Право как меновое отношение: некролог о праве

Для большинства советских марксистских авторов послерево­люционного времени классовый подход к праву означал признание наличия т. н. "пролетарского права". Такое представление, сформи­ровавшееся в условиях "военного коммунизма", получило широкое распространение уже к началу 20-х годов. Вынужденное допуще­ние при нэпе ряда положений буржуазного права наглядно проде­монстрировало неправовой характер "пролетарского права". Одна­ко его приверженцы проигнорировали этот опыт и, оставаясь в прин­ципе на прежних позициях, ограничились лишь отдельными уточ­нениями и коррективами своих взглядов со ссылкой на временный характер нэповского отступления в сторону буржуазных экономи­ческих и правовых отношений и на неизбежность нового наступле­ния в социалистическом направлении.

И в целом следует признать, что эта ориентация на "совер­шенно новое" (по сути дела — неправовое, насильственно-приказ­ное, классово-диктаторское, партийно-политическое) "пролетарское право" пережила период нэпа и в дальнейшем (со второй половины 30-х годов) легла в основу общеобязательных представлений о "со­циалистическом праве" как праве пролетарском по своей классо­вой сущности.

По-другому классовый подход к праву был реализован в тру­дах Е.Б. Пашуканиса и прежде всего в его книге "Общая теория

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

199

права и марксизм. Опыт критики основных юридических понятий" (I издание — 1924 г., II — 1926 г., третье — 1927 г.)¹. В этой и других своих работах он ориентировался по преимуществу на представле­ния о праве (т. е. главным образом — о буржуазном праве), имею­щиеся в "Капитале" и "Критике Готской программы" Маркса, "Анти-Дюринге" Энгельса, "Государстве и революции" Ленина. Для Па­шуканиса, как и для Маркса, Энгельса и Ленина, буржуазное пра­во — это исторически наиболее развитый, последний тип права, после которого невозможен какой-либо новый тип права, какое-то новое, послебуржуазное право. С этих позиций он отвергает воз­можность "пролетарского права".

Пролетариат, согласно Пашуканису, может по необходимости лишь использовать в переходный период для своих классовых ин­тересов буржуазное право, пока не отпадает надобность в этом. В процессе такого пролетарского использования буржуазного права оно и отомрет. "Итак, — писал Пашуканис в середине 20-х годов, — следует иметь в виду, что мораль, право и государство суть формы буржуазного общества. Если пролетариат вынужден ими пользо­ваться, то это вовсе не означает возможности дальнейшего разви­тия этих форм в сторону наполнения их социалистическим содер­жанием. Они не способны вместить это содержание и должны бу­дут отмирать по мере его реализации. Но тем не менее в настоя­щую переходную эпоху пролетариат необходимо должен исполь­зовать в своем классовом интересе эти унаследованные от буржу­азного общества формы и тем самым исчерпать их до конца"².

Поскольку Пашуканис свободен от иллюзий о возможности "пролетарского права" и действительное право для него это бур­жуазное право (с объективно необходимыми предпосылками, спе­цифическими свойствами, особенностями и т. д.), его критика права, его антиправовая позиция, его установки на коммунистическое пре­одоление права как остаточного буржуазного феномена носят — в общем русле послереволюционного марксизма и ленинизма — тео­ретически более осмысленный и последовательный характер, чем у многих других марксистских авторов и прежде всего сторонников концепции т. н. "пролетарского права". В отличие от защитников в принципе невозможного, несуществующего, иллюзорного "проле­тарского права" (т. е. сторонников "права", хотя и мнимого, но "про­летарского") Пашуканис — ортодоксальный (в духе марксизма и коммунизма) противник всякого права, права вообще как обре­ченного на отмирание буржуазного явления. Его правовой ниги­лизм носит принципиальный характер и является теоретическим следствием разделяемых им идей и положений марксистского уче-

¹ См.: Пашуканис Е.Б. Избранные произведения по общей теории права и государ­ства. М., 1980. С. 32—181.

² Там же. С. 152.

200 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ния о переходе от капитализма к коммунизму. Применительно к новым условиям Пашуканис по существу лишь повторяет, обосно­вывает и развивает то, что до революции было уже сказано Мар­ксом, Энгельсом и Лениным.

И по перипетиям правовой теории Пашуканиса, ее месту и роли в контексте советской юриспруденции, отношению к ней со стороны других авторов и направлений можно судить и о качестве марксистского прогноза относительно судеб права после пролетар­ской революции.

В силу негативного отношения к праву теория права для Па­шуканиса — это марксистская критика основных юридических понятий как мистификаций буржуазной идеологии. В теории пра­ва Пашуканис повторяет критический подход, примененный Мар­ксом в экономической теории. И по аналогии с подзаголовком "Ка­питала" ("К критике политической экономии") "Общая теория пра­ва и марксизм" имеет схожее пояснение: "Опыт критики основных юридических понятий". Параметры прогнозируемого коммунизма (экономические, государственные, правовые, моральные и т. д.) в обоих случаях получаются из критики капитализма и состоят в принципе из негативного материала — из коммунистического отри­цания таких буржуазных институтов, норм и отношений, как собст­венность, рынок, товарно-денежные отношения, право, государство, мораль, свободный индивид, правосубъектность личности и т. д.

Поэтому из Марксовой критики в "Капитале" буржуазных экономических и правовых отношений (и выражающих их понятий и категорий), как и из развиваемой Пашуканисом марксистской критики буржуазного права и правовой теории, читатель узнает не то, что будет при коммунизме, а то, чего не может и не должно быть при коммунизме. Что же касается каких-то утвердительных моментов коммунистического прогноза (о росте общественного бо­гатства, об осуществлении принципа "от каждого по способности, каждому по потребности", всестороннее развитие личности и т. д.), то эти позитивные ожидания — в той мере, в какой они не ока­зываются на поверку лишь модифицированными и замаскированны­ми отрицаниями соответствующих "буржуазных явлений" (как кол­лективизм — отрицанием личности, общественная собственность — отрицанием индивидуальной собственности на средства производ­ства, принцип коммунизма — отрицанием формального, правового равенства, диктатура пролетариата — отрицанием государствен­но-правовой формы организации и деятельности публичной власти и т. д.) — остаются плохо увязанными с более реальными и проще реализуемыми негативными характеристиками прогнозируемого строя грядущего всеобщего счастья.

Буржуазное общество — наиболее развитое частнособствен­ническое, товаропроизводящее общество. В соответствии с этим и буржуазное право — наиболее развитое право. Отношение товаро-

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

201

владельцев и есть, согласно Пашуканису, то "социальное отноше­ние sui generis, неизбежным отражением которого является форма права"¹. Сближая форму права и форму товара, он генетически выводит право из меновых отношений товаровладельцев. В этой связи его теория права в литературе получила название меновой. Иногда ее именовали и как "трудовую теорию" (Стучка и др.), с чем сам Пашуканис был в принципе согласен, поскольку в его кон­цепции "категории трудовой стоимости соответствует категория юри­дического субъекта"².

