Лекции.Орг


Поиск:




Мальчишка из большого города 20 страница




Прирост капитала, особенно реализованный, т. е. превращенный в деньги, не задерживался в карманах людей. Вскоре статистики отметили всплеск потребительских расходов, который соответствовал величине прироста капитала. По оценкам ряда аналитиков, 3-5% прироста стоимости жилья ежегодно трансформируется в повышение спроса на все виды товаров и услуг —от машин и холодильников до туристических поездок и развлечений. Кроме того, люди тратят деньги на обустройство жилья и его расширение, что еще больше подхлестывает ажиотаж. В сущности расходы увеличивались за счет роста ипотечного долга, поскольку финансовые институты сделали получение ипотечного кредита совсем несложным[25]. Совокупный эффект был метко охарактеризован экономическим обозревателем Робертом Сэмюэлсоном, который 30 декабря 2002 года писал в Newsweek «Бум на рынке жилья спас экономику... Наигравшись на рынке акций, американцы устроили оргию на рынке недвижимости. Мы поднимали цены, пускали дома под снос и подсчитывали барыши».

Разумеется, любой бум порождает мыльные пузыри, что на своем горьком опыте хорошо усвоили акционеры интернет-компаний. Готовы ли мы к обвалу рынка недвижимости? Опасения стали возникать при виде таких «горячих» рынков, как Сан-Диего и Нью-Йорк, где в 2002 году цены подскочили соответственно на 22 и 19% и где инвесторы начали видеть в жилых домах и кондоминиумах способ быстрого обогащения. ФРС пристально следила за этими тенденциями. На фоне бума стали заметными спекуляции на рынке жилья. На американском рынке односемейного жилья дома приобретались главным образом для проживания, и доля покупок с целью вложения средств или спекуляций редко превышала 10%’. По данным Национальной ассоциации риелторов, к 2005 году инвесторы скупили 28% домов. Они превратились в рыночную силу, которая почти на треть увеличила оборот существующего жилья. В то время в телевизионных новостях то и дело появлялись репортажи о «флипперах» — перекупщиках недвижимости в таких местах, как Лас-Вегас и Майами. Пользуясь доступностью кредита, они покупали пять-шесть новых кондоминиумов с тем, чтобы выгодно перепродать их еще до завершения строительства. Впрочем, подобные драмы не выходили за пределы региональных масштабов. Я объяснял аудитории, что мы имеем дело не с пузырями, а с пеной -локальными скоплениями пузырьков, которые не могут нанести ущерб экономике в целом.

Однако, будь то пена или пузыри, к концу 2005 года веселье пошло на спад, и те. кто собирался приобрести недвижимость впервые, уже не могли сделать этого из-за роста цен. Повышение цен требовало более крупных ипотечных кредитов, которые съедали значительную часть месячного дохода. Пьянящая пора, когда покупатели наперебой повышали цену, чтобы стать счастливыми обладателями дома, осталась позади. Продавцы назначали все более высокие цены, но покупатели больше не желали соревноваться с ними. Объемы продаж на первичном и вторичном рынке недвижимости резко упали. Бум закончился.

На самом деле этот бум был частью глобальной тенденции. Ипотечные ставки снизились не только в США, но и в Великобритании, Австралии и многих других странах, где существовал жизнеспособный ипотечный рынок. В итоге цены на жилье во всем мире выросли. По оценкам журнала Economist, который отслеживает цены на жилье в 20 странах, в период с 2000 по 2005 год рыночная стоимость жилой недвижимости в развитых странах выросла с S40 трлн до $70 трлн. Наиболее значительный прирост ($8 трлн) продемонстрировали односемейные дома в США. Опыт других экономик, где аналогичный бум начался и закончился на год-два раньше, чем в США, оказался очень показательным. В Австралии и Великобритании спрос начал спадать в 2004 году по тем же причинам, что и позднее у нас; покупатели, приобретающие жилье впервые, столкнулись с завышенными ценами, а спекулянты ушли с рынка. Примечательно, что с завершением бума в этих странах цены выровнялись или немного снизились, но на момент написания этих строк их резкого падения не произошло,

Бум на рынке жилья, сопровождавшийся взрывным появлением новых ипотечных продуктов, привел к повышению стоимости дома типичной американской семьи и сделал его владельцев более состоятельными. Разумеется, возросли и размеры ипотечных кредитов, но из-за снижения процентных ставок обслуживание долга стало в период с 2000 по 2005 год ненамного обременительнее.

