Однажды Пух взбирался на вершину Леса для того, чтобы увидеть своего друга Кристофера Робина и понять, интересуется ли он теперь вообще Медведями. В то утро за завтраком (обычная еда – мармелад, слегка намазанный на парочку сот) он неожиданно придумал новую песню. Она начиналась приблизительно так:
Лейся, звонкая песня Медведя…
Когда он уже зашел в ее сочинении достаточно далеко, он помотал головой и подумал про себя:
«Прекрасное начало для песни, но как насчет второго куплета?» Он попытался спеть «Лейся» два или три раза, но оказалось, что это не помогает. «Возможно, было бы лучше», подумал он, «если бы я пел „Взвейся“».
Итак, он спел все это по новой, но это не было лучше. «Ну ладно», говорит, «Я спою этот первый куплет, и, возможно, если я спою его очень быстро, то я найду себя, исполняя третий и четвертый куплеты, даже не успев об этом подумать хорошенько. Это будет Добрая Песня. Итак:
Лейся, звонкая песня Медведя
По просторам родной стороны!
Не страшны мне ни дождик, ни ветер,
Холод, град и мороз не страшны.
Моя морда измазана медом,
Мои лапы по локоть в меду.
Пой, Медведь, столь любимый народом!
Скоро полдень. Обедать пойду».
Ему стало от этой песни так приятно, что он ее пел всю дорогу к вершине Леса, «А если я буду ее петь еще дольше», подумал он, «то наступит время, чтобы немножечко слегка того-сего, и тогда последняя строка будет правильной». Поэтому он вместо пенья стал хмыкать.
Кристофер Робин сидел перед дверью своего дома и надевал Большие Бутсы. Как только Пух увидел Большие Бутсы, он понял, что предстоит Приключение, и он слизал мед с носа тыльной стороной лапы и привел себя в порядок, насколько мог, так чтобы выглядеть готовым на Все.
«Доброе утро, Кристофер Робин», провозгласил он.
«Доброе утро Пух-Медведь. Вот, не могу надеть этот Бутс».
«Плохо», говорит Пух.
«Как ты думаешь, не будешь ты так добр сесть позади меня, а я потяну его сильно, чтобы не упасть на спину».
Пух сел, уперся лапами в землю и стал напирать сзади на Кристофера Робина, а Кристофер Робин напирал на него и натягивал, натягивал Бутс на ногу, пока наконец не натянул.
«Дело сделано», говорит Пух. «Что дальше?»
«Мы все идем в Экспедицию», говорит Кристофер Робин, вставая и отряхиваясь. «Спасибо тебе, Пух».
«Идем в Эскпотицию», сказал Пух, готовый на все. «Не думаю, что я когда-нибудь бывал хоть на одной. Куда же пойдем на этой Эскпотиции?»
«Экспедиции, глупый старый Медведь. Сначала идет „к“».
«О!», говорит Пух. «Понимаю». Но он на самом деле не понимал.
«Мы идем открывать Северный Полюс».
«О!», сказал Пух снова. «Что такое Северный Полюс?», спрашивает.
«Это как раз то, что открывают», говорит Кристофер Робин небрежно, на самом деле далеко не уверенный в том, что говорит.
«О! Понимаю», говорит Пух. «Медведи представляют какую-нибудь ценность в такого рода открывании?»
«Конечно, представляют. И Кролик, и Канга, и все мы. Это же Экспедиция. Вот что значит экспедиция: длинная линия из всех. Ты бы лучше сказал другим, чтобы были готовы, пока я приведу в порядок свое ружье. И мы должны запастись Продовольствием».
«Чем запастись?»
«Взять что-нибудь поесть».
«О!», говорит Пух весело. «Я думал, ты говоришь про довольствие. Я пойду и скажу им». И он потопал прочь.
Первым, кого он встретил, был Кролик.
«Хэлло, Кролик», сказал он, «это ты что ли?»
«Давай притворяться, как будто это не я», говорит Кролик, «посмотрим, что получится».
«У меня для тебя сообщение».
«Я ему передам».
«Мы все идем в Эскпотицию с Кристофером Робином!»
«Что это такое, и когда мы на нее идем?»
«Это нечто вроде лодки, я думаю».
«О! В этом роде?»
«Да. И мы пойдем открывать Полюс или что-то там. Или это был Молюс? Как бы то ни было, мы пойдем его открывать».
«Ты что, серьезно что ли?»
«Да. И мы должны взять Про- ну, вообще поесть с собой. На тот случай, если нам захочется есть. Теперь я пойду к Поросенку. Скажи Канге, ладно?»
Он оставил Кролика и поспешил к дому Поросенка. Поросенок сидел на земле около двери своего дома, с энтузиазмом дуя на одуванчик, и гадая, произойдет ли это в этом году, в следующем, произойдет ли вообще когда-нибудь или никогда не произойдет [41]. Он только что обнаружил, что этого никогда не произойдет, и пытался вспомнить, что это было, надеясь, что это не было что-то хорошее, когда явился Пух.
«О! Поросенок», говорит Пух взволнованно. «Мы идем в Эскпотицию, все мы, с едой. Что-то открывать».
«Что открывать?», опасливо сказал Поросенок.
«О! Ну что-то там».
«Ничего свирепого?»
«Насчет свирепого Кристофер Робин ничего не говорил. Он только сказал, что там есть „к“».
«Главное, чтобы у него зубы были поменьше», серьезно сказал Поросенок. «Но если с нами идет Кристофер Робин, я вообще ничего не имею против».
Спустя немного времени, когда они стояли наготове у вершины Леса, Эскпотиция началась. Первым шел Кристофер Робин и Кролик, затем Поросенок и Пух, затем Канга с Ру в кармане и Сыч, затем И-Ё; в самом конце длинной шеренгой – все друзья-и-родственники Кролика.
«Я их не звал», сказал Кролик небрежно. «Они сами пришли. Они всегда так. Пусть маршируют в конце, после И-Ё».
«Что я скажу», говорит И-Ё, «так это вот что. Это выбивает из колеи. Я не хотел идти на эту Эскпо – как сказал Пух. Я пришел только, повинуясь чувству долга. Но вот я здесь: и если я нахожусь в конце Эскпо – того, о чем идет речь, – тогда позвольте мне быть концом. Но если каждую минуту, когда я хочу присесть, чтобы слегка отдохнуть, я должен отряхивать с себя с полдюжины субтильных друзей-и-родственников Кролика, то это не Эскпо – как бы она ни называлась, – вовсе, это просто Беспорядочный Гвалт. Вот что я скажу».
«Я понимаю, что И-Ё имеет в виду», сказал Сыч. «Если вы спросите меня…»
«Я никого не спрашивал», сказал И-Ё. «Я просто обращаюсь ко всем. Мы можем искать Северный Полюс или мы можем играть в „Бояре, а мы к вам пришли“ с хвостовой частью этого муравейника. Мне это все равно».
Послышался окрик из головной части колонны.
«Вперед», кричал Кристофер Робин.
«Вперед», кричали Пух и Поросенок.
«Вперед», сказал Сыч.
«Мы отстали», сказал Кролик. «Я должен идти». И он поспешил вперед эскпотиции к Кристоферу Робину.
«Все в порядке», говорит И-Ё. «Мы идем. ТОЛЬКО НЕ СВАЛИВАЙТЕ ПОТОМ НА МЕНЯ!»
Итак, они все пошли открывать Северный Полюс. И по мере того, как они шли, они болтали друг с другом о том о сем, все кроме Пуха, который сочинял песню.
«Это первый куплет», сказал он Поросенку.
«Чего первый куплет?»
«Моей песни».
«Какой песни?»
«Вот этой».
«Какой этой?»
«Ладно, Поросенок, если послушаешь, то узнаешь».
«Откуда ты знаешь, что я не послушаю?»
На это Пуху уже нечего было ответить, и он затянул свою песню:
Они все отправились Полюс искать, Сыч, Поросенок, и Кролик, и все. Полюс, такая вещь, которую ищут, ну, как это сказать – Сыч, Поросенок, и Кролик, и все. И-Ё, Кристофер Робин и Пух, И Родственники Кролика ползут во весь дух. А где он, этот Полюс, не знает никто… Да здравствует храбрость! Им всем хоть бы что!
«Тихо!», говорит Кристофер Робин, быстро поворачиваясь к Пуху, – «мы как раз подходим к Опасному Месту».
«Тихо!», сказал Пух, быстро повернувшись к Поросенку.
«Тихо!», сказал Поросенок Канге.
«Тихо!», сказала Канга Сычу, в то время как Ру несколько раз очень быстро сказал «Тихо!» самому себе.
«Тихо!», сказал Сыч И-Ё.
«Тихо!», сказал И-Ё ужасным голосом всем друзьям-и-родственникам Кролика, и «Тихо!», необдуманно сказал каждый из них по цепи, пока это не дошло до последнего из всех, и последний и наименьший друг-и-родственник Кролика был настолько выведен из равновесия тем, что целая Эскпотиция говорит ему «Тихо!», что он зарылся с головой в землю и оставался так на протяжении двух дней, пока опасность окончательно не миновала, и он с большим проворством отправился домой и жил там со своей теткой тихо и спокойно, не ожидая больше от жизни ничего хорошего. Звали его Александр Жук.
