Основные учения о законах развития общественной жизни

Кондратьев Н.Л.

Избранные сочинения / Ред. колл. Л.И. Абалкин и др.- Сост. В. М. Бондаренко, В. В. Иванов, С. Л. Комлев и др. — М.: Экономика, 1993. — 543 с. — (Экон. наследие) — ISBN 5-282-01499-8

(стр.84-115)

ОСНОВНЫЕ УЧЕНИЯ О ЗАКОНАХ РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

1. Понятие закона1 и его разновидности

По своему содержанию законы мира неорганического, органическо­го и социального глубоко различны. Нельзя говорить о физических законах Ньютона, Архимеда применительно к социальному миру как таковому. В этом различии законов raison d^tre автономных физико-химических, биологических и социальных наук. Но по своей логической природе закон един, потому что познавательная функция его всюду одна и та же. Вот почему можно говорить о по­нятии закона вообще, не прилагая всякий раз определения "социа­льный". Вот почему такое отношение к закону мы находим и у вид­нейших мыслителей прошлого и нашего времени.

Закон как родовое понятие, взятое вне зависимости от природы "подзаконных" объектов, есть формула единообразной связи явле­ний материальных, психических, социальных или идеальных. Та­ким образом, понятию закона присущи два элемента. Во-первых, элемент связи явлений, во-вторых, элемент единообразия этой связи, что указывает на повторяемость в комбинациях явлений, о законе которых идет речь. Понятие связи употребляется здесь, ко­нечно, в широком смысле. Во всяком случае, это понятие шире, чем понятие причинности. Связь может быть и не причинной, а чисто идеальной, как, например, в законах математики. Можно ут­верждать, что указанные два элемента понятия закона, при всех разногласиях в других вопросах, принимаются большинством мыс­лителей. Это мы докажем, если приведем ряд выдающихся опреде­лений закона. Милль, определяя закон, говорит: "Различные еди­нообразия, когда они обнаружены тем, что признается достаточ­ным наведением, мы называем, на обыкновенном языке, законами природы"2. Rumelin в иных терминах указывает на те же два эле-

[84]

мента. Он говорит: "Закон есть выражение для элементарного, по­стоянного образа действия сил, признаваемого во всех единичных случаях за основную форму"3. Rumelin говорит здесь, правда, о си­лах, а не о явлениях в широком смысле. Поэтому его определение не подошло бы к идеальным законам. Но это объясняется тем, что он имеет в виду только специальный вид законов, а именно законы природы и общества. Зиммель определяет закон следующим обра­зом: "Законом события вообще можно назвать положение, согласно которому совершение известных фактов безусловно, т.е. всегда и везде имеет своим следствием совершение и некоторых других4. Нетрудно видеть, что и здесь налицо отмеченные нами выше два элемента. Наконец, понимание закона В.Вундтом также подтверж­дает нашу мысль. Определение Вундта гласит: "Научный закон есть формула, выражающая правильную связь логически самосто­ятельных факторов, которая прямо или косвенно указывает на их причинную или логическую зависимость" (Wundt. Logik. 8, III, 128)5.

Указав конститутивные элементы понятия закона, которые, по-видимому, в той или иной форме признаются большинством тео­ретиков, перейдем к выяснению основных разновидностей закона. Можно наметить две главные, логически возможные разновидно­сти: это законы абстрактные (основные) и законы эмпирические (производные, конкретные)6. Принципом разделения здесь служит характер связи между явлениями, на которую указывает закон. Ес­ли эта связь будет настолько строгого характера, что мы имеем на­учно обоснованное право утверждать: за явлениями А и В при тож­дественных условиях всегда следуют явления С и D, то перед нами будет абстрактный закон. Если же такого права мы не имеем и ут­верждаем связь явлений на основании лишь наличного опыта, тог­да в нашем распоряжении будет закон эмпирический. Итак, ударе­ние должно быть поставлено здесь на том, что связь, утверждаемая абстрактным законом, обладает безусловно необходимым характе­ром. В эмпирическом законе она таковым не обладает. Мы подчер­киваем это, потому что очень часто абстрактность закона понима­ют в том смысле, будто им утверждается не только необходимый характер связи, но и то, что этот закон вечно обнаруживается в дей-

[85]

ствительности. На этом основании утверждают, что законы соци­альные не могут быть абстрактными, потому что история челове­чества изменчива и не вечна7. Выходит так, что законам социаль­ным отказывают в необходимом характере лишь потому, что они не могут быть столь "долговечными" и "седовласыми", как законы естественных наук. Но такой взгляд обнаруживает игнорирование в законе того, что собственно и определяет его, игнорирование идеа­льно-логической природы закона. Такой взгляд, ставящий логику в зависимость от времени, доказывает старое неумение разграничить ее от психологии8. Взгляд этот в основе своей проникнут скепти­цизмом. Но этот скептицизм проистекает не из гносеологических оснований — в этом случае он был бы законный, а из ошибки в ис­ходном положении. Эта ошибка состоит в том, что относитель­ность бытия, его изменчивость переносят на знание (закон) и на этом основании отказывают социальному закону в присущей ему логической и необходимой значимости9. Между тем правильное понимание природы логики должно привести к заключению, что закон утверждает только необходимый характер связи между явле­ниями, но отнюдь не временную необходимость самой этой связи, т.е. ее наличность. Если есть A, то необходимо есть и В. Вот что ут­верждает абстрактный закон. Но есть ли в действительности А — этого вопроса он не касается10.

Отсюда характерным признаком первого типа законов является суждение условной формы: если дано А, то явится и В. Характер­ным признаком второго типа служит суждение категорическое: А есть11. Но почему, на каком основании А есть В — на этот вопрос эм­пирический закон ответа не дает. Отсюда станет понятно то опреде­ление эмпирического закона, которое дает Милль, впервые ясно развивший взгляд на различие абстрактных (основных) и эмпири­ческих (производных) законов. Он говорит: "Эмпирический закон есть наблюденное единообразие, о котором предполагается, что оно разложимо на простейшие законы, но которое еще не разложено на них12.

Мы не имеем возможности подробно останавливаться на харак­теристике и выяснении познавательного значения той и другой ка­тегорий законов. Однако позволим себе сделать несколько допол­нительных замечаний. Прежде всего укажем, что указанное деле-

[86]

ние не может быть приложено к наукам, которые не имеют дела с опытом, например к математике, потому что здесь идет речь иск­лючительно об идеальном, а не опытно-точных законах13. Таким образом, установленное выше деление законов имеет приложение исключительно к знанию фактического характера. К проблемам об­ществоведения оно, конечно, приложимо.

Отличительной чертой законов абстрактных и эмпирических, далее, служит различие в степени их точности. В идеале абстракт­ные законы абсолютно точны. Но, как всякий идеал, абсолютная точность не есть факт. Строго говоря, все наше фактическое знание лишь вероятно14. Но вероятность абстрактных законов неизмеримо выше, чем вероятность эмпирических законов. Высота вероятно­сти первых в каждое данное время соответствует вполне наличной системе наших знаний. Пробным логическим критерием абстракт­ных законов служит то, что при наличной системе знаний они ка­жутся нам достоверностью.

