Внутриличностное Столкновение

Одной из наиболее оригинальных техник в Гештальт-терапии является приведение подуровней сущности инди­вида в контакт друг с другом через инструктирование индивида обыграть каждый из подуровней по очереди, за­ставив их «говорить» (или как-то соотносится) друг с дру­гом. Это настолько свойственно Гештальт-терапии, что Фритц Перле не без юмора заметил, что все, что ему требу­ется для работы, это его умение, добрая воля пациента, место для пациента и свободный стул. А свободный стул нужен, потому что для большей убедительности пациенту при внутренних диалогах и для отождествления себя со своей альтернативой подсущностью приходится пересажи­ваться.

Идея внутриличностного столкновения довольно про­ста: нужно иметь две или более характеристики индивида, взаимодействующих так, чтобы получился диалог. Перле часто давал такую инструкцию: «Сыграем в пародию». Та­ким образом может развиться беседа нарастающей глубины и значимости между, скажем, доброй мамой и маленькой девочкой, которой хочется внимания, или между целенап­равленностью индивида и его склонностью к импровиза­ции, или между его рассудком и сердцем. Определение эффективности или успеха данной процедуры зависит от факторов подготовленности терапевта и его умения оцени­вать ситуацию. Привожу некоторые факторы:

1. Столкновение не должно быть преждевременным. Прежде чем Джо сможет поговорить с бескорыстным Джо, к примеру, необходимо, чтобы Джо достаточно со­знавал наличие этих двух сторон в себе и вошел с ними в контакт, переживая их.

2. Столкновение не должно выродиться в интеллектуаль­ную дискуссию или в пинг-понг взаимного обвинения и защиты; контакт между подсущностями должен быть вы­полнен на чувственном уровне. Когда «обвиняемый» мо­лит: «Не виновен»,— терапевт может спросить: «А что вы испытываете от подобного обвинения?» После этого диа­лог может продолжаться с выражением «обвиняемым» стыда или ярости.

 

Вот несколько примеров внутриличностного столкнове­ния, которые я позаимствовал из ранних публикаций:

1. Дама объясняет, что ей хотелось бы вспомнить сон прошлой ночи. Ее инструктировали, что она должна вы­звать сон, обратившись к нему прямо, и вот она говорит очень низким, монотонным голосом: «О приди, сон, я хо­чу тебя вспомнить». Когда ей говорят, что в призыве от­сутствует чувство, она снова несколько раз пытается, но безуспешно. Призывая, она способна понять факт того, что на самом-то деле она и не испытывает необходимости вспомнить. Она совершенно безразлична ко сну, а непра­вильно интерпретировав себя, решила, что это ее жела­ние. Теперь она может увидеть, что все это время играла в «хорошего пациента».

2. Женщина видела сон, в котором на четвереньках про­биралась через комнату. Кто-то спросил: «Что это вы делаете?» Последовал ответ: «Хочу столкнуться со стеной». «А почему бы вам не столкнуться с человеком?» Она ответила: «Люди и есть стены».

Во сне стена не только не заменила человека, но и не была достигнута нашей «героиней». Когда на сеансе жен­щину попросили проделать то же, она приняла то же поло­жение, что и во сне — стала на четвереньки. «Хочу пройти сквозь тебя, стена». Исполняя роль стены, она стала холод­ной, ее голос сделался жестким и высокомерным по отно­шению к ее кротости и мягкости, к ее позе и слабым жалобам. После нескольких смен ролей она поднялась и выпрямилась, более того, она восприняла отношение стены — твердое, прямое и жесткое — теперь она представляла как бы две стены. При этом она чувствовала желанное стол­кновение, искомую конфронтацию. А через неделю она рассказала, что в первый раз в жизни смогла точно с таким же отношением постоять за себя против кого-то.

Очень много (наверное, большинство) значительных столкновений являются особыми формами надлома лично­сти в противостоянии «Я должен» против «Я хочу». Столк­новение может принять форму диалога с воображаемым наставником, с отделенным от конкретного содержания са­мообвинением, с «людьми вообще» и т.д., и такое столкно­вение сторон личности возникает все вновь и вновь с присущими сторонам определенными чертами, что побуди­ло Перлса (склонного к феноменологической номенклату­ре) назвать эти стороны обвинителем и обвиняемым.

Обвинителя можно описать как справедливого, задири­стого, настойчивого, авторитетного и примитивного.

