Учение Хомякова об обществе и государстве. Хомяков, как и все славянофилы, не только не государственник, но даже антигосударственник

Хомяков, как и все славянофилы, не только не государственник, но даже антигосударственник. Славянофилы не только не поклонялись идолу государственной власти, но всем сердцем своим отвергали этот идол, не любили его и противились ему. Они были своеобразными анархистами. Отсюда отрицание того, что общественная правда может решаться арифметическим подсчётом. Славянофилы воспринимали власть как обязанность, долг, подвиг, а не как привилегию, право. Славянофилы принимали самодержавие гражданское, но не терпели никакого вмешательства в дела духовные. Самодержавие им нужно было для духовного освобождения от политики. Власть должна понимать, что её «собственное бытие основано на нежелании народа властвовать». Это характерно для Востока. Запад, наоборот, утверждает центр тяжести своей жизни на интересе земном, оставляя «иному», конечно, очень высокое место на словах, но только не на деле.

Когда власть начинает сознавать себя как право и привилегию, когда народ начинает чувствовать её как внешнюю для себя как принудительно насильственную, тогда власть разлагается. По учению К. Аксакова, правительству должна принадлежать полнота власти и действия, народу же – полнота мнения, думы и свободы жизни духовной.

Славянофильское самодержавие было идеалом, считает Бердяев, никогда не осуществившимся. Хотя эта концепция явно не состоятельна и отвергнута историей, но всё же славянофилы угадали что-то отличное от Запада. В них жил идеал органической христианской общинности, идеал противоположный всякому формализму, всякому механицизму.

У Хомякова все общественные отношения построены по образу родителей и детей. К. Леонтьев отрицает эту семейственность русских.

Идея личности столь же центральная в религии Христа, как и идея соборности, были задавлены в славянофильской общественной философии. Русская сельская община фактически давила личность, принудительно оставляла её на низком уровне культуры, и потому её нужно было устранить во имя высших форм культурной жизни. Идеал Хомякова – народно-патриархальная монархия с сельской общиной и земской думой.

Хомяков был горячим сторонником всяких свобод – свободы совести, свободы мысли, свободы печати. Славянофилы боролись против крепостного права. Государство и церковь связаны в России, по Хомякову, неразрывно не через царепапизм, а через народ.

«Когда-то, вспоминает А. Хомяков, я просил Бога о России и говорил:

Не дай ей рабского смиренья,

Не дай ей гордости слепой

И дух мертвящий, дух сомненья,

В ней духом жизни успокой.

Эта же молитва у меня для всех славян. Если не будет сомнения в нас, то будет успех. Сила в нас, только бы не забывалось братство. Что я это мог записать в книге вашей, будет мне всегда помниться, как истинное счастье» (1847 г.).

Поэт предостерегал народ от духовной гордости:

Не терпит Бог мирской гордыни.

Не с теми он, кто говорит:

«Мы соль земли, мы столп святыни,

Мы – Божий меч, мы – Божий щит!»

Но с теми Бог, в ком Божья сила,

Животворящая струя,

Живую душу пробудила –

Во всех изгибах бытия.

И.В. Киреевский (1806 - 1856)

В Долбине прошли первые детские годы И.В. Киреевского. Его отец был человек замечательно просвещённым. Знал пять языков, имел богатую библиотеку, сам переводил и даже печатал романы, занимался естественными науками и медициной. Жена его Юшкова. В 1812 году переехал в Орёл. Во время войны с Наполеоном дал приют многим семействам, лечил больных и раненных, умер в 1812 году, заразившись тифом.

Иван родился в Москве в 1806 году, ещё были Пётр и Мария. Мать с детьми возвратилась в Долбино. Там же жил Василий Жуковский, близкий родственник А.П. Киреевской. Он принимал участие в воспитании детей. Уже в семь лет Иван хорошо играл в шахматы. В десять лет был знаком со всеми лучшими произведениями русской словесности и французской классической литературы.

До пятнадцатилетнего возраста Ивана семья оставалась в Долбине, у детей не было ни учителей, ни гувернёров, они воспитывались под непосредственным руководством матери и отчима. В 1817 году Киреевская вышла замуж за Елагина. Он был единственным учителем детей до 1822 года. Иван читал Локка и Гельвеция, Канта и Шеллинга. Идеи философии Шеллинга оказались ему близки.С 1824 г. Киреевский служил в архиве Министерства иностранных дел, где встретил ряд талантливых молодых людей, вместе с которыми основал философский кружок – «Общество любомудрия». В середине и во второй половине 20-х годов происходит знакомство с А.С. Хомяковым, М.П. Погодиным, Е.А. Баратынским, А.С. Пушкиным, Н.М. Языковым, П.А. Вяземским. В 1830 году в целях самообразования Киреевский едет в Германию, слушает лекции Гегеля, Шлеймахера, потом едет к Шеллингу в Мюнхен. Общее впечатление Киреевского от пребывания за границей двойственное: «с гордостью сознавая, что он окружён первоклассными умами Европы», Киреевский жадно пополняет свои знания; вместе с тем в нём пробуждается и растёт скептическое и негативное отношение к западноевропейскому просвещению и общему укладу жизни, что отзовётся впоследствии в философских и исторических концепциях критика.

