Мальчишка из большого города 18 страница

Сегодня ночью нам предстояло узнать, оправдались ли принятые меры предосторожности. Майк и его команда, пожертвовав праздничным днем, заняли места в здании ФРС. где рядом с кафетерием оборудовали большое помещение с телефонами, мониторами, телевизорами и рабочими столами для сотни человек. Кухня работала, правда, вместо шампанского предлагался безалкогольный сидр. К тому времени, кан мы с Андреа пришли туда, команда находилась на месте целый день, наблюдая по телевизору за тем, как новое тысячелетие шагает по планете. Раньше всего Новый год пришел в Австралию, потом в Японию, потом в другие азиатские страны и в Европу.

Разумеется, по телевизору показывали праздничные фейерверки, вспыхивающие в разных точках планеты, но Майк и его коллеги выискивали на экранах городские огни на заднем плане — не гаснут ли они?

Я почувствовал себя белой вороной, войдя в это помещение в своем строгом вечернем костюме, — почти все вокруг были в красных футболках с эмблемой в виде орла на красно-бело-голубом щите с надписями «Совет управляющих ФРС» и «Y2K». Майк, который держал меня в курсе дела, сказал, что пока все идет отлично. Только что Новый год встретила Великобритания — судя по всему, без проблем. Сейчас наметился некоторый перерыв, пока Новый год пересекал Атлантику. Соединенные Штаты должны были стать последней крупной экономической державой на его пути. Это усиливало наше волнение — мы так активно подталкивали другие страны к действию, что сбой в работе наших систем стал бы позором. Финансовая отрасль США вложила миллиарды долларов в замену и модернизацию старой техники и программ, в каждом федеральном резервном округе и в каждом крупном банке дежурили антикризисные группы. Комитет по операциям на открытом рынке осуществил многомиллиардные вливания ликвидности в финансовую систему, используя опционы и другие новые инструменты. На случай отказа системы обслуживания кредитных карт или сети банкоматов ФРС создала резерв наличных средств, распределив его по 90 пунктам на всей территории США, В свое время я приложил руку к возникновению проблемы, поэтому не мог не прийти на работу третьего января, не побывать на передовой накануне потенциальной катастрофы[22].

Оттуда я с Андреа отправился домой. До полуночи оставалось полтора часа, но нас не покидало ощущение, что мы уже встретили новое тысячелетие. Когда в Вашингтоне пробило полночь и Новый год действительно пришел в США, мы мирно спали.

 

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ СПАД

 

С вновь избранным президентом Бушем-младшим я впервые встретился

18 декабря 2000 года, через несколько дней после того, как Верховный суд своим решением позволил ему объявить о победе на выборах. Наша встреча состоялась в отеле Madison (в пяти кварталах от Белого дома), где находился штаб Буша. Он в первый раз прилетел тогда в Вашингтон в новом качестве. Мы виделись эпизодически и прежде, однако реальный разговор между нами был лишь однажды — минувшей весной на одном из банкетов.

На завтраке в Madison также присутствовали новый вице-президент Чейни, руководитель президентского аппарата Энди Кард и пара помощников. Ситуация была мне знакома: я докладывал о состоянии дел в экономике пяти вновь избранным президентам, в том числе и отцу нынешнего главы государства.

На этот раз я вынужден был сообщить, что краткосрочные экономические прогнозы выглядят не очень привлекательно. Впервые за последние годы мы столкнулись с перспективой спада.

Охлопывание высокотехнологичного пузыря стало величайшей финансовой драмой предшествующих месяцев. С марта по декабрь индекс NASDAQ потерял половину своей стоимости. На других рынках спад был менее ощутимым: 5&Р 500 снизился на 14%. a Dow Jones — всего на 3%, По сравнению с общим объемом «бумажного» богатства, возникшего благодаря росту рынка, эти потери казались незначительными, но в абсолютном выражении спад был заметным, а безотрадные перспективы Уолл-стрит не способствовали повышению доверия инвесторов.

Еще большую озабоченность вызывало общее состояние экономики. На протяжении года страна втягивалась в мягкий циклический спад. Этого следовало ожидать на фоне адаптации компаний и потребителей к последствиям многолетнего экономического бума, технологическим изменениям и сдуванию фондового пузыря. ФРС содействовала процессу адаптации, несколько раз повысив процентные ставки с июля 1999-го по июнь 2000 года. В целом мы надеялись, что нам удастся совершить очередную мягкую посадку.

