Святые государи Константинополя 4 страница

Сообщающие все эти сведения византийские авторы не упоминают об одном немаловажном обстоятельстве. А оно должно бы учитываться всяким, кто пишет про эту войну.

Для столь полного сосредоточения всех сил империи на единственном участке её границы нужен мир со всеми соседями Второго Рима. Со всеми! Так и представляешь, как хмурится, оглаживая бороду, Повелитель Правоверных в Багдаде, внимая послам Цимисхия, как Аль Муиз, эмир Египта, кладёт смуглую руку на рукоять меча Пророка — да благословит его Аллах и приветствует!

«Сват-Саклаб? Это тот, что жёг мечети в Хазарии? Русы? Те, что тридцать лет назад захватили Бердаа? Да, конечно, мы подпишем мир. Не сказано ли в Коране: «самые близкие по любви к уверовавшим те, которые говорят «Мы — христиане!» (сура 5, аят 82)».

Суровые полководцы императора Оттона в Италии хмурили брови, внимая латинским монахам-переводчикам:

«Свентосклав? Тот, что изгнал епископа Адальберта, потомок дикарей с Рюгена? О да, кайзер подпишет мир!».

А в тени престолов калифов и кайзеров, эмиров и пап ползло змеиным шорохом:

«Проклятый язычник, дерзнувший поднять руку на народ божий! Истребитель избранников Предвечного! Разрушитель каганата! Мы, хозяева жемчугов Персидского залива, хозяева рабских торжищ, банкиры Востока и Запада, говорим вам, наши вечные должники в коронах, чалмах и тиарах — мир Византии!».

Против Святослава ополчилась не армия ромеев. Не империя Второго Рима. Даже не христианский мир. Всё единобожие, все почитатели завета, данного в бесплодных недрах палестинских пустынь Абрахаму-Аврааму-Ибрагиму, весь Юг ополчился против вождя языческого Севера.

Не армии, не государства, не народы, — две Веры, два взгляда на мир сошлись в смертельной схватке на берегах Дуная. По длинным горным ущельям — «клисурам» — византийская армия одним броском вышла к столице Болгарского царства — Преславе. В это же время в Дунай вошёл огромный имперский флот, снабжённый последним словом византийской военной техники, «напалмом Средневековья» — «греческим огнём».

Но как армия Второго Рима могла пройти через ущелья незамеченной? Этот кратчайший путь от сердца Болгарии к Византийским пределам и обратно был уже не один век известен воинам и полководцам обеих стран. Именно в одной из «клисур» Крум настиг Никифора I и разгромил его армию.

Возможно ли, чтобы болгары, сражавшиеся на стороне Святослава, не рассказали князю об этом опасном месте? На мой взгляд, нет. Возможно ли, чтобы Святослав, опытный воин и полководец, не поставил охраны около ущелий? Тоже невозможно. Кому он доверил их охрану? Мы не знаем. Но догадываться можно… впрочем, об этом — позже.

Разумеется, Иоанн Цимисхий и не подумал предупредить врага о нападении. Пусть дикие язычники посылают врагам своё «Иду на вы». А он — просвещённый правитель цивилизованной христианской державы. К чему ему какая-то варварская «честь»?

Впереди византийского войска двигался в окружении закованных в броню «бессмертных» сам император, а за ним — отборные воины империи — 15 тысяч пехоты и 13 тысяч всадников. А в отдалении движется остальные полчища. Численности их византийские авторы не сообщают, дабы не портить картину «героизма» своих земляков, но легко можно представить себе хотя бы порядок — если одних отборных почти 30 тысяч, то остальная рать, надо думать, исчислялась сотнями тысяч.

С войском шли осадные машины и камнемёты. За арьергард отвечал уже известный нам Василий Ноф. Цимисхий взял его в поход, надо полагать, не столько из-за его выдающихся воинских или полководческих качеств — таковых у Василия, в отличие от его собратьев по несчастью, Нарзеса и патриция Петра, не наблюдалось, — а просто потому, что опасался оставлять в своём тылу, да ещё в его родной дворцовой стихии, этого прожжённого интригана.

Подобравшись к Преславе в момент, когда русский гарнизон почти полностью находился на учениях за стенами города, ромеи, под вопли, грохот тимпанов и рёв труб кинулись в атаку.

