Граф М. В. Толстой Рассказы из истории Русской Церкви 47 страница

[3] Канцлер Литовский, Лев Сапега, усердный униат, которого нельзя заподозрить в пристрастии к Православию, писал Кунцевичу: "Бесспорно, что я сам хлопотал об унии и покинуть ее было бы неблагоразумно; но мне никогда на мысль не приходило, чтоб вы решились приводить к ней такими насильственными средствами. Уличают вас жалобы, поданные на вас в Польше и Литве. Разве не известен вам ропот глупого народа, его речи, что он хочет лучше быть в турецком подданстве, нежели терпеть такое притеснение своей веры? Поступки ваши, проистекающие более из тщеславия и частной ненависти, нежели из любви к ближнему, обнаруженные в противность священной воле и даже запрещению республики, произвели те опасные искры, которые угрожают всем нам или очень опасным, или даже всеистребительным пожаром. Что касается до опасности жизни вашей, то каждый сам причиною беды своей: надобно пользоваться обстоятельствами, а не предаваться безрассудно своему стремлению. Говорите, что вольно вам неуниатов топить, рубить; нет, заповедь Господня всем мстителям строго сделала запрещение, которое и нас касается. Когда насилуете совести людские, когда запираете церкви, чтобы люди без благочестия, без христианских обрядов, без священных треб пропадали, как неверные, когда своевольно злоупотребляете милостями и преимуществами, от короля полученными, то дело обходится и без нас; когда же по поводу этих беспутств в народе волнение, которое надобно усмирять, тогда нами дыры затыкать хотите! Печатать и запирать церкви и ругаться над кем-либо ведет только к пагубному разрушению братского единомыслия и взаимного согласия. Покажите, кого вы приобрели, кого вы уловили вашею суровостью, строгими мерами, печатанием и запиранием церквей? Вместо того откроется, что вы потеряли и тех, которые в Полоцке у вас в послушании были. Из овец сделали вы их козлищами, навели опасность государству, а может быть, и гибель всем нам, католикам. Вот плоды вашей хваленой унии, ибо если отечество потрясется, то не знаю, что в то время с вашею униею будет!" (История России Соловьева, т. X, с. 85-88).

[4] Имя этого Иосафата папа Пий IX недавно вписал в число римских святых, как бы имя мученика. Какое доказательство канонической "непогрешимости" мнимого наместника Христова, торжественно провозглашенной (в 1870 году) на Ватиканском лжевселенском Соборе, пред уничтожением светской власти папы!

[5] Не дивно, что при продолжительном кровожадном преследовании почти половина православных жителей Литвы и Белоруссии обращена к унии или к латинству. Не столько успели на Волыни, еще менее в Червонной Руси. А в Малороссии народ отдал жизнь злобе фанатиков, но не изменял вере отцов своих.

[6] Маститый поборник веры и просвещения христианского князь Константин Константинович Острожский скончался в 1608 году 18 февраля, на 82-м году жизни; погребен в Остроге, в замковой Богоявленской церкви, возле своего меньшого и любимого сына Александра, который умер, к неутешной скорби отца и всех православных, в 1603 году. Оба сына князя Александра - Константин и Иван, несмотря на то, что мачеха их княгиня Анна была ревностною католичкою и орудием иезуитов, жили и умерли православными. Когда дядя их Януш, не имевший сыновей, назначил в наследники своих племянников под условием быть католиками, то оба они отказались от богатого наследства. А сестра и наследница их княжна Гальшка (Анна) Острожская в 1636 году, в великую субботу, велела раскопать могилу достославного деда своего князя Константина, вынула кости и, обмыв их, отослала к матери своей для передачи иезуитам. Этот святотатственный поступок описан у М. А. Максимовича подлинными словами современной Львовской летописи (Письма о князьях Острожских. Киев, 1866).

