Маршал бронетанковых войск Михаил Катуков

...Октябрь 1941 года. Танковые и механизированные армады гитлеровского генерала Гудериана стремительно продвигались к Москве. 3 октября один из самых боеспособных его корпусов — 24-й моторизованный — с ходу ворвался в Орел. Войска Брянского фронта, прикрывавшие здесь дальние подступы к советской столице, были расчленены превосходящими силами противника. Гитлеровское командование ликовало. И было отчего: путь на Москву в первых числах октября, по сути, был свободен.

Ставка Верховного Главнокомандования принимала энергичные меры, чтобы закрыть образовавшуюся брешь. В район вражеского прорыва перебрасывались войска. На месте их предполагалось объединить в 1-й гвардейский стрелковый корпус под командованием генерал-майора Д. Д. Лелюшенко.

В состав корпуса была включена дислоцировавшаяся под Москвой в районе станции Кубинка 4-я танковая бригада. Поднятая 2 октября ещё до рассвета по боевой тревоге, она немедленно стала грузиться в эшелоны. А её командир полковник Катуков был вызван к телефону начальником главного автобронетанкового управления Наркомата обороны генерал-лейтенантом танковых войск Я. П. Федоренко.

— Торопитесь, товарищ Катуков, — ответив на приветствие, быстро заговорил Федоренко. — Задание сверхответственное и решено там. — Федоренко выделил слово «там», дав понять, что решение послать 4-ю танковую бригаду под Орел принято в самых высоких инстанциях военного руководства. — Главное: закрыть Гудериану дорогу на Тулу.

— Слушаюсь, Яков Николаевич! Сделаю все возможное.

— Мало! Там требуется невозможное... У Гудериана танков махина, а у вас — кот наплакал. В корпусе Лелюшенко, кроме вашей бригады, пока танковых соединений нет. Да и на место вы прибудете первыми.

С Федоренко Катуков был знаком и даже дружен по совместной довоенной службе, Заняв ответственный пост в армии, Федоренко с бывшими сослуживцами-товарищами обращался по-прежнему приветливо и заботливо. Но забота его была особой. Своим товарищам он поручал самые трудные дела, помогал им, но и требовал с них строже, чем с других.

Чуть начало светать, когда бригада была уже погружена в эшелоны. Ехали быстро, без остановок. Катуков решил отдохнуть. Но вздремнуть не удалось. Мысли и воспоминания, набегая друг на друга, разгоняли сон. Что ж, может быть, человек так и устроен, может быть, ему нужно подводить итоги какого-то этапа в своей жизни, прежде чем вступить в другой. В военной судьбе Катукова как раз наметилась такая грань, и потребность осмыслить недавнее прошлое прочно овладела им.

В войну Катуков вступил командиром 20-й танковой дивизии, входившей в состав 9-го механизированного корпуса генерал-майора К. К. Рокоссовского. Дивизия находилась в стадии переформирования и далеко ещё не была укомплектована людьми и техникой. Танки КВ и Т-34 ещё не поступили: имелось лишь 33 устаревших танка БТ-2 и БТ-3. Артиллерийский полк получил только гаубицы, мотострелковый полк оказался вообще без артиллерии, понтонный батальон — без понтонов. Батальон связи располагал лишь учебной аппаратурой.

Сам Катуков в первый день войны находился в Киевском окружном военном госпитале, где перенес тяжелую операцию: шов ещё не совсем зарубцевался, температура доходила до 38°. С трудом уговорив врачей о выписке, он на попутных машинах уже 23 июня добрался до дивизии, вышедшей навстречу вражеским войскам, рвавшимся к Новоград-Волынскому. На следующий день, 24 июня, у местечка Клевань дивизия атаковала моторизованные части 13-й танковой дивизии противника.

