Творчество А.С. Сорокина. Повесть «Хохот Желтого дьявола» и ее антивоенная направленность

В творчестве Сорокина особое место занимают рассказы о казахах. Павлодарец Сорокин с детства знал казахский быт, но не так хорошо, как иногда считают. Ошибки в его первых «казахских» рассказах нередки. Так, к примеру, в «Печальных песнях Ачара» он пи­шет о некоем Туянбае: «Шесть было жен у него молодых», не зная, что как правоверный Туянбай не мог иметь больше четырех жен. С переездом в Омск интерес Сорокина к жизни степи возрос. В Омске жило немало казахов - и грузчиков в порту, и студентов учительской семинарии, и представителей национальной интеллигенции. Сорокин хорошо знал многих омских ка­захов. В дальнейшие свои приезды в Павлодар и его окрестности Антон Семенович интересовался жизнью казахов.

Герой рассказа «Запах родины» обращается к сы­ну, давно покинувшему степь: «Не стоит уж наш аул на бе­регу озера Темир-Туз и не узнаешь места, где провел свою юность. Там стоит деревня крестьян. Пришли люди неиз­вестно откуда и косят наш покос, траву сочную, зеленую, а наш скот стоит на солончаке... Беднеть стали, да могил в степи стало больше... Тесно станет в степи...». Весь рассказ - монолог, устный или реальный или лишь мысленный, старика-отца, адресован­ный сыну. Отцу хотелось бы вернуть его в аул, с ехидной горечью сравнивает он прошлую аульную жизнь молодого казаха с его нынешней городской: «И вот посмотрите на моего ученого сына... И расскажу я его жизнь: сидит ои целый день в душной комнате, считает на счетах деньги, ко­торых не видел и в руках не держал, и записывает в боль­шой книге. А вечером идет по улицам большого города до­мой и обедает, а потом идет в гости, пьет вино и играет в карты. А потом, шатаясь из стороны в сторону, ночью при­ходит. Жены нет дома... И ложится он один в холодную по­стель, а когда поют петухи, приходит жена. Как султаншу, провожают ее три-четыре мужчины. Вот какая веселая жизнь у моего сына». Монолог старика-казаха проникнут бознадежностью: сын в степь не вернется, да и степь уже не та.

О трагедии аула, оставленного один на один с ужасной бедой, - рассказ «Страшный танец кутерме». В нем взят неожиданный ракурс: рассказчиком выступает антрепренер маленькой провинциальной труппы, скита­ющейся по степным городкам, человек недалекий и лишен­ный всякой щепетильности, но не злой. Во время скитаний в буран труппа натыкается на казах­ский аул, потерявший весь скот, стоящий на пороге голод­ной смерти. «Проклинал я прежде жизнь актерскую, а как увидел, что там у них в ауле делается, так сказал: смотрите, артисты, вы вечно озлоблены и проклинаете жизнь, вот где действительное горе... Я узнал, что в этой местности джут. Джут, надо вам сказать, скверная штука... Степь покры­вается льдом, скотина бьет ногами этот лед и не может до­стать травы: поголодав, падает и не может встать... В том ауле, куда мы приехали, пропали уже все лошади, пропали бараны, коровы, верблюды». Рассказчик слушает страшную песнь отчаянья, которую поет голодный аул. Он искренне сочувствует несчастным людям, но своим антрепренерским умом тут же прикидыва­ет: эффектное зрелище! «Вот что нужно этому чудовищу, публике, вот чего она ищет в театре... Чего ищет в театре публика? Она идет насладиться смехом, красотой - или видеть такое страдание, чтобы почувствовать свое мещан­ское счастье. Идет, чтобы сказать: вот как страдают люди, а я, слава богу, нет». Антрепренер привозит аулчан в город и устраивает представление. «Раздвинулся занавес, и на сцене лежала настоящая голодная лошадь, а оборванные киргизы начали песню - песню жалобы, песню слез, песню отчаянья. И на­чиналась эта песня так: «Душно нам стало в степи: земли не хватает, скотина у нас умирает, весь скот у нас скоро бу­дет кутерме, скоро мы сами будем кутерме. Кто нас тогда будет поднимать?». Спектакль имеет огромный успех, зрелище подлинного горя потрясает даже павлодарских, но власти не могут допус­тить правды на сцене. Антрепренера с его несчастными «ар­тистами» в двадцать четыре часа выселяют из города...

