Во всех версиях «Цивилизации» можно строить Чудеса Света. В Civ-6 их тридцать, от Пирамид и Стоунхенджа до Сиднейской Оперы и стадиона Маракана. Два Чуда созданы русскими. Это Эрмитаж и Большой театр. В игре фигурируют великие люди (генералы, адмиралы, инженеры, учёные, торговцы, художники, писатели). Великих землян насчитывается 180. Русских среди них десять — Андрей Рублёв, Борис Орловский, Сергей Горшков, Сергей Королёв, Георгий Жуков, Марина Раскова, Пётр Чайковский, Дмитрий Менделеев, Александр Пушкин и Лев Толстой.
Итого, по версии разработчиков игры «Цивилизация-6», на долю русских приходится шесть с лишним процентов Чудес Света и пять с половиной процентов великих людей за все пять тысяч лет истории человечества. Если учесть, что речь идёт о народе, возникшем не более тысячи лет назад и составляющем менее двух процентов мирового населения, это феноменальный результат.
Русские Чудеса Света в Civilization-6: Hermitage и Bolshoi Theatre
В общем,
«русским нечего стыдиться, так как они могут быть только теми, кем они есть, — народом, создавшим империю в жутких условиях континентального ландшафта и климата, и постучавшимся в ворота Леванта и Индии, поставив под угрозу Британскую и Французскую империи».
Это цитата из книги Роберта Каплана «Месть географии», о которой я подробно говорил в предыдущем выпуске. В принципе, она как нельзя лучше подходит, чтобы завершить этот текст. Однако у читателей вызвало интерес моё утверждение о наличии в русском переводе этой книги существенных искажений и даже пробелов. Поэтому я решил перевести и выложить один её фрагмент, то ли не вошедший в перевод М. Котова, то ли выброшенный из него некими цензорами. В книге есть место, которое в общедоступном переводе звучит так:
Если посмотреть на демографическую карту, то можно увидеть, что несмотря на то, что Россия занимает 11 часовых поясов, бо́льшая часть населения проживает в ее европейской части. Таким образом, экономическая и политическая реформы сделают из России полноценное европейское государство. Что касается Тихоокеанского региона, то «России стоит подумать о Владивостоке как о столице в XXI в.», — пишет Тренин. Владивосток — многонациональный порт, расположенный относительно недалеко от Пекина, Гонконга, Сеула, Шанхая и Токио в наиболее стремительно экономически развивающемся регионе. Пекин дал 10 млрд долл. займа странам Средней Азии, помог Беларуси преодолеть финансовый кризис, дал 1 млрд долл. в помощь Молдове на другом конце континента и развивает центры влияния на российском Дальнем Востоке. Ответом России могла бы стать привязка к Европе в политическом плане, а в плане экономическом — к странам Восточной Азии. Так Россия решила бы свои проблемы на Кавказе и в Средней Азии — став действительно привлекательной для бывших республик СССР, чье население жаждет тех свобод и стандартов жизни, которыми наслаждаются на западной и восточной окраинах Евразии.
Россия может похвастаться наибольшими в мире запасами природного газа, вторыми в мире запасами угля. Российская Федерация занимает 8-е место в мире по запасам нефти. Большинство природных ископаемых, однако, находятся в Западной Сибири — между Уралом и Среднесибирским плоскогорьем. Необходимо также упомянуть об огромных резервах рек, озер и гор Восточной Сибири во времена, когда нехватка пресной воды актуальна для многих регионов, особенно для Китая. Ввиду географических особенностей, у России, как я уже отмечал, нет четко очерченных природных границ, разве только в Арктике и Тихоокеанском регионе. Россияне с пониманием относятся к милитаризации общества и «бесконечному поиску безопасности путем выстраивания империи» — то, что нынешние российские руководители благодаря продаже природных ископаемых дали народу. В то же время руководство России не отказывалось полностью от европейского вектора. Как раз наоборот, его внимание к Украине является частью глобального плана по восстановлению сферы влияния на ближнее зарубежье, что свидетельствует о желании приблизить Россию к Европе.