[7] Владение Острожское состояло тогда в 25 городах, 10 местечках и 670 селениях, кроме приписанных к разным монастырям и церквам. Сверх того, князьям Янушу и Александру Острожским принадлежало еще владение Тарновское, оставшееся от матери их, княгини Софии, дочери графа Станислава Тарновского. Были у них еще и литовские поместья, купленные отцом их. Недаром была пословица: "Богатый, як Острожский".

[8] Эта книга, приписываемая Христофору Бронскому, была напечатана в Вильне в 1597 году как на польском, так и на литовско-русском языке; сочинение, превосходное по основательности мыслей и любопытное по множеству исторических документов, на которых основаны мысли автора. Киевская Духовная Академия к 50-летнему своему юбилею (в 1869 г.) изготовила новое издание Апокризиса.

[9] Без сомнения, и прежде существовали школы в Киеве, но об них не сохранилось достоверных сведений. Предание о том, будто бы Цареградский Патриарх Иеремия, бывший в России в 1589 году, дал благословение на основание Богоявленского братства, не подтверждено документами. Об этом не упоминается ни в одном из начальных и вполне достоверных актов киевского братства, начиная с 1615 года, между тем как в актах тех братств, которые несомненно получили начальное благословение от Иеремии и других Восточных Патриархов, ясно упоминается об этом благословении. Наконец, самые выражения записи Анны Гулевичевны 1615 года и братского "уписа" начала 1616 года ведут к прямому заключению, что братство со школою только теперь начиналось. Анна Гулевичевна говорит, что дает двор с землею "на монастырь ставропиги патриаршей и школу", т. е. на будущий монастырь, будущую ставропигию, будущую школу, иначе она назвала бы этот монастырь, упомянула бы об учреждении ставропигии; далее она выражается, что только вводит монашествующих и школу в жертвуемый ею для них двор с землею. А члены "уписа" говорят еще прямее: "начинаем" сей душеспасительный, дружелюбный союз братства церковного, "начинаем" по благословению святейшего вселенского Патриарха господина Феофана и прочих святейших Патриархов и согласно с уставами, которые даны от святейших Патриархов братствам городов Львова, Вильны, Могилева и церквам других городов. (Памятники киевской комиссии т. II, отд. 1, с. 17, 37-38).

[10] Наконец Сигизмунд послал в Грецию удостовериться, точно ли Феофан был Патриарх Иерусалимский. Утвердительное показание посла заставило короля признать напрасным гонение, воздвигнутое им на новопосвященных епископов.

[11] См. мое первое письмо из Киева, Душеполезное Чтение 1869 г., ч. III, отд. 2, с. 57.

[12] Он учился и был учителем в Львовской школе, потом священником в Киеве. Им издано еще до святительства, несколько книг: "Лимонарь, сиречь Цветник", переведенный им самим с греческого, напечатан в 1628 году "во дворе Иова Борецкого, митрополита Киевского".

[13] Впрочем, бояре Московские сказали Исаакию: "А если вперед Вам от поляков в вере будут утеснения, а у вас против них будет соединение и укрепление, тогда вы царскому величеству и святейшему Патриарху дайте знать; тогда царское величество и святейший Патриарх будут о том мыслить, как бы православную веру и церкви Божия и вас всех от еретиков в избавлении видеть" (История России Соловьева, т. X, с. 95-96).

[14] Акты Западной России IV. № 214-216. Княгиня Раина Вишневецкая называлась "Могилянкою", потому что происходила из молдавской княжеской фамилии Могил. По всей вероятности, она приходилась теткою митрополиту Петру Могиле.

[15] "Тамо наипаче жительствовати обыче на уединении; не хотяще бо ни в чесом братии (Густынской) отягчати клиросом своим и самым собою" (Летопись Густынского монастыря, изд. в Чтениях Московского Общества Истории и Древностей, 1848).

[16] В рукописи Синодальной библиотеки (№ 146), принадлежавшей самому святому Димитрию, заглавие сочинения говорит: "Лествица духовного по Бозе жительства написана отцом Исаиею Копынским, последи бывшим митрополитом". (То же видим и в других списках у царского № 229; у Толстого, 11, № 305).

