Проект преобразования Сената

Во исполнение указа 5 июня 1801 г. сенаторы 1-го департамента поручили П. В. Завадовскому подготовить для общего собрания выписку из всех указов и постановлений, касающихся Сената (САИ. 69). Не прошло и трех недель с того дня, когда Александр обратился к Сенату с публичным запросом о его правах, как царь выразил опасение своим «молодым друзьям», что его демарш не приведет к желаемому результату. Теперь ему казалось более целесообразным преобразовать Сенат собственным указом, не спрашивая мнений сенаторов на этот счет. Видимо, Александру уже стало известно, в како"м направлении идет подготовительная работа, и оно не устраивало его. «Молодые друзья» заметили царю, что очень легко сделать так, чтобы в сенатском докладе были бы воплощены именно те принципы, о которых он говорил. Для этого необходимо либо воспользоваться уже изданными узаконениями, либо предложить монарху новые, которые отвечали бы поставленной цели. Александр согласился и пожелал, чтобы эту идею «внушили» Завадовскому.²⁶ «Молодые друзья», видимо, так и сделали. Завадовский подготовил не только выписку из законов о Сенате, как предполагалось первоначально, но и сочинил проект положения о его правах и преимуществах (САИ. 69—70).

Доклад Завадовского был сочинен «по мнению 1-го департамента сенаторов», в том числе Д. П. Трощинского и А. Р. Воронцова, которые к тому времени уже высказались по этому вопросу: Трощин-ский — в докладе царю «О причинах унижения Сената», Воронцов — в записке от 19 мая 1801 г. Доклад Завадовского не только был

составлен в полном соответствии с основными положениями этих двух документов, но в него были перенесены отдельные предложения и даже целые фразы из них.

Доклад состоял из двух частей. Первая, критическая, представляла собой краткую историческую справку о причинах падения власти Сената. Вторая, позитивная, содержала 15 статей, в которых были перечислены его права и обязанности. К проекту прилагалось 15 указов о Сенате (САИ. 70—81). В исторической части доклада Завадовский обрисовал положение Сената в самый первый период его существования (1711—1718 гг.), полностью проигнорировав ту эволюцию (несомненно, ему известную), которую проделал Сенат в петровскую эпоху, когда из органа верховного управления он превратился в орган контроля за управлением, был подчинен надзору генерал-прокурора и почти что устранен от участия в законодательной деятельности. После смерти Петра, по утверждению Завадовского, «властолюбивые лица, пользуясь доверенностью государскою, стремились к тому, чтоб им, а не местам властвовать в делах». Особенно они в этом преуспели в последние годы, когда Сенат можно было уподобить «немощному телу». Государи больше не председательствовали в Сенате, а отношения Сената с самодержцами осуществлялись «через третьи руки». Единогласное решение дел было заменено решением по большинству голосов, кроме того, допускалась апелляция на Сенат. По выбору и произволу прерывалась очередь рассмотрения дел. Сенат, «объятый сильным влиянием на его дела», по нескольку раз изменял свои решения. «Се образ порабощенного Сената, в котором молчать тяжко, говорить было бедственно», — так устами Тацита Завадовский подвел итог положению Сената в царствование Павла и предложил Александру вернуться к системе государственного управления петровского времени. Ввиду обширного пространства и многонационального состава России законодательная власть «должна существовать навсегда существенно и неограниченно» в руках монарха. Верховным правительством страны является Сенат. Он осуществляет исполнительную и судебную власть в полном объеме: управляет всеми учреждениями страны и подчиняется только монарху. Должность Сената — предохранять прерогативы монарха, исполнять его волю, следить за осуществлением законов, обеспечивать течение правосудия,«пещись... о всякой вообще пользе народной». Из прав вытекают и преимущества: повеления Сената исполняются как именные указы государя; сенаторы могут ходатайствовать у монарха «по всяким народным нуждам и в случае потреб государственных, докладывался императорскому величеству, прибавлять по статьям доходов необходимую прибавку платы или податей»; суд и расправа по гражданским и уголовным делам «верховным образом» принадлежит Сенату, а за монархом остается лишь право помилования (ст. 1). Члены Сената назначаются монархом (ст. 8). Приговоры департаментов и общего собрания могут быть только единогласными (ст. 3); голос одного сенатора, внесенный в протокол, несогласный с другими, даже в том случае, если сам сенатор уже в отставке или умер, сохраняет свою силу и останавли-

10'

вает дело (ст. 9). Дела, решенные в департаментах и в общем собрании единогласно, считаются решенными окончательно (ст. 4, 6). В случае разногласия в департаменте дело переносится в общее собрание, а если и здесь не будет разрешено единогласно, генерал-прокурор подносит монарху доклад с изложением разных мнений, при этом для объяснения присутствуют сенаторы, избранные общим собранием, по одному от каждой разномыслящей стороны. Указ царя окончательно завершает дело, так что ни сам царствующий монарх, ни его преемники не должны возобновлять его. Жалобы на решения Сената не допускаются (см. 2), но в исключительных случаях монарх может поручить рассмотреть их доверенным особам (ст. 7). Каждый сенатор имеет право представлять о «вреде в государстве и о беззакониях, ему известных» (ст. 10). Сенатсткие дела должны быть доступны для всех сенаторов, чтобы они были осведомлены об очереди дел к слушанию и об исполнении принятых решений (ст. 11).

Для того чтобы только Сенат мог осуществлять роль верховного органа управления страны, в докладе перечисляется целый ряд мер, которые были дословно перенесены из записки Трощинского и имели целью оградить Сенат от влияния «властолюбивых лиц». Проект призывал монарха «подтвердить, чтоб в единой власти Сената состояло точное и непосредственное управление всех присутственных мест в империи и чтоб один государь... мог переменить или остановить повеления Сената, и также бы никто не мог, кроме единого Сената, предписывать образ исполнения законов и дабы все недо-разрешения представляемы были на его разрешение» (ст. 12). Вместе с тем в докладе признавалось необходимым, чтобы побудительные указы в присутственные места выходили бы только из Сената, «дабы никакое место и лицо не могло взыскивать или подтверждать об исполнении, ни объявлять указов по делам, в присутственных местах производящимся, мимо Сената», при этом должен быть строго соблюден порядок движения жалоб и апелляций (ст. 14). Для того чтобы, поднять авторитет Сената как исполнительного органа, сенаторам следовало бы не только назначать чиновников в нижние и средние места, но и избирать и представлять монарху на утверждение кандидатов на высшие должности губернаторов и президентов всех коллегий, кроме иностранной, военной и морской (ст. 13). Доклад завершался просьбой наделить Сенат новым весьма существенным преимуществом «представлять государю, если б закон или указ от него вышел противен прежде изданным, вреден или неясен был. Но, когда по представлению о том не угодно будет отменить, тогда уже исполняется оный безмолвно» (САИ. 70—78).

Завадовский верно понял и подтекст указа 5 июня 1801 г., и ту идею, которую «молодые друзья» должны были внушить ему по поручению Александра 19 дней спустя: не ограничиваться указанием на нарушения сенатских прав, но высказать собственное осмысление сущности этого органа, не только восстановить уже изданные узаконения, а создать новый проект прав и обязанностей

Сената. В самом деле, в докладе не было тщательного анализа действительного положения Сената при Петре и исследования подлинных причин упадка власти Сената при его преемниках. Да и выписка узаконений о Сенате вовсе не представляла собой собрания всех или даже наиболее важных законов о Сенате. Из петровского законодательства Завадовский выбрал только положения, соответствовавшие его представлению о том, каким должен стать Сенат теперь. Так, из узаконений Петра I в выписке был помещен лишь указ об учреждении Сената 22 февраля 1711 г., где первоначальная компетенция этого органа была раскрыта довольно неопределенно. Но законы декабря 1717 г., 12 января 1722 г., 27 апреля 1722 г. (ПСЗ. I. 2321, 3877, 3978, 3979), важнейшие нормативные акты, определившие окончательное устройство Сената в том виде, в котором его застали преемники Петра, ни в докладе, ни в выписке не упоминались вовсе. Указы 27 апреля 1722 г. учреждали должность генерал-прокурора и устанавливали его взаимоотношения с Сенатом и монархом.

