Глава 1 Определения анархизма и его предшественники

Предисловие

Анархизм — это социальная и политическая идеология, которая, несмотря на историю, полную неудач, постоянно возрождается в новом обличье или в новой стране, прибавляя таким образом еще одну главу к своей хронологии или еще шире распространяясь.

В 1962 году Джордж Вудкок написал книгу «Анархизм» (470 страниц). Постоянно переиздаваемая издательством Penguin Book и переведенная на многие языки, она стала самым читаемым исследованием по этой теме в мире. Вудкок добавлял новые комментарии до самой своей смерти в 1995 году.

В 1992 году вышла книга Питера Маршалла (свыше 700 страниц) под названием «Требующие невозможного: история анархизма», которая обещает догнать свою предшественницу по объему продаж. Вудкок тем самым был освобожден от внесения дополнений в свою работу. «Сейчас есть труд, — сообщал он, — к которому я могу отправить читателей, когда они спрашивают, как скоро я намереваюсь доработать мой «Анархизм». Как и все остальные читатели, я очень благодарен Питеру Маршаллу за его способность резюмировать множество идей и за исследование малоизученных областей истории анархизма.

Несколько десятилетий, когда мне необходимо было отыскать какой-либо факт или цитату, я звонил Николасу Вальтеру, умершему в 2000 году. Я очень ценю его небольшую брошюру «Об анархизме», которая стала частью мировой сокровищницы анархистской литературы и имеется в продаже в книжном магазине Freedom Press в Лондоне. Я поставил перед собой одну задачу — просто попытаться в немногих словах ввести читателя в курс идей анархистов и указать дополнительную литературу. В этой обширной теме акценты расставлены мною произвольно.

К. В., февраль 2004

Глава 1 Определения анархизма и его предшественники

Термин «анархизм» происходит от греческого слова anarkhia, означающего «против власти» или «без правителя», и использовалось в этом узком смысле до 1840 года, пока Пьер Жозеф Прудон не употребил его для описания своей политической и социальной идеологии. Прудон доказывал, что организация без правительства не только возможна, но и желательна. В эволюции политических идей в анархизме можно видеть крайнюю проекцию как либерализма, так и социализма, а различные направления анархистской мысли могут оказаться ближе одному из этих политических учений в зависимости от того, как расставлены акценты.

Исторически анархизм возник не только как объяснение пропасти, разделяющей богатых и бедных в любом обществе, и причин, по которым бедные были обязаны бороться за свою долю общественных благ, но и как радикальный ответ на вопрос «что же сделано не так?», который встал при подведении итогов Французской революции. Она закончилась не только царством террора и появлением нового богатого правящего сословия, но и пришествием обожаемого императора Наполеона Бонапарта, важно вышагивающего по завоеванным землям.

Анархисты и их предшественники были единственными «левыми», утверждавшими, что рабочие и крестьяне, ухватившиеся за появившуюся возможность положить конец столетиям эксплуатации и тирании, не могли не быть обмануты новым классом политиканов, которые первым делом восстанавливали централизованную государственную власть. После каждой революционной вспышки, оплаченной страданиями и бедствиями простого народа, новые правители без зазрения совести применяли насилие и террор, заводили тайную полицию и профессиональную армию для удержания своей власти.

Для анархистов государство как таковое — враг, и они аналогично интерпретировали результаты каждой революции XIX и XX веков. Все это происходит не только потому, что каждое государство настороженно относится к диссидентам, иногда даже карает их, но и потому, что каждое государство защищает привилегии сильных мира сего.

Более столетия основным направлением анархистской пропаганды являлся анархо-коммунизм, настаивавший, что собственность на землю, природные ресурсы и средства производства должны быть поставлены под взаимный контроль местных общин, объединенных на федеративных началах для решения разнообразных задач совместно с другими общинами. Он отличается от государственного социализма тем, что отвергает любое представление о централизованной власти. Некоторые анархисты предпочитают разграничивать анархо-коммунизм и коллективистский анархизм, акцентируя внимание на свободе личности либо семьи пользоваться ресурсами, необходимыми для жизни, которая вовсе не означает право собственности на средства, необходимые другим.

Анархо-синдикализм придает особое значение организованным индустриальным рабочим, которые могут через «всеобщую забастовку» экспроприировать владельцев капитала и таким образом обеспечить трудящимся овладение промышленностью и управлением.

