Эрнест Хемингуэй. Старик и море

--------------------------------------------------------------- Перевод Е. Голышевой и Б. Изакова Э.Хемингуэй. Собрание сочинений. М., Художественная литература, 1968, т. 4, сс. 219-290. OCR: Проект "Общий Текст"("TextShare") http://textshare.da.ru--------------------------------------------------------------- Старик рыбачил один на своей лодке в Гольфстриме. Вот уже восемьдесятчетыре дня он ходил в море и не поймал ни одной рыбы. Первые сорок дней сним был мальчик. Но день за днем не приносил улова, и родители сказалимальчику, что старик теперь уже явно salao, то есть "самый что ни на естьневезучий", и велели ходить в море на другой лодке, которая действительнопривезла три хорошие рыбы в первую же неделю. Мальчику тяжело было смотреть,как старик каждый день возвращается ни с чем, и он выходил на берег, чтобыпомочь ему отнести домой снасти или багор, гарпун и обернутый вокруг мачтыпарус. Парус был весь в заплатах из мешковины и, свернутый, напоминал знамянаголову разбитого полка. Старик был худ и изможден, затылок его прорезали глубокие морщины, ащеки были покрыты коричневыми пятнами неопасного кожного рака, которыйвызывают солнечные лучи, отраженные гладью тропического моря. Пятна спускались по щекам до самой шеи, на руках виднелись глубокиешрамы, прорезанные бечевой, когда он вытаскивал крупную рыбу. Однако свежихшрамов не было. Они были стары, как трещины в давно уже безводной пустыне. Все у него было старое, кроме глаз, а глаза были цветом похожи на море,веселые глаза человека, который не сдается. - Сантьяго, - сказал ему мальчик, когда они вдвоем поднимались подороге от берега, где стояла на причале лодка, - теперь я опять могу пойти стобой в море. Мы уже заработали немного денег. Старик научил мальчика рыбачить, и мальчик его любил. - Нет, - сказал старик, - ты попал на счастливую лодку. Оставайся наней. - А помнишь, один раз ты ходил в море целых восемьдесят семь дней иничего не поймал, а потом мы три недели кряду каждый день привозили побольшой рыбе. - Помню, - сказал старик. - Я знаю, ты ушел от меня не потому, что неверил. - Меня заставил отец, а я еще мальчик и должен слушаться. - Знаю, - сказал старик. - Как же иначе. - Он-то не очень верит. - Да, - сказал старик. - А вот мы верим. Правда? - Конечно. Хочешь, я угощу тебя пивом на Террасе? А потом мы отнесемдомой снасти. - Ну что ж, - сказал старик. - Ежели рыбак подносит рыбаку... Они уселись на Террасе, и многие рыбаки подсмеивались над стариком, ноон не был на них в обиде. Рыбакам постарше было грустно на него глядеть,однако они не показывали виду и вели вежливый разговор о течении, и о том,на какую глубину они забрасывали леску, и как держится погода, и что онивидели в море. Те, кому в этот день повезло, уже вернулись с лова,выпотрошили своих марлинов и, взвалив их поперек двух досок, взявшись подвое за каждый конец доски, перетащили рыбу на рыбный склад, откуда еедолжны были отвезти в рефрижераторе на рынок в Гавану. Рыбаки, которым попались акулы, сдали их на завод по разделке акул надругой стороне бухты; там туши подвесили на блоках, вынули из них печенку,вырезали плавники, содрали кожу и нарезали мясо тонкими пластинками длязасола. Когда ветер дул с востока, он приносил вонь с акульей фабрики; носегодня запаха почти не было слышно, потому что ветер переменился насеверный, а потом стих, и на Террасе было солнечно и приятно. - Сантьяго, - сказал мальчик. - Да? - откликнулся старик. Он смотрел на свой стакан с пивом ивспоминал давно минувшие дни. - Можно, я наловлю тебе на завтра сардин? - Не стоит. Поиграй лучше в бейсбол. Я еще сам могу грести, а Роджелиозабросит сети. - Нет, дай лучше мне. Если мне нельзя с тобой рыбачить, я хочу помочьтебе хоть чем-нибудь. - Да ведь ты угостил меня пивом, - сказал старик. - Ты уже взрослыймужчина. - Сколько мне было лет, когда ты первый раз взял меня в море? - Пять, и ты чуть было не погиб, когда я втащил в лодку совсем ещеживую рыбу и она чуть не разнесла все в щепки, помнишь? - Помню, как она била хвостом и сломала банку и как ты громко колотилее дубинкой. Помню, ты швырнул меня на нос, где лежали мокрые снасти, алодка вся дрожала, и твоя дубинка стучала, словно рубили дерево, и кругомстоял приторный запах крови. - Ты правда все это помнишь, или я тебе потом рассказывал? - Я помню все с самого первого дня, когда ты взял меня в море. Старик поглядел на него воспаленными от солнца, доверчивыми и любящимиглазами: - Если бы ты был моим сыном, я бы и сейчас рискнул взять тебя с собой.Но у тебя есть отец и мать и ты попал на счастливую лодку. - Давай я все-таки схожу за сардинами. И я знаю, где можно достатьчетырех живцов. - У меня еще целы сегодняшние. Я положил их в ящик с солью. - Я достану тебе четырех свежих. - Одного, - возразил старик. Он и так никогда не терял ни надежды, ни веры в будущее, но теперь оникрепли в его сердце, словно с моря подул свежий ветер. - Двух, - сказал мальчик. - Ладно, двух, - сдался старик. - А ты их, часом, не стащил? - Стащил бы, если бы понадобилось. Но я их купил. - Спасибо, - сказал старик. Он был слишком простодушен, чтобы задуматься о том, когда пришло к немусмирение. Но он знал, что смирение пришло, не принеся с собой ни позора, ниутраты человеческого достоинства. - Если течение не переменится, завтра будет хороший день, - сказалстарик. - Ты где будешь ловить? - Подальше от берега, а вернусь, когда переменится ветер. Выйду дорассвета. - Надо будет уговорить моего тоже отойти подальше. Если тебе попадетсяочень большая рыба, мы тебе поможем. - Твой не любит уходить слишком далеко от берега. - Да, - сказал мальчик. - Но я уж высмотрю что-нибудь такое, чего он несможет разглядеть, - ну хотя бы чаек. Тогда его можно будет уговорить отойтиподальше за золотой макрелью. - Неужели у него так плохо с глазами? - Почти совсем ослеп. - Странно. Он ведь никогда не ходил за черепахами. От них-то всегобольше и слепнешь. - Но ты столько лет ходил за черепахами к Москитному берегу, а глаза утебя в порядке. - Я - не обыкновенный старик. - А сил у тебя хватит, если попадется очень большая рыба? - Думаю, что хватит. Тут главное - сноровка. - Давай отнесем домой снасти. А потом я возьму сеть и схожу засардинами. Они вытащили из лодки снасти. Старик нес на плече мачту, а мальчик -деревянный ящик с мотками туго сплетенной коричневой лесы, багор и гарпун срукояткой. Ящик с наживкой остался на корме вместе с дубинкой, которойглушат крупную рыбу, когда ее вытаскивают на поверхность. Вряд ли ктовздумал бы обокрасть старика, но лучше было отнести парус и тяжелые снастидомой, чтобы они не отсырели от росы. И хотя старик был уверен, что никто изместных жителей не позарится на его добро, он все-таки предпочитал убиратьот греха багор, да и гарпун тоже. Они поднялись по дороге к хижине старика и вошли в дверь, раствореннуюнастежь. Старик прислонил мачту с обернутым вокруг нее парусом к стене, амальчик положил рядом снасти. Мачта была почти такой же длины, как хижина,выстроенная из листьев королевской пальмы, которую здесь зовут guano. Вхижине были кровать, стол и стул и в глинобитном полу - выемка, чтобыстряпать пищу на древесном угле. Коричневые стены, сложенные изспрессованных волокнистых листьев, были украшены цветными олеографиямиСердца господня и Santa Maria del Cobre. Они достались ему от покойной жены.Когда-то на стене висела и раскрашенная фотография самой жены, но потомстарик ее спрятал, потому что смотреть на нее было уж очень тоскливо. Теперьфотография лежала на полке в углу, под чистой рубахой. - Что у тебя на ужин? - спросил мальчик. - Миска желтого риса с рыбой. Хочешь? - Нет, я поем дома. Развести тебе огонь? - Не надо. Я сам разведу попозже. А может, буду есть рис так, холодный. - Можно взять сеть? - Конечно. Никакой сети давно не было - мальчик помнил, когда они ее продали.