[17] Акты Западной России, IV. № 526.

ГЛАВА IV

Благотворное правление митрополита Петра Могилы. - Киевская коллегия. - Преподобные Афанасий Брестский и Иов Почаевский.

Величайший благодетель киевской школы Петр Могила происходил из князей молдавских, был внуком волошского князя Иоанна и сыном молдавского князя Симеона. Он принадлежал к семейству, которое всегда славилось своею ревностью к Православию и любовию к благолепию храмов Божиих. В киевском каталоге митрополитов сказано, что Петр Могила получил воспитание в парижском университете, где выслушал полный курс словесных наук и богословия; другие же пишут, что он обучался во львовской школе. Не утверждая ни того, ни другого мнения, мы видим только, что Могила вполне был знаком с европейским образованием; он лучше всех усмотрел то, чего тогда недоставало нашему отечественному просвещению. В молодости он находился на военной службе и отличился в рядах польских войск под Хотином. Неизвестно, что заставило Петра Могилу променять блестящее поприще, ожидавшее его в мирской жизни, на скромную долю инока: пути Промысла неисповедимы, и часто вопреки всем предположениям ведут они человека к цели высокой, которую с другого, противоположного, пути и не видно. Печерский архимандрит Захария Копыстинский (1624-1626) принял его в число святого братства. Здесь в общении с учеными братиями, которые единственною целью своих мирных занятий ставили поддержание Православия, он ближе мог ознакомиться с состоянием и нуждами Русской Церкви и довершить свое образование, полученное им в мире.

Обитель Киево-Печерская была тогда одною из главных опор гонимого Православия. Заведенная в ней архимандритом Елисеем Плетенецким типография издавала необходимые книги для православных церквей и возникавших училищ. Святогорские иноки - Киприан, получивший образование в Венеции и Падуе; Иосиф, протосинкелл Александрийского Патриарха, виленский проповедник Лаврентий-Зизаний Тустановский, Памва Берында и Тарасий Земка - приготовляли переводы писаний отеческих. Архимандрит Лавры Захария Копыстинский, кроме переводов, писал защищение православного учения от нападений латинян и других иноверцев [1]. Таким образом, в Киево-Печерской Лавре, несмотря на гонения врагов, все одушевлено было ревностию ко Православию; ученые иноки старались и в прочих братиях и служителях церкви возбудить усердие к православной вере и слову Божию. Потомок княжеского рода, имевший, конечно, значительные связи, отлично образованный Могила и в сане простого иеромонаха пользовался особенным влиянием на дела церковные. Он находился в близких отношениях и с митрополитом Иовом, и с архимандритом Печерской Лавры Захарией. С ними-то он думал думу крепкую о бедственном положении Церкви Православной; с благословения их он исполнил замысел, дотоле небывалый. Не столько боясь огня и меча врагов веры истинной, сколько зловредного и хитро-обольстительного их учения, Петр Могила решил воздвигнуть достойнейших им соперников. Для этой цели, выбрав несколько способных молодых людей из иноческого и светского звания, он отправил их на собственное свое иждивение за границу для усовершенствования в высших науках.

Когда архимандрит Захария скончался (в апреле 1626 г). и братия Лавры по своим правам приступили к избранию нового настоятеля вольными голосами, нашлось много голосов в пользу иеромонаха Петра, человека, знатного родом, истинного ревнителя о благе Церкви, хотя ему едва было тридцать лет от роду, и прошло не более двух лет, как он вступил в монастырь. Правда, были и несогласные на это избрание, и обитель довольно много времени оставалась без настоятеля; но, наконец, ученые братия восторжествовали. Патриарх Константинопольский Кирилл Лукарь, от которого зависела Лавра, как его ставропигия, утвердил избрание.

