Тайна власти состоит в том, чтобы знать: другие еще трусливее, чем вы.
Людвиг Берне
Теоретик. Так кто же реально правит с помощью государства, представляющего собой лишь «машину в руках господствующего класса»411? Как обычно и бывает, точная формулировка вопроса сразу же подсказывает ответ. Конечно же правит господствующий класс (включающий в себя несколько властных группировок), «собирающий» государственную машину для обеспечения своих корыстных интересов2.
Казалось бы, с появлением в Европе конституционных монархий теоретики должны были перейти от изучения государств (которые становятся теперь всего лишь «машинами») к изучению тех, кто ими управляет. Но мы снова сталкиваемся с удивительным фактом: между изобретением государственной машины (1690) и новым открытием в теории Власти (1884) проходит почти 200 лет! Почему?! Что мешало мыслителям и теоретикам412 разглядеть очевидное?!
Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к проверенному средству — истории. Мы уже видели на нескольких ярких примерах, что даже самые простые особенности Власти открываются перед учеными лишь в редкие исторические моменты, когда стечение обстоятельств выносит их на поверхность повседневной жизни. Разглядеть в потоке событий новый закон Власти можно лишь тогда, когда именно этот закон начинает определять ход истории. Описать повое изобретение в технологиях Власти тем более возможно лишь после того, как оно будет сое- лано и использовано представителями одной или нескольких группировок.
Что же видели перед собой ученые и мыслители на протяжении двух веков (XVIII и XIX) европейской истории? Парламентские дебаты, войны, революции, научный и технический прогресс — все что угодно, кроме подковерной борьбы внутри правящего класса. С изобретением государственной машины властные группировки перестали нуждаться во внешних проявлениях власти (коронации, армии, сборщики налогов), а их схватки переместились с площадей в плотно закрытые кабинеты. Откуда мыслитель XVIJI-XIX веков мог что-то узнать о стоя-
щей за государственной машиной реальной Власти? Только от ее представителей, сюзеренов и высших вассалов соответствующих группировок; но зачем им было делиться такими сведениями? Изобретенная в XVII веке государственная машина работала все лучше и лучше, совершенствуясь по мере взросления, потребности в новых изобретениях не возникало, а раскрывать информацию просто так, от широты души, совсем не в традициях Власти.
Поэтому правильнее задаться другим вопросом. Как получилось, что если и не скрываемая, то по крайней мере не слишком афишируемая тайна господствующего класса начала обсуждаться на страницах научных книг? Почему именно в конце XIX века, одновременно и не сговариваясь413, сразу два выдающихся мыслителя вдруг разглядели у себя под носом правящий класс? Наконец, почему оба эти мыслителя оказались итальянцами?
L Правящий класс
Гаэтано Моска, «Теория правлений и парламентское правление» (1884), «Элементы политической науки» (1896)
Читатель. Я достаточно давно вас читаю, чтобы угадать ответ. В тогдашней Италии сложилась какая-то необычная политическая ситуация, верно?
Теоретик. Верно. Но раз уж вы начали угадывать, попробуй те сделать следующий шаг. А что это была за ситуация?
Читатель. Ну, я не историк. Кажется, там была революция, и Гарибальди объединил Италию. Но это было в середине века, а потом вроде бы ничего не происходило. Так что я теряюсь в догадках, как вы на этот раз выкрутитесь. Если бы в тогдашней Италии что-то случилось, я бы об этом знал!
Теоретик. Вы вроде бы не первый час читаете нашу книгу, а все еще рассуждаете как обычный человек. Сделайте над собой усилие, переключитесь в режим человека Власти. Что вы можете знать о том, чего сами никогда не изучали и о чем вам рассказали другие люди, преследующие свои собственные, а не ваши интересы?
Читатель. То, что им выгодно, чтобы я знал. Но, черт возьми, это что, вообще ко всем моим знаниям относится? В том числе и про Италию XIX века, про которую я толком ничего не знаю?!
