Легенды ночных стражей КНИГА 3 СПАСЕНИЕ
ГЛАВА I Кровавый рассвет
Шлейф кометы полоснул по рассветному небу, и в алом свете восходящего солнца совам на миг показалось, будто хвостатая звезда истекает кровью. Все уже устроились на сон в дуплах Великого Древа Га'Хуула. Все, кроме Сорена, который сидел на самой верхней ветке самого высокого в мире дерева и смотрел в небо, ища в нем хоть какой-то след своего любимого учителя Эзилриба.
Вот уже почти два месяца от Эзилриба не было ни слуху ни духу. Самый старый и мудрый наставник Великого Древа улетел на опасное задание в Ночь Великого Падения, когда рыцари Га'Хуула спасли множество совят.
Каким-то таинственным образом несколько десятков неоперившихся малышей очутились на земле, как будто свалились с неба. Часть несчастных разбилась насмерть, многие были серьезно ранены, а многие окоченели от холода и впали в беспамятство.
Вокруг не было ни одного совиного гнезда, птенцы были найдены на голой равнине, где вообще не росло дуплистых деревьев. Никто не знал, каким образом все они очутились в этом странном месте. Совята словно пролились дождем с ночного неба. Среди найденышей была и родная сестра Сорена, Эглантина.
Прошло уже больше года с тех пор, как его коварный старший братец Клудд выбросил Сорена из родительского дупла. Попав в когти обитателей каньона Сант-Эголиус, Сорен навсегда распрощался с надеждой вновь увидеть родных — отца с матерью и сестру. Но даже сбежав вместе с Гильфи — сычиком-эльфом и своей лучшей подругой из воспитательного ада — Академии для осиротевших совят, и обретя свободу, он не решался надеяться на подобное чудо.
И вдруг его друзья, огромная бородатая неясыть Сумрак и пещерный совенок Копуша совершенно случайно обнаружили Эглантину в Ночь Великого Падения среди множества других лежавших на земле совят. Тогда же мудрый учитель Эзилриб, который покидал Древо лишь в редких случаях, отправился выяснять причину этого ужасного события и бесследно исчез.
«Какая несправедливость! — мрачно подумал про себя Сорен. — Не успел я обрести сестру, как потерял любимого учителя!»
Совенок прекрасно понимал, что рассуждает, как законченный эгоист, но ничего не мог с собой поделать. Эзилриб значил для него слишком много. Именно этой старой ворчливой пятнистой совке он был обязан своими знаниями и навыками.
Просто не верилось, что при первой встрече учитель произвел на Сорена такое неблагоприятное впечатление. Кроме того, что голос Эзилриба напоминал далекие раскаты сердитого грома, наставник был вечно неопрятен, один глаз у него косил, а изуродованную лапу венчали три когтя вместо четырех… Что и говорить, назвать Эзилриба красавцем было нелегко. «К нему надо просто привыкнуть», — не уставала повторять Гильфи. Выходит, Сорен привык.
Эзилриб был суров, часто ворчал, не терпел суеты и бестолковости, однако на всем Великом Древе Га'Хуула не было более заботливого и внимательного наставника и воспитателя.
Молодые совы-ученики Великого Древа объединялись в клювы — небольшие группы, где наставники обучали их разным премудростям, необходимым будущим стражам Га'Хуула, хранителям всего совиного царства. Эзилриб был наставником сразу двух клювов — всепогодников и угленосов. Несмотря на внешнюю суровость, он умел ценить юмор и порой отпускал шуточки, которые одноклювница Сорена, пятнистая сова Отулисса не без основания называла «грязными».
Эта Отулисса была помешана на своей родословной. Самое любимое ее слово было — «шокировать». Послушать Отулиссу, так она была постоянно «шокирована» «грубостью» Эзилриба, его «неделикатным обхождением» и отсутствием «хороших манер». На что Эзилриб неизменно советовал ей «быть проще». Однако, надо заметить, постоянные препирательства с наставником не мешали Отулиссе быть отличной ученицей и надежным членом клюва, что для Эзилриба было гораздо важнее ее несносного характера.
Но теперь все это было в прошлом. В их клюве давным-давно не было слышно ни перебранок, ни шуток. Ученики больше не взбирались на гребни воздушных потоков, не кувыркались в каналах, не ловили ветер, не карабкались по облачной рвани и не развлекались старой доброй кутерьмой. Полеты в бурю и шторм были отменены. Без Эзилриба жизнь его учеников стала бесцветной, ночь — бледной, звезды — тусклыми, а теперь еще эта комета огромной раной зияла в небе, разрывая рассвет.
— Многие считают комету дурным предзнаменованием.
Сорен почувствовал, как ветка, на которой он сидел, легонько качнулась.
— Октавия? — воскликнул он, когда толстая домашняя змея подползла ближе. — Что вы тут делаете?
— То же, что и ты. Жду Эзилриба, — вздохнула Октавия.
Как и все домашние змеи, которые прибирали совиные гнезда, уничтожая в них паразитов, Октавия была слепой: по бокам головы вместо глаз у нее были две едва заметные вмятинки. Но, как известно, змеи славятся необыкновенным чутьем, немногие птицы могут соперничать с ними остротой слуха и тонкостью осязания. Поэтому, если бы в воздухе вдруг послышался знакомый шелест крыльев, Октавия первая узнала бы о возвращении Эзилриба.
Вообще-то совы летают бесшумно, их крылья рассекают воздух так тихо, что не всякая змея это заметит. Но старая Октавия с ее тончайшим музыкальным слухом, отточенным долгими годами музицирования в гильдии арфисток мадам Плонк, была особо чувствительна к малейшим колебаниям воздуха.
Среди творческих объединений домашних змей Великого Древа гильдия арфисток считалась самой престижной. Милая старая слепая змея миссис Плитивер, служившая еще у родителей Сорена и чудом повстречавшаяся ему после бегства из Сант-Эголиуса, тоже состояла в этой гильдии, где слепые змеи сновали между струнами арф, аккомпанируя волшебному голосу мадам Плонк — красавицы-певицы из семейства полярных сов.
Октавия на протяжении многих лет служила мадам Плонк и Эзилрибу. Когда-то давно они прибыли на остров Хуул из далеких земель Северного царства, что лежит возле Ледяных Проливов. Слепая Октавия была беззаветно предана Эзилрибу. Сама она не любила распространяться о прошлом, но на острове поговаривали, будто когда-то Эзилриб спас ей жизнь, и что в отличие от остальных слепых змей, Октавия не родилась незрячей, а ослепла при каких-то странных обстоятельствах. Так это или нет, но чешуя у Октавии и впрямь была не розовой, как у других домашних слепых змей, а бледно-голубоватой, с зеленым отливом. Старая змея тяжело вздохнула.
— Ничего не понимаю! — пожаловался Сорен. — Он слишком умен, чтобы заблудиться!
Октавия грустно покачала головой.
— Не думаю, чтобы он заблудился, Сорен.
«Не думаете? — молча уставился на нее совенок. — Но что вы тогда думаете? Что он умер?»
В последние дни Октавия почти все время молчала. Казалось, она не решается строить догадки о судьбе своего любимого хозяина и друга. Все остальные, включая Борона и Барран — правителей Великого Древа Га'Хуула — терялись в предположениях, и только та, что знала Эзилриба лучше других, хранила таинственное молчание. Хотя Сорен готов был поклясться, что Октавии известно больше остальных и что она чего-то опасается.
Сорен ужасно жалел бедную змею, он просто желудком чувствовал исходящую от нее тревогу, но как он мог ей помочь? Может, посоветоваться с кем-нибудь? Но с кем? С Отулиссой? Ни за что! С Сумраком? Тоже не годится — серый здоровяк предпочитает размышлениям действия. Может быть, с Гильфи? Гильфи слишком практична и не терпит недомолвок. Ей подавай неоспоримые доказательства, а у Сорена не было ничего, кроме смутных ощущений. Скажи он ей, что Октавия, кажется, что-то знает, так Гильфи тут же поинтересуется: «Что значит — „кажется“»?
— Иди-ка спать, малыш, — прошелестела Октавия. — Я чувствую солнце. Рассвет стареет, начинается день.
— А комету вы тоже чувствуете? — ни с того ни с сего ляпнул Сорен.
— Ох-х-х… — не то простонала, не то ахнула змея. — Не знаю!
Но Сорен уже понял, что это неправда. Октавия чувствовала комету, и это ее почему-то пугало. Совенок знал, что невежливо приставать к старшим с расспросами, но все-таки не удержался:
— Вы тоже полагаете, что это дурное предзнаменование?
