В ту пору Дональд Трамп намеревался стать президентом США в качестве независимого кандидата.

Позволю себе напомнить, что Трамп был не единственным эксцентричным миллиардером, которого посещали подобные идеи. В 1992 году независимый кандидат Росс Перо (ранее продавший одну из своих компаний за два с половиной миллиарда долларов) был допущен к теледебатам и в итоге собрал 18,9% голосов избирателей (беспрецедентный успех для третьей силы).

Ивана Трамп в молодости. То один, то другой чех нет-нет да и сыграет в жизни Трампа исключительную роль. Например, знаменитое видео, на котором охрана затаскивает в машину потерявшую равновесие Хиллари Клинтон, снял и опубликовал некий Зденек Гажда — чех, 24 года проживший в Америке. При желании я мог бы сочинить конспирологию о Дональде Трампе, как об агенте чехословацкой разведки. Некоторые теории заговоров строятся и на более шатких основаниях

По-видимому, к 1996 году от идеи продвижения в Белый дом независимого кандидата отказались. Росс Перо (которого вполне можно считать политическим прототипом Трампа) снова баллотировался, но на этот раз не был допущен до теледебатов и получил куда меньше голосов — всего восемь процентов. А Дональд Трамп отошёл от политики, чтобы двадцать лет спустя стать президентом США от Республиканской партии. Его прошлое свидетельствует, что, в принципе, он мог бы баллотироваться и от демократов, и в качестве третьей стороны (вы будете смеяться, но одно время Трамп финансировал Хиллари Клинтон). В политике есть уровень, на котором партийные и идеологические разногласия перестают играть сколько-нибудь существенную роль.

Современный русский историк С.В. Волков, занимающийся элитологией профессионально, оценивает численность американского политического класса (т. е. людей, имеющих реальное влияние на принятие решений в этой стране) в пять тысяч семей. Однако внутри этого класса есть своя элита, по численности на порядок ему уступающая, но по влиянию — на порядок превосходящая остальные входящие в него группы. Это те, кого принято условно называть Триста (или Пятьсот) cемей. Насколько я понимаю, их и имел в виду Егор Погром, говоря о теневом контуре управления США. Если в политический класс входит руководство демократической и республиканской партий, равно как и их идеологи, то на уровне элиты партийные и идеологические разногласия перестают иметь значение. Для неё прaвые и левые — это две руки одного организма.

Осмелюсь предположить, что на этом уровне и принималось 29 лет назад решение о подготовке Дональда Трампа к выдвижению в президенты, а в 2016-м — о его победе. Похоже, политический класс («пять тысяч семей») был преимущественно настроен на победу Клинтон, но элита («Пятьсот семей») решила по-другому. Эта гипотеза позволяет объяснить странности прошедших выборов, от небывалой остроты противостояния до неожиданного (и, в общем, не вполне законного) вмешательства в дело спецслужб без пяти минут двенадцать. Увы, она отвечает лишь на часть существующих вопросов, зато порождает множество новых. Например, такой: почему Трамп стал президентом на 20 лет позже, чем предполагал первоначальный план, т. е. в семидесятилетнем возрасте и в ситуации, когда люди с мексиканскими флагами в руках просто избивают его сторонников на улицax?

Ни один ответственный автор не может сказать, что точно знает состав, структуру или цели Пятисот семей. На эту тему существует множество спекуляций и гипотез, но все они производят несерьёзное впечатление. Авторы конспирологических книжек о каком-нибудь Бильдербергском клубе сначала рассказывают об обстановке секретности, окружающей заседания этой организации (вплоть до временной замены обслуживающего персонала пятизвёздочных отелей, в которых проходят встречи, на личную прислугу членов клуба), а потом как ни в чём ни бывало делятся с читателями самыми сокровенными тайнами и секретными планами означенных властелинов мира.

Помнится, Наполеон в своё время заметил, что масоны собираются в ложах ради еды. Подозреваю, что с подобными целями встречаются и члены Бильдербергского клуба, Трёхсторонней комиссии, Комитета 300, Сионского Приората и других воспетых конспирологами тайных организаций, состав которых можно найти хоть в Википедии, хоть в телефонной книге.