Однако оба каждый день делали вид, будто сеть у старика есть. Не было имиски с желтым рисом и рыбой, и это мальчик знал тоже. - Восемьдесят пять - счастливое число, - сказал старик. - А ну как язавтра поймаю рыбу в тысячу фунтов? - Я достану сеть и схожу за сардинами. Посиди покуда на пороге, тутсолнышко. - Ладно. У меня есть вчерашняя газета. Почитаю про бейсбол. Мальчик не знал, есть ли у старика на самом деле газета или это тожевыдумка. Но старик и вправду вытащил газету из-под кровати. - Мне ее дал Перико в винной лавке, - объяснил старик. - Я только наловлю сардин и вернусь. Положу и мои и твои вместе на лед,утром поделимся. Когда я вернусь, ты расскажешь мне про бейсбол. - "Янки" не могут проиграть. - Как бы их не побили кливлендские "Индейцы"! - Не бойся, сынок. Вспомни о великом Ди Маджио. - Я боюсь не только "Индейцев", но и "Тигров" из Детройта. - Ты, чего доброго, скоро будешь бояться и "Краснокожих" из Цинциннати,и чикагских "Белых чулок". - Почитай газету и расскажи мне, когда я вернусь. - А что, если нам купить лотерейный билет с цифрой восемьдесят пять?Завтра ведь восемьдесят пятый день. - Почему не купить? - сказал мальчик. - А может, лучше с цифройвосемьдесят семь? Ведь в прошлый раз было восемьдесят семь дней. - Два раза ничего не повторяется. А ты сможешь достать билет с цифройвосемьдесят пять? - Закажу. - Одинарный. За два доллара пятьдесят. Где бы нам их занять? - Пустяки! Я всегда могу занять два доллара пятьдесят. - Я, наверно, тоже мог бы. Только я стараюсь не брать в долг. Сначалапросишь в долг, потом просишь милостыню... - Смотри не простудись, старик. Не забудь, что на дворе сентябрь. - В сентябре идет крупная рыба. Каждый умеет рыбачить в мае. - Ну, я пошел за сардинами, - сказал мальчик. Когда мальчик вернулся,солнце уже зашло, а старик спал, сидя на стуле. Мальчик снял с кроватистарое солдатское одеяло и прикрыл им спинку стула и плечи старика. Это былиудивительные плечи - могучие, несмотря на старость, да и шея была сильная, итеперь, когда старик спал, уронив голову на грудь, морщины были не такзаметны. Рубаха его была такая же латаная-перелатаная, как и парус, азаплаты были разных оттенков, потому что неровно выгорели на солнце. Однаколицо у старика было все же очень старое, и теперь, во сне, с закрытымиглазами, оно казалось совсем неживым. Газета лежала у него на коленях,прижатая локтем, чтобы ее не сдуло. Ноги были босы. Мальчик не стал его будить и ушел, а когда он вернулся снова, стариквсе еще спал. - Проснись! - позвал его мальчик и положил ему руку на колено. Старик открыл глаза и несколько мгновений возвращался откуда-тоиздалека. Потом он улыбнулся. - Что ты принес? - Ужин. Сейчас мы будем есть. - Да я не так уж голоден. - Давай есть. Нельзя ловить рыбу не евши.. - Мне случалось, - сказалстарик, поднимаясь и складывая газету; потом он стал складывать одеяло. - Не снимай одеяла, - сказал мальчик. - Покуда я жив, я не дам тебеловить рыбу не евши. - Тогда береги себя и живи как можно дольше, - сказал старик. - А чтомы будем есть? - Черные бобы с рисом, жареные бананы и тушеную говядину. Мальчик принес еду в металлических судках из ресторанчика на Террасе.Вилки, ножи и ложки он положил в карман; каждый прибор был завернут отдельнов бумажную салфетку. - Кто тебе все это дал? - Мартин, хозяин ресторана. - Надо его поблагодарить. - Я его поблагодарил, - сказал мальчик, - уж ты не беспокойся. - Дам ему самую мясистую часть большой рыбы, - сказал старик. - Ведь онпомогает нам не первый раз? - Нет, не первый. - Тогда одной мясистой части будет мало. Он нам сделал много добра. - А вот сегодня дал еще и пива. - Я-то больше всего люблю консервированное пиво. - Знаю. Но сегодня он дал пиво в бутылках. Бутылки я сдам обратно. - Ну, спасибо тебе, - сказал старик. - Давай есть? - Я тебе давно предлагаю поесть, - ласково упрекнул его мальчик. - Всежду, когда ты сядешь за стол, и не открываю судков, чтобы еда не остыла. - Давай. Мне ведь надо было помыться. "Где ты мог помыться?" - подумалмальчик. До колонки было два квартала. "Надо припасти ему воды, мыла ихорошее полотенце. Как я раньше об этом не подумал? Ему нужна новая рубашка,зимняя куртка, какая-нибудь обувь и еще одно одеяло". - Вкусное мясо, - похвалил старик. - Расскажи мне про бейсбол, - попросил его мальчик. - В Американской лиге выигрывают "Янки", как я и говорил, - с довольнымвидом начал старик. - Да, но сегодня их побили. - Это ничего. Зато великий Ди Маджио опять в форме. - Он не один в команде. - Верно. Но он решает исход игры. Во второй лиге - Бруклинцев иФиладельфийцев - шансы есть только у Бруклинцев. Впрочем, ты помнишь, какбил Дик Сайзлер? Какие у него были удары, когда он играл там, в Старомпарке! - Высокий класс! Он бьет дальше всех. - Помнишь, он приходил на Террасу? Мне хотелось пригласить его с собойпорыбачить, но я постеснялся. Я просил тебя его пригласить, но и ты тожепостеснялся. - Помню. Глупо, что я струсил. А вдруг бы он согласился? Было бы о чемвспоминать до самой смерти! - Вот бы взять с собой в море великого Ди Маджио, - сказал старик. -Говорят, отец у него был рыбаком. Кто его знает, может, он и сам когда-тобыл беден, как мы, и не погнушался бы. - Отец великого Сайзлера никогда не был бедняком. Он играл в настоящихкомандах, когда ему было столько лет, сколько мне. - Когда мне было столько лет, сколько тебе, я плавал юнгой на парусникек берегам Африки. По вечерам я видел, как на отмели выходят львы. - Ты мне рассказывал. - О чем мы будем разговаривать: об Африке или о бейсболе? - Лучше о бейсболе. Расскажи мне про великого Джона Мак-Гроу. - Он тоже в прежние времена захаживал к нам на Террасу. Но когданапивался, с ним не было сладу. А в голове у него был не только бейсбол, нои лошади. Вечно таскал в карманах программы бегов и называл имена лошадей потелефону. - Он был великий тренер, - сказал мальчик. - Отец говорит, что он былсамый великий тренер на свете. - Потому что он видел его чаще других. Если бы и Дюроше приезжал к намкаждый год, твой отец считал бы его самым великим тренером на свете. - А кто, по-твоему, самый великий тренер? Люк или Майк Гонсалес? - По-моему, они стоят друг друга. - А самый лучший рыбак на свете - это ты. - Нет. Я знавал рыбаков и получше. - Que va! (Что ты! (исп.) - Прим. перев.) - сказал мальчик. - На светенемало хороших рыбаков, есть и просто замечательные. Но таких, как ты, нетунигде. - Спасибо. Я рад, что ты так думаешь. Надеюсь, мне не попадетсячересчур большая рыба, а то ты еще во мне разочаруешься. - Нет на свете такой рыбы, если у тебя и вправду осталась прежняя сила. - Может, ее у меня и меньше, чем я думаю. Но сноровка у меня есть ивыдержки хватит. - Ты теперь ложись спать, чтобы к утру набраться сил. А я отнесупосуду. - Ладно. Спокойной ночи. Утром я тебя разбужу. - Ты для меня все равно что будильник, - сказал мальчик. - А мой будильник - старость. Отчего старики так рано просыпаются?Неужели для того, чтобы продлить себе хотя бы этот день? - Не знаю. Знаю только, что молодые спят долго и крепко. - Это я помню, - сказал старик. - Я разбужу тебя вовремя. - Я почему-то не люблю, когда меня будит тот, другой. Как будто я хужеего. - Понимаю. - Спокойной ночи, старик. Мальчик ушел. Они ели, не зажигая света, и теперь старик, сняв штаны,лег спать в темноте. Он скатал их, чтобы положить себе под голову вместоподушки, а в сверток сунул еще и газету. Завернувшись в одеяло, он улегся настарые газеты, которыми были прикрыты голые пружины кровати. Уснул он быстро, и ему снилась Африка его юности, длинные золотистые ееберега и белые отмели - такие белые, что глазам больно, - высокие утесы игромадные бурые горы. Каждую ночь он теперь вновь приставал к этим берегам,слышал во сне, как ревет прибой, и видел, как несет на сушу лодки туземцев.Во сне он снова вдыхал запах смолы и пакли, который шел от палубы, вдыхалзапах Африки, принесенный с берега утренним ветром. Обычно, когда его настигал этот запах, он просыпался и, одевшись,отправлялся будить мальчика. Но сегодня запах берега настиг его очень рано,он понял, что слышит его во сне, и продолжал спать, чтобы увидеть белыеверхушки утесов, встающие из моря, гавани и бухты Канарских островов. Ему теперь уже больше не снились ни бури, ни женщины, ни великиесобытия, ни огромные рыбы, ни драки, ни состязания в силе, ни жена. Емуснились только далекие страны и львята, выходящие на берег. Словно котята,они резвились в сумеречной мгле, и он любил их так же, как любил мальчика.