Бросается в глаза отсутствие логической связи между абзацами. Это неудивительно, ведь между ними отсутствует следующий текст:
Собственно, сто лет назад у России уже был шанс на подобную судьбу. Если бы в 1917 году, в момент исключительной хрупкости, власть в России не была захвачена большевиками, то вполне возможно, и даже наиболее вероятно, что в течение двадцатого века Россия превратилась бы в чуть более бедную и чуть более коррумпированную и нестабильную версию Франции и Германии. Однако она сохранила бы связь с Европой и не стала бы тем сталинистским монстром, которым стала. В конце концов, старый режим, с его немецким царизмом, с его франкоязычной знатью, с его буржуазным парламентом в европейской столице Санкт-Петербурге был ориентирован на Запад, даже если у крестьянства это было не так. Опять же, в то время как рельефная карта показывает Россию, распростёршуюся по всей Азии, карта населения относит Россию преимущественно к Европе.
Большевистская революция была тотальным отторжением этой квазизападной ориентации. Точно так же с 2000 года умеренный авторитаризм Владимира Путина, как в качестве президента, так в роли премьер-министра, является отказом от эксперимента с западной демократией и рыночным капитализмом, который в 1990-е годы, после краха коммунизма, принёс хаос и поставил Россию на колени. Путин и президент Дмитрий Медведев в последние годы не переориентировали Россию в сторону Европы и Тихого океана, и, следовательно, не реформировали страну так, чтобы сделать её более привлекательной для бывших подданных. (На самом деле в области торговли, иностранных инвестиций, технологий, инфраструктуры и образования при Путине в России «небо потемнело».) Хотя Путин, строго говоря, не империалист, создающаяся им ныне в России империя строится на изобилии крайне необходимых на европейской периферии и в Китае природных ресурсов, на приносимой ими прибыли и на принуждении. Путин и Медведев не предлагают возвышенных идей, у них нет никакой идеологии, в их пользу играет только география. А этого недостаточно».*
Если два абзаца полностью пропущены, то из двух сохранившихся второй изуродован до неузнаваемости. Роберт Дэвид Каплан не использовал и не мог использовать все эти постсоветские канцеляризмы вроде «россияне с пониманием относятся», «российские руководители дали народу» или «руководство России не отказывалось полностью от европейского вектора». На самом деле он написал в этом абзаце следующее:
Россия располагает крупнейшими в мире запасами природного газа, вторыми по величине запасами угля и восьмыми запасами нефти. Большая их часть лежит в Западной Сибири между Уралом и Среднесибирским плоскогорьем. Необходимо также упомянуть об огромных резервах рек, озер и гор Восточной Сибири во времена, когда нехватка пресной воды актуальна для многих регионов, особенно для Китая. В течение первых семи лет пребывания в должности Путин использовал доходы от энергоносителей для увеличения вчетверо военного бюджета, в частности бюджета военно-воздушных сил. С тех пор военный бюджет продолжал расти. Как я уже сказал, из-за географических особенностей Россия не имеет сколько-нибудь отчетливых топографических границ, за исключением Ледовитого и Тихого океанов. Кажется, русские согласны с «глубоко укоренившейся милитаризацией» своего общества и «бесконечным поиском безопасности путем создания империи», которые им дал Путин через свой энергетический халифат. Вместо того, чтобы либерализовать Россию и раскрыть потенциал её мягкой силы на всей территории бывшего Советского Союза и прилегающего к ней евразийского Римленда, Путин предпочёл неоцарский экспансионизм, который богатые природные ресурсы его страны сделают возможным лишь на короткий срок.
Тем не менее даже Путин полностью не отказался от европейского измерения русской географии. Напротив, его концентрация на Украине в рамках более широких усилий по воссозданию сферы влияния в ближнем зарубежье, является доказательством его желания связать Россию с Европой, пусть и на недемократических условиях.**
Далее у Каплана идут рассуждения об Украине и ссылка на известную идею Бжезинского, суть которой заключается в том, что без Украины Россия останется империей, но азиатской, а с Украиной она будет империей европейской, и тогда эпицентр европейской политики сместится в Польшу и т. д. — мысли Бжезинского о России слишком хорошо известны, чтобы ещё раз их разбирать, а о Польше — слишком восторженны, чтобы воспринимать их всерьёз.