Большую роль в формировании мировоззрения философа сыграли лекции профессора М.Г. Павлова о природе. Его же лекции приобщили слушателей к немецкой философии. Это были В. Одоевский, И. Киреевский, В. Веневитинов. И. Киреевский был знаком с Гегелем, беседовал с ним: «Разговор был интересный, глубокий и, несмотря на то, очень свободный. Каждому предмету разговора давал он невольно оборот к всеобщности, всё намекало на целую систему новейшего мышления, мышления Гегелевского. Гостеприимнее, приветливее и добродушнее его быть невозможно».

Киреевский в 1831 году начинает издавать журнал «Европеец». Сотрудниками становятся Языков, Баратынский и Хомяков, Жуковский, князь Вяземский, князь Одоевский. Пушкин обещал своё сотрудничество. Но вышло всего две книжки. Статья Киреевского «Девятнадцатый век» была перетолкована, и журнал был запрещён. В запретительной бумаге было сказано, «что под словом просвещение автор разумеет свободу, деятельность разума означает у него революцию, а искусно отысканная середина ничто иное, как конституция». Далее разбор произведения «Горе от ума» признан за самую непристойную выходку против находящихся в России иностранцев.

Спасён Киреевский от удаления из столицы только вмешательством В. Жуковского.В своей статье «Девятнадцатый век» Киреевский сравнивал развитие стран Западной Европы и России и указывал причины отставания последней, положительно оценивал деятельность Петра. Чем же мы отличаемся от Запада? – спрашивает философ. Как и на Западе «имеем мы христианскую религию, были у нас и варвары,… но классического древнего мира недоставало нашему развитию». Римские законы, римское устройство на Западе во времена варварства оказало влияние на устройство торговых городов, а через это и на образование. У нас тоже были такие города Новгород и Псков, но они были задавлены, поглощены остальной неразвитой Россией.

Церковь на Западе стала не только источником духовного образования, но и главного устройства политического. Она была объединяющим началом, источником единодушия и порядка, остановила набеги варваров и положила преграду нашествиям мусульман. В России недостаток классического мира был причиной тому, что влияние нашей церкви не было так всемогуще. И Россия, раздробленная на уделы, не связанные духовно, на несколько веков попала под владычество татар, на долгое время остановивших её на пути к просвещению. Их нашествию Россия не могла противопоставить «ни зрелой образованности, ни силы единодушия».

На Западе борьба за национальную независимость сочетается со стремлением к целостности, единству, благодаря сочетанию таких качеств как образованность и самобытность. У нас просвещение стало распространяться со времён Минина и Пожарского (1610-1618 гг.). Но только переворот, совершённый Петром I, явился ощутимым для России. Это был сложный процесс, он шёл не изнутри, а извне, так как он был противоположен нашему быту, поэтому с трудом пробивал себе дорогу и имел насильственный характер.

На Западе процесс развивался на собственной почве, просвещение развивалось на базе национального и не противоречило их образованности. А у нас искать национального, значит искать необразованного. Классическое просвещение мы можем взять только в Европе. Европейская образованность видимо и ощутимо начала у нас распространяться при Екатерине II.

XIX век внёс противоположные тенденции в развитие Европы. Это развитие буржуазных отношений, атеизм. Раньше церковь была сдерживающим фактором, а в XIX веке на смену ему приходит светское просвещение. Может ли Россия вместе с просвещённой Европой перепрыгнуть в XIX век, не наследуя прошлых традиций классического мира? Сейчас мы говорим: «Может, она перепрыгнула». В своём атеизме и развитии промышленности (некоторых областях) она даже превзошла Запад, но осталась преимущественно необразованной. И своей самобытности не сохранила и западной классической культуры не усвоила.

Самобытность возрождается, но достаточно ли одной самобытности, чтобы приобщиться к «зрелой» Европе с её многовековыми традициями? Как отсутствует единство внутри нации (оно появляется у нас только в трудные времена), так отсутствует единство России с просвещённой Западной Европой. Чтобы почувствовать себя частью человечества, замечает И. Киреевский, необходимо усвоение культуры классического мира. Отсюда и уважение к закону, к порядку и самим себе.

У Киреевского пробуждается мечта о создании русской самобытной философии. Киреевский находит, что орудием для преобразования национальной русской философии может служить философия Шеллинга. «Нам необходима философия, - всё развитие нашего ума её требует», - говорит он. «Но откуда придёт она?» - спрашивает он. И отвечает: «Конечно, первый шаг к ней должен быть присвоением умственного богатства той страны, которая в умозрении опередила другие народы. Но чужие мысли полезны только для развития собственных». Эти размышления были связаны с его переходом от западничества к славянофильству. Существенным моментом в этом переходе послужила глубокая религиозность его жены (она была духовной дочерью св. Серафима Саровского). Она обратила внимание супруга на то, что идеи Шеллинга «давно ей известны – из творений Св. Отцов». В трудах Св. Отцов Киреевский нашёл размышления не менее глубокие, чем у Шеллинга. В них он нашёл то истинное благочестие, тот дух смирения, духовную трезвость, которых недоставало, по его мнению, слишком горделивым и самонадеянным умам Запада.