Существует (что совсем не удивительно) несколько традиций индивидуалистского анархизма, одна из которых берет свое начало от «разумного эгоизма» немецкого писателя Макса Штирнера (1806 — 1856), а другие — от идей выдающейся плеяды американских мыслителей XIX века, доказывавших, что, защищая свою собственную автономию и для общей пользы объединяясь с другими людьми, мы создаем наиболее благоприятные условия для развития. Эти мыслители отличаются от либеральных идеологов свободного рынка абсолютным недоверием к американскому типу капитализма и акцентированием мутуализма — взаимовыгодного сотрудничества. В прошедшем XX веке слово «либертарианец», использовавшееся сторонниками этой точки зрения в качестве альтернативы слову «анархист», было заимствовано новой группой американских мыслителей, о которых говорится в седьмой главе.

Пацифистский анархизм происходит как от антимилитаризма, сопровождаемого отказом от государства с его опорой на вооруженные силы, так и от убеждения, что любое морально жизнеспособное человеческое общество зависит от свободной от насилия доброй воли его представителей.

Эти и другие направления анархистской мысли имеют различные характерные особенности. Их всех связывает неприятие внешней власти: государства, работодателей, административной иерархии, общественных институтов, таких как школа или церковь. Это справедливо и для многих недавно появившихся вариаций анархистской идеологии, например, «зеленого» анархизма и анархо-феминизма. Как и те, кто думает, что освобождение животных от эксплуатации человеком является необходимым аспектом человеческой свободы, они провозглашают, что только идеология, согласующаяся с их целями, является подлинным анархизмом.

Анархистскую традицию принято связывать с четырьмя наиболее выдающимися мыслителями и писателями. Первым был Уильям Годвин (1756 — 1836), который в своем «Исследовании о политической справедливости», опубликованном в 1793 году, изложил доводы анархизма против правительства, законов, собственности и институтов государства. Он был супругом писательницы Мэри Уолстон-крафт, отцом Мэри Шелли и преемником английской традиции радикального нонконформизма и французского Просвещения. Книга сразу же принесла ему известность, вскоре сменившуюся пренебрежительным и враждебным отношением, обусловленным политическим климатом начала XIX века. Ее продолжали читать в радикальных кругах, пока она вновь не была открыта для себя анархистским движением 1890-х годов.

Вторым из этих первопроходцев был Пьер Жозеф Прудон (1809 — 1865) — французский идеолог, первым назвавшийся анархистом. Он прославился в 1840 году трактатом «Что такое собственность?», где провозгласил, что «собственность — это кража», но также и утверждал, что «собственность — это свобода». Прудон не усматривал никакого противоречия между этими двумя лозунгами, так как первый относился к землевладельцам и капиталистам, собственность которых приобретена путем захвата или эксплуатации и поддерживается только с помощью государства, его законов, полиции и армии, второй же касался семей крестьян или ремесленников с их естественным правом на жилище, на землю, которую они могли бы обрабатывать, и на инструменты для ремесла, но не на владение или распоряжение домами, землей или средствами к существованию других людей. Прудона критиковали за желание законсервировать убогий мир крестьянских и ремесленнических общин, в ответ на что он рисовал картину процветающей федерации.

Третьим из классиков анархизма был русский революционер Михаил Бакунин (1814 — 1876), известный спорами с Марксом в Первом интернационале в 1870-х годах, в которых с замечательной точностью предсказал итоги марксистских диктатур XX века. «Свобода без социализма, — говорил он, — это привилегии и несправедливость, но социализм без свободы — это рабство и жестокость». Детальная разработка этого тезиса изложена в бесчисленных книгах, изданных со времени крушения Советского Союза и режимов, навязанных странам-сателлитам. Весьма показательно в этом отношении письмо Бакунина 1872 года, в котором он отмечал:

«Я верю, что г-н Маркс очень серьезный, если не очень честный, революционер и что он действительно способствует восстанию масс. Я удивляюсь, как он умудрился упустить из виду тот факт, что утверждение универсальной диктатуры, коллективной или индивидуальной, диктатуры, которая создаст должность, так сказать, главного инженера мировой революции, руководящего революционной деятельностью масс и контролирующего ее во всех странах как машину, которой можно управлять, — утверждения такой диктатуры достаточно, чтобы убить революцию, извратить и парализовать все народные движения...»

Самым поздним из этих ключевых для истории анархизма мыслителей был еще один (причем аристократического происхождения) русский — Петр Кропоткин (1842 — 1921). Свою репутацию он составил сначала на географическом поприще, а затем книгами и памфлетами, написанными им для того, чтобы подвести под анархизм научную базу. Его произведение «Хлеб и воля» (1892) было руководством к самоорганизации послереволюционного общества. «Взаимная помощь как фактор эволюции» (1902) была написана в противовес неверным истолкованиям дарвинизма, оправдывавшим конкурентный капитализм, и демонстрировала на примерах, взятых из наблюдений за животными и человеческими сообществами, что внутривидовая конкуренция служит выживанию гораздо меньше, чем кооперация. «Поля, фабрики и мастерские» (1899) — так называется трактат Кропоткина о гуманизации труда через интеграцию промышленности и сельского хозяйства, интеллектуальной и физической работы, теоретического и прикладного образования. Самый читаемый в мире из всех анархистских авторов, он связывает анархизм с более поздними идеями социальной экологии и с повседневным опытом.