Практик. А между тем, Вы почти наверняка кое-что знаете, только забыли! «Ты вырвешь у дракона зубы и растопчешь львов, — сказал господь» — помните эту фразу? Это эпиграф к книге об объединении Италии, которую написал аббат Фариа, один из главных персонажей «Графа Монте-Кристо»! Так что все советские школьники про важность объединения Италии знали. А уж кто читал «Овода» Войнич (который, правда, читается не так легко, это вам не Дюма), тот и вовсе играл в итальянских революционеров и командовал собственным расстрелом! А вот почему школьники эту тему дальше не развивали — это уже отдельный вопрос.
Теоретик. Конечно же выгодность Власти относится не только к Вашим знаниям об Италии, но и вообще ко всем знаниям. Если Власти1 выгодно, чтобы ее подданные знали определенный эпизод в истории, вы (вместе со всеми) будете ею знать414 415. Если же прямой выгоды для Власти от ваших знаний о чем-нибудь нет (не говоря уже о прямых убытках), то вы, скорее всего, этих знаний и не получите. И если вы ничего не слышали про Италию второй половины XIX века, то это говорит лишь о том, что там не происходило ничего выгодного Власти. Так что давайте восполним пробел в наших знаниях и посмотрим, какие исторические обстоятельства сорвали маску государства с лица итальянского правящего класса.
Несмотря на то что страстный призыв Макиавелли «объедините Италию!» прозвучал еще в начале XVI века, и 300 лет спустя территориальная наследница Римской империи оставалась столь же раздробленной и зависимой от соседних государств.
По итогам Венского конгресса 1815 года, поделившего остатки империи Наполеона между странами-победи гелями, Италия была разделена на восемь государств. Ломбардия и Венеция вошли в состав Австрийской империи в качестве Ломбардско-Венецианской области. Герцог Тосканы Фердинанд III (Габсбург, родной брат императора Австрии Франца II) заключил с Австрией военный союз, подчинив свою армию австрийской. Небольшие княжества Парма, Лукка и Модена, формально независимые, оказались с двух сторон окружены австрийскими войсками и попали под полный контроль австрийской империи. Относительно независимыми могли считаться оставшиеся три государства: управляемая Римско-католической церковью Папская область, Сардинское королевство (включавшее в себя Ниццу, Савойю, Пьемонт и собственно остров Сардинию), где королем был Виктор-Эммануил I из савойской династии, и Королевство обеих Сицилии, где правил Фердинанд I из династии Бурбонов,
«..,от северного до южного крал полуострова одна и та же политика, разнообразная в своих внешних формах, но, в сущности „ одна и та же по направлению, была предложена державами, навязана Австрией и принята итальянскими государями. Эта политика стремилась превратить Италию в "географический термин ”, а каждое из итальянских государств — в дореволюционную монархию...» [Лависс, 1938, т. 3, с. 495}.
Восемь государств, две крупнейшие европейские династии (Габсбурги и Бурбоны), Римско-католическая церковь (влияние которой в XIX веке было намного сильнее нынешнего) — казалось совершенно невероятным, что из этой разделенной между сильнейшими хищниками территории может возникнуть единая Италия. Но в делах Власти нет ничего невозможного, а есть лишь кропотливая работа по созданию и укреплению властных группировок.
Именно такая работа и началась практически сразу же после Венского конгресса. На юге Италии еще с наполеоновских времен действовало тайное1 общество карбонариев (организованное по схеме масонства); в новых условиях оно сменило цель с освобождения от французской оккупации на установление конституционной монархии, и привлекло в свои ряды новых (и весьма обеспеченных) участников, недовольных абсолютистскими режимами. Карбонарии многократно пытались захватить власть вооруженным путем — в Неаполе в 1820-м, в Пьемонте в 1821-м, в Парме, Модене и Папской области в 1831-м, — но неизменно терпели поражение, поскольку на помощь действующим монархам приходили австрийские войска. Способность карбонариев в любой подходящий момент устроить очередную революцию была очевидной, и они стали главной оппозиционной силой Италии:
«В Пьемонте Карл-Альберт в 1831 году наследовал Карлу-Феликсу... Он сам определил свое положение, сказав герцогу Омальскому:"Я стою между кинжалом карбонария и иезуитской чашкой шоколада**» [Лависс, 1938, том 3, с. 516].