Восстановление экономики после событий 11 сентября все же нельзя было назвать беспроблемным. Ложкой дегтя стало нежелательное изменение в концентрации доходов. На протяжении последних четырех лет рост среднечасовой оплаты труда младшего управленческого персонала ощутимо опережал рост среднечасовой заработной платы производственных рабочих и неуправленческого персонала. Для многих такое различие реальных доходов компенсировалось приростом стоимости жилья, даже несмотря на то что львиная доля этого прироста приходилась на группы населения с доходами выше среднего и высокими доходами. Расхождение доходов отражалось и в результатах социологических опросов на момент возобновления экономического роста. К 2004 году реальный рост ВВП достиг хорошего уровня — 3,9%, безработица шла на убыль, а совокупное повышение заработной платы тоже выглядело неплохо. И все же рост средних доходов отличала определенная диспропорция — большая часть прироста приходилась на высококвалифицированных работников. Работников со средним доходом было куда больше, а дела у них шли далеко не так хорошо. Исследователи, обзвонившие по 1000 семей, обнаружили, что 60% населения считают состояние экономики ужасным и только 40% воспринимают его как нормальное. Двухуровневая экономика — обычное дело для развивающихся стран, однако американцы не сталкивались с таким различием доходов с 1920-х годов.

Недавний бум на рынке жилья нанес урон некоторым группам населения. Для подавляющего большинства домовладельцев, стоимость домов которых значительно выросла, он не создал проблем. Однако множество семей с низким доходом, которые воспользовались низкокачественными кредитами для приобретения жилья, включилось в происходящее слишком поздно, чтобы остаться в выигрыше. В отсутствие запаса в виде оплаченной доли жилья сложности с внесением ежемесячных платежей обернулись для них ростом числа обращений взыскания на заложенную недвижимость. Из $3 трлн, предоставленных в виде кредитов на приобретение жилья в 2006 году, одна пятая часть приходится на низкокачественные ипотечные кредиты и еще одна пятая — на так называемые альтернативные кредиты Alt-A. Последние предоставляются заемщикам с хорошей кредитной историей, но с неполным пакетом документов о доходах. Ежемесячный платеж по таким кредитам часто ограничивается процентами. Низкая надежность двух пятых кредитов привела к ужесточению условий кредитования, что оказало заметное влияние на объемы продаж жилья. Я понимал, что смягчение условий ипотечного кредитования для низкокачественных заемщиков повышало финансовый риск и что любые программы поддержки вызывают деформацию рынка. Однако тогда, как и сейчас, я был убежден, что увеличение доли домовладельцев среди населения стоит этого риска. Защита права собственности, столь важная для рыночной экономики, требует поддержания критической массы собственников.

Насколько меня радовала способность экономики восстанавливаться, настолько же расстраивали действия правительства. В 2002 году вернулся дефицит бюджета в размере $158 млрд. Разница по сравнению с 2001 годом, когда профицит достигал $127 млрд, составляла больше четверти триллиона долларов.

Президент Буш нацеливал администрацию на выполнение обещаний предвыборной кампании 2000 года: снижение налогов, укрепление национальной обороны, расширение перечня лекарственных средств в рамках программы Medicare, С учетом размера прогнозируемого профицита эти цели были вполне осуществимыми. Однако через полгода после вступления Джорджа Буша-младшего в должность от профицита не осталось и следа. В условиях растущего дефицита бюджета обещания стали невыполнимыми. Однако президент упорно придерживался курса, заявленного в ходе предвыборной кампании.

Больше всего меня тревожило то, как легко конгресс и администрация отказались от соблюдения бюджетной дисциплины. За четыре года существования профицита бережливость стала дефицитным товаром на Капитолийском холме. Государственным мужам трудно устоять перед избытком средств, который позволяет зарабатывать политический капитал за казенный счет. В 1990-е годы я получил с Капитолийского холма неисчислимое количество писем с предложениями по увеличению расходов или снижению налогов, прикрытых маскирующими затраты туманными выкладками.