Чем же объясняются необходимый характер связи и высшая точность абстрактных законов? Большинство мыслителей объяс­няют ее тем, что абстрактные законы выражают собой причинную и, следовательно, необходимую связь между явлениями. Разло­жить комплекс явлений на составляющие их элементы и устано­вить между этими элементами причинную связь для них и значит открыть абстрактный закон. Поскольку же мы устанавливаем связь между целыми комплексами, мы не можем говорить о причинной связи и достигаем лишь эмпирических законов. Итак, большинст­во отождествляют абстрактный закон с причинной связью. Риккерт также принадлежит к этой группе. Но он провел свой анализ даль­ше. Риккерт различает историческую, индивидуальную, а следова­тельно, не подводимую под закон и естественно-научную, всегда выражающую каузальный закон, причинную связь15. От той и другой он отличает высшее понятие, понятие принципа причин­ности. Отсюда вытекает, что причинность не всегда предполагает закон природы, наоборот, закон природы немыслим вне причинно­сти. Таким образом, хотя Риккерт и обосновывает закон природы на понятии причинности, но не отождествляет их вполне. Только принцип причинности, рассматриваемый под естественно-науч­ным аспектом, встает перед нами как закон природы.

Понятие причинной связи не отождествляют с законом также Спенсер, Ксенополь и Эйленбург. Особенно подчеркивает это Ксенополь. "Закон, — говорит он, — излагает, как возникает явление, а

[87]

причина объясняет, почему оно возникает именно так" 16. Ксенополь признает только точные законы. И мы видим, что, хотя он и не отождествляет причинную связь с законом, но обоснование зако­на, его необходимость ищет все-таки в причинной связи. Эйленбург разделяет понятие причинной связи и закона только потому, что находит туманным понятие причинности и заменяет его поня­тием функциональной связи. Закон для него и есть выражение функциональной связи явлений17. Так же рассуждал бы и Мах. В существе дела это мало меняет картину. Понятие функциональной связи не есть отрицание причинности, а просто попытка освобо­диться от того метафизического оттенка, который связан с предс­тавлением о причинах, и особенно о конечных причинах. В том и другом понятии утверждается все-таки необходимая связь явле­ний, и закон будет обязателен лишь тогда, когда выразит эту необ­ходимую связь. Таким образом, мы получаем вывод, что необходи­мый характер связи явлений, выражаемой в абстрактном законе, проистекает из того, что в основе закона лежит причинная или функциональная связь явлений. В этом сходятся все авторы. Но к этому необходимо еще прибавить то различие индивидуальной и естественно-научной каузальности, которое особенно ясное разви­тие получило от Риккерта и его последователей. В таком случае приходится отказаться говорить о тождестве причинной (функцио­нальной) связи закона. Точнее будет выражение, что закон находит свое обоснование в принципе причинности (функциональности).

Совершенно ясно, что характер необходимости, которым обла­дает абстрактный закон, в гносеологическом отношении ставит его неизмеримо выше закона эмпирического. Но мы сейчас отметим новую черту в том и другом, которая представит их взаимоотноше­ние до некоторой степени в обратном виде. Причем это будет иметь особенное значение для законов развития. Абстрактный за­кон, как мы знаем, говорит: если есть, было и будет А, то есть, было и будет В. И только. По отношению к прошлому и настоящему он дает нам могучее орудие понять действительность и воздейство­вать на нее. Но по отношению к будущему, о чем неизбежно гово­рят законы развития, значение абстрактного закона сильно падает, потому что в нашем распоряжении нет никаких данных утверж­дать, что А будет или что оно не будет. Наоборот, эмпирический за­кон в категорической форме и определенно указывает, что именно будет. Эмпирический закон, говорилось выше, основан лишь на обобщении из непосредственного опыта, и мы не можем полагать­ся на его необходимость. Но если опыт, лежащий в основании эм­пирического закона, будет очень устойчивым и частным, то этот закон получает колоссальное познавательное значение и служит

[88]

могучим орудием предвидения. В этом отношении он становится выше абстрактного закона. Таковы устойчивые обобщения биоло­гии о стадиях развития организма, астрономии — о смене дня и но­чи о смене времен года и т.д.

2. Основные типы учений о законах развития общественной жизни

До сих пор мы рассуждали о законе с чисто логической точки зре­ния и безотносительно к вопросу о развитии общественной жизни. Теперь мы можем вернуться к этой проблеме, и все, сказанное вы­ше, поможет разобраться в ней. Действительно, развитие общест­венной жизни есть факт, и как таковой требует объяснения, т.е. све­дения его к тем или иным законам. И мы можем искать в развитии общественной жизни именно ту или другую из установленных вы­ше категорий законов, т.е. или законы абстрактные, или эмпириче­ские. Здесь возможно одно возражение, а именно что принятое на­ми деление законов не единственное. Безусловно, не единственное, как не может быть единственной всякая классификация. Не един­ственное, но наиболее удобное. Для подтверждения последней мысли обратим внимание на другие предложенные виды действия законов применительно к социальным наукам.

Проф. Н.И.Кареев и Палант различают два вида социальных за­конов: каузальные и эволюционные1. "Первые касаются постоян­ной связи, существующей между причиной и следствием"2. Другие же — временной (не причинной) последовательности фаз общест­венной жизни.

Одна фаза общественной жизни, утверждает Н.И.Кареев, не мо­жет рассматриваться по отношению к другой как следствие или как причина. Тут исключительно временная последовательность. Од­нако такое деление законов нельзя признать исчерпывающим. Ко­нечно, если мы будем брать фазу общественной жизни в ее сложно­сти, мы не можем утверждать, что она — причина или следствие другой фазы. Но ведь каждую фазу мыслимо разложить на элемен­ты и найти причинное объяснение развитию соотношений этих элементов. Тогда мы получим несколько каузальных законов, ко­торые в совокупности объяснят смену фаз общественной жизни. Поэтому, поскольку разбираемая классификация считает совер­шенно невозможным причинное объяснение фаз общественной жизни, она не принимает, значит, в расчет только что отмеченной

[89]

нами группы каузально-эволюционных законов. Но этого мало. Возьмем закон соотношения между ростом населения и развитием его благосостояния, а также все статистические законы3. Причин­ная связь в них скрыта. Значит, они не будут каузальными закона­ми. Но они не будут также и эволюционными, потому что не гово­рят о смене фаз. Значит, эти законы также совершенно не входят в разбираемую классификацию. Одним словом, она игнорирует часть статистических и часть динамических законов. Невыдержан­ность ее проявляется уже в самом сочетании понятий: законы кау­зальные противопоставляются эволюционным. Казалось бы, кауза­льным законам нужно противопоставлять законы некаузальные вообще, а эволюционным — неэволюционные вообще. Однако это­го мы не находим.

Рене Вормс различает три категории социологических зако­нов4: 1) законы, приложимые во всякое время и во всех странах, ос­новывающиеся на общих свойствах человеческой природы (нап­ример, закон экономии сил); 2) законы сосуществования; 3) зако­ны последовательности. Но мы не видим здесь fundamentum divisionis. Спрашивается, почему законы постоянные (1 категория) не могут быть иногда законами сосуществования, а иногда после­довательности? И обратно, почему законы сосуществования или последовательности не могут быть столь постоянными, как закон экономии сил? Не потому ли, что природа человека менее измен­чива, чем общество? Однако менее изменчива не значит неизмен­чива. За последнее время раздаются весьма и весьма серьезные го­лоса в пользу принципиальной изменчивости человеческой природы в зависимости от эволюции общественной жизни. Мы го­ворим о работах5 Дюрктейма, Леви Брюля, Драгическо. Описанную классификацию тем труднее принять, что и сам Вормс отмечает ее неустойчивость. Выделив категорию постоянных законов, основан­ных на постоянстве человеческой природы, он сейчас же признает, что эта природа все-таки изменчива, и "мы не желали бы ут­верждать, что невозможно найти исключения из упомянутых по­стоянных законов"6.