Итак, антивоенная повесть «Хохот Жёлтого Дьявола» является вершиной творчества А. Сорокина. Она впервые была опубликована в газете «Омский вестник» в 1914 году, в самый канун первой мировой войны. Еф. Беленький справедливо считает литературными учи­телями Антона Сорокина разных художников, таких как Леонид Андреев и Максим Горький. Это отразилось, прежде всего, в названии произведения Со­рокина - антивоенного романа «Хохот желтого дьявола». Название восходит к «Городу желтого дьявола» М. Горького и к «Красному смеху» Л. Андреева. От Андреева у омского писателя любовь к предельно обобщен­ным, «сформулированным» образам - символам, своеобраз­ный «антибытовизм», стремление к «библейскому», пропо­ведническому ритму прозы. Но в отличии от Андреева Сорокин твердо верит во все могущество человеческой мысли, считает ее величай­шей ценностью в мире, и тут он последователь Горь­кого. Иногда в своих рассказах Сорокин почти ци­тирует Горького. Например, «Песни Джеменея» кончаются словами: «А о смерти Джеменея сказки расскажут и песни споют».

Повесть, иногда ее называют романом, печаталась с продолжением, отдельными фельетонами, издатели смотрели на нее как на полубуль­варное чтиво, способное помочь привлечению новых подпис­чиков. Они спохватились только после объявления войны, когда действительность стала повторять вымысел писателя. Произведение допечатывалось с большими купюрами. Впоследствии Антон Сорокин называл «Хохот желтого дьявола» своим шедевром, и он имел право гордиться своим произведением, несмотря на его художественное несовершен­ство. Трудно назвать в русской и мировой литературе писа­теля, который сумел бы в этот исторический момент так про­зорливо заглянуть в ближайшее историческое будущее, как это сделал Сорокин. Он показал Землю, охваченную пламе­нем, показал ужас и размах войны двадцатого столетия. Он прямо указал и на то, что войну несет «Желтый дьявол», несет капитализм. Произведение ведется от имени одного из участников и руко­водителей войны, некоего полковника. После победы вче­рашние союзники ссорятся между собой, назревает новый конфликт. Полковник едет в Париж к всемирно знаменито­му банкиру Дацарио организовывать заем для продолже­ния войны. Дацарио демонстрирует полковнику всемогу­щество золота: «Он подошел к окну, раскрыл его и показал рукой - смотрите. И я посмотрел с пятого этажа. На большой ули­це копошились люди, как муравьи и быстро неслись авто­мобили, трамваи, мчались на велосипедах. Банкир сказал:

- Это они воюют за право жить. Война без выстрелов, но есть раненые и убитые. Посмотрите, на окраинах горо­да апаши и хулиганы - это выбитые из строя. Вот посмот­рите - статьи в газетах, тут написано: нашей стране нуж­но вооружиться, так как соседние державы сделали круп­ные заказы на пушки, пулеметы и броненосцы. По достовер­ным сведениям соседняя держава спешно готовится к вой­не. Все эти статьи оплачивает известный пушечно-литейный завод для того, чтобы иметь больше заказов, вовлекая в войну, которая рано или поздно, но благодаря этому за воду произойдет между двумя могущественными держа­вами».

Иркутский литературовед В. Трушкин в книге «Литературная Сибирь первых лет революции» отмечал: «Это был откровенный и резкий протест писателя против жестокой бессмыслицы войны, затеваемой маленькими тщеславными полковниками на иностранные займы. Сатира Сорокина ме­тила далеко. Герой его «Желтого дьявола» в сознании чи­тателя невольно ассоциировался с коронованным полков­ником - последним самодержцем Николаем II, щедро бравшим займы у французских банкиров для расправы в первую очередь с непокорными подданными».

«Хохот желтого дьявола» Сорокин считал своей общест­венной заслугой и, как всегда, гиперболически верил во все­могущество печатного слова. Писатель сам сшивал вырезки из «Ом­ского вестника» и рассылал их всюду, куда мог. Он наивно на­деялся, что, может быть, его предостережение еще остановит войну.

Именно за «Хохот» Сорокин добивался Нобелевской премии - он претендовал не на литературную премию, а на так называемую премию мира, присуждавшуюся за ан­тивоенную деятельность. Нобелевская премия ему нужна была для рекламы, в данном случае вернее - пропаганды своего романа-предостережения. Этой же цели служило и «самоубийство» Сорокина, которое имело место быть в первые ме­сяцы войны. Не случайно оно «произошло» над немецким городом Гамбургом. Этим фан­тастическим способом писатель выражал свой протест про­тив начавшейся войны. Опубликованный в «Огоньке» и «Синем журнале» так сказать автонекролог Сорокина сильно повредил его репу­тации, потому что окончательно убедил многих окружающих, что перед ними безумец или авантюрист. Однако редакции, действи­тельно, с ходу заинтересовались его рукописями. Но продолжалось это недолго, и как только выяснилось, что Антон Сорокин жив, интерес к нему пропал.