Лекции.Орг


Поиск:




Глава 44 орудие мирового владычества 1 страница




Помимо продвижения революции в сердце Европы и насильственного создания сионистского государства, Вторая мировая война имела своим третьим последствием вторичную попытку построить здание “мирового правительства”, на алтаре которого должна была быть принесена в жертву западная государственность. Это явно должно было стать конечной целью, к которой вели параллельные процессы коммунизма и сионизма. Сама идея впервые была сформулирована в документах Вейсхаупта, стала принимать определенные формы в течение 19-го столетия и была во всех деталях преподнесена в “Протоколах” в самом начале нашего 20-го века. В ходе Первой мировой войны она была главной среди тех идей, которые “полковник” Хауз и его подручные сумели “влить в мозги” президента Вильсона, стараясь внушить ему, что эти идеи были его собственными. Практическую форму она обрела вначале как “Лига принуждения к миру”, а затем, в конце войны, как “Лига Наций”.

Свою первую частичную реализацию она получила таким образом, как и все связанные с ней вспомогательные начинания, в тот период наибольшего идейного разброда, о котором уже была речь, т.е. в последней фазе военных действий и в первое время по их окончании. Ни о чем подобном никогда не было и речи до войны, в которую оказались втянутыми народы Европы и Америки, и им не было дано разумных объяснений характера и цели этого предприятия. В период военного положения наши премьеры-диктаторы считали само собой разумеющимся, что их народы согласны со всем, что они затевали; когда рассеялся туман войны, то единственным выражением общественного мнения по этому вопросу был немедленный отказ Конгресса Соединенных Штатов иметь с этим делом что-либо общее.

За двадцатилетний период между войнами стало ясно, что т.н. Лига Наций не была в состоянии ни “принудить” народы и государства к миру, ни сохранить его, и что по своей воле народы не собирались отказаться от своего суверенитета. Тем не менее, накануне Второй мировой войны готовившиеся к ней политики вновь стали носиться с планом создания чего-то, именуемого ими “всемирным правительством”, причем все они сходились на том, что народы должны отказаться от своих суверенных прав. Как пишет биограф Баруха, Моррис Розенблюм, Рузвельт носился с этим планом уже в 1923 году после того, как его разбил паралич, и, все еще прикованный к постели, сочинял проекты “плана для сохранения мира”, а впоследствии, уже президентом, дал этому проекту название “Объединенных Наций”.

В Англии Уинстон Черчилль, казалось бы воплощение и поборник британской государственности, возглавил в 1936 г. английскую секцию международного объединения под названием “Общество нового содружества народов”, выступавшего за создание “международных полицейских сил для поддержания мира” (во всех подобных проектах и декларациях, понятия “силы” и “мира” уживаются друг с другом), и официально заявил (26 ноября 1936 г.), что оно отличается от “всех прочих объектов мира” тем, что “стоит за применение силы для защиты закона против агрессора”. М-р Черчилль не пояснил, какой или чей закон он имел в виду, но он предложил силу, как путь к миру. Неудивительно, поэтому, что при встрече с президентом Рузвельтом в августе 1941 г., когда родилась лишенная всякого практического смысла “Атлантическая Хартия”, Черчилль (согласно его собственным запискам) счел нужным заверить президента, что общественное мнение в Англии будет весьма разочаровано отсутствием всякого намерения создать после войны международную организацию с целью сохранения мира”. Автор настоящей книги находился в то время в Англии и был “разочарован” главным образом именно той мыслью, которую так упорно преследует Черчилль; что же касается “общественного мнения в Англии”, то такового вообще по этому вопросу не существовало, поскольку никакой информации для его создания предоставлено не было. Черчилль действовал исключительно по собственной инициативе, как впрочем и Рузвельт: “Рузвельт говорил и действовал с полнейшей свободой и авторитетом во всех вопросах... Я представлял Англию почти с такой же свободой. Так было достигнуто полное согласие, причем неоценимым преимуществом были экономия времени и сокращение числа посвященных в эти планы лиц; Черчилль описывает далее, как “все главные вопросы между нашими странами решались практически во время личных встреч” между ним и Рузвельтом, при “полном взаимопонимании”.