Киреевский хочет поднять разум выше его обычного уровня, что возможно лишь в том случае, если разум движим верою. «Святые Отцы, - говорил Киреевский, - не увлекаясь односторонностью силлогистических построений, держались постоянно той полноты и цельности умозрения, которые составляют отличительный признак христианского любомудрия». Это христианское любомудрие проникнуто духом смирения (в противоположность западной горделивой вере в человеческий разум) и братства (в противоположность западному индивидуализму). Но Киреевский понимает, что любомудрие Св. Отцов представляет собой только зародыш будущей философии, нуждающейся в развитии. У Киреевского завязались близкие отношения с духовными лицами. Философские построения Киреевского базировались именно на понятии духовного опыта.

В общем виде Киреевский не принимает дилеммы «Или национальное русское или западное»: «...можно ли без сумасшествия думать, что когда-нибудь, какою-нибудь силою истребится в России память всего того, что она получила от Европы в продолжение двухсот лет? Можем ли мы не знать того, что знаем, забыть всё, что умеем? Ещё менее можем думать, что 1000-летие русского может совершенно уничтожится от влияния нового европейского. Поэтому сколько бы мы не желали возвращения русского или введения западного быта, но ни того, ни другого исключительно ожидать не можем, а поневоле должны предположить что-то третье, долженствующее возникнуть из взаимной борьбы двух враждующих начал» (В ответ А.С. Хомякову// Русская идея. М., 1992. С. 65).

Ценя удобства западного рационализма (происхождение которого Киреевский связывает с рациональностью католицизма, берущей в свою очередь начало в классическом мире язычества), он считает, однако, что в конечном развитии западная рациональность «своею болезненной неудовлетворённостью явно обнаруживается началом односторонним, обманчивым и предательским», ставящим святость внешних формальных отношений выше личности. Право для Запада скорее условное установление, чем справедливость, правда. Это обстоятельство философ связывает с особенностями истории средневековой Европы – когда церковь вступала в союз «с разбойниками и грабителями», образуя из них рыцарей, освящая выгодные им условные постановления (относительно собственности и т. д.). Рационализму он противопоставлял веру и призывал к утраченной цельности и сосредоточенности духа. Западное просвещение, согласно Киреевскому, будучи основано на развитии распавшихся сил разума, не имеет существенного отношения к нравственному строению человека – в результате это просвещение не утоляет духовной жажды, а оставляет в душах пустоту. Мышление, отделённое от сердечного стремления, есть развлечение для души; чем глубже такое мышление, тем легкомысленнее в сущности делает оно человека.

Не принижая значения рационального, философ значительную роль отводил чувственному познанию: «Кто не понял мысли чувством, тот не понял её вполне, точно также как и тот, кто понял её одним чувством», - отмечал он. Отвлечённо-рациональной форме познания Киреевский противопоставляет «живую», включающую в себя кроме рационального также этический, эстетический и другие моменты. Совокупность моментов этого «живого знания» подчинена высшему познавательному акту – религиозной вере. Эта форма познания в истинном и чистом виде свойственна православно-славянскому миру. Жизнь человека, нации, группы наций основана на религии, которая определяет тип образованности и весь характер общества. Гибель западной цивилизации, считает Киреевский, неизбежна; её может спасти только восприятие православно-славянской цивилизации, наиболее полно раскрывающейся в духе русского народа. Славянофильские идеи Киреевского тесно связаны с его учением о личности и с его антропологией (учением о духовной сфере как «внутреннем ядре» в человеке). Последняя большая работа философа «О необходимости и возможности новых начал для философии» осталась незаконченной – опубликована лишь первая статья (1856). Киреевский умер от холеры в Петербурге, похоронен в Оптиной пустыни.

 

 

Говоря о формировании русской нации, можно выделить два исторических момента, сыгравших наиболее существенную роль в этом процессе. Речь идёт, во-первых, о принятии христианства в его византийской форме и, соответственно, построении культуры по греко-ближневосточному образцу и, во-вторых, о постепенном смещении акцентов в сторону западноевропейской модели цивилизации как эталона образа жизни и развития экономики, политики, культуры. Эта ориентация на запад достигла наибольшего расцвета в период царствования Петра I и продолжается вплоть до сегодняшнего дня.