Киево-Печерская Лавра только с половины XVI столетия начала восставать из развалин. Насколько позволяли обстоятельства, настоятели ее Мелентий, Елисей и Захария заботились об улучшении наружного ее состояния. Петр Могила, будучи архимандритом Лавры и в сане митрополита в продолжение девятнадцати лет не жалел ни своих денег, ни трудов на ее устройство. Он обновил снаружи и внутри церковь Успения Божией Матери, украсил святые пещеры, восстановил упадшие церкви. При нем в первый раз издано описание житий преподобных, подвизавшихся в пещерах, или Патерик, в прославление памяти древних подвижников [2]. При нем описаны и совершившиеся при святых мощах угодников Божиих чудеса, которые, вопреки несправедливым толкам врагов Православия, не иссякали и по отпадении униатов; а вместе с тем описана и Лавра с ее пещерами [3]. Он возвратил под управление Лавры древний монастырь в Киеве, Пустынно-Николаевский, основал Голосеевскую пустынь и на свой счет завел богадельню.

Другим делом, постоянно занимавшим Петра, было учреждение высшего училища в Киеве для образования достойных защитников Православия. Училище, существовавшее в Богоявленском Братском монастыре, не достигало этой цели, потому что не давало высшего богословского образования. Между тем для желающих такого образования из униатов открыт был доступ в коллегию, основанную папою Григорием XIII для греков в Риме, где по просьбе униатского митрополита Киевского назначено было постоянное содержание на казенный счет четырех воспитанников из русских. Многие из учившихся в этой коллегии заняли потом значительные места в греко-униатской иерархии. Подобную же коллегию, или семинарию, решили основать в Минске и униатские епископы.

Петр Могила дождался возвращения из-за границы своих питомцев, а других ученых взял из львовского православного братства и назначил им пребывание в Лавре, обязавшись письменно доставлять им содержание и всякие пособия. Патриарх Константинопольский Кирилл Лукарь и управляющий митрополиею Киевскою Исаия Копинский преподали благословение на сие святое дело. Епископы Луцкий, Пинский и Хельмский, знатнейшее духовенство киевское и почетное братство лаврское письменно изъявили на то свое согласие. Как велика была ревность к святому делу в Лавре, доказывает подпись одного из числа братии ее, Антония Мужиловского, который подписался так: "Антоний Мужиловский, иеромонах и старец монастыря Печерского, притом кровь свою пролить готов".

Однако же вскоре по прошению главных сословий: православного духовенства, войска казацкого и обывателей города Киева - Петр Могила решился соединить свое вновь заводимое училище с Богоявленским. Причиною такой перемены, с одной стороны, было опасение, что училище Богоявленское может совсем упасть, имея столь значительного соперника в училище лаврском, у которого были лучшие наставники, а с другой стороны, быть может, и желание самого Петра скорее достигнуть цели трудов своих, так как в училище братском воспитанники уже были готовы к высшему образованию, тогда как в Лавре надлежало бы еще приготовлять их. Петр Могила удержал за собою звание старшего брата в Богоявленском братстве и опекуна, смотрителя и защитника в братском училище. Таким образом, давнее желание его исполнилось: круг образования духовного был расширен и приняты в преподавании наук лучшие методы, какие только существовали тогда в иностранных училищах.

На сейме 1632 года, бывшем по смерти короля Сигизмунда и избравшем на престол польский сына его Владислава, знаменитый архимандрит Печерский был в числе депутатов от Малороссии. При усиленных стараниях его и православных его сотоварищей в первый раз после водворения унии было торжественно признано правительством существование православной митрополии и четырех епархий. Тогда же положено: 1) быть двум митрополитам, униатскому и благочестивому (т. е. православному); 2) в Полоцкой епархии быть двум епископам, и благочестивому иметь пребывание в Могилеве; 3) в епархиях Перемышльской и Львовской всегда быть благочестивым епископам; 4) Луцкую епископию уступить им же; 5) благочестивым свободно относиться к священникам и епископам, хотя бы другой епархии; 6) возвратить им несколько монастырей и храмов, отнятых униатами. Жарко спорили ляхи и униаты, не допуская внесть сего в актовые книги; но преуспели только в том, что исполнение его отложено было до времени. На сейме коронационном (13 февраля 1633 г.) Владислав возобновил акт, предоставлявший свободу православным, и присягнул в охранении безопасности Православия. Тогда же вся Речь Посполитая подтвердила диплом, выданный королем.