Теперь представьте, читатель, эту сцену. За стенами города, в чистом поле, находится 6 тысяч русских воинов. Они вышли на учения — то есть вряд ли с полным вооружением. В абсолютном большинстве — пехотинцы. И на них накидываются с диким шумом готовые к бою отборные вояки, наполовину — конные.

Да и превосходящие их числом в пять раз — это реально, а каким показалось превосходство врага внезапно атакованным русским ратникам, можно себе представить.

Цимисхий, безусловно, рассчитывал, что русы испугаются и побегут. А там можно будет настигнуть их в распахнутых воротах Преславы и на плечах бегущих ворваться в крепость. Так поступали многие полководцы до и после Цимисхия.

Они воевали не с русами.

Лев Диакон сообщает: «их (русов — Л. П.) охватил страх, и они почувствовали себя беспомощными». То ли удугов Второго Рима был незаурядным телепатом, то ли судил по себе и своим соплеменникам. Из описанного им поведения русов такой вывод сделать невозможно.

Кто-то из них, скорее всего, самый старший и опытный, прикинул расстояние до ворот. Понял: добежать до них раньше ромейской конницы они не успеют.

Византийцы не верили своим глазам. Варвары, вместо того, чтобы в панике броситься бежать, построились. Сомкнули огромные щиты. И с рёвом, «наподобие диких зверей, испуская странные, непонятные возгласы», рванулись на впятеро превосходящее войско врага.

Они понимали, не могли не понимать, что обречены. Тех, кто стоял против них, было впятеро больше. А за их спинами уже выливалась из жерл ущелий стальная лава несметных полчищ Иоанна Цимисхия. Смертников это уже не пугало.

Надо было дать время другим русам, там, за стенами Преславы, закрыть ворота, подготовиться к отражению штурма.

Они успели. Но полегли все до единого.

Стальное море византийского войска захлестнуло окрестности Преславы. Сколько их было — триста тысяч? День и ночь били тараны — во все ворота города. Над стенами висели тучи стрел и камней, выпускаемых метательными машинами византийцев. Русы не успевали скинуть одну лестницу — на её место, жадно дрожа под чьими-то сапогами, подсовывались две новых.

Шли на приступ арабы, сжимая в зубах кривые клинки зеленоватой дамасской стали, лезли по лестницам угрюмые наёмники-франки… день и ночь шёл непрерывный штурм. Иоанн Цимисхий мог позволить себе не беречь «человеческий материал» — в его распоряжении было более чем достаточно солдат. Ратники православного воинства, как простодушно сознается Диакон, «сражались храбро, надеясь получить достойную награду».

А на какую награду рассчитывали те русы, что своей гибелью выкупили соратникам этот день?

Странно читать в иных сегодняшних изданиях, что наемщина-де не совместима с православием. С русским духом, вырастающим из наследия язычества, она действительно не совместима, но при чем тут православие? Скилица и Диакон ясно дают понять — на родине православия это явление процветало.

Дешёвая храбрость наёмника — впятером на одного, за щедрую награду клиента…

Только к утру следующего дня войско православного владыки Иоанна Цимисхия прорвало первый круг обороны руссов, и ворвалось в крепость. Рухнули под напором таранов ворота, муравьиное полчище латников Второго Рима захлестнуло стены.

Тут же, вне дворца — а стало быть, на свободе, а не в русском плену, был захвачен вместе с женой и малолетними детьми молодой царь Борис, у которого, по словам Диакона, «едва пробивалась рыжая бородка». На нём были взяты захватчиками и царские регалии. Так что царь, судя по всему, не был лишён русами ни свободы, ни престола — как мы об этом и говорили.

Русское войско отступило в царский дворец. Командовал им воевода Сфенкел, по Диакону, или Сфангел, по Скилице. С. Гедеонов давно предположил, что это и есть воевода, вошедший в русские летописи под именем Свенельд. В некоторых списках этого персонажа называют Свенгельдом, что ещё больше сближает звучание летописного имени с именем вождя русов у Диакона и Скилицы.

Сфенкела греческие авторы называют первым по Святославу, а наша летопись называет таковым Свенельда. Иногда это отождествление пытаются отвергнуть: мол, Сфенкел-Сфангел, как будет видно в дальнейшем, погиб, а Свенельд пережил Святослава. На это возражение ответил ещё Гедеонов.