Тем не менее невозможность удержания власти, захваченной с помощью заговоров и восстаний, стала к началу 1830-х годов очевидной даже для самих карбонариев. Для победы нужна была сила, способная противостоять не отдельным монархам, а всей Австрийской империи; такая сила должна была опираться не на узкий круг заговорщиков, а на широкое движение под понятными каждому итальянцу лозунгами. Первым осознал этот факт молодой (26 лет) карбонарий Джузеппе Мацзини416 417 418, эмигрировавший во Францию после очередного неудачного мятежа. Б 1831 году он (вместе с другими такими же эмигрантами) создал «Молодую Италию» — организацию нового типа, главным лозунгом которой стало объединение Италии. Поскольку никакой династии общеитальянских королей в природе не существовало, естественным продолжением этой идеи было требование республики — государственного строя, способного объединить страну и безо всяких королей. Третьим новшеством Мадзини стала открытая пропаганда своих идей — массовая печать (разумеется, за пределами Италии) и распространение (уже в самой Италии) листовок, брошюр и журналов1:
«... Мадзини.,. научил несколько поколений молодежи лепетать слово „ республика"» [Кин, 1978, с. 56],
Благодаря новизне программы и личной активности Мадзини «Молодая Италия» привлекла в свои ряды значительное число бывших карбонариев’. Организация пустила корни по всей Европе; в апреле 1833 года капитан зашедшего в Таганрог торгового судна «Клоринда» познакомился там с итальянским эмигрантом Джованни Канео и вступил в «Молодую Италию», находясь на российской земле. Звали капитана Джузеппе Гарибальди', а уровень организационных способностей «Молодой Италии» можно оценить из дальнейших событий,
В ноябре 183 3-го Гарибальди встретился в Женеве с самим Мадзини, а уже в феврале 1834-го принял участие в очередной попытке организовать революцию в Сардинии. Часть мадзинистов переш- 419 420 421 ли границу между Францией и Савойей, намереваясь поднять население на восстание, другая, включавшая Гарибальди, проникла в Геную, чтобы поддержать местных заговорщиков. В Савойе дело закончилось перестрелкой с полицией (которую вызвало не пожелавшее восставать население) и отступлением обратно во Францию. В Генуе большая часть мадзин истов была арестована накануне планировавшегося восстания, Гарибальди сумел ускользнуть, но заочно был приговорен к смерти, В последующие годы аресты элжились по всей Италии, и к 1836 году организация была ктыо разгромлена,
способность Мадзини422 организовать практическую борьбу асть стала очевидной даже его ближайшим сторонникам, ю было искать другие возможности, но потребовалось це десяти лет, чтобы лежащая на поверхности идея обрела [ авторов, В 1843 году бывший «младоитальянец», а к тому нту уже известный философ Винченцо Джобсрти издал кни-| нравственном и политическом первенстве итальянцев», в нж (помимо обоснования собственно «первенства») выдви-тдею объединения Италии под властью римского папыГ го момента «единая Италия» перестала означать то же самое, «республика», и к решению итальянской политической го- еомки подключилась аристократия.
1845 году художник, писатель и политик Массимо Тапарел-аркиз д’Азслио423 424 425 отправился в путешествие по охваченной;ниями Романье (часть Папской области). Ознакомившись па конкретном примере с практикой мадзинистских восстаний, д’Азелио выработал альтернативную программу захвата власти426, которую и доложил королю Сардинии при личной встрече. В следующем году программа была опубликована в виде памфлета «О последних волнениях в Романье», сделавшего автора знаменитым. Еще бы — на страницах памфлета подвергалась уничтожающей критике мадз и н истекая тактика заговоров и восстаний (и без того разочаровавшая уже всех разумных людей Италии), а вместо нее предлагался путь формирования общественного мнения, побуждающего просвещенного монарха проводить желаемые реформы.