Однако за последние пару недель экономические показатели существен-но ухудшились. Производители автомобилей и другой продукции сокращали объемы производства, прогнозы в отношении корпоративных прибылей понизились, во многих отраслях росли товарно-материальные запасы, заметно увеличилось количество первичных заявок на пособие по безработице, индекс уверенности потребителей упал. Дополнительным тормозом для экономики стали проблемы с энергоносителями: в 2000 году цена на < нефть превысила $30 за баррель, а стоимость природного газа неуклонно росла. Существовали и другие настораживающие признаки. Так, розничная сеть Wal-Mart сообщила ФРС о понижении прогнозных показателей продаж в праздничные дни, a FedEx уведомила нас о том. что объемы перевозок; упали ниже запланированных. Конечно, нельзя судить о положении в экономике по длине предновогодних очередей в универмагах Macy's, но на дворе все-таки была середина декабря, а в магазинах не наблюдалось обычной для этого времени рождественской суеты.

Вместе с тем я сказал новому президенту, что в долгосрочной перепективе экономический потенциал по-прежнему высок. Инфляция была незначительной и устойчивой, долгосрочные процентные ставки двигались вниз, а уровень производительности все так же увеличивался. И, конечно же, нельзя было не отметить профицит федерального бюджета который наблюдался уже четвертый год подряд. По последним прогнозам на 2001 финансовый год, начавшийся в октябре, он должен был составить почти $270 млрд.

Когда завтрак закончился, Буш отозвал меня в сторону, чтобы сказать несколько слов наедине. «Хочу, чтобы вы знали. — произнес он. — я полностью доверяю Федеральной резервной системе, и мы не намерены подвергать сомнению правильность ваших решений». Я поблагодарил его. Мы поговорили еще немного, а затем Буш отправился на Капитолийский холм.

Когда мы вышли из отеля, нас уже ждали телекамеры и репортеры. Я ожидал, что вновь избранный президент сразу направится к микрофонам, но он положил мне руку на плечо и выдвинул меня вперед. На фото Associated Press, сделанном в то утро, я широко улыбаюсь, как будто получил хорошую новость.

В общем, так оно и было. Буш попал а яблочко, затронув самый актуальный для ФРС вопрос — нашу независимость. К тому времени я еще не составил мнения о Джордже Буше, но почему-то верил его словам о том, что нам не придется конфликтовать из-за проблем денежно-кредитной политики,

Я почувствовал облегчение, узнав, что предвыборный кризис разрешился, В беспрецедентной ситуации — пятинедельное разбирательство, беспрерывные подсчеты и пересчеты голосов, судебные иски и прямые обвинения в фальсификации результатов голосования [что в других странах могло привести к уличным беспорядкам) — мы все же сумели найти цивилизованное решение. Хотя сам я всю жизнь был республиканцем либертарианского толка, у меня есть близкие друзья в обеих политических партиях, и я мог понять разочарование демократов при виде Джорджа Буша-младшего в Белом доме. Однако стоит подчеркнуть, что в мировой политике острейшая политическая борьба заканчивается взаимным рукопожатием соперников и добрыми пожеланиями не часто. Речь Ала Гора, в которой он признал свое поражение на выборах, была самой теплой и дружелюбной из тех, что мне довелось слышать. «Почти полтора века назад, — произнес он, — сенатор Стивен Дуглас сказал Аврааму Линкольну, который только что победил в борьбе за президентский пост: “Чувство партийности должно уступить место патриотизму. Я с вами, господин президент, и да благословит вас Бог'¹. Что ж, и сейчас я с тем же воодушевлением говорю вновь избранному президенту Бушу, что остатки межпартийной вражды должны быть отброшены в сторону, и да благословит Бог нашу страну под его руководством».