Они подошли к ручью, который изгибался и журчал между высокими отвесными берегами, и Кристофер Робин сразу понял, как тут все было опасно.
«Это как раз то место», объяснил он, «для Засад».
«Зоосад?», прошептал Пух Поросенку. «Это в Лесу-то?»
«Мой дорогой Пух», говорит Сыч своим самодовольным голосом, «ты что, не знаешь, что такое засада?»
«Сыч», сказал Поросенок, недовольно оглянувшись на него. «Пух шептал мне совершенно личное, и не было никакой надобности…»
«Засада», говорит Сыч, «это нечто вроде Сюрприза».
«Да уж», говорит Пух, «нечто в этом роде».
«Засада, я только что хотел объяснить Пуху, это вроде Сюрприза».
«Если на тебя наскакивают неожиданно, вот это и есть Засада», говорит Сыч.
«Особенно крокодилы!», сказал Пух.
«Мы не говорили о крокодилах», говорит Сыч довольно сердито.
«А я говорю», сказал Пух.
Они очень осторожно переправились через ручей по камням, и, пройдя немного, попали на место, где берега расширялись с обеих сторон, так что на каждой стороне вода доходила до прибрежной травы, на которой они могли сесть и отдохнуть. Кристофер Робин, как только он это увидел, сразу скомандовал «Привал» и все сели отдыхать.
«Я думаю», сказал Кристофер Робин, «что мы должны теперь съесть все наше Продовольствие, чтобы дальше так много с собой не тащить».
«Чего съесть?», сказал Пух.
«Все, что мы принесли», говорит Поросенок, принимаясь за работу.
«У всех есть, что поесть?», спрашивает Кристофер Робин с набитым ртом.
«У всех, кроме меня», сказал И-Ё. «Как всегда». Он поглядел на них со своим обычным меланхолическим видом. «Надеюсь, никто из вас не сидит на чертополохе по чистой случайности?»
«Кажется, я сижу», говорит Пух. «Оу!» Он поднялся и посмотрел на свой зад. «Да, я сидел. Я так и думал».
«Спасибо тебе, Пух. Если он тебе больше не нужен». Он подвинулся на место Пуха и начал жевать.
«Вообще говоря, это ему не придает свежести, знаете ли, когда на нем сидят», продолжал он, чавкая. «Уносит из него всю жизнь. Запомните это на другое время, все вы. Немного Осмотрительности, немного Подумать о Других и все будет по-другому».
Закончив свой ланч, Кристофер Робин начал шептаться с Кроликом, и Кролик говорит: «Да-да, конечно». И они пошли вверх по ручью.
«Я не хотел, чтобы слышали другие», говорит Кристофер Робин.
«Совершенно верно», сказал Кролик, важничая.
«Вот – интересно – ты не знаешь – только, Кролик, я думаю, ты не знаешь – как он выглядит, Северный Полюс?»
«Ладно», говорит Кролик, встопорщив усы. «Теперь ты у меня спрашиваешь».
«Я вообще-то знал, только в некотором роде забыл», небрежно сказал Кристофер Робин.
«Забавно», говорит Кролик, «я тоже в некотором роде забыл, хотя, конечно, одно время знал».
«Я полагаю, в земле должен быть воткнут столб».
«Конечно», говорит Кролик «на то и Полюс, чтобы там был столб, а раз столб, он должен быть воткнут в землю, куда его еще втыкать-то».
«Да, я тоже так думаю».
«Вопрос в том», говорит Кролик, – «где именно он воткнут».
«Это как раз то, что мы ищем», говорит Кристофер Робин.
Они вернулись к другим. Поросенок лежал на спине и мирно спал. Ру мыл лицо и лапы в ручье, в то время как Канга объясняла всем и каждому, что это он первый раз самостоятельно умывается, а Сыч рассказывал Канге Интересный Анекдот, полный длинных слов, таких как Энциклопедия или Рододендрон, который Канга не слушала.
«Я не поддерживаю все эти умывания», ворчал И-Ё. «Это модерное бессмысленное помой-за-ушками. Что ты думаешь, Пух?»
«Ну что», сказал Пух, «я думаю…»
Но мы никогда не узнаем, что думал Пух, так как в это время раздался писк Ру, всплеск и истошный вопль Канги.
«Слишком дорогая цена на мытье», сказал И-Ё.
«Ру упал в реку!», заорал Кролик.
Они с Кристофером Робином бросились вниз на помощь.
«Поглядите, как я плыву», пищал Ру из середины водоворота и поспешил вниз по водопаду к другому водовороту.
«Ты в порядке, Ру, дорогуша?», звала Канга в смятении.
«Да!», говорит Ру. «Погляди, как я плыву», и через другой водопад попал к следующему водовороту.
Каждый делал что-то, чтобы помочь. Поросенок, неожиданно проснувшийся, носился взад и вперед и издавал звуки вроде. «Ой! Ну это вобще!», Сыч объяснял, что в случае Неожиданной и Временной Иммерсии Самое Важное Держать Голову Над Водой. Канга прыгала по берегу, повторяя «Ты уверен, что с тобой все в порядке, Ру, дорогуша?» На что Ру, в каком бы водовороте он ни крутился в данный момент, неизменно отвечал «Погляди, как я плыву!» И-Ё подвесил хвост напротив первого водоворота, в который упал Ру и, повернувшись спиной к происходящему, тихо ворчал про себя: «Все это мытье; но держись за мой хвост, малыш Ру, и все будет в порядке»; Кролик и Кристофер Робин устремлялись вперед и звали остальных за собой.
«Все в порядке, Ру, я иду», говорил Кролик.
Но Пух кое-что придумал. Двумя водоворотами ниже Ру он встал с длинным шестом в лапах, а Канга подбежала и перехватила другой конец, и они держали его поперек реки; и Ру, все еще с гордостью лопоча «Поглядите, как я плыву», зацепился за шест лапами и взобрался на него.
«Ты видела, как я плыл», возбужденно запищал Ру, пока Канга его распекала и вытирала. «Пух, ты видел, как я плыл? Это называется плаванье, то, что я делал. Кролик, ты видел, что я делал? Я плыл! Хэлло, Поросенок. Я говорю, Поросенок! Что ты думаешь я делал? Я плыл! Кристофер Робин, ты видел, как я…»
Но Кристофер Робин не слушал. Он смотрел на Пуха.
«Пух», сказал он, «где ты взял этот столб?»
«Я просто нашел его», говорит Пух. «Я подумал, он может пригодиться. Я его просто подобрал».
«Пух», говорит Кристофер Робин торжественно. «Ты открыл Северный Полюс».
«О!», говорит Пух.
И-Ё сидел все еще с опущенным в воду хвостом, когда все вернулись к нему.
«Скажите Ру, чтобы пошевеливался. Эй, кто-нибудь», сказал И-Ё. «У меня хвост отмерзнет. Я не хотел муссировать эту тему, но это так. Хвост у меня замерз».
«А вот и я», пропищал Ру.
«О, ты здесь».
«Ты видел, как я плыл?»
И-Ё вынул хвост из воды и помотал им из стороны в сторону.
«Как я и предполагал», говорит, «атрофированы все нервные окончания. Полное окоченение. Вот как это называется. Полное Окоченение. Ладно, поскольку никому нет дела, будем считать, что ничего не произошло».
«Бедный старый И-Ё», сказал Кристофер Робин. Он взял носовой платок и вытер им хвост.
«Спасибо тебе, Кристофер Робин, ты тут единственный, кто хоть что-то смыслит в хвостах. Они – ни черта не понимают. Что ж с них спрашивать, у них нет воображения. Для них хвост это не хвост, это не хвост, а Бесполезное Продолжение Спины».
«Не бери в голову, И-Ё», говорит Кристофер Робин, вытирая его насухо. «Теперь лучше?»
«Теперь он чувствует себя более похожим на хвост. Он вновь Принадлежит, если ты понимаешь, что я имею в виду».
«Хэлло, И-Ё», сказал Пух, подходя к ним со своим Полюсом.
«Хэлло, Пух. Спасибо тебе, но я буду в состоянии пользоваться им только через день-два».
«Чем пользоваться?», спросил Пух.
«Тем, о чем мы говорим».
«Я ни о чем не говорил», сказал Пух, сбитый с толку.
«Опять ошибка – я думал, ты говорил, как тебе жаль – по поводу моего хвоста, который окоченел, – и не можешь ли ты чем-нибудь помочь?» [43]
«Нет», говорит Пух, «это был не я», говорит. Он подумал немножко и затем добавил участливо:
«Возможно, это был кто-то еще».
«Ладно, поблагодари его, когда увидишь».
Пух с тревогой посмотрел на Кристофера Робина.
«Пух открыл Северный Полюс», сказал Кристофер Робин. «Правда замечательно?»
Пух скромно потупился.
«Это что ли?», говорит И-Ё.
«Да», говорит Кристофер Робин.
«Это то, что мы искали?»
