту причину не во внешних обстоятельствах, а в глубоких внутренне-необходимых законах различных экономических систем. «Причина, — отмечает т. Сталин, — в различии экономических систем хозяйства у нас и у капиталистов. Причина — в несостоятельности капиталистической системы хозяйства. Причина — в преимуществах советской системы хозяйства перед системой капиталистической»[319].

Впрочем, современная буржуазная идеалистическая философия предпочитает вовсе не говорить о причинах. Махисты и другие субъективные идеалисты склонны употреблять абстрактное выражение — «функциональная связь» между явлениями. Понятием функции обозначают при этом общую связь и взаимозависимость явлений: каждое из взаимосвязанных явлений представляет собою функцию другого. Иными словами, употреблением понятия функции в данном случае смазывается то обстоятельство, что данное явление, будучи различным образом, связанным с другим, может быть то действием (следствием), то причиной другого явления.

Такие внешне-«научные» претензии буржуазной идеалистической методологии, её стремление вовсе изгнать понятие «причинной связи» имеют своим источником идеалистическое отрицание ею объективных причинных связей.

Диалектическое понимание взаимодействия причин и следствий не имеет ничего общего с таким релятивистским воззрением. Все наши представления о причинной связи явлений развиваются в связи с человеческой практической деятельностью: они укрепляются, ежечасно подтверждаясь нашей практикой. За последнее время мы имеем особенно большой рост мистики, отрицания причинности в буржуазной науке. Ряд открытий в области структуры материи используется буржуазными учёными для отрицания причинности. Таковы работы физиков: Гейзенберга, Шредингера, Планка и др.

Раздвоение на причину и действие при всём их внутреннем единстве и связи существует объективно, независимо от нашего познания, в самих вещах. Причины и действия несомненно взаимодействуют между собой; каждая причина уже в зародыше несёт и своё действие и обратно; но тем не менее в данной связи явлений именно причина каждый раз является исходным пунктом движения — его первоначальным, вызывающим, порождающим, активным моментом. Поскольку воздействие причины вытекает из самой сущности закономерности данного явления, это воздействие причин должно представлять собой исходный, предшествующий следствию и во времени момент. Однако уже Юм заметил, что сказать: «Данное явление происходит после того-то (posthoc)» ещё не значит: «Оно происходит вследствие того-то (propterhoc)». Говоря о причине, важно подчеркнуть, что в ней мы имеем не только отправной момент взаимодействия, но и определяющее условие, вызывающее, порождающее данное следствие, данный предмет, воспроизводящее его определённым образом.

Говорить только о функциональной связи явлений — значит по существу ограничиться констатированием их взаимной связи, не пытаясь добраться до объективной основы их взаимодействия. эта позиция явно ведёт к релятивизму, к софистике! Заменить же познание причин познанием всех условий вообще — значит стать на путь эклектизма, который не умеет выделить из всей общей массы возможных условий особые, наиболее существенные условия, реально определяющие в данной связи характер данного следствия. А между тем в процессе человеческой деятельности непрерывно происходит «выделение», изолирование таких определяющих, существенных условий (причин) из всей массы других условий — более общих, менее существенных и т. д. Тесная связь с практикой позволяет материалистическому пониманию причинности преодолеть и релятивизм «функциональной теории» и эклектизм, заменяющий причинность «условиями».

Крайне важно также уметь отличать причины событий от внешнего повода, повлёкшего их за собой: нужно помнить о внутренней связи, всегда существующей между причиной и следствием. Наконец в процессе конкретного изучения данного явления, среди причин, вызывающих явление, нужно уметь отыскать коренные, основные причины, способные в дальнейшем: вызвать повторение данного явления, отличать эти основные причины от причин особых, специфических, временных, которые имеют лишь преходящее значение, но должны также учитываться нами в целях воссоздания всей конкретной обстановки.