Граф М. В. Толстой Рассказы из истории Русской Церкви 36 страница

[13] Святой Герман, в крещении Григорий, был из знаменитой фамилии Полевых, происходившей от князей Смоленских. В ранней юности постригся он в обители Иосифовой, где отличался строгою жизнию родной дядя его Нил (в мире Никифор Васильевич Полев); там пользовался он наставлениями богомудрого страдальца Максима Грека и добродетельного игумена святого Гурия Руготина, для которого трудился в списывании книг. Назначенный на игуменство в Старицкий монастырь, блаженный Герман настоятельствовал только два года и удалился на апостольские подвиги в Казань с наставником святым Гурием.

[14] В Казани пострадали за веру Христову: в 1529 году русский пленник Иоанн, а в 1552 году Стефан и Петр, уроженцы Казанские, обратившиеся из магометанства в Свияжске.

[15] Доныне жители Казани, начиная учить детей своих грамоте, испрашивают благословения святого Гурия при раке мощей его. Так памятна в том крае любовь святителя к делу образования детей!

[16] Еще цел там устав, данный "в общий монастырь Спаса многогрешным чернцем, архимандритом Варсонофием, что был игумен на Песноше; а писан устав с Песношского".

[17] Мощи святого Варсонофия были погребены в храме обители его, подле мощей святого Гурия. В 1596 году при построении каменного Преображенского храма на месте деревянного обретены гробы обоих святителей. "Вся рака святого Гурия, - говорит очевидец (святитель Гермоген), - наполнена была благоуханным мирром, и мощи плавали; святое тело было нетленно; только верхней губы несколько коснулось тление. Сам я, недостойный, грешною моею рукою коснулся святого тела и чувствовал, как оно плавало; осязал и погребальные ризы - и они были целы; прикасался к мантии и сильно тянул ее, но она была крепче новой". Мощи святителя Гурия почивают открыто в Казанском Благовещенском соборе, а святого Варсонофия - в Преображенском монастыре.

[18] Блаженный Левкий был основателем Успенской пустыни на реке Рузе, в Волоколамском уезде. Мощи его почивают под спудом в Успенской церкви, ныне приходской.

[19] Предсказание прозорливого старца сбылось: архимандрит претерпел тяжкие скорби и истязания, протопресвитер лишился любимого сына, а митрополит - первосвятительского престола.

[20] Кто был святой Андрей и когда жил? По повествованию о нем, после смерти его нашли записку: "Аз есмь Андрей, един из Смоленских князей", нашли также золотую цепь и перстень, которые потом взял себе Иоанн Васильевич и за то дал ругу для святителя Николая. По преданию, князь удалился из родной стороны по крамолам; в Переяславле жил он, как никем не знаемый бедняк и исправлял должность пономаря при церкви святого Николая; терпел всякую нужду, но был усердным молитвенником храма, вел жизнь чистую и строгую. Так провел он 30 лет. Таковые данные о жизни того, кто не хотел быть знаем во время земной жизни своей! По догадке преосвященного Филарета Черниговского, он был сын князя Феодора фоминского Слепого и скончался около 1390 года (Русские Святые, октябрь, с. 90). Позднее при этой церкви был монастырь Князь-Андреевский; теперь она приходская. Здесь почивают под спудом мощи святого князя Андрея, Переяславского чудотворца.

[21] Мощи преподобного Даниила обретены и освидетельствованы 30 декабря 1653 года. Они почивают открыто в сооруженном им соборном Троицком храме обители его, на северной стороне, под аркою, соединяющей собор с придельною церковью преподобного Даниила. Великолепная рака устроена в 1816 году.

[22] Мощи преподобного Герасима почивают под спудом в соборной церкви Троицкого Болдина монастыря, в 15 верстах от города Дорогобужа.

[23] От злых людей отшельник был огражден грамотою великого князя Василия Иоанновича. Этою грамотою строго запрещалось всем "около пустыни старца Арсения Сухорусова, в Комельском лесу на реке Кохтыже" рубить дрова, ставить новое поселение, гоняться за зверями и обращать в свое владение землю или лес.