В результате, в заключительной стадии войны и без малейшего участия в этих вопросах воюющих народов, “вопросы мировой организации”, как ее именовал Черчилль, стали главной темой в сугубо частных дискуссиях его с Рузвельтом, генерала Сматса из Южной Африки и премьер-министров британских доминионов. К этому времени, однако, (1944 г.) Черчилль стал употреблять для обозначения того же самого термин “мировое орудие”, и тут, как и выше, при упоминании им “закона”, уместен вопрос, чье это должно было быть орудие? Во всех этих дискуссиях стандартным оборотом было “предотвращение будущей агрессии”; однако, трудность определения того, кто является агрессором, была уже показана на примерах провокации в Гаване в 1898 г. и Перл Харбора в 1941 г., что же касается одного из обоих главных агрессоров в начале Второй мировой войны, советского государства, то именно оно выиграло несравненно больше всех остальных по ее окончании, т.ч. все разговоры о предотвращении “агрессии” явно не велись всерьез. Несомненно было задумано создание “мирового орудия” для пользования им теми, кто сможет получить над ним контроль. Против кого оно должно было применяться? Ответ дают все пропагандисты этой идеи: все они ополчаются совместно против “суверенитета наций”. Следовательно, оно должно было служить орудием для уничтожения самостоятельной государственности (фактически, при создавшемся положении вещей, одной только западной). Кем оно будет применяться, орудием чьих рук оно будет? Исход двух мировых войн нашего века дает на это ответ.

На этом фоне в 1945 г. была создана “Организация объединенных наций”. На протяжении двух лет, пока еще продолжался послевоенный период идейного разброда, на какое-то время раскрылся истинный характер “мирового орудия” как и “мирового правительства”. Впервые народам было показано, что их ожидает, если этот план будет полностью осуществлен. Широкие массы не поняли того, что им было показано, и быстро обо всем этом забыли, однако разоблачения оказались записанными черным по белому и не потеряют ценности для исследователей в течение всего того времени, пока закулисные дирижеры международной политики будут продолжать преследовать идею сверхнационального “правительства”, столь ясно изложенную и предсказанную в “Протоколах” 1902 года. Именно в этот момент нашего повествования фигура Бернарда Баруха впервые выходит из тени “советников” на ярко освещенную сцену, и становится возможным сделать заключение о долголетней роли, которую он играл в событиях нашего столетия. Как было упомянуто выше, он решительным образом вмешался в пользу сионистского государства в 1947 году, обнаружив “большие перемены” в своей прежней враждебности к сионизму (как пишет Вейцман), а также “посоветовав” прекратить оппозицию против сионизма ответственному за оборону страны министру, Джеймсу Форрестолу. В этот момент мы впервые могли проследить влияние, которое Барух оказывал на государственную политику, и оно оказалось весьма знаменательным, показав сколь напрасными были надежды многих на “слияние евреев со всем человечеством”; до тех пор м-р Барух выглядел (вероятно, нарочито желая таким казаться) полностью ассимилированным американцем, образцом еврейской эмансипации, интересным и почтенным господином, высокого роста, представительным и весьма успешным в своих делах.

Если “перемена” в м-ре Барухе действительно была столь неожиданной, как это пишет Вейцман, то другое свидетельство того же периода представляет ее весьма радикальной. В те дни одним из самых оголтелых сионистских шовинистов в Америке был некий г-н Бен Хехт, опубликовавший однажды следующее, заслуживающее нашего внимания заявление: “Одним из самых замечательных дел, когда-либо совершенных толпой, было распятие Иисуса Христа. С интеллектуальной точки зрения, это было великолепно. Однако, на то и толпа, чтобы делать глупости. Если бы казнь Христа была поручена мне, я действовал бы иначе. Поверьте, я привез бы его в Рим и скормил львам на арене. Из рубленого мяса им никогда бы не удалось сделать Спасителя”. В период арабских погромов в Палестине, завершившихся резней в Дейр-Ясине, этот симпатичный господин опубликовал в ряде ведущих газет по всей Америке объявление на всю страницу, адресованное “К террористам в Палестине” и гласившее:

“Американские евреи за вас. Вы борцы за наше дело... Каждый раз, когда вы взрываете английский склад оружия, или когда взлетает на воздух английский поезд, когда вы грабите английский банк или когда ваши патроны и бомбы рвут на части британских предателей и захватчиков вашей родины, евреи Америки празднуют это в своих сердцах”. Автор этого любопытного объявления сообщает в своей автобиографии, что Барух счел нужным оказать ему честь личным визитом и заверить его в своей полной симпатии и поддержке: “В один прекрасный день дверь моей комнаты открылась, впустив высокого, седовласого джентльмена. Это был Бернард Барух, мой первый гость из еврейского общества. Он уселся, разглядывая меня в течение некоторого времени и затем заговорил. “Я на Вашей стороне” — сказал Барух — “евреи могут добиться чего бы то ни было не иначе, как вооруженной борьбой. Вы можете отныне считать меня одним из Ваших еврейских бойцов, в высоких зарослях и с длинным ружьем. Скрыто от глаз, я всегда достигал самых лучших успехов””.

Этот показательный пассаж, в сочетании с вмешательством у Форрестола, позволяет историку заглянуть глубоко в характер и личность Бернарда Баруха. Если он именно в этом смысле (“еврейским бойцом в высоких зарослях и с длинным ружьем... скрыто от глаз”) достигал своих наилучших успехов в течение 35-летней карьеры советником у шести президентов”, то как американская политика, так и мировые события 20-го века получают исчерпывающее объяснение. Читатель имеет полное право принимать цитированные выше слова всерьез и рассматривать влияние Баруха на американскую и мировую политику именно в их свете. Они столь же важны для оценки единственного значительного общественного вмешательства Баруха в мировую политику, имевшего место примерно в то же время. Речь идет о “плане Баруха” создать деспотическое мировое правительство, поддержанное сокрушающей силой, а цитированные выше его собственные слова внушают абсолютное недоверие к целям, которым должно было служить подобное “мировое орудие власти”. “План Баруха” имеет для нашего повествования столь важное значение, что не мешает бросить взгляд и на личность и карьеру Баруха.

Его всегда считали принадлежащим к еврейской аристократии сефардского происхождения, восходившей к испанским и португальским евреям, с отдаленной возможностью палестинских предков. В действительности, согласно его собственному заявлению (от 7 февраля 1947 г.), его отец был “польским евреем, прибывшим сюда (в Америку) сто лет тому назад”. Это означает, что Барух происходил из восточно-европейских ашкенази несемитского корня, из которых в настоящее время, по утверждению иудаистских статистиков, состоит почти все мировое еврейство. Барух родился в 1870 г. в Кемдене, в штате Южная Каролина. Похоже было, что его семья готова была делить горести и радости своей новой родины; Барух-отец служил врачом у южных “конфедератов”, а сам Бернард Барух родился в мрачные годы “восстановления” и видел еще мальчиком, как толпы негров, возбужденных демагогией политических мошенников и самогоном, рыскали по улицам сонного, окруженного плантациями городка, в то время как его старшие братья стояли с дробовиками наготове на веранде их дома; отец носил в то время плащ и клобук Ку-Клукс-Клана. Другими словами, уже в детстве он был свидетелем разрушительных действий революции, захватившей инициативу в свои руки в последних стадиях гражданской войны и руководившей всем периодом “восстановления”, и смог впоследствии убедиться в ценности и преимуществах свободного общественного порядка. Однако, не имея кровных связей с американским Югом, его семья вскоре поддалась притяжению Нью-Йорка, переселившись на север. Еще не достигнув 30 лет, Барух стал здесь богатым человеком, делавшим быструю карьеру, а к сорока годам он уже представлял собой силу, хотя и невидимую, действовавшую за кулисами. Вполне возможно, что именно он явился прототипом финансиста Тора в романе Эдварда Манделя Хауза, и тот же “полковник” Хауз, вопреки возражениям многих, ввел его в круг ближайших сотрудников Вильсона. Его деловая карьера уже тогда состояла из финансовых махинаций большого масштаба, наживы на “срочной распродаже”, на искусственном занижении цен, на скупке по дешевке разорившихся предприятий и их выгодной перепродаже и т.п. В его руках золото, каучук, медь и сера превращались в доллары. Когда в 1917 г. было назначено расследование биржевых махинаций, вызванных в 1916 г. распространением слухов о “близком заключении мира в Европе”, он дал показание комитету Конгресса, что “в один день заработал полмиллиона долларов на срочной перепродаже” 1). Его поддержка президента Вильсона (на избирательную кампанию которого он сделал щедрые пожертвования) имела, по его словам, причиной выступления профессора Вильсона в свое время против привилегированных студенческих корпораций в Принстонском университете (том самом, в котором в 1956 г. советский шпион Альджер Хисс удостоился чести выступать с приветственной речью по адресу студенческого клуба). Это должно было квалифицировать Баруха, как убежденного борца против “расовой, классовой и религиозной дискриминации”, хотя трудно было бы найти в Америке человека, пострадавшего от какой бы то ни было дискриминации меньше, чем Барух.

