Состояние медицины
Редкая романтично настроенная барышня хоть раз не мечтала пожить в XIX веке: галантные кавалеры, красивые платья, балы, стихи, прогулки в экипажах… Но скептики всякий раз напоминают нам, в каком состоянии находилась медицина и каков был уровень смертности. Действительно, состояние общественного здоровья в XIX веке оставляло желать лучшего. Открытия в области микробиологии произошли только во второй половине столетия, а до той поры заболевания объяснялись дурной наследственностью и неправильным образом жизни. Вдобавок в медицинских кругах царила теория миазмов, гласившая, что заражение происходит через зловонный воздух. В общем и целом, теория была полезной, поскольку давала городским властям отличный повод для уборки мусора и чистки выгребных ям. В то же время, лечение сводилось к «перемене воздуха», очищению организма с помощью слабительного и кровопусканий и малоэффективным микстурам. По всей стране открывались больницы, а университеты готовили квалифицированных врачей, но многие британцы, особенно в сельской местности, по-прежнему полагались на народную медицину со всеми ее причудливыми средствами вроде вареных червей и свиного навоза. Впрочем, образованные горожане тоже приобретали эликсиры у шарлатанов, купившись на завлекательное объявление в газетах.
Индустриализация принесла стране большие экономические выгоды, но над городами повис смог, что приводило к росту болезней дыхательных путей. Конечно, современные мегаполисы тоже не могут похвастаться чистым воздухом, но в те времена после неспешной прогулки по Стрэнду вам пришлось бы смывать сажу с лица и долго отстирывать платье. Общий уровень гигиены вплоть до второй половины XIX века оставался довольно низким, но вовсе не потому, что англичане не любили мыться. Согласитесь, не так-то просто следить за чистотой при отсутствии водопровода и канализации. Лондонская канализация была запущена только в 1864 году, водопровод начал появляться в домах в 1840-х, но речь идет о столице. В провинцию все эти удобства пришли гораздо позже.
Мужчины и женщины страдали как от профессиональных заболеваний, связанных с работой в душных или стылых помещениях, так и от бича XIX века – туберкулеза. Чахотка не смотрела на сословие и забирала как слуг, так и их господ. На протяжении всей Викторианской эпохи страну опустошали эпидемии, самыми страшными из которых были вспышки холеры в 1831—1832 гг. (32 тыс. умерших) и в 1848—1849 гг. (62 тыс. умерших). Казалось бы, и раньше Англия страдала от эпидемий, но в XVIII веке они были более рассеяны, не в последнюю очередь из-за невысокой концентрации городского населения. Несмотря на то, что уже в 1854 году доктор Джон Сноу опознал источник холеры в лондонском районе Сохо (им оказался обычный уличный насос), коллеги еще долго отказывались признать его правоту. Лишь в 1860-х годах открытия Луи Пастера в области микробиологии заставили врачей отказаться от устаревшей теории миазмов.
Тем не менее, медицина в Великобритании тоже не стояла на месте. В 1853 году наконец удалось взять под контроль оспу – прививка от нее стала бесплатной и принудительной, хотя многие англичане противились нововведению, опасаясь добровольно впускать в себя болезнь. Если в первой половине XIX века в качестве обезболивающего при операциях служили алкоголь или опий, в 1840-х их дополнили веселящий газ, эфир и хлороформ. В 1860-х Джозеф Листер, работавший в Королевской больнице Глазго, начал практиковать антисептическую хирургию, обрабатывая инструменты карболовой кислотой, а к 1890 г. стерильность прочно вошла в медицину. К середине столетия стетоскоп, изобретенный во Франции в 1817 году для диагностики респираторных и сердечных заболеваний, стал неотъемлемой принадлежностью любого врача. В 1895 году, в конце Викторианской эпохи, Вильгельм Рентген открыл рентгеновские лучи, и снимок руки его жены послужил символом новой вехи в области медицины.
Давайте рассмотрим заболевания, считавшиеся непосредственно женскими. В большинстве своем это были недуги, относившиеся к репродуктивной системе, и нервные расстройства. По мнению викторианских эскулапов, между ними существовала тесная связь.
