Австрийская школа альпинизма 5 страница

Прилетели в Минводы, нас встречает, как положено, автобус для иностранцев. Елена опять рядом со мной. Ехали с румынами весело, перекус и все такое. Проезжали «Шхельду», я вышел и сдал Лену с рук на руки инструктору Людмиле Батыгиной. Наказываю ей: «Люся, храни, как зеницу ока. Это наш спартаковский кадр». И, уходя в «Эльбрус», говорю: «Будет желание, Елена Сергеевна, заходи в гости». В то время я был уже замначальника Управления альпинизма так что апартаменты у меня и всеобщее внимание, жил прилично.

И вот так получилось, что вечером мы действительно встретились с ней на мосту через Шхельду. Долго ходили, смотрели на горы, разговаривали. И тут я почувствовал, что между нами что-то происходит. Hv, там рука в руку, всё как-то чуть ли не по-детски у нас получилось.

Никаких планов, никаких тёмных мыслей. Вот так мы с Еленой стали близкими людьми. Выполнила она нормы на значок «Альпинист СССР 1 -й ступени», вернулась в Москву, мы радостно встретились и не могли уже расстаться. Встречи наши продолжались у меня дома, ходили мы с ней и в походы, куда мы только не ходили... Дальше — больше и пришло время что-то решать. Понимаешь, слишком далеко зашло. Конечно, у меня шёл внутренний протест. В возрасте такая гигантская разница. Она моложе моего сына. Кстати, мучался я, а не она. Лена ни на чём не настаивала. Не было речи ни о расписывании, ни о браке. Всё идёт и пусть так идёт. Но всему есть какой-то предел, понимаешь? Я не очень хорошо себя чувствовал, поскольку я старше, мне и решать. Надо было решать, как жить дальше, могу испортить ей всю жизнь при такой разнице в возрасте. Стал ей объяснять, что я уже старый, потом начал убеждать ее в том, что при всех своих травмах, я мол сильно больной. Могу на днях умереть. А ей всё до лампочки, все мои слова. Ни в чем её убедить не смог.

Тут позвонила её мать Мария Семеновна, будущая моя тёща. Женщина высшего класса — метростроевка, награждённая орденом Трудового Красного Знамени. Не пьёт, не курит. Разговор состоялся крутой. Очень крутой. Ну, сначала, сколько мне лет. Я ответил уклончиво: «Много». «Есть ли дети?» — «Есть. Сын и дочь». Ну а потом пошёл такой текст, его передать невозможно. Я её прекрасно понимал: молодая, красивая дочь, мастер спорта, с отличием окончила институт, золотой аттестат у неё. Я говорю: «Елена Сергеевна, ты давай-ка разбирайся с мамой. Мать у тебя одна». И уехал на Памир.

Прилетаю с Памира, Лена меня встречает в Домодедово. Спрашиваю: «Как дела?» — «Всё нормально». Приехали домой, чемоданчик её стоит, ключи от моей коммуналки у неё имелись. Спрашиваю опять: «Как мама?» — «Да вроде всё в порядке». И тут как раз она звонит, интересуется, как дела. Я ей отвечаю: «Мария Семёновна, вот такие пироги, надо встречаться». Мария Семёновна уже со мной нормально разговаривает, без всякого надрыва. «Да, — говорит, — надо». — «Как вы хотите, Мария Семеёновна, могу вас привезти к себе, могу к вам приехать». Шел я к ним как на эшафот.

После первого застолья у неё в доме мы с Марией Семёновной по сегодняшний день в таких прекрасных отношениях, что и нечего больше желать. Стопроцентные взаимные симпатии.

Живём у меня дома, никаких разговоров о ЗАГСе нет. Но я-то понимал, что Елене Сергеевне, как всякой женщине, это, наверное, нужно. Она молчит, никаких намеков. У меня печать о разводе с первой женой давно стоит, я уж десять лет как холостой. Отношения у нас с Риммой нормальные. Римма, не знаю, говорил я тебе или нет, к нам с Леной относится спокойно, иногда в гости приходит. Дашку нашу любит, всегда возится с ней. Так что тут проблем нет.