В конгрессе давно забыли искусство бухгалтерского учета по методу двойной записи.

Однако в конечном итоге притворство было отброшено, В последний год администрации Клинтона конгресс отказался от им же установленного ограничения на траты и узаконил дополнительные расходы объемом около $1 трлн на следующие 10 лет. Если бы не они. рекордный профицит бюджета в 2000 году — $237 млрд — был бы еще больше. С приходом Джорджа Буша началось снижение налогов, не сбалансированное с сокращением расходов, а после 11 сентября администрация стала еще более расточительной.

Понятно, что законы, принятые после 11 сентября, предусматривали увеличение расходов на оборону и национальную безопасность. Однако чрезвычайные меры, казалось, лишь разжигают аппетиты конгрессменов, которые добивались финансирования программ в интересах своих избирателей. Одним из первых примеров был закон о транспорте, почти единогласно принятый в декабре 2001 года. Он обошелся бюджету в $60 млрд. Предполагалось выделить крупные суммы на повышение безопасности авиаперевозок и ввести налог на авиабилеты, чтобы частично компенсировать эти затраты, — на первый взгляд разумные шаги. Кроме того, планировалось выделить более $400 млн на дорожное строительство. Эти правительственные дотации представляли собой настоящую кормушку для конгрессменов, поскольку такие расходы не контролировались штатами и предназначались для реализации проектов дорожного строительства на родине законодателей.

Еще больше меня возмутил закон о фермерском хозяйстве, принятый в мае 2002 года. Эта разорительная для бюджета шестилетняя программа содействия фермерам представляла собой подачку размером $250 млрд и была отходом от прежнего решения сократить субсидии и открыть сельское хозяйство рыночным силам. Новый пакет помощи резко повышал дотации на хлопок и зерно и включал дополнительные ассигнования на самые разные сельскохозяйственные продукты — от сахара до нута. На принятии этого закона настаивал председатель Комитета конгресса по сельскому хозяйству Ларри Комбест, республиканец из Техаса, при поддержке демократов со Среднего Запада, в том числе лидера сената Дэшла из Южной Дакоты.

Против превышения законодательной власти есть весьма эффективное средство: оно называется президентское вето, В кулуарах я открыто говорил высшим должностным лицам в сфере экономики о том, что президенту Бушу следует отклонить ряд законопроектов. Это заставит конгресс понять, что никто не давал ему карт-бланш на расходы. Однако один из влиятельных представителей Белого дома намекнул, что президент не желает ссориться со спикером палаты представителей Деннисом Хастертом. «Президент считает, что ему будет проще контролировать его. не обостряя отношений». — заявил представитель администрации.

Отказ от использования права вето стал отличительным признаком президентства Буша: на протяжении почти шести лет в Белом доме он не отклонил ни одного законопроекта. Такой подход не имеет прецедентов в новой истории. Джонсон, Никсон. Картер. Рейган, Джордж Буш-старший. Клинтон отклоняли десятки законопроектов. А Джерри Форд налагал вето на все подряд — менее чем за три года он отклонил более 60 законопроектов. Это позволило ему успешно противостоять демократам, которые составляли большинство в обеих палатах конгресса, и направлять законодателей на тот курс, который он считал нужным. По моему мнению, подход Буша, всеми силами избегавшего конфронтации, был большой ошибкой, которая привела к отказу от принципа взаимоограничеиия властей, чрезвычайно важного для соблюдения финансовой дисциплины.

Бюджетная дисциплина в Вашингтоне уступила призраку 30 сентября 2002 года. В этот день с одобрения конгресса основной антидефицитный закон США утратил силу. Закон об исполнении бюджета 1990 года превратился в памятник самоограничению конгресса. Принятый при поддержке обеих партий в эпоху Джорджа Буша-старшего, этот закон позволял держать под контролем дефицит федерального бюджета и тем самым помог подготовить почву для экономического бума в 1990-е годы. Закон жестко ограничивал дискреционные расходы конгресса и разрешал финансирование только при наличии соответствующего источника доходов. Нарушение этих условий автоматически влекло сокращение расходов на социальные программы и оборону, т. е, крайне нежелательное для любого политика урезание.