Психические расстройства
Постичь психику человека всегда было делом трудным. Это пыталась сделать в том числе и такая псевдонаука, как френология, ставшая невероятно популярной в XIX веке. Френологи утверждали, что по строению черепа и расстоянию между различными частями лица можно определить темперамент и основные особенности психики. Психические свойства якобы вызывают разрастание определенного участка мозга и образование выпуклости на соответствующем участке черепа. При недоразвитии каких-либо свойств в черепе образуются впадины. Френология считалась научным методом, основанным на измеримых показателях. Существовали специальные френологические карты и таблицы, облегчавшие жизнь практикующим френологам.
Многие викторианки, в их числе и Шарлотта Бронте, были очарованы этой «наукой». В 1851 году Бронте и ее издатель Джордж Смит под именами мистер и мисс Фрейзер посетили некоего доктора Брауна, который, после необходимых измерений черепа, выдал Шарлотте весьма лестную характеристику – похвалил ее способность к языкам и писательское мастерство. Стоит ли удивляться, что персонажи «Джейн Эйр» щеголяют словечками вроде «шишки почитания» и пристально разглядывают чужие лбы?
Разумеется, псевдонауки не соперничали с официальной психиатрией, хотя и психиатры подчас радовали современников фантастическими догадками и предположениями. В первую очередь доставалось женщинам. Из медицинских статей напрашивался вывод, что по своей природе женщины склонны к безумию. Несмотря на то, что многие врачи считали женский ум менее развитым, чем мужской, они же, не задумываясь о противоречиях, описывали женскую нервную систему как более утонченную, сложную и чувствительную. Таким образом, любое потрясение может расшатать дамам нервы, но это еще полбеды. Настоящий рассадник безумия притаился в… матке.
Еще древние греки считали, что матка может двигаться в женском организме и надавливать на другие органы, что, в свою очередь, влечет проблемы со здоровьем. От греческого слова «hystera» – «матка», происходит название «истерия», обозначавшее популярнейший недуг XIX века. Этот диагноз включал в себя психические расстройства разной степени тяжести, от приступов беспокойства до судорог и параличей. С течением веков, когда познания в анатомии все расширялись, врачи пришли к выводу, что матка никуда не двигается. Однако древняя теория не сдавала позиции. Даже если матка сидит на месте, она уж точно раздражается, доводя свою хозяйку до умопомрачения. В 1830 году доктор Томас Аддисон опубликовал исследование о «маточном раздражении», которое может проявляться и без воспаления матки как таковой. Главное, что пациентка без причины плачет и впадает в уныние. Врачи рекомендовали мужьям следить за менструальным циклом жен, потому что с приближением месячных у истеричек начинается обострение. Можно себе представить, как тяжело приходилось женщинам, которые со всех сторон слышали категоричные утверждения, будто любой процесс в их организме – и месячные, и роды, да и вообще наличие матки – сам по себе является патологией. Мерилом выступала, разумеется, мужская анатомия. Как раз она считалась нормальной.
Вместе с тем, нельзя утверждать, что все психиатрические диагнозы были надуманными. Утрата близких, финансовые неурядицы, завышенные требования к респектабельным дамам, холодность мужей, невозможность выразить себя, болезни – все это приводило к неврозам и депрессиям. Дневники женщин Викторианской эпохи изобилуют упоминаниями о подавленном состоянии, слезливости, раздражительности, упадке сил. Во время кризиса веры и супружеских отношений Энни Безант «неделями лежала без сил, страдая от нескончаемой и невыносимой головной боли, не в силах смотреть на свет… равнодушная ко всему». Успешная писательница Оливия Шрайнер в больших дозах употребляла бромид калия, чтобы снять напряженность и, еще вероятнее, взять под контроль сексуальные желания. Результатом стало «временное помешательство», во время которого Оливия не узнавала знакомых. Ее письма полны отчаяния: «Когда-то у меня было чувство, что какая-то сила вдохновляет и ведет меня. Теперь это чувство пропало – осталась лишь пустая стена».
В XIX веке был также введен такой термин, как неврастения: им описывались временные нарушения психики, вроде невроза и депрессии, и применялся этот диагноз в основном к состоятельным дамам и господам – тем, кто мог потратиться на лечение (простой народ в основном заливал печаль джином).
