Строго говоря, пузыри — это элемент циклического развития экономики. Первые описанные историками и экономистами пузыри — тюльпаномания ХVII века (Голландия) и ажиотаж вокруг Компании Южных морей в 1720-х годах (Англия). В каждый исторический период рост пузырей связан с «финансиализацией» — накоплением избыточного капитала и смещением направлений его вложения с производственной сферы в сторону финансовых рынков и спекуляций. «Финансиализация» присуща нисходящией фазе цикла Кондратьева. Этот цикл открывается фазой инновационно-инвестиционного подъема производства. Новые технологии и свободные рынки делают индустриальный сектор привлекательным для инвестирования. Продуктивность растет. Постепенно рыночное пространство заполняется, а затем высокая конкуренция производителей заставляет их поступаться прибылями и замораживать инвестиции.
Цикл переходит в нисходящие фазы, для которых характерны общая нестабильность, избыточная ликвидность и перенаправление капиталов на краткосрочные спекулятивные операции. Инвесторы уходят из высококонкурентных секторов производства и торговли во всегда открытую для них «штаб-квартиру рыночной экономики» (выражение экономиста и социолога Йозефа Шумпетера), то есть на финансовый рынок. Уходят, чтобы, управляя деньгами, косвенно «участвовать в деятельности мозгов и мышц по всему миру». Однако концентрация капиталов на финансовом рынке провоцирует надувание пузырей, которые запускают кризис, ведущий к «сгоранию» избыточного капитала. На этом период безудержной власти мира финансов над реальной экономикой прекращается. За потрясениями следует падение спроса, громкие банкротства и вытеснение с рынка слабых производителей и неконкурентных технологий. Система перезагружается и начинается новый подъем.
Так работала бы экономика «невидимой руки», если бы не масштабная финансовая экспансия. Проявляется она в росте денежной массы, объемов кредитования, инфляции и дефицита бюджета и оправдывается намерениями смягчить спад в экономике, отложить ее драматическую «перезагрузку». Одновременно экспансия обеспечивает сохранение существующего мирового разделения труда (что выгодно финансовому капиталу, который из своей «штаб-квартиры» руководит распределением доходов в мире). Впрочем, злоупотребление этим «лекарством» приводит к таким масштабам «финансиализации», которые лишают ее реальных ориентиров, а также к дальнейшему вытеснению инноваций и инвестиций спекуляциями, росту дисбалансов в международных расчетах, системной инфляции и многочисленным сбоям на отдельных рынках.
Денежная экспансия столетиями поддерживала экономическую власть лидеров мира финансового капитализма — в свое время итальянских городов государств, затем Голландии, в последующем Англии и, наконец, Соединенных Штатов. Но каждый раз растянутый цикл завершался кризисом мирового порядка, утратой гегемонии и появлением нового лидера. Злоупотребление «обезболивающим» с целью продлить миг счастья случилось с Америкой во второй половине ХХ — начале ХХI века. Ландшафт формируемой США новой картины мира определили четыре поворотных пункта в финансовой сфере, а именно: переход США к политике макроэкономической стабилизации и «военного кейнсианства» к середине 1970 года и сопутствующий отказ от золотого обеспечения доллара, «монетаристская контрреволюция» Рейгана — Тэтчер 1979–1980 годов, соглашение «Плаза» 1985-го и обратное соглашение «Плаза» 1995-го.
Вначале этого пути была послевоенная (после 1945 года) политика Соединенных Штатов по поддержке Западной Германии и Японии. Прорывной экономический рост этих стран не обошелся Америке даром. Финал восходящей фазы цикла Кондратьева (насыщение мирового рынка и перепроизводство) был ускорен. Произошел отток инвестиций из промышленности США, усилилась конкуренция со стороны японских и немецких производителей, увеличился импорт в США дешевых товаров. Защищаясь от кризиса (с целью покрыть дефицит бюджета и поддержать промышленность), США отреклись от золотовалютного стандарта и начали девальвировать и печатать доллар.
Увеличение денежной массы и удешевление национальной валюты улучшили состояние американской экономики, но не спасали традиционные отрасли. Экономика развитого мира пребывала в фазе застоя. Если бы, развиваясь естественным путем, цикл последовал в следующую фазу — депрессивную, это привело бы к выздоровлению сильнейших производителей за счет вымирания неконкурентоспособных игроков. Такой эволюционный путь протекает через кризис (происходит сокращение выпуска продукции, растет безработица), но в итоге приводит к подъему. Депрессия — та цена, которую приходится платить за последующий рост. Немецкий ученый Герхард Менш назвал «триггерным эффектом депрессии» ее свойство запускать инновационные процессы, переключать капиталы, вращающиеся в сфере спекуляций и пузырей, на финансирование инноваций и венчурных проектов. Но… Политическая целесообразность нового времени — эпохи борьбы амбиций, конкуренции за мировое влияние и гонки вооружений — исключала депрессию («призрак» депрессии 1930-х годов пугал не меньше, чем «призрак коммунизма»).
«Теперь мы все кейнсианцы», — заявлял Ричард Никсон, президент США в 1969–1974 годах. Как можно не вмешиваться в естественный ход событий, если «все кейнсианцы» стремятся к росту занятости? А активные борцы за мир — к наращиванию военных бюджетов и щедрому мировому спонсорству? США и СССР бежали в этой гонке ноздря в ноздрю. Впоследствии, в начале 1990-х, СССР не выдержал конкуренции. Не имея своих пузырей, нерыночный Советский Союз не мог привлекать внешние потоки капитала, а возможности лишь нефтегазового экспорта не позволяли удовлетворить гигантские военно-политические амбиции страны, в итоге обанкротившейся и распавшейся. Итак, США не позволили пузырям жить и погибать естественным путем. С тех пор и до настоящего времени их начали обеспечивать искусственной ликвидностью, а затем пытаться использовать пузыри-переростки в своих целях.