Данные греческих источников можно отнести и к просто тяжело раненому человеку. В конце концов, на поле боя судмедэкспертизы никто не проводил, а Диакон со Скилицею не пишут, чтобы византийцы захватили тело Сфенкела. Никак нельзя исключить того, что русский воевода попросту упал, получив ранение, с коня, а ромеи — а может, и иные русы — сочли его убитым.

Имя Свенельд звучит по-скандинавски, но скандинавские источники — море саг, надписей и средневековых документов — этого имени не знают. Гедеонов сопоставлял Сфенкела-Свенгельда с литовцем Свенкеллом. Могло это имя и сохраниться в Поднепровье с готских времён, или, наконец, быть греческим (Сфенел — «сильный», Сфенелид, Свенельд — «сын сильного»).

Как видите, определять происхождение человека по имени — непростое дело. Об этом человеке мы поговорим подробнее позже.

Вместе со Свенельдом в Преславе находился и Калокир. Как видим, Святослав относился к своему побратиму с полнейшим доверием. Вот кому уж точно не следовало попадаться в руки соотечественникам живьём.

Медный бык Феодосия был бы для Калокира, скорее всего, благодатным прекращением долгих мук. В православной державе умели убивать по-азиатски — мучительно и очень долго.

Запершись во дворце, воины Свенельда и Калокира дали ромеям отчаянный отпор. В конце концов, император, на исходе вторых суток штурма, не желая более терять наёмников, приказал закидывать дворец горшками с зажигательной смесью. Когда огромные чертоги царей Болгарии были уже объяты пламенем, главные ворота дворца вдруг со скрежетом распахнулись — и в византийское войско врезался строй русской дружины.

Страшным стальным плугом шли русы по железному полю царьградского войска, оставляя за собою кровавую борозду с отвалом из трупов. Они пробились к воротам, и ушли из горящей Преславы. Так страшен был их натиск, что ни устоять против него, ни задержать отчаянных смертников наёмники Византии не сумели.

К тому же большинство из них погрязли в грабежах захваченного города и уже не слушали ни командиров, ни самого императора, интересуясь только добычей. Войско Свенельда и Калокира вырвалось из кольца и двинулось на соединение с главными силами русов, к Доростолу.

Узнав от Свенельда и Калокира о вероломном нападении Цимисхия и падении Преславы, Святослав пришёл в ярость. Лев Диакон рассказывает, что он, «поняв по зрелом размышлении, что если мисяне склонятся к ромеям, дела его закончатся плохо, созвал около трёхсот наиболее родовитых и влиятельных из их числа и с бесчеловечной жестокостью расправился с ними — всех их он обезглавил, а многих других заключил в оковы и бросил в тюрьму».

Другой византийский Мюнхгаузен, Скилица, присовокупляет, что в тюрьму было брошено двадцать тысяч человек. Наиболее вменяемый из этой компании, Зонара, попросту говорит, что Святослав заточил часть жителей Доростола, «боясь, как бы они не восстали против него».

Но и Скилица, и Зонара относят репрессии Святослава уже к более позднему времени, к осаде армией Восточного Рима Доростола. Кого же казнил Святослав, узнав о падении Преславы?

Иоакимовская летопись говорит, что именно в это время князь Святослав казнил своего брата-христианина Глеба, и обрушил кары и казни на бывших в войске христиан. Таковые, преимущественно, могли быть именно знатными болгарами («наиболее родовитых и влиятельных»).

Потом князь, по той же летописи, отправил гонцов в Киев с приказом истребить все церкви. Ранее она упоминает, что именно Святослав уничтожил церковь Николая Угодника на могиле лжекнязя, отступника Оскольда. Это известие Иоакимовской летописи находит два подтверждения — во-первых, археологическое.

Главное капище Перуна и четырёх других Божеств в Киеве оказывается вымощено обломками штукатурки с остатками христианских фресок, и плинфы — плоских кирпичей, использовавшихся при строительстве церквей. Во-вторых, мало обращают внимание на такой факт — придя в Северную Болгарию, войска Цимисхия отчего-то обнаруживают князя с дружиной не в Переяславце, как следовало бы ожидать, а в Доростоле.

Доростол же, как я уже говорил, был резиденцией патриарха Болгарского и, соответственно, церковным, христианским центром Болгарии. Что мог там делать князь-язычник? Складывается впечатление, что он прибыл туда лично руководить расправой над служителями Распятого Мертвеца.