Если помешательство выходило из-под контроля, больного изолировали в психиатрической клинике где-нибудь в пригороде. Больницы были большими – например, открытая в 1851 году больница Колни Хэтч в Мидлсексе вмещала 1250 пациентов. Зажиточные семьи содержали своих спятивших родственников в небольших частных клиниках или же снимали для них домик с сиделкой. Условия содержания в психиатрических клиниках считались в то время прогрессивными и гуманными. Пациенты размещались в отдельных палатах, их труд использовался на низкоквалифицированной работе при клинике. Цепи и намордники уже сдавали позиции, уступая методам «морального управления», но одиночные камеры и смирительные рубашки продолжались использоваться еще долгое время. «Выздоровление» пациента измерялось степенью его покорности.
Но не всякая дама с расшатанными нервами напоминала злосчастную супругу мистера Рочестера. Обычных истеричек лечили на дому. В начале правления королевы Виктории в медицинских кругах по-прежнему жила и здравствовала теория о том, что причиной любого заболевания является местное воспаление или раздражение. Соответственно, начинать лечение следовало путем оттока крови из воспаленного места. По этой логике даже головную боль лечили пиявками (они отлично смотрелись на висках) и кровопусканиями. Кровопускания в медицинских целях практиковались как на дому, так и в психиатрических клиниках, где таким образом облегчали острые приступы безумия.
Во второй половине XIX века врачи охладели к кровопусканиям, однако другое проверенное средство – «тоник от нервов» – по-прежнему оставалось в их арсенале. Напитки, укрепляющие ослабленные нервы, можно было приобрести как через газетное объявление, сулившее мгновенное исцеление от всех недугов, так и в близлежащей аптеке. Их состав вселяет трепет – от относительно безобидных экстрактов горечавки и колоцинта до ртути, стрихнина, свинца и мышьяка! В 1880 году некий доктор Доуз писал, что «увеличивал дозу мышьячного раствора Фаулера, а также раствора стрихнина до 10 капель, по три-четыре раза в день, – пока у пациентов не наступало улучшение». Хотя ртуть применяли в основном для лечения сифилиса, ею периодически угощали больных, страдавших от «нервного истощения». Хлорид ртути входил в состав «синей пилюли», которой лечили как нервные расстройства, так и кишечные. Слюноотделение и потливость, вызываемые ртутными препаратами, считались огромным плюсом – якобы они оттягивают раздражение из мозга и выводят его из организма через жидкость. Можно лишь восхищаться стойкостью особ, которые после употребления всех этих микстур вообще продолжали жить, пусть и нервно хихикая.
Поскольку истерию связывали с дисфункцией половых органов, особое внимание уделялось матке и гениталиям. В конце XIX – начале XX века врачи без всякой задней мысли лечили истерию с помощью электрических вибраторов – подобная стимуляция должна была призвать матку к порядку. Вибрация в те годы считалась чуть ли не панацеей, популярны были массажеры для спины и вибрирующие стулья. В то же время, мастурбация, как мужская, так и женская, прослыла явлением патологическим, и лечили ее запредельно жестокими методами. Женщинам назначали клизмы с белладонной, на половые органы цепляли пиявок, хорошо помогал и кусок льда, приложенный к клитору примерно на час. Но если клитор не желал вести себя благопристойно, его можно было просто отрезать. Подобные операции действительно проводились, другое дело, что доктора считали их крайней мерой и старались не афишировать. Стремление «не выносить сор из избы» привело к скандалу, в котором оказался замешан доктор Айзек Бейкер Браун.