Однако Закон об исполнении бюджета не предусматривал возможности появления многолетнего профицита (по иронии судьбы, его цель состояла в сбалансировании бюджета к 2002 году). В стремлении потратить деньги конгресс в конце 1990-х годов начал искать лазейки, которые позволяли не подчиняться правилам. Как сказал один из сотрудников аппарата палаты представителей: «От нас требовали не допускать дефицита, но дефицита ведь нет!» Но теперь, когда сдерживающие меры утратили силу, дефицит вернулся вновь.

В середине сентября я обратился к конгрессу с призывом не сдавать этот первый оборонительный рубеж, «Срок действия правил исполнения бюджета истекает. — сказал я во время выступления перед Бюджетным комитетом палаты представителей. — Отказ от них будет роковой ошибкой. Без четко определенного курса и конструктивных целей крен в сторону бюджетного дефицита вновь станет для нас привычным делом... Если мы не будем придерживаться правил исполнения бюджета и не подтвердим свою финансовую ответственность, годы упорного труда пойдут насмарку».

Конечно, последствия проявятся не сразу, но они будут очень тяжелыми.

Я предупредил: «История показывает, что несоблюдение финансовой дисциплины в конечном итоге приводит к повышению процентных ставок, сокращению капиталовложений, снижению темпов роста производительности и к непопулярным решениям в будущем».

Мое заявление было распространено заранее. Без сомнения, его содержание оказалось не по душе многим. На заседание комитета явилась примерно половина членов. Зачитывая фрагмент, призывающий к межпартийному консенсусу, который в свое время позволил принять Закон об исполнении бюджета, я наблюдал за реакцией конгрессменов. Большинство присутствующих смотрели на меня пустыми глазами. Хуже того, по характеру вопросов было ясно, что почти никто из законодателей не заинтересован в ограничении расходов. Они не хотели вдумываться в мое предложение и видеть более масштабную экономическую опасность, а просто меняли тему. Предметом разговора стало снижение налогов в настоящем и будущем и доводы за и против. Именно эта тема доминировала в немногочисленных газетных сообщениях о моем выступлении, которые появились на следующий день.

В сенате Пит Доменичи, Фил Грэмм, Кент Конрад. Дон Никле и другие финансовые консерваторы старались сохранить механизмы обеспечения сбалансированности бюджета. Однако политическая воля была не на их стороне. Все. что они смогли сделать, это продлить на полгода процессуальную норму, которая мешала узаконить повышение дефицита. Но в отсутствие обязательных санкций, которые предусматривал Закон об исполнении бюджета, данная норма оставалась пустым звуком. Бюджетная дисциплина, которая сослужила нам добрую службу, была подорвана.

После решительной победы республиканцев на промежуточных выборах в ноябре 2002 года ситуация стала еще хуже. Глен Хаббард, председатель Экономического совета при президенте США, в декабрьской речи заявил, что для экономики не важно, сбалансирован бюджет или нет. «Пора прекратить разговоры о том. что рост дефицита приводит к повышению долгосрочных процентных ставок и сдерживает экономический рост. — сказал он. — Это "рубиномика", и мы считаем такую точку зрения глубочайшим заблуждением». Если не считать камня в огород демократов, слова Хаббарда были справедливы в краткосрочном плане. Рынки ценных бумаг стали настолько эффективными, что текущие процентные ставки менялись лишь при появлении информации, изменяющей ожидания относительно дефицита бюджета и государственного долга. Текущие изменения в предложении казначейских обязательств Министерства финансов США обычно незначительны по отношению к выпуску сопоставимых долгосрочных долговых инструментов в мировом масштабе. Небольшие изменения относительных цен (т.е. процентных ставок) могут подтолкнуть инвесторов к замене значительной части казначейских обязательств на качественные корпоративные облигации или иностранные государственные облигации. Верно и обратное: такие изменения долга, а значит, и дефицита, как ни странно, не вызывают значительного изменения процентных ставок. Масштабы и эффективность глобального рынка облигаций, которые конкурируют с американскими казначейскими бумагами, делают неочевидной долгосрочную взаимосвязь дефицита бюджета, долга и процентных ставок.