Интересно другое — как чётко у Каплана сформулированы тезисы о европейском характере Российской Империи и о его отвержении большевиками, а также данная современной России рекомендация политически стремиться в Европу, а экономически — в Азию (т. е. проводить политику, едва ли не прямо противоположную той, которую проводят нынешние власти РФ). Ну и, конечно же, вызывает массу вопросов так называемый перевод его книги.
За последние сто лет русские ничего не потеряли из своей репутации. Но как человек, в силу обстоятельств способный посмотреть на сегодняшнюю Россию и как русский, и как иностранец, я вынужден сказать: в глазах иностранца она выглядит заметно лучше, чем в глазах русского. Поверьте, говорить это мне трудно и неприятно.
Во избежаниe сомнений и разночтений приведу английский оригинал фрагментов книги Каплана «Месть географии», в тексте представленных в моём собственном переводе.
Цитаты из английского оригинала книги я взял здесь, цитаты из её русского перевода – здесь.
* — Russia actually had a chance for a similar destiny a century ago. Had power in Russia at a particularly fragile moment in 1917 not been wrested by the Bolsheviks, it is entirely possible, likely even, that Russia would have evolved in the course of the twentieth century into a poorer and slightly more corrupt and unstable version of France and Germany, anchored nevertheless to Europe, rather than becoming the Stalinist monster that it did. After all, the ancien régime, with its heavily German czardom, its French-speaking nobles, and bourgeois parliament in the European capital of St. Petersburg, was oriented westward, even if the peasantry was not so. Again, while the relief map of Russia spreads across Asia, Russia’s population map favors Europe.
The Bolshevik Revolution was a total rejection of this quasi-Western orientation. Likewise, the low-dose authoritarianism of Vladimir Putin since 2000, both as president and later as prime minister, is a rejection of the cold turkey experiment with Western democracy and market capitalism that brought a chaotic Russia to its knees in the 1990s, following the collapse of communism. Putin and Russian president Dimitri Medvedev in recent years have not been quite orienting Russia toward Europe and the Pacific, and consequently have not been reforming Russia in order to make it more of an attractive power to its former subject peoples. (Indeed, in trade, foreign investment, technology, infrastructure, and educational attainment, the “clouds have darkened” for Russia under Putin.) Though Putin is not strictly speaking an imperialist, Russia’s latest empire-in-the-making is being built on the wealth of Russia’s immense natural resources which are desperately needed at the European periphery and in China, with the profits and coercion that go along with that. Putin and Medvedev have had no uplifting ideas to offer, no ideology of any kind, in fact: what they do have in their favor is only geography. And that is not enough.
** — Russia boasts the world’s largest natural gas reserves, the second largest coal reserves, and the eighth largest oil reserves, much of which lie in western Siberia between the Urals and the Central Siberian plateau. This is in addition to vast reserves of hydropower in the mountains, rivers, and lakes of eastern Siberia at a time in history when water shortages are critical for many nations, especially China. Putin has used energy revenues for a quadrupling of the military budget, the air force in particular, during his first seven years in office. And the military budget has gone up ever since. Because of geography—Russia, as I’ve said, has no clear-cut topographical borders save for the Arctic and Pacific oceans—Russians appear to accept “the deep-seated militarization” of their society and the “endless search for security through the creation of a land-based empire,” which Putin through his energy caliphate has given them.43 Rather than liberalize Russia and unleash its soft power potential throughout the former Soviet Union and the adjacent Eurasian rimland, Putin has opted for neo-czarist expansionism, which his country’s abundant natural resources make possible for the short term.
Yet even Putin has not altogether given up on the European dimension of Russian geography. To the contrary, his concentration on Ukraine as part of a larger effort to re-create a sphere of influence in the near-abroad is proof of his desire to anchor Russia in Europe, albeit on nondemocratic terms.