«Да», говорит Пух.
«О!», говорит И-Ё. «Ладно, по крайней мере не было дождя», говорит.
Они воткнули Полено в землю и Кристофер Робин привязал к нему надпись:
СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС ОТКРЫТ ПУХОМ ПУХ ЕГО ОБНАРУЖИЛ
Затем все пошли домой. И я думаю, хотя и не вполне уверен, что Ру пришлось принять горячую ванну и немедленно лечь спать. А Пух вернулся домой и, чувствуя себя очень гордым от того, что он совершил, как следует подкрепился.
Глава IX. Наводнение
Шел дождь. Шел, и шел, и шел. Поросенок сказал себе, что никогда за всю свою жизнь, – а он уже бог знает сколько лет прожил на свете – три года, а, может быть, и все четыре? – никогда он не видел, чтоб так было много дождя. День и потом еще день, а потом еще день. День-деньской, с утра до вечера.
«Если бы только», думал он, выглядывая в окно, «если бы только я был у Пуха или у Кристофера Робина, или у Кролика, когда начался дождь, тогда бы у меня была Компания все это время. Вместо того, чтобы торчать весь день одному, ничего не делая и только гадая, когда это кончится». И он представил себе, как он говорит Пуху «Ты когда-нибудь видел такой дождь, а, Пух?», а Пух говорит «Ужасно, правда, Поросенок?», а Поросенок говорит «Представь только, как сейчас туго приходится Кролику», а Пух говорит «Я думаю, бедного старого Кролика сейчас совсем затопило». Как было бы весело потолковать таким вот образом. И действительно, что хорошего, захватывающего в наводнении, если нельзя об этом поделиться с кем-нибудь [44].
А это было захватывающе. Маленькие сухие канавки, через которые он перепрыгивал, превратились в реки, а река, между крутыми берегами которой они так весело играли, вылезла из своего ложа и заняла так много места, что Поросенок начал беспокоиться, как бы она не добралась и до его ложа.
«Слегка Тревожно», сказал он себе, «быть Очень Маленьким Животным, Полностью Окруженным Водой. Кристофер Робин и Пух могли бы спастись, забравшись на деревья, а Канга могла бы спастись, Упрыгнув, а Кролик мог бы спастись, Прорыв Нору, а Сыч мог бы спастись, Улетев, а И-Ё мог бы спастись – мм – Издавая Громкие Крики о Помощи, и вот я, окруженный водой, не могу сделать ничего».
Дождь продолжал идти, и каждый день вода поднималась немного выше, и теперь она была прямо напротив окна дома Поросенка… и он все еще ничего не мог поделать.
«Вот Пух», подумал про себя Поросенок, «у Пуха мало Мозгов, но он никогда не причинит себе вреда. Он совершает глупые поступки, но они оборачиваются в его сторону. Вот Сыч. Сыч, он тоже не Великого Ума, но он Знает Вещи. Он бы знал, как Правильно Поступить, когда ты Окружен Водой. Вот Кролик. Он не учился по книгам, но он может всегда Придумать Умный План. Вот Канга. Она не Умная, Канга, нет, но она так тревожится о Ру, что придумала бы что-то хорошее, вообще не думая об этом. И даже вот И-Ё. И-Ё такой несчастный в принципе, что он вообще на это не обратит внимания. Но интересно, что предпринял бы Кристофер Робин».
Тогда он вдруг вспомнил рассказ, который ему рассказывал Кристофер Робин, о человеке на пустынном острове, который написал что-то в бутылку и бросил ее в море; и Поросенок подумал, что, если он напишет что-то в Бутылку и бросит ее в воду, возможно, кто-нибудь придет и спасет его.
Он отошел от окна и начал обследовать все то, что еще не было под водой, и наконец нашел карандаш и клочок сухой бумаги, а также бутылку с пробкой. И он написал на одной стороне:
НА ПОМОЩЬ! ПОРОСЕНОК (Я), а на другой стороне:
ЭТО Я ПОРОСЕНОК НА ПОМОЩЬ НА ПОМОЩЬ
Затем он положил бумагу в бутылку, заткнул ее пробкой так туго, как только мог, высунулся из окна так далеко, как только мог высунуться, и бросил бутылку так далеко, как только мог бросить – splash! – и через некоторое время она снова покачивалась на воде; и он наблюдал, как она медленно отплывает прочь, пока глаза у него не стали слезиться от смотрения, и при этом иногда он думал, что это бутылка, а иногда, что это просто рябь на воде, и тогда он понял, что он больше никогда ее не увидит и что он сделал все, что мог, для своего спасения.
«Итак», думал он, «теперь кто-то другой должен сделать что-то, и я надеюсь что он это сделает скоро, потому что, если он этого не сделает, я должен будут плыть, чего я не умею, итак, я надеюсь, что он сделает это скоро». И тогда он глубоко вздохнул и сказал: «Я хочу, чтобы здесь был Пух. Вдвоем гораздо веселее».
Когда начался дождь, Пух спал. Дождь шел и все шел, и все шел, а он спал и все спал, и все спал. У него был трудный день. Вы помните, как он открыл Северный Полюс; ладно, он был так горд этим, что спросил Кристофера Робина, есть ли еще какие-нибудь полюса, которые Медведь с низким I.Q, мог бы открыть.
«Есть Южный Полюс», говорит Кристофер Робин, и я думаю, есть еще Восточный и Западный Полюса, хотя люди предпочитают о них помалкивать [45].
Пух страшно разволновался, когда узнал об этом, и предложил снарядить Эскпотицию по поводу открытия Восточного Полюса, но у Кристофера Робина были какие-то совместные планы с Кангой; итак, Пух пошел один открывать Восточный Полюс. Открыл он его или нет, я не помню; но он так устал, когда пришел домой, что в самый разгар ужина, совсем немногим более, чем через полчаса после того, как он сел за стол, он крепко уснул прямо на стуле и спал и все спал, и все спал.
Тогда вдруг ему приснился сон. Он был на Восточном Полюсе, и это был очень холодный Полюс, покрытый самыми холодными снегами и льдами. Он нашел пчелиный улей, чтобы поспать в нем, но там не хватило места для ног, так что он оставил их снаружи. И Дикие Woozl'ы из тех, что обитают на Восточном Полюсе, пришли и общипали всю шерсть с его ног, чтобы сделать гнезда для своих Детенышей. И чем больше они щипали, тем больше коченели его ноги, пока вдруг он с воем не проснулся и не обнаружил себя сидящим на стуле, а кругом него была вода [46].
Он бултыхнулся к двери и выглянул наружу…
«Это Серьезно», сказал Пух. «Я должен предпринимать Бегство».
Итак, он взял самый большой горшок меда и предпринял Бегство на самую широкую ветку своего дерева, в приличном расстоянии от воды, затем он снова спустился вниз и предпринял Бегство с другим горшком… и когда Бегство в Общем и Целом можно было считать Предпринятым, на ветке сидел Пух, болтая ногами, и рядом с ним десять горшков меду… [47]
Двумя днями позже на ветке сидел Пух, болтая ногами, и рядом с ним четыре горшка меду…
Тремя днями позже на ветке сидел Пух, болтая ногами, и рядом с ним один горшок меду…
Четырьмя днями позже там остался один Пух…
И это было на утро четвертого дня, когда бутылка Поросенка подплыла к дереву Пуха, и с громким воплем «Мед!» Пух плюхнулся в воду, схватил бутылку и вновь вскарабкался на дерево.
«Черт!», сказал Пух, открыв ее. «Только зря промок. Что здесь делает этот клочок бумаги». Он вынул бумажку и уставился на нее. «Это Писка», сказал он себе [48], «вот что это такое. А это буква П, так оно и есть, и это значит „Пух“, итак, это очень важная Писка, написанная мне, а я не могу прочитать. Я должен найти Кристофера Робина или Сыча, или Поросенка, кого-нибудь из тех Мозговитых Читателей, кто может читать вещи, и они скажут мне, что эта Писка значит. Только плавать я не умею. Вот черт!»
Тогда ему пришла в голову идея, и я думаю, что для Медведя с Низким I.Q. это была хорошая идея. Он сказал себе: «Если бутылка плавает, то и банка плавает, а если банка плавает, я могу плыть на ней, если это очень большая банка».
Итак, он взял самую большую банку и заткнул ее пробкой. «Все корабли должны иметь название», сказал Пух, «итак, я назову свой корабль – Водоплавающий Медведь» [49]. И с этими словами он бросил свой корабль в воду и прыгнул вслед за ним.
Некоторое время ушло на обсуждение разногласий между Пухом и Водоплавающим Медведем по поводу того, кто из них будет наверху, но после нескольких попыток они все же пришли к определенному соглашению: Водоплавающий Медведь остался внизу, а Пух – триумфально – верхом на нем плыл, энергично загребая лапами.