Иные адепты анархизма не согласились бы с тем, что это учение должно ассоциироваться только с этими наиболее известными авторами. Они указали бы на то, что везде в мире, где возникают анархистские идеи, есть местный политический деятель (пусть даже вынужденный конспирироваться, чтобы получить доступ к печати), имеющий представление о том, что в каждом восстании угнетенных есть скрытые анархистские тенденции, и вдохновляемый идеями относительно применения анархистских решений к отдельным спорным вопросам. Так указывается путь, с помощью которого можно выявить анархистские устремления в античных восстаниях рабов, в крестьянских войнах средневековой Европы, у диггеров в Английской революции 1640-х годов, во французских революциях 1789 и 1848 годов и в Парижской коммуне 1871 года. В XX веке анархизм сыграл свою роль в мексиканской революции 1911 года, в русской революции 1917 года и — наиболее заметную — в испанской революции, за которой последовал мятеж и гражданская война 1936 — 1939 годов. О значительном вкладе, внесенном анархистами в эти революционные перевороты, будет рассказано в следующих главах.

Во всех вышеперечисленных событиях анархисты прославились как героические неудачники. Но не все они похожи на стереотип поборников некой последней революции, преуспевающей там, где все остальные неминуемо терпят поражение, и знаменующей собой начало Утопии. Немецкий анархист Густав Ландауэр заявляет:

«Государство не есть что-то такое, что может быть разрушено революцией. Государство — это состояние, некое взаимоотношение между людьми, образ человеческого поведения; мы можем уничтожить его, только создав другую взаимосвязь, ведя себя по-другому».

Кроме того, пусть даже анархисты и не смогли преобразовать общество в соответствии со своей верой, но ведь это справедливо и в отношении приверженцев любой другой идеологии прошлого века, будь то социалистическая или коммунистическая. Но, как я подчеркиваю в восьмой главе, они внесли вклад в длинную череду маленьких завоеваний свободы, облегчивших громадное бремя человеческой скорби.

Анархизм проявляет неизменную жизнестойкость. В каждом европейском, североамериканском, латиноамериканском и азиатском обществе есть анархистские публицисты, журналисты, кружки сторонников, заключенные в тюрьму активисты и мученики. Всякий раз после краха очередного авторитарного и репрессивного политического режима выступает анархистское меньшинство, убеждающее своих сограждан усвоить уроки жестокости и безответственности властей.

Анархистская печать возникала заново в Германии после Гитлера, в Италии после Муссолини, в Испании после Франко, в Португалии после Салазара, в Аргентине после военной хунты и в России после 70 лет ее жесткого подавления. Для анархистов это показатель того, что идеал самоорганизующегося общества, основанного в большей степени на добровольном сотрудничестве, чем на насилии, непобедим. Этот идеал представляет собой универсальное человеческое устремление. Его универсальность подтверждается тем, что неевропейские культуры заимствуют западные анархистские идеи и концепции и связывают их со своими национальными традициями и мыслителями.

В Японию анархистские идеи занес Котуку Сюсуй (1871 — 1911) в самые первые годы XX века. Он прочитал произведения Кропоткина в тюрьме во время Русско-японской войны 1904 — 1905 годов. После освобождения он посетил Калифорнию, войдя в контакт с организацией «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ), и возвратился в Японию, чтобы издавать антимилитаристский журнал Heimen. Котуку предположил, что в японской жизни всегда была скрытая тенденция к анархизму, берущая свое начало от буддизма и даосизма. Он был одним из двенадцати анархистов, казненных по обвинению в заговоре против императора Мэйдзи. Всю первую половину XX века плеяда его преемников вела пропаганду и инспирировала забастовки против милитаризма и была раздавлена властью, чтобы возродиться уже после кошмара Второй мировой войны.

Китайский анархизм возник примерно в то же время, что и японский, под влиянием студентов, обучавшихся в Токио или Париже. Те, кто учился в Японии, пребывали под впечатлением от Котуку Сюсуя и подчеркивали связи анархизма с коренным течением китайской жизни. Как объясняет Питер Маршалл:

«Современный анархизм поддерживается не только сельским даосизмом, но также издавна запечатлен в идее царства умеренности и равноправия, вдохновлявшей крестьянские восстания на протяжении всей китайской истории. Кроме того, он сыграл на струнах двух традиционных представлений о легендарном золотом веке социального равенства и гармонии и системе общинного землевладения».