Первый бой запоминается навсегда, во всех подробностях. Но сейчас подробности мешали Катукову. Он ещё и еще раз обдумывал приемы, которые помогли ему тогда нанести довольно ощутимый урон противнику. Прежде всего танковые засады. Посредством их уязвимые во всех отношениях БТ-2 и БТ-3 вывели из строя немало немецких танков. Правда, в этом бою дивизия потеряла все танки. Но за каждый из них противник расплачивался несколькими своими. В последующих боях хорошо показала себя и другая хитрость — «кочующие» орудия. Артиллерийские батареи меняли позиции днем и ночью — у противника складывалось впечатление, будто он имеет дело с крупными артиллерийскими силами.

Вспомнилась и еще одна хитрость. Катуков уже забыл, кто именно её предложил. Дело в том, что пехота противника с первых дней войны стала бояться танков Т-34. Но в дивизии, как и во многих других танковых соединениях, их не было. Как-то Катуков подошел к группе командиров, о чем-то оживленно споривших.

— А что? Сделать макеты. А где-нибудь рядом поставить настоящие орудия, — сказал кто-то из командиров.

— Фрицы увидят — сразу драпу! — язвил другой командир.

— А что? — не сдавался первый. — Пехота наверняка испугается.

— М-да. Голь на выдумки хитра, — заметил кто-то из собравшихся.

Увидев Катукова, командиры вытянулись.

— Вольно! — скомандовал Катуков. — «Голь на выдумки хитра», — повторил он. — А ведь это про умных людей поговорка. Мысль о макетах — дело стоящее. Обмозгуем.

И обмозговали. Обшили фанерой «под Т-34» несколько вышедших из строя транспортных машин, приделали к ним деревянные стволы и выкрасили все это в защитный цвет. Замаскированные в кустарниках и на опушках леса, но так, чтоб противник мог обнаружить их, эти пугала выглядели как затаившиеся в засаде подлинные тридцатьчетверки. Рядом вели огонь по противнику и «кочевали» настоящие пушки. И действительно, такие ложные засады производили сильное впечатление на вражескую пехоту. В районах этих засад она не лезла напролом. Позже, когда противник захватывал такие «танки», фашистские газеты немало потешались над «русской фанерной техникой». Но смеется тот, кто смеется последним: воины дивизии Катукова не раз были свидетелями того, как пехота противника оторопело останавливалась, заметив «засады» «тридцатьчетверок», или как фашистская авиация остервенело бомбила эти «засады». Хорошо зарекомендовали себя и ложные укрепления.

В разгар боев Катуков неожиданно получил приказ: сдать дивизию заместителю и отбыть в Москву в распоряжение Я. Н. Федоренко.

Яков Николаевич встретил приветливо, но сразу приказным тоном объявил:

— Вот что, товарищ Катуков, вы назначены командиром 4-й танковой бригады.

— Бригады? — с недоумением спросил Катуков.

— Успокойтесь, воевали вы хорошо. К ордену Красного Знамени представлены. Поэтому и бригаду даем. — Федоренко встал, молча прошелся по кабинету, вздохнул и наконец объяснил: — Механизированные корпуса и танковые дивизии расформировываются. Техники не хватает. Промышленность-то: половина на колесах, половина перестраивается. Решено создать танковые соединения меньших масштабов — бригады. Отберем в них все лучшее, что есть: людей и преимущественно новую технику... Ваша бригада формируется под Сталинградом. Готовьте её так, чтобы она ни в чем немецкой танковой дивизии не уступала.

Командный состав бригады был подобран до приезда Катукова. Комиссаром был назначен полковой комиссар М. Ф. Бойко, начальником штаба — подполковник П. В. Кульвинский, начальником политотдела — старший батальонный комиссар И. Г. Деревянкин, начальником оперативного отдела капитан М. Т. Никитин, помощником по технической части капитан П. Г. Дынер. Говорят: первое впечатление — всегда и последнее. Так это или не так, но и при первом знакомстве и особенно впоследствии Катуков был очень доволен своими помощниками.