Но мальчик ему никогда не снился. Старик вдруг проснулся, взглянул через отворенную дверь на луну,развернул свои штаны и надел их. Выйдя из хижины, он помочился и пошел вверхпо дороге будить мальчика. Его познабливало от утренней свежести. Но онзнал, что озноб пройдет, а скоро он сядет на весла и совсем согреется. Дверь дома, где жил мальчик, была открыта, и старик вошел, неслышноступая босыми ногами. Мальчик спал на койке в первой комнате, и старик могразглядеть его при ущербном свете луны. Он легонько ухватил его за ногу идержал до тех пор, пока мальчик не проснулся и, перевернувшись на спину, непоглядел на него. Старик кивнул ему; мальчик взял штаны со стула подлекровати и, сидя, натянул их. Старик вышел из дома, и мальчик последовал за ним. Он все еще никак немог проснуться, и старик, обняв его за плечи, сказал: - Прости меня. - Que va! - ответил мальчик. - Такова уж наша мужская доля. Чтоподелаешь. Они пошли вниз по дороге к хижине старика, и по всей дороге в темнотешли босые люди, таща мачты со своих лодок. Придя в хижину, мальчик взял корзину с мотками лески, гарпун и багор, астарик взвалил на плечо мачту с обернутым вокруг нее парусом. - Хочешь кофе? - спросил мальчик. - Сначала положим снасти в лодку, а потом выпьем кофе. Они пили кофе из консервных банок в закусочной, которая обслуживаларыбаков и открывалась очень рано. - Ты хорошо спал, старик? - спросил мальчик; он уже почти совсемпроснулся, хотя ему все еще трудно было расстаться со сном. - Очень хорошо, Манолин. Сегодня я верю в удачу. - И я, - сказал мальчик. - Теперь я схожу за нашими сардинами и затвоими живцами. Мой таскает свои снасти сам. Он не любит, когда его вещиносят другие. - А у нас с тобой не так. Я давал тебе таскать снасти чуть не с пятилет. - Знаю, - сказал мальчик. - Подожди, я сейчас вернусь. Выпей еще кофе.Нам здесь дают в долг. Он зашлепал босыми ногами по коралловому рифу к холодильнику, гдехранились живцы. Старик медленно потягивал кофе. Он знал, что надо напиться кофе какследует, потому что больше он сегодня есть не будет. Ему давно уже прискучилпроцесс еды, и он никогда не брал с собой в море завтрака. На носу лодкихранилась бутылка с водой - вот и все, что ему понадобится до вечера. Мальчик вернулся, неся сардины и завернутых в газету живцов. Они спустились по тропинке к воде, чувствуя, как осыпается под ногамимелкий гравий. Приподняв лодку, они сдвинули ее в воду. - Желаю тебе удачи, старик. - И тебе тоже. Старик надел веревочные петли весел на колышки уключин и, наклонившисьвперед, стал в темноте выводить лодку из гавани. С других отмелей в моревыходили другие лодки, и старик хоть и не видел их теперь, когда луна зашлаза холмы, но слышал, как опускаются и загребают воду весла. Время от времени то в одной, то в другой лодке слышался говор. Но набольшей части лодок царило молчание, и доносился лишь плеск весел. Выйдя избухты, лодки рассеялись в разные стороны, и каждый рыбак направился туда,где он надеялся найти рыбу. Старик заранее решил, что уйдет далеко от берега; он оставил позадисебя запахи земли и греб прямо в свежее утреннее дыхание океана. Проплываянад той его частью, которую рыбаки прозвали "великим колодцем", он видел,как светятся в глубине водоросли. Дно в этом месте круто опускается на целыхсемьсот морских саженей, и здесь собираются всевозможные рыбы, потому чтотечение, натолкнувшись на крутые откосы океанского дна, образует водоворот.Тут скапливаются огромные стаи креветок и мелкой рыбешки, а на самых большихглубинах порою толпится множество каракатиц; ночью они поднимаются наповерхность и служат пищей для всех бродячих рыб. В темноте старик чувствовал приближение утра; загребая веслами, онслышал дрожащий звук - это летучая рыба выходила из воды и уносилась прочь,со свистом рассекая воздух жесткими крыльями. Он питал нежную привязанностьк летучим рыбам - они были его лучшими друзьями здесь, в океане. Птиц онжалел, особенно маленьких и хрупких морских ласточек, которые вечно летают впоисках пищи и почти никогда ее не находят, и он думал: "Птичья жизнь многотяжелее нашей, если не считать стервятников и больших, сильных птиц. Зачемптиц создали такими хрупкими и беспомощными, как вот эти морские ласточки,если океан порой бывает так жесток? Он добр и прекрасен, но иногда он вдругстановится таким жестоким, а птицы, которые летают над ним, ныряя за пищей иперекликаясь слабыми, печальными голосами, - они слишком хрупки для него". Мысленно он всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди,которые его любят. Порою те, кто его любит, говорят о нем дурно, но всегдакак о женщине, в женском роде. Рыбаки помоложе, из тех, кто пользуется буямивместо поплавков для своих снастей и ходит на моторных лодках, купленных вте дни, когда акулья печенка была в большой цене, называют море el mar, тоесть в мужском роде. Они говорят о нем как о пространстве, как о сопернике,а порою даже как о враге. Старик же постоянно думал о море как о женщине,которая дарит великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себенеобдуманные или недобрые поступки, - что поделаешь, такова уж ее природа."Луна волнует море, как женщину", - думал старик. Он мерно греб, не напрягая сил, потому что поверхность океана былагладкой, за исключением тех мест, где течение образовывало водоворот. Старикдавал течению выполнять за себя треть работы, и когда стало светать, онувидел, что находится куда дальше, чем надеялся быть в этот час. "Я рыбачил в глубинных местах целую неделю и ничего не поймал, -подумал старик. - Сегодня я попытаю счастья там, где ходят стаи бонито иальбакоре. Вдруг там плавает и большая рыба?" Еще не рассвело, а он уже закинул свои крючки с приманкой и медленнопоплыл по течению. Один из живцов находился на глубине сорока морскихсаженей, другой ушел вниз на семьдесят пять, а третий и четвертыйпогрузились в голубую воду на сто и сто двадцать пять саженей. Живцы виселиголовою вниз, причем стержень крючка проходил внутри рыбы и был накрепкозавязан и зашит, сам же крючок - его изгиб и острие - были унизаны свежимисардинами. Сардины были нанизаны на крючок через оба глаза, образуя гирляндуна стальном полукружье крючка. Приблизившись к крючку, большая рыбапочувствовала бы, как сладко и аппетитно пахнет каждый его кусочек. Мальчик дал старику с собой двух свежих тунцов, которых тот наживил насамые длинные лесы, а к двум остальным прицепил большую голубую макрель ижелтую умбрицу. Он ими уже пользовался в прошлый раз, однако они все ещебыли в хорошем состоянии, а отличные сардины придавали им аромат изаманчивость. Каждая леса толщиной с большой карандаш была закинута нагибкий прут так, чтобы любое прикосновение рыбы к наживке заставило прутпригнуться к воде, и была подвязана к двум запасным моткам лесы по сороксаженей в каждом, которые, в свою очередь, могли быть соединены с другимизапасными мотками, так что при надобности рыбу можно было опустить большечем на триста саженей. Теперь старик наблюдал, не пригибаются ли к борту зеленые прутья, итихонечко греб, следя за тем, чтобы леса уходила в воду прямо и на должнуюглубину. Стало уже совсем светло, вот-вот должно было взойти солнце. Солнце едва приметно поднялось из моря, и старику стали видны другиелодки; они низко сидели в воде по всей ширине течения, но гораздо ближе кберегу. Потом солнечный свет стал ярче и вода отразила его сияние, а когдасолнце совсем поднялось над горизонтом, гладкая поверхность моря сталаотбрасывать его лучи прямо в глаза, причиняя резкую боль, и старик греб,стараясь не глядеть на воду. Он смотрел в темную глубь моря, куда уходилиего лески. У него они всегда уходили в воду прямее, чем у других рыбаков, ирыбу на разных глубинах ожидала в темноте приманка на том самом месте,которое он для нее определил. Другие рыбаки позволяли своим снастям плыть потечению, и порою они оказывались на глубине в шестьдесят саженей, когдарыбаки считали, что опустили их на сто. "Я же, - подумал старик, - всегда закидываю свои снасти точно. Мнепросто не везет. Однако кто знает? Может, сегодня счастье мне улыбнется.