Сличение значений. Феномен неосознанного негативного выбора

В 1973 г. в серии простейших мнемических экспериментов неожиданно был открыт экспериментальный феномен, оказавший решающее влияние на становление представленного в диссертации подхода. Обнаружилось, что невоспроизведенные испытуемым знаки не исчезают бесследно: они имеют тенденцию не воспроизводиться, если их повторно предъявлять в следующем ряду, и ошибочно воспроизводиться, если их более не предъявлять. Позднее это было продемонстрировано для самых разнообразных видов стимульного материала: букв и цифр, двузначных чисел и бессмысленных слогов, симультанного и сукцессивного предъявления звуков темперированного строя, названий игральных карт и т.п. (Единственное выявленное исключение: при запоминании различных списков слов повторно предъявленные слова, пропущенные в предшествующем списке, воспроизводились без особых затруднений – комментарий к этому см. в /1, с.34-35/). Правда, выяснилось, что тенденция к повторному невоспроизведению достоверно проявляется лишь тогда, когда длина предъявляемого для запоминания ряда знаков такова, что испытуемый правильно воспроизводит 50 –80% знаков. При успешности свыше 90% или менее 40% отмеченная тенденция может даже смениться на противоположную. Эти экспериментальные данные требовали объяснения. Если ошибки пропуска имеют тенденцию повторяться, то для повторного невоспроизведения надо помнить, какой знак не следует воспроизводить, опознать этот знак при его предъявлении и только после этого не воспроизводить. Но если испытуемый и опознает, и помнит, то почему не воспроизводит? Ну, а уж если не воспроизводит, когда это требуется, то что же вдруг побуждает его чаще случайного все-таки воспроизвести этот знак в неподходящий момент и тем самым совершить ошибку?

Странность полученных данных прежде всего в том, что, как оказалось, невоспроизведение не есть воспроизведение, равное нулю. Неосознаваемые, невоспроизведенные знаки не нейтральны для сознания, иначе их влияние на сознательную мнемическую деятельность нельзя было бы зарегистрировать. Все это выглядит так, как будто существует некий когнитивный механизм, специально предназначенный для того, чтобы принимать решение, какие знаки вводить в сознание и воспроизводить (будем далее называть такое решение позитивным выбором), а какие – нет (негативный выбор). Этот механизм, формально напоминающий механизм вытеснения в концепции З. Фрейда (но не имеющий никакого отношения к психоаналитической интерпретации), стремится сохранить однажды сделанный выбор: позитивно выбранные знаки имеют тенденцию к повторному позитивному выбору, а негативно выбранные знаки – к повторному негативному.

Как ни удивительно, но такая трактовка оказывается полезной при интерпретации классических экспериментальных результатов, полученных в исследованиях памяти. Так, закон Эббингауза гласит: число повторных предъявлений, необходимых для заучивания всего ряда растет гораздо быстрее, чем объем предъявленного ряда. Эта формулировка, однако, скрывает сущность явления: при повторном предъявлении ряда знаков, превосходящего по длине объем памяти, испытуемый, сам не осознавая этого, стремится не столько повысить эффективность воспроизведения, сколько повторить свой предшествующий ответ и тем самым сохранить сделанные ранее позитивные и негативные выборы. Предложенный подход позволяет по-новому и при этом единообразно описать разнообразные мнемические явления: закон Йоста, реминисценцию и т.п. (1, с.36-37).

Неосознаваемая тенденция к повторению предшествующего негативного выбора дает возможность новой интерпретации и в области феноменологии восприятия. Так, фигуральное последействие, обнаруженное в экспериментах Э. Рубина и его последователей, может интерпретироваться существенно иначе, чем это обычно делается гештальтистами и когнитивистами. Повторное выделение одной и той же фигуры на том же самом фоне, принимаемое только за последействие фигуры (сохранение позитивного выбора), вполне может обозначать еще и последействие фона (сохранение негативного выбора) – повторное отнесение к фону того же самого фона. Показывается, что гипотеза о существовании последействия фона лучше известных концепций согласуется с результатами экспериментов по восприятию двойственных изображений (1, с.60-67).