Незадолго до приезда Катукова в лагерь танкистов под Сталинградом прибыла комиссия из Москвы для отбора в бригаду наиболее опытных механиков-водителей, башенных стрелков, командиров и политработников. Катуков и Бойко включились в работу комиссии, стремясь отобрать лучших из лучших. А выбирать приходилось действительно из лучших. Бригада комплектовалась из личного состава выведенной с фронта 15-й танковой дивизии. Комиссия и командование бригады получили огромное количество заявлений, в которых танкисты клялись сражаться за Родину до последнего дыхания. Каждый входивший в кабинет, где работала комиссия, просил, требовал, старался как можно убедительнее доказать, что его обязательно нужно зачислить в бригаду. И как трудно было отказывать кому-либо из них! Все эти люди рвались на святое дело и, главное, знали, что их ожидает: каждый уже побывал в боях с фашистами. А отказывать приходилось. Желающих было больше, чем требовалось для укомплектования бригады.

— Ах, какой народ! — радовался Катуков, когда было закончено формирование бригады. — И дело свое знают, и с боевым опытом! А коммунистов и комсомольцев сколько!

Вскоре бригада стала получать технику. Первый батальон вооружался танками Т-34. Изготовлялись они тут же, на Сталинградском тракторном заводе. План перевыполнялся, рабочие трудились по-фронтовому. Но Катуков торопил, чтобы иметь больше времени для боевой учебы. Выход нашел Дынер. Однажды он пришел к Катукову с предложением:

— Полагаю, что заместители командиров подразделений по технической части, механики-водители и вся рота технического обеспечения должны непосредственно работать на заводе.

— А ведь идея! — обрадовался Катуков. — И дело пойдет быстрее, а сборка — замечательная школа для изучения материальной части новых танков.

Уже на следующий день выделенные Дынером танкисты вместе с рабочими собирали на заводе детали и агрегаты новой машины. Вскоре они, как выразился Дынер, «знали её нутро до последнего винтика».

Одновременно была развернута боевая учеба. С самого начала она была настолько приближена к условиям войны, что отличалась от нее разве только отсутствием потерь. Занятия длились по четырнадцать часов в сутки. Катуков был неистощим на разработку комбинаций, ставивших бойцов и командиров в наиболее сложные, максимально приближенные к боевой обстановке условия. Уже после боев под Клеванью он тщательно обдумывал оправдавшие себя тогда приемы действий танковых подразделений в условиях превосходства противника в танках и авиации. Он отобрал из них наиболее типичные, соединил их в единую принципиальную схему. Основные её положения обсудил на совещании командования бригады. И был рад, получив дельные предложения от своих помощников.

Суть разработанной Катуковым схемы лучше изложить его словами:

«Мотострелки располагаются в обороне, предварительно отрыв настоящие окопы и ложные. В ложных ставятся макеты пушек и пулеметов. Часть этих окопов занимают небольшие группы бойцов с настоящими пулеметами. На их долю выпадает роль «актеров», инспирирующих передний край. Сзади, на небольшом расстоянии, идут настоящие окопы, а дальше, на танкоопасных направлениях, ставятся танки — иногда взвод, иногда просто одна машина. Для маскировки танки используют местные укрытия: кустарники, деревья, скирды хлеба, стога сена, обратные скаты высот. Каждый экипаж готовит себе не одну позицию, а две-три, которые можно менять незаметно для противника. Экипажи заранее определяют ориентиры и расстояния до них. С пехотой, артиллерией, саперами заблаговременно организуется взаимодействие и устанавливается связь или по радио, или специальными сигналами, или посыльными. Все танковые экипажи должны находиться в поле зрения друг друга, готовые прийти на помощь соседу.Противник начинает наземную и воздушную разведку. Засады не обнаруживают себя. Противник боем прощупывает передний край. В действие вступают «актеры» в ложных позициях. Танки молчат.