День на день не приходится. Конечно, хорошо, когда человеку везет. Но япредпочитаю быть точным в моем деле. А когда счастье придет, я буду к немуготов". Солнце поднималось уже два часа, и глядеть на восток было не такбольно. Теперь видны были только три лодки; отсюда казалось, что они совсемнизко сидят в воде и почти не отошли от берега. "Всю жизнь у меня резало глаза от утреннего света, - думал старик. - Новидят они еще хорошо. Вечером я могу смотреть прямо на солнце, и черныепятна не мелькают у меня перед глазами. А вечером солнце светит кудасильнее. Но по утрам оно причиняет мне боль". В это самое время он заметил птицу-фрегата, которая кружила вперединего в небе, распластав длинные черные крылья. Птица круто сорвалась к воде,закинув назад крылья, а потом снова пошла кругами. - Почуяла добычу, - сказал старик вслух. - Не просто кружит. Старик медленно и мерно греб в ту сторону, где кружила птица. Неторопясь он следил за тем, чтобы его лесы под прямым углом уходили в воду.Однако лодка все же слегка обгоняла течение, и хотя старик удил все так жеправильно, движения его были чуточку быстрее, чем прежде, до появленияптицы. Фрегат поднялся выше и снова стал делать круги, неподвижно раскинувкрылья. Внезапно он нырнул, и старик увидел, как из воды взметнулась летучаярыба и отчаянно понеслась над водной гладью. - Макрель, - громко произнес старик. - Крупная золотая макрель. Он вынул из воды весла и достал из-под носового настила леску. На концеее был прикручен проволокой небольшой крючок, на который он насадил одну изсардинок. Старик опустил леску в воду и Привязал ее к кольцу, ввинченному вкорму. Потом он насадил наживку на другую леску и оставил ее смотанной втени под настилом. Взяв в руки весла, он снова стал наблюдать задлиннокрылой черной птицей, которая охотилась теперь низко над водой. Птицаопять нырнула в воду, закинув за спину крылья, а потом замахала имисуматошно и беспомощно, погнавшись за летучей рыбой. Старик видел, как водаслегка вздымалась, - это золотая макрель преследовала убегавшую от нее рыбу.Макрель плыла ей наперерез с большой скоростью, чтобы оказаться как раз подрыбой в тот миг, когда она опустится в воду. "Там, видно, большая стая макрели, - подумал старик. - Они плывутпоодаль друг от друга, и у рыбы мало шансов спастись. У птицы же нет никакойнадежды ее поймать. Летучая рыба слишком крупная для фрегата и движетсяслишком быстро". Старик следил за тем, как летучая рыба снова и снова вырывалась из водыи как неловко пыталась поймать ее птица. "Макрель ушла от меня, - подумалстарик. - Она уплывает слишком быстро и слишком далеко. Но, может быть, мнепопадется макрель, отбившаяся от стаи, а может, поблизости от нее плывет имоя большая рыба? Ведь должна же она где-нибудь плыть". Облака над землей возвышались теперь, как горная гряда, а берег казалсядлинной зеленой полоской, позади которой вырисовывались серо-голубые холмы.Вода стала темно-синей, почти фиолетовой. Когда старик глядел в воду, онвидел красноватые переливы планктона в темной глубине и причудливый отсветсолнечных лучей. Он следил за тем, прямо ли уходят в воду его лески, ирадовался, что кругом столько планктона, потому что это сулило рыбу.Причудливое отражение лучей в воде теперь, когда солнце поднялось выше,означало хорошую погоду, так же как и форма облаков, висевших над землей.Однако птица была уже далеко, а на поверхности воды не виднелось ничего,кроме пучков желтых, выгоревших на солнце саргассовых водорослей илиловатого, переливчатого студенистого пузыря - португальской физалии,плывшей неподалеку от лодки. Физалия перевернулась на бок, потом принялапрежнее положение. Она плыла весело, сверкая на солнце, как мыльный пузырь,и волочила за собой по воде на целый ярд свои длинные смертоносные лиловыещупальца. - Ах ты сука! - сказал старик. Легко загребая веслами, он заглянул в глубину и увидел там крошечныхрыбешек, окрашенных в тот же цвет, что и влачащиеся в воде щупальца; ониплавали между ними и в тени уносимого водой пузыря. Яд его не мог причинитьим вреда. Другое дело людям: когда такие вот щупальца цеплялись за леску иприставали к ней, склизкие и лиловатые, пока старик вытаскивал рыбу, руки долоктей покрывались язвами, словно от ожога ядовитым плющом. Отравлениенаступало быстро и пронзало острой болью, как удар бича. Переливающиеся радугой пузыри необычайно красивы. Но это самые коварныежители моря, и старик любил смотреть, как их пожирают громадные морскиечерепахи. Завидев физалии, черепахи приближались к ним спереди, закрывглаза, что делало их совершенно неуязвимыми, а затем поедали физалиицеликом, вместе со щупальцами. Старику нравилось смотреть, как черепахипоедают физалии; он любил и сам ступать по ним на берегу после шторма,прислушиваясь, как лопаются пузыри, когда их давит мозолистая подошва. Он любил зеленых черепах за их изящество и проворство, а также за то,что они так дорого ценились, и питал снисходительное презрение к одетым вжелтую броню неуклюжим и глупым биссам, прихотливым в любовных делах ипоедающим с закрытыми глазами португальских физалии. Он не испытывал к черепахам суеверного страха, хотя и плавал сохотниками за черепахами много лет кряду. Старик жалел их, даже огромныхкожистых черепах, называемых луты, длиною в целую лодку и весом в тонну. Большинство людей бессердечно относятся к черепахам, ведь черепашьесердце бьется еще долго после того, как животное убьют и разрежут на куски."Но ведь и у меня, - думал старик, - такое же сердце, а мои ноги и руки такпохожи на их лапы". Он ел белые черепашьи яйца, чтобы придать себе силы. Онел их весь май, чтобы быть сильным в сентябре и октябре, когда пойдетпо-настоящему большая рыба. Каждый день старик выпивал также по чашке жира из акульей печенки,который хранился в большой бочке в том сарае, где многие рыбаки берегли своиснасти. Жиром мог пользоваться любой рыбак, кто бы ни захотел. Большинствурыбаков вкус этого жира казался отвратительным, но пить его было отнюдь непротивнее, чем затемно подниматься с постели, а он очень помогал от простудыи был полезен для глаз. Старик поглядел на небо и увидел, что фрегат снова закружил над морем. - Нашел рыбу, - сказал он вслух. Ни одна летучая рыба не тревожила водную гладь, не было заметно кругоми мелкой рыбешки. Но старик вдруг увидел, как в воздух поднялся небольшойтунец, перевернулся на лету и головой вниз снова ушел в море. Тунец блеснул серебром на солнце, а за ним поднялись другие тунцы изапрыгали во все стороны, вспенивая воду и длинными бросками кидаясь намелкую рыбешку. Они кружили подле нее и гнали ее перед собой. "Если они не поплывут слишком быстро, я нагоню всю стаю", - подумалстарик, наблюдая за тем, как тунцы взбивают воду добела, а фрегат ныряет,хватая рыбешку, которую страх перед тунцами выгнал на поверхность. - Птица - верный помощник рыбаку, - сказал старик. В этот миг короткая леска, опущенная с кормы, натянулась под ногой,которой он придерживал один ее виток; старик бросил весла и, крепко ухвативконец бечевы, стал выбирать ее, чувствуя вес небольшого тунца, которыйсудорожно дергал крючок. Леска дергалась у него в руках все сильнее, и онувидел голубую спинку и отливающие золотом бока рыбы еще до того, какподтянул ее к самой лодке и перекинул через борт. Тунец лежал у кормы на солнце, плотный, словно литая пуля, и, вытаращивбольшие бессмысленные глаза, прощался с жизнью под судорожные ударыаккуратного, подвижного хвоста. Старик из жалости убил его ударом по головеи, еще трепещущего, отшвырнул ногой в тень под кормовой настил. - Альбакоре, - сказал он вслух. - Из него выйдет прекрасная наживка.Веса в нем фунтов десять, не меньше. Старик уже не мог припомнить, когда он впервые стал разговаривать сам ссобою вслух. Прежде, оставшись один, он пел; он пел иногда и ночью, стоя навахте, когда ходил на больших парусниках или охотился за черепахами.Наверно, он стал разговаривать вслух, когда от него ушел мальчик и оностался совсем один. Теперь он уже не помнил. Но ведь и рыбача с мальчиком,они разговаривали только тогда, когда это было необходимо. Разговаривалиночью или во время вынужденного безделья в непогоду. В море не приняторазговаривать без особой нужды. Старик сам считал, что это дурно, и уважалобычай. А вот теперь он по многу раз повторял свои мысли вслух - ведь ониникому не могли быть в тягость. - Если бы кто-нибудь послушал, как я разговариваю сам с собой, он решилбы, что я спятил, - сказал старик. - Но раз я не спятил, кому какое дело?