— Что значит — тоже? — вопросом на вопрос ответила змея. — Лично я не слышала, чтобы кто-то говорил о каких-то там предзнаменованиях…
— А вы? — не унимался Сорен. — Вы же сами только что сказали! Октавия долго молчала.
— Послушай, Сорен… Я всего-навсего старая толстая змея из Северных Царств, что лежат возле Ледяных Проливов. Тамошний народ всегда отличался излишней недоверчивостью, это у нас в крови. А теперь живо отправляйся спать!
— Да, мадам, — ответил Сорен, чтобы еще больше не огорчить старую змею.
По дороге в дупло, где они обитали вместе с сестрой, Гильфи, Сумраком и Копушей, Сорен успел заметить, как облака на горизонте налились кровью, а над морем встало зловещее багровое солнце. Недоброе предчувствие охватило амбарного совенка, и его желудок задрожал от тревоги.
* * *
Копуша! Почему же он не догадался поделиться своими сомнениями с Копушей?! Спрыгнув в дупло, где царил полумрак, Сорен сначала зажмурился, а потом обвел взором спящих друзей.
Копуша был очень странным совенком. Начать с того, что прежде чем осиротеть, он всю жизнь прожил в норе. Не на дереве, не в дупле, а в самой настоящей земляной норе! Кроме того, у него были очень длинные, мускулистые и совершенно лишенные перьев лапы. Когда друзья только познакомились, Копуша бегал гораздо лучше, чем летал. В поисках своих пропавших родителей он даже собирался бегом пересечь пустыню, и Сумраку, Гильфи и Сорену стоило огромного труда отговорить его от этой безумной затеи.
Нервный и болезненно чувствительный, Копуша постоянно чего-то опасался, но при этом обладал острым аналитическим умом и часто задавал странные вопросы. Борон утверждал, что у Копуши «философский склад ума», но Сорен не совсем понимал, что это означает. Зато он знал, что если сказать Копуше: «Мне кажется, Октавия что-то знает об Эзилрибе», то пещерный совенок его отлично поймет. Не будет придираться к словам, как Гильфи, и не станет орать: «Ну, и что нам теперь делать?!», как Сумрак. Сорен едва удержался, чтобы не растолкать Копушу, но побоялся разбудить остальных. Надо было дождаться Первой Тьмы.
Сорен юркнул в угол дупла, где его ждало уютное гнездышко из пуха и мха, но перед этим покосился на пещерного совенка. Тот, в отличие от остальных, спал не сидя, а стоя в какой-то невероятной позе, опираясь на короткий хвост и раскинув в стороны лапы.
«Великий Глаукс, да он даже спит чудно!» — успел подумать Сорен, прежде чем провалиться в сон.
ГЛАВА II Снова крупинки!
Вечерняя заря истекала кровью.
Сорен с Копушей летели рядом сквозь черно-алую мглу.
— Странно, правда? — сказал пещерный совенок. — Даже ночью эта комета не меняет своего цвета… Ты только взгляни на искры ее хвоста, вон там, под самой луной. Великий Глаукс, сегодня даже она кажется красной!
— Помнишь, я рассказывал тебе про Октавию? Она считает это дурным предзнаменованием, только не хочет в этом признаваться… — заметил Сорен.
— Почему? — спросил Копуша.
— Понимаешь, Октавия родом из Ледяных Проливов и почему-то очень болезненно относится к своему происхождению. Она сама сказала, что у нее на родине все излишне недоверчивы и подозрительны… Не знаю, может, она боится, что другие будут смеяться?
Внезапно Сорену стало трудно лететь.
Невероятно! Он еще никогда не испытывал такого рода затруднений. Совенок отлично летал и не раз с легкостью нырял за углями в горящие лесные заросли. Но сейчас искры хвоста кометы словно жгли ему перья. Казалось, раскаленные капли с шипением скатываются с них, опаляя сильнее самого сильного пожара.
В поисках спасения Сорен спланировал вниз. Неужели он тоже чувствует комету, как слепая Октавия? Но этого не может быть! Комета отсюда в сотне тысяч миллионов миль! Нет, тут что-то другое… Внезапно искры хвоста кометы рассыпались, превратившись в блестки — тысячи сверкающих, серебристо-серых блесток.
«Крупинки! Крупинки! Крупинки!» — не помня себя от ужаса заухал Сорен.
— Проснись, Сорен! Проснись!
Огромный серый совенок яростно тряс его за крыло.
Эглантина слетела со своего насеста и, пища от страха, наблюдала, как ее брат мечется и кричит во сне. А маленькая Гильфи порхала над самой его головой, яростно взбивая воздух в надежде, что прохладное дуновение успокоит страхи и поможет Сорену очнуться от кошмара.
И только Копуша моргнул и спросил:
— Крупинки? Те, что вы собирали в Сант-Эголиусе? Тут в дупло вползла миссис Плитивер.
— Сорен, дитя мое!
— Ох, миссис Пи! — судорожно сглотнул совенок, окончательно проснувшись. — Великий Глаукс, неужели я разбудил вас своими воплями?
— Нет, мой милый, я просто почувствовала, что тебе снится кошмар. Ты же знаешь, мы, змеи, очень чувствительны к таким вещам.
— А вы чувствуете комету, миссис Пи?
Слепая змея помедлила, задумчиво свернувшись в тугое колечко. — Трудно сказать… Да, я заметила, что с ее появлением все стали как-то беспокойнее. Но кто знает, по какой причине? Может быть, все дело в приближении зимы?
Сорен вздохнул и попытался вспомнить свой сон.
— А у вас никогда не было ощущения, будто вас осыпают маленькие горячие искры?
— Нет, милый. Ничего подобного я не испытывала. Но я ведь змея, а не сипуха.
— Но тогда… — задумался Сорен. — Тогда почему небо истекает кровью? — Он невольно содрогнулся, выговорив эти страшные слова.
— Глупец, никакая это не кровь! — раздался высокомерный голосок, и в отверстии дупла возникла голова пятнистой совы. Разумеется, это была Отулисса. — Это всего лишь красный оттенок, вызванный соприкосновением влажного атмосферного фронта с теплым воздухом. Я читала о таком феномене в книге Стрикс Миральды, родной сестры знаменитой предсказательницы погоды…
— Стрикс Эмеральды, — подсказала Гильфи.
— Да… А откуда ты знаешь?
— Потому что ты только и делаешь, что цитируешь Стрикс Эмеральду.
— И нисколько этого не стыжусь! Знаешь, мне кажется, мы с ней родственные души, хоть она и жила много столетий тому назад. А сестра Эмеральды, Миральда, специализировалась на спектографии и составе атмосферы.
— Проще говоря, всему виной горячий воздух, — проухал Сумрак. — «Великий Глаукс! Она меня с ума сведет!» — подумал он про себя, по понятной причине решив не высказываться вслух.
— Все гораздо сложнее, Сумрак.
— Зато ты проста, Отулисса, — огрызнулся Сумрак.
Так, молодежь, перестаньте препираться! — рассердилась миссис Пи. — Сорену только что приснился кошмар. Лично я очень серьезно отношусь к снам. Если ты хочешь поделиться с нами, Сорен, мы будем только рады.
Но Сорену вовсе не хотелось ни с кем делиться. Более того, он уже передумал рассказывать Копуше о странном поведении Октавии. В голове у него царила такая каша, что он не решался кому-то поверять ее. Повисло напряженное молчание.
Потом Копуша тихо спросил:
— Сорен, при чем тут «крупинки»? Почему ты кричал — «крупинки»?
Сорен увидел, как вздрогнула Гильфи. И даже Отулисса вдруг примолкла.
Когда Сорен с Гильфи были пленниками страшной Академии Сант-Эголиус, их на какое-то время поставили работать в Погаднике, где десятки маленьких пленников-совят раскалывали клювами совиные погадки.
Здесь нужно сказать несколько слов об уникальной пищеварительной и выделительной системе сов. У этих птиц есть особый мускульный желудок, в котором непереваренные остатки пищи — кости, зубы, шерсть и перья проглоченной ими дичи — отделяются и прессуются в аккуратные катышки, называемые погадками. Через несколько часов после еды сова отрыгивает погадки через клюв.
В Погаднике Академии Сант-Эголиус совят заставляли раскалывать погадки, чтобы добывать из них непереваренное содержимое, в том числе и некое таинственное вещество, которое надзиратели называли «крупинками». Никто не знал, что это такое, известно было лишь то, что руководители Академии ценили эти крупинки дороже золота.
