Михаил Хазин, Сергей Щеглов,

«Лестница в небо», (2016)

Теоретик. Нам осталось ответить на последний, но самый каверзный вопрос, который наверняка висит у вас на языке. Почему мы, авторы, так уверены в правильности нашего собственного понимания Власти? Почему мы без колебаний пишем на каждой странице книги «теория Власти», как будто она является общепризнанной дисциплиной, преподающейся в университетах наравне с теорией механизмов и машин?

Читатель. Честно говоря, вы так задавили меня эрудицией, что я уже и забыл про этот вопрос. Но в самом деле, а почему? Ваша теория только-только появилась на свет, а потому признания в научном сообществе еще не получила; как же тогда вы убедились, что эта теория действительно работает?

Теоретик. Обратите внимание, какой критерий первым пришел Вам в голову при вопросе о правильности теории. Признание в научном сообществе! И это после сотен страниц, посвященных механизмам формирования такого «признания» в интересах действующей Власти! Коль скоро сама наша теория включает в себя строжайший контроль Власти за результатами социальных наук и даже описывает некоторые его механизмы — разве имеем мы право проверять собственную теорию через ее официальное признание? Конечно же нет! Мы слишком хорошо понимаем, насколько условным является «общественное признание» и какое далекое отношение имеет оно к истинности или ложности социальных теорий.

Практик. Лаже обидно, право слово! Мы целую книгу рассказывали о том, что любая общепризнанная теория в общественных науках является инструментом Власти, направленным на сохранение ее стабильности и устойчивости. Иначе никто не позволит ей стать «общепризнанной». В лучшем случае соответствующие исследования никто не будет финансировать и пропагандировать. В худшем они будут объявлены лженаукой, мракобесием и поощрением терроризма, а их авторы подпадут под законы о борьбе с подрывом устоев.

Читатель, Простите за откровенность* но тогда я вообще не понимаю, зачем было писать вашу книгу, У нее же нет никаких шансов!

Практик. А вот тут вы ошибаетесь. Власть (с большой буквы), если она всерьез заботится о своем будущем, всегда оставляет место для «экологических ниш», в которых сидят люди, действительно открывающие что-то новое и интересное. Официальная наука их не любит, но в случае возникновения критических ситуаций некоторые из таких исследователей могут «выстрелить» и даже стать на какое-то время «властителями дум».

То, что современная ситуация является кризисной^J, по-моему, очевидно. Это не значит, что наша теория станет общепризнанной, но у нас есть серьезные основания считать, что сегодня она будет позитивно воспринята Властью. Есть еще одна серьезная причина, по которой ее могут не проста принять, но даже, пусть и не по полному масштабу, продвинуть. Дело в том, что в условиях острого системного кризиса мало найти людей, которые могут предложить какие-то новые идеи. Нужно эти идеи реализовать.

Но как это сделать? Авторы новых идей — всего лишь одиночки (в общественных науках новые открытия не требуют больших коллективов), за ними нет сколько-нибудь масштабной организации. Да ее и не может быть, поскольку любая сколько-нибудь серьезная организация либо создается Властью, либо является для нее угрозой. Создать организацию с нуля под конкретных людей? Не получится: все ее потенциальные сотрудники уже выучены в рамках общепризнанных, «единственно верных» теорий, и будут в своих действиях воспроизводить старые концептьг и парадигмы. Как говаривал незабвенный Виктор Степанович Черномырдин. какую партию мы ни строим, всегда получается КПСС*. Молодежь, способную сразу же начать работать в новой модели, взять неоткуда; она должна сперва ей научиться. Причем желательно начинать это делать с детского сада. В противном случае велика вероятность, что некоторые идеологические «табу» («что такое «хорошо» и что такое «плохо») уже будут вбиты в голову. ^{743 744 745}

А значит, будут порождать априорные симпатии и антипатии, которые могут сильно помешать будущей работе.

Поэтому в системно-кризисные времена альтернативным концептам (пусть они идеологически и противоречат «мейнстриму») и может быть дан «зеленый свет». При этом мнение представителей самого «мейнстрима» никому во Власти к этому моменту уже не интересно; поезд ушел, кризис на дворе! Именно по этой причине мы и говорим о том, что наша книга является пособием для начинающих. В условиях современного кризиса, буквально здесь и сейчас она может быть использована для прорыва; «вчера было рано, завтра будет поздно» — как говорил один из величайших практиков Власти.

Читатель. Да, вот теперь все понятно,, Вот только «завтра будет поздно»,.. Что, все так плохо? Нужно уже бежать и что-то делать?

Практик. Завтра действительно будет поздно, но упомянутый практик эту фразу произнес по поводу вооруженного восстания, когда счет идет на часы. А сейчас речь идет об исторических мерках — год, два, может быть даже десять^{746 747}. Поэтому лучше спокойно дочитать книгу до конца. Мы возвращаемся к крайне интересному моменту: откуда, собственно, появилась на свет теория Власти? Это крайне полезно знать, прежде чем бежать применять ее на практике, поскольку если теория, какой бы она красивой ни была, взялась из неправильного места, применять ее бессмысленно и даже опасно.

Теоретик. Как видите, общепризнанность теории является результатом оценки ее полезности для Власти⁷⁴⁴, но слабо соотносится с правильностью. Поэтому мы руководствовались куда более надежным, хотя и не менее трудоемким способом проверки наших дог адок. По уже сложившейся традиции мы расскажем о нем с самого начала, как если бы книга, которую вы держите в руках, была бы точно таким же источником по теории Власти, как и все предыдущие книги, рассмотренные нами до сих нор.