В общем, я Елене Сергеевне говорю: «Лен, а не сходить ли нам с тобой в ЗАГС?» Она не сопротивлялась. Пошли мы. У нас через дорогу стоит роскошный ЗАГС, с фонтаном, садом и Мендельсоном. И всякие там новые прибабахи. Зашли мы в зал. У меня свидетелями Безлюдный Володя и Люся Батыгина. И чего-то мне не по душе эта казенная торжественность, хотя и надел по этому случаю костюм.

— Я тебя, Володя, никогда не видел в костюме с галстуком.

— А я никогда их и не носил. У Ленки фаты нет, а там все такие сильно разряженные. Чего-то мне не по себе, даже не знаю почему. Опять пошёл внутренний протест. Отыскал я служащую и спрашиваю, нельзя ли зарегистрировать брак попроще, без Мендельсонов? Она говорит, можно. Пошли мы и записались в книгу, заключили брак, сидя за столом. Перешли дорогу, пришли домой и тут уж хорошо посидели, выпили, закусили, всё нормально.

Тут же я ей сделал заявку: «Лена, если ты захочешь иметь ребенка, ты не вздумай дурака валять, это совершенно естественное желание». Говорю ей это, а в голове чёрте что. Мне уже за пятьдесят. Какие дети?!

Живем мы, все нормально, никаких детей нет. Думаю, нет и не надо. А под Новый 1993 год Елена Сергеевна мне 31 декабря так тихонечко говорит: «Ты знаешь, я понесла. Быть ребёночку у нас». Я ее обнял, поцеловал, радостно поздравил.

И вот 27 августа 1993 года родила мне жена Дашку. Об имени мы не договаривались, но я хотел просить Лену, чтобы дочь назвать Дарьей, в честь моей мамы. Она ушла из жизни недавно, но успела познакомиться с Леной. Мама у меня, наверное, как и все матери, святой человек. И вот Лена без всякого намёка назвала нашу дочку Дашей. Теперь у нас есть Дашка, с которой ты знаком.

Я всё время говорю о судьбе, пожалуй, это для меня самый большой подарок судьбы. Я не надеялся, и мечтать не мог. В мыслях у меня не было, и вдруг дочку получил. Это радость фантастическая, это не то слово. С утра до вечера готов с ней заниматься.

В этой ситуации меня больше всего смущала моя старшая дочь — Олеська. Сын Игорь всё-таки мужик, у нас с ним полное понимание. А Олеся. Они с Ленкой почти ровесницы. Потом она девчонка и у неё есть мама. Как она отреагирует? Теперь же она с Леной дружит, водой не разольешь. Когда они собираются, мне там делать нечего.

Такое подвалило счастье.

 

Байконур

— В последние дни я звонил тебе и не мог застать. Потом узнал, что ты на Байконуре. Что ты там делал? Вроде бы не по твоей части.

— Для нашего брата, альпиниста, везде есть работа. Хотя я даже предположить не мог, что буду когда-нибудь сидеть на космодроме и наблюдать запуск ракеты. А тут звонит Аркадий Мартыновский и говорит, что завтра вылетаем на Байконур. Предварительные разговоры велись о работах там. И вот потребовалось определить объём этих работ по промышленному альпинизму, прежде чем их начать.

— Какие именно работы?

— Много всякого. Например, покраска гигантских ангаров не только снаружи, но и изнутри. Это без альпинистов не осуществить. Вывешивание, закрепление, страховка и так далее. С применением альпинистской техники эти работы можно провести быстрее и качественнее.

А Мартыновский ехал по своим делам, на запуск.

Под запуском стояли «Зенит» и «Союз». В готовности «Протон», но ты помнишь, он недавно взорвался, и казахи раздули из этого экологическую трагедию. На самом деле ничего подобного не было.

Видел запуск ракеты. О, Саша, с телевизионным зрелищем это ни в какое сравнение не идет. Когда стоишь в непосредственной близости и видишь всё в натуре, запуск производит грандиозное, незабываемое, просто не знаешь, как сказать, впечатление. В Штатах за то, чтобы увидеть запуск космической ракеты, платят тысячи долларов.

Впечатляют команды готовности, получасовая, десятиминутная...