— Я и сам не знаю. Может быть, искры из хвоста кометы сверкали будто крупинки…
— Хм-м-м, — недоверчиво протянул Копуша.
— Слушайте, скоро завтрак. Садись-ка сегодня за меня, Сорен. Тебе там будет удобно, а я попрошу Матрону принести самый вкусный кусочек жареной полевки.
— Не выгорит, миссис Пи, — едко вставила Отулисса.
Если бы у миссис Плитивер были глаза, она бы их непременно выкатила, но змея ограничилась лишь тем, что угрожающе выгнула шею и еще туже свернула нижние кольца туловища.
— Что значит — «не выгорит»? Я полагаю, что такой образованной и утонченной, — последнее слово она произнесла с особым нажимом, — сове не подобает использовать столь плебейские выражения!
— Надвигается тропическое понижение атмосферного давления. Всепогодникам велели готовиться к вылету. Мы должны собраться за своим столом, чтобы есть…
— … сырое мясо, — уныло закончил Сорен.
Великий Глаукс! Мало ему кошмара, так теперь еще придется жевать сырую полевку прямо на спине Октавии! Но делать нечего, против правил клюва не поспоришь!
Во время обеда домашние змеи служили совятам столами. Они вползали в обеденные залы, держа на спине крошечные чашечки из скорлупы ореха с чаем из ягод молочника и едой — мясом, жуками и прочими яствами. Накануне особо важных вылетов клюв всегда обедал вместе, причем всепогодники и угленосы должны были есть дичь в сыром виде прямо с шерстью.
Разумеется, Сорен, как и все остальные совы Великого Древа, питался не только приготовленной пищей. Он любил сырое мясо, но в такой промозглый вечер ужасно хотелось чего-нибудь горячего. Может, ему удастся сесть хотя бы подальше от Отулиссы? Жевать сырую полевку под бесконечную трескотню пятнистой совы было слишком серьезным испытанием. Это могло любому испортить пищеварение и даже вызвать ветры, причем отнюдь не тропические. Лучше он сядет между Мартином и Руби, своими лучшими друзьями по клюву. Мартин был крошечным новошотландским мохноногим сычом, ростом чуть повыше Гильфи, а Руби принадлежала к болотным совам.
— Великий Глаукс! — процедил Сорен, приблизившись к Октавии.
Нет, сегодня был явно не его день! Между Руби и Мартином уже сидел новенький совенок из числа спасенных в ночь Великого Падения. Приглядевшись, Сорен узнал Серебряка из семейства пепельных сов.
Серебряк был тускло-черным, однако россыпь белых крапинок и серебристая подкладка крыльев вполне оправдывали его имя. Пепельные совы относятся к тому же семейству сипух, что и Сорен, однако если Сорен был сипухой Tyto alba, то малыш Серебряк принадлежал к Tyto multipunctata. Грубо говоря, они приходились друг другу двоюродными братьями. У них обоих, как и у всех амбарных сов, лицевые диски имели форму сердечка, но Серебряк значительно уступал кузену в размере.
Увидев Сорена, малыш взволнованно завертел головой и пропищал:
— Не поминай имя Глаукса всуе, Сорен! Сорен моргнул.
— Это еще почему?
— Глаукс был первым Тито! Ты проявляешь неуважение к нашему славному роду и великому создателю!
«Первым Тито? — опешил Сорен. — Что за бред?»
Глаукс считался самой первой совой, от которой вели свое происхождение все остальные представители этого отряда птиц. Сипуха он был или сычик, самец или самка — этого никто не знал, да и знать не мог. Впрочем, это не имело никакого значения.
Как оказалось, слова Серебряка произвели впечатление не только на Сорена.
— Глаукс — это Глаукс, и считать его можно кем угодно — самцом или самкой, филином или совкой, — очень серьезно заметил Пут, который в отсутствии Эзилриба выполнял обязанности капитана клюва.
— Правда? — захлопал глазами Серебряк.
— Разумеется, — вмешалась в разговор Отулисса. — Это просто первая сова, от которой произошли все мы.
— А я думал, что только сипухи, вроде нас с Сореном!
— Нет, дружок, все совы, — с нажимом повторила Отулисса. — Все мы дети Великого Глаукса, вне зависимости от оперения, цвета глаз и размера.
Порой Отулисса просто поражала. Нечасто можно было услышать «все мы» из клюва этой кичливой зазнайки!
Среди многочисленных загадок ночи Великого Падения бросалась в глаза еще одна странность — все без исключения найденные совята принадлежали к семейству сипух. Среди них были амбарные совы, большие и малые пепельные совы, травяные и масковые сипухи. Несмотря на некоторые различия в размерах и окраске, у всех них были одинаковые лицевые диски сердечком, что позволяло безошибочно отнести маленьких найденышей к обширному семейству Тито.
После спасения все найденыши вели себя очень странно — даже самые тяжелораненые бормотали в бреду какие-то рифмованные строки. К счастью, всех их излечила музыка. Услышав звуки арфы и пение мадам Плонк, малыши очнулись и перестали нести ерунду. Они быстро поправлялись, с каждым днем все более походя на обыкновенных сов.
Хотя, разумеется, сов Великого Древа Га'Хуула нельзя было назвать обыкновенными. Когда Сорен был совсем маленьким, родители рассказывали им с Клуддом и Эглантиной разные истории. Вообще-то это были скорее легенды, то есть истории, в которые очень хочется поверить, но почему-то не верится. Самая любимая легенда Сорена и Эглантины начиналась так: «Однажды, давным-давно, во времена Глаукса, существовало братство ночных стражей — благородных сов из царства Га'Хуул. Каждую ночь совы-рыцари поднимались в небесную тьму, дабы творить добрые дела. Каждое их слово было чистой правдой. Они стремились к тому, чтобы искоренить несправедливость, вдохнуть силы в оробевших, восстановить разрушенное, покарать спесивых и низвергнуть тех, кто попирает слабых. Сердца их были полны возвышенных устремлений…»
И надо же было такому случиться, чтобы именно эта легенда оказалась правдой! После долгих странствий Сорен с Гильфи, Сумраком и Копушей отыскали Великое Древо Га'Хуула, растущее на острове посреди моря Хуулмере.
Выяснилось, что для вступления в великое братство благородных сов друзьям было необходимо обрести такие навыки и познания, о которых обычные совы даже представления не имеют. Научившись чтению и счету, они поступили в разные отряды-клювы, где опытные наставники принялись обучать их премудростям навигации, метеорологии, металлургии и ориентирования на местности.
Этой ночью Серебряку и маленькой масковой сове по имени Лучик предстояло впервые подняться в небо с клювом всепогодников. Новички только приступили к своему обучению, поэтому о членстве в клюве пока не было и речи. Это был пробный полет, в ходе которого преподаватели хотели поближе присмотреться к малышам и на деле оценить их способности. Разумеется, будь здесь старый Эзилриб, в этом не было бы никакой необходимости. Опытный наставник с первого взгляда видел, годится совенок во всепогодники или же нет. Но в отсутствии Эзилриба Борону с Барран приходилось обходиться своими силами. Вот они и решили, что Серебряк с Лучиком больше других подходят для лучшего клюва острова.
— А мы правда полетим в ураган? — спросил Серебряк.
— Какой там ураган, всего-навсего мелкий тропический циклон, — ответил Пут. — Небольшое понижение атмосферного давления к югу отсюда вызвало незначительную заварушку в бухте и над ней.
— А когда мы полетим в торнадо? — не унимался Серебряк.
— Шутишь, малявка? — фыркнул Пут. — Немедленно скажи, что ты не собираешься летать в торнадо! Или тебе крылышки надоели? Так торнадо их быстренько повырвет! Я видел всего одну сову, которая выбралась живой из водяного смерча… Крылья у нее были ощипаны налысо, вот так-то!
Сорен даже клюв разинул от изумления.
— Ощипаны налысо? — переспросил он. — Как это?
— А так, что на них не осталось ни единого перышка. И пуха тоже.
Октавия возмущенно всколыхнулась, и стоящие на ее спине чашки задребезжали.
— Не запугивай молодежь, Пут!
— При чем тут я, Октавия? Они же сами спросили!
И тут Руби, рыженькая болотная сова, считавшаяся лучшей летуньей клюва, отчетливо произнесла:
— Но как же эта сова летала без перьев?
— Не очень хорошо она летала. Можно сказать, совсем плохо, — ответил Пут.
