Предпосылки философии внутри нас

Теперь попытаемся более подробно разобрать вопрос о необходимых предпосылках философской рефлексии?

Эмма Мошковская

Мудрейший мудрец

Когда темно и страшно,

Он входит в темноте...

И что темно - неважно!

Не страшно с ним нигде!

Он самый - самый - самый

Удалый - удалец!

Он храбрый - храбрый - храбрый,

Мудрейший он мудрец.

И если надо, горе

Он может победить!

И если надо, горы

Он может своротить!

Искать его не нужно

Вблизи или вдали,

Он не живет снаружи,

Он живет внутри...

О ком или о чем это стихотворение? Сейчас разберемся. Всю нашу жизнь можно сравнить с путешествием от определенного начала к установленному концу. Мы вправе спросить себя, что в этом путешествии будет зависеть только от нас? Видимо, те ориентиры, которые мы выбираем в пути, те цели, которые ставим перед собой. От этой нашей способности к ориентированию зависит качество нашей жизни.

Мы понимаем, что в самом главном и существенном мы должны полагаться только на себя, потому что у каждого из нас свой собственный уникальный и неповторимый путь жизни. Однако с детства человека ориентируют разные люди и многие с готовностью берут нашу ориентацию на себя, тем самым, облегчая нам груз ответственности. Но при этом необходимо помнить, что, все равно, самое важное для человека зависит только от него самого, от его свободного выбора. Но всегда ли у человека есть свободный выбор?

Не будем спешить с ответом, прибегнем к иносказанию. Две вольные и свободные собаки были пойманы и привязаны к двум телегам. Они попали в одинаковые условия внешней несвободы, но вести они себя стали по-разному. Одна собака смирилась со своей судьбой и приняла ее. Телега ехала быстрей – собака бежала быстрей, телега ехала медленнее – собака шла шагом, телега остановилась – собака получила возможность лечь и отдохнуть. Другая же собака оказалась «свободолюбивой». Она грызла свой поводок, кидалась на телегу, упиралась лапами, лаяла и скулила, но телега неумолимо влекла ее за собой. И вот собака, совсем обессилев от неравной борьбы, кинулась под колеса телеги и погибла. Зададимся вопросом, какая из этих двух собак оказалась более свободной: первая или вторая? Кажется, что вторая. Она не смирилась со своей ситуацией, пыталась противостоять ей. В этом ее свобода. Хорошо, но тогда возникает другой вопрос: а что дала ей эта свобода? А может, просто эта собака оказалась недостаточно умна и рассудительна и поэтому не смогла реально оценить ситуацию? У притчи есть продолжение. Первая собака увидела на телеге человека и поняла, что телега движется не сама по себе, а управляется им. Этот же человек, оказалось, был намерен проявлять заботу о собаке; он давал ей еду, причем такую обильную и питательную, о какой раньше, будучи свободной, она и не мечтала. Прошли годы, собака служила человеку верой и правдой, и вот человек решил подарить ей свободу и снял с ее шеи поводок. Но как только телега тронулась, собака, не раздумывая, побежала за ней. Возникает вопрос, можно ли эту собаку назвать свободной? Кажется, что нет. Это просто зависимость от хозяина. Но ведь у этой собаки был выбор, она его сделала, т.е. получается, реализовала свою свободу.

Чтобы смысл притчи был ясен, нужно задуматься вот над чем: ставит ли нас жизнь в ситуации, когда мы не в состоянии противиться внешней необходимости? Возможна ли вообще «внешняя» свобода? В чем тогда проявляет себя наш свободный выбор? А если мы изменяем свое отношение к тому или иному событию может, тем самым, мы и реализуем свою свободу? А если свобода – это лишь наше отношение к событию или «осознание необходимости» того, что с нами происходит, то в таком случае наша свобода всегда в наших руках и она безгранична?

О свободе

Тезис: Строгий детерминизм. Мир управляется строгими и безусловными законами природы. Зная состояние мира в определенный момент времени и зная законы природы, мы можем утверждать, что будущее предопределено. Все объекты мира (включая людей) подчиняются тем же природным закономерностям, они не могут быть от них свободны. Следовательно, у человека нет никакой свободной воли.