Западники являлись, по преимуществу, светскими людьми. В их представлениях зачастую вовсе не было места вере. Религиозная вера и сакрализация общественной жизни либо отрицались полностью (В.Г. Белинский, А.И. Герцен, Н.П. Огарёв, В.П. Боткин ), либо носили неустойчивый характер (у так называемых «умеренных» представителей данного течения Т.Н. Грановского, П.Н. Кудрявцева, А.Д. Галахова, П.В. Анненкова, К.Д. Кавелина и др.). Не соглашаясь с официальным православием, «умеренные» западники всё же верили в Бога и в бессмертие души.

На иных позициях по отношению к религии и церкви стояли славянофилы, и прежде всего А.С. Хомяков, И.В. и П.В. Киреевские, К.С. и И.С. Аксаковы, Ю.Ф. Самарин и др. Один из основоположников славянофильства Хомяков полагал, что именно православие призвано сыграть главную роль в сохранении самобытности и дальнейшем развитии российского общества. Произойти это должно на основе соборности, под которой он понимал единение людей в поисках коллективного спасения, основанного на христианской любви. Католицизм и возникший позднее протестантизм, по Хомякову, отошли от истинного христианства, поэтому только православие, оставшееся верным соборному духу, может стать основой нового объединения христианских конфессий. Далее соборность, с точки зрения Хомякова, противостоит официальной церкви, которая лишь отталкивает людей от искренней веры в Бога, ибо принуждает верить силой. В отличие от западных разновидностей христианства, в основе которых лежат принципы индивидуализма, соборность предполагает цельность человеческого духа. В основе восточной и западной цивилизациях лежит религиозная вера, но в первом случае – православная (духовная, свободная), а во втором – католическая (рациональная). Поэтому именно у русского народа, имеющего длительную духовную традицию, благодаря православию, есть все предпосылки для свободного и самобытного исторического развития, достижения органической цельности духа и жизни в целом. При этом, однако, А.С. Хомяков не был враждебен западной цивилизации. Напротив, он выступал за объединение христианских церквей на основе православной соборности, но, тем не менее, полагал, что Россия не должна следовать по западному пути, она самобытна и неповторима, за ней будущее.

Религиозно – философское учение славянофилов продолжил И.В. Киреевский. Считая отличительными чертами западной традиции рационализм и индивидуализм, он полагал, что России следует идти собственным путём, а не ориентироваться на западную модель культуры и цивилизации.

Для достижения цельности духа, лежащего в основе единого бытия, И.В.Киреевский пытается соединить веру и разум. Синтез разума, чувств, воли и совести создаёт «верующее мышление», противостоящее западному безбожию как следствию одностороннего развития науки. И Хомяков, и Киреевский выступают не за возвращение допетровских времён, а лишь за целостность православной церкви, которая была нарушена.

Возврат к самобытным истокам русской жизни, по мнению К.С. Аксакова, надо соединить с современным ему европейским просвещением. Особые пути развития России, по мнению Аксакова, обусловлены своеобразными отношениями между народом и государством. Особая роль при этом принадлежит православию. «Итак, - пишет Аксаков, - отношение между правительством и народом есть отношение взаимного невмешательства... Общественное мнение – вот чем самостоятельно может и должен служить народ своему правительству, и вот та живая, нравственная... связь, которая может и должна быть между народом и правительством... Свобода духа более всего и достойнее всего выражается в свободе слова. Поэтому свобода слова – вот неотъемлемое право человека... Правительству – право действия, и, следовательно, закона; народу право мнения и, следовательно, слова».

Самобытность русского народа проявляется, по мнению Аксакова, в его языке песнях, обычаях. Она возникает в результате освобождения от чужого авторитета, от подражательности.

Поиски национальной самобытности присущи, по мнению М.О. Гершензона, всем культурным странам, в том числе и России: «Славянофилы во многом примкнули к движению европейской мысли: они усилили его критическую сторону и обратили её обвинение против самого европейского развития; они подхватили презрительное отношение к чисто умственной деятельности и сознательному устройству и преклонились перед народным творчеством» [С. 69 Вопросы философии № 12, 1997]. Родственное высказывание мы находим у А. Веселовского: «Направление аналогичное славянофильству существовало в других странах. Культурная история Европы за последние два столетия показывает, что почти ни одна страна не обошлась в своё время без движения, вполне схожего со славянофильством. Сентиментальное поклонение старине, искание в ней одной величайших доблестей, мистический оттенок национальной гордости, грёзы о всемирно-историческом призвании, выпавшем на долю лишь родному народу-избраннику, и рядом с этим развитие интереса к народной жизни, поэзии, поверьям, обычаям и т.д. – Такова программа всех этих сект» [С. 203]

Согласно Герцену позиции западников и славянофилов были одинаково необходимы для русского общественного движения. Славянофилы и западники дополняют друг друга, составляя единое целое: «И мы, как Янус или как двуглавый орёл, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно» [C. 11].