Хорошо богатым: у них есть радио, которое может разговаривать с ними в лодкеи рассказывать им новости про бейсбол. "Теперь не время думать про бейсбол, - сказал себе старик. - Теперьвремя думать только об одном. О том, для чего я родился. Где-нибудь рядом сэтим косяком тунцов, может быть, плывет моя большая рыба. Я ведь поймалтолько одного альбакоре, да и то отбившегося от стаи. А они охотятся далекоот берега и плывут очень быстро. Все, что встречается сегодня в море,движется очень быстро и на северо-восток. Может быть, так всегда бывает вэто время дня? А может, это к перемене погоды, и я просто не знаю такойприметы?" Старик уже больше не видел зеленой береговой полосы; вдаливырисовывались лишь верхушки голубых холмов, которые отсюда казались белыми,словно были одеты снегом. Облака над ними тоже были похожи на высокиеснежные горы. Море стало очень темным, и солнечные лучи преломлялись в воде.Бесчисленные искры планктона теперь были погашены солнцем, стоящим в зените,и в темно-синей воде старик видел лишь большие радужные пятна отпреломлявшихся в ней солнечных лучей да бечевки, прямо уходящие в глубину,которая достигала здесь целой мили. Тунцы - рыбаки звали всех рыб этой породы тунцами и различали ихнастоящие имена лишь тогда, когда шли их продавать на рынок или сбывали какнаживку, - снова ушли в глубину. Солнце припекало" и старик чувствовал, каконо жжет ему затылок. Пот струйками стекал по спине, когда он греб. "Я мог бы пойти по течению, - подумал старик, - и поспать, привязавлеску к большому пальцу ноги, чтобы вовремя проснуться. Но сегоднявосемьдесят пятый день, и надо быть начеку". И как раз в этот миг он заметил, как одно из зеленых удилищ дрогнуло ипригнулось к воде. - Ну вот, - сказал он. - Вот! - И вытащил из воды весла, стараясь непотревожить лодку. Старик потянулся к леске и тихонько захватил ее большим и указательнымпальцами правой руки. Он не чувствовал ни напряжения, ни тяги и держал лескулегко, не сжимая. Но вот она дрогнула снова. На этот раз рывок былосторожный и не сильный, и старик в точности знал, что это означает. Наглубине в сто морских саженей марлин пожирал сардины, которыми были унизаныострие и полукружие крючка, там, где этот выкованный вручную крючок вылезализ головы небольшого тунца. Старик, легонько придерживая бечеву, левой рукой осторожно отвязал ееот удилища. Теперь она могла незаметно для рыбы скользить у него междупальцами. "Так далеко от берега, да еще в это время года, рыба, наверно,огромная. Ешь, рыба. Ешь. Ну, ешь же, пожалуйста. Сардины такие свеженькие,а тебе так холодно в воде, на глубине в шестьсот футов, холодно и темно.Поворотись еще разок в темноте, ступай назад и поешь!" Он почувствовал легкий, осторожный рывок, а затем и более сильный, -видно, одну из сардин оказалось труднее сорвать с крючка. Потом все стихло. - Ну же, - сказал старик вслух, - поворотись еще разок. Понюхай. Развеони не прелесть? Покушай хорошенько. А за ними, глядишь, настанет чередпопробовать тунца! Он ведь твердый, прохладный, прямо объедение. Нестесняйся, рыба. Ешь, прошу тебя. Он ждал, держа бечеву между большим и указательным пальцами, следяодновременно за ней и за другими лесками, потому что рыба могла переплыть сместа на место. И вдруг он снова почувствовал легкое, чуть приметноеподергивание лески. - Клюнет, - сказал старик вслух. - Клюнет, дай ей бог здоровья! Но она не клюнула. Она ушла, и леска была неподвижна. - Она не могла уйти, - сказал старик. - Видит бог, она не могла уйти.Она просто поворачивается и делает новый заплыв. Может быть, она ужепопадалась на крючок и помнит об этом. Тут он снова почувствовал легкое подергивание лески; и у него отлеглоот сердца. - Я же говорил, что она только поворачивается, - сказал старик. -Теперь-то уж она клюнет! Он был счастлив, ощущая, как рыба потихоньку дергает леску, и вдругпочувствовал какую-то невероятную тяжесть. Он почувствовал вес огромной рыбыи, выпустив бечеву, дал ей скользить вниз, вниз, вниз, разматывая за собойодин из запасных мотков. Леска уходила вниз, легко скользя между пальцами,но хотя он едва придерживал ее, он все же чувствовал огромную тяжесть,которая влекла ее за собой. - Что за рыба! - сказал он вслух. - Зацепила крючок губой и хочеттеперь удрать вместе с ним подальше. "Она все равно повернется и проглотит крючок", - подумал старик. Однакоон не произнес своей мысли вслух, чтобы не сглазить. Он знал, как велика этарыба, и мысленно представлял себе, как она уходит в темноте все дальше стунцом, застрявшим у нее поперек пасти. На какой-то миг движениепрекратилось, но он по-прежнему ощущал вес рыбы. Потом тяга усилилась, и онснова отпустил бечеву. На секунду он придержал ее пальцами; напряжениеувеличилось, и бечеву потянуло прямо вниз. - Клюнула, - сказал старик. - Пусть теперь поест как следует. Он позволил лесе скользить между пальцами, а левой рукой привязалсвободный конец двух запасных мотков к петле двух запасных мотков второйудочки. Теперь все было готово. У него в запасе было три мотка лесы по сороксаженей в каждом, не считая той, на которой он держал рыбу. - Поешь еще немножко, - сказал он. - Ешь, не стесняйся. "Ешь так, чтобы острие крючка попало тебе в сердце и убило тебянасмерть, - подумал он. - Всплыви сама и дай мне всадить в тебя гарпун. Нувот и ладно. Ты готова? Насытилась вволю?" - Пора! - сказал он вслух и, сильно дернув обеими руками лесу, выбралоколо ярда, а потом стал дергать ее снова и снова, подтягивая бечевупоочередно то одной, то другой рукой и напрягая при каждом рывке всю силурук и тела. Усилия его были тщетны. Рыба медленно уходила прочь, и старик не могприблизить ее к себе ни на дюйм. Леска у него была крепкая, рассчитанная накрупную рыбу, и он перекинул ее за спину и натянул так туго, что по нейзапрыгали водяные капли. Затем леса негромко зашипела в воде, а он вседержал ее, упершись в сиденье и откинув назад туловище. Лодка начала чутьзаметно отходить на северо-запад. Рыба плыла и плыла, и они медленно двигались по зеркальной воде. Другиенаживки всё еще были закинуты в море, но старик ничего не мог с этимподелать. - Эх, если бы со мной был мальчик! - сказал он. - Меня тащит на буксирерыба, а я сам изображаю буксирный битенг. Можно бы привязать бечевку клодке. Но тогда рыба, чего доброго, сорвется. Я должен крепко держать ее иотпускать по мере надобности. Слава богу, что она плывет, а не опускается надно... А что я стану делать, если она решит пойти в глубину? Что я стануделать, если она пойдет камнем на дно и умрет? Не знаю. Там будет видно.Мало ли что я могу сделать! Он упирался в бечеву спиной и следил за тем, как косо она уходит в водуи как медленно движется лодка на северо-запад. "Скоро она умрет, - думал старик. - Не может она плыть вечно". Однако прошло четыре часа, рыба все так же неутомимо уходила в море,таща за собой лодку, а старик все так же сидел, упершись в банку, снатянутой за спиной лесой. - Когда я поймал ее, был полдень, - сказал старик. - А я до сих пор еене видел. Перед тем как поймать рыбу, он плотно натянул соломенную шляпу на лоб,и теперь она больно резала ему кожу. Старику хотелось пить, и, осторожностав на колени, так, чтобы не дернуть бечеву, он подполз как можно ближе кносу и одной рукой достал бутылку. Откупорив ее, он отпил несколько глотков.Потом отдохнул, привалившись к носу. Он отдыхал, сидя на мачте со скатаннымпарусом, стараясь не думать, а только беречь силы. Потом он поглядел назад и обнаружил, что земли уже не видно. "Невеликабеда, - подумал он. - Я всегда смогу вернуться, правя на огни Гаваны. Дозахода солнца осталось два часа, может быть, она еще выплывет за это время.