Антитезис: Объективной свободы нет, но свобода переживается субъективно. Мы в состоянии почувствовать себя свободными. Кроме того, мы имеем возможность поступать по-разному. Если даже мы не можем не подчиняться внешней несвободе, у нас есть внутренняя свобода выбора (например, способа действия или отношения к происходящему).

 

Каждое философское учение есть система ориентирования в жизни, следовательно, знакомство с этими системами расширяет пространство нашего выбора. Но при этом всегда нужно помнить, что любое философское учение мы должны «примерять» к своему собственному жизненному опыту, рассматривать его с точки зрения практической ценности, полезности для нас, потому что самым главным философом для каждого человека является он сам. Все дело в том, хорошим он будет для себя философом или плохим.

Мы целиком и полностью погружены, по сути, в одну реальность – жизнь как историю, временность. Данная реальность дана нам через ощущения, эмоции, чувства. Осознать их нам помогает разум. Таким образом, разум – это то, благодаря чему мы можем «осмотреться», сориентироваться внутри себя и вне себя. Ощущения и эмоции мимолетны и преходящи. Ощущения – это элементы, составляющие поток информации, воспринимаемой нашим сознанием. Иными словами – это информация «на входе». Эмоции же – это первая реакция на ощущения, или информация «на выходе». Чувства, в отличие от ощущений и эмоций, – это более устойчивые сущности нашего внутреннего мира. Мы оцениваем наши чувства как некие независимые от нас объекты, когда говорим, что чувства зарождаются, растут, угасают, видоизменяются и т.п. Наш чувственный мир богат и многообразен. Это как раз то, что и «обслуживает» наш разум.

Французский философ Пьер Тейяр де Шарден писал:«Не нужно быть человеком, чтобы заметить, как предметы и силы располагаются “кружком” вокруг нас. Все животные воспринимают это так же, как мы сами. Но только человек занимает такое положение в природе, при котором это схождение линий является не просто видимым, а структурным. В силу качества и биологических свойств мысли мы оказываемся в уникальной точке, в узле, господствующим над целым участком космоса, открытым в настоящее время для нашего опыта. Центр перспективы – человек, одновременно центр конструирования универсума».

Естественно, что во всех ключевых вопросах мы обращаемся к нашему непосредственному жизненному опыту. Но мы не можем обнаружить ничего значимого в каком-либо опыте иначе, как посредством рефлексии, т.е. способности сознания сосредоточиться на самом себе и овладеть самим собой как предметом, обладающим своей специфической устойчивостью и своим специфическим значением. Хотим мы того или нет, но рефлексия всегда будет «искажать» наш опыт. Вместо предметов, ценностей, целей, вспомогательных средств, мы рассматриваем тот субъективный опыт, в котором они «являются», т.е. всегда имеем дело с «явлениями» (феноменами).

В феноменологии для характеристики этого используют понятие интенциональности, которое обозначает свойство психических феноменов (в отличие от физических) быть направленным на что-либо, т.е. всегда быть сознанием чего-то. Принцип интенциональности сознания говорит о том, что всякий акт сознания направлен на какой-то объект; при этом важно то, что объект, на который направлен тот или иной акт сознания сам является составной частью этого акта, не в качестве, конечно, физического, скажем объекта, а в качестве объекта интенционального. Например, если я смотрю в окно и наблюдаю дерево, растущее во дворе, то составной частью этого акта сознания будет не только само наблюдение, но и содержание этого наблюдения, т.е. это дерево, как видимое мною. В этом качестве данное дерево будет не физическим, а лишь интенциональным объектом, лишь феноменом моего сознания, Таким образом, наше сознание как бы двуслойно: один слой – это сама направленность его актов, их интенция, а другой – это содержание данной направленности: объекты, на которые направлены акты сознания, т.е. чисто интенциональные объекты.

Таким образом, для того чтобы «видеть» нужно, прежде всего, настроить наше внутреннее зрение, которое и открывает мир, базирующийся на непосредственном восприятии. Здесь мы обнаружим несколько разновидностей чувств, населяющих наш внутренний мир. Первая группа чувств – это онтологические чувства (см.: Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987. С. 39):

1) чувство пространственной необъятности в великом и малом;

2) чувство времени (необъятная глубина времени, упрощающая («прессующая») прошлое и «растягивающее» будущее);

3) чувство количества (или чувство множества), представляющее мир как бесконечное множество объектов;

4) чувство качества, благодаря которому мир воспринимается в пропорции, соразмерности его элементов;

5) чувство новизны, движения, т.е. способность воспринимать изменения под «вуалью покоя» мира;

6) чувство целостности, т.е. восприятие многообразных связей и структурного единства мира.