Его появление на Уолл-стрит было встречено с неодобрением тогдашними заправилами делового мира, считавшими его чем-то вроде карточного жулика (как его характеризовал никто иной, как Джон Пирпонт Морган). Барух не слишком страдал от подобного рода критики, характеризуя себя сам, как “спекулянта”. Во время первой мировой войны президент Вильсон назначил Баруха главой Ведомства военной промышленности, очевидно вняв повторным настояниям Баруха, что этот облеченный диктаторскими полномочиями орган должен непременно находиться в руках одного лица (и что наилучшим кандидатом для этого является именно он, Барух). Впоследствии Барух, без излишней скромности, характеризовал самого себя на этом посту, как самое могущественное лицо в мире. Когда президент Вильсон вернулся с Версальской мирной конференции совершенно неработоспособным в результате своей болезни, Барух “стал одним из той группы лиц, которые принимали правительственные решения в период болезни президента,...став известными, как “совет регентов”“. Президенту Вильсону удалось подняться с постели на достаточно долгое время, чтобы уволить государственного секретаря Роберта Лансинга, позволившего себе созывать совет министров в качестве оппозиции этому “совету регентов”.

Биограф Баруха сообщает, что он продолжал свою деятельность “советником” у трех президентов США от республиканской партии в 20-х годах, а г-жа Элеонора Рузвельт свидетельствует, что он же был советником Рузвельта как до, так и во время 12-летнего господства демократов, сменивших в 1933 году республиканцев. Мы помним, как Черчилль нашел нужным в марте 1939 г. доложить Баруху, тогда отдыхавшему в своем феодальном поместье в Южной Каролине, что “война начнется очень скоро... и Вы будете там (т.е. в США) командовать парадом”. Барух к тому времени давал “советы” американским президентам уже в течении почти 30 лет, но, несмотря на это, самый прилежный исследователь не в состоянии обнаружить или точно определить ни какого рода “советы” он давал, ни какие последствия они имели для американской и мировой политики, ни мотивы, которыми руководствовался м-р Барух, давая свои советы. Это вполне естественно, ибо, как мы уже видели, он всегда действовал “в высоких зарослях... скрыто от глаз”. Он никогда не был ни избран на какую-либо государственную должность, ни назначен на ответственный пост, т.ч. эта его деятельность не поддавалась проверке. Он был первым в ряду “советников”, этого совершенно нового сорта власть имущих, предвиденных в самом начале нашего столетия одними только “Протоколами”, дисквалифицированными, как известно, как “фальшивка царской тайной полиции”.

Во всей этой картине мы можем делать лишь выводы и заключения из отдельных, фрагментарных свидетельств, собирая их, как мозаику, для восстановления ее частей. Прежде всего бросается в глаза, что все официально зарегистрированные “советы” Баруха были направлены на установление того или иного контроля. Как во время первой, так и во время второй войны его универсальным средством от всех болезней были “контроль”, “дисциплина” и т.п. Оно постоянно сводилось к требованию установления жесткой власти над людьми и к централизации этой власти в руках одного лица; много лет по окончании второй войны он выдвигал те же требования, на этот раз якобы для предотвращения третьей: “прежде, чем начали свистеть пули... Америка должна согласиться на введение у себя мер дисциплины, как например карточной системы на товары потребления, и контроля цен” (выступление Баруха в сенатской комиссии, 28 мая 1952 г.). Каждый раз, когда бы они ни делались, эти “рекомендации” должны были служить делу борьбы против того или иного “диктатора”: по-очереди это были то “кайзер”, то “Гитлер”, то “Сталин”. Как должен был выглядеть зажатый в тиски контроля и дисциплины мир, предвидимый Барухом, было показано им самим в его выступлении в комиссии Конгресса в 1935 г.: “Если бы война 1914-18 гг. продолжалась еще лишний год, то все население Америки было бы одето в дешевую, но практичную форму... число типов обуви было бы сокращено до двух или трех”. В свое время это заявление вызвало резкий протест: американцы не для того помогали победить “регламентированных” немцев, чтобы, продолжалась война “еще лишний год”, оказаться самим регламентированными на нищенском уровне. В то время Барух, разумеется, энергично отрицал, что он собирался заставить Америку “ходить в ногу” парадным шагом, но его биограф сообщает нам, что “во время Второй мировой войны он возобновил свое предложение о введении казенной одежды для всего населения”. Вглядываясь в эту мало привлекательную картину, поневоле вспоминаешь похожее изображение нищенского существования порабощенных масс бывших национальных государств, данное в “Протоколах”.