Размышляя над сложной проблемой, полезно представить ее крайнее проявление. Если разумная государственная политика и вправду предполагает, что дефицит не играет роли, а снижение налогов не должно компенсироваться сокращением расходов, почему бы не отменить все налоги? Пусть конгресс берет из казны сколько пожелает и расходует эти средства как ему вздумается, не боясь, что государственный долг сведет экономический рост на нет. Однако мы не раз наблюдали, как в развивающихся странах ничем не ограниченные заимствования и расходы правительства приводили к гиперинфляции и развалу экономики.

Это говорит о том, что дефицит бюджета все же имеет значение. Насущный вопрос для тех, кто определяет политический курс не в том, наносит дефицит бюджета ущерб экономическому росту или нет, а в том. каковы масштабы этого ущерба. Так или иначе, Хаббард, согласно эконометрической модели которого изменение федерального долга не оказывает заметного влияния на изменение процентных ставок, недавно написал: «Наши данные говорят не о том, что дефицит бюджета не имеет значения. Ощутимое, продолжительное увеличение государственного долга, который отличается нестабильностью, постепенно начинает оказывать растущее давление на внутренние и внешние источники ссудного капитала... В США в настоящее время особую тревогу вызывают нефундированные обязательства по программам социального страхования и Medicare». Однако политические реалии заставили забыть о нюансах экономических дебатов. По мнению конгресса и президента, бюджетные ограничения шли вразрез с законодательной деятельностью в том виде, в каком она была любезна их сердцу, Фраза «дефицит не имеет значения», к моей досаде, стала частью риторики республиканцев.

Мне было нелегко смириться с тем, что этот подход стал доминировать в экономической политике Республиканской партии. Однако я сталкивался с ним не впервые. Много лет назад, в 1970-е годы, я обедал с Джеком Кемпом, тогда молодым конгрессменом из северной части штата Нью-Йорк. Он жаловался, что демократы всегда подкупают избирателей, увеличивая расходы, а решать проблему дефицита бюджета приходится администрации республиканцев. «Почему бы и нам не проявить немного легкомыслия?» — спросил он, поразив меня до глубины дущи. Именно это происходило теперь. Я, как республиканец либертарианского толка, был оскорблен.

В конце декабря 2002 года и начале января я сделал все, чтобы заставить правительство США избрать разумный подход. Не могу сказать, что мои протесты дали ощутимый результат, однако, судя по всему, в Белом доме поняли, что тезис «дефицит не имеет значения» звучит вызывающе. Представляя проект бюджета на 2004 год. президент Буш не допускал подобных высказываний. «Администрация убеждена, что следует контролировать дефицит бюджета и сокращать его го мере укрепления экономики при условии соблюдения интересов национальной безопасности», — заявил он в конгрессе 3 февраля 2003 года. Далее он постарался убедить аудиторию, что на данном этапе дефицит неизбежен из-за дальнейшего снижения налогов, которое должно стимулировать рост экономики, и из-за необходимости дополнительных расходов на борьбу с терроризмом. На следующий день в том же ключе выступил Джон Сноу, который незадолго до этого сменил Пола О’Нила на посту главы Министерства финансов. «Дефицит имеет значение», — сказал он членам Бюджетного комитета палаты представителей. Однако тот дефицит, что был заложен в новый бюджет, оказался «контролируемым» и «неизбежным».

Меня новый бюджет обескуражил куда больше. Его расходы составляли более $2,2 трлн, а запланированный дефицит и в 2003-м. и в 2004 году превышал $300 млрд плюс (по самым оптимистическим предположениям) еще $200 млрд в 2005 году. Как и следовало ожидать, проект бюджета предусматривал резкое увеличение расходов на национальную безопасность и оборону. При этом он не учитывал финансирование надвигающейся войны в Ираке. (В этом случае администрации пришлось бы просить о целевых ассигнованиях, что сделало бы дефицит еще больше.)

