Данный перевод выполнен специально для сайта www.jrward.ru. 14 страница

Божий дар.

Спросите у падшего ангела. Так он и ответит.

– Ты оставишь нас на минуту? – спросил Бутч, подойдя к Мариссе и поцеловав ее в лоб. Боже, ее чудесный запах наполнил его нос, и, вау, ее слаксы и блузка были похожи на бальное платье. – Я должен поговорить со своей девочкой.

– Ага, черта с два, я смотрю «Мэлроуз».

– Ангел, это не просьба.

– Что-то случилось? – спросила Марисса, вытирая губы дамасской салфеткой. – Кого-то ранили в учебном центре?

Он выдвинул стул и сел рядом с ней.

– Лэсс, ты уходишь.

– С хрена ли.

Поморщившись, Бутч еле как выдавил из себя предложение:

– Ты можешь устроиться на диване в Яме.

– Когда вы вернетесь, то заставите меня переключить канал?

– Ты уйдешь сейчас, если я скажу «нет»?

– Ты говоришь «нет» сейчас?

Ради всего святого, Лэсситер мастерски играл в теннис словами и вопросами, хоть до рассвета… или пока одна из сторон не свалится от истощения и обезвоживания.

– Да, я говорю «нет».

– Погоди, что это значит, я могу смотреть «Мэлроуз» или нет? Двойное отрицание сбивает с то…

– Господи Иисусе, ты уйдешь или нет…

– Сколько раз повторять, это не мое имя, – бормотал Лэсситер, поднимаясь на ноги.

– Мне нужно выпить. – Когда падший ангел скрылся с глаз, Бутч встал и зашел за бар. Налив себе Лагавулина, он не стал ходить вокруг да около, зная, что шеллан это не нужно. – Кажется, у меня есть зацепка.

– Правда? – Марисса положила вилку на тарелку. – Что это? Какая?

Он кинул два кубика льда в низкий стакан и устроил им ванну имбирного цвета.

– Тот кусок металла – это ключ, и он служит в качестве пропуска в частный клуб, в который пускают только людей.

– О, Боже, если мы достанем членский лист, то может, получится найти ее имя.

Дорогая, это не сельский кружок по интересам, подумал он, сделав большой глоток.

– Откуда ты это узнал? – спросила она.

– Один из наших учеников посещает этот клуб. Он возьмет меня с собой при удобном случае… мне просто нужно согласовать расписание с Братьями на следующую пару ночей. Думаю, если я сдвину занятия, то смогу освободить пятницу.

– Тогда и пойдем! Потрясающе! – Когда он застыл со стаканом на пол пути ко рту, Марисса нахмурилась: – Почему ты смотришь на меня так? Бутч? Серьезно, я иду с тобой.

Он покачал головой и проглотил спиртное.

– Нет, я сам разберусь. Не волнуйся, я сразу расскажу, как что-то выясню…

– Я иду с тобой.

Изучив линию ее подбородка, он поставил скотч на барную стойку.

– Марисса, мимо такого места тебе не стоит даже на машине проезжать, не то, что заходить. Это секс-клуб.

– И?

Он моргнул.

– Милая, это не…

– Тебе нужно напомнить, что мы сделали вчера после фильма? Четыре раза подряд?

– Марисса.

– Бутч.

Чтобы сдержать ругань, он опрокинул стакан и налил себе новую порцию.

– Ты не готова к чему-то подобному. Там будет куча народу, трахающихся тут и там, делающих друг с другом извращенные вещи. Ты не вынесешь это.

– Или, точнее, ты не вынесешь моего присутствия там.

Он закатил глаза. Не смог сдержаться.

– Ты не знаешь, о чем говоришь. Что это вообще такое.

Марисса медленно и методично свернула салфетку в квадрат и положила рядом со своей тарелкой.

– Ну, значит, мы выясним это, когда вместе отправимся туда, да?

– Я не поеду туда с тобой. Это не обсуждается.

