Оды Горация. Основные темы, мотивы, особенности композиции и стиля.

Гораций — поэт мысли и вместе с тем мастер сильного, сжатого слова и четкого, конкретного образа. Все эти моменты имеются уже налицо в раннем творчестве, но поэту не всегда удается создать из них единое художественное целое, и образная сторона оказывается нередко лишь иллюстрацией для отвлеченного рассуждения. Большей целостности Гораций достигает в своих позднейших произведениях.

Изданием второго сборника сатир и книги эподов (около 30 г.). завершается первый период литературной деятельности Горация. Вступительная сатира второй книги содержит уже по существу прощание с агрессивно-полемической поэзией: автор заверяет, что перо его впредь не будет никого задевать иначе, как в целях самозащиты. Наметившийся в эподах переход к лирике размышления определил собою на ряд лет творческие интересы поэта. В 23 г. он выпускает три книги лирических «Стихотворений» (Carmina); античные комментаторы называют их иногда одами, и это греческое наименование укрепилось в позднейшей литературе о Горации. Не следует связывать с античным термином «ода» представлений о совершенно обязательном торжественном пафосе, как это имело место в «одическом» жанре Нового времени. «Ода» — песня, или лирическое произведение в стиховых формах песни, и, в частности, «оды» Горация обычно весьма далеки от «высокого стиля». Как чистый классицист, Гораций ищет для себя образцов в древнегреческой лирике, но находит их не в торжественной поэзии Пиндара, а в мелике эолийцев.

От архилоховского стиля эподов Гораций переходит к формам монодической лирики. Его образцы теперь — Анакреонт, Сапфо и в первую очередь Алкей, и римский поэт усматривает свое право на литературное бессмертие в том, что он «первый свел эолийскую песнь на италийские лады» («Памятник»).

Перенесение «эолийской песни» на римскую почву надлежит понимать так же, как и «показ паросских ямбов» в эподах. Гораций разумеет при этом прежде всего обогащение римской поэзии стиховыми и строфическими формами эолийской лирики. Сборник, изданный в 23 г., содержит в пестром чередовании стихотворения, написанные «алкеевой» строфой, «сапфической», «асклепиадовой» и другими строфами в их различных вариациях, — в сумме двенадцать строфических форм; все они были совершенно новыми или почти совершенно новыми для Рима, и в трактовке их Гораций обнаруживает метрическое мастерство, не превзойденное никем из последующих римских поэтов. Это небывалое еще метрическое разнообразие предстает перед читателем с первых же страниц сборника, который открывается своеобразным строфическим парадом, группой стихотворений различной строфической формы.

Воспроизводя метрическое построение и общий стилистический тон эолийской лирики, Гораций во всем остальном идет собственным» путями. Как и в эподах, он использует художественный опыт разных периодов и нередко перекликается с эллинистической поэзией. Древнегреческая форма служит облачением для эллинистически-римского содержания. Переводов из древнегреческой лирики у Горация нет. Некоторые оды — из сравнительно ранних — начинаются с цитаты [так, из Алкея «Нам пить пора» в стихотворении 1,37 по случаю гибели Клеопатры], но цитаты эти имеют примерно такую же функцию, как в наше время эпиграф, и в дальнейшем стихотворение развивается вполне самостоятельно.

Лирика Горация насыщена мыслью и являет в этом отношении совершенную противоположность лирике его римского предшественника Катулла. Мысль и воображение преобладают у Горация над чувством, и тематика выходит далеко за сферу непосредственных субъективных переживаний. События внешнего мира интересуют поэта прежде всего своим местом в системе жизненных ценностей; Гораций отправляется от единичного факта или конкретной ситуации, но изымает их из непосредственного жизненного контекста и окружает размышлениями, оформляющимися в серию чеканных образов. Поборник содержательной поэзии склонен к дидактической позе, традиционной в античной лирике. С ней связаны некоторые черты, определяющие специфическую структуру горацианской оды.