Другие отдельные камешки той же мозаики показывают нам, что мечты м-ра Баруха вращались вокруг картины столь же контролируемого и зажатого в тиски дисциплины всего мира. Похоже, что та folie de grandeur, мания величия, которую вильсоны и ллойд джорджы, рузвельты и черчилли так усердно приписывали кайзеру и Гитлеру, прежде всего поразила самого их “советника” Баруха. Биограф нашего “советника” пишет: “Барух много раз говорил, что он берется приструнить весь мир”. А во время второй мировой войны “Барух договорился с Рузвельтом и другими союзными лидерами, что всемирная организация должна быть создана в период максимального единства всех союзников во время войны”. Эти слова являются ключом ко всей картине: они относятся именно к тому периоду общего идейного разброда во время большой войны, когда “советники” подсовывают свои планы, “премьеры-диктаторы” парафируют их, не глядя (а потом не могут понять, как они могли это сделать — см. выше), в результате чего мир переживает небывалые потрясения.

Все это — фрагменты, мозаичные камешки, весьма существенные, но не дающие полной картины. Сразу же по окончании второй войны Барух впервые вышел на авансцену мировой политики, как автор плана всемирной диктатуры, основанной (по крайней мере, по мнению автора этих строк) на терроре, т.е. на страхе и принуждении. Тем самым его намерения и деятельность впервые стали доступными анализу и проверке, и именно в связи с этим его планом его слова, обращенные к упомянутому Бен Хехту, приобретают (опять-таки, по мнению автора этих строк) особое значение. Согласно его биографу, Баруху было 74 года, “когда он стал готовиться к осуществлению главной задачи своей жизни... к созданию практически осуществимого плана международного контроля атомной энергии и, в качестве американского представителя в Комиссии атомной энергии ООН, к настоянию на принятии этого плана Комиссией”. Справка биографа о возрасте Баруха означает, что дело было в 1944 году, за год до того, как была сброшена первая атомная бомба и еще до основания самих “Объединенных наций”. Если это так, то значит Барух знал о том, что произойдет в мире, за 2 года до самих событий: его “назначение”, к которому он стал готовиться в 1944 году, было впервые предложено государственным секретарем Бернсом (после соответствующего разговора с Барухом) президенту Труману в марте 1946 года, через 7 месяцев после взрыва первой атомной бомбы над Хиросимой. Президент Труман не замедлил провести это назначение, в результате чего Барух появился наконец на глазах общественности, получив официальную должность. Он принялся за разработку “плана Баруха”.

Согласно закону, регулирующему вхождение США в Объединенные Нации, американские представители в ООН обязаны следовать политике, сформулированной президентом и переданной им через государственного секретаря. Согласно же тому, что пишет его биограф, запрос Баруха об этой политике был явно сделан про-форма, поскольку ему было предложено выработать эту политику самому. Опять-таки, если все это так (а биография была опубликована с его разрешения и по его утверждении), то “план Баруха” действительно был планом Баруха в буквальном значении слов. По тем же данным, он был составлен на скамье в Центральном Парке в Нью-Йорке, совместно с неким г-ном Фердинандом Эберштадтом, “помощником” г-на Баруха в Версале в 1919 г. и его “усердным учеником” во время второй мировой войны. Это можно было бы охарактеризовать, как методику осуществления государственной политики в XX веке, и по-видимому именно этим методам Барух обязан своим популярным прозвищем “политика садовой скамейки”. Барух представил свой план Комиссии по атомной энергии ООН на ее первой сессии 14 июня 1946 г. В тоне левитского Иеговы он предлагал сделать выбор между “благословением и проклятием” атомной бомбы, называя ее “абсолютным оружием” (два года спустя с ним уже стало конкурировать еще более смертельное, ядерное), и выдвигая давно знакомый аргумент всех ложных пророков, что если его послушаются, то “мир” будет полностью обеспечен, а если нет, то все кончится “разрушением”. Сделанные им предложения сводились, по мнению автора этой книги, к установлению всемирной диктатуры, поддерживаемой господством террора в мировом масштабе; читателю предлагается вынести свое суждение самому:

“Мы должны выбирать между миром во всем мире или разрушением всего мира... Мы должны создать систему, обеспечивающую использование атомной энергии для мирных и исключающую ее применение для военных целей. Для этого мы должны обеспечить немедленное, быстрое и надежное наказание всех нарушителей соглашений между народами. Наказание — существенно необходимо, если мы хотим, чтобы мир не был только лихорадочным промежутком между войнами. Объединенные Нации должны также предписать индивидуальную ответственность и наказуемость на основах, примененных в Нюрнберге Союзом Советских Социалистических Республик, Великобританией, Францией и Соединенными Штатами — что несомненно пойдет на пользу будущему всего мира. В настоящем политическом кризисе мы представляем не только наши правительства, но больше того, мы представляем народы всего мира... Народы собравшихся здесь демократических стран не боятся интернационализма, который их защищает; они не желают быть одураченными болтовней об узком суверенитете, сегодняшнем обозначении вчерашнего изоляционизма”.

Так Барух выступал не как представитель Соединенных Штатов, но говоря от имени “народов всего мира” и предлагая осчастливить весь мир созданием постоянного Нюрнбергского трибунала (который вероятно выносил бы свои приговоры в еврейский Судный День). На такой основе он предложил “контроль или владение на правах собственности международного директората” в отношении всей деятельности в области атомной энергии, могущей угрожать международной безопасности, а также его право контролировать, подвергать инспекции и осуществлять лицензирование всей прочей атомной промышленности. В отношении “нарушителей этого порядка” он предложил “установление немедленных и надежно действующих наказаний за нелегальное владение или применение атомной бомбы или атомного материала, а также за сознательное нарушение деятельности директората”. Он повторил свое требование “наказаний”, подчеркнув, что “...вопрос наказания составляет основу всей современной системы безопасности... Хартия ООН допускает наказание только с согласия всех пяти великих держав... Не должно быть никакого права “вето” для защиты тех, кто нарушает принятые ими торжественные обязательства... Бомба не допускает проволочек, которые могут оказаться смертельными. Время между нарушением и превентивными действиями или наказанием должно быть предельно кратким и не допускает дискуссий в относительно принимаемых мер. Такое решение потребует жертв в отношении самолюбия и положения государств, однако лучше заплатить за мир ущербом для гордости, чем смертью за состояние войны”.

Из всего этого читатель видит, что для избежания “разрушения” Барух требовал “недопущения использования атомной энергии для войны”, предлагая создать всесильный директорат с монополией на атомную энергию, не подлежащий никакому контролю или ограничению в деле использования им той же атомной энергии, как наказания любой стороны, которую он сочтет заслуживающей этого наказания. Это предложение позволило народам заглянуть в тот будущий мир, который готовило для него “всемирное правительство”. Как пишет биограф Баруха, президент Труман “одобрил этот план”, после чего Барух принялся за вербовку голосов в Комиссии ООН за его принятие. Полгода спустя (15 декабря 1946 г.), потеряв терпение, он вновь указал Комиссии, что “промедление смерти подобно”. Период военного смятения чувств и мозгов подходил к концу, и даже комиссию ООН трудно было заставить согласиться на что-либо подобное. 31 декабря 1946 г. г-н Барух подал в отставку, и его план был отложен в долгий ящик комиссии ООН по разоружению.