— Они передаются по радио?

— Да, трансляция идёт, отсчёт. Всё это нагнетает напряжение, внутреннее состояние. Ты становишься причастен к процессу. Понимаешь? И когда даётся старт... О, это надо видеть! Запуск ночью. Море огня. И передаются команды, что сработало, что не сработало, как сработало. Комментируется весь процесс взлёта. Ты хоть не понимаешь всего, но переживаешь вместе со всеми за то, что происходит.

— Когда видишь запуск ракеты по телевидению, то удивляешься тому, что ракета поднимается медленно. Убыстренная съёмка, что ли?

— Она действительно, Саша, не исчезает сразу. Движение её нормально видишь.

— Не так, как уходит пуля при выстреле?

— Нет, не так

— Тогда непонятно: стоит ракета и вдруг начинает медленно подниматься. И не падает на бок.

— Она действительно не прыгает, не взлетает, а мощно так идёт. И пошла, и пошла вверх очень сильно. Не физики мы с тобой, я говорю о том, что видел.

Территория космодрома гигантская. При нём свой аэродром со всем хозяйством. Рядом город Ленинск, который обслуживал всё его хозяйство, всю эту махину. Мы садились на посадочную полосу, куда садился «Буран». Это наша история. Сейчас он стоит, бедный, под открытым небом. Брошенный, никому не нужный. Такая тоска на него смотреть...

На месте там музей космонавтики. Держится на одном энтузиазме. Бережно собрано все от первого спутника и до наших дней. Шлемы, приборы, одежда... Гагаринские вещи. Когда мы уходили, женщина-экскурсовод попросила нас по заведенной традиции написать что-нибудь в книгу записей. С нами был Володя Безлюдный, я не сказал. Но почему-то ткнули пальцем в меня. Я написал три фразы. Помню, что поставил три точки. И прочитал вслух, что написал. Вес сказали: «У, здорово!» И подписались. Пришёл я в гостиницу, хотел записать эти три фразы и не мог вспомнить ни слова. Говорю Безлюдному: «Володя, что я там написал?» Не помнит. Такое на меня произвело впечатление виденное в тот день, что до сих не знаю, что я там написал. А домики Королева и Гагарина! Скромные деревянные домики, теперь даже дач таких не строят. Металлическая кровать с панцирной сеткой, как в альплагере, стоит совдеповский письменный стол, простейший, однотумбовый. Старые стулья. Говорят, Королеву предлагали сделать другой, хороший кабинет, но он категорически отказался. Такой гигант и спартанский быт. То же и у Гагарина. Из этого дома он вышел, отправляясь в полёт.

— У Аркадия Мартыновского там свое хозяйство и видно, что в нем есть хозяин. Гостиницы в порядке, кондиционеры работают, горячая вода, даже клумбы и цветочки. На Байконуре в домах поснимали окна, рамы разворовали, они разорены совсем. Там жили военные, теперь их нет. После этого печального зрелища, когда попадаешь в хозяйство Мартыновского, настроение заметно улучшается.

Но все затмевает зрелище запуска. Ничего подобного я в жизни не видел.

— Аркадий Мартыновский большой человек в прямом и переносном смысле. Я понял это, когда он пригласил нас, альпинистов, к себе на фирму в город Королев.

— Аркадий помог отстоять станцию «Мир».

— А морская платформа, созданная для запуска спутников? Для стран всего мира. Плати и запускай свой спутник. И при всём при этом Аркадий остаётся верен нашему альпинистскому братству. Видел, что висит у него в кабинете?

— Ушба, Шхельда и фотография нашей компании с Юрой Визбором.

— Вот так...

 

Землетрясение в Армении

— Первое сообщение о трагедии в Армении было довольно расплывчатым, потом сообщили, что сила толчков достигала 7—8 баллов, большие разрушения. Информация нарастала, как снежный ком. Сначала десятки погибших, потом сотни, затем тысячи.

Рано утром я пришёл на работу в Управление альпинизма и составил телеграммы во все горно-спасательные пункты, во все КПС: «Немедленно группе в 7—8 человек с полной автономией, снаряжением, запасом продуктов на неделю прибыть на место землетрясения».