Собственность, по Пашуканису, становится основой правовой формы отношений лишь как свобода распоряжения на рынке, а наиболее общим выражением этой свободы служит категория субъ­екта. "Поэтому, — пишет он, — одновременно с тем, как продукт труда приобретает свойство товара и становится носителем стои­мости, человек приобретает свойство юридического субъекта и ста­новится носителем права"³.

В условиях производства и обмена товаров отношения людей выступают, с одной стороны, как отношения вещей-товаров, с дру­гой стороны — как отношения независимых и равных друг другу единиц, правовых субъектов (носителей субъективного права, субъ­ектов права). "Товарный фетишизм, — отмечает Пашуканис, — восполняется правовым фетишизмом... Наряду с мистическим свой­ством стоимости появляется не менее загадочная вещь — право. Вместе с тем единое целостное отношение приобретает два основ­ных абстрактных аспекта — экономический и юридический"⁴.

В акте товарного обмена, по Пашуканису, сосредоточены са­мые существенные моменты как для политической экономики, так и для права. Договор (соглашение независимых воль) является од­ним из центральных понятий в праве и входит в саму идею права в качестве ее составной части. "В развитии юридических категорий, — писал он, — способность к совершению меновых сделок есть лишь одно из конкретных проявлений общего свойства право- и дееспо­собности. Однако исторически именно меновая сделка дала субъек­та как абстрактного носителя всех возможных правопритязаний. Только в условиях товарного хозяйства рождается абстрактная правовая форма, т. е. способность иметь право вообще отделяется от конкретных правопритязаний. Только постоянное перемещение прав, происходящее на рынке, создает идею неподвижного их но­сителя"⁵.

Если генезис правовой формы, согласно Пашуканису, начина­ется в отношениях обмена, то наиболее полная реализация ее пред-

¹ Там же. С. 71—72.

² Там же. С. 187—188.

³ Там же. С. 106. «Там же. С. ПО. ⁵ Там же.

202 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимакие

ставлена в суде и судебном процессе. Развитие в обществе товарно-денежных отношений создает необходимые условия для утвержде­ния правовой формы как в частных, так и в публичных отношени­ях. И только в таком обществе "политическая власть получает воз­можность противопоставить себя чисто экономической власти, ко­торая отчетливее всего выступает как власть денег. Вместе с этим становится возможной и форма закона. Следовательно, для анали­за основных определений права нет надобности исходить из поня­тия закона и пользоваться им как путеводной нитью, ибо само по­нятие закона (как веления политической власти) есть принадлеж­ность такой стадии развития, где произошло и укрепилось разде­ление общества на гражданское и политическое и где, следователь­но, уже реализовались основные моменты правовой формы"¹.

В товарно-денежном обществе, особенно при капитализме, государство "реализует себя как безличная "общая воля", как "власть права" и т. д., поскольку общество представляет собой рынок"². При­нуждение здесь должно выражать власть самого права, быть в интересах всех участников товарно-денежных отношений и право­вого общения, исходить от государства как "общей воли", абстракт­но-всеобщего лица. Принуждение в таком обществе должно по не­обходимости протекать в правовой форме, а не представлять собой акт простой целесообразности. "Оно должно выступать как прину­ждение, исходящее от некоторого абстрактного общего лица, как принуждение, осуществляемое не в интересах того индивида, от которого оно исходит, — ибо каждый человек в товарном обществе — это эгоистический человек, — но в интересах всех участников пра­вового общения"³.

В качестве такого абстрактно всеобщего лица и выступает го­сударство — публичная власть в условиях рыночного общества. Там, где действует категория стоимости и меновой стоимости, пер­вичными являются товаровладельцы с их автономной волей, а по­рядок власти — нечто производное, вторичное и обусловленное. Функции государства как гаранта рынка определяются требова­ниями самого рынка. "Меновая стоимость перестает быть меновой стоимостью и товар перестает быть товаром, если меновая пропор­ция определяется авторитетом, расположенным вне имманентных законов рынка. Принуждение как приказание одного человека, об­ращенное к другому и подкрепленное силой, противоречит основ­ной предпосылке общения товаровладельцев"⁴.

Пашуканис подчеркивает, что именно благодаря появлению и развитию отношений, связанных с меновыми актами, т. е. частными

¹ Там же. С. 38.

² Там же. С. 135.

³ Там же. С. 136.

⁴ Там же. С. 135.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

203

отношениями, фактическое властвование (и в целом отношения классового господства и подчинения) приобретает отчетливый юри­дический характер публичности. И выступая в качестве гаранта меновых и вообще частных отношений, "власть становится обще­ственной, публичной властью, властью, преследующей безличный интерес порядка"¹.

Здесь, по Пашуканису, находится ответ на вопрос о том, поче­му "господство класса не остается тем, что оно есть, т. е. фактиче­ским подчинением одной части населения другой, но принимает форму официального государственного властвования", или, иначе говоря, "почему аппарат господствующего принуждения создается не как частный аппарат господствующего класса, но отделяется от последнего, принимает форму безличного, оторванного от общества аппарата публичной власти?"².

Классовое господство, подчеркивает Пашуканис, гораздо шире официального господства государственной власти. Наряду с пря­мым и непосредственным классовым господством в рыночном об­ществе вырастает косвенное, отраженное господство в виде офици­альной государственной власти как особой силы, отделившейся от общества.

Из этих и других аналогичных суждений Пашуканиса о госу­дарстве как о форме публичной власти (а не просто классовом по­давлении или классовой политической власти) казалось бы следу­ет, что государство — это правовая организация, поскольку в по­нятии публичной (государственной) власти присутствует (также и по признанию Пашуканиса) правовой аспект: ведь именно момент правового опосредования придает классовому политическому гос­подству характер публичной (т. е. государственной, абстрактно все­общей для общества в целом и всех его членов в отдельности) вла­сти. Будучи последовательным в своем разграничении политиче­ской власти, с одной стороны, и публичной (государственной), с дру­гой, Пашуканис должен был бы с позиций разделяемого им классо­вого подхода к политике, власти, государству, праву и т. д. отме­тить, что классовое господство возможно как в форме политиче­ской власти (т. е. неправовым путем, в тех или иных формах прямо­го, внеправового классового подавления, диктатуры класса и т. д.), так и в форме публичной (государственной) власти (т. е. в правовой форме, в виде правового государства и т. д.). Иначе говоря, он дол­жен был бы признать, что отнюдь не всякое классовое господство, не всякая классовая организация политической власти над обще­ством и его членами, а только правовая форма организации власти есть публичная власть, есть государство. В таком случае, как мак­симум, его классовый подход, логически говоря, позволял бы ему

¹ Там же. С. 130.

² Там же. С. 132.

204 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

утверждать лишь следующее: государство (т. е. публично-правовая власть) тоже носит классовый характер, но эта классовость состоит не в классовом подавлении, не в классовой политической власти, словом, не в диктатуре класса, а в господстве права (с его принци­пом формального равенства и свободой индивидов при их фактиче­ских различиях), в классовой природе этого права, которое по сути своей для Пашуканиса является буржуазно-классовым феноменом.