Авиация врага начинает бомбить ложные окопы. «Актеры» незаметно отступают ходами сообщения. И наконец, противник пускает танки в сопровождении пехоты. Наступают самые критические минуты боя.

Стрелки, артиллеристы, минометчики расстреливают пехоту противника. Засады молчат. И только тогда, когда вражеские машины подходят на 200–300 метров, засады выходят на огневую позицию и открывают огонь по атакующим в упор, наверняка. В то же время экипажи засад не выпускают из поля зрения соседей и бьют в борта прорвавшиеся танки противника. Получается косоприцельный, перекрестный, губительный огонь.

Командир засады выходит на огневую позицию только в случае крайней необходимости. Откуда-нибудь из окопчика или из-за кустарника следит он за полем боя, намечает цели, определяет прицел и лишь после этого садится в танк, и машина выскакивает, чтобы открыть огонь. Прицел поставлен, пушка приблизительно наведена на цель. Сделав три-четыре выстрела, танк задним ходом отползает в укрытие. Долго стоять на позиции нельзя: экипаж станет жертвой прицельного огня.

Из укрытия командиры снова ведут наблюдение и снова выскакивают на позицию, но теперь уже на другую. Так повторяется несколько раз».
После обсуждения этой схемы с командованием бригады Катуков провел совещание с командирами подразделений. Каждому из них уже пришлось иметь дело с противником, значительно превосходящим в танках и авиации. Поэтому схема Катукова оказалась всем близкой и понятной. Она и была положена в основу боевой подготовки бригады.

И теперь Катуков с удовлетворением вспоминал, как инициативно командиры подразделений вели занятия по этой схеме и, подобно ему самому, изощрялись в выборе таких ситуаций, которые требовали от экипажей сметки, быстроты реакции, великолепной выучки.

Катуков неуклонно усложнял задачи боевой учебы.

— Важно уметь действовать не только бригадой в целом. Каждое подразделение, каждый отдельный танк нужно готовить к автономным действиям в отрыве от главных сил, — инструктировал Катуков командиров и тут же предлагал приемы, один сложнее другого, для обучения таким автономным действиям.

Тщательно отрабатывались различные варианты связи и разведки — им Катуков придавал исключительно большое значение.

Вспомнилось и другое: «крушение инструкций», как шутил Бойко. Однажды на совещании комсостава зашла речь (в который уже раз!) об отсутствии тягачей для вытаскивания с поля боя поврежденных танков.

Дынер встал и коротко доложил:

— Не дают и в ближайшее время не обещают.

— Вы что-то не договариваете. — Катуков уловил в голосе Дынера интригующую нотку: так он всегда говорил, когда находил какое-то интересное решение.

— Тридцатьчетверки и КВ могут в случае необходимости заменить тягачи... Проверяли, несколько раз проверяли. Тянут, хорошо тянут.

— Это против инструкции, — с сомнением заговорил Кульвинский.

— А... — Катуков махнул рукой. — Завтра же проведем всесторонние испытания.

Испытания ещё раз показали, что тридцатьчетверки и КВ прекрасно справлялись с задачей тягачей.

Той же инструкцией запрещалось десантировать на тридцатьчетверках и других танках пехоту. Между тем война показала высокую эффективность непосредственного и одновременного взаимодействия танков и пехоты.

— А что, если нам попробовать вот так десантировать пехоту, — предложил Катуков Бойко, наблюдавшему вместе с ним за возвращавшимся с занятий танком, облепленным сверху пехотинцами.

— Еще раз сокрушим инструкцию, — засмеялся тот. — Я тоже думаю, что десанты на танках возможны.

И вновь занятия усложнились, дополненные отработкой действий танковых десантов. И не было случая, чтобы тридцатьчетверки и КВ, даже на сильно пересеченной местности, не выдерживали дополнительной нагрузки.