В проекте Завадовского генерал-прокурор упоминался два раза как лицо, в обязанности которого входит «убедить всех к единогласному решению», более о нем не говорилось ни слова. Между тем весь доклад был составлен против генерал-прокурора. Под главными виновникми падения власти Сената, «властолюбивыми лицами», подразумевались прежде всего генерал-прокуроры. Острие доклада было направлено против складывавшейся в течение XVIII в. практики управлять не посредством государственных учреждений, а через фаворитов и доверенных лиц, среди которых особое значение имел генерал-прокурор. Вариант преобразования государственного устройства, намеченный Завадовским, заключался в том, чтобы во главе управления страной поставить коллективный орган вельможных верхов, что должно было предохранить дворянскую империю как от олигархических поползновений временщиков, так и от деспотических тенденций носителей верхней власти. Предполагалось процессу складывания системы единоличного управления, ведшего к усилению власти монарха, противопоставить увеличение роли сановных верхов. В условиях, когда перед феодально-крепостническим государством стоял целый ряд сложных социально-экономических и политических проблем, такое преобразование должно было привести к усилению чисто дворянской точки зрения при их решении. Завадовский никак не связывал уменьшение роли Сената в павловское время с сословной политикой покойного императора. А между тем именно попытки Павла I разрешить стоявшие перед страной задачи, опираясь прежде всего на личных агентов власти, менее зависимых от интересов дворянского сословия, и выдвинули теперь на первый план вопрос о необходимости противопоставить личной власти царя корпоративный орган дворянских верхов. Завадовский и те, кто солидаризировался с ним,хотели, чтобы Сенат, пропитанный сословным духом, имея в руках исполнительную власть, стал бы своеобразным фильтром, через который пропускалась бы вся правительственная деятельность монарха. Кроме того, авторы доклада

желали, чтобы этот орган, стоявший на страже интересов дворянства, был бы полновластным распорядителем в судебных делах, охраняя высшее сословие от произвольного вторжения монарха в эту область. Наконец, посредством права представления Сенат должен был принимать участие в выработке основ правительственного курса. Это важное право должно было стать инструментом выражения общественного мнения дворянских верхов. Самодержцы не могли не считаться с общественным мнением, и потому Сенат с помощью права представления получал возможность оказывать определенное влияние на законодательную деятельность монарха. Однако это влияние не могло быть настолько сильным, чтоб ограничивать самодержавие и гарантировать невозможность произвольного изменения существующих установлений. Предложения Завадовского шли вразрез со всем ходом государственного управления предшествующего столетия, но конкретные меры, намеченные в проекте, не соответствовали поставленной цели и были не способны повернуть вспять те процессы, которые энергично прокладывали себе дорогу во второй половине XVIII в. Если бы Завадовский не ставил перед собой определенных политических целей, он неминуемо пришел бы к выводу о том, что Сенат не в состоянии выполнять ту роль, которую он ему предназначал.

6—26 июля проект Завадовского рассматривался вначале в 1-м департаменте, а потом в общем собрании Сената (САИ. 69— 70, 81—82). 19 июля сенаторы М. Н. Муравьев, Г. П. Гагарин, Н. С. Захаров, А. С. Макаров, С. И. Салагов, П. А. Толстой, И. П. Пущин, Ф. М. Колокольцев, И. А. Тейльс, П. П. Митусов, Г. Р. Державин, А. Р. Воронцов, А. С. Строганов подали свои письменные мнения (САИ. 82—105). Муравьев и Строганов, «не расположившиеся, по-видимому, во что-нибудь мешаться»,²⁷ сделали всего по одному замечанию. Сенаторы 4-го департамента Захаров, Макаров, Салагов, Толстой и Пущин подписали одно общее мнение. Их замечания касались главным образом перемены слов и выражений (САИ. 83— 84). Еще до начала прений Гагарин, Колокольцев и Митусов взяли свои примечания назад. Их позиция так и осталась невыясненной — во время обсуждения они не проронили ни слова. Тейльс пытался сгладить ряд положений доклада и тем самым несколько уменьшить значение Сената (САИ. 89—95).Воронцов же, напротив, предлагал их усилить (САИ. 82—83). Но в целом все эти замечания не затрагивали проекта по существу. Среди них особое место занимало «Мнение» Г. Р. Державина, близкого к братьям Зубовым. В сочинении Державина, которое, возможно, явилось плодом коллективного творчества, была развита принципиально иная точка зрения на задачи преобразования Сената. Путь Державина к этому документу был довольно сложным. Он начал с наброска, отличавшегося большой умеренностью и созданного, по-видимому, еще до появления указа 5 июня 1801 г.²⁸ Но как только был обнародован этот указ, Державин составил «Примечание» к нему. Самой замечательной чертой этого сочинения являлось то, что в нем Сенат превращался в представительный орган высшего дворянства, духовенства и купечества. Дер-

жавин предложил выбирать «сенаторов по баллотировке, чиня оную, если по пространству империи неудобно по всем губернским городам, то по крайней мере в нескольких и двух столицах чрез чинов, в классах состоящих, знатного духовенства и первой гильдии купечества, а потом те выборы перебаллотировать еще в общем Сенате и всех коллегий собрании и по два кандидата на каждое место для утверждения какого-либо из них подносить его величеству». Державин предложил сделать звание сенатора пожизненным, а его особу — неприкосновенной, установить подсудность сенатора только суду самого Сената и монарха, расширить участие сенаторов в законодательной деятельности. Причем особое внимание автор сосредоточил на случаях противоборства верховной власти и Сената. Державин предложил испросить у Александра: «1) чтобы никакой новый указ или закон принят ни старый отменен или переправлен без рассмотрения Правительствующего сената в общем собрании и внесения в книгу непременных законов печатан и исполняем не был; 2) в случае же издания таковых не соответственных законам и пользам государства указов имел бы право Сенат входить к его величеству со всеподданнейшим докладом и просить об отмене оных», особенно если нарушается без суда личная безопасность, изменяется религия, вводятся новые налоги, объявляется война. Если монарх не одобрит письменного представления, то Сенат мог бы отправить к царю депутатов просить об отмене словесно. Сенату должно быть разрешено в особо важных случаях являться к монарху и представлять ему свои предложения. Если же монарх не одобрит их, то сенаторам на'до дать право выразить свое несогласие с ним: перестать посещать службу или уйти в отставку. Все эти привилегии Сената монарх должен сделать «на вечные времена... непоколебимыми».²⁹

Когда Державин ознакомился с проектом Завадовского, то он набросал свои «Примечания» и к нему. Но здесь Державин значительно сгладил свои прежние предложения. Мысль о выборе сенаторов была проведена тут в более осторожной форме: «Действователи сей политической машины суть люди. Чтоб они были способнейшие, надобно их уметь выбрать из множества. Кто же справедливо может сделать сей выбор, как не то же множество, в котором друг друга лучше знают, одних — губернским правительством, других — Сенату, а некоторых — самому государю. Осталось бы только по выбору баллотирования из двух или трех кандидатов утвердить». В свои «Примечания» Державин включил и право представления, вначале устного, а потом письменного, а также публикаций единогласных приговоров Сената.