Бердяев о славянофилах: «Я думаю, что славянофильство сыграло свою огромную роль в истории нашего национального самосознания. Я верю, что от него и доныне остались живые семена… Живая творческая энергия всякого идейного направления никогда не выражается в повторении идей, доктрин и учений этого направления... Продолжать живое творческое развитие дело славянофилов и Достоевского – значит развивать и растить брошенные ими семена, идти не только дальше их, но и преодолеть их, иногда даже сжечь их. Повторять же учения, доктрины и платформы означает верность мёртвому, а не живому преданию». Бердяев. Омертвевшее предание // В.Ф. Эрн; pro et contra. СПб.: РХГА, 2006. С. 506-514.

 

В.С. Соловьёв (1853-1900)

Соловьёв родился в семье историка С.М. Соловьёва. С детства он был занят религиозными предметами. Рано начинает читать произведения славянофилов, представителей немецкой классической философии. Детская религиозность, доходившая до мистических видений, сменилась в возрасте 14-18 лет отрицанием религии. Он выбросил даже иконы из своей комнаты.

Учился в Московском университете на физико-математическом факультете. Затем отдаёт предпочтение гуманитарным наукам. Защищает диссертацию «Кризис западной философии» в 21 год. В 1875 году, получив степень магистра, он едет за границу, в Лондон, Египет, Сорренто. По возвращению в Россию в 1876 году он читает лекции в Московском и Петербургском университетах. В 1880 году защищает докторскую диссертацию на тему «Критика отвлечённых начал». Автор отмечает, что мир человеческий находится в состоянии умственного разлада, и он предлагает «идею всеединства», призванную вывести разум из кризиса.

С этого времени он посвящает себя исключительно церковному делу. Всё, что пахло натурализмом, прозой жизни, умеренностью, благоразумием, отвращало Соловьёва, этого полного антипода Льва Толстого. В том возрасте, когда большинство писателей, не задумываясь, отдаётся наслаждениям жизни, он пишет в письме своей невесте: «Я люблю тебя, насколько способен любить, но я принадлежу не себе, а тому делу, которому буду служить, и которое не имеет ничего общего с личным чувством, с интересами и целями личной жизни. Я не могу отдать тебе себя всего, а предложить меньшее считаю недостойным».

У Соловьёва не было семьи, налаженного быта. Философ не отделял мировоззрения от своих поступков. Философия у него сливалась с жизнью. Он стремился к синтезу теологии, философии и естествознания. Он создаёт концепцию религиозного эволюционизма. Мир находится в постоянном изменении, источником которого выступает» непрерывное внутреннее взаимодействие идеальной и материальной природы».

Мировая душа является всеобщей одухотворяющей силой. Однако мировая душа – сила пассивная. Её деятельность детерминирована богом. Для него творение мира есть постоянный процесс, в результате которого происходит внутреннее единение каждого со всем».

В человеке взаимодействует два вида энергии – материальная и духовная. Человек, если он хочет оставаться человеком, не может подчинить дух плоти, напротив, необходимо господство духовных интересов над вторыми. Истинное общество складывается в результате активности людей, исходящих из принципа, что «каждый член его есть цель для всех и никогда не должен служить только средством или орудием общего блага».

Соловьёв формулирует задачи, стоящие перед Россией, пытаясь синтезировать крайние точки зрения. Необходимо, – считает он, – соединить православную духовность с деятельным началом католицизма. Русский мессианизм должен выступать как борьба «за процесс интеграции или исцеление разделённого человечества».

«Смысл мiра есть мир, согласие (лад), единодушие всех. Это есть высшее благо, когда все соединены в одной всеобъемлющей воле, все солидарны в одной общей цели.

Это единение признаётся всеми, несущими истину. Спросите естествоиспытателя, и он скажет, что истина мира в единстве всемирного механизма, спросите отвлечённого философа, и он скажет, что истина мира в единстве логической связи, обнимающей всю вселенную. Полная же истина мира – в живом его единстве, как одухотворённого и богоносного тела. В этом истина мiра и в этом красота его».

А. Белый в своём стихотворении «Вл. Соловьёв» так поэтически выразил эту мысль: «Задохлись мы средь суеты базарной. И голос твой нас звал». Этот голос звал человека сделаться лучше, отвечать за свои поступки перед совестью. И пусть этот призыв услышали немногие, он проникнут верой в духовные возможности человека.

Бердяев о В. Соловьёве. Вл. Соловьёв был универсальный ум, и он стремился преодолеть противоречия в конкретном всеединстве. Творчество его богато идеями и охватывает большое многообразие проблем. Центральная его идея – это идея богочеловечества. Соловьёв был прежде всего и больше всего защитник человека и человечества. Для него свобода и активность человека есть неотъемлемая часть христианства. Он предполагает не только веру в Бога, но и в человека. Он вносит в христианство принцип развития и прогресса, он защищает свободу ума, свободу совести не менее славянофилов, и этим он отличался от католичества. Сущность христианства он видит в сочетании в богочеловечестве двух природ, божеской и человеческой. Человек есть связующее звено между божественным и природным миром.