Тенденция к повторению перцептивных ошибок проявляется в различных экспериментах, но, как правило, не отмечается исследователями. Обычно подразумевается: если испытуемый что-либо неправильно опознал, то это значит, что он не имел возможности опознать правильно. Поэтому повторяемость ошибок не удивительна – то, что однажды уже не удалось (из-за помех, нехватки времени, слабой освещенности и т.д.), при повторении ситуации снова приведет к ошибке по тем же самым причинам. Представление о неосознанном негативном выборе предполагает иное: если к испытуемому поступила информация, то он не может опознать ее неправильно, однако он еще должен принять специальное решение, какую из возможных интерпретаций этой информации не следует вводить в сознание. При таком подходе тенденция к повторению ошибок есть тенденция повторять предшествующий негативный выбор в случае, если правильный (с точки зрения экспериментатора) результат опознания уже был до этого отвергнут.

Рассмотрим полученные в эксперименте данные опознания показаний стрелочного прибора с полукруглой шкалой (50 вариантов стимула – от 0,1 до 5,0), предъявляемых в случайном порядке тахистоскопически со временем экспозиции 300 мсек (данные любезно предоставлены Г.С. Никифоровым). В целом по всему массиву вероятность ошибки – 0,29. А вероятность повторной ошибки при следующем предъявлении того же показателя – 0,43 (достоверность различий на 99% уровне). Наиболее ярко это различие проявляется при предъявлении показаний, успешное опознание которых лежит в ключевом диапазоне эффективности для неосознанного негативного выбора – от 50% до 80% правильных ответов. Эмпирическая вероятность того, что из трех подряд сделанных ошибок при предъявлении одного и того же показания прибора все три ошибки будут одинаковыми, почти в три раза больше теоретически рассчитанной вероятности.

Оказалось также, что латентный период времени реакции зависит от частоты встречаемости этой реакции на данное показание. Известно, что во многих случаях латентный период безошибочного ответа обычно меньше ошибочного. Не является исключением и данный эксперимент. Однако если выбрать такие показания, на которые испытуемый предпочитал определенную ошибку, которую он делал чаще, чем давал правильный ответ, то латентный период этого ошибочного ответа в среднем меньше, чем латентный период правильного ответа на предъявление этого показания или другого ошибочного. Вообще величина латентного периода зависит от числа использованных вариантов ответа на данное показание. Время реакции выбора, таким образом, зависит не столько от увеличения числа предъявляемых сигналов (закон Хика) или энтропии этих сигналов, сколько от увеличения числа используемых ответов на данный сигнал или энтропии этих ответов. Таким образом, как это ни парадоксально, но по времени реакции в самом начале эксперимента можно предсказывать разнообразие ошибочных реакций, которое экспериментатор сможет зарегистрировать лишь в конце эксперимента. Парадоксальность, однако, заключена уже в самом неосознанном негативном выборе: ведь для того, чтобы повторять ошибки в ответ именно на данное показание, перцептивный механизм должен безошибочно опознать само это показание – иначе он не сможет повторить ошибку. Но уж если заведомо начать делать ошибки, то вполне вероятно, что лучше заранее определить, какие ошибки предпочтительнее.

Сходные результаты были получены при предъявлении однотипных глазомерных задач. Каждая задача предъявлялась дважды (второй раз – с поворотом на 180 градусов). Хотя испытуемые не замечали наличие задач-двойников, они показали отчетливую неосознаваемую тенденцию повторять предшествующее решение вне зависимости от того, правильно оно или ошибочно. Если задачи-двойники были решены одинаково, то и при первом, и при втором предъявлении они решались быстрее, чем при разном решении задач-двойников. Иначе говоря, уже при первом решении задачи испытуемый как бы знает, будет ли он повторять это же решение при следующем предъявлении той же задачи. Полученные данные позволили также проверить гипотезу о природе диапазона успешности, в котором эффект негативного выбора может менять знак. Если испытуемый при всем своем старании действует не эффективно (например, не достигает 50%-ой успешности в решении однотипных задач), то он может переходить к другой стратегии решения – к стратегии случайного угадывания, которая, как было показано выше, может приводить к спонтанному всплыванию в сознании негативно выбранных решений. Действительно, если при первом предъявлении задачи испытуемый долго ее решал, а в итоге приходил к ошибочному ответу, в котором, к тому же, сам был не уверен, и если при повторном решении он снова давал неуверенный, но зато быстрый ответ (что может считаться операциональным проявлением ответа наугад), то такой ответ чаще случайного оказывался правильным.