Ряд положений проекта Завадовского показался Державину неприемлемым. Так, право Сената устанавливать налоги и самостоятельно приговаривать к смертной казни вызвало у Державина решительное возражение, как противоречащее принципу самодержавия. Но главное содержание «Примечаний» заключалось в идее сосредоточить в Сенате четыре отделенные друг от друга власти.³⁰Эта мысль и была положена в основу «Мнения», которое сенатор представил в Сенат. Здесь он проявил еще большую сдержанность

и осторожность. Державин включил в свое «Мнение» лишь немногие из разработанных ранее предложений и облек их в еще менее конкретную форму. О желательности выборов в сенаторы упоминалось лишь в самом общем виде. Против права Сената приговаривать к смертной казни без утверждения монарха Державин прямо выступить не решался. Он предложил компромиссное решение: назначить определенный срок, после которого смертный приговор возвращался Сенату от царя без подписи, чем, собственно, устанавливалась санкция верховной власти. Ни словом Державин не обмолвился о своем несогласии с предложением наделить Сенат правом устанавливать налоги, хотя совсем не одобрял его. Но это все же были частности. Главное же заключалось в том, что Державин разошелся с Завадовским по существу. Сравнив первоначальное основание Сената с проектом Завадовского, Державин провозгласил, что ставит перед собой двоякую задачу: во-первых, указать на то, чего недостает в начертании Завадовского из уже изданных узаконений (в черновике Державин высказался более резко о проекте Завадовского: не вскрыты недостатки образования Сената и не указаны средства к их исправлению); во-вторых, высказать свой собственный взгляд не только на существо петровского Сената, но и на нынешнее состояние этого органа. Необходимость этого Державин мотивировал тем, что Россия 'находится теперь «не в том нравственном и политическом состоянии», какова была во времена Петра I. Александр же «позволил мыслить и, что мыслим, объявить свободно». В черновике Державин отметил, что не может не воспользоваться этой благоприятной минутой, чтобы не открыть свои сокровенные замыслы. Петр I не успел устроить «верховное правительство» удобнейшим образом. В черновике Державин высказался более откровенно: Петр не имел времени дать «верховному своему правительству систематического устройства, которое бы похоже было на прочие европейские». Петр стремился так преобразовать государственную машину, чтобы его наследники «с меньшим трудом и с меньшими способностями» могли управлять ею, ибо творческие умы появляются значительно реже посредственных.³¹

Россия должна управляться только самодержавным государем, действующим по законам. В государственном управлении существуют четыре власти: законодательная, судебная, исполнительная и сберегательная. В государстве самодержавном все эти власти заключаются в государе, но сам он не в состоянии осуществлять их непосредственно, поэтому пользуется ими как орудиями. Петр I на время отлучек своих учредил Сенат, вверил ему все четыре власти, а сам стал в нем президентом. Петр не успел разделить эти четыре власти между собой, не назначил «для оных чины и к себе пути особенные как к своему средоточию, кроме одной власти оберегательной». (Державин обозначил так власть генерал-прокурора). Сберегательная власть управляла канцелярией Сената и имела свободный доступ к престолу; после смерти Петра она поглотила все другие власти. Они же

не могут находиться в руках -одного человека.³² Все власти, сосредоточившиеся в руках генерал-прокурора, смешались, многие учреждения вышли из подчинения Сената и действовали совершенно несогласованно. «Дух равнодушия» овладел сенаторами, и Сенат, «изнемогши», потерял власть. Объяснение это было, конечно, неверно, так как не возвышение генерал-прокурора стало причиной потери Сенатом власти после смерти Петра I.

Чтобы восстановить Сенат и согласовать его устройство с организацией губернских учреждений Екатерины II, Державин предложил в рамках Сената отделить указанные власти одну от другой, поставить во главе каждой из них особого чиновника и разрешить ему свободный доступ к монарху.

Державин правильно сумел понять, хотя верно объяснить это ему не удалось, что одной из важнейших причин, вследствие которых Сенат был не в состоянии стоять во главе управления страной, было смешение в одних руках разнородных функций. Державин верно указал на необходимость разделить эти функции между различными структурными подразделениями Сената. Учитывал Державин и процесс складывания министерского управления и предлагал использовать его при организации Сената. Важно и то, что он видел определенную связь между независимостью действий сенаторов от произвола верховной власти и выборностью их должностей. Державин выражал готовность воплотить свои идеи в конкретном проекте. Однако общее собрание не одобрило его предложений.

19 и 20 июля в общем собрании Сената проект П. В. Завадовского был прочитан таким образом, что после чтения каждой статьи сенаторы по порядку, начиная с младших, оглашали свои примечания на нее, после чего принималось окончательное решение. Первая же статья проекта, наделявшая Сенат правом самостоятельно приговаривать к лишению жизни, чести и дворянства, вызвала возражения. Большинство сенаторов нашло в ней противоречие с дворянской грамотой (САИ. 83, 84—85, 90—91, 99, 105). После прений это положение проекта было заменено решением, что приговоры Сената должны получить утверждение монарха. И. А. Теильс пытался оспорить бюджетные права Сената, но не был никем поддержан (САИ. 89—90). Оживленные споры вызвали ст. 2 и 7 проекта, в которых под угрозой смертной казни запрещались жалобы на Сенат, а апелляция разрешалась только в исключительных случаях. После оживленных споров большинство сенаторов одобрило эту статью. Одобрили они также и добавление к ст. 3, предложенное Державиным и Трощинским, чтобы единогласные приговоры общего собрания печатались в газетах. Относительно сенатской процедуры (ст. 3—6) Державин и Теильс высказались за то, чтобы был упомянут генерал-прокурор и оговорено его право останавливать сенатские решения. Поэтому единогласные решения департамента или общего собрания почитались бы окончательно принятыми только в том случае, если бы их выпустил генерал-прокурор (САИ. 99—100). Это важное изменение было принято. Сильные споры вызвала ст. 11, согласно которой дела в Сенате должны быть открыты каждому сенатору, чтобы он

имел возможность наблюдать за очередностью дел и исполнением резолюций. Державин и Воронцов находили, что эта статья не устанавливает достаточного контроля за деятельностью канцелярии. Их предложения сводились к тому, чтобы каждый сенатор мог бы

не только получить подробные сведения об очереди дел посредством настольного реестра и следить за своевременным изготовлением протоколов, но и имел бы возможность с общего приговора Сената взыскивать за неисправности канцелярии, пресекать беспорядки

и злоупотребления. И Державин, и Воронцов полагали необходимым составить положение об устройстве и деятельности канцелярии, внести его в проект прав и преимуществ Сената. Воронцов шел еще дальше. Он настаивал на том, чтобы генерал-прокурор мог назначить мелких канцелярских служителей, но относительно обер-секретарей Сената подавал бы доклад царю (САИ. 100—101, 103—104). Против предложений Воронцова выступил генерал-прокурор А. А. Беклешев. До этого момента он старался только собирать голоса и «соглашать» мнения, теперь Беклешев потерял свое прежнее равнодушие. «Он стал говорить против сего положения таким образом, что, если б только один кто из противной партии взялся противоречить ему

тем же манером, мы бы точно были, — констатировал очевидец, — свидетелями одной из сцен английского парламента, когда министр-оратор защищает предложенный им билль. Словом, он говорил так складно, сильно и так долго, что никто не нашелся ему отвечать...».³³

Бурная дискуссия закончилась тем, что Воронцов и Державин остались при своем мнении. К ним присоединились С. О. Потоцкий, К. С. Рындин, А. И. Илинский и А. С. Строганов. Но большинство пошло за генерал-прокурором (САИ. 106 — 107).