– Нет, поедешь. – Она соскользнула со стула и взяла поднос с едой. – И если я выясню, что ты поехал без меня? Я приму это как предательство высшего порядка в наших отношениях… а вот это уже не обсуждается.

Он попытался представить Мариссу, стоящей рядом с парой в черном латексе, которых имели бабы с пятым размером груди и фиолетовыми страпонами.

– Марисса, у меня не будет времени носиться вокруг тебя, – сказал он хрипло. – Я должен сосредоточиться на том, чтобы слиться с толпой, выяснить, где персонал, найти нужных людей. Отвлекающий фактор не поможет мертвой девочке.

– Не смей поворачивать все таким образом. Я прекрасно осознаю, зачем мы едем, и я хочу подчеркнуть, что ты мой хэллрен, а не опекун. Поэтому избавь меня от философии «мужчина – глава семьи» и будь добр, выпей пару таблеток валиума на дорожку, если потребуется. Но я не могу выразиться еще точнее… я еду с тобой, и я помогу с этим. – Марисса подалась вперед. – Вот тебе новости: одно наличие яичников не означает отсутствие мозга… или права на независимое мышление.

В повисшем молчании ему оставалось лишь качать головой. Слова, готовые сорваться с языка, не помогут им… и он не мог поверить, что они снова ругаются.

Кнопка повтора вчерашней ночи?

– Или ты этого боишься? – бросила она ему.

– Чего?

– Что мне понравится.

Бросив ему эту фразу под ноги, словно гранату, она ушла с высоко поднятой головой, расправленными плечами и прямой «разберись-уже-с-собой» спиной.

Упершись ладонями в гранитную стойку, он оперся на руки, пытаясь сдержать себя и не закричать от злости.

По крайней мере, бутылка «Лага» была полна еще на три-четверти.

Она ему пригодится.

 

***

 

Пэйтон выдохнул струю дыма и откинул голову на подушку.

– Держи.

Передав кальян Энслэму, он закрыл глаза, паря в футе над своим телом. Знакомое чувство облегчения напомнило ему, что, наверное, Пэрри была права; наверное, ему нужно завязать с этим. Но, черт, после последних двух ночей?

Ему нужен небольшой релакс.

К черту все… он заслужил это.

– Так, что ты о них думаешь? – спросил он.

Шум, с которым Энслэм выдохнул дым, был подобен смеху в одном и том же месте при просмотре фильма или при совместной вкусной трапезе. Общность интересов – это хорошо.

– Бун – ничего так, – сказал парень. – Акс – больной ублюдок. В смысле, подумай: придурок, с ног до головы в черном, с торчащими волосами и кучей татуировок.

Пэйтон ждал, пока парень продолжит.

– Что скажешь о Ново?

– Горячая штучка, черт возьми.

По неясной причине, хотя он был согласен, Пэйтону не понравилось, что Энслэм расхаживал с подобным мнением… или, хуже, со стояком на нее.

– Не знаю, – пробормотал Пэйтон. – Вроде нормальная.

– Ты видел, как она выполняла подъемы? Не могу поверить, что Бун держал ее за ноги. Я хотел получить этот гребаный обзор.

– Она сломает тебя в два счета. – Хотя, если он не захлопнет варежку, Пэйтон сделает это собственноручно. – К тому же, сомневаюсь, что она спит с мужчинами.

– Я исправлю ее, – сказал Энслэм низким тоном. – Я, мать твою, наставлю ее на путь истинный…

– Что с Крэйгом? – перебил его Пэйтон.

– Он – крепкий орешек. Без обид, Пэрадайз, конечно, пришла первой в ту ночь, но Крэйг пройдет всю дистанцию целиком.

– Да. – По крайней мере, в этом они сходились… без желания оторвать ему голову. – Кого возьмешь на бал к ее отцу?

– В настоящий момент – никого. Предпочитаю быть открытым для вариантов. Кстати, перед сном заскочим за едой?

Открыв глаза, Пэйтон посмотрел на старинные часы «Картье» на ночном столике. – Да. Конечно. Дай я сначала позвоню Пэрадайз. Хочу убедиться, что она добралась домой.