Вторая группа чувств – это чувства существования. К этой группе относятся чувство родства, чувство эмпатии и антипатии, страдания и радости, свободы и ответственности, страха и защищенности, чувство любви, социальное (корпоративное) чувство, т.е. чувство, связанное с принадлежностью человека к той или иной социальной общности.

Третья группа чувств – это направляющие чувства. Самые мощные из них:

1) чувство долга (этическое чувство), которое было привито нам в самом начале процесса формирования нашего сознания, а потом оно уже стало восприниматься нами как объективно существующая, направляющая сила;

2) чувство прекрасного (эстетическое чувство), которое для своего проявления нуждается не только во внутренних, но и во внешних подтверждениях;

3) чувство веры (религиозное чувство), которое, если захватывает нас, способно кардинально изменить всю нашу жизнь;

4) чувство логики (рассудок), т.е. чувство, координирующее наш разум. Оно оценивает суждения, аргументы, ситуации с точки зрения их согласованности, последовательности, непротиворечивости. Мы, зачастую, сначала чувствуем логическую ошибку, а уже в дальнейшем разум дает этой ошибке объяснение и опровержение.

Эти «реальности» нашего внутреннего мира и являются теми необходимыми предпосылками философской рефлексии, которые есть у каждого. Когда же все-таки философия становится необходима, актуальна для человека? Когда же у человека появляется потребность философствовать? Философия становится востребованной в условиях так называемых «пограничных ситуаций», когда наши чувства и разум сталкиваются с неразрешимыми проблемами, парадоксами, противоречиями, побуждающими нас к размышлению.

Немецкий философ Карл Ясперс в качестве пограничных ситуаций рассматривал смерть, борьбу, страдание, вину. В переживании пограничных ситуаций становится очевидно, что лежащая на поверхности опора на внешние условия может обрушиться, и я окажусь радикально отброшен назад, к себе самому. Сильнее всего это проявляется в осознании смерти: то, что остается нерушимым перед лицом смерти, относится к подлинному бытию, а то, что теряет силу, есть простое наличное бытие.

Рассмотрим пример «пограничной ситуации», взятый из Библии. Люди верят, что Вселенной управляет справедливый и добрый Бог. Праведным воздается, злые наказываются – и это универсальный закон, который срабатывает всегда. Вот Иов. Он непорочен, праведен, справедлив, далек от зла. Но и он страдает. Возникает вопрос, почему и за что?

Зинаида Миркина

Иов

Жил человек в земле Уц. Иов имя его. Был он лучшим из всех людей на земле. Самым справедливым, самым добрым. Слова его слушались и решения его ждали, как ждут позднего дождя. Для слепого он был глазами, для хромого – ногами, для сироты – отцом. Таким был Иов, живший в почете и богатстве. И имел он дом, стада, семерых сыновей и троих дочерей. К нему-то и пришел Сатана, и вызвал бурю и уничтожил в один день все стада его и все богатства. Иов только вздохнул глубоко: «Бог дал, Бог и взял. Все от Бога». Но страшная буря на этом не кончилась. Она обрушила дом, в котором находились дети Иова, и все они погибли. И зарыдал Иов, и разодрал на себе одежды, посыпал голову пеплом, но душа его и тут не отвернулась от Бога: «Бог – дал, Бог – взял, – сказал он. – Все Божье». – «Много можешь вынести, больше дам», – сказал Сатана и послал Иову страшную болезнь: все тело его покрыла проказа от кончиков пальцев до кончиков волос. И заметалось сердце Иова. – «Господи, что сделал я Тебе?!» – «Прокляни Бога, – сказала ему жена, – и умри. Разве можно столько вынести?» – «Я принимал от Бога счастье, приму и горе», – ответил Иов. И принял полную чашу. И перелилась эта чаша через край так, что захлебнулась душа. «Что сделал я тебе, Господи?! Вот я сижу один на гноище своем и даже жене моей тяжел мой запах, слуги мои избегают меня, а те, кто счастливы были видеть мою улыбку, смеются надо мной…»

Пришли к Иову друзья его и не узнали его. А, узнав, заплакали. И долго сидели молча. И тогда зарыдал Иов, и проклял ночь, в которую был зачат, и день, в который родился.