ГЛАВА III Ураган!
— Кому тефтельки? Сочные и свежие тефтельки! — Пут тряхнул головой, сбросив мокрый комок водорослей и морской гнили, который шлепнулся ему прямо между ушей.
— Это называется «остатки шторма». Пут непростительно грубо выражается! — без стеснения пояснила Отулисса, летевшим рядом Лучику и Серебряку.
Сорен замыкал строй, следя, чтобы новички не угодили в воронку, вызванную внезапными восходящими потоками воздуха.
— Видите? — продолжал Пут. — Вам не нужно плавать, чтобы определить температуру лежащей внизу воды. Вот сейчас я точно знаю, что море потеплело. Всем понятно?
Сорен чувствовал теплый влажный воздух, поднимавшийся от бушующих внизу волн. По странной прихоти природы море Хуулмере в районе бухты дольше всего удерживало тепло уходящего лета.
— Ураган рождается, когда более холодный воздух встречается с теплой водой. Я поручил Руби облететь вдоль границы бури, чтобы определить скорость ветра и все прочее.
Пут помолчал и обернулся на свою команду.
— А теперь — небольшой опрос!
— Как раз кстати! — оживилась Отулисса. — Обожаю опросы! Сорен бросил на нее испепеляющий взгляд, насколько позволяли «тефтельки», облепившие белоснежные перья вокруг его глаз.
— Мартин! — вызвал Пут. — Почему ветер закручивается в ураган?
— Я, я знаю! Пожалуйста! — возбужденно захлопала крыльями Отулисса.
— Закрой клюв, Отулисса! — рявкнул Пут. — Я спрашиваю Мартина.
Но не успел Мартин и клюва раскрыть, как Лучик громко пропищала:
— А моя бабушка умела планировать вниз, крутясь на лету!
— А мой дедушка! — тут же выкрикнул Серебряк. — У моего дедушки был закрученный коготь, вот!
«Великий Глаукс! — вздохнул про себя Сорен. — До чего же они еще маленькие!»
Он видел, что Пут совсем растерялся, не зная, что делать с малышней. Зато Отулисса оказалась на высоте и резко пресекла готовый было начаться спор о достоинствах бабушек и дедушек.
— Серебряк, Лучик! — ухнула она, подлетая к маленьким сипухам. — Внимание! Смотрим на мой хвост. Очень хорошо. Закрыли клювы, забыли про бабушек и дедушек, молча летим вперед. А теперь вернемся к уроку. Кто ответит на вопрос Пута? — Повисло растерянное молчание.
Потом Серебряк смущенно покачал крылышками. Отулисса резко повернула голову.
— Я чувствую ветерок сзади. В чем дело, Серебряк?
— А мою прабабушку назвали в честь облака! Ее звали Альто Кумулюс, по-моему, это означает кучевое облако.
— Спасибо за информацию, — холодно кивнула Отулисса. — А теперь, может быть, ты позволишь нам продолжить? Мартин, будь так любезен, ответь на заданный вопрос!
— Над морем поднимется ветер и начинает вращаться… как-то так, — ответил маленький мохноногий сычик, повернув голову за спину.
— Очень хорошо, учитывая, что ты еще никогда не летал в ураган, — согласился Пут.
Впрочем, сказанное относилось не только к Мартину. Из всей сегодняшней команды в ураган доводилось летать одному только Путу.
— Летать-то мы не летали, зато прочли всю необходимую информацию, — не удержалась Отулисса. — Кстати, Стрикс Эмеральда посвятила ураганам целых три главы своей замечательной книги «Атмосферное давление и турбулентность: вводный курс».
— В жизни не читал более занудной книги, — пробурчал Мартин, занимая место над правым крылом Сорена.
— А я прочла ее от корки до корки! — заявила Отулисса.
— Теперь вопрос новичкам, — продолжал Пут. — Старшие, закройте клювы. Не подсказывать! Итак, где у вас левое, а где правое крыло?
Снова воцарилась тишина.
— Та-ак. Ну-ка, похлопайте левым крылом.
Лучик с Серебряком замешкались, переглянулись — и дружно замахали правыми крыльями.
— Неправильно. — вздохнул Пут. — Вам придется запомнить разницу, это очень важно. Представьте, что будет, если я скомандую повернуть влево или сильнее махать правым крылом, а вы полетите в разные стороны?
Сорен с сочувствием посмотрел на малышей. Он отлично помнил, каких трудов ему стоило запомнить это отличие. А Руби, лучшая летунья в их клюве, сбивалась до самого последнего времени, но теперь — слава Глауксу! — все эти трудности остались позади.
— А теперь, — продолжал Пут, — я быстренько слетаю на разведку в противоположную сторону от того места, куда отправилась наша Руби. Хочу составить полную картину. Сорен, Мартин, остаетесь за старших. Не сходите с курса. Я скоро вернусь.
Не успел он улететь, как совы почувствовали дуновение какого-то нового ветерка.
— Мне кажется, где-то поблизости появились чайки, — процедила Отулисса, поворачивая голову в сторону ветра. — Великий Глаукс, да они летят прямо сюда! Ну и вонь! Омерзительные создания! Позор птичьего мира!
— Неужели они такие ужасные? — пискнула Лучик.
— А разве ты сама не чувствуешь? И вообще, они мокрогузые, и этим все сказано!
— Мокрогузые! — словно зачарованные хором повторили Лучик с Серебряком.
— Я еще никогда не видел мокрогузых, — прошептала Лучик.
— Лучше бы тебе их вовсе не видеть, — фыркнула Отулисса.
— Неужели они в самом деле никогда не отрыгивают погадок? — захихикала Лучик.
— А у моей сестры была подруга из мокрогузок, но родители запрещали приводить ее в наш дом. Кажется, это была какая-то певчая птица — то ли славка, то ли пеночка…
— Ну вот, опять началось, — вздохнул Мартин.
— Может быть, я тоже когда-нибудь их встречала, — заколебалась Лучик.
— Вот уж нечем гордиться! — рявкнула Отулисса. — Стыд и позор!
— Сейчас ты говоришь совсем как домашняя змея! — засмеялся Сорен.
Надо сказать, слепые змеи почитают только сов, а к остальным птицам относятся с глубочайшим презрением, поскольку постыдный изъян в устройстве пищеварения этих пернатых не позволяет им отрыгивать погадки. Из-за этого эти несчастные вынуждены извергать все лишнее прямо из-под хвоста, что воспринимается домашними змеями как верх вульгарности и неприличия. Именно за такое свойство своей выделительной системы эти птицы получили прозвище «мокрогузые».
— Вообще-то чайки могут сообщить очень ценные сведения о погоде, — добавил он.
— Ценные сведения ищут в книгах, ясно? — отрезала Отулисса. — А чайки не могут рассказать ничего, кроме неприличных анекдотов!
В это время в небе показался Пут в сопровождении одной из чаек.
— Ну, что там? — спросил Мартин.
— Штормовой нагон пока слабый, но он постоянно растет. Чайки говорят, что передний фронт шторма находится в каких-нибудь пятидесяти лигах к юго-востоку от нас.
— У меня для вас плохие новости! — прокричала рыжая Руби, неожиданно выныривая из вихря морских брызг и пены. Следом за ней летели две чайки. В следующий миг Сорен почувствовал, как какая-то чудовищная сила потянула его крылья вниз. — Вы говорите не с теми чайками! Это никакой не шторм, а настоящий ураган с оком посередине!
«Ураган? — пронеслось в голове у Сорена. — Быть этого не может! Так быстро?»
Никто из них, если не считать Пута, никогда не летал в ураган, а сейчас рядом было двое неопытных малышей. Что же теперь будет?
— Он пока еще далеко, — продолжила Руби, — но движется невероятно быстро и по пути усиливается. Сейчас к нам подступает дождь, а с ним и стена ока!
— Стена ока?! — ахнул Пут. — Немедленно меняем курс. Куда лететь, Руби?
— Налево… ой, то есть направо!
— Стена ока! — хором выдохнули Сорен с Мартином. Это было еще опаснее ока урагана.
«Стеной ока» называлось кольцо грозы, образованное кучевыми облаками и закрученное вокруг ока урагана. Такая грозовая стена могла достигать в ширину нескольких сотен лиг.
— Отсюда ничего не видно из-за облаков.
«Великий Глаукс! — подумал Сорен. — Сохрани этих совят, и пусть они еще долго рассказывают свои истории о бабушках, названных в честь облаков!»