При обсуждении ст. 12—15 Воронцов пояснил, что если Сенат будет восстановлен на том положении, которым он пользовался при Петре, то все коллегии, кроме трех первых, и губернские учреждения обо всем должны докладывать только в Сенат рапортами и донесениями. Сенат принимает решения, если у него достаточно для этого власти, и представляет их со своим мнением царю (САИ. 103). Тейльс пытался значительно ослабить формулировки этих статей, чтобы уменьшить значение Сената как верховного судилища и исполнительного органа. Но предложения Тейльса были отвергнуты Сенатом. Кроме этого, Тейльс предложил уточнить, чтобы Сенат избирал в президенты коллегий и губернаторы 4 — 6 кандидатов, а после баллотировки представлял монарху двух или трех из них. Такое предложение высказали и сенаторы 4-го департамента. С этим согласились все. При обсуждении статьи Державин внес очень важное предложение, чтобы кандидаты в сенаторы избирались «от всех присутственных мест и знаменитых особ в обеих столицах и представлялись на утверждение монарха» (САИ. 101). Но это предложение, превращавшее Сенат в некое подобие представительства, не встретило ни в ком поддержки и было отвергнуто.

В итоге прений сенаторы постановили включить в проект Зава-довского одобренные замечания, приложить к проекту поданные письменно «Мнения» и вместе с выпиской из законов представить

Александру. 26 июля общее собрание одобрило новую редакцию доклада и он вместе с приложениями поступил к царю (САИ. 107— 119). Итак, предложение поставить Сенат во главе управления страной, не произведя никаких существенных преобразований в его устройстве, получило одобрение большинства сенаторов. Как же к нему отнесся император?

Как только доклад Сената был представлен Александру, он передал его «молодым друзьям». От их имени Н. Н. Новосильцев подготовил записку и 5 августа прочитал ее на заседании Комитета. Вначале он изложил общие принципы, с которыми они подошли к сенатской реформе, затем — конкретные рекомендации по докладу Сената и приложенным к нему «Мнениям» сенаторов.

«Молодые друзья» верно полагали, что Сенат был учрежден по случаю частых отлучек Петра I, который, отсутствуя, возлагал на сенаторов всю «нераздельную массу властей, ему как деспоту принадлежащую», а присутствуя, располагал ею сам в полном объеме как неограниченный монарх. Следовательно, Сенат «не есть сословие, имеющее какой-либо характер для воздержания верховной власти в законных ее пределах», потому что права, вытекающие из принципа его основания, подобны отношениям между «господином и его приказчиками». Из этого следует, что восстановление Сената не имеет ничего общего с учреждением «мест, ограждающих через коренные государственные постановления никаким переменам не подверженные естественные права, законную свободу и целость каждого члена общества». Такие места и постановления могут достигнуть своей цели лишь в том случае, если «злоупотребление верховной власти» будет встречать реальную преграду. Но Сенат пока такой преградой быть не может. Ни принципы его основания, ни унижение, в котором он «содер-жан был верховной властью», ни недостаток авторитета, ни внутреннее его устройство не согласуются с теми началами, на которых могут быть основаны учреждения, оберегающие «законные права народа». Непременным условием существования органов, «воздерживающих верховную власть в ее законных пределах», т. е. конституционных учреждений, являются «разделение властей и их полная независимость». Однако производить это разделение властей еще слишком рано, тем более что некоторым из них, а особенно власти законодательной, «при нынешних обстоятельствах государства и когда в посредство оной еще не входит согласие земли несколькими лицами, от нее избранными изъявляемое», следует быть пока только в руках государя, в противном случае все издаваемые законы воспринимались бы подданными не только как насилие, но «и таковыми еще, кои не несут на себе священного характера, обязывающего народ к повиновению». Таким образом, Новосильцев хотел сказать, что любое олигархическое, а не конституционное в буржуазном смысле слова ограничение самодержавия не было бы одобрено народом России.

Логика рассуждений «молодых друзей» была внешне безукоризненной. Они правильно выводили логические следствия из при-

пятых посылок. Однако основная посылка, на которой строились их рассуждения, была сознательно искажена ими. В указе 5 июня (и это было хороню известно членам Негласного комитета) речь шла не только о том, чтобы восстановить петровский Сенат, но был поставлен вопрос, как следует преобразовать его при новом порядке вещей. Но «молодые друзья» намеренно игнорировали такую постановку вопроса. Если бы они стали на эту точку зрения, то тогда немедленно отпали бы их аргументы о невозможности сделать Сенат конституционным учреждением, потому что стоило бы только устранить те причины, которые, по их мнению, не позволяли Сенату успешно играть эту роль, как цель была бы достигнута. Но все дело в том и заключалось, что «молодые друзья» ни при каких условиях не собирались допустить этого. И не только потому, что считали конституционные преобразования несвоевременными, — роль негласных советников неопытного царя они могли успешно играть только при самодержавном монархе.

Новосильцев утверждал, что преобразование Сената должно состоять только в новом распределении дел по департаментам и ускорении делопроизводства. Главная же цель реформы заключается в том, чтобы «истребить в народе то печальное... впечатление, что нет правосудия, нет судебного верховного места, открывающего в недрах своих убежище невинно угнетаемому, и что право, равно как и другие посторонние выгоды, приобретается единственно через подлые происки». Этого можно достигнуть, лишив сенатскую канцелярию и управляющего ею генерал-прокурора исключительного влияния на ход судопроизводства.

Исходя из этих соображений, «молодые друзья» решили: во-первых, согласовать между собой все конкретные меры, содержавшиеся в докладе и в «Мнениях» сенаторов, чтобы освободить Сенат от «порабощения» его генерал-прокурором; во-вторых, наблюдать, чтобы при преобразовании Сената законодательная власть осталась бы в руках Александра, так как, по словам Новосильцева, при благих намерениях царя «крайне было бы неосторожно стеснять ее прежде, нежели время позволит разделить оную, как следует сему согласно с общим порядком вещей». Едва ли «молодые друзья» были вполне искренни. Но это был сильнодействующий аргумент: он воскрешал в памяти царя неудачу его проекта запрещения продажи крестьян без земли в Государственном совете в мае 1801 г. Ни доклад Сената, ни приложения к нему с точки зрения «молодых друзей» не противоречили принятым ими принципам. И это было вполне верно,, но за кадром оставалось самое главное: что реально стояло за сенатским докладом? «Молодые друзья» дипломатично обходили этот важный вопрос полным молчанием. Особо они отметили «Мнения» Воронцова и Державина и посоветовали Александру принять большую часть их предложений об упорядочении делопроизводства. Что же касается предложения Державина произвести коренное переустройство Сената на началах разделения властей и ввести выборность сенаторов, то Новосильцев осторожно отметил, что, не имея проекта, нельзя судить о его существе. Из поданного же

Державиным явствует, что он понимает разделение властей «не так, как прочие правоведы», смешивая законодательную и законосовещательную власти. Поскольку представления Державина носили расплывчатый и не вполне понятный характер, Новосильцев предложил воздержаться от дальнейших суждений о них.³⁴