[24] Тело подвижника Божия положено было близ алтаря построенного им храма. Впоследствии мощи его ознаменовались многими исцелениями. Спустя сто лет после его кончины, сооружен был в обители каменный храм с приделом в честь преподобного Арсения, где под спудом почивают мощи его. Там же сохраняется Евангелие, писанное им в 1506 году, еще в лавре Сергиевой, с надписью: "писал многогрешный чернец Арсеньишко Сухарусов". В послесловии этого Евангелия сказано: "Аще будет, по грехом, опись, в ведении или неведении, исправите Бога ради, зане многи пословицы приходили Новгородския; аз, окаянный, скуден умом, рассудити на се груб и невеглас, тесен разумом". Монастырь Арсениев существует, но другая, Шилегонская его пустынь, бывшая в 40 верстах от Вологды, упразднена, церковь ее обращена в приходскую села, доныне называемого Арсеньево.

[25] Житие преподобного Александра Свирского помещено в третьей части наших "Рассказов" (глава V). Здесь упомянуто и о преподобных Важеозерских.

[26] Император Александр I, осматривая в 1819 году Олонецкую губернию, пожелал поклониться преподобномученику Адриану, взял в проводники крестьянина и без свиты отправился к гробу пустынника. Здесь долго молился он со слезами и потом прислал сосуды и книги для храма. В 1828 году мощи преподобного Адриана перенесены в новый каменный храм.

[27] Мощи преподобных Геннадия и Никифора почивают под спудом в пещере, близ церкви бывшего их монастыря, ныне приписанной к Свирской обители по упразднении Задне-Никифоровской пустыни в 1764 году. Над гробницами их поставлена часовня.

[28] Блаженный Пахомий был основателем Кянской, или Кенской, пустыни в Онежском уезде, на реке Кене. В церкви этой пустыни, давно уже упраздненной, почивают под спудом мощи его. В рукописных святцах помещено имя его в числе святых, но время кончины не показано. По житию преподобного Антония можно полагать, что Пахомий скончался около 1520 года.

[29] Память преподобному Антонию установлено праздновать в 1579 году. Мощи его, прославленные многими чудотворениями, почивают под спудом в соборном храме основанного им Троицкого Сийского монастыря, в 92 верстах от Холмогор, на полуострове Михайловского озера, из которого вытекает речка Сия, впадающая в Двину. В обители сохранились доныне: чудотворная икона Пресвятой Троицы, фелонь и посох преподобного Антония и писанное им Евангелие.

[30] Доныне часовня и келья, окруженные группою вековых сосен, остаются памятником пребывания преподобного Нила на реке Серемле, где прожил он 12 лет.

[31] Спустя несколько лет по преставлении преподобного Нила двое иноков, желавших подражать ею пустынножительству, поселились около запустелой его келии. В 1594 году поставлена здесь первая деревянная церковь и основана общежительная Нилова пустынь. Мощи преподобного Нила обретены 27 мая 1667 года и почивают открыто в соборном храме обители, в великолепной раке. Здесь же находится чудотворная икона Богоматери, называемая Селигерскою, принесенная на остров преподобным Нилом, и схима, в которой он был погребен. В день обретения мощей преподобного Нила мощи его обносятся вокруг обители.

[32] Родиною блаженного Василия было подмосковное село Елохово, вошедшее впоследствии и состав города.

[33] На улице Воздвиженке Теперь здесь приходская церковь.

[34] Песнь 6-я канона на 2 августа, в Минее Московской печати 1646 г.

[35] Мощи блаженного Василия почивают под спудом в Покровском соборе, воздвигнутом царем Иоанном Грозным в память покорения Казани. На гробнице его висят тяжелые его вериги.

[36] Стихира и тропарь блаженного Василия из той же Минеи.

ГЛАВА III

Вторая половина царствования Иоанна IV. - Последние дни святого Германа Казанского. - Священномученик Филипп митрополит. - Разгром Новгорода; преподобный Арсений-затворник и праведник Никола Салос. - Преподобномученик Корнилий Псково-Печерский. - Прославление мощей святого Никиты Новгородского и чудо в Нарве. - Явление Богородичной иконы в Казани. - Заступление Богоматери во время достославной осады Пскова. - Антоний Поссевин и происки папизма. - Сыноубийство. - Смерть Грозного царя.