Читатель. Вы говорите про СССР?

Теоретик. Разумеется. Авторы «Лестницы в небо» родились, получили образование и начали свою трудовую деятельность в Советском Союзе, и беспрецедентная социальная трансформация, случившаяся на его территории в конце XX — начале XXI века, происходила прямо у них на глазах. Сегодня многие события прошлого века уже порядком подзабыты, поэтому давайте освежим в памяти не просто советскую и российскую историю последних десятилетий, но и само историческое пространство, на котором возник СССР.

Начать тут нужно с 500-летней старины, поскольку все современные события¹ уходят корнями в XVI век. Появившаяся тогда модель капиталистического развития была основана на постоянном углублении разделения труда («научно-техническом прогрессе»), что, в свою очередь, требовало постоянного расширения размеров экономических систем^{748 749 750}. И если мы посмотрим на историю крупных экономических объединений¹, то увидим, что с конца XIX века, когда свободного экономического пространства в мире больше не осталось, количество таких систем все время сокращалось.

Вы наверняка помните, что открытия в теории Власти часто совершались учеными, жившими в особые периоды человеческой истории, «на сломе эпох», когда одни формы Власти сменялись другими, и потому на какое-то время сбрасывали маски. В конце XX века подобный период переживала страна, которой вы уже не найдете на карте мира.

К началу XX века их было четыре: Британская, Германская, Американская и Японская. По итогам Первой мировой войны (которая как раз и была войной за рынки) Германская система проиграла и разделилась на две: собственно Германскую (настолько «урезанную» в правах, что это практически сразу привело к новой войне) и Советскую. Разумеется, Советскую систему тоже хотели разделить, но Гражданскую войну выиграли как раз те, кто не дал этого сделать. По итогам Второй мировой войны из пяти систем осталось две: Советская и Американская. Первые десятилетия после войны они интенсивно развивались, осваивая новые экономические пространства, но затем снова начался кризис развития, связанный с исчерпанием возможностей роста. В СССР он начался чуть раньше (в начале 60-х годов), но протекал медленнее, в США — позже (в 1971 году), зато пошел быстрее.

Рассказ о деталях этого процесса мы опустим, поскольку он требует отдельной книги¹, но отметим существенный во всех смыслах момент. Возникший кризис был осознан правящими элитами и в СССР, и в США. А вот дальше произошло то, что никакая экономика объяснить не может. В СССР были предприняты две масштабные попытки преодолеть кризис (хозяйственная реформа Хрущева начала 60-х и реформа Косыгина второй половины 60-х), но когда они не дали ожидаемых результатов, новых реформ за ними не последовало.

Практик. Вот здесь как раз проявилось принципиальное отличие монархии от олигархии. В СССР к началу 70-х (когда кризис начался и в США) у власти находился уже пожилой «монарх», Леонид Ильич Брежнев", поддерживаемый таким же, а то и более пожилым окружением. На фоне явно ухудшающейся ситуации у главного противника (СССР еще рос, хотя и все замедляющимися темпами, а экономика США все 70-е годы фактически падала) руководство СССР' фактически отказалось от каких-либо активных действий по реформированию экономики. Более того, оно решило, что победа сама упадет в руки, и пошло на уступки Западу сразу по трем основным направлениям «борьбы двух систем».

Во-первых, начало в условиях нефтяного кризиса продавать нефть на экспорт. Во-вторых, пошло на ограничение сгратегиче- ^{751 752 753} ских вооружений (договор ОСВ-1, 1972 год), поддерживать которые в то время было куда труднее для бюджета США, чем для СССР. В-третьих, СССР в 1975 году подписал Заключительный Акт совещания в Хельсинки, включавший в себя так называемую «третью корзину» — положения, признающие в качестве общепризнанных ценностей «права человека» в их западной формулировке¹.

Теоретик. Кажется невероятным, чтобы одна из двух ведущих мировых держав пошла на подобные односторонние уступки своему противнику, да еще в условиях его очевидного ослабления. Но при монархической власти такое бывает сплошь и рядом^{754 755}: человек слаб, даже если он руководит великим государством. С возрастом все больше хочется передохнуть, сделать паузу в борьбе за власть, переключиться с Власти на Управление. И вот результат: в течение 15 лет СССР не только упустил возможность выигрыша в «соревновании двух систем», но и вырастил в собственной системе Власти целое поколение потенциальных предателей, ориентированных на «уровень жизни» и «права человека», а потому не видевших будущего в рамках сложившейся экономической системы⁷⁵⁶.

Если бы современная экономическая теория и теория Власти была к этому времени общим местом, то, скорее всего, этого бы не произошло. Просто потому, что понимание объективных причин кризиса заставило бы бороться до конца. Поневоле вспоминаются слова Сталина, сказанные им в частной беседе незадолго до смерти: «Нам нужная хорошая теория, иначе нас сомнут». Теория была создана, но... уже после распада СССР.

Но это сейчас, зная теорию Власти, мы можем легко объяснить читателям и самим себе, что произошло. В рамках предшествующих социальных теорий, вроде «классовой борьбы» и «Экономикса», действия советского руководства выглядели совершенно необъяснимыми и порождали целую лавину слухов про «масонский заговор» и «американских шпионов». Объяснить случившееся рационально, без привлечения потусторонних сил, было совершенно невозможно*

Практик. А вот в США ситуация была другая: там высшая Власть в государстве была организована олигархически. Американская элита осознала, что проигрывает «соревнование двух систем», и дико испугалась. В результате она срочно разработала программу экономических реформ, так называемую «рейганомику»¹ и, не обращая внимание на протесты части общества (например, профсоюзов), эту программу железной рукой осуществила.