[90]

Итак, мы возвращаемся к своему делению законов. В полном виде это деление сводится к следующему. Законы общественной жизни могут быть статическими и динамическими. Деление социо­логии на статику и динамику было предложено О.Контом, и нельзя признать, чтобы оно было вполне выяснено даже теперь. По Конту, социальная статика изучает законы сосуществования и гармонии элементов общества, а социальная динамика — законы последова­тельности его развития. "Динамическая социология, — говорит он, — рассматривает каждое состояние общества как результат преды­дущего и причину следующего"7. Такое определение динамики не­льзя, впрочем, понимать в том смысле, как понял и приложил ее на практике сам Конт, дав закон трех стадий. Его динамика по су­ществу эмпирична8, потому что он берет не элементы обществен­ной жизни и устанавливает между ними абстрактную связь, кото­рую можно бы сформулировать в форме действительно условного суждения, а целые комплексы элементов (телеологический, мета­физический, позитивный периоды) и устанавливает между ними временную последовательность. Вполне естественно, что установ­ленная им связь не может претендовать ни на какую устойчивость за пределами нашего непосредственного опыта. Но мы не имеем никакого права давать динамике такое ограниченное толкование, тем более когда она еще не построена. Не имея ее, мы не можем наперед предрешать, что она сможет открыть и что не сможет. Единственно, что мы вправе сделать, это наметить в общих чертах поле динамики. Если статика изучает равновесие и гармонию со­циальных сил, то динамика берет их в их движении, берет общест­венную жизнь в ее изменении и развитии. "Как возникновение ор­ганизации из неорганизованного состояния, так и изменение типа организаций, — говорит Л.Уорд, — принадлежит к динамическим явлениям"9. Но давая такое понятие динамики, мы не ставим ей никакого ультиматума изучать явления, беря их во всей сложности и не разлагая на элементы.

Кроме того, между законами статическими и динамическими нельзя видеть принципиального различия. Статика — это застыв­шая динамика. И всякий статический закон есть в потенции закон динамический. "А определяет собой В". Это закон статический. Но стоит его взять под категорией времени, стоит рассматривать A не в его застывшем виде, а в процессе изменения, и мы получим соот­ношение динамического порядка: "Развитие А по такому-то пути

[91]

влечет развитие В именно в данном направлении". Иного соотно­шения между законами равновесия и законами развития мыслить нельзя. Жизнь сплошь динамична. Статика — это упрощенная и по существу необходимая вспомогательная точка зрения на дина­мический процесс жизни. Странно было бы поэтому ожидать, что между ней и динамикой (как наукой) лежит непроходимая про­пасть, ибо в таком случае статическая точка зрения была бы бес­плодна в познавательном отношении. Она нисколько не уясняла бы нам жизнь, ибо между ней и жизнью лежала бы также необхо­димая пропасть.

Нас интересуют здесь специально законы развития — динами­ческие законы. Соответственно с вышеизложенным они могут быть или абстрактные, или конкретные. Такие две категории зако­нов мыслимы, но это не значит, что все теории принимают именно такое толкование законов. Теории общественного развития очень разнообразны. Одни понимают закон только в абстрактном смыс­ле, другие и в том, и в другом. Одни признают, далее, возможным найти только эмпирические законы развития, другие — обе катего­рии законов. Отсюда ясно, что теорию можно различать по двум признакам: 1) как данная теория понимает закон и 2) какие катего­рии законов считает она возможным найти в развитии именно об­щественной жизни. В зависимости от первого признака теории рас­падаются на 3 мыслимые группы: А — теории, понимающие закон в абстрактном и в конкретном смысле; В — понимающие закон то­лько в абстрактном смысле; С — понимающие закон только в эм­пирическом смысле. По существу последнюю группу допустить невозможно и вот почему. Мыслить эмпирический закон — это значит мыслить закон неточный и небезусловно необходимый. Но если я называю какой-либо закон несовершенным, это значит, что одновременно я мыслю и совершенный закон, по отношению к которому и можно только говорить о несовершенстве первого. И если я назову несовершенный закон законом, то тем более придется мне считать таковым закон совершенный. Но обратного отношения между ними нет. Итак, в отдельности закон эмпириче­ский логически неприемлем, и мы оставим третью группу без расс­мотрения.

В зависимости от второго признака в группе А можно различать 4 подгруппы теорий: а) теории, признающие возможность форму­лировать лишь эмпирические законы; Ь) признающие возмож­ность формулировать лишь абстрактные законы; с) признающие возможность формулировать те и другие; d) не признающие воз­можности формулировать ни тех, ни других. Из этих подгрупп вто­рую фактически встретить, конечно, невозможно: трудно допу­стить возможность абстрактных и невозможность эмпирических законов. Ввиду этого данную подгруппу мы оставим без рассмотре­ния. В зависимости от того же второго признака группа В распадается

[92]

на 2 подгруппы теорий: а) признающие возможность абстрактных законов и b ) не признающие этой возможности. Сказанное можно свести к следующей классификационной схеме:

 

3. Определение точки зрения на общественное развитие

После того, как дана классификация возможных типов учений о за­конах развития общественной жизни, можно иллюстрировать их на конкретном материале, т.е. на реально существующих теориях развития общественной жизни. Но для этого необходимо указать ту сферу, из которой можно черпать подходящий материал. Постав­ленной цели легко достичь, если разъяснить точку зрения на поня­тие общественного развития. Мы не думаем в связи с этим вопро­сом говорить о понятии общественного явления и определять по­нятие его развития1 Та и другая проблема сама по себе слишком обширна, чтобы касаться их мимоходом. Общественность и ее из­менение мы берем как данность, исчерпывающее выяснение ко­торой здесь не обязательно. Речь идет только об установлении точ­ки зрения на эту данность, точнее, о предотвращении неясности в понятиях общественного и исторического развития. Дело в том, что с некоторого времени в поисках за законами исторического раз-

[93]

вития и в понятии исторического закона вполне основательно ус­матривается некоторый nonsens. Между тем, если бы мы поддались влиянию одной терминологии и махнули бы рукой на все теории, которые говорили и говорят об исторических законах (ввиду того, что так говорить не следует), то благодаря этому мы отвернулись бы от весьма ценного для нас материала. Разгадка этой коллизии лежит в двусмысленности понятия "исторический".

До последнего времени на науку вообще и на историю в частно­сти господствовал взгляд натуралистического позитивизма. Целью всякой науки выставлялось открытие законов природы. История с этой точки зрения являлась наукой обобщающей, попросту социо­логией, специальной ее ветвью—динамической социологией2. Та­ких взглядов, например, придерживались Бокль, Лакомб, Бурдо, Энгельс, Милль, Лампрехт3. Отчасти сюда же примыкает и Конт. Но последний сознавал различие между науками абстрактными и конкретными, куда относится история, а потому не является харак­терным выразителем направления4. Или же история рассматри­валась как сырой материал для социологии (Спенсер, де Роберти и др.)5.