– Ты уверен, что вы не встречаетесь?

– Не-а. Просто друзья.

– Она – клевая штучка.

Пэйтон повернулся и бросил злобный взгляд на парня.

– Следи за языком.

Покачав головой, Энслэм вскинул ладонь.

– Мой друг, между вами точно нерешенные дела. Не обманывай себя.

Плевать.

Потянувшись к телефону, Пэйтон выбрал ее номер среди списка последних звонков и принялся ждать, когда она ответит. Слушая гудки, он окинул взглядом комнату. Особняк его родителей был новым, с большими арочными окнами с выходом на сады. С высокими потолками и качественной резьбой, он всегда думал, что его комната была просторной даже заставленная антиквариатом, среди которого заставляла всех жить его мать, нравится это кому-то или нет…

– Да!

Он нахмурился.

– Пэрри, ты в порядке?

– А. – Пауза. – Это ты.

– А ты кого, черт возьми, ждала?

– О, никого. Тетю. Ее кузена. Кузена тети. Я его не знаю… ее, то есть.

– Ты там курила, что ли? – Он улыбнулся. – Потому как если да, то отложи уже трубку и ложись спать.

– Нет, не курила. А вот ты курил. По голосу слышу.

– Это как?

– Более хриплый, чем обычно.

На короткое мгновение Пэйтон задумался, находила ли она это сексуальным. Встряхнувшись, он спросил:

– Я просто хотел убедиться, что ты дома. Твой отец уже вернулся с работы?

– Да, мы поужинали. Я уже в своей комнате.

– Мы с Энслэмом накурились до состояния не стояния, – парень поднял два больших пальца. – Собираемся загрузиться углеводами и в сон. В общем, рад, что ты в норме.

– Не ешь слишком много мороженого. Тебя пучит от него, и весь следующий день ты жалуешься, что растолстеешь.

– Никогда не было такого.

– Было-было.

– Ладно. Может и было, – пробормотал он.

– И я должна напомнить про инцидент с печеньем?

Пэйтон застонал.

– Клянусь, я думал, что у меня все органы вылезут через зад.

– Верно. Я все еще считаю, что у тебя непереносимость лактозы. Подумай на досуге. Я люблю тебя.

Он перевел взгляд на Энслэма и не захотел отвечать ей тем же при парне.

– Я тоже. До завтра…

– О, кстати, я нашла твою фотографию.

– Мою что?

– Фотографию. В автобусе. Она вроде вылетела из твоего рюкзака, кармана или откуда там.

– Солнце, у меня нет фотографий. Но спасибо, что подумала обо мне… и если там есть что-то обнаженное и женское, то я бесплатно готов избавить тебя от этой ноши. Ведь я добрый самаритянин.

Она рассмеялась.

– Нет, на самом деле, я не знаю, что там изображено. Я думала, что это ты обронил. Видимо, не ты. Это старинный полароидный снимок.

– Полароид? Господи, такая древность.

– Ну, в общем, я оставлю ее у себя, вдруг найдется хозяин. Хорошего дня. И правда, тебе не стоит курить.

– Старая песенка. Тебе тоже хорошего дня, малышка.

Закончив разговор, он положил телефон рядом с часами.

– Достойная женщина.

– О чем она говорила? Фотография?

– Не знаю. Нашла в автобусе какой-то полароидный снимок. – Пэйтон сел. Встал. Попытался пройти. – Вау. Капитально торкнуло. Давай смотаемся на кухню и назад, пока нас не застукали с заплетающимися ногами.

 

Глава 30

 

Выписывая круги по своей комнате босиком Пэрадайз старательно перешагивала с носка на пятку, с носка на пятку, чтобы не издавать ни звука… хотя, учитывая как гулко билось ее сердце, удивительно, что она не разбудила всех по ту сторону реки таким грохотом.

Недолгая остановка. Проверка времени.