23 сентября пришел приказ: срочно погрузить бригаду в эшелоны и прибыть в район Кубинки. И вот она снова в пути.

Катуков встал, подошел к окну, рассматривая проносившийся мимо однообразный пейзаж. Воспоминания как бы разом отхлынули, на смену им пришло другое: теперь Катуков мысленно производил смотр своим силам. Что он имеет? Танковый полк — 49 боевых машин, мотострелковый батальон, зенитно-артиллерийский дивизион — 16 орудий, транспортная и ремонтная роты, другие вспомогательные подразделения. «Маловат кулак, — вздохнул он и тут же озорно отметил: — Мал, да удал!» И в самом деле, техника в бригаде в основном была новой — танки Т-34. Бригада представляла собой сплоченный боевой коллектив, состояла из хорошо подготовленных, имевших боевой опыт бойцов и командиров. В экипажах каждый в случае надобности мог заменить другого. Подразделения были обучены различным видам взаимодействия. А моральный дух личного состава! Кулак действительно получился удалым.

До предела занятый подготовкой бригады к предстоящим боям, Катуков внутренне готовил к ним и самого себя. Все это хорошо: и новая техника, и квалифицированный личный состав, и все то, что дает бригаде боевая учеба. Это, конечно, принесет свои плоды. Но что должен сделать он, Катуков, чтобы умножить эти плоды? Память постоянно сверлили слова Федоренко: «Готовьте бригаду так, чтобы она ни в чем немецкой танковой дивизии не уступала». Что ж, пожалуй, это достигнуто. 4-я танковая бригада, Катуков был уверен в этом, способна потягаться с немецкой танковой дивизией. Но в этом ли дело? Техника внесла много нового в военное искусство. И не все, далеко не все возможности использования техники поняты — война ведь, по сути, только началась.

Сейчас эти мысли вновь овладели его сознанием. Вспомнился недавний разговор с Бойко и Кульвинским. Недовольный медлительностью действий некоторых подразделений на прошедших занятиях, Катуков придирчиво разобрал допущенные ошибки на совещании командиров подразделений.

— Не перехватил ли ты, Михаил Ефимович? — обратился Бойко к Катукову, когда тот отпустил командиров. — В целом-то подразделения действовали неплохо. Если будут так воевать с немцами…

— Немцы нам не пример, — ответил Катуков. — Пока я не видел, чему можно у них поучиться, во всяком случае, в нашем, тактическом масштабе. Ну прут. При таком превосходстве — это дело нехитрое. А где искусство?

— Ну это ты… Твои же слова: «Нельзя недооценивать врага», — возразил Бойко.

— А я и не недооцениваю, Я считаю, что ни мы, ни немцы ещё не поняли до конца возможности новой техники, танков в частности. Пока я вижу одно: немецкое командование поняло значение в современной войне массированного применения танков.

— С нашей помощью, — включился в разговор Кульвинский. — Теория массированного применения танков ещё задолго до войны выдвинута и обоснована советскими военными теоретиками.

— Выучили на свою голову, — зло буркнул Катуков. — Только недоучились они. Вот будет у нас много машин, тогда посмотрим, что это такое — массированное применение танков!

— Вернись на землю! — засмеялся Бойко.

— А я на земле. Потому и заглядываю в будущее. Сейчас же... Сейчас мы уже можем успешно использовать танки и в обороне, даже при том, что у нас их намного меньше, чем у немцев. Танки! Да они такое могут! Что такое война танков? Это прежде всего искусное использование маневра, скоростей, молниеносные решения и изощренная хитрость. Это главное и в наступлении, и в обороне, при превосходстве в танках, и когда их мало — тут это даже важнее. Все дело в том, кто практически лучше это освоит — мы или противник. Поэтому я сегодня, как ты сказал, и перехватил.