Но за последнее время этому стремлению рациональным пу­тем, путем открытия законов исчерпать Вселенную как объект нау­ки был противопоставлен тот взгляд, что в природе есть нечто, что не поддается сведению на одни законы. Это нечто было усмотрено в факте, взятом в его индивидуальности и конкретности. Отсюда возникла необходимость дополнить естествознание, или знание, приводящее к общим понятиям и законам, наукой о конкретном, единичном. Такой автономной наукой и была признана история. Эти взгляды намечались еще у Курно, получили развитие у Навилля и наиболее ясно были сформулированы Виндельбандом6. Отме­ченное направление, которое известно под общим названием идиографического, опирается, таким образом, на противопоставление общему единичного. Еще дальше пошел в развитии этих мыслей Риккерт. Он подверг анализу самое понятие общего и единичного и пришел к выводу, что как общее, так и единичное есть и в естест­вознании, и в истории. Поэтому мало для обоснования историче­ского знания противопоставить общее индивидуальному и сделать

[94]

последнее предметом истории. Надо понять особый характер обще­го и индивидуального в истории. Этот особый характер его состоит в следующем. Если в естествознании единичное служит только эк земпляром рода и подводится под этот род, то в истории индивиду­альное неразложимо ни на какие общие отношения и неподводи­мо под общее понятие. Оно может быть лишь включено в столь же индивидуальное объемлющее целое7. Вот общее основание, на ко­тором Риккерт основывает различие истории и естествознания.

Но как бы ни была отлична теория Риккерта от построений Виндельбанда и Навилля, общая черта этого идиографического направления та, что ни о каких законах истории речи быть не мо­жет. Риккерт8 даже весьма резко отзывается о самой возможности говорить по поводу их: для него это разговоры о "деревянном желе­зе". И он, несомненно, прав, если принять те методологические по­сылки, на которых стоит вообще идиографическая школа, и расс­матривать исторический процесс в его неповторяющейся и нераз­ложимой индивидуальности. Таким образом, выясняется двусмыс­ленность термина "исторический" в его употреблении. Становится ясным также и то, что мы берем понятие общественного развития не с точки зрения исторической, как понимает этот термин иди­ографическая школа. Мы рассматриваем общественное развитие с обобщающей, естественно-научной точки зрения. Поэтому в круг нашего рассмотрения, с одной стороны, совсем не должны войти теории исторического развития, построенные под знаком идиографической методологии, потому что совершенно ясно наперед, что они будут отрицать законы развития, и мы, конечно, не найдем в них ни одного такого закона или даже попытки создать его. С другой стороны, мы без всякого опасения должны рассматривать те теории, которые хотя и говорят об истории, историческом разви­тии, но рассматривают историю с обобщающей (номотетической или номологической) точки зрения. Очень часто употребляемые теоретиками этого направления термины "историческое развитие", "исторический закон" не могут больше вводить нас в заблуждение, потому что история в их смысле есть просто социология в широком смысле слова. Таким образом, определяется круг тех теорий о законах общественного развития, которые мы можем привлечь для иллюстрации развитой выше схемы.

Но переходя теперь к этой второй части статьи, заметим следу­ющее. 1) Мы, конечно, не можем привлечь для своего обозрения все когда-либо бывшие взгляды и теории на развитие общества, по­тому что не собираемся дать историю этого вопроса. Предпочтение нами будет отдано наиболее подходящим для нашей цели эконо-

[95]

мистам и социологам в собственном смысле слова, что объясняет­ся характером настоящего сборника. 2) Существенную трудность в характеристике учений представляет неясность и неполность неко­торых из них. Далеко не во всех из существующих учений можно найти ответ на интересующие нас вопросы. В этом отношении они распадаются как бы на две группы: одни выясняют принципиаль­но вопрос о законах и не дают самих законов (это по преимуществу учения социологов, занимающихся методологией общественных наук), другие пытаются установить самые законы, не выясняя их природу (это чаще всего учения эмпириков, социологов и экономи­стов). Ввиду этого в дальнейшем возможны спорные пункты по вопросу о разнесении теорий по рубрикам.

 

4. Теории, понимающие закон и в абстрактном, и в эмпирическом смысле

а) Признающие возможность формулировки лишь эмпирических законов. Блестящей иллюстрацией этого типа учений о развитии общественной жизни является среди экономистов так называемая историческая школа. Историческая школа, как известно, возникла в качестве реакции против веры в абсолютные принципы, которая господствовала в экономике. В самом деле, классическая школа принимала идею полной свободы индивидуально-хозяйственной деятельности, она признавала также постоянный характер законов хозяйственной жизни. Другое направление — социализм — говори­ло о неизбежности для всякого народа пройти через горнило капи­тализма к социалистическому строю1. Историческая школа провоз­гласила относительность всех этих идей. Абстрактный метод эко­номики она предложила заменить историческим и настаивала на своеобразии в развитии хозяйственной жизни каждого народа. В не­обозримом море материала, какой давала история, историческая школа потеряла всякое представление об установлении абстрактно-закономерных связей. Она могла признать и признала возможность лишь эмпирических законов в виде параллелизмов хозяйственной жизни народов. Правда, глава исторической школы В.Рошер иног­да говорит о "естественных законах" в сфере экономической жизни. Но его "естественные законы" —все те же параллелизмы, эмпири­ческие обобщения. "Простой, но, конечно, весьма широкий способ изучения этих естественных законов состоит, — говорит Рошер, — в сравнении возможно большого числа и возможно более различных народных развитий; то, в чем все они сходятся, будет правилом, противное — исключением"2. Совершенно ясно, что здесь идет речь

[96]

о законах в чисто эмпирическом смысле. Эту же точку зрения на возможность законов развития в эмпирическом смысле разделяют с Рошером, при незначительных вариациях, его единомышленни­ки Б.Гильдебранд и К.Книс3 а также многие другие приверженцы исторической школы4. Все они опираются на факт многообразия и динамичности исторической жизни и отсюда отрицают возмож­ность абстрактных законов политической экономии вообще и зако­нов экономического развития в частности.

Представители исторической школы не только развили аргу­ментацию в пользу относительности законов хозяйственной жиз­ни, но попытались дать конкретные эмпирические законы разви­тия хозяйства. Укажем хотя бы на попытку Гильдебранда. Но прежде одно отступление.

Историческая школа экономистов возникла не без влияния ис­терической школы в правоведении (Савиньи, Пухта), с одной сто­роны, и проповеди о протекционизме со стороны Листа — с другой. Значит, идеи исторической школы в экономике до некоторой сте­пени были предвосхищены Листом. Ему же принадлежит и первая по времени попытка, если не считать еще более ранних зачатков, дать схему эволюции хозяйственных ступеней народов. Лист пола­гает, что человечество последовательно проходит пять ступеней: a) период дикости, b ) пастушеский, с) земледельческий, d) земле­дельческо-промышленный и е) земледельческо-промышленно-торговый период5. Легко видеть, что эта схема построена по роду добываемых продуктов, или, точнее, по характеру основных тен­денций в производстве продуктов. Отметим, что данная схема пользуется большой популярностью у теоретиков даже совсем дру­гих направлений. В общих чертах развитая еще задолго до Листа, она быстро нашла сторонников.

Среди экономистов ее с незначительными оговорками прини­мали Мальтус, Рикардо, Маршалл.

Среди философов и социологов — Юм, Кондорсэ, Шурц, Вестермарк, Тейлор и др.6

Представитель собственно исторической школы Б.Гильдебранд дал иную схему, в основу которой было положено различие в состо­янии обмена. Он различал: натуральное, денежное и кредитное хо­зяйство.