Острие критики Новосильцева было направлено против идеи превратить Сенат в конституционное учреждение. «Молодые друзья» придавали этому столь большое значение, что были готовы закрыть глаза на значительное расширение административных функций Сената, намеченное в сенатском докладе. Характерно, что это важное обстоятельство было обойдено полным молчанием в записке Новосильцева, предлагавшего царю утвердить доклад. И разрешение ходатайствовать перед престолом о народных нуждах, и возможность представлять монарху о несоответствии его законодательных актов общественной пользе — все это были права, которыми петровский Сенат никогда не обладал. И раз уж Новосильцев призывал вернуться именно к петровскому Сенату, то сенатский доклад не вполне отвечал такой цели. Очевидно, «молодые друзья» стремились сохранить законодательную власть в руках Александра любой ценой и в сложившихся обстоятельствах решили выбрать из двух зол меньшее. Царь не обратил внимания своих коллег на эту сторону вопроса, хотя двойственность их позиции вряд ли могла укрыться от него. Выслушав Новосильцева, он только спросил, не лучше ли будет прежде, чем решить этот вопрос, окончательно дождаться, когда Державин представит обещанный проект. Члены Комитета запротестовали. Теперь уже более открыто, чем в записке, они выступили против державинских идей. Тут и выяснилось, что они возражали прежде всего Державину. «Главным образом из-за его ложных идей, — заявил Строганов, — Новосильцев был вынужден распространиться... об истинных принципах разделения властей». По словам «молодых друзей», «Мнения» Державина было уже вполне достаточно для того, чтобы «не ожидать ничего хорошего от его работы». Члены Комитета уверяли Александра в том, чтобы, не теряя времени, пока Державин будет работать над своим проектом, приказать подготовить указ, в котором были бы воплощены идеи доклада Сената и «Мнений» сенаторов. Царь не высказался определенно на этот счет и предложил ознакомиться с запиской А. Р. Воронцова, которую тот составил для него 29 июля 1801 г.³⁵ Вельможа мотивировал свой демарш тем, что Сенат при составлении доклада руководствовался главным образом тем, чтобы вернуться к компетенции, определенной Петром 1. Сенату была дана полная свобода высказаться, но он ею не воспользовался, не решившись ходатайствовать о расширении своей власти. Сделать это должен сам царь. Россия может быть только самодержавным государством. При добрых монархах, таких как сам Александр, Троян, Марк Аврелий и Тит, «нет рода правления, которое счастливее быть могло», потому что чем больше власти имеет «добродетельный государь», тем больше у него средств сделать подданных счастливее. Но государства переживают монархов, и поэтому царю следует подумать

«о благе общем не на одно только время его царствования». Лишь Сенат, составленный из многих особ, проникнутых единым корпоративным духом, может облегчить положение народа, смягчить образ правления и утвердить на долгие времена все, что задумано и проводится в жизнь Александром. Так, Воронцов в робкой и туманной форме предложил царю превратить Сенат в некое подобие конституционного учреждения, которое лишило бы преемников Александра возможности изменять по произволу существующие установления. Никаких конкретных предложений, как превратить Сенат в учреждение с ограничительными по отношению к верховной власти функциями, записка не содержала. Александр прочитал ее «молодым друзьям». Царь остался недоволен сочинением графа. Он нашел, что средства не были выражены в нем ясно и четко. Не поддержали Воронцова и «молодые друзья» — мысль превратить Сенат в конституционное учреждение не могла встретить у них сочувствия. Их мнение было таково, что. Воронцов впал в ошибку, наделив Сенат всеми властями, тогда как следовало думать только о том, чтобы заняться устройством правосудия. У Александра записка вызвала лишь сожаление о том, «что все это не подвинуло его ни на шаг вперед к столь желанной цели — обуздать деспотизм нашего правления». В самом деле, конкретные предложения, представленные царю, плохо подходили к его замыслам преобразовать Сенат по рецептам «истинной монархии». «Молодые друзья» поспешили заверить царя, что если он осуществит преобразования Сената согласно предложениям сенаторов, то это уже будет крупный шаг вперед. Однако Александр оставил членов Комитета в полном неведении относительно своего решения.³⁶

Казалось, что царь принимает идею поставить Сенат во главе управления, не производя при этом никаких существенных перемен в его устройстве. Однако Александр считал необходимым рассмотреть и другой вариант этой идеи, предусматривающий коренное преобразование Сената. Он хотел сопоставить оба варианта с теми неясными идеями о наиболее целесообразном государственном устройстве, которое давно бродили в его голове, не отливаясь пока в конкретные формы. Рассмотреть державинский вариант заставляло царя и само происхождение этого проекта: он исходил из среды, теснейшим образом связанной с заговорщиками, а с их мнением император пока не мог не считаться. Неделю спустя, 12 августа,³⁷он сообщил членам Негласного комитета, что повелел подготовить указ о Сенате в соответствии с сенатским докладом и «Мнениями» сенаторов. А между тем, минуя «молодых друзей», он приказал Державину «через князя Зубова» написать проект устройства Сената (Д. VI. 762).

Работа по составлению указа была возложена на Д. П. Трощин-ского. В августе 1801 г. вместе с М. М. Сперанским он подготовил «Проект грамоты о правах Сената».³⁸ В основу ее преамбулы была положена идея примата закона над волей монарха в духе «истинной монархии». Мысль эта не раз высказывалась в законодательных актах Александра, но, пожалуй, ни в одном из них она не была

выражена так ярко и в столь сильных выражениях, как здесь. Сообщив об утверждении сенатского доклада, который тут же прилагался, «Грамота» возвещала о том, что в дополнение к нему монарх одобрил еще шесть статей, почерпнутых из «Мнений» А. Р. Воронцова и Г. Р. Державина.³⁹ Таким образом, рекомендации членов Негласного комитета были приняты и воплощены в конкретном проекте. Его собирались опубликовать в составе «Грамоты Российскому народу» (см. выше, с. 135). «Молодые друзья» могли испытать чувство удовлетворения, но торжествовать победу оказалось еще преждевременно. Пока Трощинский составлял «Грамоту», и Г. Р. Державин, и П. А. Зубов представили по проекту полного преобразования Сената. Эта работа была выполнена несколькими лицами. Над созданием державинского проекта вместе с Державиным трудились еще два соавтора: его родственник и протеже, помощник экспедитора канцлера Государственного совета Ф. П. Львов и еще одно неизвестное лицо.⁴⁰

Согласно проекту Державина, Сенат является выборным органом. «Собрание знатнейших государственных чинов» и пятиклассных чиновников всех учреждений обеих столиц выбирает из первых четырех классов по три кандидата на каждое место, а монарх назначает сенатором одного из них. Сенат представляет царю кандидатов на места губернаторов, вице-губернаторов, президентов коллегий, председателей палат, назначает чиновников в губернские учреждения, жалует в чины до 7-го класса. Каждый сенатор имеет право свободного доступа к монарху, может объявлять его словесные повеления, даже будучи отставленным от службы, имеет право осмотреть любое учреждение, донести Сенату о злоупотреблениях и настоять на взыскании. Должностные преступления сенатора нигде не судятся, кроме общего собрания. Сенату вверяется законодательная, исполнительная, судебная и сберегательная власти. Во главе каждой из них стоит министр. Он заведует канцелярией и осуществляет сношение вверенной ему части с монархом. Исполнительная власть вручается Имперскому верховному правлению, которому подчинены все части государственного хозяйства,⁴¹ а судебная— Судебному департаменту — высшей инстанции всех судов страны. В соответствии с устройством губернских учреждений Имперское верховное правление разделяется на три отделения: Верховное исполнительное правление, Верховную палату казенных дел и Верховный приказ общественного призрения, а Судебный департамент — на две верховные палаты: уголовную и гражданскую. В процесс судопроизводства вводится институт народных присяжных стряпчих, на которых в значительной степени перекладывается производство гражданских дел. Решения Сената позволяется печатать. Надзор за правильным исполнением законов в Сенате и в подчиненных ему учреждениях осуществляет Оберегательная дума. Она состоит из генерал-прокурора — министра сберегательной власти и обер-прокуроров. В случаях разногласия в Сенате при докладе дела монарху присутствуют делегаты разномыслящих сторон. Жалобы на Сенат запрещены, но в исключительных случаях