В творчестве Соловьёва было несколько периодов. Первый период, к которому относятся «Чтения о богочеловечестве», характеризуется крайне оптимистическим взглядом на мировую историю и на пути осуществления вселенской теократии. Вл. Соловьёв не видит трагизма мировой истории и верит в осуществление Царства Божьего путём прогрессивной эволюции. Он исходит из кризиса современной безбожной цивилизации, из кризиса позитивизма, который она породила в сознании, и кризиса социализма, который она породила в жизни общественной. После отпадения от Бога делается возможным свободное соединение человека с Богом.

Царство Божие не может быть осуществлено путём принуждения и насилия. Принудительная теократия должна пасть, и человек должен был вступить на путь свободного раскрытия своих сил. Мир должен пройти через свободу и свободно прийти к Богу. Соловьёв сам прошёл через школу германского идеализма, который был школой свободы мысли, какую имела некогда греческая философия, особенно платонизм, для восточной патристики.

«Человечество, – писал он, – должно не только принимать благодать и истину, данную во Христе, но и осуществлять эту благодать и истину в своей собственной и исторической жизни... Осуществление Царства Божьего зависит не только от Бога, но и от нас, ибо ясно, что духовное перерождение человечества не может быть только внешним фактором; оно есть дело, на нас возложенное, задача, которую мы должны разрешить». До Христа мировой процесс шёл к явлению Богочеловека, после мировой процесс идёт к явлению богочеловечества.

Вл. Соловьёв никогда не понимал христианства как исключительно религию личного спасения, а всегда понимал его как религию преображения мира, религию социальную и космическую. Вл. Соловьёв всегда придавал огромное значение еврейству именно потому, что в нём выражена активность личного человеческого начала, что религиозная жизнь в нём есть драма между человеком и Богом.

Большое значение он придавал пророческой жизни (служению). Пророчество и есть свободное духовное творчество. Он признавал себя призванным к свободному пророчеству. Пророк всегда одинок, всегда находится в конфликте с религиозным коллективом. Он обращён к неведомому грядущему.

Он верил в прогресс, в социальную правду и справедливость. Он никогда не мог примириться с тем, что христиане считают возможным для личной жизни руководствоваться христианскими началами и заповедями, а для жизни общественной и исторической противоположными началами – прямо зоологическими. Он против преследования христиан. Христиане должны прежде всего по-христиански относится к евреям и давать им пример осуществления христианства в жизни.

Соловьёв не был свободен от иллюзий прогресса, недооценивал силу зла в мире и слишком эволюционно представлял себе осуществление Царства Божьего. Но когда мы представляем себе осуществление теократии как результат необходимого развития, мы отвергаем свободу человека, которая может производить не только добро, но и зло. Соловьёвская вселенская теократия есть чистейшая утопия, которая в последний период его жизни потерпела крушение в его сознании. Он перестал быть оптимистом. Под конец жизни Соловьёв пишет гениальнейшее своё произведение «Повесть об антихристе». Образ антихриста представляется Соловьёву как образ филантропа, человеколюбца, осуществителя социализма, всеобщего мира и счастья человечества. Черта, родственная с Великим Инквизитором Достоевского: Вл. Соловьёв видит нарастание зла под видом добра, зла, соблазняющего добром. Власть окончательно переходит к антихристу. Соединение церквей происходит за границами истории, в конце времени, в плане апокалиптическом. Православный старец Иоанн первый распознаёт антихриста, и этим утверждается особенная мистическая чуткость в православии.

Соловьёв как бы предупреждал, говоря, что царство Божье на земле может оказаться обманом и подменой, царством антихриста, соблазном под видом добра. Ведь и коммунизм соблазняет кажущимся стремлением к осуществлению социальной правды, но он является обезьяной и оборотнем христианской правды, делом антихриста.

Бердяев высоко оценивает творчество Соловьёва и говорит о нём как о мыслителе, значительно опередившим время. Написана эта статья была в 1925 году.

Н.А. Бердяев

«Мир не есть мысль, как думают философы.

Мир есть страсть.

Охлаждение страсти даёт обыденность».

Родился Н Бердяев в Киеве. Мать его была полуфранцуженка, бабушка – графиня Шуазёль. Отец – военный, дед атаман Войска Донского. Такие корни обусловили вспыльчивый гневливый темперамент, признаётся философ. Принадлежал он к привилегированному аристократическому миру.

В студенческие годы увлекается марксизмом, ведёт пропагандистскую работу среди рабочих и интеллигенции. В1898 году его арестовывают, исключают из университета.

В 1909 году он разочаровывается в радикальных общественных преобразованиях. Программные установки пролетарской революции Бердяеву были чужды. Он считал, что идеалы социализма ориентируют людей на погоню за «личным благом», забывая при этом о «сверхличных ценностях».

Февральская революция не была для философа неожиданностью. В «Самопознании» он писал: «Я осознал совершенную неизбежность прохождения России через опыт большевизма. Все реставрационные попытки бессильны и вредны. Возможно только движение вперёд». Но Октябрьская революция вызвала у него резкое неприятие, что четко прослеживается в его работах: «Духи русской революции», «Истоки и смысл русского коммунизма» (1933 г.).