Феномен неосознанного негативного выбора был продемонстрирован и при решении арифметических задач. Оказалось, например, что не только умственно отсталые люди или феноменальные счетчики способны переводить любые даты в дни недели. Этот же перевод осуществляют и нормальные испытуемые, но только они негативно выбирают результат этого перевода, а потому пытаются в каждой следующей задаче сохранить то же смещение от правильного решения, которое было ими дано в предыдущей задаче. Возможность негативного выбора правильного арифметического ответа была подтверждена в ряде других экспериментов. Впрочем, интуитивно нечто подобное известно всем преподавателям арифметики. Вспомним, как они учат суммировать длинный ряд цифр в столбик: надо, говорят они, вначале сложить все цифры сверху вниз, а потом обязательно проверить полученный результат другим способом (вычитанием или сложением снизу вверх), иначе, мол, мы можем повторить ту же ошибку в том же самом месте. Но ведь для повторения неумышленной и нелепой ошибки (типа 2+2=5) необходимо помнить, где и какая ошибка была совершена, не осознавая при этом сам факт совершения ошибки!

В серии экспериментов было также показано, что неосознаваемые значения слов-омонимов, а также значения произвольных частей слов (например, "орех" в слове "мореход", "сталь" в слове "ностальгия" и т.д.) при повторном предъявлении имеют тенденцию оставаться неосознанными, а без повторного предъявления или при изменении задания могут попадать в сознание в виде ошибок, ассоциаций и т.п. Влияние предшествующего неосознанного негативного выбора на повторение последующих ошибок удалось обнаружить и при анализе опечаток, которые делают неопытные машинистки. Оказалось, что машинистки не только имеют "любимые слова", в которых они, как правило, делают одни и те же опечатки (что было известно со времен Данлапа, хотя и не имело удовлетворительного объяснения), но и демонстрируют тенденцию делать разные опечатки в одних и тех же словах. Если, скажем, машинистка напечатала слово "тогда" как "тггда", то не следует слишком удивляться, когда при следующем появлении этого слова в тексте оно будет выглядеть как "тоода", "трнда" или что-нибудь подобное. Устойчивость опечаток можно заметить и при типографском наборе. Так, в монографии (1) вместо слова "моторные" регулярно встречается опечатка "моторые": и на с.240, и на с.244, и на с.246.

Открытие описываемого феномена позволило иначе посмотреть на многое. Почему, например, возникает плато на кривой научения? Потому что как только при многократном выполнении однотипных заданий фиксируется стратегия их решения, то, как следствие этого, стабилизируются и совершаемые ошибки. При неудовлетворенности достигнутыми результатами происходит смена стратегии. Задания, тем самым, субъективно становятся как бы другими. А при изменении ситуации, как уже отмечалось, исчезает тенденция сохранения сделанных ранее неосознанных негативных выборов. Аналогичное рассуждение позволяет лучше понять и эффективность игровых методов в процессе обучения, и эффективность психотерапевтического метода парадоксальной интенции, разработанного В. Франклом. Даже такие загадочные стадии творческого акта, как инсайт и инкубация, получают достаточно естественную интерпретацию. Более того, неожиданно удалось дать оригинальную трактовку художественного творчества, предположив, что оно принципиально ориентировано на актуализацию информации, предъявленной ранее так, чтобы быть обязательно негативно выбранной. Типичный пример – поэтическая рифма, умышленно возвращающее в сознание слушателя исходно вытесненное, "потаенное" значение части слова (актуализирующее, например, для носителя русского языка вытесненное значение "розы" в слове "морозы").