[97]

Наряду с экономистами, пытавшимися сделать эмпирические обобщения по вопросу о развитии общественной жизни, можно по­ставить целый ряд авторов, которые также дали такие обобщения в различных областях общественной жизни. Это историки куль­туры, этнографы, фольклористы. Большинство из них не развива­ют своих взглядов на проблему о законах общественного разви­тия, и потому их трудно отнести к той или другой группе теорети­ков, имеющих определенный взгляд на вопрос: что такое закон и каковы его разновидности. Но так как фактически они дают толь­ко эмпирические обобщения, то мы и относим их к данной группе. Из историков культуры, давших ряд эмпирических обобщений, можно указать на Моргана7 Придавая огромное значение технике, Морган пытается начертать путь развития человечества от дико­сти к варварству и отсюда к цивилизации. В сфере религиозно-об­щественной эволюции очень ценные обобщения сделал Э.Тейлор8. На громадном фактическом материале он показывает эволюцию верований от анимизма к фетишизму и отсюда к политеизму. В этой же области немало было сделано трудами Дж. Леббока, М.Мюллера, Джевонса, Фрезера, за последнее время — Дюрктейма и Кунова9. Эволюцию нравственности и политического строя старался уяснить Ш. Летурно10. Последовательность нравствен­ной эволюции сводится для него к смене животной нравственности нравственностью дикарской, которая вытесняется нравственно­стью варварской и, наконец, промышленной или меркантильной. Эволюция политическая шла по следующим ступеням: анархия, клан, республиканские трибы, аристократические трибы, выборная монархия, наследственная монархия и республика. Можно бы дальше указать еще на работу по эволюции семьи и собственно­сти11 Мак-Ленана, Бахофена, того же Моргана, Гроссе, Вестермарка, Липперта и др. Из новых историков мы отметим лишь схему эво­люции, данную Лампрехтом, который, как известно, является большим сторонником обобщений в истории12. Он дает схему не

[98]

только хозяйственной эволюции, но также и параллельную ей схе­му эволюции духовной, которая определяет первую. Его схему можно представить в следующем виде:

На первый взгляд непонятная, эта схема уясняет, если принять во внимание взгляд Лампрехта на историю. Для него существует тесная связь между состоянием сознания общественной группы и ее внешней культуры. Первое определяет вторую. Периодизацию истории можно построить в зависимости от преобладающих идей данной группы, по ее духовным доминантам13. Это мы и находим в приведенной выше схеме.

Чтобы закончить обзор иллюстраций данного типа теорий, упо­мянем также о знаменитых обобщениях, сделанных еще на самой заре общественной науки. Мы имеем в виду прежде всего Вико с cm идеей, что все народы (с отступлениями) проходят три стадии разлития: век богов, век героев и век людей. Затем Тюрго, Кондорсэ и С. Симона, которые в разное время и один за другим утверждали, что развитие общества совершается в зависимости от умственной эволюции, начиная со стадии телеологической к стадии метафизи­ческой и, наконец, научной. Этими обобщениями была заложена прочно идея закона трех стадий, идея, воспринятая и развитая за­тем О.Контом14. Но Конт подошел к вопросу уже с иными и более расчлененными посылками, а потому о нем ниже.

b)Теории, признающие возможность эмпирических и абстракт-пьес законов. Среди этих теорий прежде всего нужно отметить сис­тему О.Конта. Мы сказали, что он несколько иначе подошел к

[99]

проблеме развития человечества, чем его предшественники. Это различие сводится к тому, что Конт более осознал и развил упомя­нутую проблему. Прежде всего Конт отчетливее других указал на закономерность социального развития и на возможность открытия ее. У Конта в отличие от предшественников появляется далее раз­граничение двух ступеней совершенства законов или, если угодно, два типа законов — позитивных (абстрактных) и эмпирических. Рассуждая о методе социологии, Конт говорит, что она пользуется тремя методами: чистым наблюдением, экспериментом и сравни­тельным методом. Однако все три метода могут применяться с ус­пехом только при условии, что в нашем распоряжении уже имеет­ся первый "набросок социологии" — теория развития человечества. Эта же теория находится историческим методом. Сущность его со­стоит в сравнении последовательных ступеней общественного раз­вития и соответственно в открытии возрастания или падения раз­личных человеческих склонностей. Исторический метод — глав­ное и отличительное орудие социологии: он показывает особенно ясно, что социология в противовес другим наукам и больше, чем биология, исходит из наблюдения целого, направляясь к его эле­ментам. Но каков характер получаемых при помощи этого метода истин? Конт указывает, что непосредственно исторической закон дает лишь обобщения, законы, которые еще требуют своего обосно­вания. Обоснование производится сообразованием полученных обобщений с биологическими законами человеческой природы как субстратом общественной жизни15. "Всякий закон последовательно­сти социальных явлений, — говорит Риголаж, излагая Конта, — да­же и в том случае, если исторический метод заставляет допустить его, может быть окончательно принят только после подтверждения со стороны положительной теории человеческой природы"16. Итак, законы эмпирические обосновываются дедукцией из свойств чело­века и возводятся на ступень подлинных, абстрактных законов. Здесь в зачаточной форме мы имеем то, что впоследствии Милль разовьет в виде теории обратно-дедуктивного метода социальных наук17.

[100]

Конт предварительно указывает на главенствующую среди элемен­тов развития роль знания и затем вполне последовательно полага­ет что вместе с умственной эволюцией от стадии телеологической к метафизической и затем к позитивной соответствующее видоизменение должны претерпевать и другие элементы. Таким путем он приходит к установлению параллельного для умственной эволю­ции ряда развития в сфере материальной социальной жизни: от стадии военного строя к переходной эпохе (век легистов) и отсюда к промышленной стадии18. Конт полагал, что установленное им (обобщение согласуется с природой человека и потому может счи­таться законом вполне установленным, т.е. позитивным.

Учение Конта произвело сильное впечатление и создало своих великих продолжателей. К ним принадлежит, между прочим, и Дж. Ст. Милль. Подобно Конту, Милль не видит никаких принци­пиальных препятствий к постижению законов общественного раз­вития. "Как бы ни были сложны явления, все их последовательно­сти и сосуществования, — говорит Милль о социальной науке, — происходят от законов отдельных элементов"19. Эти элементы — паши психологические способности. О них учит психология. На психологии строится наука о характере, или этология. А так как со­циальная жизнь состоит в действенном проявлении человеческих характеров, то социальная наука строится на этологии20. Если ха­рактер — явление сложное, то социальный мир еще сложнее. В та­ких случаях нечего думать открыть законы его опытным индук­тивным, а также дедуктивно-геометрическим методом. Применим лишь конкретно-индуктивный метод, который имеет дело не с од­ной причиной (посылкой) и ее следствиями (как в геометрии), а всегда с совокупностью взаимодействующих причин и следствия­ми этой совокупности. Милль подробно останавливается на ро­ли так называемого обратно-дедуктивного метода. Он, подобно Конту, придал ему первенствующее значение. Милль предлагает исходить из эмпирических обобщений (законов) истории и стати­стики, а затем на основании данных этологии проверять их дедук­тивно. Но в противовес Конту Милль дает место в специальных об­щественных дисциплинах (политическая экономия) и прямому дедуктивному методу, т.е. тому методу, при котором мы исхо­дим из законов, построенных априорно, и затем проверяем их на­блюдением21.

Сам Милль не открыл, впрочем, никакого закона развития. Он согласился с Контом, что primum agens общественной жизни есть

[101]

знание, и принял в качестве научно обоснованного закона Контов динамический закон трех стадий22.