монарх может рассмотреть жалобу в присутствии двух депутатов: от жалобщика и от Сената. Все департаменты Сената составляют законодательное собрание. Его возглавляет министр, в ведении которого находится специальная комиссия законодательства. Здесь готовят проекты новых законов. Они сочиняются либо по инициативе законодательного министра, но с разрешения монарха, либо по приказанию его. Проекты законов рассматриваются законодательным собранием, а потом поступают на утверждение царя.⁴²Монарх имеет право самостоятельно издать закон, но этот закон должен быть рассмотрен законодательным собранием. Если оно не одобрит его, то делает об этом представление царю. Но в случае вторичного подтверждения закон вновь возвращается в законодательное собрание, вписывается в книгу непременных или временных узаконений и обретает силу. В отсутствие царя законодательное собрание может самостоятельно издавать законы, но они будут носить временный характер. Вместе с тем все временные постановления монарха должны проходить через законодательное собрание. В особо важных случаях оно имеет право ходатайствовать перед царем о всенародных нуждах (САИ. 134—157).

Сам Державин впоследствии утверждал, что его проект написан «в духе Екатерины» и согласован с учреждением об управлении губерний (Д. VI. 762). Действительно, в своих нереализованных проектах императрица пыталась согласовать устройство Сената с организацией губернского управления,⁴³ правда на несколько иных, чем у Державина, принципах. Но это была только одна сторона дела. Другая же, о которой Державин предпочитал умалчивать, заключалась в том, что его проект в значительной степени повышал роль столичной бюрократии и вельможной знати в непосредственном управлении страной, с чем так энергично и так последовательно всегда боролась Екатерина. В самом деле, в ее проектах Сенат мыслился как часть бюрократического учреждения: сенаторы должны были назначаться монархом и всецело подчиняться опеке генерал-прокурора. Хотя императрица наделила сенаторов важным правом представления, но в отличие от Державина она вовсе не предполагала превратить Сенат в место, где бы подготавливались будущие законопроекты.

Несмотря на то что юридически власть Сената в проекте Державина оставалась неограниченной, а законодательное собрание должно было нести скорее законосовещательные функции, они все же получили в проекте очень широкую трактовку: участие выборного Сената в составлении и всестороннем обсуждении законов, право инициативы закона совокупно с правом представления ставили законодательную деятельность монарха в сильную зависимость от сановных кругов столичного дворянства. Так что едва ли сама Екатерина II могла когда-либо одобрить такой проект. Очевидно, его авторы прекрасно отдавали себе отчет в том и поэтому на всякий случай подготовили еще один смягченный проект. Он был представлен царю от имени П. А. Зубова. В этом проекте отсутствовали одна глава, трактующая устройство законодательной власти, и от-

дельные параграфы из других глав, касающиеся законодательной деятельности Сената.⁴⁴ Во всем остальном оба проекта совпадали. Кроме того, Зубов и Державин предложили новый способ назначения чиновников на должности. Все помещики каждой округи избирают из лиц 1—8-го классов по два депутата для губернской службы. Результаты выборов отсылаются в герольдию, и там составляется общий список. Депутаты округ избирают из лиц 1—4-го классов по два депутата для государственной службы. Из них составляется новый список. Из первого списка Сенат назначает чиновников от короны в губернские учреждения, а из второго — представляет монарху по два кандидата на каждую вакантную должность в высшие и центральные учреждения, монарх же назначает одного из них.

По сути дела зубовский и державинский проекты представляли собой два варианта одного проекта, отличавшиеся между собой только степенью их «радикальности». На первый взгляд этот факт может показаться довольно странным. Но, очевидно, Зубов и Державин чутко улавливали придворные настроения и имели определенные резоны для такого шага. И, как показало обсуждение проектов в ближайшем окружении Александра, они не ошиблись. Очень важно то, что авторы проектов предложили такой вариант преобразования высшего управления, в котором реформированный Сенат в действительности мог осуществлять верховное руководство страной. Прежде всего проекты предусматривали разделение функций,Сената — исполнительных, судебных, контрольных и законосовещательных, в чем действительно нуждалось высшее управление и что предвосхищало проекты М. М. Сперанского 1811 г., предполагавшие создание Судебного и Правительствующего сенатов, а также искания в этом направлении Комитета 6 декабря 1826 г. Если проект Завадовского был построен на противопоставлении коллективного руководства дворянских верхов деятельности личных агентов верховной власти, то Зубов и Державин составили свои предположения, не только учитывая процесс усиления личных начал в государственном управлении, но и в значительной степени основываясь на этой тенденции. Исполнительный департамент, в котором должны были заседать действительные руководители различных ведомств, по сути дела представлял собой подобие Комитета министров и воплощал в себе идею единства управления, в чем ощущалась настоятельная нужда. Неудачным следует признать разделение верховного исполнительного правления по точному образцу устройства губернских учреждений — ведь в его ведении находился целый ряд дел, круг которых не проецировался на губернскую администрацию. К недостаткам проекта следует также отнести и то, что членами законосовещательного собрания являлись сенаторы всех других отделений. Это было ошибочно в принципе, ибо смешение функций могло сильно затруднить оперативное отправление ими своих непосредственных обязанностей. В целом же, несмотря на чисто практические недостатки, проект был реален и вполне отвечал той цели, которую ставили перед собой его авторы.

И М. М. Сафонов

Еще в конце июля Д. П. Трощинский, А. Р. Воронцов, П. В. Зава-довский, с одной стороны, и братья Зубовы — с другой, старались уверить Александра, что только преобразование Сената может обеспечить безопасность персоны государя. И те и другие настаивали на том, чтобы царь принял решение до своей поездки в Москву на коронацию,⁴⁶ намеченную 15 сентября 1801 г. «Зубовы по-прежнему делают все, чтоб казаться сильными, — отметил Локателли, — и их партия очень влиятельна в армии».⁴⁷ Но у реформы Сената оказалось много влиятельных противников из ближайшего окружения Александра. Мать царя Мария Федоровна выступала против реформы. Осуждали ее и родители жены Александра маркграф и маркграфиня Баденские, прибывшие летом в Петербург. Теща царя «опасалась, чтобы задуманные им реформы не оказались несвоевременными, вредными и опасными по своим последствиям» (МЧ. II. 239—241). Категорически возражал против реформ и Ф. Ц. Лагарп, в конце августа вновь появившийся в России. Противниками расширения прав Сената заявили себя лица, занимавшие министерское положение: вице-президент военной коллегии И. В. Ламб (Ольри. 12), государственный казначей А. И. Васильев, генерал-прокурор А. А. Беклешев.⁴⁸ О противниках реформы, не называя их по имени, упоминали А. Р. Воронцов (САИ. 152) и сам Александр (Граф Строганов. С. 154). Противники преобразования Сената уверяли царя, что реформа повлечет за собой уменьшение его власти. По сообщению Локателли, в середине августа вопрос о преобразовании Сената достиг такой остроты, что Александр не мог освободиться от мысли о государственном перевороте. ⁹Однако, отправляясь в Москву 31 августа, Александр еще не принял окончательного решения. А как только туда прибыли Строганов и Новосильцев, царь поручил им обсудить этот вопрос. Строганов пытался уклониться. Но на следующий день, 11 сентября, Александр приехал к Строганову, и они вместе с Новосильцевым стали обсуждать проекты Зубова и Державина. Опять предметом дискуссии стал принцип разделения властей в рамках Сената. «Император настолько придерживался разделения Зубова, — записал Строганов, — что пришлось решиться на то, чтобы также хвалить его и выбрать из этого проекта что-нибудь для его удовлетворения. Но в то же время надо было очень осторожно внушать ему, насколько такое разделение властей было смешным, и, делая вид, что мы одобряем проект Зубова, оставлять в нем только то, что не могло быть вредным». Такая тактика подсказала и окольный путь, по которому пошли «молодые друзья». Они решили опереться на авторитет воспитателя Александра. В последних числах августа Новосильцев встретился с Лагарпом и остался очень доволен наконец-то состоявшимся знакомством. Он нашел его образ мыслей очень умеренным, и это более всего импонировало «молодому другу» Александра (АВ. XXX. 297).