Талантливый хирург и председатель Лондонского медицинского общества, доктор Браун одним из первых начал применять анестезию при операциях. Но прогрессивные взгляды гармонично сочетались с ретроградством в отношении мастурбации, которую он считал источником вселенского зла, включая истерию и эпилепсию. Бороться со страшным недугом он предпочитал посредством клиторидэктомии. В книге «Об исцелении некоторых форм безумия» (1866) доктор Браун упоминал более 40 успешных операций. Так, одна из его пациенток в 15 лет отправилась в пансион, где у нее начались припадки каталепсии. Через месяц после удаления клитора безумие у девицы как рукой сняло. Другая 20-летняя девица помимо обильной менструации «проявляла вспышки гнева, отказывалась подчиняться просьбам матери, страдала от бессонницы, желала постоянно быть в обществе и требовала восхищения; но худшим из симптомов была уверенность, что все окружающие джентльмены в нее влюблены, посему она настаивала на том, чтобы слать свою визитку тому из них, кто в данный момент нравился ей больше всех». «Операционное вмешательство» устранило все эти дурные, очень гадкие привычки и превратило негодницу в послушную жену, которая неукоснительно рожает каждый год. Не раз операция спасала семьи: когда некая миссис М. после третьих родов настолько охладела к мужу, что предпочитала ему мастурбацию, огорченный супруг обратился к доктору Брауну. Операция оказалась настолько успешной, что злодейка-жена бросилась в объятия мужа и вскоре забеременела (наверное, опасалась, что ей могут еще что-нибудь отрезать).
После выхода книги в медицинских кругах разразился громкий скандал. Коллеги назвали Брауна шарлатаном, он был с позором исключен из Медицинского общества и закончил жизнь в нищете. Хотя Браун был далеко не единственным, кто практиковал этот метод, публичная похвала отрезанию клитора стоила доктору карьеры.
Одной из форм нервного расстройства был так называемый «инвалидизм». Устав от забот, разочарований, ответственности, женщины впадали в апатию или ипохондрию, коротая дни в постели, отгораживаясь от внешнего мира ширмами, годами отказываясь выходить из дома, капризничая и донимая родню жалобами. Одной инвалидке так досаждали стук кочерги и шипение углей, когда служанка разводила камин, что она потребовала заворачивать каждый уголек в бумагу, чтобы огонь горел бесшумно! Возможно, во многих случаях болезнь носила не психический, а физический характер – многочисленные роды подрывали силы. Но бывала она и надуманной, этаким способом привлечь к себе внимание при отсутствии других возможностей самореализации. Прикованная к постели больная оказывалась в положении ребенка, которому требуется опека. Но разве не твердили врачи, политики и литераторы, что женщина по умственному развитию схожа с ребенком? Каков привет, таков и ответ.
Врачи советовали лечить расслабленных инвалидок так же, как и других лежачих больных – массажем и электротерапией, чтобы предотвратить мышечную атрофию. Применялись три вида электротерапии: фарадизация, или лечение с помощью переменного (т. н. фарадического) тока низкой (30—150 Гц) частоты; гальванизация, т. е. лечение постоянным током небольшой силы и напряжения; и, наконец, франклинизация, включавшая применение разрядов статического электричества. Врачи считали, что ток массирует нервы и мышцы изнутри и восстанавливает вялую нервную систему.
В романе Шарлотты Бронте «Городок» доктор так утешает героиню: «Медицина не в силах улучшать расположение духа, она не в состоянии вторгнуться в мир ипохондрии, а может лишь заглянуть туда и увидеть там обитель страданий, но не способна оказать помощь ни словом, ни делом. Вам следует пореже оставаться в одиночестве, общаться с жизнерадостными людьми и много гулять». Такого мнения придерживались гуманные доктора, которых в Англии тоже насчитывалось немало. Верховая езда, прогулки на свежем воздух, отдых в Озерном крае или среди шотландских гор, морские вояжи, купания на курортах – эти советы встречались ничуть не реже, чем предложения пустить кровь или угоститься стрихнином. В 1840-х в моду вошло водолечение. По всей Великобритании открывались лечебницы, где пациентам предлагали водные процедуры в бассейнах и турецких банях. Центрами водолечения стали курорты Бен-Риддинг в Йоркшире и Малверн в Вустершире, причем последний, основанный Джеймсом Уилсоном и Джеймсом Галли, стал настоящей Меккой для нервных больных. На воды выезжали известнейшие английские писатели и общественные деятели – Бульвер-Литтон, Теннисон, Рёскин, Дарвин, Диккенс. Впрочем, начиная с 1870-х популярность водных курортов пошла на спад, чему отчасти способствовала подмоченная репутация доктора Галли. Ходили упрямые слухи, будто он был замешан в отравлении мужа своей юной любовницы.