К разбираемой группе учений должно быть отнесено также и учение Г.Спенсера. По отношению к вопросу о законах развития вообще и общества в частности оно очень замечательно в одном отношении. Нет другого учения, в котором бы так рельефно были выделены стремления построить эмпирические законы и законы абстрактные. Но в то же время и нет другого учения, в котором между теми и другими построениями лежала бы такая глубокая ло­гическая бездна. Объясним сказанное. Абстрактным учением о раз­витии у Спенсера является его знаменитый закон эволюции. Фор­мула эволюции гласит23: "Эволюция есть интеграция вещества, ко­торая сопровождается рассеянием движения и в течение которой вещество переходит из состояния неопределенной бессвязной од­нородности в состояние определенной связной разнородности, а сохраненное веществом движение претерпевает аналогичное пре­вращение". Известно, что этот закон эволюции Спенсер прилагал по отношению ко всей Вселенной и ко всем ее частям. Каким пу­тем он получен? Чисто дедуктивным. Высшим понятием созна­ния Спенсер признает понятие силы. Все остальные, даже прост­ранство, время, вещество и движение, либо построены на данных опыта о силе, либо абстрагированы из них24. Далее. Истиной, пре­восходящей доказательства, для Спенсера является постоянство силы. Из этого постулата он с удивительной логичностью выводит неуничтожаемость материи, непрерывность движения, постоянст­во отношений между силами, превращение и эквивалентность сил, направление движения и т.д. В конце концов он чисто умозритель­ным путем получает свою формулу эволюции. Подтверждением сказанному могут служить следующие слова Спенсера по поводу установленных им принципов: "Это истины, которыми объединя­ются конкретные явления природы"25. Но они объединяются имен­но по принципу выведения из основного понятия — постоянства силы. "Нам предстоит, — говорит по этому поводу авторизованный комментатор Спенсера Коллинс, — дать синтетическое объяснение явлениям эволюции. Другими словами, эти явления эволюции должны быть выведены из постоянства силы"26.

И однако наряду с этими абстрактно-дедуктивными построени­ями никто не был так склонен к эмпирическим обобщениям и ни­кто, кажется, не обладал таким поражающим богатством познаний,

[102]

как Спенсер. Что Спенсер признавал значение за эмпирическими закономерностями, это доказывается его личным пристрастием к ним, а также собственными словами: "Те индукции, к которым мы пришли и которые составляют грубый очерк эмпирической соци­ологии, показывают нам, что в общественных явлениях имеется некоторый общий порядок сосуществования и последовательно­сти"27. В действительности Спенсер сделал немало обобщений: сю­да относится его теория смены воинственного типа обществ промышленным, теория развития религиозных верований от куль­та предков к фетишизму, а отсюда к политеизму и монотеизму28.

Но главная черта этих обобщений о динамике общественной жизни та, что они являются полной иллюстрацией формулы эво­люции Спенсера. Иллюстрацией богатейшей и мастерской. Однако только иллюстрацией. Бесконечное число обобщений Спенсера о дифференциации и интеграции обществ по плану его закона эво­люций можно считать индукцией per enumerationern simplicern, но никак не настоящей индукцией. Поэтому между его философским законом эволюции и эмпирическими законами развития общества и организма остается логическая пропасть. Первая система мысли логически держится нс на конкретных данных второй, а на тех по­сылках, из которых Спенсер исходит дедуктивно (см. выше).

Из позднейших социологов укажем на Э.Дюркгейма29. Дюркгейм признает возможность законов в социологии, и в частности за­конов развития. Его особенность та, что, пользуясь чисто эмпири­ческими закономерностями, он стремится поставить их на почву причинного объяснения и таким образом возвести в ранг настоя­щих законов. Точно так же подошел он и к теории общественного развития. Он различает два типа общественной организации или солидарности: механическую и органическую. Первая вытекает из сходств членов группы, вторая, наоборот, из различий их. Первая предполагает аморфность общества, вторая — дифференцирован­ность его и наличность разделения труда. Каково временное соот­ношение той и другой организации? Органическая сменяет меха­ническую. Причиной этого служит рост плотности обществ. Уплот­нение обществ усиливает жизненную конкуренцию, и это обстоя­тельство с необходимостью вызывает рост разделения труда и орга­ническую солидарность. Итак, формула развития обществ у Дюркгейма может быть сведена к следующему положению: если возрас­тает общественная плотность, то органическая солидарность сме­няет механическую, вызывая все последствия этой смены. К Дюркгейму тесно примыкает Бугле30. Он, правда, исследовал

[103]

развитие лишь одного социального элемента — идеи равенства. Он старался показать, что развитие этой идеи стоит в нераздельной связи с ростом подвижности, численности и плотности обществ.

Нельзя не отметить также, что до известной степени мысли Дюркгейма были значительно раньше развиты Н.К.Михайловским31. Он также дал свой закон общественной эволюции, правда в форме простого эмпирического обобщения. Михайловский разли­чает в зависимости от системы кооперации три периода развития общества: 1) объективно-антропоцентрический — отсутствие коопе­рации и потом слабые зачатки простого сотрудничества; 2) эконо­мический — преобладание общественного разделения труда и 3) су­бъективно-антропоцентрический — период господства простого сотрудничества. Последний период, который Михайловский ставит выше других, принадлежит будущему. Михайловский полагал, что со сменой кооперации меняется и психология людей. Не трудно видеть, что первые два периода напоминают схему Дюркгейма, в целом же теория Михайловского очень походит на закон Конта.

Д.Драгическо32 представляет социальное развитие в виде следу­ющего закона: "Социальная жизнь, которая при начале обнаружи­вается в очень узких границах, прогрессивно расширяется двойным процессом интеграции и унификации обществ незначительных размеров в общества все большие и большие, вплоть до универса­льного общества, обнимающего все человечество". Но эта формула не представляет ничего нового по сравнению с формулой Спенсера. К серии этих, в общем эмпирических, законов нужно отнести и формулу Сигеле33. Для него эволюция обществ, как и для Спенсе­ра, идет от состояния неясности и неопределенности к ясности и организованности. Конкретно он выражает эту эволюцию в следую­щих переходах от толпы к секте, затем к касте, к классу, к государ­ству.

Помимо указанных социологов, говорящих о законах общест­венного развития в абстрактном и эмпирическом смысле, можно еще указать на работы Л.Уорда, Е.В. де Роберти, М.М.Ковалевского, де Грефа, Барда и др.34 Но мы уже не станем на них останавливать­ся. Отметим лишь совсем недавно возникшую теорию ритма прог­ресса. Мы имеем в виду теорию Л.Вебера35. Вебер говорит здесь

[104]

лишь о прогрессе интеллектуальном. Основной его вывод состоит в том, что "человеческий разум, по-видимому, прогрессирует в тече­ние своего исторического развития, проходя через перемежающие­ся фазы технической деятельности и деятельности идеологиче­ской или созерцательной". Таким образом, в истории совершается двучленный такт — ритм развития. Вебер предлагает этим законом ритмического прогресса заменить закон трех стадий Конта. Пре­имущество закона двух стадий он видит в том, что идея ритма, при­сущая ему, делает процесс истории открытым до бесконечности, в то время как для Конта позитивный период явился неизбежным концом развития. Что касается обоснования своей идеи, то Вебер опирается прежде всего на дуализм в природе самого человека: с одной стороны, он homo faber, производитель орудий, с другой — он существо общественное. С одной стороны, взор его обращен, зна­чит, к материи, с другой — к обществу; с одной стороны, практика, с другой — умозрение. Отсюда идея двух состояний, смотря по преоб­ладанию интеллектуальных склонностей в ту или другую сторону.