Иоакимовская летопись как раз и сообщает, что наш герой «наипаче же на презвитеры (священников — Л. П.) яряся, якобы тии чарованием некиим людей отврасчают и в вере их утверждают». Надеюсь, самая буйная фантазия не измыслит собственных «пресвитеров» при войске русского князя. Так что летопись здесь проливает свет на причины пребывания Святослава в последние дни его последней войны в Доростоле.

Но… почему же сначала он казнил своего брата-христианина?

Кому Святослав доверил охрану ущелий? Почему православная орда просочилась сквозь них незамеченной? Эти вопросы взаимосвязаны; и ответить на два последних вопроса — означает ответить на первый.

Оправдались зловещие намёки Цимисхия. Нашлись и в стане Святослава свои «германцы».

«Предаст брат брата на смерть, и отец — сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их… Не мир пришёл Я принести, но меч; ибо Я пришёл разделить человека с отцем его, и дочь с матерью её и невестку со свекровью её. И враги человеку домашние его. Кто любит отца или мать более нежели Меня, недостоин Меня» (Мф, 10: 21, 34-37).

И предал брат брата. И восстал на родителей, на пращуров своих, на Древних Богов. И отрёкся от Матери-Руси, от Отца Рода ради Распятого Мертвеца…

И ясными глазами праведника смотрел в лицо преданному. А за его спиной стояли восемь тысяч русов, павших в горящей Преславе. Не надеявшихся на «царствие небесное», на райское блаженство — умиравших за Русь, за государя, за Родных Богов. Стояли, смотрели, беззвучно спрашивали: «Простишь?».

И выла над стенами Переяславца голосом Северного ветра мёртвая вельва, оплакивая погибающий мир:

Щадить человек человека не будет,

Родичи близкие в распрях погибнут,

Братья начнут биться друг с другом…

Тягостно в мире!

И казнил брат брата. И презрение к христианству превратилось в его душе в лютую ненависть к ворожбе, разлучающей, превращающей в смертельных врагов ближайших родичей. Тогда он и послал в Киев гонца с указом о разрушении церквей. Тогда и отправился сам в Доростол — выкорчёвывать корень сорняка, сносить голову пакостному гаду.

Там и застали его войска Цимисхия.

2. «Освободители»

Они несут на стягах чёрный крест,
Они крестами небо закрестили…

Н. Рубцов

На руинах захваченной Преславы Цимисхий принял пленного Бориса. Хитроумный армянин оказал пленнику царские почести, именовал его царём мисян — чего от владык Города царей, как вы, читатель, хорошо помните, дождаться было очень трудно.

По Скилице, император заявил, что прибыл не для того, чтобы повергнуть болгар в рабство, но чтобы их освободить, и утверждал, что одних только россов он считает врагами и относится к ним по-вражески».

В изложении Диакона ложь Цимисхия ещё наглее: у него император «заверил, что он явился отомстить за мисян, претерпевших ужасные бедствия от скифов». Не знаю, кому принадлежит эта достойная «Кавказ-центра» наглость: Иоанну или самому Диакону.

А что это была именно ложь, со всею очевидностью показали действия византийцев уже в самой Преславе. Свенельд с Калокиром ещё отбивали натиск «бессмертных» гвардейцев Иоанна Цимисхия, сам Иоанн рассыпался в уверениях в дружбе перед пленным Борисом, а византийские наёмники уже «рассыпались по узким улицам, убивали врагов и грабили их добро».

Вполне естественно, что никаких русов в узких улочках Преславы не было — там убивали и грабили горожан, болгар, «освобождая» их от имущества, а тех, кто сопротивлялся — и от самой жизни. Скилица сообщает, что в тех же «узких проходах» византийские «освободители» захватывали в плен женщин и детей.

Нигде, ни у византийцев, ни в русских летописях, не говорится, что на войну русы отправились с семьями. Напротив, Диакон, как мы помним, говорит, что Святослав поднял в поход против Второго Рима «всё молодое поколение» русов, то есть холостую молодёжь. Такую же, что уходила в набеги викингов с вендских и скандинавских берегов, в поволье на ушкуях из Ладоги и Новгорода.

