Глава 13. Типы религиозной жизни

Жизнь народа текла в привычном русле поверхностной религиозности при весьма прочно укорененной вере. – *Короче, верить верили, но праведную благочестивую жизнь вели периодически, «порывами»*

Не нужно представлять себе неизменное противостояние религиозного напряжения и спада таким образом, что одни вели сосредоточенную религиозную жизнь, в то время как другие проявляли только внешнее благочестие. *Т.е. внутреннее благочестие было типо у всех, а внешнее тоже у всех, но далеко не всегда. «Всесторонних праведников» не было*

Презрительное отношение к духовенству, свойственное средневековью, частично объясняется обмирщением высшего духовенства и далеко зашедшим деклассированием (выходом за пределы своего класса) низшего, а частично и старыми языческими инстинктами. В недостаточно христианизированном народном восприятии никогда полностью не исчезала неприязнь к тем, кто не умеет держать в руках оружие и обязан соблюдать целомудрие.

Скрытая ненависть к духовенству существовала всегда. Чем более

пылко проповедник обличал грехи собственного сословия, тем с большей охотой

к нему прислушивались в народе.

В то время как, с одной стороны, сильное религиозное возбуждение, которое вызывали странствующие проповедники в XIV-- XV вв., шло от оживления нищенствующих монашеских орденов, -- с другой стороны, именно вырождение этого института сделало нищенствующих монахов обычным объектом презрения и насмешек.

Догматическое понятие бедности, как оно воплощалось в нищенствующих

монашеских орденах, более не соответствовало духовным потребностям эпохи. В

противоположность символически-формальной Бедности как духовному идеалу люди

начинают замечать обездоленность как реальный социальный факт. 

Все, что узнаешь о повседневной религиозной жизни этого времени, постоянно

говорит о сменяющих одна другую чуть не противоположных крайностях.

Презрительное поношение священников и монахов  всего лишь оборотная сторона

всеобщего расположения к ним и глубокого почитания. Также и наивно

поверхностное понимание религиозного долга может смениться вдруг чрезмерною

пылкостью

Резкие противоречия и переходы из одной крайности в другую проявляются в

религиозной жизни немногих образованных людей в той же степени, что и у

невежественной толпы. 

Благочестие высшей знати, чья жизнь была обременена безудержной роскошью и

неумеренными наслаждениями, именно по этой причине нередко принимает столь

же импульсивный характер, как и народное благочестие. 

* Далее у автора тьма тьмущая примеров «двойственного поведения» сочетания благочестия и греховности, я оставлю наиболее яркий, на мой взгляд *

Жуткое впечатление производит сочетание религиозности и преступности у Жиля де Ре,

который, совершая детоубийства в Машкуле, заказывает для спасения своей души

мессу в память о Невинноубиенных младенцах и выражает удивление, когда судьи

называют его еретиком. И хотя набожности других сопутствовали грехи,

принимавшие не столь багровый оттенок, своего рода тип светского благочестия

был далеко не редок.

Во всем этом следует видеть не напускное поведение святоши, не пустое

лицемерие, но напряженное состояние человека, находящегося между двумя

духовными полюсами. В средневековом сознании формируются как бы два

жизненных воззрения, располагающиеся рядом друг с другом; все добродетельные

чувства устремляются к благочестивому, аскетическому -- и тем необузданнее

мстит мирское, полностью предоставленное в распоряжение диавола. Когда

что-нибудь одно перевешивает, человек либо устремляется к святости, либо

грешит, не зная меры, но, как правило, эти воззрения пребывают

в шатком равновесии в отношении друг друга, хотя чаши весов то и дело резко

колеблются.

Свойственное этому времени причудливое пристрастие к роскоши сочетается с

проявлением строжайшего благочестия. Неукротимая потребность изображать или

украшать все существующее в жизни или в воображении выражается не только в

отягощении веры произведениями живописи, ювелирного искусства или

скульптуры. В претворение самой духовной жизни вторгается подчас жажда

блеска и красочности.

 

* Снова только пара примеров *

Брат Фома яростно обличает богатство и роскошь, однако

его же собственные подмостки, с которых он проповедует, украшены самыми

дорогими коврами, какие только удается достать его почитателям.

Герцог Савойский вместе с шестью рыцарями своего ордена Св. Маврикия

становится отшельником, но при этом носит позолоченный пояс, алую шляпу,

золотой крест и не отказывает себе в добром вине.