Кристофер Робин жил у самой вершины Леса. Дождь шел, и все шел, и все шел, но вода не могла дотянуться до его дома. Было скорее весело поглядывать на долину и смотреть на воду вокруг него, но дождь шел так сильно, что большую часть времени он находился дома и думал о вещах. Каждое утро он выходил с зонтиком и ставил палку на том месте, где останавливалась вода, и в каждое следующее утро он выходил и уже не мог видеть своей палки, тогда он ставил другую палку в том месте, где подступала вода, а затем опять уходил домой, и каждое утро путь от двери к воде становился все более коротким. На утро пятого дня он увидел, что весь окружен водой, и понял, что впервые в своей жизни он оказался на настоящем острове, что было весьма волнующим событием.
В это утро над водой пролетал Сыч, чтобы поприветствовать своего друга Кристофера Робина.
«Я говорю, Сыч», сказал Кристофер Робин, «не забавно ли, я на острове!»
«Атмосферные условия последнее время весьма неблагоприятны», говорит Сыч.
«Чего-чего?»
«Дождик шел», объяснил Сыч.
«Да уж», говорит Кристофер Робин, «действительно».
«Уровень осадков достиг беспрецедентной высоты».
«Чего достиг?»
«Очень много воды», объяснил Сыч.
«Да уж», сказал Кристофер Робин, «воды хватает».
«Тем не менее, прогнозы становятся более благоприятными. В любой момент…»
«Ты видел Пуха?»
«Нет. В любой момент…»
«Надеюсь, с ним все в порядке», говорит Кристофер Робин. «Я беспокоюсь о нем. Как ты думаешь, Сыч, с ним все в порядке?»
«Полагаю, да. Видишь ли, в любой момент…»
«Ты пойди, пожалуйста, посмотри, Сыч. Потому что Пух, у него не так много мозгов, он может наделать глупостей, а я его так люблю, Сыч! Ты понимаешь, Сыч?»
«Все в порядке», говорит Сыч. «Я иду. Вернусь как только».
Очень скоро он вернулся. «Пуха там нет», говорит. «Нет?»
«Он был там. Сидел на ветке дерева вне своего дома с девятью горшками меду. Но теперь его там нет».
«О, Пух», воскликнул Кристофер Робин. «Где же ты?»
«Да здесь я», говорит ворчливый голос позади него.
«Пух!»
Они бросились друг другу в объятья.
«Как ты сюда попал, Пух», спросил Кристофер Робин, обретя дар речи.
«На своем корабле», гордо говорит Пух. «Я получил Очень Важную Писку, посланную мне в бутылке, а так как мне несколько залило водой глаза, я не мог ее прочитать, и вот принес ее тебе. На своем корабле».
С этими гордыми словами он вручил свою Писку Кристоферу Робину.
«Да это от Поросенка», закричал Кристофер Робин, прочитав ее.
«Там есть что-нибудь про Пуха?», спрашивает Пух, заглядывая через плечо.
Кристофер Робин прочитал Писку вслух.
«О, эти П, означают Поросенка. Я думал, что это пухи».
«Мы должны срочно спешить на помощь. Я думал, что он был с тобой, Пух. Сыч, ты бы не смог спасти его на своей спине?»
«Не думаю», говорит Сыч после продолжительного размышления. «Сомнительно, чтобы Необходимые Дорсальные Мышцы…»
«Тогда слетай к нему сразу и скажи, что Помощь приближается. А Пух и я будем думать о Спасении и прибудем так быстро, как только сможем. О, не говори, Сыч, иди быстро!» И Сыч, раздумывая, что бы еще такое сказать, улетел.
«Ну что ж, Пух», говорит Кристофер Робин, «где твой корабль?»
«Я должен сказать», объяснил Пух, когда они спускались к берегу, «что это не просто обычного вида корабль. Иногда это действительно Корабль, а иногда Кораблекрушение. Это все зависит».
«От чего зависит?»
«От того, внизу я или наверху».
«О! Ну так где же он?»
«Вот!», говорит Пух, с гордостью показывая на Водоплавающего Медведя.
Это было не то, что ожидал Кристофер Робин, и чем больше он на это смотрел, тем больше думал, какой Храбрый и Умный Медведь был Пух, и чем больше Кристофер Робин так думал, тем более скромно Пух потуплял взор, как будто пытался притвориться, что это совсем не так.
«Но для нас двоих он слишком мал», печально говорит Кристофер Робин.
«Троих, если считать Поросенка».
«Это делает его еще меньше. О, Пух-Медведь, что же мы будем делать?»
И тогда этот Медведь, Медведь Пух, Winnie Пух, Д.П. (Друг Поросенка), Т.К. (Товарищ Кролика),
О.П. (Открыватель Полюса), У.И. и Н.Х. (Утешитель И-Ё и Находитель Хвоста), то есть Пух собственной персоной – сказал нечто настолько умное, что Кристофер Робин только мог смотреть на него с разинутым ртом и остановившимися глазами, удивляясь, действительно ли перед ним тот самый Медведь с Очень Низким I.Q., которого он так давно знал и так любил.
«Мы можем плыть в твоем зонтике», говорит Пух.
«??»
«Мы можем плыть в твоем зонтике», говорит Пух.
«!!!!!»
Ибо неожиданно Кристофер Робин понял, что они действительно могут. Он раскрыл свой зонтик и положил его на воду. Тот наклонился, но удержался на поверхности. Пух вошел в него и уже начал говорить, что все в порядке, когда обнаружилось, что это не так, поэтому после непродолжительного питья, к которому он на самом деле вовсе не стремился, Пух прибрел обратно к Кристоферу Робину. Тогда они вошли вместе, и он больше не качался.
«Я назову этот корабль Мозги Пуха», говорит Кристофер Робин, и Мозги Пуха поплыли тотчас же в направлении на юго-восток, грациозно вращаясь вокруг своей оси.
Вы можете представить радость Поросенка, когда наконец корабль показался перед его взором. Через много лет он любил вспоминать, как он находился в Очень Большой Опасности во времена Ужасного Наводнения, но единственная опасность, которой он подвергался, подстерегала его лишь последние полчаса, когда Сыч, который как раз прилетел и с комфортом уселся на ветке его дерева, начал рассказывать ему очень длинную историю о своей тетке, которая однажды по ошибке высидела яйцо чайки, и рассказ все продолжался и продолжался, прямо, как это предложение, до тех пор, пока Поросенок, который без всякой надежды слушал его из своего окошка, начал совершенно засыпать и естественно, стал медленно выскальзывать из окна по направлению к воде, и уже некоторое время висел только на передних частях копыт, но в этот момент, к счастью, неожиданный громкий вопль Сыча, который на самом деле был частью рассказа, имитирующей то, что сказала тетка, разбудил Поросенка и как раз дал ему вовремя уползти в безопасное место и сказать «Как интересно, и что же она?», когда, ладно, вы можете представить его радость, когда он увидел славный корабль Мозги Пуха (Капитан Кристофер Робин, 1-й Помощник П. Медведь), плывущий по волнам ему на помощь. Кристофер Робин и Пух снова…
И это действительно конец истории, и я очень устал от этого последнего предложения и полагаю здесь остановиться.
Глава Х. Банкет [50]
Однажды, когда солнце встало над Лесом, принеся с собой запах мая, и все ручьи в Лесу весело потекли в поисках своих прежних привлекательных очертаний, а маленькие канавки, лежа, мечтали о той жизни, которую они видели, и о тех больших делах, которые они сделали, и в тепле и спокойствии Леса кукушка осторожно пробовала голос и прислушивалась, нравится он ей или нет, а лесные голуби ворковали беззаботно друг с другом в своей ленивой удобной для них манере, что, мол, это ты виноват, а не я, но вообще не стоит брать в голову; вот как раз в такой день Кристофер Робин свистнул особым образом, из Сто-Акрового Леса прилетел Сыч посмотреть, как обстоят дела.
«Сыч», сказал Кристофер Робин, «я собираюсь дать банкет».
«Серьезно, что ли?», говорит Сыч.
«Это будет особого рода банкет, потому что я его потому устраиваю, что сделал Пух, то есть что он сделал, чтобы спасти Поросенка от наводнения».
«О, вот это для чего, да?», говорит Сыч.
«Да, поэтому ты скажи Пуху как можно скорее и всем тоже, потому что это будет завтра».
«Прямо завтра, с ума сойти», говорит Сыч, все еще полный готовности помочь.
«Так ты слетаешь, скажешь им, Сыч?»
Сыч попытался подумать о чем-нибудь умном, что бы можно было бы по этому поводу сказать, но ничего не пришло в голову. Итак, он улетел, чтобы сказать остальным. И первый, кому он сказал, был Пух.
«Пух», сказал Сыч, «Кристофер Робин дает банкет».
«О!», сказал Пух. И затем, видя, что Сыч ожидает от него каких-то других слов, говорит: «А там будут такие маленькие сладкие штучки в розовой глазури?»
Сыч почувствовал, что это ниже его достоинства говорить о маленьких сладких штучках в розовой глазури, и он твердо сказал Пуху то, что сказал Кристофер Робин, и улетел к И-Ё.