Стихотворение Горация почти всегда имеет форму обращения: поэт адресуется к некоему второму лицу, и лирическая тема развертывается между авторским «я» и «ты» адресата; другие формы — монолог или диалог — попадаются лишь в виде исключения (не более 6 — 7 случаев на 88 стихотворений первого сборника). Гораций обращается иногда к божеству — в этом случае перед нами обычно гимн, — изредка к неодушевленному предмету, но чаще всего к людям, будь то индивидуально поименованное лицо, или коллектив («товарищи», «римляне»), или, наконец, отвлеченное «ты» (например в стихотворениях, обличающих пороки современного общества). Почти все мужские адресаты од — реальные лица, современники поэта; но характерно, что никто, кроме Мецената, не удостаивается больше чем одного обращения: обращение вызывается не столько стремлением поделиться мыслями и чувствами, сколько потребностями литературной формы, и сводится иногда к простому посвящению, имеющему целью почтить адресата; что да женских адресатов, носительниц различных греческих имен, то самая реальность этих фигур далеко не всегда представляется несомненной. И тем не менее Гораций строго выдерживает фикцию, будто его ода предназначена для того лица, к которому она обращена; более того, обращение никогда не имеет характера «послания» издалека и подается таким образом, что его можно было бы произнести или даже пропеть под звуки лиры в присутствии адресата, — таким образом сохраняется стиль «эолийской песни», лирики Алкея или Сапфо.

Другая характерная особенность горацианской лирики состоит в том, что обращение почти всегда содержит в себе некое волеизъявление или совет. Поэт высказывает пожелание, отклоняет чье-либо предложение, стремится воздействовать на волю.адресата. Волеизъявление предназначено для того, чтобы быть осуществлённым, и ода Горация чаще всего обращена в сторону будущего. Чисто созерцательный момент, привычный в лирической поэзии Нового времени и встречавшийся нам уже у Катулла, менее всего характерен для од Горация.

По тематике и жанровым разновидностям оды весьма разнообразны. Обращения к богам, составленные по всем правилам античного гимна, политические стихи и философские размышления чередуются с любовной, пировой и дружеской лирикой, с насмешливыми и обличительными произведениями и со стихотворениями на различные жизненные случаи. При всем этом многообразии четко выделяется несколько основных групп, создающих специфический облик сборника.

Это прежде всего группа «увещательных» стихотворений, лирика размышления. Выступая в качестве лирического поэта, Гораций не отказывается от проблематики истинного счастья, занимавшей его в сатирах. Из слияния гномического фонда древнегреческой поэзии с установками эпикурейской философии получается своеобразное сочетание, которое вошло в века в качестве «горацианской мудрости». Идеал бeзмятeжногo пользoвaния жизнью получает у Горация свое классическое литературное выражение. В беге времени, в смене времен года и фаз луны, в увядании цветов и превратностях человеческой судьбы поэт видит напоминание о кратковременности жизни. Бледная смерть равно стучится в лачуги бедняков и в чертоги богачей. Не следует задумываться о будущем:

День текущий ловит,

меньше всего

веря в грядущий день.

Истинно свободен и счастлив лишь тот, кто может сказать по истечении дня: «я прожил», — и завтрашний день, каков бы он ни был, не может сделать бывшее не бывшим. Пиры, вино, любовь — этими утехами отнюдь не следует пренебрегать, но основа блаженной жизни — а безмятежности духа, умеющего сохранить меру в благополучии и твердость в трудном положении. Жажда богатств и стремление к почестям одинаково бесполезны. Высокое положение таит у себе опасности:

Чаще треплет вихрь великаны-сосны,

Тяжелей обвал всех высоких башен,

И громады гор привлекают чаще

Молний удары

—

напоминание, вполне своевременное во времена Августа, очень ревниво относившегося к чужой популярности. Богатство хорошо лишь тогда,, когда им умеют пользоваться, но, с ростом богатств обычна возрастают заботы и алчность; зато тих сон человека с малым достатком. В «золотой середине», в сокращении желаний — источник счастья, и Гораций охотно рисует свою тихую жизнь в сабинском поместье.