Хотя имя просвещенного монарха в памфлете и не указывалось, нужные читатели прекрасно поняли, о ком идет речь, поскольку к 1846 году король Сардинии Карл-Альберт уже заслужил репутацию последовательного реформатора. Формирование у конкретного монарха мнения, что именно ему по силам стать королем всей Италии, выглядело куда более простой задачей, чем организация успешного общеитальянского восстания. Идею д'Азелио подхватили пьемонтские либералы, создавшие в декабре 1847 года газету «Рисорджименто»’, Публичным лидером нового движения стал граф Камилло Кавург, бывший «...таким страстным англоманом, что недоброжелатели иронически звали его “милорд Камилло”» (Кин, 1978, с. 10].
Трудно сказать, сколько времени потребовалось бы для убеждения короля Карла-Альберта посредством газетных статей; однако исторические факты говорят нам, что к моменту появления первого номера «Рисорджименто» Карл-Альберт давно уже разделял убеждения реформаторов. В 1846 году он начал таможенную войну с Австрией, в 1847-м смягчил цензуру (в точности к появлению на свет новой газеты) и создал гражданскую гвардию (на смену австрийским войскам, обеспечивавшим до этого королевскую безопасность). В 1848 году, когда после февральской революции во Франции половина Европы восстала против действующих монархов, Карл-Альберт решительно нарушил неглас- 427 422 ный договор с Австрией, предусматривавший сохранение абсолютистского правления, и 4 марта даровал своим подданным Конституцию422. В то время когда в других итальянских государствах бушевали восстания и провозглашались республики, во владениях Карла-Альберта всего лишь сменялись премьер-министры428 429.
Парламентская технология, импортированная реформаторами из Англии, блестяще сработала после поражения Сардинии430 в войне с Австрией (сражение при Новаре 23 марта 1849 года). Карл-Альберт отказался подписывать унизительный мирный договор и отрекся от престола в пользу своего сына, Виктора-Эммануила, Подписанный тем мирный договор был отвергнут парламентом; в ответ Виктор-Эммануил распустил парламент и назначил новые выборы. Недовольные миром с Австрией республиканцы устроили восстание в Генуе, которое было подавлено вполне традиционным способом (с обстрелом из пушек жияых кварталов и отдачей города на разграбление солдатам). Избиратели поняли намек, новый состав парламента утвердил перемирие с Австрией, а премьер-министром стал уже знакомый нам д’Азелио, Таким образом, поражение Сардинии помогло431 либеральной властной группировке разделаться с республиканской оппозицией (она же «партия войны» с Австрией) и закрепиться у власти в качестве парламентского большинства.
Дальнейшие действия победившей властной группировки служат образцовым примером борьбы против более сильного противника. Никаких шансов в лобовом столкновении с Австрией (как на полях сражений, так и в устройстве переворотов в соседних государствах) у Сардинии, разумеется, не было; но зато у нее был хороший потенциальный союзник — Франция, где к власти пришел молодой и амбициозный Наполеон III. Десятилетние усилия1 по укреплению армии и союзных отношений с Францией {которые предпринимал сначала д’Азелио, а затем сменивший его в 1852 году Кавур) привели к новой конфигурации сил, и в войне 1859 года Франция и Сардиния впервые за многие годы нанесли Австрии поражение. Территориально Австрия потеряла немного — всего лишь Ломбардию, переданную Франции по мирному договору, и переуступленную Сардинии в обмен на Ниццу и Савойю; но ее военное влияние в ]Центральной и Южной Италии бы л о пол ностью уничтожено.