В реале оценивать деяния Пятисот семей можно только косвенно, по результатам, проявляющимся на продолжительных отрезках времени, и делать это следует очень осторожно, всегда сомневаясь в правильности собственных выводов.

Разумеется, это касается не только Америки, но и Великобритании или Франции — словом, любой страны, в которой есть свои Триста или Пятьсот семей.

Но по крайней мере действия политического класса, равно как и идеи и теории, которыми он руководствуется, мы проанализировать можем. Это уровень, на котором появляются и официальные доктрины, и общественные дискуссии, и борьба идеологий. Уровень, на котором действуют правительства и штабы. Эпоха холодной войны нас в данном случае не интересует, вспомним в двух словах, что происходило по её окончании. В 1992 году Френсис Фукуяма написал книгу «Конец истории и последний человек», в которой провозгласил, что победа Запада в Холодной войне и распространение либеральной демократии означают завершение социокультурной истории человечества.

Этот тезис, поразительно напоминающий распространённую в 1918 году веру, что Первая мировая была последней войной в истории, уже в 1993 году попытался опровергнуть Сэмюэль Хантингтон в статье «Столкновение цивилизаций?», тремя годами позже разросшейся до книги «Столкновение цивилизций». Тем не менее в 90-е годы предпочтение отдавалось Фукуяме. В частности, его идеями обосновывались военные операции НАТО против сербов на Балканах. В сущности, «Конец истории» был идеологией эпохи, считавшей превосходство американской авиации над любым противником абсолютным.

Потом было 11 сентября 2001 года. Жена позвонила мне (кажется, в то время я ещё пользовался своим первым или, по крайней мере, одним из своих первых мобильных телефонов) и сказала, что неопознанные самолёты бомбят Нью-Йoрк (в первых сообщениях с места событий говорилось об атаке с воздуха, и было непонятно, что происходит). После этой даты стало принято считать, что Фукуяма ошибался, а Хантингтон был прав. Но вера в тотальное превосходство американских вооружённых сил сохранилась и породила мнение, что любую войну можно выиграть. Столкновение так столкновение — начались вторжения в Афганистан и Ирак.

Иракская операция в итоге обошлась американцам в пять тысяч павших, тридцать тысяч раненых и один триллион долларов. Пятью тысячами солдат они могли бы пренебречь, но триллионом долларов не пренебрегает никто и никогда. В 2006–2007 годах, когда кровавый хаос в Ираке и сопряжённые с военной операцией расходы достигли апогея, наступило глубокое разочарование в идее решать любые проблемы в любой точке земного шара военным путём. Строго говоря, логистика не подвела. Но она оказалась очень, очень дорогой. Выяснилось, что в некоторых случаях преодоление географии ради политических целей — это игра, которая не стоит свеч.

В 2009 году автор ряда политических бестселлеров Роберт Каплан написал статью «Месть географии». Из неё впоследствии выросла книга (естественно, бестселлер) «Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного» (2012 год). Думаю, не будет преувеличением сказать, что для наших дней «Месть географии» стала примерно тем же, чем были «Конец истории» для девяностых и «Столкновение цивилизаций» для нулевых. В этой книге содержатся идеологемы, сегодня разделяемые американским политическим классом. Я читал её и могу констатировать: произошёл очередной ренессанс географического детерминизма и геополитических теорий. В нынешнем виде их можно назвать общим именем «географический реализм».

Я прочёл бумажную версию «Мести географии» на чешском языке, и мне она понравилась. Эта книга полна ссылок на классиков геополитического мышления от античности до ХХ века и экскурсов в историю всех ключевых регионов Земли. Есть в ней и глава о нашем богоспасаемом отечестве, носящая характерно маккиндеровское название «Россия и независимый Хартленд». У меня появилось желание привести в этом тексте несколько цитат из Каплана. Чтобы избежать сложностей, связанных с двойным переводом, я решил найти в Сети русскую версию. А когда нашёл, испытал шок. Я искал абзац, по-чешски звучавший так:

«Jinými slovy, ruská náboženská a komunistická totalita má své kořeny v pocitu bezbrannosti v lese nedaleko stepi, který naopak zase vštípil Rusům potřebu dobývat. Ale protože krajina byla rovinatá, a ve své nezměrnosti nedílně spojená s Asií a Širším Blízkým východem, Rusko samo bylo dobyto. Zatímco jiné říše rostou, expandují a zaniknou — a nikdy víc už o nich není slyšet, ruská říše se rozrůstala, hroutila a znovu ožívala. Geografie a historie dokazují, že Rusko nelze nikdy podceňovat. Částečné vzkříšení Ruska v současné době po rozpadu sovětského impéria je součástí starého příběhu».