Если нет, то она, может быть, выплывет при свете луны. А то, может быть, нарассвете. Руки у меня не сводит, и я полон сил. Проглотила ведь крючок она,а не я. Но что же это за рыба, если она так тянет! Видно, она крепкоприкусила проволоку. Хотелось бы мне на нее поглядеть хоть одним глазком,тогда бы я знал, с кем имею дело". Насколько старик мог судить по звездам, рыба плыла всю ночь, не меняянаправления. После захода солнца похолодало, пот высох у него на спине, наплечах и на старых ногах, и ему стало холодно. Днем он вытащил мешок,покрывавший ящик с наживкой, и расстелил его на солнце сушить. Когда солнцезашло, он обвязал мешок вокруг шеи и спустил его себе на спину, осторожнопросунув под бечеву. Бечева резала теперь куда меньше, и, прислонившись кносу, он согнулся так, что ему было почти удобно. По правде говоря, в этомположении ему было только чуточку легче, но он уверял себя, что теперь емупочти совсем удобно. "Я ничего не могу с ней поделать, но и она ничего не может поделать сомной, - сказал себе старик. - Во всяком случае, до тех пор, пока непридумает какой-нибудь новый фокус". Разок он встал, чтобы помочиться через борт лодки, поглядеть на звездыи определить, куда идет лодка. Бечева казалась тоненьким лучиком, уходящимот его плеча прямо в воду. Теперь они двигались медленнее, и огни Гаваныпотускнели, - по-видимому, течение уносило их на восток. "Раз огни Гаваныисчезают - значит, мы идем все больше на восток, - подумал старик. - Если бырыба не изменила своего курса, я их видел бы еще много часов. Интересно, чемокончились сегодня матчи? Хорошо бы иметь на лодке радио!" Но он прервалсвои мысли: "Не отвлекайся! Думай о том, что ты делаешь. Думай, чтобы несовершить какую-нибудь глупость". Вслух он сказал: - Жаль, что со мной нет мальчика. Он бы мне помог и увидел бы все этосам. "Нельзя, чтобы в старости человек оставался один, - думал он. - Однакоэто неизбежно. Не забыть бы мне съесть тунца, покуда он не протух, ведь мненельзя терять силы. Не забыть бы мне съесть его утром, даже если я совсем небуду голоден. Только бы не забыть", - повторял он себе. Ночью к лодке подплыли две морские свиньи, и старик слышал, как громкопыхтит самец и чуть слышно, словно вздыхая, пыхтит самка. - Они хорошие, - сказал старик. - Играют, дурачатся и любят друг друга.Они нам родня, совсем как летучая рыба. Потом ему стало жалко большую рыбу, которую он поймал на крючок. "Ну нечудо ли эта рыба, и один бог знает, сколько лет она прожила на свете.Никогда еще мне не попадалась такая сильная рыба. И подумать только, какстранно она себя ведет! Может быть, она потому не прыгает, что уж оченьумна. Ведь она погубила бы меня, если бы прыгнула или рванулась изо всех силвперед. Но, может быть, она не раз уже попадалась на крючок и понимает, чтотак ей лучше бороться за жизнь. Почем ей знать, что против нее всего одинчеловек, да и тот старик. Но какая большая эта рыба и сколько она принесетденег, если у нее вкусное мясо! Она схватила наживку, как самец, тянет, каксамец, и борется со мной без всякого страха. Интересно, знает она, что ейделать, или плывет очертя голову, как и я?" Он вспомнил, как однажды поймал на крючок самку марлина. Самец всегдаподпускает самку к пище первую, и, попавшись на крючок, самка со страхавступила в яростную, отчаянную борьбу, которая быстро ее изнурила, а самец,ни на шаг не отставая от нее, плавал и кружил вместе с ней по поверхностиморя. Он плыл так близко, что старик боялся, как бы он не перерезал лесухвостом, острым, как серп, и почти такой же формы. Когда старик зацепилсамку багром и стукнул ее дубинкой, придерживая острую, как рапира, пасть сшершавыми краями, когда он бил ее дубинкой по черепу до тех пор, пока цветее не стал похож на цвет амальгамы, которой покрывают оборотную сторонузеркала, и когда потом он с помощью мальчика втаскивал ее в лодку, самецоставался рядом. Потом, когда старик стал сматывать лесу и готовить гарпун,самец высоко подпрыгнул в воздух возле лодки, чтобы поглядеть, что стало сего подругой, а затем ушел глубоко в воду, раскинув светло-сиреневые крыльягрудных плавников, и широкие сиреневые полосы у него на спине были ясновидны. Старик не мог забыть, какой он был красивый. И он не покинул своюподругу до конца. "Ни разу в море я не видал ничего печальнее, - подумал старик. -Мальчику тоже стало грустно, и мы попросили у самки прощения и быстроразделали ее тушу". - Жаль, что со мной нет мальчика, - сказал он вслух и поудобнеепримостился к округлым доскам носа, все время ощущая через бечеву, котораядавила ему на плечи, могучую силу большой рыбы, неуклонно уходившей ккакой-то своей цели. - Подумать только, что благодаря моему коварству ей пришлось изменитьсвое решение! "Ее судьба была оставаться в темной глубине океана, вдали от всяческихловушек, приманок и людского коварства. Моя судьба была отправиться за ней водиночку и найти ее там, куда не проникал ни один человек. Ни один человекна свете. Теперь мы связаны друг с другом с самого полудня. И некому помочьни ей, ни мне". "Может быть, мне не нужно было становиться рыбаком, - думал он. - Новедь для этого я родился. Только бы не забыть съесть тунца, когдарассветет". Незадолго до восхода солнца клюнуло на одну из наживок за спиной. Онуслышал, как сломалось удилище и бечева заскользила через планшир лодки. Втемноте он выпростал из футляра свой нож и, перенеся всю тяжесть рыбы налевое плечо, откинулся назад и перерезал лесу на планшире. Потом онперерезал лесу, находившуюся рядом с ним, и в темноте крепко связал друг сдругом концы запасных мотков. Он ловко работал одной рукой, придерживаяногой мотки, чтобы покрепче затянуть узел. Теперь у него было целых шестьзапасных мотков лесы: по два от каждой перерезанной им бечевы и два от лесы,на которую попалась рыба; все мотки были связаны друг с другом. "Когда рассветет, - думал он, - я постараюсь достать ту лесу, которую яопустил на сорок саженей, и тоже ее перережу, соединив запасные мотки.Правда, я потеряю двести саженей крепкой каталонской веревки, не говоря ужео крючках и грузилах. Ничего, это добро можно достать снова. Но кто достанетмне новую рыбу, если на крючок попадется какая-нибудь другая рыба и сорветмне эту? Не знаю, что там сейчас клюнуло. Может быть, марлин, а может быть,и меч-рыба или акула. Я даже не успел ее почувствовать. Надо было побыстрееот нее отвязаться". Вслух он сказал: - Эх, был бы со мной мальчик! "Но мальчика с тобой нет, - думал он. - Ты можешь рассчитывать толькона себя, и хоть сейчас и темно, лучше бы ты попытался достать ту, последнююлесу, перерезать ее и связать два запасных мотка". Он так и сделал. В темноте ему было трудно работать, и один раз рыбадернула так, что он свалился лицом вниз и рассек щеку под глазом. Кровьпотекла по скуле, но свернулась и подсохла, еще не дойдя до подбородка, а онподполз обратно к носу и привалился к нему, чтобы передохнуть. Старикпоправил мешок, осторожно передвинул бечеву на новое, еще не натруженноеместо и, передав весь упор на плечи, попытался определить, сильно ли тянетрыба, а потом опустил руку в воду, чтобы выяснить, с какой скоростьюдвижется лодка. "Интересно, почему она рванулась, - подумал он. - Проволока, верно,соскользнула с большого холма ее спины. Конечно, ее спине не так больно, какмоей. Но не может же она тащить лодку без конца, как бы велика ни была!Теперь я избавился от всего, что могло причинить мне вред, и у меня большойзапас бечевы, - чего же еще человеку нужно?" - Рыба, - позвал он тихонько, - я с тобой не расстанусь, пока не умру. "Да и она со мной, верно, не расстанется", - подумал старик и сталдожидаться утра. В этот предрассветный час было холодно, и он прижался кдоскам, чтобы хоть немножко согреться. "Если она терпит, значит, и ястерплю". И заря осветила натянутую лесу, уходящую в глубину моря. Лодкадвигалась вперед неустанно, и когда над горизонтом появился краешек солнца,свет его упал на правое плечо старика. - Она плывет к северу, - сказал старик. - А течение, наверно, отнеслонас далеко на восток. Хотел бы я, чтобы она повернула по течению. Этоозначало бы, что она устала. Но когда солнце поднялось выше, старик понял, что рыба и не думалауставать. Одно лишь было отрадно: уклон, под которым леса уходила в воду,показывал, что рыба плыла теперь на меньшей глубине. Это отнюдь не означало,что она непременно вынырнет на поверхность. Однако вынырнуть она все жемогла. - Господи, заставь ее вынырнуть! - сказал старик. - У меня хватитбечевы, чтобы с ней справиться. "Может быть, если мне удастся немножко усилить тягу, ей будет больно иона выпрыгнет, - подумал старик. - Теперь, когда стало