Но вопреки этому Пашуканис, прибегая к методологическому приему "удвоения действительности", использовал понятие "госу­дарство" в двух совершенно различных значениях — и как органи­зации фактического властвования (классовой диктатуры и господ­ства, аппарата внутреннего и внешнего насилия по принципу клас­совой целесообразности, а не права), и как организации публичной власти (правового порядка власти, правового государства и т. д.). "Государство как организация классового господства и как органи­зация для ведения внешних войн, — писал он, — не требует пра­вового истолкования и по сути дела не допускает его. Это — облас­ти, где царит так называемый raison d'etat, т. е. принцип голой целесообразности. Наоборот, власть как гарант рыночного обмена не только может быть выражена в терминах права, но и сама пред­ставляется как право, и только право, т. е. сливается целиком с отвлеченной объективной нормой"¹.

За подобным отрицанием единого понятия государства ле­жит фактически признаваемая Пашуканисом невозможность сфор­мулировать такое общее понятие с тех принципиально антиправо­вых, правоотрицающих позиций, которые он защищает и развива­ет как ортодоксально марксистский критик всего буржуазного.

Проистекающая отсюда теоретическая непоследовательность и связанная с ней понятийная неопределенность ведут к смешению в категории "государство" разнородных, противоположных феноме­нов — права и произвола, неправовой (диктаторской) политической власти (целесообразного насилия) и власти правовой, публичной.

Однако свою собственную непоследовательность и смешение понятий Пашуканис (в русле принципиальной марксистской мате­риалистической и классовой борьбы против права, юридической идеологии и государства как по сути сугубо буржуазных явлений) выдает за пороки, двойственность, иллюзорность и права, и право­вой теории государства как таковых. "Поэтому, — полагает он, — всякая юридическая теория государства, которая хочет охватить все функции последнего, по необходимости является неадекватной. Она не может быть верным отражением всех фактов государствен­ной жизни, но дает лишь идеологическое, т. е. искаженное, отраже­ние действительности"².

¹ Там же. С. 130—131.

² Там же. С. 131.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

205

Здесь все, как говорится, валится с больной головы на здоро­вую. Из всех этих суждений Пашуканиса прежде всего следует лишь тот вывод, что ему самому не удалось наметить сколько-ни­будь последовательную, внутренне непротиворечивую, понятийно единую, логически целостную, словом, научную теорию, в рамках которой определенная концепция права, опирающаяся на маркси­стские (исторические, экономико-материалистические, классово-пролетарские, коммунистические) представления, объективно со­четалась бы с соответствующими марксистскими представлениями о государстве. Это и не могло ему удасться уже из-за нестыкуемо-сти, в конечном счете, самих марксистских представлений о праве как форме экономико-товарных отношений и о государстве как ор­ганизации классовой диктатуры, классового насилия и т. д.

Кстати говоря, логически и фактически не стыкуются и не со­гласуются между собой также и различные марксистские положе­ния о самом праве (например, характеристики права то как формы экономических отношений, то как воли класса, то как общегосудар­ственной воли, то как средства принуждения, то как продукта об­щества, то как продукта государства и т. д.) или о государстве (на­пример, толкование государства то как организации публичной вла­сти всего общества, то как диктатуры класса и комитета классового господства, то как института, связанного объективно-экономически обусловленными правовыми формами, нормами и отношениями, то как не связанного никаким правом и никакими законами аппарата классового подавления, то как порождаемого экономическими отно­шениями общества вторичного, "надстроечного" явления, то как исходного и решающего "внеэкономического фактора", посредст­вом прямого политического насилия подчиняющего себе общество, изменяющего сущность и характер общественных отношений, оп­ределяющего "базис" общества и т. д.). Причем вся эта разнород­ность суждений об одном и том же объекте усугубляется и дово­дится до полной неопределенности в силу того, что в одних случаях марксистской трактовки соответствующий объект (в нашем случае — право, государство) берется то как реальное явление и факт дейст­вительности (как объективно необходимая, фактически наличная и действительная форма отношений), то лишь как некий идеологиче­ский, т. е., согласно марксизму, ложный, иллюзорный, нереальный, недействительный феномен.

Отсюда, кстати говоря, и многочисленность различных подхо­дов, школ, направлений, претендующих на выражение "подлинно­го" марксизма, ленинизма, коммунизма в вопросах общества, пра­ва, государства, власти и т. д.

В связи со всем этим весьма показательно, что принципиаль­ная невозможность формулирования собственно марксистской юри­дической теории государства (и, в частности, марксистской теории правового государства), — именно марксистской теории взаимо-

206 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

связи права и государства, марксистской теории правового госу­дарства, а не марксистской критики буржуазного права, государст­ва и правового государства и т. д. — выдается Пашуканисом за невозможность вообще юридической теории государства (и вместе с тем теории правового государства) как таковой. Он утверждает, что "юридическое понимание государства никогда не может стать теорией, но всегда будет представляться как идеологическое из­вращение фактов"¹. Пашуканису здесь следовало бы добавить: с точки зрения марксистской правовой и политической идеологии.

Пашуканис не замечает, что именно крайняя идеологизиро-ванность развиваемого им марксистского подхода к праву и госу­дарству, классовая неприязнь к ним как буржуазным явлениям и позволяют ему легко (без научной теории, одной лишь классовой идеологической критикой) разделаться с ними как идеологически­ми извращениями. "Правовое государство, — утверждает он, — это мираж, но мираж, весьма удобный для буржуазии, потому что он заменяет выветрившуюся религиозную идеологию, он заслоняет от масс факт господства буржуазии... Власть, как "общая воля", как "власть права", постольку реализуется в буржуазном обществе, поскольку последнее представляет собой рынок. С этой точки зре­ния и полицейский устав может выступить перед нами как вопло­щение идеи Канта о свободе, ограниченной свободой другого"².

Пашуканису кажется, что, указав на "рынок" как на подопле­ку правового государства, он разоблачил все "иллюзии" о свободе и праве индивидов и оставил их один на один с голой диктатурой буржуазии в виде эквивалентного обмена товаров и полицейского устава. Но сами-то "миражи" (право, правовое государство, инди­видуальная свобода и даже соответствие в правовом государстве полицейского устава кантовскому требованию правового закона) и после подобных "разоблачений" остаются фактами буржуазной действительности, не менее реальными, чем "рынок" и т. д. Так что разоблачения и критика подобного рода призваны лишь вновь и вновь подтвердить негативное отношение ко всем ("базисным" и "надстроечным") явлениям капитализма и показать, что уничтоже­ние частной собственности, товарных отношений и рынка в процес­се пролетарской революции означает вместе с тем и ликвидацию права, правового государства, "общей воли" граждан, свободного и независимого индивида — товаровладельца и субъекта права, а также всех иных "миражей" старого мира.

Пашуканис, конечно, прав, когда отмечает несовместимость всех этих "миражей" и реалий буржуазного строя с диктатурой проле­тариата, строительством социализма и коммунизма. Право с его свободным субъектом права, с его способностью к самоопределе-

I

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

207

¹ Там же. С. 88.

² Там же. С. 136.