В этих условиях либеральная группировка провела очередную блестящую комбинацию. Разыграв возмущение «позорным миром» (который сам и планировал в Пломбьере за год до этого), Кавур подал в отставку с поста премьер-министра и в качестве частного лица занялся Флоренцией, Моденой и Болоньей. В короткий срок там были организованы плебисциты по присоединению к Сардинскому королевству432 433, прошедшие с понятным результатом, В январе 1860 года Кавур вернулся к премьерским обязанностям; а в мае того же года Гарибальди, который с 1856 года состоял на тайной службе у Кавура, собрал в Генуе знаменитую «тысячу» и вторгся на Сицилию, пребывавшую в революционном брожении с момента смерти Фердинанда II (в 1859-м}. На этот раз «экспорт революции» был хорошо подготовлен; оставшись без австрийской защиты, молодой король обеих Сицилии Франциск II ничего не смог противопоставить восставшим, б сентября Гарибальди занял Неаполь, объявил себя диктатором и провозгласил следующей целью Рим. Когда в середине сентября в Неаполь прибыл «вечный революционер» Мадзини, любому стороннему наблюдателю1 могло показаться, что начавшаяся с войны королей революция вот-вот закончится учреждением итальянской республики.
Однако против республиканцев играла лучшая (судя по результатам) властная группировка Европы. Кавур предпринял необходимые дипломатические усилия и добился от Наполеона III разрешения на проход войск но Папской области (в то время контролируемой уже Францией). После этого он предложил восставшим провести плебисцит по присоединению к Сардинии, дождался поражения Гарибальди от перегруппировавшихся войск Франциска II и помог ему войсками в решающей битве при Капуе. Гарибальди все понял’, удалил от двора Мадзини и не стал препятствовать проведению плебисцита; 21 октября Королевство обеих Сицилий официально присоединилось к Сардинии. После необходимых дипломатических усилий (превращение Виктора-Эммануила из сардинского в итальянского короля требовалось согласовать с союзниками) 7 марта 1861 года собравшийся в Турине первый итальянский парламент провозгласил Виктора-Эммануила королем Италии. Казавшееся невозможным в 1815 году стало реальностью всего через 46 лет, в 1861-м.
До этого момента объединение Италии выглядит довольно похожим на случившееся чуть позже объединение Германии: во главе каждого из них стояли пары «король — первый министр», Виктор-Эммануил и Кавур в Италии, Вильгельм и Бисмарк в Германии. Однако уже летом 1861 года произошло событие, сделав шее итальянскую ситуацию совершенно уникальной: Камилло Кавур подхватил лихорадку434 435 436 и 6 июня скоропостижно скончался. Властная группировка пьемонтских либералов (их партия в целом получила название «правой», La Destra, а наиболее активная группировка была прозвана «консортерией», то есть кликой или шайкой) потеряла своего публичного лидера; но на ее политической эффективности это никак не сказалось! На должности премьер-министра поочередно побывали едва ли не все публичные фигуры группировки (такие как Рикасоли*, Рйтацци437 438 439, Ланца440 и Мингетти441 442 443)» отправляясь в отставку каждый раз, когда того требовала ситуа-ция^; а между тем Италия целенаправленно добивалась присоединения оставшихся территорий — Папской области и Венеции. Успешность этой политики (в 1866 году после Австро-прусской войны была присоединена Венеция, в 1870 после Франко-прусской войны итальянские войска вошли в Рим, который французы уже не могли защищать) подтвердила пророческие слова Кавура:
«Во втором письме от 28 декабря i860 года... Кавур фактически изложил свое политическое кредо. Он писал: „С парламентом можно добиться многого из того, что совершенно не под силу абсолютистской власти. Тринадцатилетний опыт убедил меня в том, что честный и энергичный министр, которому нечего опасаться разоблачений с трибуны и которым не позволит запугать себя натиску партий, должен выигрывать парламентские битвы. Я чувствовал себя слабым лишь тогда, когда парламент не заседал... Если бы удалось убедить итальянцев в том, что им нужен диктатор, они выбрали бы Гарибальди, но не меня. И они были бы правы. Парламентский путь более долгий, но он более надежный... Если при таких условиях мы не добьемся своего, мы будем величайшими простофилями"» [Кин, 1978, с. 26}.