Обвиняемый сильно преуспел в умении изворачиваться. Он согласен всегда лишь наполовину, он отвечает: «Да, но...», «Я так старался, но в следующий раз обязательно сделаю лучше», «завтра». Обвиняемый обычно получает из конфликта лучшее.

Другими словами, Обвиняемый и Обвинитель — это как бы два клоуна, исполняющие свои фатальные и необя­зательные роли на сцене терпимой и безмолвной Сущно­сти. Интеграция или исцеление могут быть достигнуты, только когда прекратится взаимный контроль обвинителя и обвиняемого. Только тогда они научатся слушать друг друга, только тогда раскроется дверь интеграции и унифи­кации. Возможность излечить надлом и сделать человека вновь цельным станет реальностью.

 

Следующее столкновение (записанное пациентом во время лечебного сеанса) не ведет к полной интеграции, но тем не менее иллюстрирует процедуру:

Терапевт предлагает столкновение между Монахом и Чудовищем.

Монах : Ужасно, ужасно, муки плоти.

Новый Я: Сейчас не время для мук — вслушайся в звучание «Форели» и возрадуйся солнечному свету и священному трепету, который есть для тебя Дверь удовольствий.

Монах: Ты заставляешь меня почувствовать себя таким одиноким, Чарльз.

Новый Я: Спасибо, что мне дал имя. Теперь можно потрахаться или, по крайней мере,

почувствовать что-то здесь между ног.

Монах : Это собачка, просунувшая между ног свой хвост.

Новый Я: Так ты и есть эта собачка, уважаемый.

Монах : Но как ты можешь!

Новый Я: Ты ведешь себя как Мисс Нетрога. Залезь-ка, парень, к себе вниз и почувствуй свои

шарики для разнообразия.

Монах : Перестань так скверно выражаться.

Новый Я: А за это, сэр, я приговариваю тебя к 90 дням и ночам удовольствий.

Монах :.Да что угодно, только бы не слышать твоей японской музыки. (Только вспомнив о ней,я весь дрожу аж до подмышек.)

Новый Я: Я ее сыграю, старик, как только этот долбаный квинтет закончит свою «Форель».

(А японская музыка очень приятная — даже, можно сказать, какая-то непорочная. Да, вот так нужно начинать, в непорочности. Ты puer aeternis {вечный ребенок — лат) и вообще нежное создание.

Да, как я жесток к себе, к своему телу. Монах мучит и убивает мое тело.Неудивительно, что я повесил Распятие над кроватью: «того, кто умер».)

Монах: Я стал тем, кто я есть, потому что ты оставил своих друзей — игроков в Миннесоте.

Новый Я: В этом нет смысла.

Монах: «Не мудрствуй боле, обратися к смыслу.»

Новый Я: У тебя острый язычок, старик.

Монах: Спасибо за добрые слова, сын мой.

Новый Я: Я не твой сын, благодарение Господу.

Монах : Вижу, ты признал меня.

Новый Я: Ты хочешь сказать, сдается мне, что каждый, кто подавил в себе мужчину, стал мне

матерью. Кстати, а ты заметил, что мы поменялись ролями?

Монах: И это оказалось не столь важно, как мы думаем, не правда ли?

 

Последнее предложение получилось из ощущения, что оба характера больше не исполняют роль антитезы. Оба изменились настолько, что стали обмениваться одинаковы­ми колкостями («Новый Я» терзает, монах чувствует себя жертвой), таким образом, теперь нет разницы, кого как зовут и кто в какой роли.

 

Ассимиляция Проекций

Когда мы говорим «Это хорошо» вместо «Мне хорошо», «Это не удобно» вместо «Мне не нравится>, «Это правиль­но» вместо «Я одобряю» мы проецируем себя в безличност­ное «Это». Иногда этого требуют нормы языка или осознанное желание отделить себя от высказываемого, све­сти к минимуму свою собственную оценку или замаскиро­вать свою ответственность под свою же реакцию. Между тем проецирование может способствовать полному отказу своего участия в переживании: такой человек хороший — но не потому, что он нравится именно нам, такой-то чело­век плохой — но не потому, что именно нам он неприятен.