— По-моему, сейчас мы находимся как раз между двумя штормовыми ливнями.
И тут их всех затянуло в чудовищный водоворот. «Вот он, ураган», — успел подумать Сорен. Летевший впереди Мартин вдруг превратился в расплывчатое рыжее пятно.
— Мартин! — срывая голос, закричал амбарный совенок, послышался слабеющий хрип, и в вихре на миг показался разинутый клюв шотландского мохноногого сычика, судорожно пытавшегося вздохнуть. Должно быть, Мартин попал в одну из чудовищных вакуумных ям, о которых Сорен столько слышал. В следующий миг он совсем исчез, а Сорену пришлось напрячь все свои силы, чтобы не перевернуться животом кверху. Просто невероятно, до чего это оказалось трудно! Ему случалось летать в горящие леса за раскаленными углями, бороться с чудовищными огненными ветрами и странными изменениями воздуха, вызванными бушующим внизу пламенем, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось сейчас!
— Немедленно влево, на юго-восток! Будем снижаться. Поворачиваем рулевые перья налево, вытягиваем нижние перышки! — перекрикивая ветер, командовал Пут. — Курс на подветренную сторону, левое крыло в двое выше правого! Вперед, всепогодники! Вы справитесь! Первостепенные маховые перья вниз. А теперь выравниваемся. Вперед!
Пут летел, как сам Глаукс, особенно если учесть, что он прикрывал крыльями обоих малышей, держа их с подветренной стороны.
Но где же Мартин? Мохноногий сычик был самым маленьким членом клюва.
«Соберись, сосредоточься! — приказал себе Сорен. — Ты погибнешь, если будешь думать о чем-нибудь, кроме полета. Погибнешь, слышишь? Превратишься в мертвую птицу с вырванными крыльями!»
В памяти промелькнули самые страшные истории об ураганах, которые он когда-либо слышал. Чаще всего в них говорилось об оке бури, но Сорен знал, что есть и кое-что пострашнее. Стена ока.
В самом оке урагана царит жуткое спокойствие, но стоит жертве попасть на стену, как ее начнет вращать по кругу, вырывая крылья и ломая кости, пока несчастная не задохнется и не умрет.
Сорен в ужасе таращил свои и без того круглые глаза, а его третье, прозрачное, веко, лихорадочно поднималось и опускалось, сметая с глаз летящую в них со всех сторон грязь. Сорен не обращал ни на что внимания. Перед его взором стоял маленький Мартин, втянутый чудовищным потоком прямо в «стену ока».
Воздух начал выравниваться, и вскоре липкое тепло, испарявшееся с поверхности моря, стало остывать под более холодными глубинными водами, взбаламученными штормом.
Потом начался ливень. Сильный ветер косо обрушивал вниз яростные струи дождя. Лежащее внизу море словно подернулось дымкой.
— Строимся парами, клюв! ООПП! — скомандовал Пут.
Совы послушно заняли свои позиции в соответствии с Основным Оперативным Порядком Полета. Сорен повернул голову в поисках Мартина, всегда летевшего справа. Теперь на том месте, которое обычно занимал мохноногий сыч, зияла пустота. Сорен вскинул голову, чтобы посмотреть на Руби, и увидел над собой рыжеватые перья ее брюха. Руби опустила глаза и грустно покачала головой. Сорену показалось, что в глазах у нее блестят слезы, но возможно, это была всего лишь влага от очередной «тефтельки».
— Перекличка! — ухнул Пут. — Клюв, по порядку отзовись!
— Руби здесь! — крикнула рыженькая короткоухая сова.
— Отулисса здесь!
— Сорен здесь!
А потом последовала тишина — молчание или еле слышный вздох, донесшийся с того места, где всегда летел Мартин.
— Отсутствует. Продолжаем, — приказал Пут. «Отсутствует? Продолжаем?» — ахнул про себя Сорен. Но не успел ничего возразить, потому что услышал тоненький робкий голосок:
— Серебряк здесь.
— Лучик здесь! Только меня тошнит.
— ГДЕ МАРТИН?! — в бешенстве заорал Сорен.
— Снижаемся, — устало сказал Пут. — Это дело искателей-спасателей.
И тут послышался сдавленный, задыхающийся крик, сопровождаемый волной невыносимой вони.
Сначала Сорену показалось, что Лучик все-таки не утерпел, и его стошнило. Но потом из дымки над морем Хуулмере показалась чайка, волочившая в клюве что-то очень мокрое и очень маленькое.
— Мартин здесь! — прохрипел мохноногий сычик, безжизненно болтавшийся в клюве у чайки.
ГЛАВА IV Лес призраков
— У меня ужасно кружится голова, уж не знаю, от воды это или от запаха… Но честно вам говорю — отныне вонь чаек будет моим любимым запахом! — с этими словами Мартин повернулся и кивнул своему спасителю, носившему странное имя Сматт.
— Не стоит благодарности, — скромно опустил голову тот.
Мартин рассказал, что его засосало куда-то вверх, в воронку теплого воздуха, но почти сразу же налетевший холодный поток создал нисходящую тягу, и маленький сыч камнем стал падать в море. По счастью Сматт, летевший между теплым и холодным воздушным течением, подхватил его клювом, как привык хватать рыбу. Хотя, честно признаться, Мартин был значительно меньше обычной добычи морской чайки.
Клюв всепогодников благополучно приземлился на лесистый полуостров, мысом вдававшийся в море. На первый взгляд здесь все было спокойно, но когда Сорен огляделся по сторонам, ему стало не по себе. Все деревья этого леса были белоствольные и абсолютно голые, без единого живого листочка. Несмотря на ночную пору, лес источал какое-то странное свечение, по сравнению с которым даже луна казалась бледной.
— Мне кажется, — пробормотала Отулисса, внимательно всматриваясь в ночное небо, — что мы оказались как раз между двумя ливнями.
Ее слова почему-то взбесили Сорена. Отулисса явно брала на себя обязанности Эзилриба, полагая себя самой ученой совой во всем клюве! С какой-то стороны это было справедливо. Пут, временно занимавший место капитана, был великолепен в воздухе, но заметно уступал Отулиссе в познаниях. Видимо на основании этого несносная пятнистая сова без тени смущения назначила себя главным специалистом по метеорологии!
— Или в лесу призраков, — неуверенно оглядевшись, заметил Пут.
Холодок пробежал по перьям совят.
— Лес призраков? — еле слышно переспросил Мартин. — Я слышал о таких.
— Слышать-то все слышали, — кивнул капитан. — Но вот ночевать в таких лесах я бы никому не советовал.
— В любом случае, Пут, — нервно заметила Руби, — у нас нет другого выхода. Ураган еще продолжается. Я видела, каков он вблизи и надеюсь, у нас хватит ума держаться от него подальше!
— Ладно, ребята, — Сматт поднял крылья, и волна зловония снова окатила членов клюва. — Думаю, пора мне убираться восвояси.
Чайка ободряюще взглянула на Пута, легко взмыла в воздух и растаяла в темноте.
— А мы что будем делать, Пут? — дрожащим голоском переспросил Серебряк.
— Руби права, выбирать нам не приходится. Надеюсь, мы не потревожим здешних скрумов.
— Скрумов? — хором взвизгнули Серебряк с Лучиком.
— Лично я в них нисколечко не верю, — выдавил Мартин, вонзая когти в заросшую мхом землю. А потом, видимо, для подтверждения своих слов, храбро поднялся в воздух и закружил между деревьями, выискивая подходящую ветку.
— Поосторожнее с деревьями! — крикнул ему вслед Пут. — Не дай Глаукс, потревожишь скрумов!
Сорен скептически склонил голову к плечу. После того как Мартин попал в ураган и едва не утонул в море, скрумы ему вряд ли будут страшны!
Скрумами назывались бестелесные души умерших сов, которые по какой-то причине не смогли улететь в совиный рай, носящий название глаумора.
Услышав предостережение Пута, Лучик с Серебряком немедленно ударились в слезы.
— А ну замолчите, живо! — рассердилась Отулисса. — Нет никаких скрумов, ясно? Это всего лишь колебания атмосферы. Отраженный свет или что-то еще в этом роде. Стрикс Эмеральда написала об этом целую книгу под названием «Спектральные аномалии: изменение формы и света».
— Нет-нет, это скрумы! — в два голоса надрывались совята.
— Моя бабушка говорила, что они есть! — сердито крикнула Лучик, с силой вонзая когти в мох.
— Мне надоели байки про твою бабушку, — рявкнула Отулисса. — Пут, как долго мы будем тут сидеть?