Страшно следить за состоянием души человеческой, когда она, предавшись вполне влечению страстей и похотей ничем не сдерживаемых, никогда не укрощаемых, не внимая ни голосу совести, ни прещениям слова Божия, направляется к погибели путем беззаконий! Трудно и медленно поднимается человек на высоту по узкому пути добродетелей, под игом Христовым и бременем креста (хотя при всесильной помощи Господа-Спасителя это иго делается благим и бремя легким). Но как быстро, без усилий и напряжений, подобно безжизненному телу, увлекаемому своею собственною тяжестию, стремятся в бездну те несчастные, которые пошли широким путем пагубы! Поразительный пример такого внезапного бедственного, приводящего в ужас падения представляет нам личность царя Иоанна Васильевича, которого наши летописцы прозвали Грозным, а современники-иностранцы - Мучителем.

Иоанн родился с пылким сердцем, с воображением сильным, с умом более острым, нежели твердым или основательным. Худое воспитание, испортив в нем естественные склонности, предоставило ему способ к исправлению в одной вере, ибо самые дерзкие развратители царей не дерзали тогда касаться сего святого чувства. Друзья отечества и благие обстоятельства сумели ее тронуть спасительными ужасами, поразить его сердце; исхитили юношу из сетей греха и с помощию набожной, кроткой Анастасии увлекли на путь добродетели. Несчастные последствия Иоанновой болезни расстроили этот прекрасный союз, ослабили узы дружества, приготовили перемену. Царь перестал чувствовать потребность в руководстве, обнаружил холодность к Адашеву и Сильвестру, помня, что они благоволили ко князю Владимиру во время болезни царской. Скоро не стало их при дворе Иоанна [1]; враги прежних любимцев восторжествовали и заочно оклеветали их пред государем: уверили его, что Сильвестр и Адашев извели царицу ядом или чародейством. Нашлись новые любимцы, которые сумели угодить Иоанну пирами и развратом. Новый брак со злонравною черкешенкою [2] еще более развил в сердце его подозрительность и злобу на бояр, которых почитал он изменниками; полилась кровь ручьями; появились пытки и казни неслыханные. В порыве непонятного исступления Грозный царь разделил всю державу Русскую на две части: одну назвал своею собственною, или "опричниною", в которую включил многие города и участки самой столицы под личным управлением; другую, с именем "земщины", поручил боярам, жертвуя ею во всех случаях своей опричнине. Он окружил себя ватагою буйных людей, объезжал города и села, предавая их огню, мечу и насилию, так что страшные опричники прослыли кромешниками в народе, как будто они исторглись из тьмы кромешной. Избегая столицы, в Александровской слободе [3] устроил он себе кельи, палаты с крестовою великолепною церковью и обнес их оградою наподобие обители; там в мантии иноческой (в которую, как бы на поругание, облек и свою кровожадную братию) ревностно исполнял он весь устав церковный, чтобы заглушить совесть, молясь и карая, из храма выходя на пытки: странная игра человеческого сердца! Благочестивые навыки, с детства, всосанные с молоком кормилицы, набожность внешняя, ставшая привычной, без отчета и отголоска в сердце, пробивались всюду сквозь жесткую, грубую оболочку страстей, которая сделалась второю природою Иоанна.

От мрачной подозрительности и лютости Грозного царя страдала не только держава Русская, но и сама Церковь.

Преемник приснопамятного митрополита Макария, кроткий, но слабый духом и телом Афанасий [4] не мог вынести страшного зрелища казней и жестокостей и оставил кафедру. Иоанн, как будто бы заботясь о благе Церкви, пожелал видеть первосвятителем святого Германа, архипастыря Казанского; но когда нареченный митрополит пред поставлением на кафедру Московскую и всея Руси осмелился говорить царю о Страшном Суде Божием, пред которым должны отдать отчет все и подданные, и цари и пред которым страшно будет презрителям Закона Божия, кто бы они ни были, - Иоанн в ответ на это с бесчестием изгнал праведника из митрополичьего дома [5].

Тогда выбор царский, конечно, не без воли Божией, пал на пустынного подвижника, настоятеля обители Соловецкой, известного Иоанну еще в детском его возрасте и некогда им любимого. Это был игумен Филипп из боярского рода Колычевых. Он принадлежал к семейству знатному по заслугам предков и искренно благочестивому. Боярин Степан Иванович был любим великим князем Василием, как доблестный и заслуженный воевода; жена его Варвара была набожна и сострадательна к бедным. Сын их Феодор (мирское имя Филиппа) получил лучшее воспитание в духе того времени: он учился грамоте по церковным книгам, приобрел и сохранил до конца жизни любовь к душеполезному чтению [6]. Великий князь Василий взял Феодора Колычева ко двору, и юный Иоанн полюбил его. Но в малолетство Иоанна жизнь при дворе была вдвойне опасна: опасна для жизни из-за крамол боярских, опасна и для сердца из-за разврата. Горькая судьба, постигшая родственников Феодора [7], не могла не подействовать на его сердце: юноша живо почувствовал греховность и пустоту светской жизни. В один воскресный день (5 июня 1537 года) случилось ему во время литургии слышать слово Спасителя: "Никтоже может двема господинома работати". Божественные слова так поразили его, что он решился навсегда расстаться с миром. Это было на 30-м году его жизни.