«Для чего я не умер в утробе, из чрева вышел и не скончался? Зачем встретили меня колена и к чему сосцы, что я должен был сосать?» – «Что ты, Иов, стыдно, Иов, покайся, Иов», – заговорили друзья. – «В чем мне каяться, друзья мои? Я не вижу за собой вины». – «Нет, Иов. Значит, ты в чем-нибудь грешен. Бог не посылает такие страдания зря. Покайся и попроси у Бога прощения». – «Вы для этого пришли ко мне? О, если бы вы могли помолчать – какой бы это было милостью!» – «Иов, Иов, но ты богохульствуешь. Неужели ты считаешь Бога несправедливым? Что же, ты – праведнее Бога?» – «Вам мало моего страдания, вы хотите найти на мне еще вину?! Неужели вы не в силах пожалеть меня, друзья мои?.. Нет на мне никакой вины. Я безгрешен. Не с вами, а с Богом говорю, и пусть Бог ответит мне: за что?!»

И Бог ответил ему из бури. Бог, развернувший небо и землю, горы и море, Бог, создавший душу, сказал: «Вот я! Пусть замолчат люди. Не они, а Я буду говорить с тобой. Перед ними ты безгрешен и нет человека чище и лучше тебя, но зачем ты оставил меня, Иов?»

– Я, Господи?!

– Все, и даже ты. Я один с тех пор, как Адам ушел. Я один. Я создал мир, чтобы ты вместил его. Вместил ли ты? Проник ли ты в глубину Мою? Взвесил ли Мои замыслы? Был ли со Мной в час творения? Помогал ли Мне держать землю и расчислять звезды, вонзать луч в лес и золотить горы? Глядел ли в Мои глаза вместе с утихшим морем? Уходил ли в Меня вместе с горою? И что ты сам дал Мне, чтобы судить Меня? Хорошо знать, что кто-то есть, кто может одарить тебя и защитить, кто несет тебя на себе и судит справедливым судом. А кто есть надо Мной? Я сам. Один. Я сам держу все. А Меня – никто. Пробовал ли ты вместе со Мной держать мир и отвечать, а не только спрашивать?

И затих Иов. И почувствовал, что сердце его раздвинулось и углубилось, так что может вместить в себя все небо и всю землю и всю боль. И ответил Богу:

- Господи! Слышу Тебя! Вижу Тебя! Прав Ты, Господи, потому что Ты и есть сама правота. Люблю тебя, Господи! Люблю тебя, Жизнь!

 