Я не знал, куда поведет нашу страну Джордж Буш, но я доверял тем, кто вошел в его команду. В народе говорили о втором пришествии администрации Форда в Америке. Для многих это была просто шутка, но я придавал ей очень большое значение. Свою карьеру на государственной службе я начал именно во времена Форда и воспринимаю эти годы по-особенному. Очень скромный по характеру человек, Джеральд Форд стал президентом волей случая (не исключено, что он никогда бы по собственной воле не попал на эту должность). Как показало его противостояние с Джимми Картером в 1 976 году. Форд не был искушенным бойцом в политических баталиях, сопутствующих президентской кампании. Он мечтал о кресле спикера палаты представителей, В суматохе позорной отставки предыдущего президента Форд заявил: «Этот долгий кошмар для нашей страны закончился» — и сумел собрать в своем правительстве самых талантливых людей.

Сейчас, в декабре 2000 года, Джордж Буш формировал костяк своего правительства из старой гвардии администрации Форда, бойцы которой стали намного старше и опытнее. Новый министр обороны Дональд Рамсфелд при Форде возглавлял аппарат Белого дома и превосходно зарекомендовал себя на этом посту. Перед этим он был послом США в НАТО, и, когда Форд отозвал его, Рамсфелд быстро наладил работу аппарата Белого дома и успешно руководил им до тех пор. пока в 1975 году президент не назначил его министром обороны на первый срок. Оставив впоследствии госслужбу, Рамсфелд возглавил международную фармацевтическую компанию G. D. Searle, которая на тот момент находилась в бедственном положении. Я был внешним экономическим консультантом этой компании, и меня поразило то. с какой легкостью этот бывший пилот-инструктор, конгрессмен и чиновник адаптировался к условиям мира бизнеса.

Еще одним выходцем из администрации Форда был новый министр финансов, мой друг Пол О’Нил. Работая при Форде заместителем директора

Административно-бюджетного управления, он заслужил всеобщее уважение. Пол был руководителем среднего звена, но мы приглашали его на все важные совещания, поскольку он один из немногих знал все тонкости бюджета. После ухода с государственной службы Пол стал генеральным директором компании Alcoa (я входил в состав совета директоров, который проголосовал за его кандидатуру). За 12 лет руководства компанией он добился больших успехов. Я был очень рад тому, что Пол возглавил список кандидатов на пост министра финансов. Мне позвонил Дик Чейни и сказал, что Пол встречался с новым президентом Бушем и теперь мучается сомнениями. «Он уже две страницы исписал всевозможными "за" и 'против", — произнес Чейни. — Может, поговоришь с ним?»

Я с удовольствием согласился. Когда Пол взял трубку, я обратился к нему с теми же словами, которые некогда, на излете никсоновской администрации, сказал мне Артур Бернс: «Ты действительно нужен нам». В свое время этот аргумент убедил меня покинуть Нью-Йорк и впервые поступить на государственную службу. Подействовал он и на Пола. Я считал, что его присутствие в новой администрации станет значительным плюсом. Поддержат ли предложенные президентом программы и бюджет долгосрочный рост американской экономики? Что за люди станут его экономическими советниками и помощниками? Я полагал, что, если финансовые документы будет подписывать такой человек, как Пол, это станет очень важным шагом в правильном направлении.

Было и еще одно обстоятельство, отчасти профессионального, отчасти личного характера. Президент Клинтон назначил меня на новый срок в начале 2000 года, поэтому мне предстояло провести на посту председателя ФРС еще не менее трех лет. В 1 990-е годы ФРС и Министерство финансов сотрудничали очень успешно (хотя, конечно, не обходилось и без борьбы за место под солнцем). Мы эффективно выстраивали экономическую политику на протяжении самого долгого подъема в современной истории США, мы успешно преодолевали кризисы, мы помогли Белому дому справиться с устрашающим бюджетным дефицитом, возникшим в 1980-е годы. При Клинтоне я сотрудничал с тремя министрами финансов — Ллойдом Бентсеном, Бобом Рубином и Ларри Саммерсом, которые впоследствии стали моими близкими друзьями, и это сотрудничество способствовало нашему общему успеху. Мне хотелось выстроить такие же конструктивные отношения с новой администрацией — это было бы хорошо и для ФРС, и для меня самого. Поэтому я был очень рад, когда Пол наконец сказал «да».