— Пока ураган не стихнет. Мы же не можем тащить малышей, — он кивнул на Серебряка с Лучиком, — сквозь такую стихию!
— Вы оставите нас здесь, со скрумами? — ахнула Лучик, а Серебряк, словно по команде, залился новыми рыданиями.
Руби поднялась вверх и уселась на ветку над головами малышей. Когда совы сердятся, они распушают перья. В мертвенном белом сиянии леса Руби стала вдвое больше и казалась кучкой пламенеющих углей.
— Я по горло сыта вашим хныканьем! Лично мне наплевать, есть тут скрумы или нет. Я есть хочу. Я устала. Хочу поужинать сочной крысой или полевкой, на худой конец. Впрочем, от белки я бы тоже не отказалась. А потом отправлюсь спать. А вам обоим я советую заткнуться, потому что если вы немедленно этого не сделаете, то клянусь Глауксом, вы пожалеете, что не попались в лапы скрума!
— Полагаю, нужно слетать на охоту, — подала голос Отулисса.
— Да-да, конечно! Немедленно! — засуетился Пут и принялся расхаживать по ветке туда и обратно. — Вот только не знаю, можно ли тут чем-нибудь поживиться?
Сорен, Мартин и Руби отлично видели, что Пут теряется перед Отулиссой. Он был великолепен в небе, но оказался совершенно беспомощен на земле, тем более, в качестве командира. Что и говорить, никогда еще отсутствие Эзилриба не ощущалось так остро!
Видимо, Пут и сам это понимал, потому что вдруг развил лихорадочную активность. Он откашлялся, слегка раздулся и попытался взять начальственный тон:
— Сорен, вы с Руби облетите северо-восточную часть леса. Отправляйтесь прямо сейчас, ребята. Шутка ли, семеро голодных клювов! Мартин с Отулиссой полетят в юго-западном направлении. Я остаюсь с мелюзгой.
— Ха! — ухнула Руби, поднимаясь в небо. — Сдается мне, Пут сам боится скрумов, вот и послал нас. А ты боишься, Сорен?
Стоило им набрать высоту, как странный белесый туман, расползшийся по земле, стал заметно таять.
— Немного, — признался Сорен.
— Что ж, по крайней мере, честно. А почему — «немного»?
— Когда я думаю о скрумах, то испытываю не столько страх, сколько печаль. Ведь это души, которые не могут достичь глауморы… Разве это не грустно?
— Наверное, — ответила Руби.
«Наверное? — недоверчиво покосился на нее Сорен. Неужели она не понимает, насколько это печально?» — Честно говоря, Руби нельзя было назвать глубоко чувствующей совой. Она превосходно летала, была надежным товарищем и умела повеселиться, однако ей заметно не хватало образного мышления.
Однако следующий вопрос Руби поставил Сорена в тупик.
— А почему они не могут попасть в глаумору?
— Честно говоря, я и сам точно не знаю. Миссис Плитивер говорит, что их удерживают незавершенные на земле дела.
— При чем тут миссис Плитивер? Ей-то откуда знать! Она же змея!
— Иногда мне кажется, что миссис Пи знает о совах больше, чем сами совы, — серьезно ответил Сорен и вдруг склонил голову набок: — Тихо! — Руби немедленно закрыла клюв. Как и все совы, она с огромным уважением относилась к необыкновенно острому слуху амбарных сов. — Суслик. Прямо под нами.
Сусликов оказалось целых три. Руби в очередной раз доказала свою необычайную ловкость, умудрившись схватить сразу двух. Как оказалось, им с Сореном повезло куда больше, чем Мартину с Отулиссой, которые вернулись обратно с одной жалкой мышкой на двоих.
— Сначала — доля охотников, — важно объявил Пут, кивая ловцам. По неписаным законам совиного мира охотники имели право первыми выбрать любой кусок. Сорен оторвал заднюю лапу суслика. Лапа оказалась жилистой, честно говоря, едал он сусликов и посочнее. Может быть, в лесу духов сусликам не удается нагулять бока? От этой мысли у Сорена сразу пропал аппетит. А вдруг суслики питаются призраками или призраки — сусликами? Выходит, он слопал пищу скрумов? Мускульный желудок его испуганно сжался, прессуя кости и шерсть добычи.
Когда с едой было покончено, занялся рассвет. Но из-за густого тумана, окутавшего голые ветки и белые стволы деревьев, в лесу по-прежнему стояли сумерки.
— Думаю, пришло время отдохнуть! — бодро объявил Пут. — Вздремнем ненадолго, а перед первой тьмой отправимся в обратный путь. Ворон не бойтесь, их здесь нет, — он медленно повернул шею, внимательно осматривая лес.
— Тут одни только скрумы, — пропищала Лучик.
— Закрой клюв! — прикрикнул на нее Мартин.
— Спокойнее, Мартин. К чему такой тон, дружище? — остановил его Пут, стараясь говорить, как…
«Как кто? — подумал Сорен. — Как Эзилриб? Да он все равно ни капельки не похож на нашего капитана!»
— Я тут немного подумал, — продолжал Пут. — И вот что мне пришло в голову: если это и впрямь лес духов, как некоторые полагают, то лучше бы нам не спать на этих деревьях, — он мотнул головой, словно хотел отогнать белые безлиственные скелеты, обступившие маленький отряд живых сов.
Повисла тишина. Сорен ясно слышал, как колотятся сердца его товарищей. «Выходит, скрумы — это очень серьезно». Даже Руби, и та выглядела слегка встревоженной. Совы — за исключением пещерных, вроде Копуши — никогда не спят на земле. Они с детства знают, что спать на земле опасно. А что, если появятся хищники — еноты, например?
— Я знаю, о чем вы думаете, — нервно продолжал Пут, отводя взгляд, чтобы не смотреть в глаза своему клюву. — Вы считаете, что для сов спать на земле противоестественно. Но здесь не обычный лес. Говорят, эти деревья принадлежат скрумам. Откуда нам знать, на какое дерево захочет опуститься призрак? Лучше не рисковать, верно? В конце концов, я старше и опытнее вас. И скажу вам честно, на желудке у меня совсем неспокойно!
— У меня тоже! — немедленно поддакнул Серебряк.
— Потому что у тебя желудок с горошину, — еле слышно процедил Мартин.
— Ладно, ребята, не трусьте. Просто нужно проявить бди… мость.
— Ты хотел сказать «бдительность»? — фыркнула Отулисса.
— Не надо умничать, детка. Я хочу сказать, что надо по очереди дежурить. Сначала сторожить будем мы с Мартином. Потом — Отулисса с Руби. А ты, Сорен, будешь караулить последним. Тебе придется бодрствовать в одиночку, зато твоя стража будет самой короткой, так что, бояться нечего.
«Вот как? А зачем тогда караулить?» — подумал про себя Сорен, но не произнес ни слова, поскольку ни один член клюва не имел права оспаривать решения командира. Все повернули головы в его сторону.
— Я буду дежурить с тобой, Сорен, — немедленно вызвался Мартин.
Сорен растроганно заморгал.
— Спасибо тебе, Мартин, но… не нужно. Ты устанешь. Тебе сегодня и так пришлось несладко… Я хочу сказать, что ты чуть не утонул в море, и вообще… Не волнуйся, я справлюсь.
— Послушай, Сорен, я же серьезно предлагаю!
— Не надо. Со мной все будет в порядке, — твердо заявил Сорен.
На деле все оказалось совсем не так, как было спланировано. Во время первой стражи никто не сомкнул глаз — во-первых, все ужасно нервничали, а во-вторых, спать на земле оказалось настоящей пыткой. Но по мере того, как тьма бледнела, а белизна деревьев таяла в свете разгорающегося утра, совы начали клевать клювами. Головы их клонились все ниже и ниже, пока не попадали на грудь или за спину: надо сказать, что очень молодые совы во сне частенько поворачивают голову назад, так что она оказывается у них прямо между лопаток.
* * *
— Сорен, проснись! Твоя очередь, — шептала Руби. Он моргнул и открыл глаза. Потом поднял голову.
— Не трусь. Тут никого нет. Ни ворон, ни енотов, ни скрумов-проглотов, — тихонько закурлыкала Отулисса, как делают все совы, когда смеются.
Сорен подошел к невысокой кочке, торчавшей посреди поляны. Расправив крылья, он легко вспорхнул на вершину наблюдательного пункта.