По кругу тем эта медитативная лирика соприкасается с диатрибой, но она никогда не становится отвлеченной или утомительной. Поучительное обращение к адресату остается в рамках утонченно-вежливой беседы, не предъявляющей излишних требований ни к внимательности, ни к самолюбию собеседника, и поэт умеет варьировать формы выражения своих излюбленных мыслей.

Любовь и вино — исконные темы эолийской лирики..Гораций иногда принимает позу певца вина и любви, но происходит это преимущественно в тех случаях, когда он вынужден отклонять предложения покровителей, настойчиво побуждающих его воспевать «деяния Августа». Философия наслаждения продолжает сохранять для Горация свой «защитный» характер. Как естественно ожидать от эпикурейца, любовная лирика Горация не выходит за пределы поэзии легких увлечений. Современники его, римские элегические поэты (см. ниже), стремились к изображению глубокой и сильной страсти и издавали целые циклы стихотворений, посвященных единой возлюбленной, циклы, в которых не было места другому Женскому имени как объекту любви. Совершенно иначе у Горация. Он изображает свое чувство как бы порхающим. В его сборнике мелькает много женских фигур, почти не имеющих индивидуальных черт, но все эти призрачные Лидии, Гликеры и Хлои получают в свою честь лишь по очень небольшому количеству стихотворений, а иногда упоминаются не более одного раза. В выражении субъективных чувств горацианская любовная ода очень сдержана; пользуясь пpeимущественно образами внешнего мира, Гораций создает лирически оживленную ситуацию, приобретающую внутреннее движение в своем раскрытии и в размышлениях и волеизъявлениях поэта. Авторское «я» далеко не всегда является при этом носителем любовной эмоции. Сильное чувство Гораций предпочитает находить у других. В качестве постороннего наблюдателя, уже искушенного любовными кораблекрушениями, он рисует бури, ожидающие неопытного поклонника переменчивой красавицы, пагубное действие страсти на здорового, крепкого юношу или злые забавы Венеры, сопрягающей людей, которые не сходны меж собой ни наружностью, ни душевными качествами. Любовные переживания, отнесенные к самому автору, чаще всего окрашены легкой иронией и погружены в атмосферу горацианского жизнеощущения, придающую им специфический тон, несмотря на многочисленные перепевы отдельных мотивов древнегреческой и особенно эллинистической любовной поэзии. В первом сборнике только одно стихотворение говорит о страданиях, связанных с любовью, но и здесь перед нами муки ревности, а не любви. На модные темы сентиментальной любовной элегии Гораций откликается шутливыми стихотворениями; серенада (paraklausithyron) получает у него пародийную трактовку. Не лишено налета лукавой иронии даже наиболее прославленное в позднейшие времена любовное стихотворение Горация (III, 9), диалогическая сценка встречи и примирения после размолвки: в трех парных строфах с симметричным чередованием реплик проходит прошлое, настоящее и будущее двух влюбленных, ищущих в любви легких перемен и волнений. Умеренным характером отличается также и застольная лирика: поэт прославляет «скромного Вакха».

Более значительную ценность представляет для эпикурейца дружба. Дружеские приветы, и утешения, увещания и напутствия составляют ту лирическую сферу, которая получает у обычно сдержанного Горация более интимный колорит. Характерное для автора сочетание серьезного и шутливого, его искусство средних красок находят благодарную почву в тонах дружеской лирики, и к этой области относятся многие из наиболее изящных стихотворений Горация. Одно из таких стихотворений (II, 7) по случаю возвращения в Италию амнистированного Помпея Вара, соратника поэта по республиканской армии Брута, переведено Пушкиным («Кто из богов мне возвратил»). Ряд од посвящен Меценату, в том числе и известное стихотворение (II, 17), в котором Гораций, ссылаясь на звездную дружбу, связывающую его судьбу с судьбой Мецената, обещает не пережить своего друга.