Так что женщины и дети в Преславе могли быть только болгарские. И именно их захватывали в плен православные «освободители» Преславы. Более того, как я уже говорил, византийское православное воинство разграбило царскую казну Болгарии. Казну, два года пролежавшую в неприкосновенности рядом с «грабителями» и «варварами» Святослава! Впрочем, что казна… православные захватчики не щадили даже православных болгарских церквей!

Иоанн Цимисхий впоследствии переименует взятую столицу Болгарии в Иоаннополь — скромный человек — а Доростол, в честь своей супруги, в Феодорополь. Славянский Средец, древняя Сердикка, станет Софией. Яхья Антиохийский пишет, что Цимисхий «назначил от себя правителей над этими крепостями.

В Иоаннополе останется наместником-стратигом некий Лев по прозвищу Сын Сарацина. Азия торжествовала на Балканах. Задолго до албанской резни в Косово, до янычар и башибузуков, до горького Косова поля, под православными стягами император-армянин назначал в Болгарии наместника сарацина.

По дороге к Доростолу, как сообщает Скилица, Цимисхий «отдал на разграбление своему войску захваченные многие города и крепости».

По возвращении в Царьград Иоанн Цимисхий устроил триумф, но как символы победы там везли не доспехи и оружие убитых «россов». Впереди триумфаторов на особой повозке ехали снятые с Бориса регалии царя болгар и икона богородицы из разграбленного ромеями православного собора Преславы.

Словно ассирийский владыка, везущий в свою столицу «пленных» идолов побеждённого народа. Не над язычниками-русами, а над «освобождёнными» братьями по вере будет отмечать триумф православный государь Второго Рима.

С самого Бориса официально при всём честном народе, на Плакотийской площади, заставят снять с себя корону, багряную мантию и царские сапоги, и разжалуют в «магистры», дабы имеющие уши слышали — славянской Болгарии больше нет, есть новая провинция богоспасаемой Византии.

Итоги подвели двое историков, соотечественник Иоанна Цимисхия и его соплеменник. Лев Диакон пишет, что император «покорил мисян». Армянский историк Стефанос Таронский вообще смотрит на всю войну, как на завоевание империей Болгарии: «потом он (Цимисхий — Л. П.) отправился войною на земли болгар, которые при помощи русов вышли против кир-Жана (Иоанна Цимисхия) и когда завязался в бой, русы обратили в бегство оба крыла греческого войска».

Описывая победу Цимисхия, его соплеменник говорит так: «он многих истребил на месте, а остальных разогнал в разные страны, и принудил болгарский народ покориться». Современники заявлениям лукавого армянина-императора не поверили, да и подданные проговаривались — как Диакон.

Понимали ли болгары истинные цели азиатских «освободителей»? Судя по всему, отлично понимали. Ещё в Преславе многие из них отчаянно сражались против ромеев. Объяснение этого Львом Диаконом заслуживает приза за самый наглый пропагандистский ход до ХХ века.

Болгары, оказывается, сражались против ромеев вместе с русами, ибо были злы на ромеев за то, что те призвали русов в их страну. Ну как вам, читатель? Не во всякой нынешней газете прочтёшь столь беспардонную ложь. До того, оказывается, ненавидели болгары русов за учинённые ими «ужасные бедствия», что даже против войск Второго Рима бок о бок с ними сражались только оттого, что ромеи на них русов натравили.

Прямо не знаешь, что сказать. Однако сказать придётся: болгары, очевидно, хорошо представляли, кто причинил их стране «ужасные бедствия», а кто — пришёл их освободить. По крайней мере, некоторые из них. Те же, кто имел глупость поверить пропаганде завоевателей, и открыть им ворота своих городов, очень быстро об этом пожалели.

Вспомните «многие города и крепости», отданные Цимисхием на разграбление своему войску. По дороге к Доростолу несколько болгарских скамаров уничтожили разведотряд византийцев и оставили трупы на дороге. Император велел прочесать окрестности. Убежище скамаров было найдено, они сами захвачены в плен, и изрублены в куски телохранителями Цимисхия на его глазах.

Ещё и на стенах Доростола вместе с русами до последнего оборонялись болгары. Некоторые авторы относят также к примерам болгарского сопротивления сообщение Скилицы, что среди павших под Доростолом русов византийские мародёры находили тела женщин в мужской одежде и доспехах.

Это, однако, можно отнести и к русским богатыркам, поленицам наших былин. Славянкам было не чуждо воинское искусство. Так, Саксон Грамматик пишет про славянскую богатырку Визну, потрясавшую даже врагов своей доблестью и ратным умением, погибшую в VII веке в битве при Бравалле.