— На кавказские КСП?

— И азиатские. Всем.

И сам поехал с Кизиковым. Но во Внуково билет на самолёт купить было невозможно, никто не хотел даже разговаривать, никто нас не слушал. Там собралось столько родственников и близких, желающих улететь в Ереван, что удостоверения спасателей не производили никакого впечатления, даже моё удостоверение руководителя и координатора всех горно-спасательных служб Союза.

— В Армении не такие уж и высокие горы, почему именно альпинисты туда направились?

— Речь шла не об альпинистах, а о спасателях. У наших спасателей четкая организация, большой опыт проведения спасательных работ. На месте же мы увидели полнейший хаос. Поток желающих оказать помощь такой огромный, что люди не знали, где и как себя применить.

Из Внуково мы перебрались в Шереметьево, и там мне удалось убедить командира грузового корабля в том, что мы срочно нужны Армении. Нас спрятали в грузовом самолете между тюков и так мы долетели до Еревана. В его аэропорту я написал на бумаге и повесил объявление, что альпинисты собираются в спорткомитете. Дал телефон — Кавуненко, Кизиков. И звонки не прекращались ни на минуту. Я пробыл в Ереване меньше суток, дал команду Кизикову направлять альпинистов в Спитак, в Степанокерт и Ленинакан. Место сбора — центральные стадионы. При той неразберихе, что там происходила, это нам здорово помогло. Сам поехал в Ленинакан. Там в штабе никакой организации, невозможно добиться толку. Как муравейник. Поток людей, крики.

— Но ведь штаб там был.

— Полный сумбур. Я пошел на стадион и увидел там Мумуджи из Самарканда, начальника КСП. Привет — привет, где люди? Люди на разборках. Представляешь? Не успели приехать, поставить палатки, пообедать, и сразу туда. Стали появляться альпинисты отовсюду, приехали одесситы. Кизиков в Ереване направляет их на стадионы.

— Это какой месяц?

— Начало декабря. На местах нужны пропуска на проезд, на выезд, на работу. Мы работаем в три смены и днем и ночью, нужны ночные пропуска. Наконец нашёлся толковый человек — Гай Амаякович (фамилию не помню), включил нас в общее дело, дал пропуска. Он отвечал за регион и каждый вечер докладывал наверх.

— Конкретная работа альпинистов? Что вы делали?

— С вечера мы получали объект. Скажем, обувная фабрика, она легла под фундамент, а там были люди. Сколько живых, сколько мёртвых никто знать не может. После общей вечёрки мы делали свою пятиминутку. В Ленинакане наших собралось уже 120 человек, я руководителям отрядов говорил, кто куда пойдёт, что нужно делать. Нас приглашали и как экспертов, чтобы определить безопасность строений.

Разборка обвалившихся домов и попытка найти живых, поиски мёртвых. Живых мы нашли немного, какие-нибудь десятки. Как всегда, мы опоздали на два дня. Задержка во Внуково и формализация как раз и поглотили эти два дня.

— С вами были медики?

— Ты же знаешь, Саша, все альпинисты-спасатели могут оказать первую медицинскую помощь.Ты же сам имеешь знак наш с Ушбой. Так что с этим проблем не было: нашли живого — сейчас же шины, фиксация, перевязки, носилки — всё как положено.

К этому времени появились иностранные спасатели с собаками. Мы с завистью смотрели на их экипировку, одеты они все в шикарную форму, у разных стран она различная. Тогда мы впервые увидели гортекс.

— Что такое гортекс?

— Ткань непромокаемая, но дышащая. Кроме собак, у них ещё были тепловые приборы для поиска. Но нас уже узнавали по пуховкам с горно-спасательной эмблемой. Приглашали в дома, к кострам. Спрос на нас был велик, ребята пахали и днём и ночью, копали, доставали мёртвых. На пятый день я уехал в Спитак. Взяли продукты, вещи, одеяла, полную машину набили и по дороге проехали деревни, которые до нас спасатели не посещали. Деревни произвели на меня громадное впечатление. Прежде всего, я увидел, что люди там сильнее духом, чем городские.

— Там тоже были разрушения?

