Счастье, удовольствие, гедонизм

Некоторые ученые полагают, что наука о морали исторически возникла из рассуждений о том, в чем заключается счастье человека и как его можно достигнуть. Обычно это выяснялось в полемике философа с простецом — через противопоставле­ние того, что понимают под счастьем мудрецы и люди толпы. Простецы называют счастьем высшее состояние радости, чув­ство упоения от обретения желаемого, восторга, удовлетво­ренности от того, что цель достигнута. Поскольку желания и цели у людей различны, то и счастье понимается по-раз­ному. Одни его видят в обретении славы или благосклонности

любимой девушки, другие — в богатстве и покое. Но как бы ни различались предметы желания, форма у них одна — не­что зримое, осязаемое, конкретное. А почему нет абстрактно­го счастья? Напрягите фантазию и попробуйте представить абстрактное счастье. Уверен, что оно моментально трансфор­мировалось в нечто иное. Это уже не счастье, а, допустим, со­стояние полного умиротворения. Видимо, нет абстрактного счастья, оно всегда конкретно. Более того, адресно, очень спе­цифично и глубоко индивидуально. Говоря о счастье, люди прежде всего имеют в виду личное счастье, а оно у всех раз­ное. Но если это так, то какое тогда отношение к морали име­ет данное понятие, ведь все моральные нормы, идеалы и цен­ности — универсальны, т.е. одинаковы для всех людей?

Мудрые философы опровергают обыденные представления о счастье и полагают, что оно как нравственная категория воз­можно только тогда, когда речь идет не о личном, а об общест­венном счастье. Быть счастливым просто, рассуждал Л.Н. Тол­стой, но сделать счастливым незнакомого человека очень трудно. Но в стремлении к труднодостижимому как раз и со­стоит путь морального совершенствования. Подлинно нравст­венный человек счастлив тогда, когда счастливы другие, когда счастье обрела его родина. Если этого нет, то душа его неспокойна. Может быть, все-таки существует абстрактное, всеобщее счастье?

Древнегреческое слово «счастье» — «эвдемония» (eudaimonia, eu — добро, daimon — божество) — дословно оз­начало судьбу человека, находящегося под покровительст­вом богов. Только во времена Аристотеля (IV век до н. э.) оно стало обозначать обладание высшими благами. Так и русское слово «счастье» имеет своим корнем «часть», что означало также «судьбу», «удел» (сравним со словом «участь»). Быть счастливым поначалу и понималось как находиться под ми­лостью высших сил, быть удачливым, быть приобщенным (соучастным) судьбе. Счастье — это значит удача, счастли­вый случай, везение. Но в таком случае счастье есть нечто, не зависящее от человека.

К удаче можно отнести доставшееся по наследству богатст­во, но только если оно свалилось как «снег на голову». Если же вы рассчитывали на него, то счастливый случай здесь ни при

чем. Счастье наступает вопреки всяким расчетам и даже упова­ниям, оно как чудо. Оно приходит даже вопреки вашим усили­ям и трудам, иначе это уже не счастье, а заслуженная награда. Но почему тогда люди больше всего счастливы, когда добились чего-то своим собственным трудом, когда оно досталось благо­даря неимоверным усилиям? И чем выше усилия, тем сильнее ощущение счастья.

Счастьем называют то, что обретает человек благодаря своим усилиям. Несчастья же, будь то огорчения, боль, муче­ния, приходят вопреки его желанию. Счастье не сводится к случаю или удаче. «Улыбка судьбы» или везение сами по себе не представляют счастья. Где-то в уголках подсознания кро­ется тревога: как пришло, так может и уйти. И ничего не по­делаешь. И роптать нельзя, ведь ты его не заслужил. Оно, это везение, дарованное, случайное. И все справедливо. Почему скрадывается ощущение счастья от случайного подарка судь­бы? Быть может, потому, что он — не ваш? Или не заслужен? И его потеря будет таким же справедливым делом, как и обрете­ние? Не само по себе богатство делает человека счастливым, но только праведно нажитое. От достатка и от богатства не следует отказываться, ибо в нужде счастье обрести труднее.

Счастье можно понимать как длительное и полное удовлетворение от жизни в целом. Но почему-то оказыва­ется, что для полноты ощущения жизни рядом со счастьем обязательно должно стоять несчастье. Только сталкиваясь со страданием, переживая страдание, человек учится лучше оценивать выпавшее на его долю счастье. Когда группу мо­лодых людей попросили представить себе, что, по их мне­нию, будет, если в мире исчезнет страдание, почти все они ответили, что это будет также мир без радости, без любви, без семьи и друзей.

Таким образом, добро и зло, счастье и несчастье являются не просто парными категориями. В жизни они должны быть крепко спаяны, неразделимы. Только их чередование позво­ляет ценить каждое из них. Когда человеку слишком долго везет или он постоянно чувствует себя хорошо, он начинает нервничать: что-то здесь не так, такого не бывает.

Счастье и несчастье присутствуют в жизни каждого чело­века. Никому не дано избежать ошибок, болезней, недобро-

жеелательства соперников или потери близких, того, что час­то бывает причиной несчастья. В XIX веке в Великобритании возникло философское направление, получившее наименова­ние «утилитаризм» (от лат. utilitas — польза, выгода). Его представители считали пользу основой нравственности и кри­терием человеческих поступков. В утилитаристской этике главной нравственной целью человека провозглашается наи­большее счастье наибольшего числа людей и тем самым пред­полагается, что человек может быть по-настоящему счастлив, лишь исполняя свой долг, т.е. будучи добродетельным. Но об­щество устроено так, что одновременное счастье всех невоз­можно. Счастье одних всегда соседствует с несчастьем дру­гих. В этом ученые видят парадокс счастья. В нем, по мнению ученых АЛ. Гусейнова и Р.Г. Апресяна, совмещены два пред­ставления о счастье — как об удовольствии и удовлетворении от обладания личными благами, с одной стороны, и как об удовлетворении от добродетельного образа жизни — с другой.

Счастья как отдельной цели деятельности или личной жизненной задачи действительно нет. Все желают счастья, все стремятся к нему. Но из этого не следует, что счастье должно стать нравственным основанием деятельности. В по­гоне за наслаждением, покоем, достатком, богатством или славой счастья не найти. Счастье скорее является следствием определенного образа жизни — добродетельной жизни.

Счастье и удовольствие — взаимосвязанные состояния человеческой души. Но относится ли удовольствие к разряду добродетелей и моральных норм?

УДОВОЛЬСТВИЕ (или наслаждение) — это чувство и пе­реживание, сопровождающее удовлетворение потребности или интереса.

В этике такая позиция называется гедонизмом (от греч. hedone — наслаждение). В основе гедонизма как системы взглядов и образа жизни лежит представление о том, что стремление к удовольствию и отвращение от страдания явля­ется коренным смыслом человеческих действий, реальной ос­новой счастья. Гедонизм называют этикой удовольствия. Со­гласно логике гедонизма, все, что существует в окружающем мире, создано для его наслаждения. Вся «мораль» гедониз-