Нигилизм как общесоциальное явление

Нигилизм вообще (в переводе с лат. – «отрицание») выражает негативное отношение субъекта (группы, класса) к определенным ценностям, нормам, взглядам, идеалам, отдельным, а подчас и всем сторонам человеческого бытия. Это – одна из форм мироощущения и социального поведения. Нигилизм как течение общественной мысли зародился давно, но наибольшее распространение получил в прошлом столетии, главным образом в Западной Европе и в России.

Он был связан с такими философами леворадикального направления, как Якоби, Прудон, Ницше, Штирнер, Хайдеггер, Бакунин, Кропоткин и др. Нигилизм многолик, он может быть нравственным, правовым, политическим, идеологическим, религиозным и т.д., в зависимости от того, какие ценности отрицаются, о какой сфере знаний и социальной практики идет речь – культуре, науке, искусстве, этике, политике, экономике. Между ними много оттенков, нюансов, взаимопереходов. Каждая из разновидностей этого течения имеет свою историю.

Русский писатель И.С. Тургенев вывел в своих романах яркие образы героев-бунтарей, отвергавших многие постулаты окружавшей их действительности и предлагавших новые идеи. Нигилистами были революционные демократы, резко критиковавшие современные им порядки и призывавшие к замене их более справедливыми. Нигилизм носил прогрессивный характер.

Например, о своем Базарове Тургенев писал, что если он называется нигилистом, то надо читать: революционером. В 1866 г. М.А. Бакунин в знаменитых письмах к А.И. Герцену советовал последнему тискать молодую поросль новой молодежи в недоученных учениках Чернышевского и Добролюбова, в базаровых, в нигилистах – в них жизнь, в них энергия, в них честная и сильная воля»².

Развернутая характеристика социального нигилизма, распространившегося в начале XX столетия в определенных слоях русского общества, была дана в знаменитом сборнике «Вехи», вышедшем в 1909 г., и получившем впоследствии широкий общественный резонанс. Один из его авторов, а именно С.Л. Франк, с особым пафосом подчеркивал, что если бы можно было одним словом определить умонастроение нашей интеллигенции, то нужно назвать его морализмом. «Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, никаких критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые. Морализм этот есть лишь отражение ее (интеллигенции. – Н.М.) нигилизма... Под нигилизмом я разумею отрицание или непризнание абсолютных (объективных) ценностей»³.

Общей (родовой) чертой всех форм нигилизма является отрицание, но не всякое отрицание есть нигилизм. Отрицание шире, оно органически присуще человеческому сознанию, диалектическому мышлению. Поэтому далеко не всех, кто что-либо отрицает, можно считать ниги-

           См Тургенев И.С. Собр соч.- В 12 т М, 1958. Т. 12 С. 389.

²         См.: Письма М.Л. Бакунина к А.И. Герцену и Н.П. Огареву. СПб., 1906. С. 293.

³         Франк СЛ. Этика нигилизма // Вехи. Из глубины. М„ 1991. С. 170,172,173.

листами. В противном случае сам термин «нигилизм» теряет свой смысл и растворяется в более объемном понятии – «отрицание».

Следовательно, нигилистическое отрицание и диалектическое отрицание – разные вещи. Гегелевский закон отрицания отрицания пока никто не отменил. В историческом плане нельзя, например, безоговорочно негативно, с позиций голого отрицания, оценивать различные освободительные движения, их идеологов и участников, так как это объективные закономерные процессы. Тем более если речь идет об эволюционном развитии. Ф. Энгельс, имея в виду движущие силы формационных периодов и смену последних, писал: «Появление молодой буржуазии нашло свое отражение в либерально-конституционном движении, а зарождение пролетариата – в движении, которое обычно называют нигилизмом»².

Здесь термин «нигилизм» употребляется в положительном контексте. Вообще, борьба против антинародных, тоталитарных режимов, произвола правителей, диктаторов, попрания свободы, демократии, прав человека и т.д. не являются нигилизмом в собственном смысле этого слова. Самовластие тиранов во все времена осуждалось. Еще Руссо заметил: «Деспот не может жаловаться на свергающее его насилие». Это значит, что не всякая революция есть зло.

Когда нигилизм становится естественным (объективным) отрицанием старого, консервативного, реакционного, он перестает быть нигилизмом. К примеру, отрицание многих мрачных и даже трагических страниц из нашего недавнего прошлого, прежде всего в государственной и политико-правовой сфере жизни общества, справедливо и оправданно, так как представляет собой неизбежный процесс обновления.