Психоанализ, излюбленный метод Зигмунда Фрейда, лечившего своих пациентов не электрическим током, а беседами, зародился только в конце XIX века. На первых порах он считался лишь вспомогательным лечением – к примеру, врач мог уговорить больного начать принимать снотворное или пищу.
Анорексия
Анорексия – одно из популярнейших заболеваний современности, ведь стройная фигура стала символом успеха, а топ-модели – образцами для подражания. Тем не менее, понятие anorexia nervosa зародилось еще в XIX веке. В 1859 году американский врач Уильям Чипли описал заболевание, которое он назвал «ситомания» – боязнь еды. Правда, Чипли работал в психиатрической лечебнице, так что и случаи в его практике были специфическими. Тем не менее, среди шизофреников всех мастей попадались юные барышни, которых приводили в клинику перепуганные родители. Девушки были из буржуазных семей, где в разных лакомствах недостатка не было, но, тем не менее, они упорно отказывались от еды. Почти десять лет спустя подобное состояние описал английский врач Уильям Галл, назвав его «истерической апепсией». В том же году француз Шарль-Эрнест Ласег опубликовал длинную статью, упомянув «истерическую анорексию». В частности, Ласег утверждал, что ей подвержены девушки в возрасте от 15 до 20 лет и что болезнь вызвана психологическими факторами, например, боязнью предстоящего замужества. После еды пациентки ощущали дискомфорт и боли в желудке. Сначала они пропускали завтрак или обед, а потом и вовсе переставали есть.
Зачастую такое поведение объяснялось желанием контролировать окружающих, стать центром внимания, избежать обязанностей жены и уцепиться за ускользающее детство. Девушки могли стать беспомощными, и тогда родителям пришлось бы опекать их по-прежнему. Родственники и друзья наперебой жалели страдалицу, приглашали врачей, отправляли ее на курорт. Возможно, им все-таки удавалось уговорить упрямицу начать лечение, но в некоторых случаях столь упорный отказ от еды приводил к летальному исходу.
Анорексические привычки зарождались и в школах, где девочек кормили плохо и скудно. Даже в престижных пансионах учениц порою держали на хлебе и воде, чтобы вырастить из них благовоспитанных дам. В результате уже в подростковом возрасте они употребляли на обед лишь пару ложек супа, кусочек хлеба, несколько оливок и немного изюма, а то и вовсе вспоминали о пропущенном обеде, лишь когда голова начинала кружиться. Боязнь еды доходила до паранойи: некоторые леди опасались мяса, которое якобы стимулирует животные страсти (любительница ростбифов миссис Битон не разделяла это мнение). В середине XIX века среди девушек распространился хлороз – заболевание, при котором кожа пациентки приобретала зеленоватый оттенок (сейчас считается, что это была анемия, вызванная недостатком железа в крови). «Бледная немощь» характеризовалась отсутствием энергии, потерей веса, проблемами с аппетитом, подавленным настроением. Пик хлороза пришелся на 1870—1880 годы, когда врачи называли его настоящей эпидемией.
Наконец, существовала еще одна причина для отказа от пищи – желание прославиться. Иные особы утверждали, будто питание им не требуется вообще, полагая, что человеческий организм может существовать при полном отсутствии еды. Согласно одной теории, в атмосфере находится достаточное количество некой субстанции, органической или неорганической, которой и может питаться человек, не получающий больше никакой пищи! Известно, что святые подолгу постились, стало быть, лучший способ достигнуть святости – тоже отказаться от еды. В 1869 году произошел вопиющий случай с Сарой Джейкобс, 14-летней валлийкой, заявлявшей, что она уже полтора года обходится без пищи. Родители Сары единодушно утверждали, что грубая материальная пища их девочке действительно не нужна. У постели Сары Джейкобс толпились посетители, оставляя деньги и подарки за возможность воочию узреть чудо.