Суть этой программы состояла в том, что в СШ А имитировали расширение рынков с помощью кредитного стимулирования спроса домохозяйств. Это потребовало серьезных изменений и в механизме кредитования (концепцию возврата частного долга заменили на его бесконечное рефинансирование), и в системе обслуживания госдолга (стали снижать учетную ставку, предварительно подняв ее до заоблачных высот); но тем не менее очередной этап технологического прогресса* был успешно запущен. Отдаленным результатом «рейганомики» стал современный (куда более серьезный) «долговой» кризис, но в первые десятилетия найденное решение сработало, и его инерции вполне хватило для победы над геополитическим и идеологическим противником.

Теоретик. Главное, что мы хотим подчеркнуть, — это то, что кризис в 70—80-е был взаимным, и кто в нем окажется победителем, по всем экономическим теориям предсказать было невозможно¹. Проигрыш СССР стал следствием слабости (относительной) его элиты и устройства его верховной Власти, а вовсе не был вызван какими-либо «объективными» экономическими причинами^{757 758 759 760}.

Но это сейчас, в 2015 году, мы такие умные и все знаем; а вот будущие авторы смотрели на те же события с точки зрения людей, еще не написавших «Лестницу в небо»! В годы их молодости историю было принято понимать как «живое творчество масс» или как «следствие экономических изменений»; и с этой точки зрения период 1979-2004 годов представлял собой последовательность по меньшей мере странных, а то и совершенно необъяснимых событий!

Руководство находящегося на пике своего могущества СССР, столкнувшись с активизацией своего главного противника и ухудшением экономических показателей, не предпринимает никаких реальных реформ, а передает кресло Генерального секретаря от одного смертельно больного человека к другому. Когда в этом кресле наконец оказывается молодой и энергичный генсек, он ни с того ни с сего решает отказаться от руководящей роли КПСС и прекращает борьбу за мировое господство. Постепенная «демократизация» управления и предоставление организациям больших экономических свобод приводит не к улучшению, а к ухудшению экономической ситуации. Предоставленная республикам СССР большая свобода действий используется ими не для работы на благо всей страны, а для «парада суверенитетов», уничтожающего вчерашнюю сверхдержаву.

Пришедший к власти под лозунгами борьбы за народное дело политик устраивает своему народу «шоковую терапию» и запускает грабительскую «приватизацию». Армия, милиция и спецслужбы поддерживают этого политика в противостоянии с объявившим ему импичмент высшим органом власти. Стартовав на следующих выборах с рейтингом менее 5%, этот политик выигрывает их, несмотря на совершенно явную раздачу государственной собственности своим приближенным¹. Получив очередной мандат от народа, политик перестает заниматься государственными делами, и страной долгое время руководят сменяющие друг друга «группы влияния». Наконец, поставленный перед перспективой потери власти, а вместе с ней и свободы, этот политик назначает на свое место никому не известного человека — и тот спустя несколько лет оказывается выдающимся государственным деятелем, восстановившим статус России как ведущей мировой державы!

Читатель. Ого, Да тут и впрямь «загадка внутри годоволомки, завернутая в тайну»!

Практик, Не нужно думать, что мы одни такие «загадочные» и что победа далась Западу легко и без последствий. Дело в том, что политика финансового стимулирования, «рейганомика», очень усилила позиции финансовой элиты (точнее, финансовой части мировой элиты), даже с учетом того, что уже были в наличии ФРС США и Бреттон-Вудские соглашения. И поскольку задачу накачки спроса и перестройки экономики США (перехода к новой технологической «волне») нужно было решать быстро, впервые за много веков были ослаблены механизмы пополнения верхней, родо-племенной части западной элиты. Грубо говоря, финансистов туда стали пускать просто по факту наличия очень больших денег, без долгой и утомительной проверки.

В результате к моменту распада СССР финансовая часть мировой элиты стала не просто доминировать, она начала превышать ее остальную часть и численно, и по контролируемым ресурсам. Что позволило ей сильно изменить общие правила функционирования управления государствами в своих интересах. Более того, был радикально изменен управленческий и научный дискурс, в части того, что доминирование финансовой элиты стало его (дискурса) имманентной, то есть неотчуждаемой частью. И, как следствие, когда кризис (который, в первую очередь, связан с невозможностью сохранить нынешнюю финансовую систему со всей ее системой бенефициаров) начался уже в более или менее крупном масштабе, все попытки что-то изменить или исправить выстраивались в условиях, во-первых, признания того факта, что финансы и финансисты нив чем не виноваты, и, главное, при любых условиях должны сохранить свое место в элите.

Б результате сложилась потрясающая ситуация — кризис идет уже как минимум лет восемь, а хоть сколько-нибудь внятного его объяснения в рамках научного «мейнстрима» не существует! А люди, которые, в общем, привыкли относиться к самим себе с уважением, говорят вслух о том, что он «закончился».,.