«Банкет в честь Меня?», думал про себя Пух. «Грандиозно!» И он стал размышлять о том, все ли животные знают, что это не просто, а специальный Пух-банкет, и говорил ли им Кристофер Робин о Водоплавающем Медведе и Мозгах Пуха и всех других замечательных кораблях, которые он построил и на которых ходил в море. И он начал думать, как ужасно было бы, если бы все забыли об этом, если бы никто так толком и не понял, в честь кого устраивался банкет: и чем больше он так думал, тем больше идея банкета путалась у него в голове, как во сне, где все происходит как попало. И затем сон стал сам собой петь у него в голове и пел до тех пор, пока не стал чем-то вроде песни. Это была…
Тревожная песнь Пуха
Да здравствует Пух!
(Кто-кто?)
Да Пух –
(Еще раз, но вслух)
Да что ты – оглох?
Он спас сразу Двух!
Медведю Ура!
(Вчера?)
Нет, третьего дня Он спас от воды
(неужели Меня?)
Да что ты – заснул?
Поросенка от наводнения спас Пух.
(Кто-кто?)
Да Пух же!
(Признаюсь, ничего не понимаю.)
Ладно, Пух – это Медведь Очень Большого
Ума!
(Что? Сошел с ума?)
Большого ума.
(Большого чего?)
Ладно, и того, и сего.
Он и плавать-то не умел, Но
он на горшок сел,
И это сделался корабль.
(Горшок стал, как дирижабль?)
Ну, скорее, нечто вроде горшка.
Так что лучше уж прокричим Ура!
(Так что лучше прокричим
«вчера»?)
И пусть он с нами живет еще много-много
лет,
Здоровый, богатый и мудрый медведь.
Да здравствует Пух!
(Кто-кто?)
Да Пух!
Медведю Ура!
(Вчера?)
Нет, третьего дня (глухая тетеря).
Да здравствует замечательный Winnie Пух!
(Очень хорошо, а теперь скажите мне еще раз – громко и членораздельно: что все-таки этот негодяй натворил?)
В то время, когда все это продолжалось внутри него, Сыч толковал с И-Ё.
«И-Ё», сказал Сыч. «Кристофер Робин дает банкет».
«Очень интересно», говорит И-Ё. «Надеюсь, они пришлют мне сюда вниз пару обглоданных костей. Доброта и Вдумчивость. Вовсе нет, не принимай близко к сердцу».
«Вот Приглашение для тебя».
«Что это такое?»
«Приглашение».
«Да, я слышал. А кто это его так чернилами изгваздал?»
«Это не еда, это тебя просят прийти на Банкет. Завтра».
И-Ё медленно покачал головой.
«Ты, наверно, имеешь в виду Поросенка. Этого недомерка с длинными ушами. Я ему скажу».
«Нет-нет!», говорит Сыч несколько раздраженно. «Это тебе!»
«Ты уверен?»
«Конечно, я уверен. Кристофер Робин сказал „Всех!“. „Скажи им всем!“»
«Всем, кроме И-Ё?»
«Всем», мрачно сказал Сыч.
«А!», говорит И-Ё. «Ошибка несомненна, но я приду. Только не валите на меня, если будет дождь».
Но дождя не было. Кристофер Робин соорудил длинный стол из нескольких длинных досок, и они все уселись за ним. Кристофер Робин сел на одном конце стола, а Пух – на другом. А между ними с двух сторон были Кролик, и Ру, и Канга, и все друзья-и-родственники Кролика сгрудились на траве и с надеждой ждали, что кто-нибудь заговорит с ними или кинет что-нибудь, или спросит, который час.
Это был первый банкет, на который взяли Ру, и он был чрезвычайно возбужден по этому поводу. Как только все расселись, он начал говорить.
«Хэлло, Пух!», запищал он.
«Хэлло, Ру!», сказал Пух.
Ру попрыгал некоторое время на своем сидении и затем начал опять.
«Хэлло, Поросенок!», запищал он.
Поросенок пожал ему лапу, будучи слишком занят едой, чтобы разговаривать.
«Хэлло, И-Ё», сказал Ру.
И-Ё мрачно кивнул ему. «Скоро пойдет дождь, вот увидишь», сказал он.
Ру посмотрел, не пошел ли он уже, но он еще не пошел, тогда он сказал «Хэлло, Сыч», а Сыч сказал «Хэлло, мой маленький приятель» весьма милостивым тоном и продолжал рассказывать Кристоферу Робину о том, что чуть было не случилось с другом Сыча, которого Кристофер Робин вообще не знал, а Канга сказала «Выпей сначала свое молоко, Ру, дорогуша, а разговоры потом». Итак, Ру, который пил свое молоко, пытался сказать, что он может делать эти два дела одновременно и… нужно было основательно поколотить его по спине, после чего он довольно долгое время молчал.
Когда они все более или менее наелись, Кристофер Робин постучал ложкой по столу и все перестали разговаривать и установилось молчание. Последнее не распространялось на Ру, который заканчивал громкую серию икания и пытался теперь выяснить, не был ли в этом замешан один из друзей-и-родственников Кролика.
«Это Банкет», говорит Кристофер Робин, «это потому Банкет, что кто-то что-то сделал, и это его вечер, потому что это он сделал, и я приготовил для него подарок, вот он». Тогда он поискал еще немного и пролепетал: «Где он?»
Пока он искал, И-Ё впечатляюще прокашлялся и стал говорить.
«Друзья», говорит И-Ё, «включая мелкоту, весьма приятно или, возможно, я скажу такая радость видеть вас на моем вечере. То, что я сделал – это пустяк. Каждый из вас – исключая Кролика, Сыча и Канги – сделал бы на моем месте то же самое. И также Пуха. Конечно, все это также неприменимо к Поросенку и Ру, ибо они слишком малы. Каждый из вас сделал бы то же самое. Но просто это случилось со мной. Я сделал это не для того, мне даже неудобно и говорить об этом – не для того, чтобы получить то, что сейчас ищет Кристофер Робин» – он приложил свое переднее копыто ко рту и сказал громким шепотом «Попробуй под столом» – «то, что я сделал, я сделал, потому что я чувствовал, что все мы должны делать то, что в наших силах. Я чувствую, что все мы…»
«И-ик!», нечаянно сказал Ру.
«Ру, дорогуша», сказала Канга укоризненно.
«А что я?», слегка удивленный спросил Ру.
«О чем это И-Ё толкует?», прошептал Поросенок.
«Не знаю», говорит Пух скорее скорбно.
«Я думал, что твой вечер».
«Я тоже так думал, но, возможно, это не так».
«Я бы сказал, что это скорее твой, чем И-Ё», говорит Поросенок.
«Я тоже», говорит Пух.
«И-ик!», сказал опять Ру.
«КАК – Я – УЖЕ – СКАЗАЛ», громко и неумолимо сказал И-Ё, «как я уже сказал, когда меня прервали различные Громкие Звуки, я чувствую, что…»
«Вот оно!», взволнованно воскликнул Кристофер Робин. «Передайте это глупому старому Пуху. Это для Пуха».
«Для Пуха?», говорит И-Ё.
«Конечно же. Для лучшего в мире медведя».
«Кажется, я понял», говорит И-Ё. «В конце концов, жаловаться бессмысленно. У меня есть друзья. Кто-то говорил со мной еще вчера. И еще не прошло недели, как Кролик налетел на меня и сказал: „Зараза!“ Социальное Круговращение. Вот как это называется».
Но никто не слушал, так как все говорили: «Открой его, Пух», «Что это, Пух?», «Я знаю, что это такое?», «Нет, ты не знаешь» и другие вспомогательные замечания этого рода. И, конечно, Пух открывал это так быстро, как только мог, но так, чтобы не разорвать веревку, потому что никогда не знаешь, когда тебе Понадобится кусок Бечевки. Наконец это было открыто.
Когда Пух увидел, что это такое, он чуть не упал от радости. Это была Специальная Коробка для Карандашей. Там был карандаш, помеченный «М» для Медведя, и карандаш, помеченный «ПМ» для Помогающего Медведя, и карандаш, помеченный «ХМ» для Храброго Медведя. Там был перочинный нож, резинка для стирания того, что написано неправильно, и линейка для линования строк, чтобы по ним потом разгуливали слова, и метка для чернил на линейке на тот случай, если вы захотите узнать, сколько чернил еще осталось, и Синие Карандаши и Красные Карандаши и Зеленые Карандаши, чтобы писать специальные синие, красные и зеленые слова. И все эти славные предметы были в своих маленьких кармашках, в Специальной Коробке, которая издавала щелчок, когда вы ее защелкивали. И все это было для Пуха.
«О!», говорит Пух.
«О, Пух!», говорят все, за исключением И-Ё.
«Благодарю вас», проворчал Пух.
А И-Ё пробормотал: «Эти писаные дела. Хваленые карандаши, ручки-шмучки и что там еще. Если вы спросите меня – глупый хлам, ничего хорошего».
Позже, когда они все сказали «До свиданья» и «Счастливо» Кристоферу Робину, Пух и Поросенок задумчиво шли домой в золотом закатном вечере, и долгое время они молчали.
«Когда ты просыпаешься утром, Пух», говорит Поросенок, «что тебе самое Первое приходит в голову и что ты говоришь?»
«Что-нибудь о завтраке наверно», говорит Пух. «А что ты говоришь?»