Феодор тайно в одежде простолюдина удалился из Москвы и близ озера Онега в деревне Хижах пробыл некоторое время в занятиях поселянина, чтоб остаться незамеченным в случае поиска; потом явился в Соловецкую обитель, не знаемый никем, и принял на себя суровые работы: сын знаменитых и славных родителей рубил дрова, копал в огороде землю, работал на мельнице и на рыбной ловле. Испытанный в течение полутора лет, Феодор Колычев был пострижен по желанию своему в монашество с именем Филиппа и отдан под надзор опытному старцу Ионе Шамину, собеседнику преподобного Александра Свирского. Игумен Алексий послал нового инока в монастырскую кузницу, и Филипп колотил железо тяжелым молотом; потом заставили его работать в хлебне. Везде Филипп оказывался лучшим послушником; несмотря на тяжелую работу, он никогда не оставлял церковной молитвы - первым являлся в храм и последним выходил из него. После Девятилетних подвигов смиренный послушник по единодушному желанию всей братии посвящен в сан игумена (в 1548 году) и много потрудился для обители преподобного Зосимы и Савватия [8].

Таков был новый избранник, вызванный в Москву на престол митрополии. Первый взгляд на царя должен был произвести тяжкое впечатление на благочестивого игумена: беспокойный, раздражительный вид, зловещий огонь некогда ясных очей, внезапная, ранняя потеря волос должны были высказать опытному старцу всю несчастную повесть души царевой, пожираемой страстями. Царь надеялся, что найдет в Филиппе советника, который ничего не имеет общего с мятежными, по мнению Иоанна, боярством, как удаленный от него сначала образом мыслей и правилами воспитания, потом монашеством на острове Белого моря. Самая святость Филиппа должна была служить укором для бояр, в глазах царя недостойных и нечестивых. Иоанну казалось, что если он вручит подобному человеку жезл первосвятительский, то угодит Богу ревностию ко благу Церкви и себе доставит надежного молитвенника и духовного утешителя. Притом он мог надеяться, что смиренный отшельник не станет вмешиваться в дела правления, а, сияя добродетелью, будет и царя освещать ею в глазах народа. Он принял Соловецкого игумена с честью, говорил и обедал с ним дружески; наконец, объявил, что желает видеть его на кафедре митрополита. Филипп долго не соглашался принять высокий сан. "Не могу, - говорил он со слезами, - принять на себя дело, превышающее силы мои: отпусти меня Господа ради; зачем малой ладье поручать тяжесть великую?" Царь настаивал на своем. Филипп объявил, наконец, что исполнит волю царя, но с тем, чтоб уничтожена была опричнина, от которой страдает держава Русская. Иоанн отвечал, что опричнина нужна для царя и для царства, что против него все умышляют. Святители уговорили Филиппа согласиться на волю гневного царя: "Не вступаться в дела двора и опричнины, после поставления не удаляться с митрополии за то, что царь не уничтожил опричнины, но советоваться с царем, как советовались прежние митрополиты". Таким образом святой Филипп оставил за своею совестию свободу и долг печаловаться за невинно гонимых и говорить о правде евангельской [9]. Первое время дела шли спокойно. Развратная опричнина притихла, опасаясь пустынного святителя. Царь осыпал его ласками, вниманием и уважением. Москва радовалась, увидя тишину с появлением нового митрополита.