Теоретик. Вернемся от нынешней непростой ситуации к концу прошлого века. На вер] гое, во всей истории человечества не было другого случая, когда за какие-то 25 лет⁷⁶¹ ведущая мировая держава претерпела бы столь масштабные изменения в своем политическом и экономическом устройстве. Уникальная советская политическая система, в которой принадлежность к правящей элите была строго формализована членством в КПСС и местом в так называемой номенклатуре⁷⁶², сменилась «разгулом демократии», где долгое время нельзя было попять, кто главнее — министр, олигарх или бандит. Экономическая система, представлявшая собой огромное государство-кор по рацию, где каждый гражданин был ее наемным служащим, была практически мгновенно преобразована в смешанную частно-государстве иную экономику, где больше не действовали сложившиеся в предыдущий период социальные гарантии,

Казалось, все мыслимые устои общества были разрушены, но не прошло и десяти лет, как на развалинах предыдущего государства стало формироваться новое, а в нем — возрождаться привычная каждому советскому человеку «вертикаль власти». Подобно Англии XVII века и Италии XIX, где глазам исследователей предстала молодая, а потому еще не слишком умело прячущаяся за масками Власть, трансформация СССР в Россию открыла для исследователей возможность разглядеть за политическими и экономическими структурами более глубокую реальность — ту самую Власть, которая в обычных условиях умеет оставаться невидимой. Но чтобы ее увидеть, нужно было обладать еще и особой оптикой.

Зададим следующий, вполне логичный вопрос почему авторами теории Власти стали несистемные для российской науки люди? Государственный деятель, экономист (не академический, скорее, практик государственного управления экономикой) и публицист Михаил Хазин? Писатель-фантаст, программист и блогер Сергей Щеглов? Почему именно им удалось «размотать» звено за звеном цепочку, приведшую в конечном счете к теории Власти, и почему этого не смогли сделать профессиональные политологи?

Читатель. Ну, для читателей вашей книги это уже не вопрос. Конечно же потому, что они были несистемными! Ведь все системные ученые вписаны в какие-то группировки и думают только го, что им положено думать!

Теоретик. Печально, если вы вынесли из нашей книги столь прямолинейную трактовку социального контроля. На уровне столь умных и независимых людей, какими обычно бывают выдающиеся ученые, он работает куда тоньше, чем товарищ майор за плечом⁷⁶³. Контроль над ними осуществляется путем долговременного обучения определенным мыслительным приемам и базовым представлениям, которыми эти ученые потом и пользуются всю оставшуюся жизнь². Или, выражаясь современным языком научной публицистики, путем формирования научного дискурса. Поэтому профессиональным ученым так легко делать научную карьеру (с теми, от кого она зависит, они говорят на одном языке), но так трудно придумать действительно новую теорию. Вспомните, сколько десятилетий (!) ушло у нобелевского лауреата (!) Норта на разработку концепции «насилия и социальных порядков», и как медленно преодолевал он на этом пути привычные экономические концепции.

Практик. Ну, Россия все-таки не США. Это в США тотальная дисциплина и жесткое подчинение вертикали, поскольку без них карьеры не сделаешь. А в России внутренняя свобода всегда была выше, особенно в период СССР, когда все больше смотрели л а результат, который показывает работник, а не на то, о чем он думает, Есть и еще одно обстоятельство. В силу того, что в США всегда был избыток квалифицированной рабочей силы, основной упор они делали на производственные схемы, все элементы которых (исполнители) были легко заменяемы. СССР применить эти схемы не мог — исполнителей просто не было. И по этой причине в СССР учебная система была выстроена под поиск и подготовку гениев. Которые могли заменить сложные схемы силой мысли.

А уж если нужен гений, то ЕЕужно терпеть и все его выверты. И тяжелый характер, и желание задавать разные неудобные вопросы. Кстати, когда я впервые столкнулся с американскими профессорами, я удивился, насколько они «зашорены», насколько любая попытка хотя бы на миллиметр отойти от «утвержденных» схем вызывает у них отторжение и раздражение. В этом смысле советская школа была куда более «либеральной» > хотя и она в последние годы СССР стала постепенно переходить на американские рельсы. А сейчас этот процесс еще усилился.

Теоретик. Так что, Читатель, в главном вы действительно правы: для настоящего теоретического прорыва в какой-либо области требуется появление «человека со стороны», не только способного посмотреть на имеющиеся проблемы свежим взглядом и привлечь для их решения приемы и методы из других областей, но и не входящего в сложившуюся научную иерархию. Именно это и произошло с теорией Власти, когда ею — на первый взгляд чисто случайно, но исходя из логики развития Науки — с железной необходимостью занялись Хазин и Щеглов.

Михаил Хазин⁷⁶⁴ начинал свою личную карьеру как математик (выпускник мехмата МГУ 1984 года, работал в Институте физической химии до 1989 года), затем заинтересовался экономикой (несколько лет работал в Институте статистики и экономических исследований Госкомстата СССР/РФ, после чего еще год — руководителем аналитического отдела в Элбим-банке)> и на волне бурных кадровых изменений 90-х закономерно попал на государственную службу². К 1995 году он дослужился до начальника департамента кредитной политики Министерства экономики, а к 1996-му уже метил в эамминистры, но угодил в «разборку» между вышестоящими руководителями и вынужден был уйти из министерства. В 1997 году Хазин перешел в только что образованное Экономическое управление Президента РФ и впервые получил

возможность для спокойного анализа экономических процессов. Далее слово самому Хазину:

«...в силу служебных обязанностей исследовал обстоятельства предстоящего российского кризиса¹ и с интересом обнаружил. что некоторые его аспекты удивительно напоминают американскую экономику. После чего стал размышлять о сущности экономической парадигмы, сложившей ся в США в 90-е годы прошлого века...» [Кобяков, Хазин, 2003].

Так обычный экономист незаметно для самого себя стал теоретиком — поставил перед собой и попробовал разрешить серьезную научную проблему (причины происхождения масштабных экономических кризисов). Одновременно первый заместитель руководителя Администрации Президента, который принял Хазина на работу, поручил ему обеспечить для Президента (тогда — Б. Н. Ельцина) «прозрачность» работы правительства. В результате на свет появилась не только концепция «мирового кризиса», но и понимание того, как в Правительстве реально принимались решения^{765 766}.