Большинство же болгар, по всей видимости, сочло войну оконченной после падения державы и захвата в плен их царя. Христианская верхушка городов, в первую очередь — торговых портов на Чёрном море, посылала к Цимисхию гонцов с изъявлениями верности и открывала ворота его отрядам и наместникам.

Что ж, они сами выбрали свою судьбу — судьбу провинции в чужой, иноязычной стране, судьбу рабов чужого бога и полурабов чужеземного цесаря. Мне не жаль их, мне жалко тех, кто до последнего сражался за Богов и свободу своего, согласившегося на рабство народа.

Предвидя мощное и ожесточённое сопротивление славян, способное, самое малое, уравновесить подавляющее численное превосходство его интернациональной орды, Цимисхий и прибег к хитрым мерам вроде заявлений об «освободительной» цели своего похода или приказов отпустить пленных болгар.

Кроме того, лукавый император отправил к Святославу послов с новыми требованиями немедленно признать себя побеждённым, сложить оружие и покинуть Болгарию.

Численные соотношения войск определить трудно. Порядок количества воинов в византийской армии мы уже определили. Численность войска русов ромейские источники определяют по разному. Лев Диакон, который, как предполагают, не то сам сопровождал, в качестве летописца и духовника императорское войско, не то беседовал с каким-то участником похода, как-то пытается остаться в пределах приличия.

Он не скрывает огромного численного превосходства своих соотечественников, а войско русов определяет в шестьдесят тысяч воинов. Цифра, в общем-то, выглядит вполне достоверно, но… она уже встречалась у Льва Диакона, когда он говорит о первом появлении русов в Болгарии.

Особенно хорошо то, что Диакон, по-видимому, в отличие от Скилицы, ничего не знал о временном возвращении Святослава на Русь, и получается, что под Доростолом армии Второго Рима противостояло ровно столько же русских воинов, сколько Святослав привёл в Болгарию два года назад.

Словно не было страшных битв с ромеями, аркадиопольской мясорубки и ловушки в Преславе. Однако, повторяю, он всё же придерживается каких-то приличий, чего никак нельзя сказать об обращении с цифрами Иоанна Скилицы. Тут мы встречаем какие-то совершенно уж бесстыжие пересказы фронтовых баек, рассказывал которые ему, по всей видимости, некий Феодор из Мисфии.

Во всяком случае, именно он то и дело выступает в качестве «храброго портняжки». Чего, скажем, стоит рассказ об том, как он, с тремя сотнями солдат, обращает в бегство семь тысяч русов!

Тут войско Святослава оценивается аж в триста тридцать тысяч воинов! Стоит напомнить, что под Аркадиополем, согласно ему же, полегло около трёхсот тысяч русов. Сколько же тогда первоначально было в войске великого князя? А вот отражение одной из вылазок русов — ромеи «многих перебили в этой стычке, и всего более — всадников. Ни один из ромеев не был ранен и только три лошади убиты».

Говоря проще, рассматривать эти подсчёты всерьёз нет никакой возможности. Не удивляюсь «правдивости» летописцев Второго Рима. Удивляюсь нашим, отечественным историкам, пытающимся на этом материале оспаривать данные русских летописей! Впрочем, не будем чрезмерно осуждать ромейских летописцев.

Во-первых, тот же самый Диакон — единственный из авторов Восточного Рима, удосужившийся описать внешний вид, вооружение и обычаи русов. Во-вторых, и Диакон, и Скилица всё же были людьми Х века, и потому — благороднее наших современников. У того же Скилицы можно встретить фразу о «геройски сражавшемся» вожде русов.

Попытайтесь представить сводку Совинформбюро: «После героической обороны немецко-фашистские войска вынуждены были сдать Кенигсберг»… про «Кавказ-центр» я вообще молчу. Горько, но факт — мы хуже самых неблагородных и лживых людей Х века.

Можно уяснить лишь одно — перед осадой Доростола произошла ещё одна битва войска Святослава с армией Цимисхия. Битва длилась целый день, до самого вечера. Перевес клонился то на одну сторону, то на другую, и Скилица даже насчитывает двенадцать переломных моментов, изменявших ход битвы.