«Я говорю, интересно, что такое волнующее случится сегодня?», говорит Поросенок.
Пух задумчиво кивнул.
«Это», говорит, «то же самое».
«А что произошло потом?», спрашивает Кристофер Робин.
«Когда?»
«На следующее ympo».
«Не знаю».
«Ты бы подумал и как-нибудь нам с Пухом рассказал?»
«Если ты очень этого хочешь».
«Пух хочет», говорит Кристофер Робин. Он глубоко вздохнул, взял своего медведя за ногу и вышел, волоча Winnie Пуха за собой. В дверях он обернулся и говорит: «Придешь смотреть, как я принимаю ванну?»
«Может быть», говорю. «А Пухова Коробка была лучше, чем моя?» «Она была точно такая же», говорю. Он кивнул и вышел… и через минуту я услышал Winnie Пуха, – bump, bump, bump – поднимающегося по лестнице вслед за ним.
Дом в Медвежьем Углу
Посвящение
Ты дала мне Кристофера Робина, а потом Ты вдохнула новую жизнь в Пуха. Кто бы ни вышел из-под моего пера, Он все равно возвратится домой к тебе. Моя книга готова, она идет навстречу Своей матери, которую давно не видала – Это было бы моим подарком тебе, моя радость, Если бы ты сама не была подарком для меня.
Контрадикция
Интродукция знакомит людей друг с другом, но Кристофер Робин и его друзья уже знакомы с вами и уже скоро собираются сказать до-свиданья. Так что тут все получается наоборот. Когда мы спросили Пуха, что противоположно интродукции, он говорит:
«Чего? Чему?», и это нам не особенно помогло, на что мы надеялись, но тут, к счастью, Сыч пораскинул мозгами и сказал нам, что противоположностью Интродукции, дорогой мой Пух, является Контрадикция [51]. А поскольку Сыч незаменим в том, что касается длинных слов, то я уверен, что как он сказал, так оно и есть.
Почему мы затеяли эту Контрадикцию? Да потому, что неделю назад, когда Кристофер Робин мне говорит: «Как насчет истории, которую ты мне собирался рассказать о том, что произошло с Пухом, когда…», я ему в ответ возьми и скажи: «А как насчет девятью сто семь?» А когда мы это решили, у нас еще осталось насчет коров, проходящих в ворота за две минуты, а их всего триста коров, так вот, сколько останется коров в поле через полтора часа? Мы все страшно разволновались по этому поводу, и когда мы уже совсем наволновались, то нас хорошенько сморило, и мы пошли спать… в то время как Пух, бодрствующий на своем стуле возле нашей подушки [52], думал Великие Мысли о себе и о Ниочем, пока его тоже не сморило, и он закрыл глаза, склонил голову набок и на цыпочках последовал за нами в Лес. Там у нас были таинственные приключения, еще более замечательные, чем те, о которых я уже рассказывал; но сейчас, когда мы просыпаемся поутру, они все разбегаются, покуда мы их не поймаем. Как там начиналось последнее? «Однажды, когда Пух гулял по Лесу, сто семь коров застряло в воротах…»
Нет, видите, мы забыли, все растеряли. А это было самое лучшее, по-моему. Ладно, вот вам несколько других, все, что нам удалось запомнить. Но, конечно, это не настоящее до-свиданье, потому что Лес всегда на месте… и все, кто Дружен с Медведями, всегда имеют шанс его найти.
А.А.М.
Глава I. Дом
Однажды, когда Медведю Пуху больше нечего было делать, он подумал, что бы такое сделать; тогда он пошел заглянуть к Поросенку, посмотреть, что делает Поросенок. Еще вовсю шел снег, когда он ковылял по белой лесной тропинке, ожидая найти Поросенка греющим копытца перед камином, но, к своему удивлению, он увидел, что дверь открыта, и чем больше он смотрел внутрь, тем больше Поросенка там не было.
«Ушел», печально сказал он. «Так-то вот. Нету его. Мне придется предпринимать беглую Мыслительную прогулку в одиночестве. Зараза!»
Но сначала он решил все-таки еще раз громко постучать, чтобы быть совершенно уверенным… и когда он подождал и Поросенок не ответил, он стал подпрыгивать вверх-вниз, чтобы согреться, и тут ему в голову неожиданно пришел хмык, который показался Неплохим Хмыком, таким Хмыком, который не стыдно Схмыкать Остальным.
Чем больше снегу
(Тром-пом-пом),
Тем больше бегу
(Тром-пом-пам),
Тем больше бегу
(Трам-пам-пам),
И все по снегу.
И кто поверит
(Трам-пам-пам),
Что лапы мерзнут
(Трам-пам-пам),
Так лапы мерзнут
(Трам-пам-пам),
Что только бегай!
«Поэтому что я сделаю», сказал Пух, «так это вот что я сделаю. Я просто пойду домой и посмотрю, сколько времени, и, возможно, обмотаю шею шарфом, а потом пойду повидаться с И-Ё и спою ему это».
Он поспешил назад к собственному дому, и его голова по пути была так занята этим самым хмыком, что он уже достаточно подготовил себя к выступлению перед И-Ё, как вдруг он увидел Поросенка, сидевшего в его лучшем кресле, и Пуху поэтому оставалось только стоять, хлопая глазами и размышляя, чей это вообще дом.
«Хэлло», сказал он, «я думал, ты ушел».
«Нет, Пух», говорит Поросенок, «это ты ушел» [54].
«Так и есть», говорит Пух, «наверняка один из нас ушел».
Он посмотрел на свои часы, которые несколько недель назад остановились на без пяти одиннадцать.
«Около одиннадцати», радостно сказал Пух. «Как раз время для небольшого закусончика». И он запустил голову в буфет. «А потом мы пойдем гулять, Поросенок, и я спою И-Ё свою песню».
«Какую песню, Пух?»
«Ту, которую мы собираемся спеть И-Ё», объяснил Пух.
Часы все еще показывали без пяти одиннадцать, когда Пух и Поросенок спустя полтора часа двинулись в путь. Дул ветер, и валил снег; устав мчаться по кругу и пытаясь поймать самого себя, он порхал мягко, нежно и спокойно, пока не нашел местечка, где отдохнуть, а иногда этим местечком был нос Пуха, а иногда нет, а Поросенок, хотя и носил белый шарф вокруг шеи, все-таки слегка чувствовал, что за ушами у него более снежно, чем где бы то ни было.
«Пух», говорит он наконец несколько робко, потому что ему не хотелось, чтобы Пух подумал, что он Сдается. «Просто удивительно. Что бы ты сказал, если бы мы теперь пошли домой и отрепетировали твою песню, а потом спели бы ее И-Ё завтра – или – или на следующей неделе, когда нам случится его увидеть?»
«Это очень хорошая мысль, Поросенок», говорит Пух. «Мы отрепетируем ее прямо сейчас, пока мы идем одни. Но идти репетировать домой я бы не назвал хорошей мыслью, потому что это специальная Уличная (Outdoor) Песня, которую Надо Петь, Когда Идет Снег» [55].
«Ты уверен?», с тревогой спросил Поросенок.
«Ладно, ты сам поймешь, Поросенок, когда послушаешь. Потому что она ведь вот как начинается. Чем больше снегу, трам-пам-пам…»
«Трам-пам-что?»
«Пам», говорит Пух. «Я это вставил, чтобы сделать ее более хмычной. Тем больше бегу, трам-пам-пам…»
«Разве ты не сказал „снегу“, а не „бегу“?»
«Да, но это было до».
«До трам-пам-пам?»
«Это было другое трам-пам-пам», сказал Пух, чувствуя, что слегка запутался. «Я тебе ее спою целиком, тогда ты поймешь».
Итак, он спел ее снова.
Чем больше
СНЕГУ-трам-пам-пам
Тем больше
БЕГУ-трам-пам-пам
Тем больше
БЕГУ-трам-пам-пам
И все
По снегу.
И кто
ПОВЕРИТ-трам-пам-пам
Да, кто ПОВЕРИТ-трам-пам-пам
Так лапы
МЕРЗНУТ-трам-пам-пам
Что только
Бегать!
Вот он ее так и спел, что, несомненно, является наилучшим способом ее исполнения. И когда он закончил, то стал ждать, что скажет Поросенок, что-нибудь в том роде, что, мол, из Всех Уличных Хмыков для Снежной Погоды, какие он когда-либо слышал, это самый лучший. И Поросенок, тщательно обдумав услышанное, говорит торжественно: «Пух, лапы-то ладно, а вот уши!»
Тем временем они уже добрались до мрачного места, в котором жил И-Ё, а так как в ушах Поросенка было еще очень снежно и он начинал от этого уставать, они свернули к Маленькой Сосновой Роще и сели на загородку, огораживающую ее. Теперь они были защищены от снега. Но все равно было очень холодно, и, чтобы согреться, они спели Пухову песню практически шесть раз: Поросенок исполнял трам-пам-пам, а Пух – остальное. И оба они постукивали по загородке палками, которые они тут же и подобрали. Немного погодя они почувствовали, что согрелись и вновь в состоянии продолжать беседу.