В последней половине 1567 года снова поднялись дела опричнины: доносы, клевета, убийства, грабежи; особенно по возвращении из безуспешного похода литовского царь был в сильном раздражении, и этим пользовались злодеи. Над стонами невинных смеялись они и предавались гнусным делам. Уже многие знатнейшие бояре сложили головы, кто в Москве, кто по городам; одни в истязаниях, другие под ударом топора на плахе, некоторые пали от собственной руки Иоанна. Уже не только вельможи мнимо опасные, но и мирные безвестные граждане, страшась наглости кромешников, были в отчаянии, запирались в домах, и Москва как будто замерла от ужаса; опустели площади и улицы столицы. Среди страшного безмолвия несчастные ожидали только, не раздастся ли за них единственный спасительный голос - голос Филиппа... Между тем митрополит убеждал владыку Новгородского Пимена и других епископов стать за правду пред лицом гневного государя. Но уже не было в живых святого Германа Казанского, "непобедимого о Бозе ревнителя", а прочие трепетали от малодушия. Тогда ревностный первосвятитель не устрашился и один, без помощников вступить в подвиг: он отправился увещевать Иоанна в Александровскую слободу - эту берлогу разврата и злодейств. "Державный царь! - говорил он наедине Иоанну. - Облеченный саном самым высоким, ты должен более всех чтить Бога, от Которого принял державу и венец; ты - образ Божий, но вместе и прах. Властелин тот, кто владеет собою, не служит низким похотям и не волнует в самозабвении собственную державу". Иоанн закипел гневом и сказал: "Что тебе, чернецу, до наших царских дел?" Святитель отвечал: "По благодати Святого Духа, по избранию священного Собора и по вашему изволению, я - пастырь Христовой церкви. Мы с тобою должны заботиться о благочестии и покое православного христианского царства". - "Молчи", - сказал Иоанн. "Молчание неуместно теперь, - продолжал святитель, - оно размножило бы грехи и пагубу. Если будем выполнять произволы человеческие - какой ответ дадим в день Пришествия Христова? Господь сказал: "Да любите друг друга: больше сея любви никто же имать, да кто душу свою положит за друга своя. Аще в любви Моей пребудете, воистину ученицы Мои будете". Твердый начетчик книжный Иоанн отвечал словами Давида: "Искреннии мои прямо мне приближишася и сташа, и ближнии мои отдалече мене сташа, и нуждахуся ищущий душу мою, ищущий злая мне". - "Государь! - сказал святитель. - Надобно различать добрых людей от худых: одни берегут общую пользу, а другие говорят тебе неправду по своим видам; грешно не обуздывать людей вредных, пагубных тебе и царству; пусть водворится любовь на месте разделения и вражды". - "Филипп! - сказал Иоанн. - Не прекословь державе нашей, чтобы не постиг тебя гнев мой, или оставь митрополию". - "Я не посылал, - отвечал святитель, - ни просьб, ни ходатаев и не наполнял ничьих рук деньгами, чтобы получить сан святительский. Ты лишил меня пустыни моей. Твори, как хочешь".

С того времени опричники стали настойчиво вооружать царя против митрополита. Царь возвратился в Москву, и казни возобновились. К святителю приходили вельможные и простые и со слезами умоляли его о защите. Святитель утешал несчастных словами Евангелия: "Дети! - говорил он. - Господь милостив! Он не посылает искушений более, чем можем понести; надобно быть и соблазнам, но горе тому, кем соблазн приходит. Все это случилось с нами по грехам нашим для исправления нашего; да и счастие обещано нам не на земле, а на небе". В крестопоклонное воскресенье (2 марта 1568 года) царь пришел в храм соборный. Он и опричники были в черных одеждах, с высокими шлыками на головах и с обнаженным оружием. Иоанн подошел к митрополиту, стоявшему на своем месте, и ждал благословения. Святитель безмолвно смотрел на образ Спасителя. Опричники сказали: "Владыко! Государь пред тобою, благослови его". Филипп, взглянув на Иоанна, сказал: "Государь! Кому поревновал ты, приняв на себя такой вид и исказив благолепие твоего сана! Ни в одежде, ни в делах не видно царя. У татар и язычников есть закон и правда, а на Руси нет правды; в целом свете уважают милосердие, а на Руси нет сострадания даже для невинных и правых. Убойся, государь, суда Божия. Сколько невинных людей страдает! Мы здесь приносим жертву бескровную Богу, а за алтарем льется невинная кровь христианская! Грабежи и убийства совершаются именем царя". Иоанн распалился гневом и сказал: "Филипп! Ужели думаешь переменить нашу волю? Не лучше ли быть тебе одних с нами мыслей!" - "К чему же вера наша? - отвечал святитель. - Не жалею я тех, кто пострадал невинно - они мученики Божии; но скорблю за твою душу". Иоанн пришел в неистовство и грозил казнями: "Нам ли противишься ты? Увидим твердость твою!" - "Я пришлец на земле, как и все отцы мои, -тихо отвечал святитель, - готов страдать за истину". Вне себя от ярости Иоанн вышел из храма. Пред собором епископов явился чтец с гнусною клеветою на святителя. Новгородский владыка Пимен, унижавшийся пред царем, сказал вслух: "Митрополит царя обличает, а сам делает гнусности". Тогда исповедник правды сказал Пимену: "Любезный! Человекоугодничеством домогаешься ты получить чужой престол, но лишишься и своего". Чтец тогда же со слезами сознался, что его заставили угрозами говорить клевету. Святитель, простив чтеца, предал себя в волю Божию. "Вижу, - говорил он духовным сановникам, - что хотят моей погибели, и за что же? За то, что никому не льстил я, не давал никому подарков, не угощал никого пирами. Но что бы ни было, не перестану говорить правду - не хочу носить бесполезно сан святительский".