Попытаемся смоделировать для себя подобную «пограничную ситуацию» на примере философского парадокса «Стена». Допустим, мы движемся в определенном направлении, ставим перед собой те или иные цели, задачи, надеемся на лучшее, видим определенную перспективу в жизни и вдруг... перед нами вырастает Стена. Она необъятна и бесконечна как в высоту, так и в ширину. Она заслонила собой все пространство впереди нас. Мы недоумеваем, что это? Мы не знаем, что нам теперь делать. Мы пытаемся разрушить стену, но она очень прочная. Мы пытаемся перелезть через нее, но она уходит все выше и выше. Мы идем вдоль стены, но вскоре у нас возникает вопрос: в какую сторону идти – направо или налево? Возможно, обход займет долгое время, а вдруг мы идем не в том направлении? Мы совершаем подкоп, но у стены обнаруживается не менее прочный и бесконечный фундамент. Что нам делать? Как нам жить дальше? Мы, конечно, можем повернуть назад, но там уже все известно и, кроме того, то что осталось позади уже не имеет для нас никакой ценности, т.к. мы теперь не можем сказать, что нас ждет впереди что-то новое, неизвестное и знаменательное. Нас же интересует, а что там за Стеной? Возможно, там какой-то новый мир, который манит нас свой неизвестностью. Так почему же я лишен возможности оказаться там? Так что же мне теперь делать? Перенесем эту ситуацию на свой жизненный опыт. Представим сейчас что-то самое дорогое, значительное, очень-очень нужное нам, то, что составляет цель и смысл нашей жизни, то, что наполняет нашу душу теплотой и светом. Представили? А теперь представим, что этого у нас уже нет, это погибло, это умерло, безвозвратно потеряно, потеряно навсегда! Вы чувствуете теперь всю мощь этой неожиданно возникшей перед вами Стены? Что нам теперь делать, куда бежать, как жить дальше? Или, представим что-нибудь более тривиальное. Допустим, вы учитесь и учитесь неплохо; хорошие оценки, которые вы получаете (или получали) служат для вас стимулом к учебе. Но вот я ставлю вам «двойку»! Может быть я несправедливый человек, сужу предвзято, но у меня есть возможность сделать это. Как вы себя при этом чувствуете? Вам неприятно, вам обидно, вы разочарованы? Может быть вам хочется, чтобы этой «двойки» не было, и тогда бы ваше мироощущение было бы гораздо оптимистичнее? Но нет! Это невозможно! «Двойка» у вас есть! Вот она «красуется» в ведомости... А теперь давайте подумаем, почему это для вас так важно? Почему для вас имеет такое большое значение и смысл цифра «2», выставленная на странице такой-то ведомости? Как это может повлиять на вашу дальнейшую жизнь? Как от этого изменитесь вы сами? Вы станете лучше или хуже? С вами случится что-то непоправимое? Представьте себя через 10, 20, 30 лет. Вспомните ли вы вообще когда-нибудь об этом эпизоде вашей жизни? Вам действительно важно, чтобы этой «двойки» не было? А что если, например, сказать себе: «Ну что же, пускай, если так случилось, значит так надо. Во всяком случае, это не заставит меня стать хуже, ведь чтобы жизнь имела смысл, я должен доверять ей и учиться у нее. Я должен учиться быть лучше, совершеннее, ведь в этом заключается главная цель моей учебы». И вот мы видим, что Стена блекнет, теряет свои очертания и растворяется в воздухе; она перестает для нас существовать, исчезает как дым, и мы движемся дальше, проходя «сквозь» Стену.

 

Философия вокруг нас

Когда древнегреческого философа Аристотеля спрашивали о началах философии, он говорил, что философия начинается с самого простого и естественного свойства человека – удивления. Принимая это утверждение, ответим на вопрос: кому более свойственно удивляться – взрослым или детям? Конечно же, детям. А, интересно, почему? Дети по натуре своей исследователи, первооткрыватели (для себя) мира. Мир для них предстает ярким и загадочным. Этот мир поражает ребенка тем, что, с одной стороны, он как бы существует «в себе» и «сам по себе». Но с другой стороны, этот мир ему просто необходим, т.е. существует «для него». Но если философия, по Аристотелю, начинается с удивления, то, следуя этой логике, кто же будет тогда более восприимчив к философии: взрослый или ребенок? Получается, что ребенок.

Дети становятся «наивными философами» очень рано, уже в 3-4 года. Именно тогда у ребенка появляется уверенность в том, что окружающее существует не «просто так», а для какой-нибудь точно обозначенной цели. Как правило, как кажется ребенку, эта цель – он сам. У ребенка появляется целостное мировосприятие, и если какой-либо предмет или явление окружающего мира не вписываются в его целостную картину мира, то, естественно, ребенок удивляется, у него возникает проблемный вопрос.

Философия и ребенок

Вот типичная ситуация антиномии времени, парадокс «сегодня – завтра»:

- Папа, а когда будет завтра?

- Понимаешь, Саша, будет вечер, потом ночь. Мы ляжем спать, а когда проснемся, то будет «завтра». Понятно?

- Понятно.

На следующий день:

- Папа, а сейчас уже завтра?

- Вообще-то сейчас опять «сегодня».

- Да что же это за «завтра» такое, оно так никогда и не наступит!

Действительно, для ориентации во времени мы его умозрительно представляем в трех измерениях: прошлое, настоящее, будущее. Но поскольку прошлое – это то, что уже было, его уже нет, а будущее – это то, что еще не настало, его еще нет, получается, что нашему непосредственному восприятию дано лишь настоящее. Но что это такое «настоящее»? Где оно, как его ощутить? Ведь о чем бы мы ни думали, что бы мы ни делали, это будет либо в будущем, либо уже в прошлом. Вот и получается, что наше мыслимое «завтра», так и останется завтра и никогда не наступит.