Конечно, красивое число названо, скорее всего, для красного словца, но одно несомненно — сражение, в котором схлестнулись лучшие воины Севера с самой многочисленной и хорошо оснащённой армией Юга, было, конечно, ожесточённым. К вечеру русы, однако, отступили в Доростол, и поле битвы осталось за их противниками.

Утром Иоанн Цимисхий первым делом отдал приказ возводить против ворот Доростола укреплённый лагерь. Войско расположилось на холме, который обнесли рвом. Земля изо рва образовывала насыпь, служившую лагерю дополнительной защитой. Гребень насыпи укрепили «рогатками» из щитов и кольев.

После этого произошла как бы проба сил противников. Ромеи сходили на штурм, но русы без труда отбили приступ. После этого осаждённые предприняли попытку вылазки. Здесь мы опять сталкиваемся с загадкой — и Диакон, и Скилица сообщают, что в этой вылазке русы в первый раз сражались верхом.

Никак нельзя с этим согласиться. Русы действительно не выдерживали сравнения в конном бою с арабскими лёгкими конниками и их противниками и учениками — византийскими акритами. Но Масуди, когда писал о набеге русов в 912 году на берега Каспия, говорил, что пришедшие на судах северяне «рассылают всадников» по подвергшейся набегу земле.

И действительно, на лодьях варягов-вендов, в отличие от норманнских драккаров, всегда было место для нескольких коней. В 920 году отец Святослава нанёс сокрушительное поражение ордам печенегов и превратил их в вассалов Руси. Это было бы невозможно сделать, не имея конницы.

Военный историк Дмитрий Зенин заметил, что после изобретения стремян, позволивших рубить с седла, стрелять верхом из лука и наносить таранные удары копьём, пехоте атакованной конниками, «оставалось только с честью погибнуть». Ибн Мискавейх, описавший захват русами Бердаа, тоже говорит, что они не умеют сражаться на коне.

Однако он не объясняет, как русам при том удалось раз за разом одерживать верх в столкновениях в чистом поле с войсками мусульманского правителя Шемахи. В этих войсках, конечно, было немало отличных всадников, и биться с ними, не имея своей конницы, было бы невозможно.

В промежутке между Бердаа и Доростолом русы разгромили Хазарский каганат, что тоже было бы немыслимо без умения хоть какой-то части войска биться верхом. Но сама форма русских каролингов с удлинённой рукоятью и скруглённым перекрестьем, говорит об их приспособленности именно для верхового боя.

Найдены многочисленные погребения русских воинов тех лет с боевым конём. Наконец, сами Лев Диакон с Иоанном Скилицей в описании первого балканского похода Святослава постоянно говорят о стычках их соплеменников с русскими всадниками. Говоря кратко, трудно объяснить это заявление византийских летописцев.

В любом случае, оба автора сходятся на том, что вылазка русов была мгновенно пресечена атакой кавалерии Второго Рима. Русы без больших потерь отступили за стены Доростола, к которым византийские конники не решились последовать за ними, по недавнему штурму помня меткость стрельбы русских лучников.

Но тут произошло событие, превратившее бои у Доростола в затяжную осаду этого города. На Дунае завиднелись многочисленные паруса византийского флота. Шли огромные триеры с таранами-рострами под форштевнем. Шли галеры для переброски солдат. Однако страшнее их для русов были небольшие, вёрткие, словно поджарые охотничьи псы, хеландии.

Над их бортами поблёкивали трубы огнемётов. Прибыл чудовищный «греческий огонь», кошмар врагов Восточного Рима. Русы отлично помнили его по рассказам стариков о злосчастном походе отца Святослава в 941 году, где русские лодьи были сожжены этим огнём.

Корабли встали на якорь у противоположного берега Дуная, пресекая возможные попытки русов покинуть крепость по воде. Цимисхий хорошо запомнил приём, использованный воеводой Волком!

Кольцо вокруг города было замкнуто. Началось долгое, трёхмесячное Доростольское сидение.

Доростольское сидение

Мужайтесь, боритесь, о храбрые други!
Как бой ни жесток, ни свирепа борьба.
Над вами — безмолвные звёздные круги,
Под вами — глухие, немые гроба.

Пускай Олимпийцы завистливым оком
Глядят на борьбу непреклонных сердец.
Кто, ратуя, пал, побеждённый лишь Роком,
Тот вырвал из рук Их победный венец.