Позитивный заряд несет в себе конструктивная критика недостатков, порочных или отживших порядков, несовершенства тех или иных институтов, действующих законов, политико-правовой системы – вообще, отрицательных явлений действительности. В этом смысле вполне естественным было, например, нигилистическое диссидентское движение в СССР в 50–70-х годах, осуждение брежневщины, застоя, не говоря уже о более ранних сталинских беззакониях. Как прогрессивную оценивает история деятельность русских революционных демократов – Герцена, Добролюбова, Чернышевского и других, выступавших против царизма, самодержавия, социального угнетения.

Однако в целом нигилизм, в традиционном его понимании, воспринимается в большинстве случаев как явление деструктивное, социаль-

 См.: Новиков А.И. Нигилизм и нигилисты. М., 1972. С. 11–12. ² Маркс К., Энгельс Ф.Соч.Т. 22. С. 41.

но вредное, особенно в наше время. Нередко нигилизм принимает разрушительные формы. В крайних своих проявлениях он смыкается с различными анархическими, лево- и праворадикальными устремлениями, максимализмом, большевизмом и необольшевизмом, политическим экстремизмом*. Нигилизм – стереотип мышления любого ра-дикалиста, даже если он этого не осознает.

Характерным признаком нигилизма является не объект отрицания, который может быть лишь определителем его конкретного вида, а степень, т.е. интенсивность, категоричность и бескомпромиссность, этого отрицания – с преобладанием субъективного, чаще всего индивидуального начала. Здесь выражается гипертрофированное, явно преувеличенное сомнение в известных ценностях и принципах. При этом, как правило, избираются наихудшие способы действия, граничащие антиобщественным поведением, нарушением моральных и правовых норм. Плюс «отсутствие какой-либо позитивной программы или, по крайней мере, ее абстрактность, зыбкость, аморфность»².

Социальный нигилизм особенно распространился у нас в период «перестройки» и гласности. Он возник на волне охватившего всю страну всеобщего негативизма, когда многое (если не все) переоценивалось, переосмысливалось, осуждалось и отвергалось. С одной стороны, была видна очистительная функция нигилизма, а с другой – его побочные. последствия, издержки, ибо сплошной поток негатива сметал на своем пути и позитивные начала. Анафеме предавалось как плохое, так и хорошее – без разбора. О диалектике не вспоминали.

Расчистка «авгиевых конюшен» сопровождалась такими явлениями, как безудержное самобичевание, развенчание и осмеяние прежнего опыта, сложившихся культурно-исторических традиций и привычек, изображение уходящего времени только в черных красках. Лейтмотивом этих умонастроений было: «У нас все плохо, у них все хорошо». С пьедесталов летели имена и ценности, в которые еще вчера беззаветно верили.

Зацикленность на обличительстве, уничижительной критике граничила подчас с утратой чувства национально-государственного достоинства, формировала у людей и всего общества комплекс неполноценности, синдром вины за прошлое, за «исторический грех». Раздавались призывы к всеобщему покаянию. В то же время значительные слои населения резко осуждали «танцы на гробах» – в прямом и переносном смысле.

* См.: Демидов Л.И. Политический радикализм как источник правового нигилизма // Государство и право. 1992. № 4. ² Новиков Л.И. Указ. соч. С. 14.

Когда 22 июня (день нападения фашистской Германии на Советский Союз) 1991 г. на Красной площади в Москве был устроен грандиозный концерт поп-музыки и теледикторы с иронией сообщали, что веселье проходит на «главном кладбище страны», то в народе эти откровенные «бесовские пляски» были восприняты как невиданное кощунство, глумление над памятью предков. Подобные явления представляют собой «циничные плевки за спину – в сторону отцов, дедов и прадедов»*. Развенчивались герои войны и труда, их подвиги, самопожертвования. Было забыто пушкинское – «Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам», а также грибоедовское – «И дым отечества нам сладок и приятен».

На крайности этого «самошельмования», потерю меры обращали внимание многие зарубежные деятели, не лишенные чувства здравого смысла. Были «отрицатели», которые поспешно и бездумно создавали негативный образ прошлого, многократно преувеличивая его дефекты и пороки, обещая скорое благоденствие². Между тем копание в истории страны особого успеха не принесло. При этом ошибки предшественников не помогли избежать новых. Замелькали остроты публицистов: мы одержали «сокрушительную победу».