Шесть пятьдесят восемь. Или может шесть пятьдесят девять… сложно сказать точно, сколько времени было на ее старых часах на прикроватной тумбочке, особенно стоя в другом конце комнаты.

Потирая вспотевшие ладони о синие джинсы, Пэрадайз подошла к кровати и посмотрела на телефон. Она намеренно положила его панелью вверх, и сейчас уставилась на черный экран. Она поставила его на беззвучный сигнал, но когда Крэйг позвонит, он завибрирует.

В любую секунду.

Да-да.

Нахмурившись, она наклонилась и сняла блокировку, на случай, если она пропустила звонок. Конечно, легче не заметить неоновый рекламный щит в комнате. Не-а. Ни одного пропущенного на экране. Ни сообщений.

Чтобы быть втройне уверенной, она ввела пароль и открыла список вызовов.

Пусто.

Боже, это ужасно. Казалось, словно она стоит на парапете, вглядываясь в бездну под ногами. Сумасшествие… и признак того, что ее надпочечники уж ооооочень переоценивают угрозу ее личной безопасности. Ради всего святого, она же не лишится руки или ноги, если он не позвонит, как обещал. Не умрет она.

И, блин, он даже не опаздывал.

Положив телефон на место, Пэрадайз вернулась к хождению.

Ее хватило ненадолго. Через две минуты она снова вернулась к телефону.

Ничего.

Отворачиваясь, она злилась на себя. Посмотрите на нее, борется за независимость и самостоятельность, отвергает глимеровское дерьмо… и беспокоится о том, позвонит ли ей мужчина ради, вероятней всего, секса по телефону, чтобы он мог кончить.

Да, жалкая из нее феминистка.

К тому же, она никогда не испытывала оргазма. С чего он решил, что сможет…

От звука вибрации она бросилась к кровати так быстро, что чуть не поскользнулась на ковре.

– Да! – воскликнула она, чуть не упав.

Повисла короткая пауза. А потом этот низкий, потрясающий мужской голос прозвучал прямо в ее ухо:

– Где ты сейчас в доме?

Она оглянулась по сторонам:

– В своей спальне?

– Свет включен?

– Да? – Забавно, Крэйг задавал вопросы, а она отвечала на них, но на самом деле казалось наоборот. Казалось, именно она спрашивала.

– Ляг на кровать. Выключи свет.

– Хорошо. – Она подошла к двери и щелкнула по выключателю… потом пересекла комнату и забралась на высокий матрас, сбрасывая обувь и вытягиваясь на покрывале. – Темно.

Кромешная темнота.

Крэйг издал звук, который она не смогла идентифицировать… но он был изумительным. С выключенным светом казалось, будто мужчина был рядом с ней.

– Ты чуть не убила меня в классе, – сказал он гортанно.

– Почему?

– Я не мог оторвать от тебя глаз. Пялился на твой затылок. – Он снова издал этот звук, что-то среднее между урчаньем и рыком… очевидно, он уже был полностью возбужден. – Я представлял, как подхожу к тебе со спины и запрокидываю твою голову назад. Как скольжу руками по твоему горлу… под твою форму… на грудь.

Веки Пэрадайз, затрепетав, закрылись.

– О, Боже… правда?

– Не переставая. По-твоему, почему я не поднялся из-за парты?

Она вспомнила, как он застыл в конце аудитории, с каменным лицом, его огромное тело было напряжено.

– О чем ты?

– У меня встал. Пришлось бы всем показать свой стояк.

Тело Пэрадайз выгнулось, когда она представила, как выглядел бы его пах в тех свободных штанах, натянутых толстым стволом.

– Мне нужно сидеть перед тобой, чтобы совсем ничего не видеть. – Когда она тихо рассмеялась, он простонал: – Повтори.

– Что?

– Этот смех. Он охрененно сексуален. – Когда она подчинилась, то услышала шорох. – Пэрадайз, ты когда-нибудь ласкала себя?

Она на мгновение представила Ново, такую уверенную, такую сексуальную, опытную. И подумала, что, может, стоит солгать.