Оказалось, российские переводчики сделали из этого текста вот что:

«Совокупность религии и принципа общинной организации у славян, другими словами, служили откликом на чувство незащищенности в лесах рядом со степью, что, в свою очередь, вселяло в них желание покорять новые земли. Однако ввиду того, что территория была равнинной и неразрывно связана в своей необъятности с Азией и Большим Ближним Востоком, Россия оказывалась завоеванной сама. В то время как другие империи возникали, расширялись, рушились — и о них никогда больше не слышали, — Российская империя расширялась, и разваливалась, и возрождалась уже неоднократно. География и история показывают, что Россию никогда нельзя сбрасывать со счетов. Возрождение России после развала СССР — всего лишь часть исторического процесса, уходящего корнями в глубокую древность».

«Религиозный и коммунистический тоталитаризм» превратился в «совокупность религии и принципа общинной организации», «потребность русских завоёвывать» — в «желание славян покорять новые земли», «Россия была завоёвана» — в «Россия оказывалась завоёванной». Последний нюанс очень важен. Каплан подробно рассуждает о том, что Россия была завоёвана только один раз — монголами, после чего у русских возникло стойкое убеждение, что на свете нет ничего хуже, чем быть завоёванными, и с тех пор они не сдаются никакому противнику. И всё это — не считая стилистической убогости перевода. Нужно очень не любить читателей, чтобы из стильного и ёмкого оборота «часть старой истории» сделать «часть исторического процесса, уходящего корнями в глубокую древность».

Если вас интересует, насколько точен чешский перевод, то вот английский оригинал:

«Russia’s religious and communist totality, in other words, harked back to this feeling of defenselessness in the forest close to the steppe, which inculcated in Russians, in turn, the need for conquest. But because the land was flat, and integrally connected in its immensity to Asia and the Greater Middle East, Russia was itself conquered. While other empires rise, expand, and collapse — and are never heard from again, the Russian Empire has expanded, collapsed, and revived several times. Geography and history demonstrate that we can never discount Russia. Russia’s partial resurgence in our own age following the dissolution of the Soviet Empire is part of an old story».

Вы можете поверить мне на слово или обратиться к специалистам, результат будет один и тот же. Кто угодно подтвердит вам, что в чешской версии сохранено всё, что только можно сохранить при переводе — смысл, стиль, ритм, детали и нюансы. Чешский читатель получает абсолютно тот же самый текст, что и английский.

Слева: чешский перевод книги Роберта Каплана «The Revenge of Geography: What the Map Tells Us About Coming Conflicts and the Battle Against Fate». Справа: русский пересказ этой же книги

Что касается русского читателя, то ему предлагают книгу, являющуюся в лучшем случае скверным пересказом работы Каплана. Приведённый отрывок — ещё один из самых адекватных в посвящённой России десятой главе. Русские в ней называются то россиянами, то славянами, Путин — российским руководством, а чеченцы — горцами. Если, конечно, вообще остаются в тексте. Например, рассуждение о том, что рождаемость у чеченцев на треть выше, чем у русских, и что чеченские общины могут служить базой для исламского терроризма в российских городах, полностью пропущено. В этой главе много пропусков. Некоторые — по полстраницы длиной. Подобное надругательство над книгой заслуживает отдельной статьи, и, возможно, я напишу её, а пока вернёмся к тексту Каплана.

В главе XI, названной «География китайской мощи», я не нашёл ничего неожиданного. Китай в ней рассматривается как естественный геополитический противник Соединённых Штатов. Ни о какой интеграции с ним речь, естественно, не идёт, автор лишь выражает надежду, что прямого военного конфликта всё же удастся избежать. Хотя тут же приводит сделанные в 2009 году оценки специалистов, согласно которым уже к 2020 году Китай будет в состоянии выиграть у Америки войну за Тайвань вне зависимости от того, какие дополнительные силы американцы задействуют для защиты острова.