Ключевой составляющей бюджета был второй этап крупного снижения налогов, о котором президент Буш заявил двумя неделями раньше. Самой дорогостоящей позицией была частичная отмена двойного налогообложения дивидендов. За полную отмену двойного налогообложения корпоративных дивидендов, стимулирующую капиталовложения, я выступал много лет. Кроме того, предполагалось ускорить снижение подоходного налога на всех уровнях — эти изменения должно были вступить в силу немедленно — и окончательно отменить налог на недвижимость. В общей сложности налоговый пакет в течение 10 лет должен был добавить $670 млрд (а если снижение налогов примет долгосрочный характер — более $1 трлн) к $1,35 трлн, а которые обошелся первый этап снижения налогов.

Митч Дэниелс, директор Административно-бюджетного управления, не замедлил отметить, что $300 млрд составляют всего 2,7% ВВП — вполне приемлемый показатель по историческим меркам. Это было действительно так, но меня беспокоили обещанные выплаты в долгосрочной перспективе, которые грозили оставить огромную дыру в бюджете. Нам следовало готовиться и выходу на пенсию тех, кто родился в период всплеска рождаемости, чтобы войти в эти нелегкие годы со сбалансированным бюджетом или даже с профицитом[26].

Шли разговоры о том, что дополнительное снижение налогов поможет возобновить экономический рост. Однако анализ ФРС показал, что затяжной спад был следствием тревог и неуверенности, связанных с возможной войной, а не отсутствия стимулов. В выпусках новостей говорилось главным образом об Ираке. Колин Пауэлл, выступая 5 февраля в ООН, обвинил Ирак в том, что он укрывает оружие массового уничтожения, а 1 0 дней спустя в разных городах мира прошли антивоенные марши. До урегулирования ситуации в Иране было невозможно понять, есть ли смысл в дальнейшем снижении налогов. Обращаясь к Банковскому комитету сената 1 1 февраля, я сказал, что до сих пор не уверен, что такое стимулирование является желательным в данный момент; что перед нами стоит куда более насущная задача, чем снижение налогов, — мы должны предотвратить опасность, которую представляет собой растущий дефицит бюджета. Я настоятельно рекомендовал сенаторам восстановить законодательные ограничения на расходы и правило, разрешающее финансирование только при наличии источника дохода. «Я боюсь, что, если не восстановить механизм управления бюджетным процессом, в отсутствие четко определенного курса и конструктивных целей... дефицит бюджета вновь станет нормой». Это породит проблемы, которые не решить никакими стимулами. Доводы сторонников экономики предложения, которые считают, что ускорение экономического роста помогает сдерживать дефицит, несомненно, верны, сказал я. Если исключить маловероятный вариант, когда налоговая скидка полностью превращается в сбережения, то потраченная на потребление часть увеличивает ВВП и налогооблагаемую базу, а следовательно, налоговые поступления. Таким образом, совокупное сокращение налога всегда больше потери налоговых поступлений, но тем не менее такие потери имеют место. Учитывая размеры дефицита бюджета, я предостерегал: «Нельзя рассчитывать на то. что экономический рост гарантированно устранит дефицит. А восстановление финансовой дисциплины потребует малопопулярных мер».

Тот факт, что я позволил себе открыто усомниться в плане администрации, вызвал переполох. «Нет. господин президент: Гринспен дает нагоняй за рост дефицита» — статья под таким заголовком появилась на следующее утро в Financial Times. Однако заголовки американских газет свидетельствовали о том, что мне не удалось направить дебаты в нужное русло. Я пытался заставить людей понять необходимость финансово-бюджетных ограничений, которые касались не только налогов, но и, что более важно, расходов. Тем не менее все зациклились на налогах. Washington Post писала; «Гринспен считает снижение налогов преждевременным. В стагнации виноват страх перед войной». «Гринспен рекомендует повременить со снижением налогов», — вторила USA Today. При этом никто из лидеров конгресса даже пальцем не пошевелил, чтобы наладить бюджетный контроль.

Проблема снижения налогов быстро превратилась в развлечение для средств массовой информации. Не прошло и недели, как более 450 экономистов, в том числе 10 нобелевских лауреатов, опубликовали письмо, в котором аргументированно доказывали, что снижение налогов, предложенное Бушем, приведет к резкому росту дефицита бюджета и при этом мало по-может экономике. Белый дом ответил на это письмом, которое подписали 250 экономистов, поддерживающих планы администрации. Большинство имен я знал: 450 противников президентского курса в основном были кейнсианцами, а 250 его сторонников — приверженцами экономики предложения. Эти дебаты не прояснили ситуацию, но усилили накал страстей, однако война в Ираке заставила быстро забыть эту дискуссию. В мае, когда конгресс одобрил снижение налогов, которого хотел президент, и подписал соответствующий законопроект, бюджетная дисциплина не попала в список приоритетов. Я хорошо понимал чувства Кассандры.