Отречение от всего, что было «до того», от старых фетишей объективно подпитывало нигилистические разрушительные тенденции, которые не уравновешивались созидательными. Как справедливо отмечалось в литературе, «у нас было два пиковых проявления тоталитарного мышления и сознания; тотальная апологетика послереволюционного прошлого и тотальное его ниспровержение»³. Причем ниспровергались не только коммунизм, партия, режим, но и (вольно или невольно) страна, культура, народность, традиции, государственность-Последнее постепенно осознавалось, переосмысливалось – приходило отрезвление. Устыдились своей излишней «революционности» наиболее рьяные «нигилисты», в прессе появились сдерживающие суждения и оценки: «Мы буквально соревновались в уничтожении общественных идеалов: кто страшнее вывернет наизнанку все, чему раньше поклонялись. Пора одуматься» (Отто Лацис). Уже с расстояния наших дней, когда стал ясен крах либеральных идей, события и идео-логиечские установки тех лет вызывают недвусмысленное осуждение. С сожалением говорится о том, что пришедшие тогда к власти радикал-демократы, обуреваемые разрушительным зудом, «пытались всячески дискредитировать национальную психологию, высмеять нравы и быт,

* Золотусский И. 11игилисты второй свежести // Независимая газета. 1998.25 сент.

² Кара-Мурза С. Интеллигенция на пепелище России. М., 1997. С. 162.

³ Мушипский В.О. Сумерки тоталитарного сознания // Сов. государство и право. 1992. № 3. С. 80.

представить как нечто уродливое и ненормальное нашу историю, культуру, науку, мораль, традиции, ментальность; они смотрели на Россию как бы со стороны (отсюда – уничижительное «эта страна»)»*.

Сегодня социальный нигилизм выражается в самых различных ипостасях: неприятие определенными слоями общества курса реформ, нового уклада жизни и новых («рыночных») ценностей, недовольство переменами, социальные протесы против «шоковых» методов осуществляемых преобразований; несогласие с теми или иными политическими решениями и акциями, неприязнь или даже вражда по отношению к государственным институтам и структурам власти, их лидерам; отрицание не свойственных российскому менталитету западных образцов поведения, нравственных ориентиров; противодействие официальным лозунгам и установкам; «левый» и «правый» экстремизм, национализм, взаимный поиск «врагов».

Среди значительной части населения преобладают фрондистские настроения, негативное отношение к происходящему, ко многим фактам и явлениям действительности. Инакомыслие не подавляется, но оно существует. Подрываются духовные и моральные основы общества, вместо них утверждаются меркантилизм, потребительство, культ денег, наживы; идеальное вытесняется материальным. Соответственно изменились критерии престижа личности, ее социальной роли, признания.

Общественное мнение стало менее чувствительным, мягко говоря, к нарушениям нравственных норм. У многих сохраняется устойчивая ностальгия по прошлому, в их сознании еще живет образ СССР. Сам процесс «смены вех», идеологической переориентации миллионов людей, включая «вождей», трудный и болезненный, он предполагает ломку всей системы старых взглядов и отношений, отказ от укоренившихся привычек и традиций.

Нигилизм «сверху» проявляется в форсировании социальных преобразований, левацком нетерпении добиться всего и сразу путем «красногвардейских атак» на прежние устои, в популизме, конъюнктуре, демагогии, разрушительном зуде, обвальной приватизации, призывах как можно быстрее покончить с советским наследием, «империей зла», коллективистской идеологией и психологией. Были и такие «нигилисты», которые предлагали без промедления превратить единую страну на 40–60 «независимых государств». Устойчиво развивалась тенденция: «весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем...»

Эволюция, этапность, постепенность уже мало кого тогда устраивали – только «революция», хотя «план по революциям», как выража-

* См.: Обо что разбила лоб Россия // Российская газета. 1994. 4 марта.

ются журналисты, давно Россией перевыполнен. Тем не менее смена режима в целом произошла все же мирно, эволюционно. В странах Восточной Европы этот процесс был назван «бархатной революцией». В наши дни заметны сдвиги к силовым приемам решения политико-государственных проблем. Дают о себе знать злоупотребления новой постсоветской номенклатуры, бюрократии. Как видим, спектр социального нигилизма весьма пестр и богат, переливает всеми цветами радуги. Так или иначе он поразил все слои общества, оба его политических фланга, а также центр.

Этому способствует охвативший Россию глубокий системный кризис – экономический, финансовый, политический, духовный, моральный, правовой. Ситуация изменилась. Наверх всплыло многое из того негативного, против чего раньше боролись. Теперь уже от радикал-демократов («либеральных большевиков», «младореформаторов»), заведших страну в тупик, требуют покаяния – старую систему разрушили, новую, более справедливую, не создали. «Реформаторы дискредитировали реформу».