Зато я обнаружил идею интеграции в главе ХV — «Бродель, Мексика и военно-политическая стратегия». Эта глава выделена в отдельную часть книги, носящую название «Судьба Америки». Тут я позволю себе привести пространную цитату. Стилистически это, конечно, не совсем Роберт Каплан (он пишет лучше), но по крайней мере смысл его слов русский перевод передаёт вполне верно (остальные главы книги не подверглись такой вивисекции, как «Россия и независимый Хартленд»). Мне кажется, что предлагаемую Капланом концепцию американского будущего разделяют люди, бывшие у власти в 2008–2016 годах и сегодня не желающие смириться с поражением на выборах. Вот как она выглядит:

«Размытие юго-западной границы Америки становится географическим фактом, который не могут отменить никакие устройства для обеспечения безопасности на фактической границе. <…>. И неотъемлемая связь между Мексикой и США — географическая, историческая и демографическая — просто-напросто слишком крепкая, чтобы предположить, как надеется Хантингтон, что американский национализм может оставаться таким же чистым, каким он является сейчас. Хантингтон совершенно прав, высмеивая космополитизм (равно как и империализм) как элитарную точку зрения. Но определенная доля космополитизма, вопреки мнению Хантингтона, неизбежна, и ею не следует пренебрегать.

Я считаю, что Америка в течение XXI в. станет скорее цивилизацией полинезийского типа (плюс метисы), ориентированной с севера на юг от Канады до Мексики, чем островом, населенным светлокожими людьми, простирающимся с востока на запад в умеренной зоне от Атлантического до Тихого океана.

Для этого многорасового сообщества будут характерны быстро растущие города-государства с пригородами, которые с течением времени все больше будут похожи друг на друга, будь то Каскадия на северо-западном побережье Тихого океана или Омаха-Линкольн в штате Небраска. Каждый из них будет поддерживать и развивать свои экономические отношения с городами и торговыми сетями по всему миру, поскольку развитие технологий значительно сократит расстояния.

США, по моему мнению, суждено стать основной беспошлинной зоной деловых операций в мире, излюбленным местом проживания для мировой элиты. В соответствии с римской традицией она будет продолжать использовать иммиграционные законы для того, чтобы присвоить лучшие и умнейшие человеческие активы мира и максимально разнообразить поток иммигрантов, в котором, как опасается Хантингтон, слишком много мексиканцев. В соответствии с этой точкой зрения национализм сам по себе станет не таким концентрированным, но все же достаточным, чтобы сохранить уникальную индивидуальность Америки или ее военную мощь. Одним словом, Америка больше не является «островом», защищенным Атлантическим и Тихим океанами. Она стала теснее связана с остальным миром не только из-за развития технологий, но и под давлением мексиканской и центральноамериканской демографии.

Но такой взгляд предполагает, что Мексика должна стать успешным, а не бессильным государством.

Если президенту Кальдерону и его преемникам удастся раз и навсегда сломить сопротивление наркокартелей (что является, мягко говоря, крайне сложной задачей), это станет стратегической победой, гораздо более значимой, чем любые успехи на Ближнем Востоке. Союз между стабильной и процветающей Мексикой и США стал бы непобедимым геополитическим объединением. <…> Одним словом, Бацевич прав в своем предположении — решение проблемы с Мексикой важнее, чем решение проблем в Афганистане. К сожалению, как утверждает Бацевич, Мексика находится на грани катастрофы, а мы не обратили на это внимания из-за того, что полностью сконцентрировались на Большом Ближнем Востоке».

Сегодня приоритеты американской политики диктуются географическим реализмом. C Мексикой у Соединённых Штатов сухопутная граница протяжённостью 3000 километров, а от Китая их отделяют 9000 километров тихоокеанских вод и исторический спор о судьбах Тайваня. Поэтому интеграция Америки с Мексикой весьма и весьма вероятна, а тема её интеграции с Китаем просто не рассматривается. В лице президента Трампа к власти в Америке пришли люди, желающие не объединиться с Мексикой, но, напротив, отгородиться от неё стеной, и не создать величайшую беспошлинную зону на свете, но отменить многие трансрегиональные и трансокеанские договоры об экономическом сотрудничестве.