В следующем десятилетии умение «консортерии» использовать парламентский путь было доведено до совершенства. После 1870-го «правая» партия взяла курс на балансировку бюджета1, увеличивая налоги и сокращая расходы; разумеется, такая политика не нравилась избирателям, так что число «правых» депутатов в парламенте постепенно сокращалось. Наконец, в 1876 году случилась «парламентская революция»444 445, правые потеряли даже простое большинство, и премьер-министром впервые стал лидер оппозиции (в противовес правящей «правой» называвшейся, естественно, «левой», La Sinistra) Агостино Депретис446. Вскоре после этого, в январе 1878-го, умер Виктор-Эммануил, король — объединитель Италии; ему наследовал Умберто I. Казалось бы, со сменой ключевых фигур официальной власти итальянская внутренняя и внешняя политика сделает крутой поворот, но на деле в первые шесть лет своего правления «левые» ограничились проведением налоговой и избирательной реформ.
В 1882 году Депретис, которому надоели постоянные проблемы с получением поддержки от левых депутатов (за шесть лет его трижды смещал с премьерского поста соратник по партии Бенедетто Кайроли), провозгласил на заседании парламента тактику трансформизма, основной смысл которой сводился к созданию коалиционных правительств, где «левые» и «правые» министры работали бы рука об руку, С этого момента грань между «правыми» и «левыми» окончательно стерлась, а работа премьер-министров свелась к сколачиванию временных союзов по про-д в и же н и ю от д ел ь н ых з аконоп рое ктов:
«*£ приближение важного голосования Монтечитторио {парламентский дворец а Риме] превращается в настоящий пандемониум. Правительственные агенты носятся по комнатам и коридорам, пытаясь заручиться поддержкой; субсидии, награды, каналы, мосты, дороги — все обещания идут в ход,.— писал в 1886 году Франческо К рис пи, видный деятель 'левой", сам ставший премьером уже через год» [цит, по: Davis, 2000, р. 165].
В условиях столь массовой продажности депутатов реальная власть в парламенте принадлежала тем, кто располагал средствами для их покупки (должностями и просто деньгами); «консортерии» больше не требовалось побеждать на выборах, достаточно было в случае необходимости докупать нужное количество голосов. Устройство итальянской власти было очевидно любому критическому наблюдателю; вот как его характеризовал великий русский анархист Бакунин в своей книге «Государственность и анархия» (1873 год):
л... в высших слоях итальянской буржуазии, также как и в других странах, с единством государственным создалось и теперь развивается и расширяется все более и более социальное единство класса привилегированных эксплуататоров народного труда,
Этот класс обозначается теперь в Италии общим именем консортерии. Консортерия обнимает весь официальный мир, бюрократический и военный, полицейский и судебный, весь мир больших собственников, промышленников, купцов и банкиров, всю официальную и официозную адвокатуру и литературу, а также весь парламент, правая сторона которого пользуется ныне всеми выгодами правления, а левая стремится захватить тоже самое управление в свои руки» [Бакунин, 2010, с. 494].
Как видите, тот факт, что Италией с момента появления ее на картах как независимого государства и до середины 1880-х447 правили не отдельные люди (будь то премьер-министр или даже король), а участники постоянно действующей группировки (получившей даже собственное имя, «консортерия»), не был тайной за семью печатями. Уникальность итальянской власти образца 1880-х заключалась в той скорости, с которой возникла как сама Италия (два десятилетия от феодальной раздробленности до крупного государства), так и ее правящая группировка. Сформировавшись в 1840-х годах как коалиция аристократов и чиновников разных государств, эта группировка вынужденно была организована как олигархия. Быстрый рост владений группировки (от одной Сардинии до целой Италии, от дешевого государства в виде королевского двора до дорогостоящей конституционной монархии, распределявшей миллиардные бюджеты) делал бессмысленной внутреннюю борьбу за ресурсы, их нужно было совместно захватывать снаружи, В результате сформировавшаяся власть не была скрыта ни древностью традиций (как в случае английской монархии), ни плохо раскрашенной маской государства448 (слишком уж явно парламент плясал под дудку консортерии). Ее коллективная («классовая») сущность и узкоэлитарный характер были очевидны любому заинтересованному наблюдателю. Так стоит ли удивляться, что такие наблюдатели появились?