Особую категорию составляют оды на политические и социальные темы. Покровители поэта ждали от него произведений в честь.Августа, но примирение с империей проходило у Горация гораздо медленнее, чем у Вергилия. Мы уже видели, что после ранних республиканских стихотворений Гораций до конца 30-х гг. не затрагивал политических вопросов и вернулся к ним только во время борьбы с Антонием, привлекшей симпатии италийского населения на сторону Октавиана. Как в свое время Алкей, Гораций изображает римское государство в виде «корабля», которому грозит стать игрушкой ветров.

Был досадою ты, был мне тревогою,

Стал любовью теперь, думой нелегкою.

Гибель Клеопатры дает уже материал для ликующего стихотворения. Октавиан отныне представляется тем вождем, который вывел Италию из тупика гражданских войн и избавил римское общество от угрозы социальных потрясений.

Не боюсь я смуты,

Ни убитым быть, пока всей землею

Правит наш Цезарь,

пишет Гораций в 24 г. и тут же вспоминает о Спартаке. К империи он пытается подойти с двух точек зрения: с позиции аполитического рабовладельца, частного человека, желающего безмятежно вкушать блага жизни под охраной нового строя, и с позиции моралиста, удрученного падением гражданской доблести в римском обществе; но последовательное проведение как той, так и другой точки зрения привело бы к расхождению с официальными установками, требовавшими гражданской активности и вместе с тем ограничивавшими эту активность. Гораций вынужден поэтому оставаться чрезвычайно осторожным в трактовке политических тем. События недавнего прошлого — «огонь, скрытый под обманчивым пеплом», хотя принятый Октавианом курс на примирение с республиканской аристократией позволяет ввести однажды упоминание о «славной смерти Катона» в стихотворение, посвященное принцепсу и его семье. Но и восхваления Октавиана в сборнике 23 г. оказываются весьма сдержанными по тону, если сравнить.их с другими памятниками этого времени, например с «Георгиками» Вергилия или с позднейшими стихотворениями самого Горация. Август прославляется в связи с теми лозунгами его внешней и внутренней политики, которые были приемлемы для римских патриотов с консервативно-республиканским уклоном. В цикле од, выдержанных в торжественном, несколько «пиндаризирующем» стиле (так называемые «римские оды», III, 1 — 6), Гораций выступает как пропагандист религиозных и моральных реформ в консервативном духе, возвещенных Августом. Примат Италии над эллинистическим востоком получает мифологическое освящение в пророчестве Юноны, сулящей Риму власть над миром при условии, что стены Трои не будут восстановлены. Официальные лозунги религиозного обновления фальшиво звучат в устах скептического Горация, но проповедь моральной реформы связывается с привычными для поэта темами обуздания желаний и борьбы с алчностью. Эпикурейские мотивы перемежаются с восхвалением стоической «добродетели» и с пропагандой воинского духа.

Идеализация старинных нравов и древней простоты не чужда философу «довольства малым», и в Горации иногда просыпается сатирик-моралист, бичующий пороки современности, ее развращенность, изнеженность и алчность. Основной источник зла — жажда накопления. Огромные поместья с роскошными дворцами и декоративными садами приводят к сокращению пахотной площади и обезземелению мелких владельцев:

У скифов, проводящих свой век в повозке, у диких гетов, незнающих частной собственности на землю, лучший образ жизни и более чистые нравы, чем у римлян.

Разносторонность содержания и его высокий идеологический уровень, новизна и многообразие стиховых форм, пластичность лирически оживленных образов, сжатая выразительность стиля, развивающая в немногих словах большое богатство словесной энергии — таковы достоинства горацианских од. Поэт достиг этого искусства в долгой работе над совершенствованием стиля, в постоянном изучение классиков лирической поэзии: пчела, трудолюбиво собирающая сок цветов, — образ, примененный самим Горацием для характеристики его творчества.