нию, отмечает Пашуканис, предполагает товарное хозяйство, об­мен по закону стоимости и эксплуатацию человека человеком в формах свободного договора. "Этот взгляд, — продолжает он, — лежит в основе той критики, которую коммунизм направлял и на­правляет против буржуазной идеологии свободы и равенства и про­тив буржуазной формальной демократии, где "республика рынка" прикрывает собой "деспотию фабрики". Этот взгляд приводит нас к убеждению, что защита так называемых абстрактных основ право­вого строя есть наиболее общая форма защиты классовых интере­сов буржуазии и т. д. и т. п."¹.

Такое отождествление Пашуканисом (вслед за Марксом и Ле­ниным) права вообще с буржуазным правом не оставляло, конечно, места для признания и т. н. "пролетарского права" или какого-то иного, послебуржуазного права.

Сторонники нового (пролетарского, советского и т. д.) права, критикуя позицию Пашуканиса, утверждали, что применяемые им абстрактные характеристики права вообще относятся лишь к бур­жуазному праву, но не к "пролетарскому праву", для которого нужны другие обобщающие понятия. Подобные требования Пашуканис счи­тал недоразумением. "Требуя для пролетарского права своих но­вых обобщающих понятий, — отвечал он своим критикам, — это направление является как будто революционным par excellence. Од­нако оно на деле прокламирует бессмертие формы права, ибо оно стремится вырвать эту форму из тех определенных исторических условий, которые обеспечили ей полный расцвет, и объявить ее способной к постоянному обновлению. Отмирание категорий (имен­но категорий, а не тех или иных предписаний) буржуазного права отнюдь не означает замены их новыми категориями пролетарского права, так же как отмирание категории стоимости, капитала, при­были и т. д. при переходе к развернутому социализму не будет означать появление новых пролетарских категорий стоимости, ка­питала, ренты и т. д."².

Действительно, если т. н. "пролетарское право" — это настоя­щее право, оно должно обладать основными свойствами и специфи­ческим качеством всякого права и права вообще, которое, согласно марксизму, нашло свое полное воплощение в буржуазном праве. Поэтому отмирание категорий буржуазного права "при переходе к развернутому социализму", согласно Пашуканису, "будет означать отмирание права вообще, т. е. постепенное исчезновение юридиче­ского момента в отношениях людей"³.

Но что же представляет собой в действительности то буржу­азное право, которое, по мнению Пашуканиса, сохраняется после

¹ Там же. С. 35.

² Там же. С. 53.

³ Там же.

208 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

пролетарской революции вплоть до его полного "отмирания"? От­вечая на этот вопрос в духе положений Маркса и Ленина о сохра­нении буржуазного права в распределительных отношениях (для распределения продуктов потребления между отдельными произ­водителями по принципу эквивалента, буржуазного "равного пра­ва"), Пашуканис по поводу времени "отмирания" права замечает: "Маркс берет в качестве предпосылки такой общественный строй, при котором средства производства принадлежат всему обществу и в котором производители не обмениваются своими продуктами. Следовательно, он берет стадию высшую, чем переживаемый нами нэп"¹.

Это — довольно странное замечание, призванное, видимо, объ­яснить, почему прогноз Маркса и Ленина о буржуазном "равном праве" не осуществляется в действительности. При нэпе было до­пущено буржуазное право, но это было нечто совсем иное, чем прогнозированное Марксом и Лениным буржуазное "равное пра­во". Пашуканис этого прямо не признает. Оставляет он без ответа и вопрос о праве до нэпа, при "военном коммунизме". Причины этих умолчаний и туманных оговорок понятны: как отсутствие до нэпа, при "военном коммунизме", буржуазного "равного права" (в Мар-ксовом представлении) в обобществленных и "огосударствленных" распределительных отношениях, так и наличие при нэпе буржуаз­ного права совсем в другом смысле, чем предполагали Маркс и Ленин, никак не согласуются с разделяемой и развиваемой также и Пашуканисом марксистской концепцией буржуазного "равного права" при социализме.

Комментируя соответствующие положения Маркса и Ленина о судьбах права и государства после пролетарской революции и до их полного отмирания при коммунизме, Пашуканис писал: "Раз дана форма эквивалентного отношения, значит, дана форма права, значит, дана форма публичной, т. е. государственной власти, кото­рая благодаря этому остается некоторое время даже в условиях, когда деления на классы более не существует"².

Эти рассуждения Пашуканиса оторваны от реалий послерево­люционного развития, которым весьма некритически и догматиче­ски навязывается практически не сработавшая прогностическая схема Маркса и Ленина. Разве до нэпа, в условиях "военного ком­мунизма", распределительные, да и иные общественные отноше­ния строились на началах эквивалентности и права? Разве вынуж­денное после краха "военного коммунизма" ограниченное допуще­ние буржуазного оборота и соответствующего буржуазного права подтверждает, а не опровергает названную марксистскую прогно­стическую схему? И разве диктатура пролетариата (все равно —

¹ Там же. С. 54.

² Там же. С. 55.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

209

при "военном коммунизме", при нэпе или потом) как форма поли­тической власти была организована в правовой форме и является именно всеобщей, общественной, публичной (т. е. государственной) формой власти, а не внеправовой формой политического классового господства, осуществляемого через правящую пролетарско-классо-вую коммунистическую партию?

Исходя из развитых им самим общих положений о праве, го­сударстве, публичной власти и т. д., Пашуканис, очевидно, должен был бы дать на все эти вопросы однозначно отрицательный ответ.

При такой необходимой последовательности в развитии своих взглядов Пашуканис (да и все марксисты, выводящие право из экономических отношений, а не из актов политической власти, при­казов диктатуры класса и т. д.) должен был бы признать, что там, где нет товарно-денежных отношений, товарного обмена и, следо­вательно, права (частного и публичного), там нет и государства, нет публичной власти, а есть неправовое классовое насилие, диктату­ра класса, его внеправовая, политическая власть, насильственное классовое господство над обществом и его членами, не являющими­ся правовыми субъектами, свободными, равными и независимыми индивидами. Это, в частности, означало бы, что одни классы (на­пример, буржуазия) осуществляют свое господство в формах экви­валентного товарообмена, права и государства, а другие (например, пролетариат) — при отрицании и отсутствии таких форм, путем различных средств и способов классового политического подавле­ния, словом — посредством диктатуры пролетариата. Если, как верно считал Пашуканис (вслед за Марксом и Лениным), нет и не может быть какого-то особого, послебуржуазного "пролетарского права", то ясно, что нет и не может быть также и какого-то особого, после-буржуазного "пролетарского государства" в качестве действитель­ного государства как такового (отсюда и ленинский термин "полу­государство").

Ведь для государства (в его отличии от простого классового насилия, диктатуры и т. д.) необходимо наличие соответствующего минимума объективно всеобщего права, оформляющего политиче­скую власть как абстрактно всеобщую, равнозначную для общества в целом и всех его членов публичную власть.