Тех юных китайцев, которые учились в Париже, прельстили как произведения Бакунина и Кропоткина, так и теория эволюции Дарвина. Они отказались от попыток связать анархизм с даосизмом Лао-цзы и с сельскохозяйственной историей. С падением Маньчжурской династии в 1911 году обе анархистские группировки поняли, что их час пробил. Но на самом деле в бурной истории Китая XX века со временем победила другая революционная идеология — марксизм-ленинизм. И, как мы увидим во второй главе, политические программы, навязанные силой китайцам, оказались диктаторской пародией на устремления анархистов.

В Корее также была анархистская традиция, связанная с надеждами на крестьянский коммунизм. Во время 35-летней японской оккупации, которой яростно сопротивлялись анархисты, сложилась их репутация патриотов своей страны, где на севере установилась марксистская диктатура, в то время юг стал моделью капитализма американского типа.

В Индии первой половины XX века в истории борьбы за освобождение от английского господства ведущую роль сыграл Мохандас Карамчанд Ганди (1869 — 1948), создавший (частично из анархистских источников) единственную в своем роде идеологию «ненасильственного сопротивления» и крестьянского социализма и связавший их с индийскими традициями. Он развил политику «непротивления злу насилием» Толстого, заимствовал философию гражданского неповиновения у Торо и после внимательного прочтения — программу Кропоткина, предусматривавшую существование децентрализованных и автономных крестьянских общин, связывающих сельское хозяйство с местной промышленностью. После достижения независимости политические преемники Ганди чтили его память, но оставили без внимания его идеи. Позднее в том же XX веке движение «Сарводайя» Винобы Бхаве (1895 — 1982) предприняло попытку бескровной «идущей от земли» революции, отрицая политику центрального правительства.

В Африке Сэм Мба (Sam Mbah) и Иджеривэй (I. Е. Iga-riwey), авторы исследования о крушении государственного социализма, навязанного властями, обращают внимание на свойственную, по-видимому, данной земле проблему этнических конфликтов; на длительную политическую и экономическую изоляцию Африки в мире; на чудовищную нищету примерно 90% африканского населения и продолжающийся упадок национальных государств во многих частях Африки... Ввиду данных проблем возвращение к анархистским элементам в африканском принципе общинной организации общества фактически неизбежно. Цель самоуправляющегося общества, возникшего помимо сознательного решения его членов и лишенного авторитарного контроля и единообразия, как привлекательна, так и достижима в долгосрочном периоде.

Возможно, читатель удивляется, почему, если идеи и стремления, похожие на анархистские, можно проследить у столь многих культур во всем мире, сама концепция с удивительной постоянностью остается непонятой или представляется в искаженном виде. Ответ может быть найден в небольшом эпизоде истории анархизма.

Век назад был период, когда анархистское меньшинство, как позднее и другие группировки иных политических направлений, поверили, что убийство монархов, принцев и президентов ускорит народную революцию. К сожалению наиболее достойные цели — Муссолини, Франко, Гитлер или Сталин — были защищены слишком хорошо, так что в деле перелома хода истории и избавления мира от тиранов анархисты оказались менее удачливы, чем большинство последующих политических убийц. Но остался карикатурный образ типичного анархиста — бородача с круглыми фитильными бомбами, — что и явилось еще одним препятствием для серьезной дискуссии об их подходах. Между тем современный политический терроризм различных масштабов является либо монополией властей (и тогда он направлен на гражданское население), либо средством борьбы, которое все мы связываем с религиозным или национальным сепаратизмом, причем оба случая очень далеки от устремлений анархистов.

В статье «Анархизм», написанной в 1905 году для одиннадцатого издания «Британской энциклопедии», Кропоткин начал с объяснения, что это «определение, данное жизненному принципу или теории и поведению, в соответствии с которыми общество задумано лишенным власти. Гармония в таком обществе достигается не подчинением законам или покорностью властям, а посредством соглашения, заключенного между различными территориальными и профессиональными группами, общинами, свободно учреждаемыми как для производства и потребления, так и для удовлетворения бесконечного многообразия нужд и стремлений цивилизованного человека».

В этом определении подразумевается неизбежность компромисса, обыденный аспект политики, оказавшийся затруднительным для анархистов именно потому, что их идеология не позволяла использовать обычные пути для приобретения политического влияния.