Еще один пример «философского удивления» ребенка. Мы смотрим семейный альбом. Дочка Саша показывает на фотографию моей бабушки:

- Папа, а это что за бабушка?

- Это баба Аня, моя бабушка.

- А почему она к нам никогда не приходит?

- Она уже не сможет к нам прийти, она умерла.

- А куда она умерла?

Вопрос вполне правомерен. Если мы имеем дело с каким-то качеством, то оно не может перестать быть каким-либо качеством и стать ничем. Это немыслимо (и в прямом и в переносном смысле слова).

Вот еще один эпизод из жизни. Саша ест морковку:

- Папа, а что есть внутри морковки?

- Не понял… Как что, морковка и есть.

- А откуда тогда вкус?

Конечно же, ребенок не может согласиться с мыслью о том, что вкус принадлежит к «первичным свойствам» морковки, но, с другой стороны, он и не разделяет мысль о том, что вкус – это только лишь наше субъективное восприятие, не зависящее от свойств морковки.

Таким образом, перед нами примеры «вечных» метафизических вопросов, с которых начинается и которыми заканчивается любая философия и любая наука. И как мы видим, необходимость их осмысления появляется у человека в очень раннем возрасте – «от двух до пяти».

Какую помощь может оказать мне философия, когда я задумываюсь над подобными вопросами? И почему вообще я об этом думаю, ведь это так далеко от привычной жизненной реальности? Начнем с простого утверждения: любое знание может (и должно быть) подвергнуто сомнению. Любое знание нуждается в проверке на состоятельность. Поясним на примере.

 

«Я знаю, что я ничего не знаю»

Древнегреческий философ Сократ утверждал, что для того, чтобы обрести истину или хотя бы приблизиться к ней, нужно твердо усвоить следующий постулат: «Я знаю, что я ничего не знаю». Но как же данный постулат может помочь в поиске истины? Это утверждение как бы подсказывает нам: доверяй своей интуиции; все, что вызывает сомнение, должно быть подвергнуто сомнению; только так любое знание может быть проверено на состоятельность, ведь любое знание нуждается в тщательном и всестороннем рассмотрении.

(Схема 1) (А, с. 36 // Философия: dtv-Atlas. М., 2002).

Центральный пункт философии Сократа – вопрос о благе и добродетели. Как утверждает Сократ в «Апологии» Платона, стимулом для этого послужила надпись на оракуле в Дельфах: «Познай самого себя».

Сократ толкует это как требование испытывать человеческое знание и определять, какое благо подобает человеку. Чтобы появилось представление о благе или какое-либо знание вообще, человеческая душа должна быть достаточно подготовлена.

В беседах с согражданами Сократ убеждается в том, что хотя все верят, будто уважают благо и добродетели, но для подтверждения этого выдвигают ложные мнения, не выдерживающие проверки разумом в ходе диалога. Испытующими вопросами Сократ расшатывает ложное мнение собеседника, пока тот не начинает признавать, что не знает того, в чем еще недавно был уверен. Такая безвыходность (апория) – поворотная точка, с которой в диалоге могут начаться поиски истинного понимания.

Комментарийантичного философа Аристотеля: «Сократу по праву можно приписать две вещи: во-первых, обоснование через данные опыта, во-вторых, образование общих понятий».

Сократ понимает свою философию как майевтику (повивальное искусство), ибо хочет быть лишь помощником в достижении понимания и самопознания, которые каждому надлежит изыскать в себе самому, поскольку они не могут быть усвоены извне.

Примерно схожую позицию относительно познания занимал и философ позднего Средневековья Николай Кузанский (XV в.). Рассудок в состоянии познавать вещи, сравнивая известное с неизвестным и образуя понятия на основе подобий. Но поскольку в мире все всегда лишь более или менее подобно друг другу, а совершенного мерила подобия нет, ничего не познается так, чтобы нельзя было познать его еще совершеннее.