светло, пусть онавыпрыгнет. Тогда пузыри, которые у нее идут вдоль хребта, наполнятсявоздухом и она не сможет больше уйти в глубину, чтобы там умереть". Он попытался натянуть бечеву потуже, но с тех пор, как он поймал рыбу,леса и так была натянута до отказа, и когда он откинулся назад, чтобынатянуть ее еще крепче, она больно врезалась в спину, и он понял, что у негоничего не выйдет. "А дергать нельзя, - подумал он. - Каждый рывок расширяетрану, которую нанес ей крючок, и если рыба вынырнет, крючок может вырватьсясовсем. Во всяком случае, я чувствую себя лучше теперь, когда светит солнце,и на этот раз мне не надо на него смотреть". Лесу опутали желтые водоросли, но старик был рад им, потому что онизадерживали ход лодки. Это были те самые желтые водоросли, которые таксветились ночью. - Рыба, - сказал он, - я тебя очень люблю и уважаю. Но я убью тебяпрежде, чем настанет вечер. "Будем надеяться, что это мне удастся", - подумал он. С севера к лодке приблизилась маленькая птичка. Она летела низко надводой. Старик видел, что она очень устала. Птица села на корму отдохнуть. Потом она покружилась у старика надголовой и уселась на бечеву, где ей было удобнее. - Сколько тебе лет? - спросил ее старик. - Наверно, это твое первоепутешествие? Птица посмотрела на него в ответ. Она слишком устала, чтобы проверить,достаточно ли прочна бечева, и лишь покачивалась, обхватив ее своими нежнымилапками. - Не бойся, веревка натянута крепко, - заверил ее старик. - Дажеслишком крепко. Тебе не полагалось бы так уставать в безветренную ночь. Ах,не те нынче пошли птицы! "А вот ястребы, - подумал он, - выходят в море вам навстречу". Но он несказал этого птице, да она все равно его бы не поняла. Ничего, сама скоровсе узнает про ястребов. - Отдохни хорошенько, маленькая птичка, - сказал он. - А потом лети кберегу и борись, как борется каждый человек, птица или рыба. Разговор с птицей его подбодрил, а то спина у него совсем одеревенелаза ночь, и теперь ему было по-настоящему больно. - Побудь со мной, если хочешь, птица, - сказал он. - Жаль, что я немогу поставить парус и привезти тебя на сушу, хотя сейчас и поднимаетсялегкий ветер. Но у меня тут друг, которого я не могу покинуть. В это мгновение рыба внезапно рванулась и повалила старика на нос; онастащила бы его за борт, если бы он не уперся в него руками и не отпустил былесу. Когда бечева дернулась, птица взлетела, и старик даже не заметил, какона исчезла. Он пощупал лесу правой рукой и увидел, что из руки течет кровь. - Верно, рыбе тоже стало больно, - сказал он вслух и потянул бечеву,проверяя, не сможет ли он повернуть рыбу в другую сторону. Натянув лесу доотказа, он снова замер в прежнем положении. - Худо тебе, рыба? - спросил он. - Видит бог, мне и самому не легче. Он поискал глазами птицу, потому что ему хотелось с кем-нибудьпоговорить. Но птицы нигде не было. "Недолго же ты побыла со мной, - подумал старик. - Но там, куда тыполетела, ветер много крепче, и он будет дуть до самой суши. Как же это япозволил рыбе поранить меня одним быстрым рывком? Верно, я совсем поглупел.А может быть, просто загляделся на птичку и думал только о ней? Теперь ябуду думать о деле и съем тунца, чтобы набраться сил". - Жаль, что мальчик не со мной и что у меня нет соли, - сказал онвслух. Переместив тяжесть рыбы на левое плечо и осторожно став на колени, онвымыл руку, подержав ее с минуту в воде и наблюдая за тем, как расплываетсякровавый след, как мерно обтекает руку встречная струя. - Теперь рыба плывет куда медленнее, - сказал он вслух. Старику хотелось подольше подержать руку в соленой воде, но он боялся,что рыба снова дернет; поэтому он поднялся на ноги, натянул спиною лесу иподержал руку на солнце. На ней была всего одна ссадина от бечевы, рассекшеймякоть, но как раз на той части руки, которая нужна была ему для работы.Старик понимал, что сегодня ему еще не раз понадобятся его руки, иогорчался, что поранил их в самом начале. - Теперь, - сказал он, когда рука обсохла, - я должен съесть тунца. Ямогу достать его багром и поесть как следует. Старик снова опустился на колени и, пошарив багром под кормой, отыскалтам тунца. Он подтащил его к себе, стараясь не потревожить мотки лесы. Сновапереместив всю тяжесть рыбы на левое плечо и упираясь о борт левой рукой, онснял тунца с крючка и положил багор на место. Он прижал тунца коленом и сталвырезать со спины от затылка до хвоста продольные куски темно-красного мяса.Нарезав шесть клинообразных кусков, он разложил их на досках носа, вытер ножо штаны, поднял скелет тунца за хвост и выкинул его в море. - Пожалуй, целого куска мне не съесть, - > сказал он и перерезал одиниз кусков пополам. Старик чувствовал, как сильно, не ослабевая, тянет большая рыба, алевую руку у него совсем свело. Она судорожно сжимала тяжелую веревку, истарик поглядел на нее с отвращением. - Ну что это за рука, ей-богу! - сказал он. - Ладно, затекай, если ужтак хочешь. Превращайся в птичью лапу, тебе это все равно не поможет. "Поешь, - подумал он, поглядев в темную воду и на косую линию уходящейв нее бечевы, - и твоя рука станет сильнее. Чем она виновата? Ведь ты ужсколько часов подряд держишь рыбу. Но ты не расстанешься с ней до конца. Апока что поешь". Он взял кусок рыбы, положил его в рот и стал медленно жевать. Вкус былне такой уж противный. "Жуй хорошенько, - думал он, - чтобы не потерять ни капли соков.Неплохо было бы приправить ее лимоном или хотя бы солью". - Ну, как ты себя чувствуешь, рука? - спросил он затекшую руку, котораяодеревенела почти как у покойника. - Ради тебя я съем еще кусочек. Старик съел вторую половину куска, разрезанного надвое. Он старательноразжевал его, а потом выплюнул кожу. - Ну как, рука, полегчало? Или ты еще ничего не почувствовала? Он взял еще один кусок и тоже съел его. "Это здоровая, полнокровная рыба, - подумал он. - Хорошо, что мнепопался тунец, а не макрель. Макрель слишком сладкая. А в этой рыбе почтинет сладости, и она сохранила всю свою питательность. Однако нечегоотвлекаться посторонними мыслями, - подумал он. - Жаль, что у меня нет хотьщепотки соли. И я не знаю, провялится остаток рыбы на солнце или протухнет,поэтому давай-ка лучше я ее съем, хоть я и не голоден. Большая рыба ведетсебя тихо и спокойно. Я доем тунца и тогда буду готов". - Потерпи, рука, - сказал он. - Видишь, как я ради тебя стараюсь. "Следовало бы мне покормить и большую рыбу, - подумал он. - Ведь онамоя родня. Но я должен убить ее, а для этого мне нужны силы". Медленно и добросовестно старик съел все клинообразные куски тунца.Обтирая руку о штаны, он выпрямился. - Ну вот, - сказал он. - Теперь, рука, ты можешь отпустить лесу; ясовладаю с ней одной правой рукой, покуда ты не перестанешь валять дурака. Левой ногой он прижал толстую бечеву, которую раньше держала его леваярука, и откинулся назад, перенеся тяжесть рыбы на спину. - Дай бог, чтобы у меня прошла судорога! - сказал он. - Кто знает, чтоеще придет в голову этой рыбе. "По виду она спокойна, - подумал он, - и действует обдуманно. Но чтоона задумала? И что собираюсь делать я? Мой план я должен тут жеприспособить к ее плану, ведь она такая громадина. Если она выплывет, ясмогу ее убить. А если она так и останется в глубине? Тогда и я останусь снею". Он потер сведенную судорогой руку о штаны и попытался разжать пальцы.Но рука не разгибалась. "Может быть, она разожмется от солнца, - подумал он.- Может быть, она разожмется, когда желудок переварит сырого тунца. Если онамне уж очень понадобится, я ее разожму, чего бы мне это ни стоило. Но сейчася не хочу применять силу. Пускай она разожмется сама и оживет по своей воле.