Пока он спал, туман снова сгустился. Легкий ветерок, круживший между деревьями, перемешивал и взбалтывал сизую дымку, придавая ей самые разные очертания. Одни туманные облака были длинные и узкие, другие — пышные и пушистые. Сорену припомнилась глупая болтовня маленьких совят про бабушек и дедушек. Вообще-то совята были славные, хотя и раздражали немного. Неужели еще совсем недавно он и сам был таким?
Сорен плохо помнил своих родителей, а бабушку с дедушкой и вовсе не знал. Не успел узнать… Сорен моргнул и снова уставился в клубящийся туман. Странно, он никогда не думал, что туман можно рассматривать, как облака — вот енот, а олень вскочил на торчащий из земли пень, а выпрыгнула из воды рыба. Сорен так загляделся, что не сразу заметил, как сизый туман постепенно соткался в одну огромную бесформенную маску, а потом вдруг распался на две груды. Облака заколыхались, принимая какую-то форму, показавшуюся Сорену мучительно знакомой. Что это? Кто это? Вот перед ним возникла красивая пушистая фигура, и Сорен даже издали почувствовал, какая она теплая и мягкая. Ему показалось, что из тумана кто-то его зовет, но вокруг по-прежнему не было ни души. Что за наваждение такое?
Он замер. Без сомнении, что-то происходило! Сорен нисколько не боялся. Ему было не страшно, а грустно — ужасно, невыносимо грустно. Какая-то неведомая сила тянула его к двум туманным фигурам. Они были такие пушистые и так знакомо наклоняли головы, словно хотели выслушать его. Ну конечно, это они его звали, они говорили с ним — только без звука. Голоса их звучали у Сорена в голове.
А потом ему почудилось, будто он вышел из своего тела. Крылья его сами собой распахнулись. Сорен поднялся в воздух — и одновременно остался сидеть на кочке. Он отлично видел свои крепко впившиеся в мох, когти. И в то же время какая-то тень покидала его тело. Это был он — и не он. Его тело — бледное, сотканное из тумана, было сродни двум другим призрачным теням. То, что было им и одновременно не им, поднималось все выше и выше, а потом, взмахнув крыльями, полетело на самый край поляны, где на ветке большого белого дерева уже ждали его две призрачных птицы.
— Отраженный свет?
— Нет-нет, Сорен, это не отраженный свет.
— Скрумы?
— Пусть будет так…
— Мама? Папа?
Туман задрожал и вспыхнул, как вспыхивает темная вода под луной.
Набрав высоту, Сорен посмотрел вниз и увидел собственную фигуру, несущую караул на прежнем месте. Он вытянул коготь — коготь оказался прозрачным! А потом он опустился на ветку, и тут же почувствовал странный покой. Как будто все это время в желудке у него зияла рана, а теперь она вдруг затянулась и исчезла. Сорен протянул коготь к матери, но его лапа прошла насквозь ее туманное тело.
— Я умираю? Я тоже стану скрумом?
— Нет, любимый.
Никто не называл его любимым с тех пор, как он был похищен патрулями Сант-Эголиуса.
Сорен склонил голову набок, чтобы получше рассмотреть своих родителей, но туман постоянно менял форму, растекался и снова собирался воедино. Он узнавал мать с отцом, и все-таки они не были настоящими. Перед ним сидели две туманные тени. И все же это были они.
Но неужели они все это время были здесь, дожидаясь его? Незавершенное дело? Значит, это правда?
— «Мы думаем, что да», — прозвучал у него в голове голос отца.
— Разве вы сами не знаете?
— Не совсем так, милый. Мы не уверены. Мы просто знаем, что что-то не так. У нас есть чувства, но нет на них ответа.
— Вы хотите меня о чем-то предупредить?
— Да, любимый. Но вся беда в том, что мы не знаем, от чего хотим тебя уберечь.
Интересно, знают ли они про Клудда? Сорен хотел рассказать маме с папой, как братец Клудд выбросил его из гнезда, но в мозгу у него вдруг стало пусто. Слова посыпались с клюва. Он отлично слышал звук собственного голоса, но не чувствовал ответного отклика.
Он рассказывал родителям о Клудде, а мама с папой даже не шелохнулись. Они ничего не слышали! В голове у Сорена стало совсем тихо. Видимо, его родители могли разговаривать лишь на безмолвном языке мыслей. Но Сорену, как назло, никак не удавалось мысленно подобрать слова, а родители были бессильны ему помочь.
«Металл! Берегись Металлического Клюва!» — вдруг взорвалось в голове у Сорена.
Он узнал голос своего отца. К сожалению, этот крик исчерпал силы скрума. Прямо на глазах у Сорена отцовская фигура начала таять, расплываясь в тумане. То же самое происходило с матерью. Марево, из которого были сотканы их фигуры, бледнело и истончалось.
Сорен протянул коготь, чтобы удержать его.
— Не уходите! Не уходите, прошу вас! Не покидайте меня! Вернитесь!
— Да что ты так вопишь, дружище? Перебудил всех нас! Сорен очнулся на земле, прямо над ним возвышался сонно моргавший Пут. Как он очутился внизу? Только что он сидел на ветке дерева, но совсем не помнил, чтобы слетал на землю! И тумана больше не было. Совсем не было.
— Прости, Пут. Я взлетел вон на то дерево. Мне показалось, я что-то там заметил, — пробормотал Сорен.
— Не болтай чепухи, дружок, — рассмеялся Пут. — Я проснулся несколько минут назад. Ты стоял здесь, на кочке. Сна у тебя не было ни в одном глазу, как и полагается хорошему дозорному. Можешь мне поверить — я бы тебе хвост вырвал, усни ты на посту!
— Значит, я все это время был на этом месте? — недоверчиво спросил Сорен.
— Клянусь тебе, — буркнул Пут и посмотрел на Сорена с таким любопытством, с каким обычно смотрят на сумасшедших. — На этом же месте, все время. Будь ты на дереве, я бы это заметил, можешь мне поверить!
«Значит, это был всего лишь сон? Но он казался таким настоящим… Я слышал голоса мамы и папы! Они звучали у меня в голове, как наяву».
— Пора отправляться, — Пут посмотрел на небо, окрасившееся тусклым багрянцем. Розовые облака поползли над землей. — Полетим на запад, пойдем галсами.
Галсами назывался очень простой способ передвижения, при котором ветер дует не в клюв или хвост, а в заднюю часть крыла, обеспечивая постоянный разгон для полета.
— Строимся в пары! — скомандовал Пут. Взлетать надо было с земли, что было несколько сложнее подъема с ветки дерева. Но совы отлично справились со стартом. Сорен с Мартином взлетали последними. Они поднимались тугими спиралями, и вскоре лес призраков остался внизу.
Обернувшись, Сорен увидел, что туман собрался вновь. Длинные его струи, похожие на прозрачные шелковые шарфы, скользили между деревьями. Сорен до боли напрягал глаза, стараясь разглядеть в колышущейся дымке силуэты отца с матерью. Хотя бы еще разочек их увидеть, последний раз! Но над белым лесом густым пологом лежала бесформенная мгла.
Если бы Сорен мог видеть сквозь туман, он заметил бы, как маленькое перышко, очень похожее на его собственное, только прозрачное, медленно кружась, падает с ветки высокого белого дерева.
ГЛАВА V Кузница Бубо
Прошло уже два дня после возвращения, но Сорен так никому и не рассказал о странном происшествии в лесу призраков. Каждый день, засыпая, он видел во сне скрумы своих родителей.
Неужели в лесу призраков он тоже видел сон — всего лишь сон? Но почему тогда слова Металлический Клюв так грозно клацали у него в голове и зловещим предчувствием отдавались в желудке? Эти слова жили своей собственной жизнью и с каждым часом звучали все более и более зловеще.
— Я вижу, тебя что-то гнетет, Сорен, — сказал Копуша, когда однажды вечером после урока навигации они сидели в библиотеке.
— Нет, ни капельки! — быстро ответил Сорен.
Книга была очень интересная, но он никак не мог сосредоточиться и пятый раз перечитывал одно и то же предложение. Неудивительно, что Копуша заметил тревогу, день и ночь терзавшую друга!
— Ни капельки? — Копуша мигнул и внимательно посмотрел на Сорена. Потом слегка покачал пучками белых перьев, нависшими над его круглыми желтыми глазами.
Сорен молча смотрел на друга.
«Может быть, стоит рассказать ему про скрумов и про Металлический Клюв? Проще всего быть честным, но…»
— Да, Копуша, меня кое-что беспокоит, но я пока не могу ничего тебе рассказать. Ты ведь понимаешь?