В 2003 году в Интернете открылся посвященный проблеме экономического кризиса сайт www.worldcrisis.ru, и в том же году Хазин со своим соавтором Андреем Кобяковым издал классическую сегодня книгу — «Закат империи доллара и конец «Pax Americana». Несмотря на провокационное название, книга содержала целостную концепцию происхождения кризисов из структурных дисбалансов, вызываемых волюнтаристской кредитной накачкой отдельных отраслей в ущерб всем остальным. Прогнозировавшийся в книге глобальный кризис действительно разразился в 2008 году (затронув в том числе и Россию), но был «залит деньгами», в полном соответствии с прогнозом другого соавтора «Лестницы в небо».

Сергей Щеглов^{767 768} на своем жизненном пути всегда исповедовал принцип «заниматься тем, чем интересно», и в результате поменял множество профессий. Начав свою карьеру инженером в оборонном КБ (1988), он вскоре перевелся в философскую аспирантуру Пермского политехнического института (1989-1991) — но тут развал СССР сделал преподавателей и аспирантов нищими, и Щеглову пришлось искать другие источники доходов, В последовавшие за этим «лихие девяностые» он занимался и торговлей видеотехникой, и работой в кредитном отделе банка, и поставками отделочных материалов, а в качестве хобби- писал довольно своеобразную фантастику (благодаря которой до сих пор известен в Интернете как «писатель-фантаст»).

Но все эти занятия не позволяли удовлетворить личное любопытство Щеглова (которое некогда и привело его в философскую аспирантуру): как устроено окружающее нас общество, какие законы им движут, и куда оно благодаря им движется? Поиски ответов привели Щеглова на первые дискуссионные площадки в Интернете, где он заинтересовался экономикой и вскоре стал активным участником дискуссий на сайте Михаила Хазина worldcrisis.ru. Первым творческим достижением Щеглова стала небольшая заметка о циклах Кондратьева [Щеглов, 2003/2009], из анализа которых вытекал странный (для 2003 года, когда золото стоило примерно 350 долларов за унцию) прогноз о скором многократном подорожании золота (и других природных ресурсов)'.

Следом на свет появилась статья «Будущее денег» [Щеглов, 2003], в которой был выявлен долговой характер американской экономики и дан прогноз, что очередной финансовый кризис может быть «залит деньгами», поскольку на тот момент ставка рефинансирования еще не достигла нулевой отметки. В ходе «великой рецессии", как в конечном счете был назван экономический кризис 2008 года, этот прогноз также прошел практическую проверку: раздав банкам более трех триллионов долларов и опустив ставку рефинансирования до нуля, американская ФРС сумела стабилизировать экономику на краю пропасти.

После обнаружения практически полной управляемости экономики финансовыми кругами интересы Щеглова сместились в следующую область. Действительно, какой смысл изучать «экономические законы», если простым решением «дать кредит» их действие может быть отменено в любую минуту⁷⁶⁹? Изучать нужно те закономерности, которые действительно определяют поведение людей, и они совершенно явно лежат за пределами экономики! Нужно изучать способы совместной деятельности людей, то есть способы их организации]

Результатом многочисленых дискуссий на форуме и знакомства Щеглова с нейроинформационной концепцией, развиваемой Игорем Бощенко, стала совместная статья [Бощенко, Щеглов, 2005] «От племени к нейросоцу». В ней развивалась «теория социальных систем управления», главной идеей которой была классификация организаций («социальных систем управления) по способу, которым в них вырабатываются и принимаются решения. Бощенко и Щеглов выделили и пронумеровали четыре таких способа («систем управления»): СУ-1 (родоплеменной, решения принимаются коллективным сознанием племени), СУ-2 (феодальный, решения принимается одним человеком, стоящим во главе иерархии), СУ-3 (капиталистический, решения принимается путем формальной процедуры — Закона — и за счет этого учитывает мнения разных людей) и наконец СУ-4 (нейросоциальный, решения формируются в ходе обмена информацией между людьми подобно тому, как это происходит в ходе обмена информацией между нейронами головного мозга). ТССУ, как ее назвали авторы, получила определенную популярность в Сети, и легла в основу монографии Бощенко «Эволюция социальных систем» [Бощенко, 2006].

Однако нейроинформационный подход к общественной жизни показался Щеглову слишком абстрактным, и в дальнейшем он удовлетворял свое любопыство исследованиями конкретных вопросов общественной жизни. Так, в 2006 году он провел анализ структуры собственности крупнейших мировых предприятий и опубликовал у себя в блоге¹ ее неожиданный результат: почти половина из топ-500 акционерных обществ оказалась под контролем тесно связанной между собой десятки крупнейших инвестиционных фондов^{770 771 772}. Мировая экономика оказалась куда б/шже к «плановому хозяйству» с единым центром принятия стратегических решений, нежели к стихии «свободного рынка». Через пять лет, в 2011 году, схожую работу проделала группа швейцарских исследователей во главе с Джеймсом Глаттфельдером; они проанализировали данные о владельцах 37 миллионов (!) компаний, и пришли к тому же самому выводу: во главе мировой экономики стоит кластер из большой десятки инвестфондов¹. Но как именно эта десятка управляет своими активами? Какие законы — экономические, социальные или политические, — могут позволить нам понять поведение людей, стоящих у руля всей мировой экономики? К началу 2010-х годов Щеглов вплотную подошел к теме нашей книги: там, на самом верху, действуют совсем другие правила игры, правила Власти!