Конечно, самым заслуженным из вернувшихся во власть ветеранов времен Форда был вновь избранный вице-президент. Дик Чейни сменил своего наставника Рамсфелда на посту главы аппарата Белого дома, став в свои 34 года самым молодым человеком, когда-либо занимавшим эту должность. Благодаря энергичности, сочетавшейся с олимпийским спокойствием, он добился колоссальных результатов на этой работе. Те товарищеские отношения, которые возникли между нами в годы после Уотергей-та, не исчезли. Когда Чейни был конгрессменом, я не раз встречался с ним на различных мероприятиях и порадовался, когда президент Буш-старший назначил его министром обороны в 1 989 году. И хотя по роду деятельности пути министра обороны и председателя ФРС редко пересекаются, мы все же поддерживали контакты друг с другом.

Теперь он стал вице-президентом. Многие эксперты полагали, что роль Чейни будет намного шире роли обычного вице-президента. Он имел больше опыта во внутренних и международных делах, чем Буш-младший, и некоторые считали, что именно он станет фактическим главой государства. Мне так не казалось — за время непродолжительного знакомства с новым президентом я понял, что тот сам себе голова.

После избрания Чейни сделал все, чтобы заручиться моей поддержкой, как. впрочем, и поддержкой других старых друзей. Он с женой Линн еще не переехал в официальную резиденцию вице-президента на территории военно-морской обсерватории США. поэтому по воскресеньям я приезжал к ним в гости в вашингтонский пригород Маклин, что в штате Вирджиния. Мы с Диком обычно устраивались за кухонным столом или в его рабочем кабинете.

С вступлением Чейни в новую должность тон наших дружеских бесед несколько изменился: я больше не называл его Диком, а обращался к нему «господин вице-президент». Он не просил меня об этой формальности, но и не возражал против нее. В основном наши разговоры вращались вокруг проблем, стоявших в ту пору перед Соединенными Штатами. Часто мы углублялись в конкретные детали. Ключевой темой были энергоносители. Недавний всплеск цен на нефть в очередной раз напомнил о том. что и в XXI веке поставки базовых ресурсов для промышленности остаются главным стратегическим вопросом. Первое, что собирался сделать Чейни в новой должности. — создать оперативную группу по проблеме энергоносителей. Я высказал свои соображения насчет того, какую роль играет нефть в экономике и как развиваются международные рынки нефти и природного газа. В этой связи мы обсуждали возможности ядерной энергетики, использования сжиженного природного газа и другие альтернативы.

Самая серьезная внутриэкономическая проблема, говорил я, связана с грядущим выходом на пенсию 30 млн «беби-бумеров». Эта проблема уже не такая отдаленная, какой была в те дни, когда я принимал участие в реформе системы социального обеспечения при Рейгане. Самым старшим из этого поколения 60 исполнялось уже через шесть лет, и начиная с 201 0 года финансовые потребности пенсионной системы резко возрастали. Для сохранения платежеспособности и эффективности в долгосрочной перспективе нам нужно было пересмотреть программы социального и медицинского страхования.

Дик дал понять, что внутренняя экономическая политика не его сфера, И все же мои идеи его заинтересовали, он слушал очень внимательно и часто делал пометки, которые, как и полагал, впоследствии попадут по назначению,

В эти последние дни декабря и первые дни января я думал о том, что именно такое правительство могло бы появиться, получи Джеральд Форд тот один процент голосов, которого ему не хватило для победы над Джимми Картером. Более того, впервые с 1952 года Республиканская партия заняла не только Белый дом, но и обе палаты конгресса (в сенате республиканцев и демократов было поровну, но Чейни, как глава сената, имел право решающего голоса) Я полагал, что теперь у нас есть блестящая возможность приблизиться к идеалам консервативной финансово-бюджетной политики и свободного рынка. В 1 980 году Рейган вернул идеи консерватизма в Белый дом, в 1994-м Ньют Гингрич принес их в конгресс. Но таких возможностей, которые появились у нынешней администрации, ни у кого еще не было.

Я радовался тому, что впереди меня ждут как минимум четыре года совместной работы с лучшими из лучших, с теми людьми, с которыми меня связывал незабываемый опыт прошлых лет. В плане личного общения именно так оно и получилось. Но в вопросах политики, как оказалось, мои старые друзья пошли в неожиданном для меня направлении. Идеи (а иногда и идеалы) человека с годами меняются. Я был другим, когда четверть века назад впервые оказался в Белом доме. Так и мои старые друзья: их личные качества и характеры остались прежними, но взгляды на устройство мира и то. что действительно имеет значение, изменились.