В то же время все православные, бывшие на сейме, единодушно избрали в сан митрополита Киевского Петра Могилу. Ему хорошо было известно, что иезуиты и униаты не отдадут беспрекословно то, что они уже привыкли считать своею собственностью, что с ними надо будет действовать энергично. С другой стороны, он видел, что жезл киевской иерархии в дряхлых уже руках, что старец Исаия не выдержит ожидаемого напора со стороны врагов Церкви Восточной; ставя все это на вид православным, собравшимся на сейм, он не стал отказываться от единодушного избрания, несмотря на то, что Исаия был еще жив. Петр не мог не видеть, что выглядит неблагодарным к своему ближайшему благодетелю, что дело это может лечь пятном на достославную его память, но, имея целью умиротворение страждущей Церкви и защиту ее от врагов, он решился пожертвовать своею личною безукоризненностью и принял жезл архипастырский [4].

Получив королевское утверждение и испросив благословение патриарха Цареградского, Петр Могила вызвал во Львов Валашского митрополита с епископами и принял от него посвящение (28 апреля 1633 г.). После того он снова воротился в Краков и присутствовал при коронации короля Владислава IV, последовавшей 6 февраля того же года. Во время торжеств и церемоний Могила не терял из виду своего возлюбленного учителя. Испросив себе позволение и в сане митрополита оставаться архимандритом Киево-Печерской Лавры, а также и Никольского монастыря блюстителем, Могила начал ходатайствовать о дозволении преобразовать Киево-братские Богоявленские школы в Православную Академию. Но сколь легко достиг он утверждения первой своей просьбы, столь же трудно было ему отстоять последнее требование. Особенно неприятно это было католическому и униатскому духовенству: оно ясно видело, что под заведением первоклассного училища готовится неизбежный подрыв всему тому, что воздвигали они столько лет и такими трудами. Некоторые из значительнейших чинов сейма решительно отвергли просьбу Петра Могилы, но когда Владислав IV по неотступному его ходатайству изъявил твердую свою волю о преобразовании Киево-братского училища, тогда заспорили о переименовании его в академию. Могила уже не счел нужным гнаться за именем, когда самое дело было сделано, и получил желаемую привилегию на образование "коллегии", в которой введено было пространное преподавание философии и богословия.

Первопрестольный город Православия в России после многократного разорения монголами и литовцами, надолго оставленный своими митрополитами, во время Петра Могилы имел не более десяти или двенадцати церквей православных. Софийский кафедральный храм, или монастырь, со времени унии принадлежавший униатским митрополитам, пришел в запустение. Петр Могила, возвратив его в свое ведение, первое старание употребил на восстановление этого священного памятника благочестия Ярославова, если не в прежнем величии, то, по крайней мере, в достойном его благолепии. Не укрылись от его благочестивой попечительности и другие памятники древней святыни. Он возобновил древний храм Спаса в Берестове, восстановил монастырь Выдубицкий, начал возобновлять и церковь Десятинную, под развалинами которой обрел священные останки святого великого князя Владимира. Такими услугами святитель Петр засвидетельствовал не только свое благочестие, но и глубокое сочувствие ко всему древнерусскому. Заботясь об удовлетворении главнейших потребностей своей паствы, Петр Могила обратил внимание и на издание церковных книг. Он требовал, чтобы никакие церковные книги не выходили вновь без сличения их с греческими, и сам трудился над их пересмотром и исправлением. Этим благовременным распоряжением он устранил от своей Церкви те смуты, какие произошли в Церкви Великороссийской из-за первых неисправных изданий, выходивших более полустолетия. Еще будучи архимандритом Лавры, Петр Могила вместе с собором малороссийских епископов занимался пересмотром Служебника. После того он трудился над приготовлением к изданию Цветной Триоди и особенно Потребника. Этот последний труд, кроме своей обширности, важен и по тем наставлениям, какие предлагаются для священнодействующего о существе и образе совершения Святых Таинств.