Тем временем Хазин активно продвигал свою теорию «мирового кризиса», по-видимому, рассчитывая на ее признание в государственных структурах. Однако реакция российского⁷⁷³ экономического сообщества на многочисленные статьи и публикации оставалась демонстративно-пренебрежительной: «теория Хазина ненаучна, потому что сам Хазин не экономист, поскольку его не печатают экономисты в своих научных журналах». Постепенно в интервью Хазина стала появляться рефлексия такого отношения: он все чаще говорил о господствующей в среде экономистов либеральной экономической теории как о главном препятствии на пути реальной борьбы с кризисами. Опыт кризиса 1998 года, который был виден Хазину и его коллегам по Экономическому управлению, но так и не был предотвращен, повторился в 2008 году: снова кризис был предсказан за несколько лет, и снова для его предотвращения ничего не было сделано. Только на этот раз уже в крупнейшей державе мира, в США, а не в коррумпированной ельцинской России,

Чем можно объяснить такое повсеместное игнорирование реально сбывающихся прогнозов? Неужели они выгодны заправляющим всем олигархам? Вовсе кет — ив 1998 году в России, и в 2008 году в США многие олигархи потеряли в ходе кризиса все⁷⁷⁴. Тогда, быть может, дело в господствующих экономических теориях? Представим себе, что некий олигарх вызывает к себе придворного экономиста, и между ними происходит примерно такой разговор:

— Бот, Хазин пишет, что скоро будет кризис, и я все потеряю. Что скажешь?

— Хазин шарлатан, современная экономическая наука давно установила эффективность рынков, и никаких кризисов там происходить не может, спрос и предложение быстро уравновесят друг друга.

— А как же предыдущие кризисы?

— Они были вызваны субъективными ошибками отдельных лиц, которые больше не повторятся. Объективных экономических оснований для нового кризиса нет!

И успокоенный олигарх продолжает свои рискованные операции — с понятным результатом. Какое-то время эта версия казалась Хазину наиболее вероятной, и он посвятил много страниц критике «либеральной экономической теории». Однако существовала еще одно возможное объяснение, в 2000-е годы казавшееся совсем уж экзотическим. Что если олигархи вынуждены вести себя так, как если бы никакие кризисы им не грозили? Что если над экономической мотивацией (сохранить свои капиталы) существует более могущественная политическая?

Читатель, НЕу да, то же самое, что и у Щеглова — какая, к черту, экономика, когда самое главное, дадут кредит или нет! В случае кризиса, глядишь, еще и скорее дадут! Нужно только знать, как сделать, чтобы дали именно тебе, а не конкуренту!

Теоретик. Вот именно: логика размышлений о кредитной экономике и о «либеральных теориях» неотвратимо выводит нас на вопрос: а каковы истинные мотивы лиц, принимающих решения на самом верху? Руководствуются ли они экономическими или же в первую очередь политическими соображениями? И если последними — то не пора ли переключиться с экономики на политику?

Идея переключиться с экономики на политику¹ была тем более привлекательной, что сам Хазин многие годы провел в «коридорах власти» и прекрасно знал, как принимаются там ключевые решения. Более того, еще в 2006 году он обобщил свой опыт в кратком пособии «Как делать карьеру», написанном для Лены Ижицкой^{775 776} (тогда еще студентки) и никогда не публиковавшемся в открытой печати^.

Читатель, 2006 год? Позвольте, но сейчас уже 2016-й! Что уважаемые авторы делали целых десять лет?!

Теоретик. Ну, это у них надо спросить. С нашей теоретической колокольни, длительное отсутствие какого-либо развития своих политико-экономических идей что у Хазина, что у Щеглова говорит о существенных сложностях, возникших при попытке создать соответствующие теории. Переход от привычной и понятной экономики, где основной понятийный аппарат (деньги, товары, ВВП, кредиты...) был уже наработан предшественниками, к совершенно новой науке, которой даже и названия-то не придумано¹, казался практически невозможным. Поэтому до ноября 2012 года фактически уже созданная, но еще не оформленная теория Власти никак не развивалась. А потом произошла одна из тех случайностей, которые обычно и создают Историю.

Заочно Хазин и Щеглов познакомились еще в 2003 и регулярно общались на сайте ворлдкризис.ру. За этим последовало личное знакомство, поддерживаемое в ходе визитов Щеглова в Москву и Хазина в Пермь. В одну из таких встреч, уже в 2012 году, Хазин упомянул о своем давнем тексте «Как делать карьеру»; Щеглов им активно заинтересовался и регулярно просил прислать на ознакомление. В ноябре 2012 года Хазин наконец-то нашел в своих архивах пособие 2006 года и переслал его Щеглову с примечанием: «А давай сделаем из этого книгу». С этого момента события приобрели необратимый характер.

Щеглов открыл «Карьеру», прочитал в файле «к власти рвутся бандой» и хлопнул себя по лбу...

Практик. Нужно заметить, что для Хазина эта фраза была столь же обычной, как «лошади кушают овес и сено». Дело в том, что ее часто повторял его отец, Леонид Григорьевич Хазин⁷⁷⁷, рассказывая сыну о своем понимании устройства Власти. Когда Хазин сам начал работать во властных структурах, это понимание хотя и несколько уточнилось, но в целом осталось без особых изменений. Как видите, реальные корни теории Власти уходят глубоко в недра советского общества.