Как-никак ночью ей от меня досталось, когда нужно было перерезать и связатьдруг с другом все мои лесы". Старик поглядел вдаль и понял, как он теперь одинок. Но он виделразноцветные солнечные лучи, преломляющиеся в темной глубине, натянутую,уходящую вниз бечеву и странное колыхание морской глади. Облака кучились,предвещая пассат, и, глядя вперед, он заметил над водою стаю диких уток,резко очерченных в небе; вот стая расплылась, потом опять обрисовалась ещечетче, и старик понял, что человек в море никогда не бывает одинок. Он подумал о том, как некоторым людям бывает страшно оставаться воткрытом море в маленькой лодке, и решил, что страх их обоснован в темесяцы, когда непогода налетает внезапно. Но теперь ведь стоит пораураганов, а пока урагана нет, это время самое лучшее в году. Если ураган близится, в море всегда можно увидеть его признаки на небеза много дней вперед. На суше их не видят, думал старик, потому что незнают, на что смотреть. Да на суше и форма облаков совсем другая. Однакосейчас урагана ждать нечего. Он поглядел на небо и увидел белые кучевые облака, похожие на еголюбимое мороженое, а над ними, в высоком сентябрьском небе, прозрачныеклочья перистых облаков. - Скоро поднимется легкий бриз, - сказал старик. - А он куда выгоднеемне, чем тебе, рыба. Левая рука его все еще была сведена судорогой, но он уже мог потихонькуею шевелить. "Ненавижу, когда у меня сводит руку, - подумал он. - Собственное тело -и такой подвох! Унизительно, когда тебя на людях мучает понос или рвота ототравления рыбой. Но судорога (он мысленно называл ее calambre) особенноунижает тебя, когда ты один". "Если бы со мной был мальчик, - подумал он, - он растер бы мне руку отлоктя донизу. Но ничего, она оживет и так". И вдруг, еще прежде, чем он заметил, как изменился уклон, под которымлеса уходит в воду, его правая рука почувствовала, что тяга ослабела. Оноткинулся назад, изо всех сил заколотил левой рукой по бедру и тут увидел,что леса медленно пошла кверху. - Поднимается, - сказал он. - Ну-ка, рука, оживай! Пожалуйста! Леса вытягивалась в длину все больше и больше, и наконец поверхностьокеана перед лодкой вздулась, и рыба вышла из воды. Она все выходила ивыходила, и казалось, ей не будет конца, а вода потоками скатывалась с еебоков. Вся она горела на солнце, голова и спина у нее были темно-фиолетовые,а полосы на боках казались при ярком свете очень широкими инежно-сиреневыми. Вместо носа у нее был меч, длинный, как бейсбольнаяклюшка, и острый на конце, как рапира. Она поднялась из воды во весь рост, апотом снова опустилась, бесшумно, как пловец, и едва ушел в глубину ееогромный хвост, похожий на лезвие серпа, как леса начала стремительноразматываться. - Она на два фута длиннее моей лодки, - сказал старик. Леса уходила в море быстро, но равномерно, и рыба явно не быланапугана. Старик обеими руками натягивал лесу до отказа. Он знал, что еслиему не удастся замедлить ход рыбы таким же равномерным сопротивлением, оназаберет все запасы его бечевы и сорвется. "Она громадина, эта рыба, и я не дам ей почувствовать свою силу, -думал он. - Нельзя, чтобы она поняла, что может сделать со мной, еслипустится наутек. На ее месте я бы сейчас поставил все на карту и шел бывперед до тех пор, покуда что-нибудь не лопнет. Но рыбы, слава богу, не такумны, как люди, которые их убивают; хотя в них гораздо больше и ловкости иблагородства". Старик встречал на своем веку много больших рыб. Он видел много рыб,весивших более тысячи фунтов, и сам поймал в свое время две такие рыбы, ноникогда еще ему не приходилось делать это в одиночку. А теперь один, воткрытом море, он был накрепко привязан к такой большой рыбе, какой онникогда не видел, о какой даже никогда не слышал, и его левая рукапо-прежнему была сведена судорогой, как сжатые когти орла. "Ну, рука у меня разойдется, - подумал он. - Конечно, разойдется, хотябы для того, чтобы помочь правой руке. Жили-были три брата: рыба и мои дверуки... Непременно разойдется. Просто стыд, что ее свело". Рыба замедлила ход и теперь шла с прежней скоростью. "Интересно, почему она вдруг вынырнула, - размышлял старик. - Можноподумать, что она вынырнула только для того, чтобы показать мне, какая онагромадная. Ну что ж, теперь я знаю. Жаль, что я не могу показать ей, что яза человек. Положим, она бы тогда увидела мою сведенную руку. Пусть онадумает обо мне лучше, чем я на самом деле, и я тогда буду и в самом делелучше. Хотел бы я быть рыбой и чтобы у меня было все, что есть у нее, а нетолько воля и сообразительность". Он покойно уселся, прислонившись к дощатой обшивке, безропотно переносямучившую его боль, а рыба все так же упорно плыла вперед, и лодка медленнодвигалась по темной воде. Восточный ветер поднял небольшую волну. К полудню левая рука у старика совсем ожила. - Туго тебе теперь придется, рыба, - сказал он и передвинул бечеву наспине. Ему было хорошо, хотя боль и донимала его по-прежнему; только он непризнавался себе в том, как ему больно. - В бога я не верую, - сказал он. - Но я прочту десять раз "Отче наш" истолько же раз "Богородицу", чтобы поймать эту рыбу. Я дам обет отправитьсяна богомолье, если я ее и впрямь поймаю. Даю слово. Старик стал читать молитву. По временам он чувствовал себя такимусталым, что забывал слова, и тогда он старался читать как можно быстрее,чтобы слова выговаривались сами собой. "Богородицу" повторять легче, чем"Отче наш", - думал он. - Богородица дева, радуйся, благодатная Мария, господь с тобою.Благословенна ты в женах, и благословен плод чрева твоего, яко спаса родилаеси души наших. Аминь. - Потом он добавил: - Пресвятая богородица, помолись,чтобы рыба умерла. Хотя она и очень замечательная. Прочтя молитву и почувствовав себя куда лучше, хотя боль нисколько неуменьшилась, а может быть, даже стала сильнее, он прислонился к обшивке носаи начал машинально упражнять пальцы левой руки. Солнце жгло, ветерокпотихоньку усиливался. - Пожалуй, стоит опять наживить маленькую удочку, - сказал старик. -Если рыба не всплывет и в эту ночь, мне нужно будет снова поесть, да и водыв бутылке осталось совсем немного. Не думаю, что здесь можно пойматьчто-нибудь, кроме макрели. Но если ее съесть сразу, она не так уж противна.Хорошо бы, ночью ко мне в лодку попалась летучая рыба. Но у меня нет света,которым я мог бы ее заманить. Сырая летучая рыба - отличная еда, и потрошитьее не надо. А мне теперь надо беречь силы. Ведь не знал же я, господи, чтоона такая большая!.. Но я ее все равно одолею, - сказал он. - При всей еевеличине и при всем ее великолепии. "Хоть это и несправедливо, - прибавил он мысленно, - но я докажу ей, начто способен человек и что он может вынести". - Я ведь говорил мальчику, что я не обыкновенный старик, - сказал он. -Теперь пришла пора это доказать. Он доказывал это уже тысячу раз. Ну так что ж? Теперь приходитсядоказывать это снова. Каждый раз счет начинается сызнова; поэтому когда ончто-нибудь делал, то никогда не вспоминал о прошлом. "Хотел бы я, чтобы она заснула, тогда и я смогу заснуть и увидеть восне львов, - подумал он. - Почему львы - это самое лучшее, что у меняосталось?" - Не надо думать, старик, - сказал он себе. - Отдохни тихонько,прислонясь к доскам, и ни о чем не думай. Она сейчас трудится. Ты же покатрудись как можно меньше. Солнце клонилось к закату, а лодка все плыла и плыла, медленно инеуклонно. Восточный ветерок подгонял ее, и старик тихонько покачивался наневысоких волнах, легко и незаметно перенося боль от веревки, врезавшейсяему в спину. Как-то раз после полудня леса снова стала подниматься. Однако рыбапросто продолжала свой ход на несколько меньшей глубине. Солнце припекалостарику спину, левое плечо и руку. Из этого он понял, что рыба свернула насеверо-восток. Теперь, когда он уже однажды взглянул на рыбу, он мог себе представить,как она плывет под водой, широко, словно крылья, раскинув фиолетовые грудныеплавники и прорезая тьму могучим хвостом. "Интересно, много ли она видит натакой глубине? - подумал старик. - У нее огромные глаза, а лошадь, у которойглаз куда меньше, видит в темноте. Когда-то и я хорошо видел в темноте.Конечно, не в полной тьме, но зрение у меня было почти как у кошки". Солнце и беспрестанное упражнение пальцев совершенно расправилисведенную судорогой левую руку, и старик стал постепенно перемещать на неетяжесть рыбы, двигая мускулами спины, чтобы хоть немного ослабить боль отбечевы. - Если ты еще не устала, - сказал он вслух, - ты и в самом деле -необыкновенная рыба. Сам он теперь чувствовал огромную усталость, знал, что скоро наступитночь, и поэтому старался думать о чем-нибудь постороннем. Он думал ознаменитых бейсбольных лигах, которые для него были Gran Ligas, и о том, чтосегодня нью-йоркские "Янки" должны были играть с "Тиграми" из Детройта. "Во