Особенная защита Православной веры и Богослужения обнаружена была Петром Могилою против сочинения бывшего ректора киевского училища, потом архимандрита Дубенского, Кассиана Саковича, который сперва обратился в унию, а после совсем перешел в Римскую Церковь. Этот отступник Православия издал книгу, исполненную самой злобной клеветы против своих прежних единоверцев - православных и униатов, - в которой особенно нападал на Богослужение и обряды Православной Церкви, оставшиеся и у униатов по большей части неприкосновенными, и обвинял православных в усвоении себе реформатских мнений. При таком нападении на православие ревностный архипастырь не мог оставаться безответным. Он издал опровержение на клевету Кассиана в книге под названием "Камень с пращи истинной святой Православной Церкви Русской", скрыв свое имя под названием Евсевия Пимена, т. е. благочестивого, или православного, пастыря. С отчетливым знанием дела он опроверг хулу на православное чиноположение в совершении Таинств и обрядов Богослужения, представил несправедливость укоризн, делаемых русскому духовенству, и доказал неосновательность учения Римской Церкви о главенстве папы и об исхождении Святого Духа "и от Сына".

В 1640 году Петр Могила пригласил епископов, архимандритов и игуменов на Собор. С 8 сентября начались заседания, и читан был Катехизис, сочиненный в Киеве. Предварительные рассуждения о спорных предметах происходили между учеными архимандритами и игуменами под председательством Самуила Шацека, ученого архимандрита Слуцкого, а соборные определения записывали разумные и очень ученые отцы Иосиф Константинович, ректор киевский, ставший потом епископом Мстиславским, и Иннокентий Гизель, ректор Гойских школ. Тогда же рассуждали и составили определение не только "о состоянии святых, но и о состоянии вообще душ умерших, о частном Суде, о чистилище, о форме Таинства евхаристии". В этих определениях видим, что собор, с одной стороны, опровергал Римское мнение о чистилище, с другой - осуждал и крайность Реформации, которая ввела из-за вражды к Риму свое ложное учение, будто святые до будущего суда не наслаждаются блаженством, а все вообще души умерших остаются до Суда в каком-то сне, в состоянии бессознательном. Таким образом Собор старался предостерегать православных сколько от ошибок папизма, столько же от своеволий Реформации. В этом духе пересмотрено и "Исповедание веры". Назвав его "Изложением веры руссов", Собор отправил его на греческом языке на рассмотрение восточных пастырей. Ясский Собор 1642 года при депутатах Русской Церкви снова пересмотрел его и отправил к Патриарху. "По настоянию нашей Русской Церкви, - писал Петр Могила, - Церковь Константинопольская произнесла проклятие на все кальвинские, еретические артикулы веры, изданные подложно под именем святого отца Кирилла (Лукаря), Патриарха Константинопольского, на соблазн верных Божиих чад Восточной Церкви". Это определение в мае 1662 года, защитившее честь Патриарха Кирилла, за подписью Патриарха Парфения препровождено было к Киевскому митрополиту и было подписано им самим и всеми епископами южной России. "Пусть это обратится в стыд тебе и каждому другому, несправедливо обвинявшему нас в потворстве кальвинизму и лютеранству", - говорил митрополит Могила отступнику Кассиану Саковичу. В мае 1643 года одобрено было всеми Восточными Патриархами "Изложение веры руссов" и названо "Православным исповеданием Кафолической и Восточной Церкви" [5]. Но книга осталась еще на Востоке. Митрополит два года ждал ее. В 1645 году он издал сокращение "Православного исповедания веры" об артикулах веры сперва на польском, потом на русском языке; на польском для того, как сказано в предисловии к русскому изданию, чтобы "заградить уста бесстыдным клеветникам, которые на том же языке дерзают обвинять пред светом Церковь Православно-католическую в разных ересях". Хотя пространное "Исповедание веры" оставалось еще 29 лет неизданным, вопреки надеждам Могилы [6], но определение границ, отделяющих Православие от папизма и Реформации, уже сделалось общеизвестным.