Таким образом, стремясь к знанию, мы приходим к познанию нашего принципиального незнания. Человек учится этому незнанию благодаря своему разуму, ибо через это незнание он способен коснуться единства всех противоположностей в бесконечном. Значит, думающий человек всегда находится в состоянии ученого незнания (docta ignorantia).

Хосе Ортега-и-Гасет: «Человек ясно осознает, что интеллект имеет дело только с тем, что вызывает сомнение, что истинность идей живет за счет их проблематичности. Истинность идеи заключается в доказательстве, которым мы ее обосновываем. Идее нужна критика, как легким кислород, и поддерживается она и подтверждается другими идеями, которые в свой черед цепляются еще за что-то, образуя целое или систему».

 

Умение мыслить критически (или, по выражению немецкого философа Георга Гегеля, «саморефлексивно») дает связанность и стройность соотношения понятий и суждений, формирует умение вести конструктивный диалог и находить взвешенное, компромиссное решение, в целом, формирует умение мыслить ответственно. Более того, благодаря этим умениям в постижении любого знания мы всегда будем идти к истине самой короткой дорогой.

Попытаемся, используя метод Сократа, решить следующую интеллектуальную задачу: «Где находится мое «я», или Что определяет мое существование?» Дано три исходных суждения:

1) я – это мое тело;

2) я – это мое положение в обществе;

3) я – это мои мысли.

Итак, «я – это мое тело».

Действительно, трудно с этим не согласиться. Если мы смотрим в зеркало, если мы просматриваем фотоснимки или видеозапись, мы без труда будем отличать себя от других по внешнему облику. Как правило, мы говорим: «Это я». Теперь представим другую ситуацию. Вот мы решили вздремнуть, заснули и видим сны. Возникает вопрос: где наше «я» в данный момент? Было бы неуместно ответить: мое «я» лежит на диване. На диване лежит мое тело, которое в данный момент я не чувствую и не осознаю. Получается, мое «я» как бы «убежало» из моего тела, а когда я проснулся, оно «вернулось».

Хорошо, допустим теперь, что «я» – это мое положение в обществе. Действительно, какая информация о нас будет более определенной: или – я есть индивид, «человек с большой буквы», или – я Иванов Иван Иванович, 1960 года рождения, по профессии – слесарь, проживаю в городе Челябинске? Конечно же, вторая информация о нас более определенная. Но, если задуматься, что конкретно говорит о нашем «я» наш социальный статус, как он может вообще выразить наше «я»? Сколько на свете Ивановых, сколько на свете слесарей, сколько подобных людей проживают в городе Челябинске? Получается, что и социальная принадлежность никак не может целиком выразить наше «я».

Французский философ Рене Декарт утверждал, что чтобы понять, что «я» – это наши мысли, или наше сознание, достаточно представить, что мы спим и при этом не видим снов. В этот момент что мы можем сказать о своем «я»? Ровным счетом ничего. Но в том то и дело, нашего «я» без сознания просто нет, а значит: «Мыслю, следовательно, существую». Мы скорее знаем о том, что мыслим, а не о том, что существуем. Да и о самом своем существовании мы знаем только благодаря тому, что у нас есть мышление. Кошка, например, тоже существует, но знает ли она об этом? Скорее всего, нет. Человек – единственное существо в мире, которое благодаря наличию разума может сказать о себе: «Я есть».

Декарт: «Я тотчас обратил внимание на то, что в это самое время, когда я склонялся к мысли об иллюзорности всего на свете, было необходимо, чтобы я сам, таким образом рассуждающий, действительно существовал. И заметив, что истина “Я мыслю, следовательно, существую” столь тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скептиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасений принять ее за первый принцип искомой мною философии».

Примерно также рассуждал философ Средневековья Бл. Августин в «Исповеди». Я могу заблуждаться относительно вещей вне меня; но, сомневаясь в них, я осознаю себя самого как сомневающегося. То, что я есть, достоверно заложено во всяком суждении, сомнении, заблуждении. «Ведь, заблуждаясь, я есть». Так путь к основам достоверности ведет во внутреннюю сферу сознания. Классическая формулировка Августина гласит: «Не выходи из себя, вернись в себя самого; истина живет во внутреннем человеке» («Noli foras ire, in te ipsum redi; in interiore homine habitat veritas»).