– Нет.

– Я ласкал тебя в своих мыслях с тех пор, как вернулся сюда.

Еще больше образов с ним замелькали в темноте комнаты: как он достойно бьется с Братом Бутчем; он в качалке; он смотрит на нее с другого конца раздевалки.

– Что на тебе надето? – выдохнул он.

– Кажется, будто ты рядом.

– Так и есть. Какой у тебя верх?

Посмотрев на себя в темноте, она ничего не увидела.

– Блузка на пуговицах.

– Не снимай ее, – простонал он. А может, это было урчанье. – Запусти руку под воротник.

Казалось самым естественным в мире подчинение его приказам, и от прикосновения собственных пальцев по коже пробежали мурашки.

– На тебе надет лифчик?

– Да.

– Ты чувствуешь лямки? Теплые на твоей коже?

– Дааа… выдохнула она.

– Расстегни верхнюю пуговицу. Сделай это для меня. Сейчас запусти руку глубже… твой сосок тугой под чашечкой?

Кода она подчинилась, она хотела ответить «да», но дыхание было таким рваным, а ее разум закоротило. Но он, казалось, был не против молчания.

Крэйг рассмеялся, она была в восторге от низкого, прокатившегося смеха.

– Я хочу коснуться ртом твоей груди. Я хочу смотреть и видеть, как ты хватаешь ртом воздух, пока я облизываю тебя, посасываю.

Для немногословного мужчины он неплохо связывал слова.

– Я не могу забыть клинику, – услышала она себя. – Твою руку под простынями. Я точно помню, как это было, вверх-вниз…

– Дерьмо.

– …пока ты не…

– Сорви кофту.

– Что?

– Сорви гребаную кофту со своего тела, – рявкнул он. – Положи телефон и сорви ее!

Пуговицы. Разлетелись повсюду.

И, Боже, это было прекрасно, ее грудь выгнулась, когда она разорвала блузку, застежки нисколько не сопротивлялись ее силе.

Рухнув на матрас, Пэрадайз судорожно вернула телефон к уху… и услышала, что его дыхание стало еще тяжелее, но потом он затих.

Напряженным голосом, словно пришлось стиснуть зубы, он приказал ей забраться под чашечки и потереть соски, почувствовать упругую плоть, а потом вообще избавиться от лифчика. Она не колебалась, и была поражена ощущениями, когда ее пальцы исследовали мягкую кожу, напряженные соски, посылая электрические вспышки и жар прямо к ее лону. И он не переставал говорить своим бархатным голосом, обдуманно направляя ее, постепенно и неумолимо, невзирая на сексуальное влечение. Чем выше она взмывала, жарче и влажнее становилась, тем меньше беспокоилась о скромности и порядочности… тем сильнее хотела того, что он давал ей.

Но ей хватало ума сохранять тишину. Она хотела кричать его имя, но доджен или ее отец начнут ломиться в ее запертую дверь, если услышат что-то, и это приведет к весьма нежелательному разговору.

– Что дальше? – простонала она.

 

***

 

В темноте спальни, которую выделили ему, Крэйг был поглощен разговором. На все сто процентов. Учебный центр мог гореть синим пламенем или сотрясаться от землетрясения, но он, ни за что не прервет звонок.

Он не представлял, на что похожа комната Пэрадайз, где стояла ее кровать, на скольких подушках она лежала или какого цвета было покрывало. Но у него перед глазами стояла кристально-четкая картина того, какой была Пэрадайз, вытянувшаяся на простынях, извивающаяся, с порванной кофтой, повисшей на ее руках, простой, скромный лифчик расстегнут, грудь выставлена напоказ.

Маленькие соски напряжены и устремлены вверх, к его рту.

– Ты чувствуешь меня на себе? – требовательно спросил он.

– Да… – выдохнула она.

Хорошо, настало время продвинуться вниз. Но не своего тела. Ему пришлось выпустить член из рук, потому что он уже кончал, а это вырубало его мозг: больше всего, больше собственной разрядки, он хотел провести ее через этот опыт.