Из экономистов к этой группе должен быть отнесен прежде все­го К.Менгер, который в своей книге "Исследования о методах соци­альных наук" подверг тщательному анализу вопрос о законах эко­номической науки. Менгер пришел к выводу, что в ней возможны как точные, абстрактные законы, так и законы эмпирические. Он прежде всего отграничил теоретические социальные науки, и в том числе политическую экономию, как науки обобщающие от наук ис­торических, индивидуализирующих и, кроме того, от наук практи­ческих. Он упрекает отсюда историческую школу в том, что она растворила в значительной степени теоретическую политическую экономию в исторической. Проводя далее сравнительный анализ социальных наук с науками, достигшими большей точности, чем социальные, Менгер не видит никаких логических препятствий к установлению точных законов и в социальных науках. Тем более возможны здесь законы эмпирические. Менгер далее разграничи­вает в составе теоретического социального знания направление точное, которое одно в состоянии устанавливать точные законы пу­тем разложения феноменов на их элементы и уяснения связи между ними, и направление эмпирико-реалистическое, которое берет явления в их эмпирической, хотя и типичной, форме и потому в состоянии дать только эмпирические законы. Каждое социальное имение может быть рассмотрено и с той, и с другой точки зрения. В этом отличие Менгера от Конта и Милля, которые, как мы знаем, предлагали искать законы эмпирически, а затем их проверять де­дуктивно и тем возводить на высшую ступень. Как это ни странно, но наряду с Менгером можно поставить, при некоторых оговорках, К.Бюхера.

К.Бюхер известен главным образом своими эмпирическими обобщениями в сфере развития народного хозяйства. Он установил знаменитую систему его развития: от домашнего хозяйства к город-

[105]

скому и затем к народному. Впрочем, начатки этой схемы принад­лежат еще Родбертусу, Марксу и Энгельсу36. Но Бюхер, выходец и бунтарь среди исторической школы, не удовлетворяется только эм­пирическими обобщениями. В идее он приветствует возрождение абстрактной теоретической разработки проблем хозяйственной жизни для установления причин и законов ее. "Относительно хо­зяйственных периодов прошлого, — говорит он специально по вопросу о развитии хозяйства, — задача не может быть иною. Прав­да, здесь прежде всего в большей мере имеет значение собирание фактов и их морфологическое описание, но затем явления должны быть правильно определены по существу, логически расчленены и исследованы в отношении их причинной связи... Только таким образом можно познать одновременно закономерность хозяйствен­ного развития и народнохозяйственной жизни"37. Сюда же нужно отнести Шумпетера38 и В.3омбарта.

В.3омбарт, хотя и является учеником одного из представителей неоисторической школы — Густава Шмоллера, тем не менее он не правоверный последователь его. Зомбарт заявляет: "Нас не должно удовлетворять открытие так называемой эмпирической закономер­ности (по терминологии Милля), т.е. установление правильной по­вторяемости явлений без познания производящих их причин"39. Но в то же время Зомбарт подчеркивает особый характер социаль­ной закономерности. Он отказывается приравнять ее к естествен­ной закономерности, обладающей характером безусловной всеобщ­ности и необходимости, потому что социальная жизнь изменчива. Зомбарт предлагает помириться с этим и признать ограниченный характер социальной закономерности во времени и месте. Он раз­вивает поэтому теорию экономии, приспособляющейся к периодам и различиям хозяйственной жизни. "Существует теория современ­ного капитализма, а не капитализма вообще", говорит Зомбарт. Кроме того, для Зомбарта экономическая теория есть всегда "тео­рия экономического развития", открывающая закономерность его. Нетрудно видеть, что Зомбарт находится под сильным влиянием исторической школы, особенно Шмоллера, отвлеченной полити­ческой экономии и Зиммеля. Зомбарт едва ли удачно объединил те и другие элементы. Во всяком случае, относительность знания социальной закономерности он без оснований понял как относите­льность законов социального бытия... Сюда же мы могли бы отне-

[106]

сти также А.Вагнера, который принимал живое участие в полемике о методе политической экономии и в общем стал на позицию меж­ду Менгером и Шмоллером, ближе, впрочем, к первому40. Кроме Вагнера, можно упомянуть о русском экономисте, отстаивающем в общем взгляды Маркса, но более, чем учитель, орудующем с эм­пирическими материалами и обобщениями. Мы разумеем Петра Маслова41.

Отметим, наконец, чисто методологический подход к проблеме, какой вытекает из учения Риккерта. Разграничивая историческое и естесгвенно-научное знание, Риккерт отрицает лишь возможность исторических, а не социологических или политико-экономических законов. "С логической точки зрения, — говорит Риккерт, — не при­ходится возражать против естественно-научного трактования обще­ственной действительности. Конечно, можно сомневаться, возмож­но ли в этой области дойти до понятий законов, которым с неко­торым вероятием можно было бы приписать более чем эмпириче­скую обязательность. Но при такого рода соображениях дело всегда идет лишь о различиях по степени" (Границы. С. 249-250). Ясно, что этим признана логическая возможность специально законов общественного развития.

Заканчивая характеристику этой группы теорий, мы можем ска­зать, что хотя указанные нами представители мысли и признают возможность дать и конкретные, и абстрактные законы развития, но фактически дело ограничивается пока нахождением эмпириче­ских законов. Некоторым исключением отсюда являются абстракт-пая формула Спенсера и причинно-обоснованные выводы Дюрк­гейма, Бугле и др.

с) Теории, отрицающие возможность открытия тех и других за­конов.

Примером их может служить учение Лексиса42. Определяя по­нятие закона, Лексис говорит: "Закон в естественно-научном смыс­ле есть правило для простых событий, имеющее значение при по­добии условий всегда" (С. 16). Кроме этого смысла закона, Лексис различает также и закон эмпирический, находимый чисто индук­тивным путем. Но на этот закон полагаться нельзя, если его не уда­лось объяснить "исходя из других оснований или рациональных посылок" (С. 17; вспомним Милля). Возможны ли законы общест­венного развития? В естественно-научном смысле — слова нет, так как развитие общества — процесс не повторяющийся и по сравне­нию, например, с развитием эмбриона — индивидуальный. Но Лек­сис идет далее и вообще отрицает возможность законов развития.

[107]

"Можно, конечно, — говорит он, — находить известные сходства и подводить их всякий раз под абстрактные понятия, но эти абстракт­ные понятия будут настолько просты, что они нисколько не расши­рят нашего действительного знания" (С. 22). В развитии общества единственно можно искать каузального объяснения событий. Но эта каузальность будет индивидуальна, и в формуле закона ее выра­зить нельзя.

Отрицает законы развития, исходя из очень интересных сообра­жений, и М.И.Туган-Барановский. Он полагает, что такие законы возможны, например, в биологии, но невозможны в общественной науке в силу особого характера ее объекта — общества, коллектив­ного целого. Особенность эта выражается в его большой пластич­ности и приспособляемости43.