Еще накануне отъезда царя на коронацию Лагарп напутствовал своего ученика длинным письмом, где заклинал его беречь как зеницу ока свою самодержавную власть (С. I, 243—244). Когда же

Александр поехал в Москву, вослед ему Лагарп отправил новое, послание. По мнению Лагарпа, доклад Сената «оставлял монарху одно лишь имя». Прочие проекты он охарактеризовал как «происки» в расчете использовать либерализм юного царя. Лагарп категорически возражал против малейших попыток уменьшить влияние монарха на течение судебных дел до того, как будет создан кодекс законов и установлены строго определенные обряды судопроизводства. «Во имя Вашего народа, государь, — убеждал Лагарп, — сохраните в неприкосновенности возложенную на Вас власть, которой Вы желаете воспользоваться только для его величайшего блага. Не дайте себя сбить с пути из-за того отвращения, которое внушает Вам неограниченная власть. Имейте мужество сохранить ее всецело и нераздельно до того момента, когда под Вашим руководством будут завершены необходимые работы и Вы сможете оставить за собой ровно столько власти, сколько необходимо для энергичного правительства». Лагарп напомнил Александру о том, что нация косо смотрела на Верховный тайный совет. Любые ограничения императорской власти в пользу какого-либо органа — это дело далекого будущего и может быть осуществлено только самим царем, медленно и постепенно. Торопиться в данном случае — значит, потерять все. «Принимайте — ad referendum, — резюмировал Лагарп, — предложения, клонящиеся к ограничению Вашей власти, но не давайте обязательств, которые Вы не должны и не можете выполнить» (С. I. 243—250).

. Хотя Лагарп показался членам Негласного комитета «ниже своей репутации и того мнения, которое составил о нем император», они прекрасно знали о том, что «одобрение каких-либо предложений правителя Гельвеции доставляло ему большое удовольствие» (МЧ. I. 237, 238). «Молодые друзья» начали с того, что сообщили императору, насколько были восхищены Лагарпом. Они особо отметили то, что его принципы вполне соответствовали их взглядам. Расчет оказался верным. Со стороны царя это вызвало реплику: «Между прочим, он совсем не хочет, чтобы я отказывался от власти». Строганов и Новосильцев, обрадованные таким оборотом дела, поспешили использовать ситуацию. Они заявили, что их мнение было совершенно таким же и что только так царь сможет «делать добро», а отделение Сената, которому в проекте Державина была вручена законодательная власть, «могло бы сильно затруднить его». С этим Александр полностью согласился. (Слишком свежи были еще в памяти дебаты в Государственном совете о проекте запретить продажу крестьян без земли). Но в остальном он был непреклонен. Несмотря на все уловки «молодых друзей», критика идеи наделения Совета исполнительной, судебной и сберегательной властями не имела успеха. Относительно исполнительной власти члены Комитета попытались пустить в ход тот же аргумент — это свяжет руки царю. Гораздо лучше, когда различные части администрации находятся в руках одного человека, нежели в нескольких. Поэтому не следует соглашаться на предложенное преобразование, чтобы не стеснить себя в будущем и быть в состоянии устроить ее по своему усмот-

11* 163

рению. Александр возразил, что власть Сената заключалась бы только в том, чтобы быть в курсе зсего происходящего в администрации и иметь возможность влиять на нее сверху. «Молодые друзья» находили эту идею «совершенно ложной», но по тактическим соображениям не стали оспаривать ее. Примерно то же самое произошло и с вопросом об сберегательной власти. Характеризуя настойчивость, с которой Александр отстаивал проект Зубова, Строганов писал: «Поскольку, споря с ним, следовало опасаться, чтобы он не заупрямился, было бы более осторожным отложить до другого времени еще одну маленькую атаку». Несколькими строками ниже он пометил: необходимо отложить возражения царю «до второй атаки». Тот же мотив прозвучал в третий раз: «Замечания царю были так плохо мотивированы, но причины, о которых я уже объявил, не позволяли в настоящий момент принять какие-либо другие меры». Заседание кончилось тем, что Александр поручил отредактировать проект, в котором были бы воплощены «все эти идеи».⁵⁰

Обсуждение совместного проекта П. А. Зубова—Г. Р. Державина, один из вариантов которого был представлен от имени Державина, а другой от имени Зубова, ярко продемонстрировало закулисную сторону сенатской реформы: за спиной сенатора Державина стоял один из влиятельнейших руководителей мартовского переворота — П. А. Зубов. Вчерашний заговорщик не был сенатором и непосредственного участия в обсуждении сенатской реформы принять не мог, но он имел многочисленную клиентуру среди гвардейской молодежи, а поддержка гвардии, придавала его голосу ту весомость, которой не было ни у одного из сенаторов. И Александр не мог не прислушаться к нему. Исключительное внимание царя при обсуждении сенатской реформы к позиции Державина в сравнении с позицией как самого Сената в целом, так и отдельных его членов было проявлением компромисса Александра и П. А. Зубова, компромисса, существование которого стало очевидным для «молодых друзей» еще в мае 1801 г. Как выяснилось в сентябре, компромисс этот был обоюдным. Сам Зубов выступил с умеренным вариантом держа-винско-зубовского проекта, а Александр, решительно отвергнув более радикальный державинский вариант, настолько придерживался варианта Зубова, что «молодые друзья» ничего не могли противопоставить упорству императора.

Итак, к коронации Александра были подготовлены три документа: «Грамота Российскому народу», манифест по крестьянскому вопросу, проект преобразования Сената. 15 сентября, когда на голову Александра была бы возложена корона, вся Европа должна была узнать, что Россия стала «истинной монархией», государством, где чтут и уважают выработанные лучшими умами эпохи Просвещения и уже признанные во всем цивилизованном мире «права человека». Таков был замысел Александра. В документах, подготовленных к коронации, нашли отражение наиболее умеренные идеи просветительской эпохи, которые не были дискредитированы в глазах либерально настроенных элементов революционными потрясениями 1789—1794 гг. и нашли воплощение в «Декларации прав

и обязанностей человека и гражданина» 1795 г. Подготовленные к коронации документы представляли собой попытку совместить буржуазные принципы с существованием феодальных отношений. Но совместить несовместимое можно было только на бумаге. Однако даже и здесь концы не сходились с концами. Любая попытка провести принципы Просвещения в отношении всех сословий России неизбежно оборачивалась признанием того важного факта, что подавляющее большинство населения страны не только оказывалось не в состоянии пользоваться «слишком хорошо известными правами человека», но и вообще не имело никаких прав. Поэтому как бы красиво ни звучали привычные для европейского уха принципы эпохи Просвещения, они лишь еще ярче подчеркивали то обстоятельство, что на российской крепостнической почве эти формулы выглядели тропическими растениями, посаженными в мерзлую землю. Этим не только не достигался международный и внутриполитический эффект превращения Российской империи из деспотического государства в «истинную монархию», но, напротив, в свете провозглашенных принципов еще очевиднее становилась феодально-крепостническая сущность самодержавного государства и результат оказывался обратным.