Заботясь непрестанно о созданной им киевской коллегии, святитель Петр дал ей приличное помещение в выстроенном на его иждивение каменном доме, назначил из своего имения и из волостей лаврских несколько деревень на ее содержание и, вообще, оказывал учащим и учащимся всякого рода вспоможение. Предоставив высшее образование юношества коллегии киевской, он завел другое низшее училище в Виннице. Он приготовил своим воспитанникам руководство для упражнения в молитве и благочестивых размышлениях в книге, названной им "Анфологион, или Собрание цветов". Посвящая сию книгу "благонравным студеом (студентам) школ киевских", он писал юношам: "Часто приходило мне на мысль, что в сем училище не только должны быть преподаваемы высшие науки, но и особенно должно быть посеваемо в сердцах ваших, юноши, благочестие. Посему я перевел некоторые духовные размышления и решился сам в настоящее цветущее весеннее время в виде отдыха от ежедневных трудов и хлопот собрать для вашего цветущего юношеского возраста благоухающие цветы благочестивых размышлений и умилительных молитв на лугах богодухновенных церковных учений и Святого Писания и в знак моего отцовского усердия принести их в дар всему вашему содружеству, т. е. конгрегации школ киевских".

Современники уверяют, что ревностный к вере и просвещению архипастырь, видя неустройство и безначалие Польши и встречая на всяком шагу нетерпимость и фанатизм папистов, советовал вождям казацкой рати искать себе спасения в союзе с единокровным и единоверным Московским государством. Но Петру Могиле не суждено было дожить до соединения Малой Руси с Великою: еще не достигши преклонных лет, он уже приблизился к концу своего земного поприща. Обращая взор на протекшую свою жизнь, он мог сказать: "Все, что имел я, то посвятил вместе с собою на хвалу и служение Богу". Той же цели посвятил он и остатки своего имущества. В духовном завещании, составленном за восемь дней до кончины, он объявил первою своею наследницею киевскую коллегию, которую, как "единственный залог свой" (unicum pignus meum), желал упрочить и на будущие времена. Ей оставил он значительные суммы на содержание, свою библиотеку на разных языках и недвижимую собственность, для нее приобретенную; поручил ее покровительству знатнейших тогда защитников Православия и умолял их милосердием Божиим о сохранении ее навсегда, а наставников ее обязывал, чтобы они жили по данным им правилам и по смерти его в каждый четверток совершали о нем поминовение. Прочее свое имущество Петр Могила разделил киевскому собору, Лавре, бедным монастырям и церквам, им воздвигнутым из развалин. Несколько оставшихся отчин он передал своему брату Моисею, единственному тогда потомку рода Могил.

Приснопамятный и досточтимый архипастырь преставился 31 декабря 1646 года; тело его, согласно его завещания, положено в склепе Великой церкви Киево-Печерской Лавры.

Во время первосвятительства митрополита Петра в юго-западной Руси подвизались угодники Божий: преподобный Афанасий Брестский, мученик, и преподобный Иов (по прозванию Железо), игумен Почаевский, подвижник и чудотворец.