Засиделись за полночь. Катуков тогда, что говорится, разошелся — говорил о вымученном, тщательно взвешенном долгими раздумьями, не раз проверенном на учениях — о непрерывной разведке, взаимодействии танков с пехотой и артиллерией, различных приемах танковых засад — обо всем, что его собеседники давно знали от него самого и чему вместе с ним учили бригаду. Они понимали, что Катуков, как это бывает с людьми, долго сосредоточенными на какой-либо идее, говорил больше самому себе. Но и они увлеклись — идеи Катукова в процессе боевой учебы бригады стали их собственными.

— Плохо, очень плохо, что это у нас не получилось в масштабе всей войны, но формулу я считаю правильной. Воевать надо малой кровью, — убежденно говорил Катуков. — И сейчас от этой формулы не нужно отказываться. Во всяком случае, наша бригада должна воевать именно так,

Вспоминая сейчас этот разговор, Катуков почувствовал себя неловко. «Занесло меня тогда, — досадовал он. — Может быть, уже завтра за все эти слова придется ответ перед своей совестью держать, доказывать на деле свою правоту». Но в правоте своей Катуков был уверен и досадовал потому, что, как ему казалось, говорил тогда несколько выспренне, а этого он терпеть не мог, «Расхвастался, едучи на рать», — мысленно ворчал он на себя.

В купе вошел Бойко:

— Отоспался, Михаил Ефимович? Подъезжаем к Мценску.

— Вижу, — ответил Катуков, кивнув на окно, за которым проплывали пепелища с обугленными трубами, воронки на улицах маленького городка. — Все. Отсюда своим ходом.

Собравшись в штабном автобусе, Катуков, Кульвинский и Никитин начали обсуждать план разведки. В это время в автобус вошел приземистый человек в красноармейской плащ-палатке и каске. Это был генерал-майор Лелюшенко. Тут же провели короткое совещание.

— До вас в город вошел батальон курсантов Тульского оружейно-технического училища. На сегодня ваша бригада и этот батальон — все наши наличные силы, — информировал Лелюшенко. — Другие части и соединения корпуса на подходе. У вас, товарищ Катуков, есть соображения?

— Разведка, разумеется, в первую очередь разведка.

Утром 4 октября Катуков направил в сторону Орла две группы танков с десантами по роте мотопехоты. Одной из них командовал капитан Гусев, другой — старший лейтенант Бурда. Сам Катуков вместе с Никитиным выехал вслед за разведкой для изучения местности. Примеряясь к разным рубежам, они наконец выбрали наиболее удобный для обороны — в пяти километрах от Орла по северному берегу реки Оптуха, неподалеку от села Ивановского.

К вечеру к рубежу подтянулись все части бригады и сразу же приступили к оборудованию позиций. В ночной темноте рыли траншеи глубокого профиля, ложные окопы, ранним утром расставили танковые засады и артиллерию. Соседей справа и слева бригада не имела. Поэтому Катуков организовал тщательную разведку, приказал выдвинуть на фланги танковые засады. Он поспевал всюду и каждый раз убеждался, что все делается быстро, сноровисто и как надо: засады имели по две-три хорошо замаскированные позиции, артиллерия — продуманные пути для маневрирования. Словом, учеба в лагере под Сталинградом давала свои плоды.

Вскоре стали поступать сведения от капитана Гусева. Он поставил танки в засаду вдоль шоссе на выходе из Орла. Ночью послышался лязг гусениц и шум моторов. Вышедшая из-за туч луна осветила шоссе: по нему быстро двигалось десять танков. «Разведка!» — решил Гусев и приказал открыть огонь. Постоянно меняя позиции, экипажи Гусева уничтожили четыре вражеских танка. Остальные поспешно вернулись назад.

Катуков был недоволен действиями разведчиков. Конкретных данных капитан Гусев не добыл, с группой Бурды вообще связи не было. Но кое-что все же прояснилось. Во-первых, подтвердилось, что в Орле сосредоточены крупные силы противника. Во-вторых, противник выслал разведку. Значит, задерживаться в Орле не намерен.