«Грамота Российскому народу» увековечивала феодально-крепостническую систему, построенную на принципах исключительности дворянских привилегий. Сделать ее неприкосновенной собирались именно тогда, когда весь ход развития страны выдвигал насущную задачу произвести в этой системе определенные изменения, чтобы разрешить сложные проблемы социально-экономического и политического порядка. Не случайно при подготовке «Грамоты» положения, ранее относившиеся исключительно к дворянству, были изменены так, что приобрели общесословное звучание. Эти редакционные поправки были весьма знаменательны. Они свидетельствовали о том (и это не могло укрыться от внимательного читателя), что составители документа сами признавали необходимость изменить завтра то, что сегодня провозглашалось незыблемым.

Тайно признавая необходимость постепенно ликвидировать феодально-крепостническую систему, Александр публично провозглашал в «Грамоте» ее незыблемость. Этим как будто приобретался определенный политический капитал: правительство после 4 лет сомнений и колебаний заверяло первенствующее сословие в том, что его права и преимущества не подвергнутся в будущем никаким переменам. Такие заверения короновавшегося монарха должны были внести успокоение в дворянские сердца, пребывавшие в страхе и смятении во время павловских «экспериментов». Но когда правительство говорило о незыблемости дворянских привилегий, то русский помещик воспринимал это так, что он не только не будет обязан служить своему дворянскому государству, но и останется впредь полновластным хозяином в своей вотчине, неограниченным распорядителем судеб собственных крестьян и что именно эти его права не подвергнутся никаким переменам. Теперь же после торжественных деклараций о незыблемости дворянского господства

правительство манифестом по крестьянскому вопросу объявляло, что дворяне лишаются самой существенной из своих привилегий, в законе не зафиксированной, но реально существующей, — полной и неограниченной власти над крепостными. Власть их, конечно же, сохранялась, но не в том объеме, как прежде: продавать крестьян без земли и землю без живущих на ней крестьян, разлучать семьи при разделах, переводить из пашенных в дворовые, иметь дворовых в городах теперь категорически запрещалось. В глазах дворянина это было вопиющим нарушением его исконных прав и первым шагом по пути отмены крепостного права. По сути дела так оно и было, хотя это обстоятельство тщательнейшим образом скрывалось. Ущемление таких прав даже в тех минимальных размерах, которые пока предполагались, для поместного дворянства было куда чувствительнее, чем те преимущества, которые им жаловались «Грамотой». Потерять право продать крестьянина и купить себе дворового человека, равнодушно смотреть, как тот или иной «капиталистый» мужик, приносивший владельцу баснословные доходы, теперь выкупается на волю, не спрашивая даже согласия на то своего хозяина, — все это в глазах помещиков представляло собой подрыв основ дворянского господства. Все аргументы, которые Государственный совет выдвинул в мае против крестьянского проекта Александра, не только не потеряли своей силы в сентябре, но, напротив, обрели новую, так как созданный теперь манифест шел значительно дальше майского проекта. И не случайно, что царь уже не выносил манифест на обсуждение Государственного совета. Положим, царь набрался бы решимости пренебречь его мнением, но позиция господствующего класса, которую выражал Совет, оставалась неизменной, и пренебречь*^, не рискуя своей властью, царь не решался.

Концепция «истинной монархии» предполагала существование учреждения, которое охраняло бы основные законы страны от посягательств верховной власти. Все публичные заявления Александра, включая указ о правах Сената 5 июня 1801 г., были выдержаны в духе этой концепции и рисовали русского царя монархом, неукоснительно следующим принципам «истинной монархии», т. е. самодержцем, который уважает права не только основных сословий государства, но и верховного учреждения страны. В чем именно состоят права и преимущества высшего органа страны — Правительствующего сената, должны были определить различные проекты, подготовленные к коронации. В разной степени они отвечали поставленной цели. По стоило только мысленно провести их в жизнь, как сразу же возникал вопрос о том, какую позицию займет этот преобразованный орган в решении тех проблем, которые стояли перед феодально-крепостническим государством. Достаточно было мысленно внести манифест по крестьянскому вопросу в реформированный согласно проекту Зубова—Державина или даже в преобразованный по замыслам Завадовского Сенат, как на горизонте тотчас возникала туча дворянского негодования, официальным выразителем которого явилось бы это «хранилище законов» Российской «истинной монархии». Получалось, концепция Монтескье не под-

ходила к решению тех задач, которые стояли перед Россией в начале XIX в. Логика «здравого смысла» неизбежно толкала Александра на путь укрепления своей неограниченной власти, к чему его уже давно подталкивали «молодые друзья» и Лагарп. Однако свернуть на другую дорогу с того пути, по которому вели царя влиятельные спутники, возведшие его на престол, было не так просто, и, пока они оставались на своих местах, резкий переход с одной колеи на другую был еще невозможен. Все эти вопросы переплелись в такой тесный клубок противоречий, что разрешить их царь оказался не в состоянии. И чем меньше времени оставалось до коронации, тем все сильнее становились его сомнения.

15 сентября в Успенском соборе Кремля был совершен обряд коронации. Коронационный спектакль был поставлен со всем размахом и помпой, присущими торжествам подобного рода. Однако блеск и пышность этой церемонии не смогли скрыть от глаз внимательного наблюдателя немаловажного обстоятельства, что коронационные торжества не имели «того подъема, силы, оживления, которыми они должны были отличаться». Главный виновник церемонии выглядел несколько странно. «Коронационные торжества были для него источником сильнейшей грусти». Во время пребывания в Москве царь часто затворялся в своем кабинете и проводил часы в одиночестве. «У него бывали минуты такого страшного уныния, — вспоминал потом А. А. Чарторыйский, — что боялись за его рассудок». И дело было не только в том, что Александра, которого многие считали отцеубийцей, мучили угрызения совести, как это казалось его «молодому другу», — царю предстояло принять важное решение, и «грызущий червь не оставлял его в покое» (МЧ. I. 255—256).

После свершения коронационного обряда Александр возвратился в аудиенц-зал Кремлевского дворца и велел в своем присутствии прочесть манифест. Это был манифест о коронации. Он как бы подвел краткий итог всему, что было сделано Александром за полгода пребывания у власти. В манифесте объявлялось также о даровании народу различных милостей. Наиболее существенные из них заключались в освобождении на текущий год от рекрутского набора и от уплаты в 1802 г. 25 коп. подушного оклада. В тот же день были подтверждены три жалованные грамоты на права и преимущества эстляндскому дворянству, г. Риге и братскому Сарептскому обществу евангелического исповедания (ПСЗ. I. 20010, 20013, 20014). Однако ни один из коронационных проектов, которые рассматривались летом в Негласном комитете, опубликован не был.

15 сентября 1801 г. последовал именной указ Сенату об учреждении комиссии для пересмотра прежних уголовных дел. 23 сентября ей было дано особое наставление, в котором очерчивался круг ее деятельности и осуждалась судебная практика всех предшественников Александра (ПСЗ. I. 20012).⁵¹ Едва ли не главной целью обнародования этого документа являлось стремление царя публично заявить о том, что правительство дает обещание отказаться от деспотических приемов в судопроизводстве, которые были обычной

практикой его предшественников. «Обстоятельства политические», вынуждавшие правительство так действовать, теперь прошли и никогда не вернутся. Царь, оставаясь самодержцем, будет руководствоваться либеральными принципами и управлять только по законам