«Я думал», говорит Пух, «вот то, о чем я думал. Я думал об И-Ё».
«Что об И-Ё?»
«Ну, что бедный И-Ё, ему негде жить».
«Да уж», сказал Поросенок.
«У тебя есть дом, Поросенок, и у меня есть дом, и это все хорошие дома. И у Кристофера Робина есть дом, и у Сыча, и у Канги, и у Кролика – у всех у них есть дома, – и даже у друзей-и-родственников Кролика есть дома или что-то в таком роде, а у бедного И-Ё нет ничего. И вот о чем я подумал: давай построим ему дом».
«Это Великая Мысль», говорит Поросенок. «Где будем строить?»
«Мы построим его здесь», говорит Пух, «вот как раз из этих деревяшек, с подветренной стороны, потому что здесь я подумал об этом. И мы назовем это место Медвежьим Углом, и мы построим для И-Ё И-Ё-Хауз в Медвежьем Углу».
«Там вон этих деревяшек целая куча, на другой стороне рощи», говорит Поросенок. «Я их видел. Просто уйма. Все нагромождены друг на друга».
«Благодарю тебя, Поросенок», говорит Пух. «То, что ты только что сказал, будет Великой Лептой в деле построения И-Ё-Хауза, и вследствие этого я мог бы даже назвать это место Медвежье-Поросячьим Углом, если бы Медвежий Угол не звучало бы лучше и больше соответствовало истине, так как оно и короче, и больше похоже на угол [56]. Пойдем».
Итак, они слезли с загородки и побрели на другой конец рощи, чтобы принести оттуда деревяшки.
Кристофер Робин проводил утро дома, пропутешествовав в Африку и обратно, и он как раз пришвартовал свой корабль к берегу и раздумывал о том, как он выглядит снаружи, когда в дверь постучал – кто бы вы думали? – И-Ё собственной персоной.
«Хэлло, И-Ё», сказал Кристофер Робин, открывая дверь и выходя. «Ну как ты?»
«Все еще идет снег», сказал И-Ё мрачно.
«Да уж».
«И довольно морозно».
«В самом деле».
«Да», говорит И-Ё. «Тем не менее», сказал он, слегка вздохнув, «землетрясений, слава Богу, уже давно не было».
«В чем дело, И-Ё?»
«Ничего, Кристофер Робин. Ничего особенного. Я полагаю, ты где-нибудь здесь не видел дома или чего-нибудь в таком духе?»
«В каком смысле дома?»
«Просто дома».
«Кто в нем живет?»
«Я живу. По крайней мере, я так думал, что я там живу. В конце концов, не всем же иметь дома».
«Но, И-Ё, я не знал – я всегда думал…»
«Я не знаю, как это выходит, Кристофер Робин, но со всем этим снегом, то-да-се, не говоря уже о сосульках и тому подобном, в общем, у меня в поле в три часа поутру не так жарко, как думают некоторые. Оно ведь ничем не Закрыто, если ты понимаешь, что я имею в виду, – не то чтобы совсем там было неудобно. Нет. Вовсе не Тесно, есть где развернуться. И от Духоты страдать не приходится. И фактически, Кристофер Робин», он перешел на громкий шепот, «строго-между-нами-только-не-говори-никому, там Холодно».
«О, И-Ё!»
«И я говорю себе: Другим будет жаль, если в одну прекрасную ночь я окочурюсь от холода. У них ведь Мозгов нет, только серый хлам, который напихали им в головы по ошибке, и они не привыкли Думать, но, если снег будет продолжать идти последующие шесть недель или около того, один из них начнет говорить себе: „Не может быть, чтоб И-Ё было бы уж так жарко часа в три поутру“. И тогда они придут посмотреть. И им будет Жаль».
«О, И-Ё!», говорит Кристофер Робин, чувствуя, что ему уже очень жаль.
«Тебя я не имею в виду. Ты другой. Но поскольку так все складывалось, я построил себе дом возле моей маленькой рощицы».
«Ты что, правда, что ли? Ну и дела!»
«Наиболее волнующая часть истории», в высшей степени меланхолически говорит И-Ё, «заключается в том, что, когда я вышел сегодня утром, он там был, а когда я вернулся обратно, его там не было. Ничего особенного, конечно. Даже вполне естественно. Это был всего лишь дом И-Ё. Но я все же несколько удивлен».
Кристофер Робин, не тратя времени на удивления, уже вошел в дом, надел свой водозащитный шлем, свои водонепроницаемые бутсы и свой водо-неприкосновенный макинтош так быстро, как только мог.
«Мы пойдем и отыщем его», сказал он И-Ё.
«Иногда», говорит И-Ё, «когда люди уже покончили с чьим-то домом, там остается один-два кусочка, которые они не захотели взять с собой и, может, даже рады отдать владельцу, если ты понимаешь, что я имею в виду. Итак, я думаю, что если бы мы просто пошли…»
«Пошли», говорит Кристофер Робин, и они поспешили вперед. Очень скоро они достигли угла поля со стороны сосновой рощи, где больше не было дома И-Ё.
«Вот тут!», говорит И-Ё. «Ни бревна, ни доски не оставлено. Конечно, у меня еще остается весь этот снег, и я могу с ним делать все, что угодно. Жаловаться не приходится».
Но Кристофер Робин не слушал И-Ё, он слушал что-то другое.
«Ты слышишь?», спросил он.
«Что это? Кто-нибудь смеется?»
«Слушай».
Они оба прислушались и услышали низкий сиплый голос, говорящий, напевая, что чем больше снегу, тем больше бегу, и тоненький визгливый голосок, который то и дело вставлял трам-пам-пам.
«Это Пух», взволнованно говорит Кристофер Робин.
«Возможно», говорит И-Ё.
«И Поросенок!», взволнованно говорит Кристофер Робин.
«Вероятно», говорит И-Ё. «В чем мы нуждаемся, так это в тренированной Ищейке».
Неожиданно слова песни переменились.
«Мы построили наш ДОМ!», пел сиплый.
«Трам-пам-пам!», пел писклявый.
«Это отличнейший ДОМ…»
«Трам-пам-пам…»
«Хотел бы я иметь ТАКОЙ…»
«Трам-пам-пам…»
«Пух!», закричал Кристофер Робин.
Певцы за загородкой неожиданно смолкли.
«Это Кристофер Робин!», нетерпеливо сказал Пух.
«Он как раз в том месте, где мы брали деревяшки!», сказал Поросенок.
Они слезли с загородки и поспешили вокруг рощи. Пух всю дорогу издавал приветственные звуки.
«Вот это да! Здесь И-Ё!», сказал Пух, когда они закончили обниматься с Кристофером Робином, и он подтолкнул Поросенка, а Поросенок подтолкнул его, и он подумал про себя, какой славный сюрприз они приготовили. «Хэлло, И-Ё».
«Того же и тебе, Маленький Поросенок, а по Четвергам дважды», мрачно сказал И-Ё.
Прежде чем Пуху удалось сказать: «Почему по Четвергам?», Кристофер Робин начал объяснять печальную историю Пропажи Дома И-Ё. А Пух и Поросенок слушали, и их глаза становились все больше и больше.
«Где, ты говоришь, он был?», говорит Пух.
«Прямо здесь».
«Сделан из деревяшек?»
«Да».
«О!», сказал Поросенок.
«Что?», говорит И-Ё.
«Я просто сказал „О“», нервно говорит Поросенок. Чтобы казаться беззаботным, он пару раз хмыкнул трам-пам-пам в том смысле, что что-мы-теперь-будем-делать.
«Ты уверен, что это был дом?», говорит Пух. «Я имею в виду, ты уверен, что этот дом был здесь?»
«Конечно», сказал И-Ё и про себя добавил: «Ну и бестолочь».
«Пух, в чем дело?», спросил Кристофер Робин.
«Ну», говорит Пух… «Собственно говоря», сказал Пух… «Видишь ли», говорит… «Это как если бы», говорит, но что-то сказало ему, что он не сможет объяснить это достаточно ясно, и он опять подтолкнул Поросенка.
«Это как если бы», быстро сказал Поросенок. «Только еще теплее», добавил он после долгого обдумывания.
«Что теплее?»
«На другой стороне Леса, где стоит дом И-Ё».
«Мой дом?», говорит И-Ё. «Мой дом был здесь».
«Потому что там теплее», говорит Пух.
«Но я-то знаю…»
«Пойдем и посмотрим», просто говорит Пух. И он повел их, показывая дорогу.
«Не может быть двух домов», сказал Пух, «чтобы они были расположены так близко».
Они обошли Угол и обнаружили там И-Ё-Хауз, такой же уютный, как и все вокруг.
«Вот он», говорит Пух.
«Снаружи и внутри», говорит Поросенок.
И-Ё вошел внутрь и вышел.
«Замечательно», говорит. «Это действительно мой дом, и я построил его там, где сказал. Итак, должно быть, ветром его перенесло сюда через рощу, и вот он здесь в целости и сохранности. Действительно, место даже лучше».
«Гораздо лучше», говорят Пух и Поросенок в один голос.