Читатель. Кстати, а почему вы считаете первооткрывателями правящего класса Моек у и Парето? Разве Маркс с Энгельсом, да вот еще и Бакунин не писали о том же самом, и гораздо раньше?
Теоретик. В том-то и дело, что не о том же самом. Марксистская традиция рассматривает Власть с экономической точки зрения: у кого контроль над средствами производства, у того и власть. В представлении Маркса и Бакунина, в Италии правила «буржуазия» — правила в том смысле, что принимаемые на государственном уровне решения отвечали ее «классовым» интересам^ Но если вас интересует сама Власть (кто в нее входит, какими средствами обеспечивает подчинение и так далее), а не ее экономическая политика, то ответ «правит буржуазия» оказывается совершенно недостаточным. Разве были «буржуями» король Сардинии Виктор-Эммануил, граф Кавур, барон Рикасоли, землевладелец Ланца, журналист Мингетт маркиз ди Руди ни V Этих людей объединило в «консортерию» совсем не владение крупными капиталами, а личное знакомство и непосредственное участие в управлении государством. Их многолетняя деятельность по преобразованию Италии основывалась на цели, имевшей мало общего с «погоней за прибылью»:
# ’'Италия должна быть создана и будет создана, Мы постараемся преодолеть препятствия по-хорошему, если же ато не удастся, преодолеем ил с помощью крайних средств...449*— писал Кавур а I860 году» [Кин, 1978, с. 25].
Практик. Тут просто имеет место различие подходов. Поскольку главным ресурсом любой властной группировки являются деньги, а подучить их в большом количестве в рамках капиталистического общества можно только в капиталистической же экономике, то элита, безусловно, состоит из капиталистов. Но, как говаривал капитан Врунтель, «каждая селедка рыба, но не каждая рыба селедка», а потому вовсе не каждый капиталист входит в элиту. Более того, в нее могут войти люди, которые по происхождению капиталистами не являются. Кстати, как и при феодализме — если феодал женится на крестьянке, то она становится феодалом, а не наоборот. Мы изучаем Власть, поэтому нас интересуют элиты. Если ваша цель — пролетарская революция, читайте Ленина и Маркса, но не забывайте, что они сами не на пустом месте взялись и поддерживались очень мощными силами тогдашней элиты,
Теоретик. Различие между широким классом «буржуазии» и узким правящим классом, на протяжении 30 лет определявшим судьбу страны, сделалось в Италии второй половины XIX века настолько очевидным, что наиболее выдающиеся мыслители наконец-то сумели его обнаружить. Первым из них стал сицилиец Гаэтано Моска, родившийся 1 апреля 1858 года в Палермо, в обеспеченной семье выходцев из Пьемонта.
По-видимому, семья эта была вхожа в тот самый правящий класс, существование которого Моска открыл для мировой науки. Судите сами: в 1877 году Моска поступает на юридический факультет Палермского университета, в 1879-м начинает писать заметки в «Палермское обозрение», в 1881-м получает степень бакалавра. В 1882-1883 гг. Моска продолжает обучение в Риме450 и Палермо, но уже в области истории и географии, и одновременно работает над книгой «Теория правлений и парламентское правление», которую заканчивает 17 апреля 1883 года, в возрасте 25 лет {и спустя всего пять лет после начала хоть сколько-нибудь самостоятельной научной деятельности). В этой 356-страничной книге уже содержатся все основные идеи, которые Моска будет развивать в следующие 56лет2 (существование правящего, или политического, класса, неизбежность власти меньшинства над большинством, критика парламентаризма, из-за которого в правящий класс попадают недостойные люди).
Столь быстрая разработка совершенно новой и весьма критической по отношению к общепринятому парламентаризму политической теории представляется невозможной без соответствующего интеллектуального окружения, в котором Моска.мог сформироваться как оригинальный мыслитель. Биография Моски Проливает свет на особенности этого окружения: известно [Martinelli, 2009), что в палермский университет он поступал вместе со своим другом, Витторио Орланцо\ будущим премьер-министром Италии. Сам