Итак, в эксперименте обнаружен несколько странный феномен. Действительно, зачем делать ошибки, если знать правильный ответ? Ну, а уж если делать, то зачем исправлять их невпопад? Зачем принимать специальное решение о неосознании чего-либо? Мало получить экспериментальный результат, его нужно еще понять. Представляется, что ключ к пониманию лежит в механизме сличения.

В разделе 2.1. процесс сличения понимался как процесс установления факта совпадения или несовпадения стимула с почти тождественным с ним эталоном. Однако необходимо проверять и совпадение стимула с эталоном в тех случаях, когда они совершенно различны, например, проверять совпадение слова с предметом, который оно обозначает. Очевидно, что в этом случае установление конгруэнтности значений (скажем, слова "красный" и красного цвета) является весьма нетривиальной задачей: ведь любой знак (стимул) может иметь любое значение. Например, слово "красный" обозначает не только красный цвет, но и море, армию, гриб, сигнал светофора, пример слова из семи букв и много чего другого, а к тому же, при желании, еще и все остальное: прическу, героев Эллады, грусть, утюг, синий цвет и т.д. Значением знака (стимула) может быть все что угодно, кроме самого знака. Произвольность связи знак-значение издревле известна лингвистам. Осознание этой произвольности на уровне поведения животных принесло мировую славу И.П. Павлову. Произвольность, однако, не означает непредсказуемости. Однажды приписанное значение данному знаку будет и далее устойчиво приписываться этому знаку, если будет неизменен контекст появления знака. В противном случае любая информация обозначала бы все, что угодно, а значит, не обозначала бы ничего. Следовательно, должен существовать специальный механизм, который бы принимал решение: действительно ли данный стимул (как знак) соответствует своему предполагаемому значению. Дабы не вводить сущностей превыше необходимого (принцип простоты в формулировке У. Оккама), будем считать, что тот же самый механизм сличения выполняет и эту функцию. Наложенное ограничение – знак не может быть значением самого себя – неизбежно в формальных рассуждениях, иначе не уйти от логических парадоксов самоприменимости (см.1, с.173-175). Важно, что оно также соответствует указанной выше особенности работы механизма сличения: абсолютное совпадение стимула и эталона не может быть зарегистрировано.

Любое значение понимается субъектом только в противопоставлении какому-либо другому значению. На это давно обращается внимание в лингвистике. Вещи и явления получают новые имена, как только они начинают рассматриваться в оппозиции к другим вещам и явлениям, т.е. становятся, как говорят лингвисты, элементами контрастивного множества. Так, термин "акустическая гитара" получил смысл только с появлением гитары электрической, а война 1914 г. стала первой мировой только после возникновения второй. Осознание мольеровским героем того, что он говорит прозой, комично именно потому, что герой всю жизнь говорил так, как говорил, и вне противопоставления к чему-либо нелепо приписывать этому особый смысл. Выбор некоего значения данного знака одновременно предполагает отвержение каких-то других значений, т.е. осуществление операции, ранее названной негативным выбором.

И.М. Сеченов первым обратил внимание, что для описания процессов переработки информации в нервной системе представление о торможении едва ли не более существенно, чем представление о возбуждении. Роль отвергаемых альтернатив при передаче информации подчеркивали и К. Шеннон, и Р. Карнап – создатели теоретико-информационного подхода, столь популярного ранее в психологии. Согласно их точке зрения, количество переданной информации содержится не в самом сообщении, а определяется снятием неопределенности, имевшейся до поступления информации. Но это и значит, что информация передается не сообщением самим по себе, а отвержением всех других возможностей. Позднее эту же идею реализует Й. Хинтикка в семантике возможных миров, а Т. Виноград – в описании лингвистической коммуникации. Тем не менее большинство психологов – за исключением разве представителей глубинной психологии – совершают типичную ошибку, свойственную человеку (Ф. Бэкон не случайно относил ее к идолам рода): они обращают больше внимания на "положительное и действенное", т.е. на процесс и результат позитивного выбора, чем на "отрицательное и недейственное", т.е. на негативный выбор.