Первый из них был сыном благородных и благочестивых родителей, получил в молодых годах своих высокое образование, так что мог учить других языкам латинскому, польскому и русскому. В 1622 году гетман литовский Лев Сапега по воле короля отдал ему на воспитание мнимого сына Марины Мнишек, шляхтича Лубу, которого иезуиты готовили на самозванство, чтобы вновь поднять смуты в России; по распоряжению Сигизмунда, отпускали на содержание дорогого человека до 6000 злотых в год; наставник жил с питомцем своим семь лет в Брестском монастыре; потом, приняв иночество в Вильне, в 1629 году из-за гонений от униатов вынужден был переходить с одного места на другое. Он жил в обителях Кутеинской, Межигорской, Дубовской, что под Пинском. В 1636 году по распоряжению канцлера Радзивилла Дубовский монастырь отдан был иезуитам и православные иноки выгнаны были из своей обители. Блаженный Афанасий пришел в Купятицкий монастырь; но и здесь не было ему покоя от папизма. В 1637 году он отправился для сбора милостыни в Белороссию и оттуда в Москву. Полный помыслов и забот о благе Православия, представив царю Михаилу Феодоровичу свою печальную судьбу, он для успехов святой веры над ее врагами советовал изобразить на военных хоругвях образ Божией Матери в кресте, по его видению [7]. По возвращении из Москвы он назначен был игуменом Симоновского монастыря в городе Бресте-Литовском. По долгу звания своего вступив в спор об имениях обители, резко обличал он поклонников папы в жадности, в корысти и в злостных происках. Это навлекло на него неприятности; но митрополит Петр Могила защитил его.

Проводя житие в страхе Господнем, игумен учил тому же и братию и настойчиво внушал не слушать новых учений, рассеиваемых отступившими от восточной кафолической веры; особенно же в скорбях времени ожидал он помощи Божией и проводил дни и ночи в молитве. Положив себе за правило читать каждую субботу акафист Божией Матери, он с точностью выполнял свое правило; Матерь Божия утешила подвижника своего. "Иди, слуга мой, - сказала она блаженному Афанасию в видении, - смело говори сенату и королю, дабы не тревожили святой православной веры. Если они не послушают тебя, то навлекут на себя Суд Божий - преданы будут во власть сильного царя и народа". Повинуясь Матери Божией, смелый подвижник правды объявил вслух сенаторам, что ляхи должны ожидать себе кары небесной за кровавые притеснения Православию. Тогда в Варшаве находились послы православного царя. Блаженный Афанасий открыл им, что иезуиты скрывают у себя лицо, опасное для России, мнимого сына Марины Мнишек, шляхтича Лубу, бывшего у него на воспитании, а теперь уже 15 лет проживающего у иезуитов; игумен доставил послам и несколько писем Лубы, где тот называет себя царевичем. По воле царя послы потребовали, чтобы выдан им был самозванец, но паны уверяли, что Луба - бедный шляхтич, невинный ни в чем, и Польша не может выдать его для казни. Блаженный Афанасий твердо повторил сенаторам о том, что напрасно худые люди строят козни против православного царства, - себе во вред преследуют они Православие. От него требовали доказательств, что воспитанник его - не сын Марины. "Ни покойный Сапега, ни Мнишки не признавали Лубу за царевича", - отвечал он. Блаженный Афанасий содержался в оковах и был освобожден только тогда, когда русское посольство перестало требовать выдачи Лубы. После того в Киеве невинный страдалец докончил свой дневник, сохранившийся до нашего времени [8]. Началась кровавая борьба казаков с ляхами. От блаженного Афанасия потребовали, чтобы он признал законность унии; за несогласие же с произволами человеческими заключили его в брестскую подземную темницу и заковали по рукам и ногам в кандалы. Твердый исповедник смело объявил гнев Божий польскому правительству за оскорбление прав человечества и за защиту, оказываемую тем, кто нагло оскорблял Церковь Божию ради прихотей человеческих. Ляхи решили предать его позорной смерти. Тогда он вслух сказал: "Конечно, отступники от святой веры, надменные ложным просвещением, еще немалое время будут преследовать исповедников истины небесной; но настанет время, когда в Бресте и во всей окрестной стране процветет Православие и сияние его уже не померкнет; там, где будет лежать тело мое, козни врагов, отступников от святой веры, будут бессильны". Святой исповедник был обезглавлен 5 сентября 1648 года [9].