Он вёл борьбу с марксизмом. По его инициативе в Москве создаётся Вольная академия духовной культуры, просуществовавшая до 1922 года. Новых порядков он не признавал. Бердяев активно занимался публицистикой и научной работой, его избирают профессором философского факультета Московского университета.

С Россией расстался в 1922 году. На «философском пароходе» большевики выслали за границу инакомыслящих учёных и философов. В их числе: Карсавин, Лосский, П. Сорокин и другие. Бердяев прибыл сначала в Германию, а потом переехал в Париж.

После разрыва с марксизмом рождается оригинальная концепция экзистенциализма, основанная на пристальном интересе к человеку. «Я никогда не был ни политическим деятелем, ни политическим публицистом, я был моралистом, защищавшим свою идею человека в эпоху, враждебную человеку. Я пытался проповедовать человечность в самую бесчеловечную эпоху», - так позже охарактеризует философ своё творчество.

Как всякий великий учёный он не был умел в материальных делах, не способен извлекать выгоду из своей известности и постоянно испытывал материальные затруднения. «Я искал истины, но жизнь моя не была мудрой, в ней не господствовал разум, в ней было слишком много иррационального и нецелесообразного», напишет он на закате своей жизни.

Выдающие заслуги философа были высоко оценены. В 1947 году он получил почётное звание доктора Кембриджского университета, обсуждался вопрос о присуждении ему Нобелевской премии. Смерть настигла Бердяева 23 марта 1948 года за письменным столом.

«Философия моя антропологична, - говорит Бердяев, - потому что в центре моего философского творчества находится проблема человека. Философия дуалистическая. Это дуализм духа и природы, свободы и детерминации, субъекта и объективации, личности и общего, царства Бога и царства Кесаря.

Я ближе к Канту, чем к монотеистическому немецкому идеализму, начала XIX века. Исходная точка моего мировоззрения есть примат свободы над бытием.

Философия есть наука о духе. Однако наука о духе есть прежде всего наука о человеческом существовании. Именно в человеческом существовании раскрывается смысл человеческого бытия. Бытие раскрывается через субъект, а не через объект. Философия основана на духовном опыте.

Философия субъективна, а не объективна, она опирается на символ и миф. Истинность и реальность совсем не тождественны с объективностью. Объективированное познание всегда имеет дело с «общим», а не с «индивидуальным», поэтому объективированная метафизика, основанная на системе понятий, невозможна».

Свобода – одно из главных понятий философской системы Бердяева и имеет много различных оттенков и проявлений. Свобода – это и дух, и любовь, и творчество, и мистический порыв.

Среда не детерминирует поведение человека. Бердяев заимствует у Соловьёва идею богочеловечества как совместную деятельность бога и человека, но у него акцент сделан именно на человека. Не только индивид нуждается в боге, но и бог для своей полноты нуждается в активной личности. Поэтому благодать не подавляет свободу.

Задача России соединить Восток и Запад.

Спецификой русской души является своеобразный синтез православной мистики и языческой стихии. Отсюда и устремлённость к потустороннему миру, и принадлежность к «граду языческому», христианское смирение и склонность к анархизму, реализм и утопические мечтания, свободолюбие и тяга к сильной власти.

Различное понимание «града грядущего» приводит к расколу образованных слоёв общества на западников и славянофилов. Другой особенностью «культурного слоя» общества оказалась его «раздавленность» двумя противоположными силами – самодержавием и «темной народной массой». Это приводит к поляризации интеллигенции, к русскому коммунизму.

Зимой 1912 года во Флоренции Бердяев начинает работу над самой своей значительной книгой «Смысл творчества». «В ней, - пишет он, - обнаружена тема всей моей жизни».

Бердяев считает, что человек призван к творчеству и тем самым к продолжению миротворения. Он творит из ничего, из свободы. Как из «безосновной основы бытия».

Подлинной свободе духа, по Бердяеву, противостоит не только авторитарная вера, но и эгоистический индивидуализм и атеистический коллективизм, отрицающий личность и свободу духа. Бердяев утверждает идею личной ответственности человека, призванного нести «бремя свободы».

Наряду с идеей свободы утверждалась идея соборности, понимаемая как «внутреннее духовное изящество, стоящее за внешней церковностью, единение людей между собой и всех вместе с церковью».

Отношение к русскому марксизму. Маркс, как известно, выводил необходимость нового общества из закономерностей развития капитализма. «Русские же коммунисты, - пишет Бердяев, - рассматривают грядущее коммунистическое общество не как продукт развития капитализма, а как результат конструктивизма, продукт сознательных организаторских усилий всемогущей советской власти. Такова метаморфоза марксистской идеи».