Диктатура пролетариата — это завоевание, удержание и ис­пользование пролетариатом (во главе и через коммунистическую партию) политической власти. Это не новое право и не новое госу­дарство, а радикальное и самое последовательное, насколько это вообще возможно, отрицание всего предшествующего (т. е. по сути и фактически — буржуазного) права и государственности для ре­волюционного движения к неправовому и безгосударственному ком­мунизму. И если Маркс в "Критике Готской программы" и Ленин в "Государстве и революции" и говорят о каком-то остаточно-госу-дарственном характере диктатуры пролетариата, то это концепту-

210 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ально последовательно лишь постольку, поскольку подобные суж­дения высказываются в контексте представлений о сохранении по­сле пролетарской революции буржуазного "равного права" до его полного отмирания. А буржуазное право, отмечал Ленин, предпо­лагает неизбежно и буржуазное государство, так что при комму­низме в течение известного времени в силу сохранения буржуазно­го права остается "даже и буржуазное государство — без буржуа­зии!"¹.

По данной концепции, диктатура пролетариата — это государ­ство в той мере и постольку, в какой мере и поскольку вообще сохра­нятся право (в виде соответствующего буржуазного права). И даже буржуазный характер такого государства определяется, как это вид­но из слов Ленина, буржуазным характером сохраняемого права.

В действительности, как мы знаем из исторического опыта, диктатура пролетариата не стала ни "буржуазным государством — без буржуазии", ни вообще государственно-правовой, публичной формой организации политической власти. Ликвидация частной собственности на средства производства, их социализация, не гово­ря уже о монополизации при диктатуре пролетариата всей полити­ческой власти в руках правящей коммунистической партии, полно­стью исключали возможность сохранения буржуазного "равного права" в том виде, как это предполагали Маркс и Ленин.

Буржуазное право, но совсем в другом смысле и значении, чем это имели в виду Маркс и Ленин, было вынужденно (в силу того, что "военный коммунизм" не привел, вопреки большевистским ожи­даниям, к доктринально спрогнозированному коммунизму) допу­щено диктатурой пролетариата в силу как раз отступления от со­циализма в сторону частнособственнических (буржуазного и мел­кобуржуазного) укладов. Это практически доказывало абсолютную несовместимость социализма и права (неизбежно — буржуазного права в силу отсутствия пролетарского права как права), посколь­ку допущение права (буржуазного права при нэпе) было лишь не­избежным следствием вынужденного допущения несоциалистиче­ских укладов, требовавших правовых форм опосредования. Между тем ясно, что Маркс и Ленин говорили о буржуазном праве при коммунизме для правового опосредования (регуляции) не отноше­ний буржуазного сектора после пролетарской революции, не бур­жуазных товарно-денежных отношений производства и рыночного оборота, а лишь самих социализированных отношений — отноше­ний в сфере распределения в условиях уже ликвидированной част­ной собственности, отмены товарно-денежных отношений и рынка, обобществленности средств производства и т. д.

Получилось как раз наоборот: буржуазное право было допу­щено (и вообще возможно) лишь вне социализированных отноше-

¹ Ленин В.И. Поли. собр. соч., т. 33. С. 99.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

211

ний. Временное допущение буржуазного права при нэпе означало не буржуазное право и "буржуазное государство — без буржуа­зии", а буржуазное право для буржуазии (для узкого, строго кон­тролируемого диктатурой пролетариата круга товарно-денежных, частно-правовых отношений) при политической власти пролетариа­та, которая также и при нэповской "рецепции" некоторых институ­тов частного (но не публичного) права оставалась неправовой дик­татурой, а не государством, не публичной властью.

Пашуканис же трактует перспективы нэповского буржуазного права в духе "отмирания" того фактически не состоявшегося бур­жуазного "равного права", о котором говорили Маркс и Ленин. По­мимо всего прочего, это диктовалось ведущей марксистской идеей его книги о наличии внутренней связи между общественными отно­шениями в форме товара и основными понятиями и характеристи­ками в области частного и публичного права. Разумеется, он как последовательный марксист стремился этот негативный марксист­ский подход к праву как к буржуазному явлению (это марксист­ское правопонимание в виде правоотрицания) распространить не только на право до пролетарской революции, но и на все послеок­тябрьское право. Это последнее, по логике такого марксистского подхода, вообще не может быть небуржуазным (пролетарским, со­циалистическим и т. д.) правом; оно может быть правом, лишь бу­дучи именно буржуазным правом, т. е. тем, что подлежит социали­стическому отрицанию.

Из практического опыта "военного коммунизма" и нэпа Пашу­канис не мог не знать, что допущенное при нэпе буржуазное право — нечто совершенно другое, нежели то буржуазное "равное право", о котором говорили Маркс и Ленин. Хорошо должен был бы он пони­мать и неправовой (следовательно, и негосударственный, непублич­ный) характер политической власти в условиях диктатуры проле­тариата и строящегося социализма.

Но Пашуканис стремится приспособить свою позицию в во­просах государства, права, власти и т. д. и к складывающимся реа­лиям диктатуры пролетариата (с ее претензией быть одновременно и прямым классовым насилием, и публично-правовой, государст­венной властью, олицетворением "общей воли" всего общества, источником и выразителем особого, пролетарско-классового права и т. д.), и к доктринально-идеологическим предсказаниям марксизма.

Подобное приспособленчество и некритичность, помимо явной непоследовательности в развитии Пашуканисом и другими автора­ми собственных воззрений, неизбежно вели к искажениям двоякого рода: реальная практика (складывавшаяся и развивавшаяся — чем дальше, тем больше — своим путем, хотя и в духе марксизма, но без обещанного им позитива, без наступления спрогнозированных им состояний и достижений) трактовалась под марксистские про­гнозы, а последние — под практику. Так подкреплялась иллюзия

212 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

совпадения и взаимного подтверждения "теории и практики", раз­вертывания социалистического строительства в полном соответст­вии с марксистскими "строго научными" предсказаниями.

Из практической несостоятельности марксистского представ­ления о буржуазно-правовом принципе осуществления обобществ­ленных и централизованных распределительных отношений в ус­ловиях ликвидации частной собственности, рынка и т. д. со всей очевидностью следовало, что социализация средств производства и социализм вообще искореняют саму возможность любого права, самостоятельного хозяйствующего и правового субъекта, независи­мых индивидов, собственно экономических и правовых отношений внутри социалистического общества (или в социализированной части общества, в его социалистическом укладе). Лишь допущение несо­циалистических (буржуазного, мелкобуржуазного, смешанного и т. д.) укладов вновь открывало возможность для действия права в прокрустовом ложе функционирования несоциалистических элемен­тов в условиях диктатуры пролетариата и господства централизо­ванно-властных и плановых начал в жизни всей страны. Отсюда и нэповское право и в целом нэп — как временное отступление с Точки зрения социализации средств производства и общественных отношений.

Такой нэповский вариант возврата к рынку и праву Пашука-нис объясняет следующим образом: "Захват политической власти пролетариатом есть основная предпосылка социализма. Однако, как это показал опыт, планомерно организованное производство и рас­пределение не могут на другой же день заменить собой рыночный обмен и рыночную связь отдельных хозяйств. Если бы это было возможно, то юридическая форма собственности была бы в тот же момент исторически исчерпана до конца. Она завершила бы цикл своего развития, вернувшись к исходной точке, к предметам непо­средственного индивидуального пользования, т. е. стала бы снова элементарным бытовым отношением. А вместе с ней была бы осуж­дена на смерть и форма права вообще"¹.