Различные формы проекции хорошо описаны в психо­логической литературе. Здесь нас интересует тип проек­ции, который в психоанализе называется «защитной»: Это процесс наделения кого-то или чего-то атрибутами или качествами нас самих, когда мы не хотим, чтобы они были признаны за наши. Другими словами: «В чужом глазу заме­тить и соломинку, а в своем и бревна не видать».

Когда мы отказываем себе в участии в своем пережива­нии или не признаем некоторые свои черты, то мы не видим себя в реальном свете, искажаем свое восприятие реальности атрибутами всего, что отвергаем в себе. В частности, это касается восприятия другого человека (возможно, из-за степени нашего личного вовлечения в осознание другого). В Гештальт-терапии мы работаем и с образами грез как с проекциями индивида, но не на реальное окружение, а на воображаемое окружение состояния грезы.

Проекции представляют собой иллюзию, но и реаль­ность тоже. Они иллюзорны в том, что часто не принадле­жат объекту, которому мы придаем атрибутику (иногда проекция и реальность могут совпадать). Они реальны в том, что являются образами нашей внутренней жизни, до­рогой к себе.

 

Главным приемом ассимиляции проекций является, мы уже говорили об этом, идентификация с проекцией посред­ством обыгрывания:

Т.: Что вы сейчас испытываете?

П.: Чувствую, что за мной внимательно следят. Не думаю, что я вам нравлюсь.

Т.: Станьте на время мной. Представьте себя на моем месте и попытайтесь выразить чувства или

мысли, какие я могу испытывать.

П.: Она такая скучная. Лучше сидеть дома, чем слушать ее. Мне она совершенно неинтересна, а

я сижу с ней, так как предполагается, что я ей помогу.

Т.: А теперь повторите это снова как свое заключение о себе, и посмотрим, подойдет ли.

П.: Я скучная. Я неинтересная, и я не могу поверить, что я вам нравлюсь или что вам нравится уделять мне внимание, поскольку я его не заслуживаю. Ну конечно. Как раз так я и думаю.

 

В этом примере обыгрывание служило как средство, чтобы пациентка испытала содержание своей проекции, но оказалось недостаточным. К контакту с ее собственным переживанием (она посчитала себя неинтересной) привело предложение реформулировки проецируемого пережива­ния в свое собственное. Это эквивалентно подмене «Я» на «Это» и может быть проделано по-разному. Иногда достаточно вопроса: «Это ваше собственное чувство? Вы узнаете в этой роли себя?» и др. Иногда необходима полная реформулировка переживания подмененной сущности. Когда прибегают к укороченным высказываниям, то на жаргоне Гештальта это называется «примеркой».

 

П.: Мне не нравится ваша уклончивость. Вы изворачиваетесь, болтаете, и я не знаю, где вы настоящий.

Т.: Теперь «примерьте» это.

П.: Мне не нравится моя уклончивость. Я изворачиваюсь, болтаю, и люди не знают, где я настоящая. Да, это правда.

 

Иногда ассимиляция проекции удается изменением межличностного диалога на внутриличностный:

П.: Мне неловко, Джейн, ты смотришь так, будто ожидаешь от меня чего-то выдающегося, а я все время боюсь разочаровать тебя.

Т.: Представьте, что вы Джейн, и говорите с Генри так, что ему становится неловко.

П.: (Генри) Ты такой умный парень, а говоришь

глупости. Где твой талант, Генри? Ведь ты же не обыкновенный, как все. Ты знаешь, что можешь быть лучше.

Т.: Хорошо, теперь усадите Генри на тот стул и скажите ему то, что сказала вам Джейн.

П.: Генри, ты гений. А ведешь себя совсем не так. Ты напрасно тратишь свою жизнь. Ты ведешь себя как обычный парень, а возможностей у тебя гораздо больше. Ты должен относиться к себе более серьезно и показать миру, кто ты на самом деле.

Т.: Хорошо. Теперь вы «обвиняемый», ответьте на то, что только что сказали.

П.: Да пошел ты... Я по горло сыт своей

гениальностью, чтобы еще развлекать тебя и быть тем, кем ожидала видеть моя мамочка своего чудесного сыночка. Я — это я, и все. Я здесь в свое удовольствие, и плевать мне на все твои ожидания!

Т.: Теперь продолжайте диалог.

П.: Поосторожнее, Генри. Твоя новая философия звучит довольно убедительно, но это лишь поза. Если ты перестанешь слушать меня и будешь поступать по-моему, то окажешься в дураках и останешься один. Ты что-то из себя представляешь, потому что я хорошо о тебе заботилась. Ты так вырос за эти годы, а теперь собираешься похерить все.