— Встречались деревни, которые полностью легли, под корень. Одни крыши и развалины. А люди держались вместе, без паники, без криков. Они действовали, что-то делали. Мы ехали ночью, но я видел, как они отдавали наши вещи тому, кому нужнее. Не себе брали, а другому отдавали.

Одна старушка сделала такой курень из прессованного сена. Представляешь, тюки прессованные метр на метр. Она сделала из них будку. Сидит там, перед ней горит, что-то варится.

В деревнях люди просто не знали, не понимали, что произошло. Кто думает, это война, кто... Версии фантастические, одна из них — умышленный взрыв под землей.

— Кавказцы очень легко поддаются всяким слухам.

— Просто бред! Нашлись даже свидетели того, как перед этим эвакуировали военных. Самые невероятные фантазии.

Приехали мы в Спитак. Живых там не густо. На ногах только приехавшие. На стадионе четыре группы альпинистов, наша организация оказалась весьма эффективной, никого искать не надо, никаких штабов.

Картина страшная. Альпинисты выкладывают для опознания мёртвых детей из школы, рядом её развалины. Книги, тетрадки, ручки и лежат в ряд ученики. Насмотрелись мы прилично...

Спасателей-альпинистов оказалось в Армении более семисот. Мне пришлось считать наших ребят при возвращении, при загрузке бортов военных самолетов.

— Конечно, все общественники.

— Все, кроме начальников КСП. А их единицы. Остальные инструктора альпинизма и разрядники. Все бросили свою работу и прилетели сюда, причём за свой счет.

Кто же мародёрствовал, не армяне же?

— Всё было. В начале оно было замешано на местных дрожжах. Поразительные вещи делают с человеком деньги и всякие ценности. На вечерних наших совещаниях решали, что делать с мародёрами. Ужасны случаи, когда в разрушенной квартире начинаются поиски не жены и детей, а золота и драгоценностей. Их увозили даже в гробах. Представляешь? Одного поймали... Он пинцетом вырывал из ушей мёртвых женщин серьги. Руководство не могло дать команд расправляться с мародёрами на месте, сказали, решайте сами. Дали молчаливое согласие на самосуд.

— Тебе приходилось учить мародёров уму-разуму?

— Лично мне нет. У ребят бывало, но такое не афишировалось. По ночам стреляли. Кто в кого — не знаю.

— И когда вы уехали?

— К Новому году. Дали общую команду прекратить поисково-спасательные работы, начала работать техника на полный снос всех разрушенных домов. А их 80—90 процентов.

Вернулись в Москву, и началось... Партия и правительство решили наградить 80 альпинистов орденами и медалями за работу в Армении, А выбрать лучших из лучших поручили мне. Но это для меня такая головная боль! Все пахали не за страх, а за совесть, трудно кого-то выделить.

После армянских событий пошёл поток разных спасательных служб по всему Союзу. Мы поняли, что абсолютно бесправны, не защищены законом и встал вопрос о создании единой государственной спасательной службы.

— Извини, Володя, ты не договорил о наградах. Какие вы получили награды?

— От орденов «Дружбы народов» до медалей «За мужество» и «За отвагу».

— Тебе дали «Дружбу народов»?

— Да. Настал момент, когда мы получили в Белом доме две комнаты с телефоном. Удивительную работоспособность по созданию спасательной службы проявил Щербаков Саша. Мы легко заходили к Силаеву и к его замам. Несколько раз были даже у Ельцина.

— И как это называлось?

— Российский корпус спасателей. Создан за подписью Ельцина.

— МЧС еще не существовало?

— Когда появился Сергей Кужугетович Шойгу, никаким министерством и не пахло. Работали по-прежнему на общественных началах.

Посетили мы Германию. Наша команда спасателей на вертолёте Ми-8 летала в Германию для обмена опытом. Удивительный был перелёт. Нас встречали великолепно, принимали доброжелательно. Наше умение в спасработах не осталось незамеченным немецкими друзьями. Были и журналисты, и радио, и телевидение. Были и забавные случаи. Мне пришлось выступать с ответной речью перед большой и представительной аудиторией в Баварии. Володя Кулага, блестящий знаток немецкого языка, слегка под баварским пивом, переводил мою фразу. И смотрю, аудитория как-то напряженно замерла. И вдруг понимаю, что Володя повторяет за мной речь, слово в слово, но на чисто русском языке. Взрыв хохота, но потом всё пошло, как положено.