Слухи просочились в научные круги. Врачи удивились тому, что девочка не казалась истощенной, и установили за ней наблюдение. Эксперимент длился с 22 марта по 5 апреля 1869 года, и ни разу не было замечено, чтобы Сара хотя бы перекусила! Но результаты этого наблюдения были опровергнуты в том же году другой комиссией. Теперь медики потребовали проведения более объективного эксперимента: у кровати девочки круглосуточно дежурили 4 медсестры, а младшей сестренке Сары, которая могла тайком ее подкармливать, отныне было запрещено спать рядом с ней. Уже через неделю девочка проявила признаки истощения. Тогда медсестры обратились к начальству с просьбой приостановить эксперимент, но мистер и миссис Джейкобс запротестовали. Они настаивали на том, что их дочери не требуется пища, да и сама Сара отказывалась есть. Но через 8 дней от начала эксперимента Сара Джейкобс скончалась. Ее смерть вызвала волну негодования – почему врачи спокойно наблюдали, как на их глазах девочка умирает от голода? Если бы ее состояние сочли болезнью, Сару начали бы лечить, однако даже в XIX столетии люди верили, что чудо может произойти.
Скептики предпочитали не полагаться на чудеса, а кормить больных насильно. Во второй половине XIX века появился новый способ борьбы с истерией и анорексией – лечение посредством отдыха (rest cure). Его апологетом стал американский врач Сайлас Вэйр Митчелл (1829—1914), личность поистине легендарная. О нем ходили анекдоты. Рассказывали, будто Митчелла однажды позвали к пациентке, уверенной, что она уже стоит на пороге смерти. Побеседовав с ней, он вышел из спальни, обронив на ходу: «Пару минут – и выбежит как миленькая. Я поджег ее простыни! Типичный случай истерии». В другой раз Митчелл навестил инвалидку, считавшую себя парализованной. Чтобы заставить ее покинуть постель, он якобы пригрозил женщине изнасилованием и начал раздеваться. Когда добрался до нижнего белья, пациентка с визгом выбежала и унеслась прочь на «парализованных» ногах. Все эти истории, скорее всего, являются досужими выдумками, потому что доктор Митчелл отличался консерватизмом и называл сочинения Фрейда «мерзостью». Впрочем, чтобы додуматься до «лечения отдыхом», требовалась зловещая фантазия.
Казалось бы, что тут плохого – отдыхай да поправляй здоровье. На деле же отдых превращался в пытку, затяжную и отупляющую. Процедура длилась от шести недель до нескольких месяцев. В течение первых недель пациентке запрещено было не только ходить или сидеть, но даже переворачиваться с боку на бок без чужой помощи. Больная не могла видеться с родными, только с врачом и медсестрой, которая приходила делать ей массаж, купать ее и кормить с ложечки. Чтение, написание писем, порою даже разговоры – все это подпадало под запрет. Чтобы накачать организм пациентки энергией, доктор Митчелл настаивал на почасовом употреблении молочных продуктов повышенной жирности. А мясо резали на мелкие кусочки, чтобы пациентки не тратили драгоценные силы на разжевывание (если пациентки отказывались есть, их пичкали насильно). Размеренная жизнь, полное подчинение врачу, простое питание и полное отсутствие умственного напряжения должны были восстановить душевный баланс.
Пациенткой доктора Митчелла была американская писательница Шарлотта Перкинс Гилман (племянница Харриет Бичер-Стоу). После лечения Митчелл выписал ее с таким напутствием: «Ведите домашний образ жизни. Проводите все время со своим ребенком (…) После каждого приема пищи отдыхайте лежа в течение часа. Уделяйте умственным занятиям не более двух часов в день. И никогда в жизни не прикасайтесь к ручке, кисти или карандашу». Гилман описала свой опыт в хрестоматийном рассказе «Желтые обои». Героиня рассказа страдает от послеродовой депрессии, поэтому ее лечат по методу доктора Митчелла. Несчастная коротает дни, запертая в комнате с аляповатыми желтыми обоями, где, в конце концов, сходит с ума.
Методы заморского доктора Митчелла не получили широкого распространения в Англии, хотя и здесь у него нашлись сторонники – например, сэр Уильям Галл, предписывавший анорексическим девам питание каждые два часа. Молоко, сливки, густой суп, яйца и курятина должны были поднять их на ноги.