Как в приведенной иллюстрации, проекции часто соот­ветствуют личностным аспектам, которые мы в Гештальте называем «обвиняемым» и «обвинителем». В данном при­мере индивид чувствует критику, несоответствие предъяв­ляемым требованиям, вину, смущение и т.д.; в начале же он судит других и принимает требуемую роль. В обоих слу­чаях проекция может раскрыть то, чего не может простая интроспекция или неподготовленное внутриличностное столкновение, для чего терапевту потребуется затратить время на пробуждение экспрессии проекций (например, посредством звуков) и их выявление или проявление, прежде чем приступить к реассимиляции.

По Перлсу, Хофферлайну и Гудману, невротический страх отверженности является следствием проекции собст­венного отвержения других индивидом.

Неврастеники много говорят, что их отвергают. Это, по большей части, является проекцией на остальных своих собственных отвержений других людей. То, что они отка­зываются чувствовать, является их скрытым отвращени­ем, с которым они слились в своих личностях. Если же почувствуют, им придется изрыгнуть и отвергнуть многое из своих «излюбленных» идентификаций, которые были «невкусны» и ненавистны в момент «проглатывания». Или же им придется пройти через весь трудный процесс восстановления, обработки и ассимиляции.

Также и страх кастрации, из которого в психоанализе столько всего сделано, интерпретируется Перлсом, Хеффелайном и Гудманом как проекция агрессии:

Vagina dentata, частая тревога фантазируемой кастрации является собственным несвершенным укусом индивида, проецируемым на женщин. Немного можно добиться, ра­ботая с фантазиями кастрации, пока не ремобилизована дентальная агрессия; но когда это натуральная деструктивность реинтегрирована в личность, то уменьшается не только страх ущерба для своего пениса, но и страх ущерба для своей чести, собственности, своего вида и т.д.

 

1 Из книги «Гештальт-терапия: волнение и развитие личности человека». Фридрих Перле, Ральф Хефферлайн и Пол Гудман, (Изд. Гештальт Журнал Пресс, Хайлэнд, Нью-Йорк, 1992 г. Перепечатано с разрешения).

 

 

Вследствие отказа от отвращения и агрессии — своих здоровых механизмов отвержения — индивид должен «глотать» все, чем только ни «накормит его» среда, неваж­но, соответствует ли это его нуждам или нет. Индивид ос­тается сосунком, неспособным «пережевывать» свои переживания, кусать, несмотря на переживания, или про­являть селективность. Следствием такого отношения явля­ется интроекция того, что можно назвать психологическими инородными телами. Интроекция в Гештальт—терапии понимается как незавершенная ситуа­ция: нечто инкорпорирует в личность без надлежащей ас­симиляции, что приводит в действие психологическое пережевывание, анализ, выбор инкорпорирования или от­вержения составных частей или аспектов объектов. Перле видел близкое соответствие процесса ассимиляции на пси­хологическом уровне с поглощением пищи на физиологи­ческом уровне. Говоря научным языком, он видел соответствие между фиксацией на пассивной оральной ста­дии и неспособностью правильно жевать. Поэтому он реко­мендовал ряд упражнений, задействующих практику осознанности во время еды и ремобилизацию оральной аг­рессии.

Из—за расписанного питания и других «научных подхо­дов», применяемых к вам в детстве, блокировка оральной агрессии, описанная выше, вероятно, присутствует в не­которой степени у вас в сознании. Такое состояние явля­ется основной предпосылкой для тенденций интроекций — поглощать все, что может быть и нужно для организма. Т.е. мы должны разобраться с корнем проблемы, а именно с питанием, вывод влечет ремобилизацию отвращения, что неприятно и вызывает сильное сопротивление. Пред­лагая следующий моторный эксперимент, мы не думаем, что его следует предпринимать спонтанно, чтобы уви­деть, что получится, а призываем все ваше мужество и последовательность в выполнении его как особой задачи.

Во время каждого приема пищи откусывайте кусочек — запомните один единственный кусочек — и жуйте его до полного разжижения. Пусть ни одна частичка не останет­ся не разжеванной, отыщите ее языком и хорошенько разжуйте. Когда вы посчитаете, что еда полностью раз­жижена, проглотите ее...