Копуша снова мигнул.
— Конечно, Сорен. Расскажешь, когда будешь готов, — тихо проговорил он. — Не нужно торопиться.
— Спасибо тебе, Копуша. Ты и сам не знаешь, как это важно для меня.
Сорен встал, закрыл книгу и направился к полкам, чтобы убрать ее на место. Шкаф находился как раз возле пустующего стола Эзилриба, где в былые времена старый наставник целыми днями просиживал над фолиантами, рассеянно склевывая сушеных гусениц из насыпанной на стол кучки.
Без Эзилриба библиотека словно опустела. И вообще, все стало другим без него. Сорен сунул книгу на место, но когда поворачивался, чтобы уйти, взгляд его случайно упал на толстый том о металлах. Металлы! Почему же он раньше об этом не подумал? Надо сходить к кузнецу Бубо! Пусть он пока не готов поделиться с Копушей, но ничто не мешает ему посоветоваться с Бубо — хотя бы по поводу Металлического Клюва.
Сорен, кружась, вылетел из Великого Древа, опустился ниже и полетел к скале, где в неглубокой пещере находилась кузница Бубо.
Кузнечный горн был устроен прямо перед входом, поэтому каменная скала почернела от многолетней копоти. Именно сюда угленосы приносили живые угли с лесных пожаров, а Бубо топил ими свой горн и плавил металлы, необходимые для изготовления различной утвари и вооружения — от кастрюль со сковородками до боевых когтей и щитов. Если кто-то и мог объяснить Сорену, о каком металлическом клюве пытались предупредить его тихие голоса скрумов, это был только Бубо. Подлетев ближе, Сорен увидел погасший горн и понял, что старый филин, скорее всего, у себя в пещере.
Бубо хоть и не принадлежал к семейству пещерных сов, привыкших селиться в песчаных норах, предпочитал жить в пещере, а не на дереве. Однажды он сказал Сорену, что все кузнецы, будь они филинами, пятнистыми совами или неясытями, чувствуют непреодолимую тягу к земле, где хранятся залежи металлов.
Сорен ступил в тень от нависшего над входом каменного карниза, и вошел в пещеру. В темной глубине сверкали блики от развешенных по стенам стеклянных вертушек. Эти хитрые приспособления были сделаны из осколков цветного стекла; стоило лучам света проникнуть в пещеру и упасть на такую вертушку, как разноцветные зайчики начинали кружиться в воздухе и танцевать по стенам. К сожалению, сейчас в пещере царила тьма. Луна шла на ущерб, и в темном небе виднелся ее едва заметный тонкий ломтик.
— Бубо! — позвал Сорен и помолчал, дожидаясь ответа. — Бубо!
— Это ты, Сорен?
В глубине пещеры показалась огромная темная фигура. Даже для крупных виргинийских филинов Бубо был настоящим исполином. Косматые ушные хохолки, грозно нависавшие над глазами, придавали кузнецу грозный и неприступный вид. Но Сорен знал, что, несмотря на внешнюю суровость, Бубо самый добрый филин на свете. Как у большинства виргинийских филинов, в его темно-сером, буром и черном оперении то тут, то там сверкали ярко-красные и желтые перья, похожие на горячие всполохи пламени. Казалось, огромный филин покрыт не перьями, а жаром собственного горна.
— Зачем пожаловал, дружище?
— Металлический Клюв, — выпалил Сорен.
— Металлический Клюв! — ухнул Бубо. — Что ты о нем знаешь?
— О нем? — растерялся Сорен. — Значит, он живой?
До сих пор он думал, что скрумы его родителей говорили о каком-то предмете, вроде крупинок, который несет в себе смертельную опасность. Да, он думал о крупинках, потому что не кто иной, как Бубо когда-то объяснил ему, что эти бесценные частички на самом деле являются особым металлом с так называемыми «магнитными свойствами».
Бубо рассказывал, что когда все невидимые глазу крупинки в металле выстраиваются определенным образом, рождается сила, которую называют магнитной. Теперь Сорен совершенно растерялся. Оказывается, Металлический Клюв не имеет никакого отношения к крупинкам! Но почему тогда Бубо так разволновался? Он же заметил, что огромный рыжий филин чуть из перьев не выпрыгнул от волнения.
— Держись от него подальше, парень! Нечего тебе якшаться с этой совой.
— Металлический Клюв — это сова?
— Ну да.
— Какая?
— Никто этого не знает. Очень плохая — это все, что я могу тебе сказать.
— Но… — смутился Сорен. — Почему же никто не знает, к какому семейству она принадлежит?
— Потому что эта сова носит металлическую маску, почти полностью скрывающую лицевой диск.
— Но зачем?
— Откуда я знаю? — буркнул Бубо, и Сорену показалось, что филин не хочет говорить на эту тему. — Говорят, что он летает шумно, как воробьиный сычик, хотя скажу тебе честно, ростом он куда как больше любого сычика. Он намного крупнее амбарной совы, но поменьше бородатой неясыти, вот как. Поговаривают, будто у него ушные хохолки, как у виргинийского филина, вроде меня. Другие уверяют, что никаких хохолков у него и в помине нет. И только в одном все соглашаются…
— В чем?
— Это самая жестокая и ужасная сова из всех, когда-либо живших в нашем славном мире.
Сорену показалось, что желудок у него провалился в лапы. Однажды, во время долгого путешествия к Великому Древу Га'Хуула, они с друзьями нашли умирающую полосатую неясыть и решили, будто с ней расправились стражи из Сант-Эголиуса.
— Это были разбойники из каньона? — спросила тогда Гильфи. Но умирающий еле слышно прошептал: «Если бы! Я был бы рад, будь это Сант-Эголиус! Но все гораздо страшнее… Вы еще пожалеете… Вы еще узнаете!»
Сорен, Гильфи, Сумрак и Копуша даже представить себе не могли, что может быть страшнее жутких стражей каньона. Но полосатая неясыть знала, о чем говорила. В мире было нечто еще более жуткое.
Мысль о безымянном, а может быть, даже безликом зле была настолько ужасна, что друзья стали между собой называть его «вы еще пожалеете». Несколько раз они пытались узнать об этом у сов и наставников Великого Древа, но те каждый раз уходили от ответа. И вот теперь кузнец Бубо заявил, что это страшное зло носит имя Металлический Клюв.
Бубо никогда не уходил от вопросов, это было не в его обычае. Поэтому Сорен решил прояснить все до конца.
— Бубо, ты ведь знаешь о том, как мы с Гильфи, Сумраком и Копушей нашли в Клювах умирающую полосатую неясыть?
— Ясное дело, слышал я эту историю. Тогда вы еще ловко прикончили рысь. Чистая работа, нечего сказать! Это же надо — кинуть ей горящий уголь прямо в глаз, да еще с такой высоты!
— Это просто случайность… Ты лучше вот что мне скажи — эту бородатую неясыть убил Металлический Клюв?
— Очень возможно! И даже вероятно, если ты понимаешь, что я имею в виду. Если ты хорошо занимался на уроках математики, то должен знать, что вероятное событие происходит чаще возможного. Иными словами, вероятность более возможна, чем возможность…
— Да-да, конечно, — торопливо перебил Сорен. Если Бубо пустится в дебри слов, его будет нелегко вытащить оттуда! — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но почему ты сказал, что это возможно… то есть, вероятно?
— Начать с того, что та неясыть была кузнецом-одиночкой…
Сорен насторожился. Что Бубо хочет этим сказать? Можно подумать, что кузнец-одиночка непременно должен притягивать к себе опасность!
— Да, — пробормотал Сорен, — но… — Что?
— Знаешь, Бубо, я не совсем понимаю, что такое кузнец-одиночка.
Сорен смущенно покачал головой и уставился на свои когти.
— Нечего стыдиться, дружок! Одиночка такой же кузнец, как все остальные, вроде меня. Только он не принадлежит ни к одному царству, вот как. В этом-то вся и разница. Только на Великом Древе Га'Хуула умеют использовать огонь для самых разных целей — мы топим плиты, стряпаем, читаем при свечах, освещаем свои дупла, делаем различные инструменты, а также боевые когти, кастрюли, сковородки и прочие котелки. Кузнецы-одиночки всего этого не умеют. Они тоже искусны в кузнечном деле, вот только куют боевые когти да щиты. Оружие, другим словом.
— Но для кого они делают это оружие?
— А для любого встречного-поперечного. Они никогда не задают вопросов, но как