В течение нескольких недель перед инаугурацией члены Комитета по операциям на открытом рынке пытались разобраться в непростой картине; с одной стороны, мы столкнулись с внезапным спадом нашей экономики с ВВП в $10 трлн, с другой стороны, нужно было что-то делать с огромным ожидаемым профицитом бюджета. Заседание комитета состоялось на следующий день после моей встречи с вновь избранным президентом, и главным был вопрос об экономическом спаде.

Рецессию прогнозировать очень сложно, потому что она в определенной мере обусловлена иррациональным поведением. Смена настроений на рынке не бывает плавной (от оптимистических к нейтральным и далее к пессимистическим). Этот процесс скорее напоминает прорыв плотины, которая сдерживает паводок, пока в ней не появятся трещины. Хлынувший поток уносит с собой остатки доверия инвесторов, оставляя позади лишь одно — панический страх. Похоже, нам предстояло увидеть прорыв плотины. Как сказал президент федерального резервного банка Далласа Боб Мактир, «рецессия уже витает в воздухе».

Мы решили, если в ближайшие две-три недели улучшения не произойдет, нам придется пойти на снижение процентных ставок. Пока же мы предпочли лишь выразить озабоченность. В публичном заявлении, в частности, говорилось: «Комитет продолжит внимательно следить за развитием ситуации в экономике... Особое внимание мы уделяем риску возникновения условий, способных привести к ослаблению экономики в обозримом будущем». Другими словами, как выразился один из членов комитета, «в панику мы пока не впадаем».

Через две недели стало ясно, что угроза спада не уменьшается. Третьего января, в первый рабочий день нового года, мы провели селекторное совещание и снизили ставку по федеральным фондам на 0.5 процентных пункта — до 6%. Пресса восприняла этот шаг с удивлением, хотя еще до Рождества мы намекали на такую возможность. Но в целом реакция была положительной: ФРС принимает меры в соответствии с экономической и рыночной конъюнктурой.

На самом деле мы не исключали, что этот шаг может стать лишь первым в череде снижений, необходимых для стабилизации экономики. Я обратил внимание комитета на то, что, возможно, дальнейшие снижения нам придется проводить быстрее, чем обычно. Технологию, которая поддерживает рост производительности, можно использовать и для ускорения процесса циклической адаптации. Экономика, работающая по принципу «точно вовремя», требовала соответствующей денежно-кредитной политики. И действительно. именно такой подход послужил основой наших действий; до конца января мы понизили ставку по федеральным фондам еще на полпроцента, а затем последовательно понижали ее в марте, апреле, мае и июне, в результате чего она составила 3,75%.

Исчезновение государственного долга было для комитета еще одной проблемой. Каким бы невероятным это сейчас ни казалось, но в январе 2001 годэ такая возможность выглядела вполне реальной. Почти 10 лет непрерывного роста производительности и укрепления бюджетной дисциплины обеспечили правительству США перспективу профицита «насколько видит глаз», выражаясь словами Дэвида Стокмана, директора Административно-бюджетного управления при президенте Рейгане (эту фразу он употребил двумя десятилетиями раньше в отношении ожидаемого дефицита). Даже несмотря на начинавшуюся рецессию, Бюджетное управление конгресса готово было повысить ожидаемый профицит до фантастического уровня $5,6 трлн за 10 лет. Это на $3 трлн превышало прогноз 1999 года и на $1 трлн — аналогичный прогноз, сделанный буквально в июле прошлого года.

Я всегда сомневался в том. что профицит бюджета может быть вечным. Учитывая склонность политиков к тратам, я вообще не понимал, как конгресс может получить что-нибудь кроме дефицита. Именно этот скептицизм заставил меня полутора годами раньше настаивать на отсрочке десятилетней программы сокращения налогов почти на $800 млрд (в конечном итоге на нее наложил вето президент Клинтон).