Бердяев обращает внимание на парадоксальный факт: люди, начертавшие на своих знамёнах высокое имя свободы, легко отказываются от свободы в пользу её антипода. Несвобода проще, она лишена постоянного, порой мучительного выбора, она не требует творчества, ибо она позволяет подчиниться чему-то апробированному, основанному на «коллективном опыте» или на авторитете. Конформизм – это проявление несвободы. Или: «Не отягощай свою душу раздумьями, за тебя уже сделан выбор пути». За тебя думает и отвечает Икс. «Сознательная дисциплина» - это несвобода, загримированная под свободу.

Бердяев выступал против подчинения совести личной совести коллективной, групповой. Феномен коллективизма противоречив: «А если что не так – не наше дело. Как говорится – Родина велела. Как славно быть не в чём не виноватым – совсем простым солдатом, солдатом» - вот она оборотная сторона коллективизма, замечательно подмеченная Б. Окуджавой. После разрыва с марксизмом рождается оригинальная концепция экзистенциализма, основанная на пристальном интересе к человеку.

В1945 году Бердяев надеялся на возрождение России, но этого не произошло. Всё осталось по-прежнему. Особенно тяжёлое впечатление, на него произвела история с Ахматовой и Зощенко. Диалектический материализм по-прежнему является господствующим государственным миросозерцанием. Несмотря на это, он пишет: «Я чувствую потребность защищать мою родину перед миром враждебным ей. Остаётся мучиться». Незадолго до смерти Бердяев говорил, что «изменения и улучшения в России могут произойти лишь от внутренних процессов в русском народе».

Бог Бердяева. Бог никакой власти не имеет. Он имеет власти меньше, чем полицейский.… В подлинно духовном опыте нет отношений между господином и рабом. Философ отрицает карательную функцию Бога. Бог Бердяева разделяет людские заботы и страдания. Бог наделяет человека свободой и творческим началом. Творчество священно и является обязанностью человека. Бог, свобода, творчество – три опоры концепции Бердяева.

О человеке. Человек не продукт эволюции и не продукт общества, он вообще не является каким-то законченным продуктом. Он непрерывно создаётся, самосозидается. Самосозидание – это результат серьезной работы, это результат трансцендирования (трансцендирование – это обращение внутрь самого себя, это освобождение человека от плена у себя самого).

Человек в себе несёт образ Бога – это символ невыразимый в конкретных понятиях. Это символ свободы от эмпирического мира, эмпирических обязательств, свободы действительной, а не ложногуманистической, понимаемой как свобода произвола, свобода выбора и так далее.

«Божественное трансцендентно человеку…. Только потому и возможно в мире явление личности, не рабствующей миру…. Человек есть символ, ибо в нём есть знак иного, и он есть знак иного. С этим только и связана возможность освобождения человека от рабства…. Истина о богочеловечестве есть не догматическая формула, не теологическая доктрина, а истина опытная, выражение духовного опыта».

 

 

Словарь философов

Чаадаев Пётр Яковлевич (1794-1856)

«Учиться у западной культуры!»

Чаадаев – первый русский мыслитель, с которого традиционно начинают отсчёт русской философии. Основные работы: «Философические письма», «Апология сумасшедшего».

Философ считает, что Россия должна учиться у опередивших нас европейских народов, где веками складывались фундаментальные идеи закона, порядка, долга, права. Именно поэтому, говорит Чаадаев, русская мысль неспособна к последовательной систематической работе, а российское общество бывает столь равнодушно к понятиям лжи и правды, добра и зла. Но он любит Россию и верит в неё.

Хомяков Алексей Степанович (1804-1860)

Русский публицист, религиозный философ, поэт, основатель славянофильства. Основные работы: «О старом и новом», «Записки о всемирной истории», «Семирамида».

В центре его воззрений – учение о начале «соборности» (цельности, внутренней полноте), характеризующем природу не только христианской церкви, но также человека, общества, процессов познания и творчества. Главная тема философских изысканий Хомякова история человечества и историческая судьба России.

Киреевский Иван Васильевич (1806-1856)

Русский философ-идеалист, литературный критик и публицист; наряду с Хомяковым основоположник славянофильства. Основные работы: «Девятнадцатый век», «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России», «О необходимости и возможности новых начал для философии».

Предпосылка русской самобытной философии, по Киреевскому, - духовно-нравственная цельность личности, находящая своё выражение в религиозной вере. Усвоение Россией достижений «европейской образованности», должно сопровождаться переосмыслением их на основе православного учения, сохранившего в чистоте изначальную истину христианства.

Данилевский Николай Яковлевич (1822-1885),

Данилевский русский публицист, социолог и естествоиспытатель, идеолог панславизма. Основной труд: «Россия и Европа».

Данилевский был сторонником телеологического направления эволюционизма, считая возможным соединение естественных наук и религии. В историю отечественной и мировой философии Данилевский вошёл как создатель теории культурно-исторических типов. Их было 10: египетский, китайский, древнесемитский, индийский, иранский, еврейский, греческий, римский, арабский, германо-романский. Данилевский утверждает, что на историческую арену выходит новый, славянский культурно-исторический тип, противостоящий уходящему германо-романскому типу. За которым – будущее.