Теоретик. А вот Щеглов посмотрел на эту «само собой разумеющуюся» фразу с совсем другой, теоретической точки зрения. «Банда» — это же новое понятие, быть может, то самое, которого так не хватало для сборки «социальной системы управления»: малая, но организованная группа! Все известные до сих пор социальные теории признавали за субъектов истории либо отдельных людей (царей и героев), либо большие группы людей (этносы, классы, элиты), либо совсем уж безличные социальные и экономические законы. А вдруг получится создать теорию, взяв за субъект социального действия малую группу? Причем не какой-нибудь кружок филателистов, а группу организованную, четко понимающую свои задачи и сознательно рвущуюся к власти? Добившись которой она будет играть решающую роль в принятии всех значимых решений и тем самым определять ход Истории?!

Практик. В то время как Щеглов считал «властные группировки» интересным теоретическим понятием, Хазин уже давно на собственном опыте убедился в их реальном существовании. Он пришел на государственную службу уже в достаточно серьезном возрасте (33 года), без навыков руководящей работы и представлений о правилах игры в структурах исполнительной Власти, но с большим опытом практического управления неформальными коллективами, полученным в работе со школьниками. Сталкиваясь с большим количеством высокопоставленных чиновников

(вплоть до министров и вице-премьеров), он напряженно искал способы правильно «вписаться» в новую для себя систему отношений и выработки решений. Необходимо было понять, как мож но мотивировать своих коллег и подчиненных на реальное выполнение сложных и подчас неформальных задач, поставленных руководством.

В процессе такого интенсивного обучения Хазин с удивлением обнаружил, что у «старых» работников аппарата (в отличие от новых людей, пришедших в правительство после 1991 года) совершенно невозможно было узнать, с кем и в рамках решения каких задач они реально работают. «Новые» работники поначалу были куда более откровенны⁷⁷⁸, но со временем тоже потихоньку закрывали рты на замок. Бот в этот короткий период относительной открытости Хазин и успел обнаружить, как возникают властные группировки и как они переходят от своих служебных обязанностей к задачам захвата и укрепления власти. Заметим, что следующий «призыв» новых людей в структуры федеральной власти, связанный с Путиным, такую пищу для размышлений уже не давал, поскольку эти люди пришли в правительство пусть и из региональной, но все равно — Власти. Они уже научились скрывать свои реальные связи и интересы.

Было и еще одно обстоятельство. Поскольку властные группировки в начале 90-х еще только формировались, им необходимо было иметь некоторые предварительные маркеры «своих», например вхожесть в группы, из которых выбирали новых членов «команд». И тут Хазину снова повезло — в силу общественной активности и его caMoroj и некоторых членов его семьи у него оказалось много полезных связей, созданных еще до 1991 года. Они и сработали в полном масштабе (в частности, серьезную роль в его судьбе сыграли люди, окончившие с ним одну кафедру, однокурсники его родителей, родители его учеников по школе и другие аналогичные контакты).

Ну а самым важным стало то, что в период работы в Администрации Президента Хазину, и в силу порученной работы, и в силу сложившейся на тот момент политической ситуации, пришлось напрямую поучаствовать в борьбе за высшую власть в стране, в ходе которой рухнула¹ «команда Чубайса». В этот момент в 1997—1998 годах перед ним высветилась вся система российских властных группировок, разглядеть которую с другого места было бы практически невозможно^{779 780}.

Теоретик. Как видите, с точки зрения Хазина, властные 1рунпи-ровки были не теоретическим понятием, а практической и весьма грубой реальностью. Чтобы осознать масштаб сделанного открытия, требовалось взглянуть на него в более широком социально-философском контексте. Щеглов увидел возможность объяснить с помощью «властных группировок» не просто ельцинскую Россию, а всю мировую историю; от такой перспективы дух захватывало! Щеглов незамедлительно ответил на письмо; «Круто! Речь идет о работа в большой корпорации, такой как система Власти /», еще сам не понимая, что именно он написал. Так сначала на словах, а только потом уже на деле и появилось на свет новое название: теория Власти. Подставление об обществе, в котором организованные группы⁷⁸¹ целенаправленно добивались все большей Власти, конкурируя при этом друг с другом, обещало объяснить много больше, чем уже показавший свою слабость чисто экономический анализ.

Теперь у наших соавторов появилось понимание, что же именно они делают. Первый год ушел на преобразование сугубо праю ткческих советов «Карьеры» в теоретическое описание Системы Власти (как она тогда называлась). В январе 2014 года Хазин позвонил Щеглову и поинтересовался, когда же появившиеся в процессе наброски можно будет собирать в целую книгу. Далее состоялся следующий разговор:

— У нас полная катастрофа, По основной работе у меня вот-вот начнется аврал, но это еще полбеды. Беда в том, что я уже полгода изучаю разные тексты про Власть, и нигде нет ничего похожего на нашу концепцию. Похоже, что мы сделали настоящее научное открытие.

— И что же в этом плохого?

— Так научное открытие нужно проверять! А это — чертова уйма работы. Не просто написать, как делать карьеру и почему ее нужно делать именно так. Нужно, во-первых, проверить концепцию на историческом материале, а во-вторых, обосновать ее научную новизну. Книгу в текущем виде можно закончить за несколько месяцев, но это будет совсем не то, что нужно.

— Понятно. Ну что ж, будем делать «нетленку»⁷⁸².

На то, чтобы «сделать нетленку», ушло еще два года. «Лестница в небо» насыщена примерами из самых разных эпох — и каждый раз за историческими событиями в них обнаруживаются осознанные действия одной или нескольких властных группировок. Способ, которым на этом этапе проверялась теория Власти, напоминает геометрию Лобачевского; предположим > что Историю действительно двигают властные группировки, и попробуем найти в ней эпизоды, которые при всем желании нельзя интерпретировать таким образом. По мере того как число эпизодов множилось, а искомого опровержения так и не находилось, подозрения авторов переходили в уверенность: теория работает!