Сейчас, однако, я вынужден был признать справедливость мнения уважаемых мной экономистов и статистиков не только из Бюджетного управления конгресса, но и из Административно-бюджетного управления. Министерства финансов и ФРС. Они считали, что при существующей политике профицит будет наблюдаться и дальше. Казалось, что всплеск роста производительности, порожденный технологической революцией, в корне перевернул старые представления. Признаков грядущего увеличения профицита становилось все больше, а я при этом испытывал странное ощущение утраты. Те экономические модели, на которые я опирался, казались устаревшими. Конгресс тратил средства не так быстро, как их собирало Мини* стерство финансов. Уж не изменилась ли сама природа человека? Многие месяцы я боролся с мыслью о том, что это и вправду возможно По сути вопрос сводился к следующему: чему, собственно, верить — своим старым представлениям или собственным глазам?

Мои коллеги по комитету тоже, казалось, были сбиты с толку. На заседании в конце января мы несколько часов ломали головы над тем, как действовать ФРС в этом «дивном новом мире» с его минимальным федеральным долгом. Конечно, перспектива сбросить с плеч долговое ярмо представлялась очень привлекательной, однако для ФРС все было далеко не так однозначно. В качестве основного рычага денежно-кредитной политики мы использовали покупку и продажу казначейских ценных бумаг, эдаких долговых расписок дяди Сэма. Но по мере погашения долга этих бумаг в обороте становилось все меньше, и ФРС требовались новые виды активов для осуществления денежно-кредитной политики. Почти целый год наши ведущие экономисты и специалисты по ценным бумагам размышляли над тем, какие еще активы можно продавать и покупать.

Результатом размышлений стал внушительный 330-страничный аналитический отчет, который лег на наши столы в январе. Хорошая новость заключалась в том. что Америке банкротство не грозит, плохая же гласила, что в стране нет ценных бумаг, которые в полной мере могли заменить казначейские обязательства с точки зрения объема, ликвидности и надежности В конце следовал вывод, что для проведении денежно-кредитной политики ФРС должна научиться управлять комплексным портфелем муниципальных и иностранных облигаций, ипотечных ценных бумаг, кредитов, выдаваемых через дисконтное окно, и других долговых инструментов. Перспектива вырисовалась пугающая. «Я чувствую себя как Алиса в Стране чудес», — сказала президент федерального резервного банка Бостона Кэти Минехан, и все мы прекрасно ее поняли. Сам факт этого обсуждения показывал, насколько глубоким и стремительным может быть изменение экономической ситуации.

Именно о профиците мы говорили и с Полом О’Нилом в январе, встретившись для обмена взглядами на ситуацию с бюджетом. Разумеется, каждый из нас понимал, что 10-летний прогноз Бюджетного управления ($5,6 трлн) необходимо разложить по полочкам. Примерно $3,1 трлн относились к неприкосновенному запасу — для нужд социального обеспечения и медицинского страхования. Таким образом, в перспективе оставалось $2,5 трлн, которые можно было использовать. Краеугольным камнем президентской кампании Буша-младшего была идея кардинального снижения налогов. Он пошел дальше своего отца, сразу же заявив: «Я говорю вам не просто, новых налогов не будет. Я говорю, налоги будут снижены, да поможет мне Бог!» Сокращение налогового бремени, утверждал Буш, явится самым правильным, оптимальным применением избыточных средств, тогда как Альберт Гор считал не менее важным погасить долги и начать реализацию новых социальных программ. Во время первых дебатов Буш сказал по этому поводу: «Мой оппонент полагает, что профицит принадлежит правительству. Я думаю иначе. Я думаю, что эти деньги принадлежат американским трудящимся». Идя по стопам Рейгана, он предлагал сократить налоги по всем статьям на общую сумму $1.6 трлн в течение 10 лет. Гор выступал за более умеренное сокращение — в пределах $700 млрд.

В свете грядущего крупного профицита некоторое снижение налогов действительно представлялось разумным — с этим были согласны и я, и О'Нил. Пол. в частности, заметил, что налоги сейчас составляют 20% ВВП, тогда как исторический средний показатель равен 18%. Однако следовало рассмотреть несколько вариантов распределения профицита. В первую очередь — погасить государственный долг, тут Альберт Гор был прав. Внутренний долг федерального правительства (как он официально называется) составлял на тот момент $3,4 трлн. Из них более $2.5 трлн относилось к категории «легко погашаемого» долга, т.е. такого, который можно погасить в любой момент («непогашаемый» долг включает в себя сберегательные облигации и другие ценные бумаги, которые инвесторы не склонны продавать).