В январе 1947 г. Барух объявил, что он намерен отойти от общественной деятельности”, хотя его видимое в ней участие ограничивалось одним только описанным выше атомным планом. По словам его биографа, “заинтересованные наблюдатели не были особенно обеспокоены... заключая пари, что не пройдет и месяца, как Барух вернется в Белый Дом и в Капитолий, что и произошло в действительности”. Позже в том же 1947 г. он вмешался “решающим образом”, хотя и не публично, в политику Форрестола, а затем состоялась также его весьма примечательная встреча с г-ном Бен Хехтом, о чем была уже речь выше. Шесть лет спустя, в 1953 г. его биограф (очевидно имея в виду избрание Эйзенхауэра президентом) подытожил “рекомендации”, которые новый президент получит от несменяемого в Белом Доме “советника”. Они сводились к подготовке мобилизации на случай войны, “контролю”, “глобальной стратегии” и пр. К этому времени Барух уже уточнил, против какой новой “агрессии” должны были быть направлены его предложения, потребовав в Сенатской комиссии 1952 года, чтобы “для предупреждения советской агрессии” президенту “были даны все необходимые полномочия для проведения программы вооружения и мобилизации, включая производственные приоритеты и контроль ценообразования”. Это было все той же программой сосредоточения власти “в руках одного лица”, чего он требовал на протяжении обеих мировых войн. Однако, частным порядком он по-видимому был совершенно иного мнения о том агрессоре, о котором говорил с такой тревогой и отвращением перед Сенатской комиссией, поскольку в 1956 году он поведал одному из интервьюировавших его журналистов, как “несколько лет тому назад я встретил на одном из вечеров Вышинского и сказал ему: “Мы с вами оба — дураки. У вас есть бомба и у нас есть бомба....Давайте возьмем это дело под наш контроль, пока еще есть время, потому что пока мы заняты болтовней, все другие тоже рано или поздно раздобудут себе эту бомбу” (“Дейли Телеграф” от 9 января 1956 г.). Советы также явно не считали г-на Баруха своим врагом, поскольку уже в 1948 г. (как он сам подтвердил это в 1951 г.) его пригласили в Москву для совещаний с советскими диктаторами; он уже собрался было в путь, и только неожиданная болезнь в Париже” заставила его прервать это путешествие (по крайней мере, согласно его объяснениям). Раскрытие Барухом его планов, как “приструнить весь мир”, показало этому миру уже в 1946 г., что его ожидает в последних стадиях и в первое время после любой третьей мировой войны; здесь перед нами раскрылась полная картина “глобального плана”. В 1947 году Барух как-то упомянул, что его отец “приехал в Америку ровно сто лет тому назад”. На этом примере мы видим наглядным образом, какое влияние оказала на Америку, а через Америку и на весь мир, волна “новой иммиграции” 19-го столетия. На исходе всего лишь ста лет сын упомянутого папаши был уже почти 40 лет одним из самых могущественных людей в мире, хотя он и действовал “в высоких зарослях...скрыто от глаз”, и эта его деятельность продолжалась далее (Барух умер в 1965 г. в возрасте 95 лет — прим. перев.)

 

Примечание:

1) Евреи слывут особо успешными биржевиками, и почти все еврейские состояния были нажиты на биржевых спекуляциях, не пользующихся в деловых кругах положительной репутацией, как и сам термин “биржевика” считается противоположностью серьезного предпринимателя, зарабатывающего деньги собственным трудом и инициативой. Успехи евреев на бирже объясняются, разумеется, не особыми способностями, которые вряд ли превосходят таковые прочих смертных, а прежде всего тем, что в их распоряжении находится обширный аппарат слежки, доставляющий вовремя нужную информацию “своим” и исключающий из нее “не-наших”, оттесняющий “чужих” от выгодных сделок и подыгрывающий им невыгодные. Вспомним как еще во времена Наполеона французский деловой мир был категорически против допущения в его среду евреев, указывая, что в то время, как французские коммерсанты действуют в одиночку, каждый на свой страх и риск, евреи при первой возможности “сливаются в одно целое, как капельки ртути”, действуя во вред всем не-евреям. Нелишне напомнить, что заведомый обман “чужих” Талмудом не только разрешается, но прямо предписывается (кроме как в случаях, когда это может повредить репутации всего еврейства) как “богоугодное” дело. Другими словами, что для верующего христианина является грехом, в представлении еврея является заслугой. Трудно не увидеть в подобного рода психологии и практике, прикрывающей мошенничество и уголовщину псевдорелигиозной мантией, одну из главных причин “антисемитизма”, чем и объясняется то, что во всей Европе нет страны или провинции, в которой евреи за последние тысячу лет не подвергались бы изгнанию или погромам.





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2017-03-18; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 190 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

80% успеха - это появиться в нужном месте в нужное время. © Вуди Аллен
==> читать все изречения...

800 - | 741 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.008 с.