5. Теории, понимаюшае закон в абстрактном смысле (В)

а) Признаюище возможность формулировать их. Сюда мы долж­ны из экономистов отнести прежде всего Маркса и его ближайших последователей — Энгельса, Каутского и др. На первый взгляд это покажется странным. Маркс ведь был противником абстрактных законов в общественных науках. Он признавал их глубокую ис­торичность. Например, закон народонаселения, по его мнению, для каждого данного состояния способов производства — свой. Но это недоразумение рассеется, если мы вспомним, что абстрактность нельзя смешивать с вечной наличностью закона. Она состоит иск­лючительно в необходимости связи явлений. Поэтому вполне прав Каутский, когда заявляет: "Мы можем назвать законы общества та­кими же всеобщими и вечными, как законы природы — в том смысле, что они всюду и во все времена действуют одинаково, раз налицо имеются одинаковые условия"1. Именно так понимал дело и К.Маркс. "По существу речь идет, — говорит он в "Капитале", — не о более высокой или низкой степени развития общественных анта­гонизмов, возникающих из естественных законов капиталистиче­ского производства. Речь идет о самых этих законах, о тенденциях, действующих и проявляющихся с железной необходимостью"2. Характерная черта Маркса и его школы состоит именно в стремле-

[108]

нии раскрыть эти проявляющиеся с железной необходимостью законы общественной динамики. Маркс пользуется диалектическим методом, который вполне применим к вечно изменяющейся, полной противоречий действительности. Действительность противоречива, потому что она изменчива и в глубине своей диалектична. Маркс заимствует схему диалектического развития, "обращая ее на ноги", у Гегеля. Это знаменитая триада: тезис, антитезис и синтезис. Данная формула для Маркса является формулой самого общего и абстрактного закона развития общества. В самом деле, что, например, представляет Марксова схема хозяйственного развития? Ни больше ни меньше, как иллюстрацию диалектического закона. Полагая, что состояние производительных сил определяет собой всю общественную жизнь, Маркс намечает свою схему именно по признаку состояния производительных сил, кото­рое наглядно проявляется в технике и способах производства. Эти ступени К.Каутским формулируются в таком виде: общественное производство (первобытный коммунизм), простое товарное производство и капиталистическое3. Легко видеть, что эта триада в об щем воспроизводит диалектический закон и что взаимоотношение между общим законом диалектического развития и законом Раз-вития хозяйства у Маркса в логическом смысле подобно отноше­нию закона эволюции Спенсера к его эмпирическим обобществлениям4.

Но Маркс, собственно, более всего был занят изучением капиталистического периода и открытием законов, управляющих специально развитием жизни этого периода. Наиболее ярким образцом таких законов является его знаменитый закон концентрации производства, всеобщий закон капиталистического накопления, распадающийся на ряд более частных законов5. Развив с железной логикой теорию этих законов, Маркс вместе с тем вскрыл противоречия капиталистического строя и получил право предсказать его падение.

Из социологических теорий хорошей иллюстрацией характери­зуемого типа учений служит учение Гумпловича. Гумплович очень упорно настаивает на строгой закономерности социального процесса. Он определяет закон так: "Закон означает предполагае­мую норму, к которой сводятся конкретные процессы в социальной

[109]

области и сообразно с которой воздействуют друг на друга и разви­ваются социальные элементы, т. е. сингенетические группы"6. Понимая закон таким образом, Гумплович отказывается видеть в эмпирических обобщениях статистики также закон. Итак, социаль­ное развитие вполне закономерно. "Оно начинается всегда и всюду там, где существуют налицо соответствующие социальные усло­вия". Формула закона общественного развития Гумпловича выра­жает ту мысль, что развитие — это есть круговорот. Каждая нация достигает вершины развития и затем идет навстречу гибели. При­чина этого лежит в экономической области. Потребности приводят людей к группировке. На низших ступенях культуры люди этих групп имеют только заботу о самосохранении и продолжении рода. Оттого наряду с нуждой быстро растет население и нация крепнет. Но вместе с тем растет культура, и она порождает в массах множе­ство иных стремлений и, между прочим, стремление обеспе­чить благосостояние потомства путем задержки роста населения. Это приводит к ослаблению нации, и она гибнет под ударами иных, более молодых и сильных народов. Так создается круговорот раз­вития.

Попытку оправдания законов социального развития находим мы также в чисто методологических изысканиях Б. Кистяковского7. Он понимает закон как абстрактное выражение соотношения логически изолированных элементов. Он не отождествляет его с причинностью, принимая последнюю за норму нашего мышле­ния8. Кистяковский, далее, проводит глубокую, по его мнению, ме­тодологическую грань между сущностью законов и наук — физики, химии и физиологии, с одной стороны, и космологии, геологии, биологии и социологии — с другой. Первые, построя свои законы, отвлекаются от момента пространства и времени. Их законы — это вечные и всеобщие законы природы. Совершенно иное нужно сказать о второй категории законов и наук. Они суть конкретное применение вечных законов природы. Эти науки изучают течение природных событий как результат комбинации вечных законов. Отличительная черта их та, что в их законы примешивается вре­менной и пространственный момент. Они изучают именно законы развития феноменов-комбинаций, слагающихся под действием вечных законов. Эти науки конкретнее первых, и в этом raison d'etre их, потому что в существе дела они не дают ничего нового, ес­ли их феномены разложить на более элементарные части. Тогда их объект будет целиком поглощен более общими науками. К эволю­ционным наукам относится и социология. Она дает социальные законы развития, в то время как космология — законы развития

[110]

вселенной. Социологию нельзя смешивать с историей: история изучает индивидуальный процесс жизни и не может дать никаких окопов.

Перейдем теперь к теориям, отрицающим возможность абст­рактных законов общественного развития.

 

b) Теории, отрицающие возможность абстрактных законов раз­вития.

Прежде всего мы встречаемся здесь с Г.Зиммелем. Зиммель отождествляет закон с причинной связью явлений. Он понимает его в смысле безусловно-необходимой связи при наличности рав­ных условий (Проблемы философии истории. С. 41-43) и на этом основании отказывает эмпирическому закону в звании закона. Но Зиммель идет дальше. Он утверждает невозможность не только за­конов общественного развития, но и вообще социологических зако­нов9. Его аргументы сводятся к следующему: 1-й аргумент. О дейст­вительном законе можно говорить лишь тогда, когда установлена связь между неразложимыми дальше элементами. Мы не можем считать Л причиною В, если А можно дальше разложить на а, b, с, а В на a,b и если можно далее показать, что a обусловливает a и b обусловливает b. Но общественные явления настолько сложны, что их первые элементы не общезначимы. Значит, социологичес­кие законы невозможны (Социальная дифференциация. С. 11-14). Всякое общественное явление закономерно, но нет закона, управ­ляющего специально им. Законы существуют лишь для его эле­ментов. 2-й аргумент. Но если и допустить, что мы довели анализ общественных явлений до их элементов, у нас не может быть никогда уверенности, что эти элементы окончательно просты. Мы ничем не гарантированы, что они неразложимы еще дальше и что найденные соотношения их не законы, а лишь следствия законов (Проблемы. С. 48-57). 3-й аргумент, специально против за­конов развития. Развитие общественных явлений происходит во времени. И если бы мы и выполнили требования анализа обще­ственных явлений на элементы и нашли бы связь между послед­ними, то безусловность ее для будущего мы могли бы утверждать лишь при условии отсутствия посторонних вмешательств. А меж­ду тем историческая жизнь людей есть только отрывок космиче­ской истории. И что запрещает предположить влияние на челове­ческую историю сил, не входящих в нее? Зиммель приводит даль­ше еще и другие соображения, на которых мы не остановимся. Всеми ими он подписал смертный приговор очень многим выда­вавшимся за законы формулам и признал, между прочим, что со-

[111]

циальная дифференциация, над выяснением причин которой он работал немало и очень успешно сам, есть тоже не закон, а лишь следствие законов. Но Зиммель дальше оговаривается, что крити­ковал понятие закона с точки зрения идеала познания. Поскольку же фактическое состояние знания вообще не совершенно, нужно признать большую ориентирующую роль и за приобретенными обобщениями. Так спасается от грозящего скептицизма этот, ка­жется, специально созданный для критики мыслитель нашего времени.

Остановимся, далее, на очень оригинальных доводах против возможности законов развития общественной истории, представ­ленных Ф.Экснером10. Экснер опирается на принципы Бол