Здесь уже от этого пронизанного роскошью благочестия всего один шаг до

преувеличенной скромности, откровенно выставляющей себя напоказ. *Кратко: король Иаков Бурбонский велел везти себя в помойном корыте*

 

Несколько менее живописным самоуничижением отличаются вызванные многими

примерами из жизни святых указания относительно того, как должно быть

устроено погребение, предназначенное с наибольшей выразительностью передать

всю недостойность умершего.

*Далее описание соревнования «кого хуже похоронят». Спойлер, чтобы не мучиться: при жизни люди могли что угодно воображать о своих ничтожно скромных похоронах, но в итоге хоронили их как обычно, а иногда даже с небольшими почестями. Какая жалость (нет)*

 

   В идеал святости XV век не внес еще ничего из того, что предвещало бы собой наступление нового времени. Даже во времена Ренессанса идеал святости не претерпел изменений. Идеал святости как до, так и после великого кризиса оставался таким

же, каким был всегда.

Тип святого времен Контрреформации тот же, что и в период позднего

Средневековья; последний никакими существенными чертами не отличается от

святого раннего Средневековья. И тот и другой период славен великими

святыми: здесь -- Игнатий Лойола, Франциск Ксаверий,

Карл Борромей; там -- Бернардин Сиенский, ВинцентФеррер, Иоанн Капистран.

Романтику святости можно было бы поставить в один ряд с романтикой

Рыцарства: и та и другая обнаруживают одинаковую потребность

в том, чтобы четкие идеальные представления об определенных формах

жизненного поведения увидеть воплощенными в людях или воссозданными в

литературе. Примечательно, что романтика святости во все времена в гораздо

большей степени питалась крайностями уничижения и воздержания, нежели выдающимися деяниями, определявшими рост

религиозной культуры. Святым делали не церковно-социальные заслуги, как бы

велики они ни были, но удивительное благочестие. Человек великой духовной

энергии лишь в том случае обретал славу святого, если деяния его были

проникнуты сиянием сверхъестественной жизни.

Здесь прежде всего нужно обратить внимание на то, каково было отношение к

идеалу святости со стороны тех, кто

оставался верным почитанию рыцарского идеала и далее, за пределами

Средневековья, 

Даже и в эти времена бывало, что святые происходили

из кругов высшей знати. Один из них -- Карл Блуаский.

*Далее его биография. Кратко: женился на богатой наследнице, ввязался в борьбу за герцогскую корону, храбро сражался в Столетней, умер. Плюс ко всему вел благочестивый аскетический образ жизни. Канонизирован хлопотами родственников*

 

Желание иметь святого в самой королевской династии, среди своих

непосредственных предков, побудило Луизу Савойскую, мать Франциска I, в 1518

г. склонить епископа Ангулемскогозаняться изысканиями с целью добиться

причисления Жана Ангулемского к лику праведников. *Далее идет его биография, ничего интересного*

Интерес герцогов Бургундских к жившим в их времена святым -- менее

себялюбивого свойства, чем интерес Людовика XI к св. Франциску из Паолы.

Примечательно, что весьма многие из этих великих визионеров и строгих

аскетов регулярно выступают политическими посредниками и советчиками.

Еще значительнее роль, которую играет в общественной жизни своего

времени Дионисий Картузианец. *его биография ГИГАНТСКАЯ ПРОСТО. Кому интересно и есть время, погуглите*

Дионисий Картузианец -- совершеннейший тип могучего религиозного энтузиаста,

порожденного поздним Средневековьем. Это пример непостижимо деятельной

жизни, соединяющей в себе экстазы великих мистиков, строжайший аскетизм,

неизменные видения и откровения духовидца -- с почти необозримой по

масштабам деятельностью писателя-богослова и практикой духовного

наставничества. Он стоит рядом с теми,

кто занимался охотой на ведьм, -- и с теми, кто был воодушевлен делом

очищения Церкви.

И все же не следует думать, что столь величественную фигуру, как Дионисий,

не затронули подозрения и насмешки, вроде тех, какими был окружен странный

чудодей Людовика XI. Дионисий тоже постоянно вынужден был обороняться против

поношений и обид, которыми встречал его окружающий мир. Дух XV столетия

пребывает в состоянии неустойчивого равновесия по отношению к высшим

проявлениям чисто средневековой веры.