 

...В качестве функционального копирования задачи пол­ного пережевывания единственного кусочка пищи задай­те себе ту же задачу в интеллектуальном плане. К примеру, возьмите какое-нибудь трудное предложение, одно — единственное, из книги, это будет «жестким мя­сом», и проанализируйте его, т.е. полностью его разложи­те. Найдите точное значение каждого слова. Разберитесь в ясности и точности предложения в целом, верно ли оно. А как бы вы его составили, почему такая-то часть пред­ложения вам не ясна. Может, это не вы не понимаете, а наоборот, это предложение так непонятно построено. Ре­шите это для себя.

Еще один полезный эксперимент, позволяющий полно­стью использовать функциональную идентичность пережевывания физической пищи и «пережевывания» межличностной ситуации:

Когда выв раздраженном состоянии — гневе, расстройст­ве, возмущении, т.е. готовы «психологически» это «загло­тить», используйте свою агрессию в намеренной атаке на какую-нибудь физическую еду. Возьмите яблоко или черствую корочку хлеба и выместите все, что накипело, на них. В соответствии с настроением жуйте настолько раздраженно, поспешно, зло, жестоко, насколько може­те. Только кусайте и жуйте — не глотайте!2

 

ЧАСТЬ III

СТРАТЕГИЯ

 

Глава седьмая

Стратегия как Метатехника

Технические приемы, которые я представил в преды­дущих главах, для практики Гештальт-терапии все равно, что кирпичи для дома. Различные типы кирпичей представ­ляют нечто общее или сходное по стилю, которое задумано для выражения единого взгляда, т.е. их можно рассматри­вать как элементы единой структуры. О структуре же я еще ничего не сказал.

При рассмотрении извне структура психотерапевтиче­ского сеанса выглядит предопределенной последовательно­стью, в которой терапевт применяет различные средства или приемы, доступные ему, перенятые или разработанные им самим. Несмотря на самоценность каждого приема, оче­видно, что для каждого индивида в такой-то момент време­ни приемы должны использоваться в определенном направлении — по пути наименьшего сопротивления. Не­смотря на то, что терапевт оценивает своевременность или соответствие приема через комбинацию интуиции, эмоци­онального реагирования на текущее столкновение и раци­ональности, я вижу в его выборе определяющую стратегию. На таком уровне стратегии очевидно, что решающей здесь является интуиция терапевта, его творчество состоит в ос­новном в умении уникально реагировать на уникальную ситуацию. На нотном стане нот всего несколько, а количество тонов безгранично. Вместе с тем и хороших исполни­телей гораздо больше, чем хороших композиторов. Если взять искусство вообще, то изучение его стратегии проис­ходит в основном из личных переживаний и из наблюдения за искусным исполнением. Фоном калифорнийского пери­ода на курсах Перлса была, в сущности, комбинация само­стоятельной психотерапии и наблюдения мастера за работой. Конечно же, в дополнение к этим элементам мо­жет быть полезно не только наблюдать терапевтический процесс, но и поразмышлять над ним; думается, что ретрос­пекция действий терапевта довольно хорошо позволит по­нять его стратегию. Поэтому я решил дополнить данный раздел комментариями. За исключением первого, который был написан при доработке книги в 1987 году, остальные записывались сразу же после ряда сеансов (1970 г.) с не­большой группой студентов.

Вместе с обсуждением и размышлением над моей тера­певтической практикой я даю клинический материал с не­которыми теоретическими замечаниями. В главах 8 и 9 я выделяю две специфические стратегии, которые, как мне кажется, составляют своевременную основу для выбора те­рапевта. Например, на техническом уровне Гештальт—те­рапевт может преувеличивать суппрессию или экспрессию, на уровне стратегии он может потребовать, чтобы пациент работал против своих симптомов (будучи, к примеру, пря­молинейным и правдивым), принудить его впрячься «в од­ну упряжку» со своими симптомами — преувеличить его психопатологию или даже заставить его хвататься своим пороком — как альтернатива пониманию, ассимиляции, победы разума. Такой выбор задействует, в частности, аль­тернативы концентрации на настоящем или на прошлом и будущем, на признании или отказе переживания. Прошлое и будущее, так же как настоящее, имеют свое место в Гештальт-терапии, в «стратегии безответственности», ищущих ответственности — а об этом я расскажу дальше.

 

Глава восьмая