Потому что это – все, что им светит. Он не собирался, черт подери, лишать ее девственности… и если он хотел держаться принятого решения, то должен убедиться, чтобы их голые тела разделяло непреодолимое расстояние: телефон – единственный приемлемый вариант. После всего она сохранит свою честь, потому что ласкать себя – это не пустить неандертальца в свое лоно, чтобы кончить там пару дюжин раз… и лишит мужчину, за которого она, в конечном итоге, выйдет замуж, его обязанности.

Пока он не остается с ней наедине достаточно долго, он в состоянии по чести поступить с ней… и он не обманывал себя. Влечение между ними сносило крышу, но когда обучение закончится? Когда все завершится, и если оба дойдут до финишной черты?

Разные пути. Даже если время от времени им придется работать бок о бок.

Смысл в том, что он не мог предложить ей дом и семью в будущем. Особенно после того, как он займется своей истинной целью, которая стоит за обучением: месть, аристократам, которые позволили его отцу погибнуть от рук врага.

Он не успокоится, пока не умоется в их крови.

– Скользни пальцами вниз по своему животу, – приказал Крэйг. – Что там?

– Пояс моих джинсов.

– Расстегни пуговицу.

– Да…

Раздался шорох, и потом она снова взяла трубку:

– А дальше?

– Замок.

Опять шорох. Он, тем временем, представлял, что именно он раздевал ее, расстегивал ширинку, потом прижимался губами к кружеву ее трусиков. Или, как было в ее случае, к хлопку.

– Сними джинсы. Трусики оставь.

Опять шорох и ерзанье в трубке.

Под легкой простыней, укрывавшей его обнаженное тело, он не смог сдержаться и обхватил себя и пару раз провел по члену. Когда головку начало жечь так, словно она сейчас взорвется, пришлось прекратить.

Стиснув зубы, Крэйг выдавил:

– Положи руку между бедер, раздвинь свои длинные ноги… сделай это.

Он хотел еще потянуть удовольствие, но был слишком жадным. Как и она: ее рваный стон перебросил его через край, его член устал ждать, пока ладонь примется за дело.

– Потри себя, – простонал он, а его эрекция содрогалась под простынями, горячие струи покрывали его живот. – О, Боже, Пэрадайз, погладь себя сквозь хлопок… – По ее вскрику он мог сказать, даже сам охваченный оргазмом, что она была близка. – Заберись под… под ткань, почувствуй влагу и жар… почувствуй… о, черт… так гладко…

Сейчас она задыхалась, и потом выдохнула его имя так, словно его вырвали из ее горла.

– Представь там мои губы.

И тогда она кончила. И он – снова, когда услышал, как она втянула воздух и шумно выдохнула, охрененно сладостная мольба раздалась в трубке.

Только звук ее разрядки подарил ему оргазм номер три. И четыре.

– Продолжай, – он хрипло простонал. – Почувствуй ласки моего языка, посасывания губ…

Какое-то время спустя, когда все, наконец, кончилось, они просто дышали в такт.

По какой-то безумной причине ему захотелось оказаться рядом с ней, обнимать ее… и все такое. Он не знал. Он осознавал одно – жгучую нужду убедиться, что она оправилась после произошедшего.

Сейчас разделявшие их мили казались наказанием.

– Ты в порядке? – хрипло спросил он.

– О… да…

Услышав улыбку в ее голосе, Крэйг сам начал ухмыляться… и обрадовался тому, что находился один и в темноте. Он, наверное, выглядел как полный идиот.

– Ты такая красивая, – услышал он себя. – Потрясающая. Невероятная.

Она резко рассмеялась.

– Шутник.

– Едва ли. Я родился без чувства юмора.

– Правда?

– Да. Я самый невеселый мужчина. И совсем не понимаю шуток.

– Знаешь… если так подумать, я ни разу не видела тебя улыбающимся.