Такую же смелость обличения показал святитель и во время крестного хода (28 июля), куда Иоанн явился с опричниками в полном их наряде. В то время, когда пришел царь, святитель хотел читать Евангелие и, преподавая мир всем, увидел опричника в тафье. "Державный царь! - сказал святитель. - Добрые христиане слушают Слово Божие с непокрытыми главами; с чего же эти люди вздумали следовать магометанскому закону стоять в тафьях?" - "Кто это такой?" - спросил царь. Но виновный спрятал тафью, а товарищи его сказали, что митрополит лжет и восстает на царя. Иоанн вышел из себя, грубо обругал святителя, называл его лжецом, мятежником, злодеем, клялся, что уличит его в преступлениях.

Стали искать лжесвидетелей против святителя в Соловецком монастыре, но там все называли Филиппа праведным и святым; наконец игумен Паисий, которому обещали сан епископа, монах Зосима и с ним еще некоторые, недовольные строгостью Филиппа еще во время его игуменства, согласились быть клеветниками против святителя. Составили донос. В Москве Паисий в присутствии царя и духовенства со всею наглостию обвинял Филиппа. Святитель кротко сказал Паисию: "Что сеешь, то и пожнешь". И, обратясь к царю, говорил: "Государь! Не думаешь ли, что боюсь я смерти? Достигнув старости, готов я предать дух мой Всевышнему, моему и твоему Владыке. Лучше умереть невинным мучеником, чем в сане митрополита безмолвно терпеть ужасы и беззакония. Оставляю жезл и мантию митрополичьи. А вы все, святители и служители алтаря, пасите верно стадо Христово; готовьтесь дать отчет и страшитесь Небесного Царя более, чем земного". Святитель снял с себя белый клобук и мантию. Но царь остановил его, сказав, что ему должно ждать суда над собою, заставил взять назад утварь святительскую и еще отслужить литургию 8 ноября. При начале литургии ворвался в соборный храм один из гнусных любимцев царских, Басманов, и вслух при народе прочел осуждение Филиппу. Опричники бросились в алтарь, сорвали со святителя облачение, одели в рубище, вытолкали из храма, посадили на дровни и повезли в Богоявленский монастырь, осыпая его бранью и побоями. Толпы народа со слезами провожали святителя, а он спокойно благословлял народ. Пред вратами обители он сказал народу: "Дети! Все, что мог, сделал я, если бы не из любви к вам, и одного дня не оставался бы я на кафедре... Уповайте на Бога, терпите". Несколько дней страдал неустрашимый исповедник правды в смрадной келье, окованный цепями, с тяжелою колодкой на шее, лишенный даже хлеба. Сюда Иоанн прислал ему голову любимого его племянника и велел сказать ему: "Вот твой любимый сродник, не помогли ему твои чары". Святитель встал, благословил и поцеловал голову и велел возвратить царю кровавый подарок. Наконец, Иоанн сослал Филиппа в заточение в Тверской Отроч монастырь.

Прошло около года, как святой Филипп томился в заточении. В декабре 1569 года двинулся царь со своею дружиною карать Новгород и Псков за мнимую измену. Тогда по воле Иоанна Малюта Скуратов [10] явился в келью Филиппа и с видом смирения сказал: "Владыко святый! Преподай благословение царю на путь в Новгород". Святитель знал, зачем явился Малюта. Еще за три дня до того сказал он бывшим при нем: "Вот приблизился конец моего подвига", и причастился Святых Тайн. Злодею отвечал он: "Делай, что хочешь, но дара Божия не получают обманом". Сказав это, он стал на молитву и просил Господа, да приимет дух его с миром. Малюта задушил святителя подушкою и сказал настоятелю, что бывший митрополит умер от угара. Это было 23 декабря 1569 года. Так окончил земную жизнь свою великий святитель, положивший жизнь за стадо свое! Многими богоугодными, великими иерархами просияла Церковь Русская, но в числе их один только мученик за правду и человеколюбие: слава его нетленна, как нетленны самые останки его [11].