Иначе говоря, опыт "военного коммунизма" показал, что нуж­ны рынок и право в нэповском варианте, а не в смысле марксист­ских предсказаний об "отмирающем" буржуазном праве при со­циализме для распределения продуктов потребления среди рабо­чих по труду. Но этот нэповский вариант означает развитие (огра­ниченное и временное) буржуазных экономических и правовых от­ношений, т. е. капиталистического уклада рядом с социалистиче­ским. Совершенно ясно, что применительно к нэповскому (буржу­азному) рынку и праву действует иная логика их разрешения и ликвидации (по принципу полезности для диктатуры пролетариата и строительства социализма), нежели в гипотетическом случае на-

¹ Пашуканис Е.Б. Указ. соч. С. 122.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

213

личия и "отмирания" буржуазного "равного права", по Марксу. То буржуазное "равное право" для распределительных отношений, об "отмирании" которого говорили Маркс и Ленин, вообще не состоя­лось как факт и никогда не имело места — ни до нэпа, ни при нэпе, ни после нэпа. Пашуканис же и другие марксистские авторы, сме­шивая (сознательно или нет — другой вопрос) нэповское буржуаз­ное право и буржуазное "равное право" из марксистского предска­зания, стали и к нэповскому праву (да и вообще к советскому, про­летарскому праву) применять Марксовы положения об "отмира­нии" совсем другого (и вообще не родившегося) права.

Нэповское (буржуазное) право (и нэп в целом) было допущено по логике вынужденного, временного и частичного военно-револю­ционного отступления от социализма (и "военного коммунизма") в сторону капитализма и по той же революционно-насильственной логике это нэповское буржуазное право вместе с нэпом в целом было ликвидировано на рубеже 20—30-х годов, когда появилась возможность для нового наступления социализма против всех несо­циалистических элементов и укладов в городе и деревне. Тут сле­дует говорить вовсе не об "отмирании", а о прямой насильственной ликвидации (как и в период революции) остаточных, на этот раз легально допущенных уже советской властью, буржуазных эконо­мических отношений и буржуазного права.

Посленэповское же (советское, пролетарское, социалистическое и т. д.) "право", как и донэповское, по сути своей это не право, по­скольку оно было с ликвидацией нэпа лишено тех необходимых пред­посылок и собственно правовых свойств и качеств, которые делали его в рассматриваемую эпоху неизбежно буржуазным правом, т. е. тем, что вместе с буржуазным укладом подлежало уничтожению и было фактически уничтожено. Применение уже и к этому посленэ-повскому "праву" Марксовых представлений об "отмирании" буржу­азного "равного права" и вовсе стало чистой фикцией, с помощью которой поддерживался миф о наличии какого-то особого "отмираю­щего" права и вместе с тем этой особенностью как бы обосновывался и оправдывался его по существу антиправовой характер.

Таким образом, поскольку то буржуазное "равное право", об "от­мирании" которого говорили Маркс и Ленин, так исторически и не появилось, все последующие разговоры об "отмирании" права в ходе строительства социализма и коммунизма были фактически беспред­метными. Действительное же право (а именно дооктябрьское буржу­азное право или нэповское буржуазное право) не "отмирало", а было насильственно ликвидировано вместе с соответствующими социаль­но-экономическими предпосылками и условиями.

Преодоление нэповского буржуазного права Пашуканис свя­зывает с "построением единого планомерного хозяйства"¹. Но пока

¹ Там же. С. 122.

214 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

остается в силе рыночная связь между отдельными предприятия­ми, остается и форма права, в том числе и в отношениях между государственными предприятиями, где "применение принципа так называемого хозяйственного расчета означает образование авто­номных единиц, связь которых с другими хозяйствами устанавли­вается через рынок"¹. Связь между хозяйственными единицами, выраженная в форме стоимости циркулирующих товаров, осуще­ствляется в юридической форме сделок. Этим обусловлено законо­дательство в духе нэповского буржуазного права — "создание бо­лее или менее твердых и постоянных формальных рамок и правил юридического общения автономных субъектов (кодекс гражданский, возможно, также торговый) и органов, практически налаживающих это общение путем разрешения споров (суды, арбитражные комис­сии и т. д.)"².

В отличие от этой буржуазной товарно-правовой формы со­циалистическое начало (и уклад) при нэпе — это "общественная связь между производственными единицами, представляемая в ее разумной незамаскированной (не товарной) форме, — этому отве­чает метод непосредственных, т. е. технически содержательных, указаний в виде программ, планов производства и распределения и т. д., указаний конкретных, меняющихся постоянно в зависимости от изменения условий"³.

Сопоставляя между собой две противоположные тенденции — развитие планового начала и товарно-правовой формы отноше­ний, — Пашуканис отмечает: "Само собой очевидно, что первая тенденция не заключает в себе никаких перспектив для процвета­ния юридического ремесла. Ее постепенная победа будет означать постепенное отмирание формы вообще"⁴.

В условиях диктатуры пролетариата, поясняет Пашуканис, несмотря на допущение рыночного обмена, уничтожается реальная противоположность интересов внутри национализированной про­мышленности, и "обособленность или автономия отдельных хозяй­ственных организмов (наподобие частнохозяйственной) сохраняет­ся лишь как метод"⁵. Поэтому советский уклад, уточняет (в прин­ципе, правильно) Пашуканис в третьем издании своей книги в 1927 г., это не "пролетарский государственный капитализм", как он (в духе известных ленинских положений о "госкапитализме" при нэпе) счи­тал в первом издании 1924 г.⁶.

Отношения между самими госпредприятиями и их отношения с негосударственными хозяйствами Пашуканис характеризует как

¹ Там же.

Там же. С. 123.

³ Там же.

⁴ Там же.

Там же. С. 124.

Там же. С. 127, сноска 41.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

215

"quasi - частнохозяйственные отношения", поставленные "в стро­гие рамки, которые в каждый данный момент определяются успе­хами, достигнутыми в сфере планомерного строительства"¹. Это оз­начает, что и допущенная при этом правовая форма отношений носит ненастоящий, квазиправовой характер.

Даже нэповское буржуазное право в условиях диктатуры про­летариата, доминирующей роли социализированного производства и планового начала, постоянного усиления "непосредственного, т. е. административно-технического, руководства в порядке подчинения общему хозяйственному плану" предстает в изображении Пашука-ниса лишь как какое-то подобие права, лишь как "метод" рыноч­ных отношений, как некая аналогия и имитация права. Правовая форма при диктатуре пролетариата по существу лишена своих правовых свойств и возможностей и, по признанию Пашуканиса. "существует только для того, чтобы окончательно исчерпать себя"².

Окончательная победа планового хозяйства поставит госпред­приятия "исключительно в технически целесообразную связь друг с другом, убьет их "юридическую личность"³. Процесс отмирания правовой формы — это, по Пашуканису, одновременно и переход от эквивалентных отношений к коммунистическому принципу рас­пределения.