– И не надейся. – Он потянулся к прикроватному столику, выдвинул ящик и достал пачку сигарет с зажигалкой Бик, которые купил на обратном пути в учебный центр. – Кстати, я курю.

Только после секса, чуть не пояснил он. Непонятно почему, но он не хотел подчеркивать, что он был с кем-то кроме нее.

Наклонив голову и удерживая телефон, он завозился, доставая из пачки «Мальба»[66] гвоздь для гроба. Зажигалка зашипела, когда он прикурил, а потом он во всех подробностях увидел кулак, поднеся пламя к лицу. Первой затяжки было достаточно, чтобы снова застонать, и, зажав сигарету зубами, он залез в ящик в поисках пепельницы, которую поставил на голую грудь.

– Это плохая привычка, – сказал он вместо извинения. – Но, по крайней мере, вампиры не болеют раком.

Как только он договорился с ней о звонке, тут же начал думать, где достать сигарету для «после». Не так уж романтично.

Не то, чтобы его интересовала романтика, напомнил он себе.

– Так, Крэйг, почему ты не улыбаешься.

С виду вопрос-утверждение, чем бы он ни был, мог быть принят как поверхностный, в шутливой форме, но ее серьезный тон отвергал все возможные толкования.

И, вот неожиданность, наверное, дело в расслабленной, свободной, пост-оргазмической легкости, потому что он ответил ей, а не повесил трубку, как ему следовало поступить.

– Скольких ты потеряла в набегах? – прошептал он.

– Семь дальних родственников, – ответила она с печалью в голосе. – Осталась только я с отцом, и нам очень повезло.

– Я потерял всю свою родную семью. Мать и сестру убили на моих глазах. Отца – на работе. Они нашли наш домашний адрес в его фальшивых водительских правах, после того, как убили его. Так они добрались до нас. – Он сделал еще одну затяжку. – Вот почему я не улыбаюсь?

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. – Этого он бы тоже не сказал при иных обстоятельствах. – Я не смог спасти их. Маму и сестру.

– О, Боже…

Он пожал плечами.

– Я потерял слишком много крови. Лессеры вломились в дом, и я спустился на первый этаж, когда услышал шум. Они напали на меня, потом решили, что я умер, и бросили. До сих пор не понимаю, как выжил. Они орудовали мачете. Я оставался в сознании достаточно долго, чтобы услышать, как мама кричала сестре бежать… а потом они обе погибли… ужасной смертью. – Когда она задохнулась, Крэйг покачал головой. – Слишком много подробностей. Прости.

– Мне правда… этого недостаточно, но я должна сказать. Мне очень жаль.

– Спасибо.

– Как ты выжил? Что… тебя кто-то спас?

– Я очнулся в луже собственной крови прямо перед рассветом. Я был так слаб… еле смог захлопнуть дверь прежде, чем солнце спалило меня дотла. Я полз… через весь дом, и, знаешь, нашел их… да. Это было так странно, видеть их на том линолеуме, кровь повсюду, белую кожу… они тянулись друг к другу, мама протягивала руку… – Он вынужденно остановился и прокашлялся. – Моя мама протягивала руку к сестре, а сестра пыталась дотянуться до нее. Их глаза были открыты… не знаю. Увидев это? Что-то проснулось во мне. Все, что я могу сказать… и тогда все началось. Тогда я решил, что когда-нибудь, как-нибудь, я найду способ попасть на войну с Обществом Лэссенинг. Это – единственное, что позволяет мне ходить по земле, вместо того, чтобы вышибить мозги. – Он резко рассмеялся. – Ну, я также решил, что ненавижу аристократов… но это выяснилось спустя два дня после той ночи.

– Почему… – Она помешкала. – Почему ты ненавидишь Глимеру?

 

Глава 31

 

Пока Пэрадайз ждала какого-нибудь ответа, ее сердце билось очень быстро, и пришлось включить свет. Закутав голые ноги в коралловое покрывало и сведя половинки расстегнутой блузки вместе, она подтянула к себе колени. И все ждала.