"Восхвалим Филиппа премудрого, наставника православия, провозвестника истины, ревнителя Златоустого, светильника Русской земли. Вооружив себя бронею духовного мужества, ты бестрепетно обличил непослушавших тебя; властию, от Бога единого данною, ты совершил свое течение и соблюл веру, блаженный святитель, увенчанный светлым венцом правды! Тобою украсил Бог храм Матери Своей и нетленное тело твое, в изгнании пострадавшее, много лет в земле сокровенное, возвратил престолу твоему, к радости и веселию паствы твоей" [12].

Между тем царь прибыл в Новгород, где верный народ и не думал сопротивляться воле его. Начались страшные истязания под предлогом мнимой измены, неслыханные свирепства; начался "разгром", или, как называет современный летописец, - "неисповедимое колебание, падение, кровопролитие Великого Новгорода" [13]. Но и здесь нашелся смелый обличитель неправды и злодейства - преподобный Арсений-затворник [14]. Царь пощадил обитель Арсения, несколько раз посещал его и без гнева выслушивал обличения праведника, который один дерзал быть заступником несчастного города, отказывал царю в благословении и не принял от него богатых даров. Во все продолжение разгрома Арсений не выходил из кельи, неусыпно, но - увы! - неуслышанный, молясь о смягчении царской ярости. Утомившись казнями и собираясь в Псков, Грозный царь пришел к затворнику принять благословение и звать его с собою. "Насытился ли кровию, зверь кровожадный? - сказал ему праведник. - Кто может благословить тебя, кто может молить Бога о мучителе, облитом кровию христианскою? Много душ неповинных послал ты в Царство Небесное, а сам не узришь его. И еще замышляешь новое кровопролитие". Царь уверял, что никому не сделает зла во Пскове, если не найдет там измены. "И ты сам, отче, будешь свидетель тому", - прибавил он. "Пусть будет по слову твоему, - отвечал преподобный Арсений. - Завтра готов я в путь с тобой и неотступен буду от тебя во Пскове. Но знай, что не на радость тебе будет, когда помыслишь злое, и ярость кровожадная возгорится в тебе. Тогда вспомнишь слова мои: страх и трепет обымут тебя, и сотрясутся от ужаса все кости твои". Наутро дверь в келье Арсения оказалась запертою изнутри, и сколько ни стучались, старец не подал голоса. Разломали дверь и увидели старца на коленях, с согнутыми на груди руками и наклоненною головой. Он как будто продолжал молиться, но праведная душа его отлетела уже в селения небесные [15].

Для совести, отягченной кровью, тяжко было зрелище мирной кончины праведника! Во всю дорогу Грозный был мрачен и задумчив. На последнем ночлеге в селе Любятово, близ Пскова, царь с ужасом выбежал из избы, между тем как в городе, трепетавшем от ужаса, раздался благовест к воскресной утрене. "Теперь во Пскове все трепещут, но напрасно; я не сотворю им зла", - сказал царь спокойным голосом. "Притупите меч о камень. Да престанут убийства". Чем объяснить внезапный ужас Иоанна, внезапный переход от свирепства к кротости? Царь твердо помнил последние слова затворника Арсения и был уверен, что усопший праведник невидимо сопутствует ему во Псков. При мрачном и подозрительном характере, при расстроенном воображении, при помраченной злодеяниями совести Грозного не страшно ли было ему иметь при себе такого неотступного обличителя?

На следующее утро, 20 февраля, во второе воскресение великого поста, улицы Пскова представляли необыкновенное зрелище. По всем улицам до Кремля, против всех домов и ворот были расставлены столы с разными постными кушаньями; жители в праздничном платье стояли пред столами. Все они были в страхе, как приговоренные к смерти; многие дрожали, иные плакали. Один только человек в длинной рубашке, подпоясанный веревкою, смело и беззаботно разгуливал по улицам, пробегая босыми ногами от одного стола к другому и стараясь ободрить жителей.