В период президентства Буша, особенно после 11 сентября, я провел в Белом доме больше времени, чем за всю предыдущую карьеру в ФРС. Не реже раза в неделю я покидал офис, спускался на лифте в гараж ФРС и ехал на машине полмили до юго-западных ворот. Это были обычные рабочие совещания с главой Национального экономического совета Стивом Фридманом, его преемником Алом Хаббардом и высшими должностными лицами, занимавшимися проблемами экономики. Периодически я беседовал с Диком Чейни, Кондолизой Райс, Энди Кардом и другими представителями администрации. Разумеется, время от времени мне приходилось встречаться и с президентом.

Я вновь превратился в консультанта. На совещаниях обсуждались вопросы международной экономики, изменение цен на нефть и иные энергоносители, перспективы социального страхования, дерегулирование, махинации в сфере бухгалтерского учета, проблемы корпораций Fannie Мае и Freddie Mac, а также денежно-кредитная политика. Многие идеи, которые я продвигал, изложены в следующих главах.

Администрация Буша совсем не походила на реинкарнацию администрации Форда, как показалось мне поначалу. Теперь в управлении доминировала политическая составляющая. Как председатель ФРС я представлял собой независимую силу и был довольно заметной фигурой, однако меня явно не считали частью узкого круга, к которому, впрочем, я и не желал принадлежать.

Вскоре стало понятно, что в администрации нет места жестким противникам дефицита бюджета вроде Пола О'Нила. Инициативы, на планирование которых мы с ним потратили немало времени, — введение личных счетов в сфере социального страхования и новый закон об ответственности генеральных директоров — были встречены не лучше, чем условия, на которых мы настаивали на первом этапе снижения налогов. Прямолинейный Пол поссорился с администрацией, которая хотела прежде всего лояльности правительственному курсу. Большую часть времени, которое Пол проработал в должности министра финансов, он был на ножах с экономическими советниками Буша, и в первую очередь с Ларри Линдсеем, основным творцом программы снижения налогов. После выборов 2002 года оба ушли в отставку. Пола сменил очередной бывший генеральный директор, глава крупной железнодорожной компании CSX Джон Сноу. Джон оказался лучшим администратором, чем Пол. и к тому же был более обходительным и красноречивым, когда речь шла об экономической политике, а в Белом доме хотели от министра финансов именно этого.

Мы с президентом продолжали активно общаться, как и в то первое утро в отеле Madison. Несколько раз в год он приглашал меня отобедать в его личных апартаментах, обычно вместе с вице-президентом Чейни, Энди Кардом и одним из экономических советников. На этих встречах, как и на самой первой, в разговорах о глобальных экономических тенденциях и проблемах солировал в основном я. Увлекшись, я забывал о еде и в конце концов прихватывал что-нибудь с собой, чтобы заморить червячка в офисе.

За те пять лет. которые мы проработали вместе, президент Буш был верен своему обещанию не вмешиваться в работу ФРС. Поскольку большую часть времени мы держали краткосрочные ставки на очень низком уровне, у него не было повода жаловаться. Но даже в 2004 году, когда экономический рост возобновился и Комитет по операциям на открытом рынке начал повышать процентные ставки, Белый дом воздерживался от комментариев. Между тем президент, видимо, не просто терпел, а конструктивно воспринимал мои критические замечания в отношении его финансово-бюджетной политики. Не прошло и месяца с момента моих критических выступлений по поводу очередного снижения налогов, как он объявил, что намерен в пятый раз назначить меня на должность председателя ФРС. Это было полной неожиданностью, поскольку четвертый срок моего пребывания в этой должности истекал только через год.





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2017-03-18; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 222 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни. © Федор Достоевский
==> читать все изречения...

815 - | 651 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.012 с.