Крэйг ответил не сразу.

– Первым делом, когда я набрался сил, я попытался найти своего отца в особняке, где он работал… когда я дематериализовался, там стояла такая же картина, как у меня дома. Повсюду тела и кровь, картины, серебро и прочие ценности разграблены. Некоторые тела сгорели, попав под солнечный свет. Те, что были в глубине дома, остались нетронутыми. Я нашел своего отца… в комнате, где он выкладывал пол из красно-коричневого дерева. Что еще я обнаружил? Открытую, мать ее, дверь в убежище, где спряталась семья. Они не пустили к себе никого из слуг и рабочих.

– Что… ты имеешь в виду?

– Семья, которая жила там, аристократы спрятались в обитом сталью укрытии… и они не пустили никого из рабочих внутрь. Они оставили их снаружи, бросили на погибель… Я видел открытую дверь и видел их следы на крови моего отца и его соратников, когда эти крысы шли к выходу, спасаясь прямо перед рассветом или уже на следующий день.

Повисла пауза. А потом он продолжил низким голосом:

– Я сжег всех, кроме своего отца. Его тело я отвез домой. Я просто не мог… оставить его как остальных. Пока я разбирался с телам, вернулся доджен и сказал, что он пытался найти родственников, но в домах рабочих все были убиты… как в моем. Не было… в буквальном смысле ни одного выжившего, чтобы позаботиться о мертвых. О, а та богатенькая семейка? Они сбежали. Я пытался найти их… и я не успокоюсь, пока не найду. Они жили в поместье под названием «Энделвью».

Он прокашлялся.

– Как можно поступить так с кем-то? Как можно жить, зная, что ты мог помочь кому-то и не сделал этого? Персонал, слуги… они поколениями служили этой семье. В той гостиной было много гражданских. Они пришли туда, по словам доджена, потому что строители знали о потайной двери и погнали народ в ту комнату. Они стучали по панелям, просили пустить, когда дом заполонили лессеры… я знаю это, потому что много тел валялось у стены. Но нет, они оказались недостаточно хороши, недостаточно важны, недостаточно достойны.

О… Боже.

Единственные слова в ее голове… потому что она тоже знала историю. Пэйтон поделился с ней ужасным рассказом во время одного из долгих, длиною в день телефонных разговоров, спустя примерно месяц после того, как они с отцом укрылись в убежище. Первый сын, средняя дочь, мать и два дальних родственника заявили, что вернулись из поездки и обнаружили резню… но, может, они изначально были там?

И они исчезли. Скорее всего, нашли новое убежище далеко от Колдвелла.

– Так или иначе, у меня на них свои планы. Когда я доберусь до них.

Пэрадайз закрыла глаза.

– Не все аристократы – зло.

– Когда тебе каждую ночь приходилось слушать рассказы своего отца о том, что они обращались с ним, как с дерьмом, в то время как он просто пытался прокормить семью честной работой? Сложно найти сочувствие… и это было еще до того, как они обрекли на смерть моего отца, мать и сестру.

– Мне жаль.

– Все хорошо.

Нет, ничего хорошего.

И она нисколько не удивилась, когда он резко сказал:

– Мне пора. Нам нужно поспать.

– Да. Да, конечно. – Пэрадайз вцепилась в телефон, пытаясь придумать, что сказать. – Я…

– До завтра.

Бип.

Убирая телефон от уха, Пэрадайз уставилась на трубку. Разумеется, номер не сохранился, потому что звонок шел по линии из учебного центра, такой же частной и защищенной, как в доме для аудиенций.

Но она бы не перезвонила ему, даже если бы могла.

Отложив телефон, Пэрадайз уставилась в другой конец комнаты, ее красивой, декорированной комнаты в кораллово-розовых тонах, с шелковыми шторами с кисточками и коврами ручной работы. Она не могла винить Крэйга за его мысли и чувства. Она бы чувствовала то же самое. Но это не решение – искать какого-то парня, чтобы убить его в отместку за смерть родных. Или женщин.