Каждый эталон (если воспользоваться введенной ранее графической аналогией, где эталон представлен в виде точечной конфигурации) состоит одновременно как бы из двух типов точек: позитивных и негативных. Такая структура эталона чрезвычайно выгодна для организации процесса сличения. Во-первых, – и это важно само по себе – можно использовать два взаимно дополняющих и проверяющих друг друга типа сличения: сличение по позитиву (как по фигуре) и сличение по негативу (по фону). Во-вторых, в полном соответствии с известной в гносеологии асимметрией подтверждения и опровержения сличение по негативу должно играть более важную роль в принятии решения о результате сличения, чем сличение по позитиву. Прежде всего, потому, что механизм сличения только в одном случае может принять достаточно уверенное решение и то лишь решение о несоответствии стимула эталону: в том случае, когда стимул совпадает с негативно выбранными точками данного эталоне, т.е. с такими точками, которых в этом эталоне заведомо не должно быть. Во всех остальных вариантах исходов оценка соответствия-несоответствия не может претендовать на достоверность. Но, в-третьих, и самое главное: появляется возможность проверить, допустимо ли приписать данное значение весьма отличающемуся от него знаку, так как сличение по негативу позволяет установить, совпадает или не совпадает поступивший знак (стимул) с негативными точками эталона.

Разумеется, на пути понимания процесса сличения остается еще много нерешенных проблем. Тем не менее представление о двух типах сличения – а оно даже может быть реализовано в виде аксиоматического описания работы механизма сличения (1, с.171-194; 208-212) – дает надежду на объяснение разнородных эмпирических данных. Есть, в частности, все основания полагать, что феномен неосознанного негативного выбора также является эмпирическим проявлением процесса сличения по негативу.

2.4. Теоретические следствия, определяющие направление дальнейших исследований:

1. Человек (как и любое живое существо) отражает внешний мир и регулирует свою деятельность автоматически. И, вопреки обычному мнению, для осуществления этих функций психика не нужна. Однако интерпретация окружающей действительности и своей собственной деятельности никогда не бывает единственной. Психическая деятельность предназначена для выбора интерпретации результатов автоматической обработки информации и последующей оценки этого выбора. Логика этих процессов и есть как раз логика психической деятельности. Тем самым подразумевается, что все проявления психического (от порогов чувствительности до защитных механизмов личности и возникновения социального) объяснимы именно с этой точки зрения.

2. В соответствии с принципом независимой проверяемости информация должна обрабатываться одновременно во множестве различных познавательных контуров. Достоверность определяется только в случае совпадения результатов, полученных совершенно не зависимыми друг от друга способами. Именно поэтому обработка моторной и сенсорной информации происходит также совершенно не зависимо друг от друга. Такой подход позволяет объединить противоречивые взгляды психологов на связь сенсорного и моторного: не образ порождает реакцию (как продолжает считать большинство психологов), не действие – образ (как полагали, например, Дж. Дьюи, Б.Ф. Скиннер и А.Н. Леонтьев) и даже не их чередование (вопреки утверждению В.П. Зинченко) дает начало рефлексии. Моторное и сенсорное соединены между собой не последовательно, а параллельно.

3. Процесс оценивания достоверности результатов сознательной деятельности не может быть доступен сознанию, он обязательно выходит за пределы данного сознанию эмпирического опыта. В противном случае полученные в итоге оценки зависимы от сознания и не могут претендовать на объективность. Следовательно, логика этих оценок сознанию неведома, сами оценки воспринимаются сознанием как поступающие откуда-то извне и не выразимые на языке сознания. Кажется оправданной аналогия между трансцендентальностью оценки (т.е. ее выходом за пределы сознания) и тем субъективным переживанием, которое обозначается термином "эмоция". Во всяком случае, хорошо известно, сколь безнадежны попытки точно передать словами свое эмоциональное состояние.

4. Ограничения познавательных возможностей человека, которые можно измерить в эксперименте, связаны в первую очередь с работой механизма сличения. Так, платой за точность отражения или действия является неопределенность в оценке точности данного отражения или данного действия. Объемные ограничения (типа объема памяти или внимания), в свою очередь, являются неизбежным следствием негативного выбора, а не предопределены какими-то структурными ограничениями.