«Это только показывает, сколько можно сделать, если немного повозиться», сказал И-Ё. «Ты понимаешь, Поросенок? Сначала Мозги, а затем Усердный Труд. Посмотрите на него. Вот как надо строить дома», сказал гордо И-Ё.
Итак, они его оставили там, и Кристофер Робин вернулся как раз к ланчу вместе со своими друзьями Пухом и Поросенком, и по дороге они рассказали ему о той Ужасной Ошибке, которую они совершили. И когда он кончил смеяться, они все спели Уличную Песню о Снежной Погоде и пели ее всю оставшуюся часть дороги домой. Поросенок, который был все еще не в голосе, вновь аккомпанировал при помощи трам-пам-пам-канья.
«И я понимаю, что это кажется легко», говорил себе Поросенок, «но не каждый способен и на это».
Глава II. Тиггер
Пух неожиданно проснулся среди ночи и прислушался. Затем он встал с кровати, зажег свечу и затопал через всю комнату посмотреть, не пытается ли Кто-бы-то-ни-было залезть в его медовый буфет; но никто не пытался, поэтому он зашлепал назад, погасил свечу и лег в постель. Тогда он опять услышал шум.
«Это ты, что ли, Поросенок?», спросил Пух.
Но это был не он.
«Входи, Кристофер Робин».
Но это был не Кристофер Робин.
«Ты мне завтра расскажешь, И-Ё» [37]сонно сказал Пух.
Но шум не прекращался.
«Worraworraworraworraworraaworra», говорил Кто-бы-то-ни-был, и тогда Пух окончательно понял, что заснуть ему не удастся.
«Что это может быть?», думал он. «Много шумов в Лесу, но это другой шум. Это не рычанье, не мурлыканье. Это не лай и не тот звук, который вы издаете, прежде-чем-сочинить-кусочек-поэзии, это особого рода звук, издаваемый странным животным! И он издает его у меня под дверью. Итак, я должен встать и попросить его, чтобы он этого не делал».
Он встал с кровати и открыл парадную дверь.
«Хэлло!», сказал Пух на тот случай, если там кто-то был за дверью.
«Хэлло», говорит Кто-бы-то-ни-был.
«О!», говорит Пух. «Хэлло!»
«Хэлло!»
«О! Так вы тут!», говорит Пух. «Хэлло!»
«Хэлло!», сказало Странное Животное, недоумевая, сколько же это может продолжаться.
Пух как раз хотел сказать в четвертый раз «Хэлло!», но подумал, что лучше он этого делать не будет.
«Вы кто?», спросил он вместо этого.
«Я», сказал голос.
«О», говорит Пух. «Ладно, входи» [58].
Итак, Кто-бы-он-ни-был вошел, и при свете свечи они с Пухом разглядывали друг друга.
«Я Пух», сказал Пух.
«Я Тиггер», сказал Тиггер.
«О!», сказал Пух, ибо он никогда не видел животных, подобных этому.
«Кристофер Робин знает насчет тебя?» [59]
«Конечно, знает», сказал Тиггер.
«Ладно», говорит Пух, «сейчас середина ночи, а это подходящее время для того, чтобы лечь спать. Завтра поутру мы будем завтракать, мед есть. Тиггерам нравится мед?»
«Им все нравится», весело говорит Тиггер.
«Тогда, если им нравится ложиться спать на полу [60], то я лягу обратно в кровать», говорит Пух, «а утром мы займемся делами». И он лег в кровать и крепко заснул.
Когда он утром проснулся, первое, что он увидел, был Тиггер, сидящий напротив зеркала.
«Хэлло!», сказал Пух.
«Хэлло!», сказал Тиггер. «Я обнаружил еще одного, в точности как я. Я думал, я у них один такой».
Пух встал с кровати и начал объяснять, что такое зеркало. Как только он дошел до самого интересного места, Тиггер говорит: «Извини меня, я тебя прерву на минутку, там что-то взобралось на твой стол». И с криком «Worraworraworraworraworra» он бросился на скатерть, стащил ее на пол, завернулся в нее три раза, перекатился с одного конца комнаты на другой и после ужасной борьбы вынул голову на свет божий и весело говорит: «Правда, я победил?»
«Это моя скатерть», сказал Пух, разворачивая Тиггера.
«Да? Мне бы такое и в голову не пришло».
«Ее стелют на стол и кладут на нее вещи».
«Тогда почему она пыталась меня поддеть, когда я не смотрел?»
«Не думаю, чтобы она пыталась», говорит Пух.
«Нет, она пыталась», сказал Тиггер, «просто я ее опередил».
Пух постелил скатерть обратно на стол, поставил на нее большую банку с медом, и они сели завтракать. Как только они сели, Тиггер набрал полный рот меду… и посмотрел на потолок одним глазом, и издал языком исследующий звук, – что-это-там-такое-дали-звук. И затем он сказал весьма решительным тоном:
«Тиггерам не нравится мед».
«О!», сказал Пух, пытаясь придать этому звукоизвлечению оттенок Печали и Сожаления. «Я думал, им все нравится».
«Все, кроме меду», отрезал Тиггер.
Пуху это было скорее приятно, и тогда он говорит, что поскольку он свой завтрак закончил, то он возьмет Тиггера в гости к Поросенку и Тиггер сможет попробовать немного желудей.
«Спасибо, Пух», говорит Тиггер, «потому что желуди – это действительно то, что Тиггерам нравится больше всего».
Итак, после завтрака они пошли повидать Поросенка, и Пух, пока они шли, по дороге объяснил, что Поросенок – это Очень Маленькое Животное, которого испугают внезапные наскоки, и попросил Тиггера не быть таким Прытким хотя бы поначалу. А Тиггер, который всю дорогу прятался в деревьях и напрыгивал оттуда на Пухову тень, когда она не смотрела, сказал, что Тиггеры бывают Прыткими только до завтрака, а как только они поедят чуть-чуть желудей, то они сразу становятся Уравновешенными и Утонченными. Итак, мало-помалу они пришли и вскоре уже звонили в дверь дома Поросенка.
«Хэлло, Пух», сказал Поросенок.
«Хэлло, Поросенок. Это Тиггер».
«О! Серьезно?», говорит Поросенок и отодвигается к другому концу стола. «Я думал, что Тиггеры бывают меньше, чем этот».
«Еще не такие большие бывают», сказал Тиггер.
«Им нравятся желуди», сказал Пух. «Вот потому-то мы и пришли. Потому что бедный Тиггер еще не завтракал».
Поросенок подвинул Тиггеру вазу с желудями и сказал «Угощайтесь», а потом придвинулся потеснее к Пуху и, почувствовав себя немного храбрее, говорит: «Значит, вы Тиггер? Понятно-понятно» – вполне беззаботным голосом. Но Тиггер на это ничего не сказал, потому что его рот был полон желудями…
После продолжительного чавканья он говорит:
«И ые у а т о у ей».
А когда Пух и Поросенок сказали «Что?», он сказал «А о ть а ая!» и вышел на минутку.
Вернувшись, он твердо сказал:
«Тиггерам не нравятся желуди».
«Но ты говорил, что им все нравится, кроме меду», говорит Пух.
«Кроме меду и желудей», объяснил Тиггер.
Услышав это, Пух сказал: «О, понимаю», а Поросенок, который был скорее доволен, что Тиггерам не нравятся желуди, говорит: «А как насчет чертополоха?»
«Чертополох», говорит Тиггер, «это то, что нравится Тиггерам больше всего».
«Тогда пошли к И-Ё», говорит Пух.
Итак, они все втроем пошли к И-Ё, и, после того как они шли, и шли, и шли, они наконец пришли в ту часть леса, где жил И-Ё.
«Хэлло, И-Ё!», сказал Пух. «Это Тиггер».
«Что это?», говорит И-Ё.
«Вот это», объяснили одновременно Пух и Поросенок, а Тиггер улыбнулся самым наиприятнейшим образом и ничего не сказал.
«Что вы, сказали, это было?», спросил И-Ё.
«Тиггер».
«А!», сказал И-Ё.
«Он только что пришел», объяснил Пух.
«А!», снова говорит И-Ё.
Он долго думал, а потом сказал: «И когда же он уйдет?»
Пух объяснил И-Ё, что Тиггер – большой друг Кристофера Робина и что он останется жить в Лесу, а Поросенок объяснил Тиггеру, что он не должен обращать внимания на то, что сказал И-Ё, потому что он всегда мрачный, и И-Ё объяснил Поросенку, что, напротив, он чувствует себя этим утром особенно бодро, а Тиггер объяснял всем, кто хотел его слушать, что он еще не завтракал.
«Я понял, в чем тут дело», сказал Пух. «Тиггеры всегда едят чертополох. Вот поэтому мы и пришли к тебе, И-Ё».
«Не бери в голову, Пух».
«Да нет, И-Ё, я не имел в виду, что мы не хотели тебя видеть».
«Понятно-понятно. Но ваш новый цветной приятель действительно хочет завтракать. Как, ты сказал, его зовут?»
«Тиггер».
«Ну вот, Тиггер, пойдем сюда».