Другим важным пунктом в нашем перечне была реформа программ социального обеспечения и медицинского страхования. Я уже давно мечтал о переводе социального обеспечения на систему индивидуальных счетов. Чтобы осуществить такое преобразование без нарушения обязательств перед сегодняшними работающими и пенсионерами, требовалось около $1 трлн только в виде первоначальных вложений. А ведь мы еще не приступали к оценке постоянно растущей стоимости программы Medicare. Без малого 20 лет назад, когда я возглавлял комиссию по реформированию системы социального обеспечения при президенте Рейгане, мы сняли этот вопрос с повестки дня, но теперь, по мере старения поколения «беби-бумероа», проблема становилась все более актуальной, Я отметил, что при прогнозировании профицита на 10 лет статистики учитывают слишком много «невылупившихся цыплят». А что. если их прогнозы не сбудутся?

О'Нил разделял мои опасения по поводу будущего профицита. Он предложил разработать оговорки, которые необходимо включать в любой новый закон, касающийся расходов или налогов. Они должны предусматривать частичную или полную отмену налоговых сокращений в случае исчезновения профицита. Действительно, ограничительный механизм в той или иной форме может оказаться полезным, согласился я. Одно из важнейших достижений конгресса и последних двух президентов состояло в том, что гарантия сбалансированности бюджета закреплялась федеральным законодательством. Правительство теперь действовало, исходя из принципа «по доходу и расход», т. е. предложить какую-либо программу оно могло лишь при наличии источника ее финансирования в виде повышения налогов или сокращения других расходов, «Дефицита мы больше не допустимI» — провозгласил я.

События в январе и вправду развивались стремительно. Формирование новой администрации и нового конгресса всегда проходит лихорадочно, а уж а том году и подавно — из-за затянувшихся споров об итогах президентских выборов у Буша и его переходной команды осталось всего шесть недель на подготовку к инаугурации вместо обычных десяти.

Как и предполагалось, вопрос о налогах вышел на передний план. В середине января в частной беседе Чейни сообщил О'Нилу и мне, что после неоднозначной победы на выборах Буш считает крайне важным добиться «чистой победы» в сокращении налогов. Это звучало в унисон с бескомпромиссным заявлением самого Чейни, которое я услышал в одном из его воскресных телеинтервью несколькими неделями раньше: «Вновь избранный президент Буш ясно дал понять, что он опирается на конкретную, тщательно проработанную предвыборную платформу. Это его программа, это его план, и мы ни в коей мере не собираемся от этого отказываться».

Я долго вращался в вашингтонских кругах и потому сразу почувствовал знакомую тактику. Каждый новый президент начинает с попытки выполнить свои предвыборные обещания. Каждая администрация, вступив во власть, готовит проект бюджета и другие планы в соответствии с предвыборными заявлениями. Проблема реализации обещаний состоит в том. что избирательные платформы разрабатываются, исходя из политической привлекательности, а не рациональности. Это лишь наброски, продиктованные сиюминутными потребностями, которые по определению не могут служить полноценной программой действий правительства. Под действием других сил (в конгрессе и исполнительной власти) они тестируются и видоизменяются. Я убедился в этом на собственном опыте, участвуя в предвыборной кампании Никсона в 1968 году и Рейгана в 1980-м. После начала работы новой администрации предвыборные заявления и прогнозы жили не больше нескольких недель.

Я и представить не мог. что Белый дои прл Буше-младшем поведет себя иначе. Они придерживались позиции «мы это обещали, и мы это сделаем» и стояли на ней в буквальном смысле слова. Вдумчивому обсуждению экономической политики, взвешиванию долгосрочных последствий не уделялось ни малейшего внимания. Вот что сказал президент в разговоре с О'Нилом через пару месяцев, отклонив его предложение об усовершенствовании плана реформирования системы социального обеспечения: «Во время предвыборной кампании я такие предложения не выдвигал». Вскоре мой друг почувствовал себя третьим лишним, К моему глубокому разочарованию. вопросы экономической политики при администрации Буша стали абсолютной прерогативой аппарата Белого дома.