Возвратившись в Москву, я узнал, что Щербаков умудрился поломать все отношения с Шойгу, за что получил от меня кличку «Самоед». Падение его грозило большими потерями и экологической катастрофой. Ситуация находилась под контролем у Силаева.

Вылетели в Уфу на самолёте Силаева. В Уфе нас встречают и размещают в хорошей гостинице. Накрыт стол, коньяк, вино. Спиртное предложил убрать до окончания работ. По городу ходят самые невероятные слухи. Утром нас увозят к злополучной трубе. И мы начинаем работу. Труба может рухнуть в любой момент. И тогда катастрофа неизбежна. Я отвечаю за безопасность на трубе. Решили взрывать этот надломившийся кусок. Взрывники-полковники блестяще рассчитывают, сколько и куда закрепить взрывчатки, а мы веревками её вытаскиваем и крепим в указанном месте. Общее руководство осуществляет Сергей Михайлович Кудинов. Сотни самосвалов сооружают вокруг трубы смягчающую подушку для многотонного оголовка. И вот, наконец, всё готово. Взрывники жёстко контролируют обстановку. Андрею Рожкову разрешают нажать кнопку взрыва. Мощный взрыв и оголовок точно ложится у основания трубы. Никаких разрушений, только незначительные повреждения изоляции на трубопроводе. Я уже предвкушаю праздничное расслабление, когда подходит ко мне директор комбината и говорит, что необходимо подняться на трубу и на диктофон наговорить о состоянии футировки.

Без всякого энтузиазма я и Андрей поднимаемся на трубу. Наверху лестница завязана какими-то невероятными узлами, всё шатается, никакой надёжности. Андрей рвётся в бой, но я, пользуясь правом старшего, ухожу первым. Я подошёл к краю трубы и увидел, что вся эта металлическая головоломка, по которой я лез, находится во взвешенном состоянии. Часть перекорёженной лестницы висит внутри трубы, а часть снаружи. Труба гудит и качается, амплитуда колебания довольно заметная. Смотрю внутрь трубы, а впечатление такое, будто я смотрю в космическую бесконечность. Сидя верхом на трубе, я начал кольцевой обход. Страховка фактически отсутствовала. Неожиданно над трубой появляется вертолёт с фотокорреспондентом, висящим под брюхом вертолета. Мощные потоки воздуха от винта чуть не сбрасывают меня с трубы. Мой протест вертолётчики принимают за приветствие и несколько раз зависают над трубой. Наконец всё закончено, и мы с Андреем благополучно спускаемся вниз.

— Когда была организована Ассоциация спасательных формирований РФ?

***

В 1992 году организовали Комитет по чрезвычайным ситуациям, в нем Шойгу, Кудинов, Воробьев.

С 1993 года существует МЧС — Министерство по чрезвычайным ситуациям. Оно вышло из Комитета по чрезвычайным ситуациям. Министерство мощное, очень мощное и большое. В него вошла и вся Гражданская оборона. Только в поисково-спасательных отрядах при нём состоит 1800 штатных сотрудников.

— Какова твоя роль в работе МЧС?

— Я руковожу «Организацией спасательных отрядов Российской Федерации», структурой чисто общественной. Ни одна страна на Западе не позволяет себе держать такой штат спасателей, как получилось у нас. Мы с тобой видели и знаем это на примере Оберсдорфа. Там альпинистов, туристов и горнолыжников в горах в десять раз больше, чем у нас, а штатный человек один — начальник «бергвахт» района. Он и медик, и кинолог, и хранитель снаряжения, держатель ключей. Все остальные спасатели общественники. Мэр города — спасатель, причём не липовый, он альпинист, комиссар полиции — горноспасатель и все спортсмены. Раз в месяц они дежурят в «бергвахт» на радиостанции. Два раза в год у них сборы по подготовке, зимой и летом.

 

* * *