Наркотическая зависимость
Уровень женской наркомании вырос в начале XIX века с широким распространением опиума и опиумных препаратов, которые использовались в запатентованных лекарствах от женских проблем, неврастении и меланхолии. Любимейшим лекарством того времени оставался лауданум, или настойка опия, – его можно было найти в домашней аптечке каждой приличной семьи. Это был алкогольный препарат, содержащий около 10% порошкового опия (эквивалент 1% морфина), красновато-коричневого цвета, очень горький на вкус. В 25 каплях лауданума содержалось около 60 мг опиума (1 гран), солидная доза для непривычного к наркотикам взрослого человека. Основным назначением лауданума было обезболивание, но до начала ХХ века он продавался без рецепта и входил в состав многих лекарств, им лечили буквально все, от насморка до эпилепсии.
Зависимость от этого лекарства была в Викторианскую эпоху столь повсеместной, что и не считалась зависимостью: только под конец XIX века врачи забили тревогу и перестали рекомендовать лауданум при любой жалобе на здоровье.
Вот только небольшой список известных людей, страдавших от опиумной зависимости:
– Томас де Квинси (1785—1859), писатель, автор «Исповеди англичанина, употребляющего опиум», в которой он подробно рассказал о своих горестях.
– Поэт Сэмюэл Тейлор Колеридж (1875—1912) был зависим от лауданума практически всю жизнь. Был приглашен в Лондон для чтения лекций и не смог закончить их из-за опиумной зависимости.
– Чарльз Диккенс (1812—1870), был зависим от лауданума и мышьячных препаратов.
– Элизабет Элеонор Сиддал (1829—1862), натурщица прерафаэлитов, поэтесса, художница, жена Данте Габриеля Россетти. Умерла от передозировки лауданума. Сам Данте Габриель Россетти был зависим от снотворного хлоралгидрата.
– Поэтесса Элизабет Барретт Браунинг (1806—1861) пристрастилась к опиуму, начав принимать его еще в подростковом возрасте из-за болей в спине.
Лауданум получил широкое распространение и в рабочем классе, в первую очередь благодаря тому, что стоил дешевле джина и вина, поскольку считался лекарством и не облагался акцизами на алкоголь. Чаще всего зависимыми становились именно домохозяйки, однако среди работающих женщин опиумная зависимость была распространена среди прислуги, учительниц, актрис и особенно проституток. Еще один тип наркоманок – светские дамы, которые употребляли опиум или морфий, чтобы успокоить нервы.
То, что выбор падал на «допустимые» наркотики, вполне объяснимо. К женщинам предъявлялись высокие требования в плане поведения и следования этикету, а способов расслабиться и забыться было не так уж много. Алкоголь, как и табак, считался мужским пороком, женщины же открыли для себя такую приятную – а к тому же вполне официальную – отдушину, как лауданум. Писательница Маргарет Олифант, узнав о неизлечимой болезни мужа, топила горе в пузырьке с бурой жидкостью: «У же не помню, то ли я сама приняла дозу лауданума, то ли мне прописал ее врач. Но я не смогу забыть, как мое тело внезапно расслабилось, а разум смешался – меня охватил восторг, словно я шла по воздуху». Ей вторила бы Элизабет Барретт Браунинг, принимавшая лауданум как в течение дня, так и на ночь в качестве снотворного: «Он успокаивает мой разум и мой пульс, согревает ноги, устраняет боль в груди. Опиум дает мне жизнь, и уверенность, и сон, и спокойствие, и я благодарна ему за все это». До замужества, которое пошло поэтессе на пользу, ее ежедневная доза опиума составляла 30—40 гранов.
Употребление наркотиков получило широкое распространение в богемной среде. «Я выходила на сцену в полубессознательном состоянии, но все равно получала восторги и аплодисменты публики», – откровенничала Сара Бернар. Чтобы успокоиться во время долгих спектаклей, она употребляла опиум и вино, щедро сдобренное кокаином. Одним из известных производителей такого вина был Анжело Мариани, поставлявший европейцам новый напиток начиная с 1863 года. В двух бокалах «Vin Mariani» содержалось около 50 мг кокаина.
Последствием повальной наркотической зависимости стало принятие законов, ограничивших свободную продажу и распространение наркотиков. Фармацевтический Акт 1868 года в Англии запретил использовать опиум без рецепта врача. Впервые в Европе наркотики попали под запрет.