Теперь она была готова к второй, более серьезной проверке. Хорошая научная теория должна обладать свойством кумулятив-ности: объяснять те же самые явления, что и предыдущие теории, плюс кое-что из того, чего они объяснить не могут. Вторая часть «Лестницы в небо» не случайно представляет собой анализ предыдущих концепций Власти: так авторы проверяли свою теорию на полноту и непротиворечивость. Поскольку вы уже прочитали эту часть, вы знаете результат: в свете современной теории Власти предшествующие разношерстные идеи сложились в единую мозаику, практически полностью повторившую все концепции «Лестницы в небо». За исключением одной-единственной> гой самой, с которой все и началось, Понятие властной группировки, позволившее собрать эту мозаику воедино, так осталось оригинальным открытием Хазина и Щеглова. Власть — это система, в которой не существует индивидуальных игроков; это открытие, совершенное «на стыке» личного опыта» экономической теории и многолетнего анализа Истории, при всей своей простоте является существенно новым вкладом авторов в теорию Власти.

Читатель. Я правильно понял, что основное доказательство правильности вашей теории — это сама ваша книга?

Теоретик. Не доказательство; наша книга — всего лишь аргумент¹ в пользу того, что эта теория действительно кое-что объясняет в окружающем нас мире. Мы начали это раздел с вопроса, почему авторы так уверены в правильности своей теории; вот и ответ — потому что десять лет (с 2003 года) искали новый подход к экономическим и социальным проблемам, а потом два года проверяли его на многочисленных практических примерах^{783 784}. Сейчас, когда работа над книгой завершена, Хазин и Щеглов, как в том анекдоте^{785 786}, наконец-то сами поверили в свою теорию, и готовы отстаивать ее положения в дальнейших научных дискуссиях. Мы убеждены, что содержанием «Лестницы в небо» действительно является научная теория, позволяющая по-новому взглянуть на многие исторические события.

Практик. Причем эта теория появилась на свет очень вовремя. Во второй половине прошлого века в мире существовали две конкурирующие системы Власти, построенные на совершенно разных идеологических, управленческих и государственных конструкциях, но опиравшиеся на одну и ту же модель экономического развития (углубления разделения труда). Объективный кризис экономической модели вызвал серьезные управленческие проблемы, которые не были в полной мере осознаны ни в одной из двух систем (Советская в результате погибла, Западная до сих пор пребывает в серьезном кризисе). Причины этого лежат в устройстве элиты, которая всегда прежде всего заботится о собственном благополучии и по этой причине рассматривает негативные изменения прежде всего как угрозу себе, а не объективный внешний фактор. В результате ее адекватной реакцией* ста-ловится не решение объективно возникших проблем, а их усугубление с целью устранения наиболее явной угрозы (например, Советской системы). Даже если внутри элиты и возникает понимание, что нужно что-то менять, в ее распоряжении не оказывается ни языка, ни теории, ни людей, которые способны сформулировать понимание ситуации и предложить адекватный план, Однако в России сегодня еще живет довольно большой слой людей, который не только вышел из-под табу Советской системы, но и не полностью попал иод табу системы Западной. По этой причине мы не только в состоянии увидеть слабые места западного научного «мейнстрима», но и видим, что и как там табуировано. И, соответственно, именно мы, россияне, сегодня способны предложить тот комплекс идей и действий, который, возможно, и приведет к выходу из сложив и гегося кризиса.

Теоретик. Как ни странно, именно такой вывод можно сделать, внимательно прочитав «Лестницу в небо». Появление новых прорывных теорий случается как раз в эпохи величайших потрясений, и было бы глупо не использовать возможности, открывшиеся в результате гибели Советской системы. У нас еще нет языка, на котором можно сформулировать теорию современного, как теперь выяснилось, властно-акономического кризиса, и предложить план его преодоления. Но десять лет назад у нас не было и языка для теории Власти — _а теперь он создан; «Лестница в небо» как раз и претендует на то, чтобы стать первым шагом к более общей теории. И тот, кто воспримет ее как руководство к действию, весьма возможно, и сформулирует тот самый план, который позволит не только вывести мировую экономику из кризиса, но и даст возможность его творцу войти в мировую элиту, реализовав высшую мечту человека Власти!

Читатель. Вот даже как?! Лестница, которую вы мне подсунули, и в самом деле упирается в небо? Зачем только я прочитал вашу проклятую книгу! Теперь с этим придется что-то делать!

Практик. Правильно! Теория только тогда чего-нибудь стоит, когда применяется на практике; что нужно делать, вы знаете, и пусть вам сопутствует удача!

Москва, Пермь, 2006-2016

ПРИЛОЖЕНИЕ

 

ПАМЯТКА ЧЕЛОВЕКУ ВЛАСТИ

Теперь вы знаете о Власти намного больше, чем несколькими часами⁷⁸⁷ ранее, когда только открывали нашу книгу. Возможно, вы даже узнали о Власти так много, что прочитанное никак не хочет укладываться в голове, вызывая ощущение «там такое... такое... да что же это такое!». Чтобы помочь вам разложить по полочкам полученную информацию и быстрее выделить главное в нашей книге, мы повторим ее основные положения, сопроводив их хорошо запоминающимися афоризмами. Итак, памятка человеку Власти.

Что такое Власть