Изживание стоимостных отношений в экономике будет вме­сте с тем "отмиранием частноправовых моментов в юридической надстройке", "выветриванием самой юридической надстройки в целом"⁴.

Преодоление стоимостных отношений означает здесь конец свободной и независимой личности в качестве собственника-това­ровладельца, субъекта права, автономной моральной личности. Че­ловек перестает быть самостоятельным индивидом, лишается об­щественно признаваемых за ним свойств, характеристик, опреде­лений и статуса свободной индивидуальности (экономической, пра­вовой, моральной, религиозной и т. д.) и превращается в целесооб­разную часть коллектива, теряет свое индивидуальное "я", слива­ется с "массой" класса, "трудящихся", "трудового народа" и т. д.

Эта развиваемая Пашуканисом установка на деиндивидуали-зацию человека в процессе преодоления частной собственности, рынка, обмена и т. д. является прямым продолжением и логическим следствием марксисткой трактовки свободы и равенства людей, свободной человеческой личности как иллюзорной, идеологической формы выражения товарно-стоимостных отношений, простого ат­рибута товарообмена. "В самом деле, — пишет Пашуканис, — че-

¹ Там же. С. 124.

² Там же.

³ Там же. С. 128.

⁴ Там же. С. 124.

216 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ловек как моральный субъект, т. е. как равноценная личность, есть не более как условие обмена по закону стоимости. Таким же усло­вием является человек как субъект прав, т. е. как собственник. И наконец, оба эти определения самым тесным образом связаны с третьим, в котором человек фигурирует в качестве эгоистического хозяйствующего субъекта"¹.

Эгоистический субъект, субъект права и моральная личность, согласно такой трактовке, это лишь "идеологические образования", "три основные маски" человека в товаропроизводящем обществе². Преодоление такого общества, а вместе с ним и трех этих иллюзор­ных идеологических "масок" позволит, по мнению Пашуканиса, в условиях "планомерного общественного хозяйства" строить отно­шения людей не как экономические, правовые, моральные и т. д., а как отношения целесообразные, утилитарные — посредством "про­стых и ясных понятий вреда и пользы"³. Одновременно с товарным и правовым фетишизмом будет преодолен и этический фетишизм. А пока, в условиях переходного периода, констатирует Пашуканис, "коллектив не отказывается от всевозможных средств давления на своих сочленов для побуждения к морально должному", т. е. к "клас­сово полезному"⁴. Новое пока что уживается со старым, пролетар­ское — с буржуазным: "Рядом с социальным человеком будущего, который сливает свое "я" с коллективом, находя в этом величай­шее удовлетворение и смысл жизни, продолжает существовать моральный человек, несущий на себе тяжесть более или менее аб­страктного долга. Победа первой формы равносильна полному ос­вобождению от всех пережитков частнособственнических отноше­ний и окончательному перевоспитанию человечества в духе комму­низма"⁵.

Вообще для коммунистической идеологии и социалистической практики отрицание права и установка на перевоспитание челове­ка — это два взаимосвязанных и дополняющих друг друга аспекта отрицания личности и утверждения коллективистской общности. Действительно, там, где человек теряет свою свободу, индивиду­альность и личность, где он не признается субъектом права, там он вновь как несвободное, незрелое, несовершеннолетнее существо становится объектом воспитания и перевоспитания в духе "идеа­лов" послушного "сочлена" коллектива, класса, "трудящихся", на­рода и т. д. Отсюда, кстати говоря, и облюбованная марксистскими идеологами тема разговоров о воспитании и перевоспитании всех и вся, особенно — о воспитательной роли "отмирающего" права. То

l

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

217

¹ Там же. С. 144.

² Там же. С. 145, 146.

³ Там же. С. 150.

⁴ Там же. С. 151.

⁵ Там же. С. 152.

ли спешат с "отмиранием" несуществующего права, то ли всерьез опасаются, что оно вдруг "отомрет", так и не довоспитав кого-то. Крайне большие надежды при этом, естественно, возлагаются на пролетарское уголовное право, точнее говоря — на карательную политику.

В русле развития таких воззрений Пашуканис выступал за то, чтобы "превратить наказание из возмездия и воздаяния в целе­сообразную меру защиты общества и исправления данной социаль­но опасной личности"¹.

Логика появления такой антиправовой позиции ясна и по­нятна: наказание как "возмездие и воздаяние" предполагает право, объективную правовую эквивалентность конкретного на­казания конкретному преступлению. И там, где нет права, его следует, по логике Пашуканиса, заменить мерами политико-ме­дицинской целесообразности, диктуемой "требованиями момен­та" и официально-властными представлениями о социальной (т. е. классовой!) опасности каждого отдельного "члена коллек­тива" с точки зрения всемирно-исторического движения всего "коллектива" к коммунизму.

Решение этой "громадной организационной задачи" сделает, по словам Пашуканиса, "излишними судебные процессы и судеб­ные приговоры, ибо когда эта задача будет полностью разрешена, исправительно-трудовое воздействие перестанет быть простым "юридическим следствием" судебного приговора, в котором зафик­сирован тот или иной состав преступления, но сделается совершен­но самостоятельной общественной функцией медицинско-педагоги-ческого порядка. Нет никакого сомнения, что наше развитие идет и будет идти дальше по этому пути"².

В подтверждение таких тенденций Пашуканис отмечал, что уже в Руководящих положениях по уголовному праву Наркомюста РСФСР 1919 г. был отвергнут принцип виновности как основание для наказания, да и само наказание трактовалось не как возмездие за вину, но как оборонительная мера. Без понятия вины обходится и УК РСФСР 1922 г. А в основных началах уголовного законода­тельства Союза ССР вместо термина "наказание" фигурируют "меры социальной защиты" судебно-исправительного характера. От этих, во многом декларативно-терминологических изменений, по мнению Пашуканиса, надо идти дальше по пути реального, а не словесного преодоления таких правовых форм, конструкций и принципов, как вина, состав преступления, ответственность, вменяемость, сораз­мерность (эквивалентность) наказания тяжести преступления, уго-ловно-процессуальные гарантии и т. д. "Нелепая форма эквива­лентности", утверждал он, противоречит "разумной цели защиты

¹ Там же. С. 176.

² Там же. С. 176—177.

218 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

общества или перевоспитания преступника"¹. Формальный прин­цип эквивалентности (за равную вину — равная мера наказания) отвергается им именно как правовой принцип: "Эта бессмыслица есть не что иное, как торжество правовой идеи, ибо право есть применение одинакового масштаба и не заключает в себе ничего большего"².

Вместе с принципом эквивалентности ненужной оказывается и идея ответственности, т. е. эквивалентного наказания. Что же ка­сается "юридического понятия вины", то оно "не научно, ибо оно прямым путем ведет к противоречиям индетерминизма"³. Выходит, если человека без вины бросить в тюрьму или расстрелять, то с детерминизмом все будет в порядке?

Одобряя как образец "целесообразность наказания в педагоги­ке", где вменяемыми (и подлежащими наказанию) считаются и дети, психически ненормальные и т. д., Пашуканис сожалеет, что "уго­ловное право пользуется понятием вменяемости как условием на­казания не в том единственно ясном смысле, в каком его устанав­ливают научная психология и педагогика"⁴.

Свои нападки Пашуканис направляет и против известного гу­манистического принципа, образующего фундамент цивилизован­ного уголовного права: "nullum crimen, nulla poena sine lege" (нет преступления, нет наказания, если это не предусмотрено в законе).

Идеи, позаимствованные у ряда представителей социологиче­ского и антропологического направлений в криминалистике, он край­не радикализирует в духе коммунистического отрицания права во­обще. Вина, преступление и наказание как "формы буржуазного сознания", опирающиеся на товарные отношения, не могут быть преодолены в буржуазном обществе. Данное обстоятельство Пашу­канис отмечает с чувством классового и исторического превосход­ства над буржуазным социологом Ван-Гамелем, высказавшимся за очищение криминалистики от этих "предрассудков". "Преодоление этих отношений на практике, т. е. революционная борьба пролета­риата и осуществление социализма, — вот единственный путь рас­сеять эти миражи, ставшие действительностью"⁵.

В духе реализации таких последовательно антиправовых ус­тановок и должна быть, по его мысли, осуществлена в стране ре-

¹ Там же. С. 173.

² Там же. С. 181, сноска 20. Пашуканис здесь, в горячке правового нигилизма, "за­бывает", что право — это не просто "одинаковый масштаб", а такой одинаковый масштаб, по которому индивиды одинаково свободны, равны, независимы и защи­щены от того произвола и насилия, которые он идеологически обосновывает своей яростной войной против права и правовых гарантий личной безопасности. Он и сам рьяно рыл ту глубокую яму, в которую позже и попал.

³ Там же. С. 171.

⁴ Там же. С. 171. 180, сноска 180.

⁵ Там же. С. 175—176.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

219

форма уголовного права и процесса. В этой связи он критически замечает: "Уголовный кодекс сам по себе и та судебная процедура, для которой он создан, пропитаны насквозь юридическим началом эквивалентности воздаяния"¹.

Борьба против права имеет свою логику, которая приводит Пашуканиса к отрицанию не только основных юридических прин­ципов в сфере уголовного права и процесса, но и вообще особенной части Уголовного кодекса. "Наконец, — спрашивает он своих не столь радикальных соратников в борьбе против права, — зачем нужна вся особенная часть Кодекса, если дело идет только о мерах социальной (классовой) защиты? В самом деле, последовательное проведение принципа охраны общества требовало бы не зафикси-рования отдельных составов преступления (с чем логически связа­на мера наказания, определяемая законом или судом), но точного описания симптомов, характеризующих общественно опасное со­стояние, и разработки тех методов, которые нужно в каждом дан­ном случае применять для того, чтобы обезопасить общество"².

Здесь хорошо видно, как место вытесняемого права тут же занимает самый откровенный и грубый произвол, в какие бы меди­ко-психиатрические одежонки его ни наряжал Пашуканис. Кстати говоря, гнусная практика злоупотребления психиатрией в полити­ческих целях против инакомыслящих вполне укладывается в обос­новываемую Пашуканисом карательную конструкцию классовых мер борьбы против людей с "симптомами, характеризующими общест­венно опасное состояние".

Для Пашуканиса как марксистского идеолога отрицание пра­ва — это лишь необходимый момент в движении от капитализма к коммунизму. И он настолько поглощен этим моментом, что просто не замечает (или не хочет видеть), что отрицание права — это про­сто бесправие, насилие, несвобода, произвол. Он мечтает о неправо­вой карательной процедуре, которая выразится "целиком и без ос­татка в разумной, немистифицированной форме социально-тех­нических правил"³. Конечно, там, где нет права (после уничтоже­ния буржуазного права, в условиях диктатуры пролетариата), там карательная процедура, да и вся карательная политика осуществ­ляются (и могут осуществляться) лишь во внеправовых и антипра­вовых формах. Отсюда, однако, лишь следует, что социализм несо­вместим с правовыми формами также и в области карательной по­литики, но вовсе не вытекает, будто внеправовое насилие — это более разумная форма, чем уголовное право.

Обрисованный Пашуканисом переход от права (в данном слу­чае — от уголовного права) к неправу в виде социально-техниче-

¹ Там же. С. 177.

² Там же.

³ Там же. С. 175.

220 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ских правил, от правосудия — к репрессивной медико-психиатри­ческой диагностике симптомов классово опасного состояния со всей очевидностью демонстрирует полнейшее безразличие (и Пашука-ниса как идеолога, и оправдываемого им строя бесправия) к судь­бам живых людей — строителей коммунизма, актуальных и потен­циальных жертв внеправовой карательной политики. И это весьма показательно и "симптоматично" для всей правоотрицающей пози­ции Пашуканиса. "Из всех видов права, — замечает он, — именно уголовное право обладает способностью самым непосредственным и грубым образом задевать отдельную личность. Поэтому оно все­гда вызывало к себе наиболее жгучий, и притом практический, ин­терес. Закон и кара за его нарушение вообще тесно ассоциируются друг с другом, и, таким образом, уголовное право как бы берет на себя роль представителя права вообще, является частью, заменяю­щей целое"¹. А это для Пашуканиса означает лишь буржуазность и, следовательно, ненужность уголовного права: "Уголовное право, так же как и право вообще, есть форма общения эгоистических обособленных субъектов, носителей автономного частного интереса или идеальных собственников"².

С ликвидацией частной собственности и социализацией средств производства исчезает и частная, эгоистическая, автономная лич­ность, а вместе с ней и личность вообще, свободный и независимый индивид; частный человек социализируется вместе со всеми ос­тальными производительными силами, превращается в несамостоя­тельную, зависимую, несвободную частицу целого — классово по­нятого, организованного и защищаемого (на основе технических пра­вил, медицинской диагностики и политико-идеологической педаго­гики) "общества".

Такова в целом схема антиправовых рассуждений и построе­ний Пашуканиса, в рамках которых нет места для понимания и адекватной оценки роли и значения уголовного права и процесса (как, впрочем, и других отраслей права и права в целом) для защи­ты жизни, свободы, прав, интересов, безопасности людей как лю­дей — все равно, где, когда и в качестве кого они фигурируют по его идеологической схеме. Здесь хорошо видно, что этот радикаль­ный антигуманизм — лишь другое выражение правового ниги­лизма. У них общий корень — коммунистическое отрицание лично­сти, свободы, права, собственности.

Пашуканис (и марксизм в целом) прав, что пролетарское, ком­мунистическое уничтожение частной собственности неизбежно оз­начает одновременно отрицание и индивида как самостоятельного экономического, морального и правового субъекта, преодоление сво­бодной, равной и независимой личности, т. е. ликвидацию индиви-

¹ Там же. С. 160.

² Там же. С. 178.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

221

дуальной свободы, равенства и автономии людей в тех формах (эко­номических, юридических, моральн