И действительно, всю ночь на 5 октября вражеские разведывательные группы пытались прощупать оборону бригады. Часам к десяти утра, когда кончился дождь и небо прояснилось, загрохотала артиллерия противника, в небе появились его бомбардировщики. Немало авиабомб и снарядов упало на ложные позиции. И вообще, сказались правильное устройство укрытий и тщательная маскировка: сколько-нибудь существенного ущерба от артиллерийской и авиационной подготовки противника бригада не понесла.

Вскоре перед позициями мотострелкового батальона появились танки противника, за ними густой россыпью двигалась мотопехота. Катуков с Кульвинским были в это время на переднем крае мотострелков. Кульвинский насчитал около 40 одних лишь танков и, пожалуй, столько же, если не больше, бронемашин и бронетранспортеров.

Пригнувшись, они побежали в КП, но, очевидно, немецкие артиллеристы заметили их: снаряды стали рваться все ближе. Рядом тянули кабель двое связистов. — Ложись! — крикнул Катуков и бросился в обочину. Он увидел, как оба связиста упали, скошенные разорвавшимися рядом снарядами.

— Кульвинский!

— Тут я. Жив.

— Быстро кустами на КП!

С командного пункта поле боя просматривалось хорошо: вражеские танки ворвались на позиции мотострелкового батальона. Как бились мотострелки, было видно по нескольким горевшим немецким танкам. Отдав по радио приказ ввести в бой танковые засады, Катуков прильнул к биноклю и увидел, как почти одновременно из-за пригорка выскочило несколько тридцатьчетверок. Почти каждый их выстрел поражал вражеский танк. Юркие, стремительные, они выскакивали из-за сараев, кустарников, стогов сена, делали по нескольку выстрелов и исчезали. Тут же они появлялись вновь, но уже с других позиций. Строй вражеских танков смешался, некоторые из них горели густыми черными кострами. Цепи фашистских автоматчиков залегали, поднимались и вновь залегали, прижимаемые пулеметным огнём.

Три часа длилась эта первая атака противника. Затем последовало ещё несколько атак. Враг предпринимал отчаянные усилия, чтобы смять оборону бригады. Вечером, когда была отбита последняя атака, штаб бригады подвел итоги: мотострелковый батальон понес существенные потери. Ущерб противника был значительно большим — он потерял 18 танков, 8 орудий и несколько сот солдат и офицеров. Главное же состояло в том, что врагу не удалось прорвать оборону бригады. И все же Катуков принял решение: сменить рубеж обороны, причем быстро и скрытно.

— Завтра противник будет искать новое место для прорыва. Нужно обмануть его, — объяснил он на совещании командования бригады.

В ночь на 6 октября бригада отошла в район Нарышкино — Первый Воин, оседлав шоссе Орел — Мценск. Катуков провел инструктаж командиров подразделений и приказал, чтобы к раннему утру позиции были готовы.

Отпустив командиров, он повернулся к Бойко:

— Люди вымотаны. Но черт его знает, когда Гудериан начнет. Подготовим оборону — тогда, может быть, выкроится часок-другой для отдыха. Направь работников политотдела в подразделения... Пусть разъяснят задачу. За окном вдруг послышался нарастающий шум движущихся танков и почти сразу умолк. В избу стремительно вошел старший лейтенант Бурда,

— Вольно, вольно, — остановил его Катуков. — Сразу докладывайте. Впрочем, нет. Почему не отвечали на наши запросы?

— Рация вышла из строя.

— Ясно. Теперь все по порядку»

36 часов группа Бурды находилась в тылу врага, уничтожила 10 средних и легких танков, 2 тягача с противотанковыми орудиями, 5 автомашин с пехотой и около сотни вражеских солдат и офицеров.

— Вот и материал для бесед в подразделениях, — сказал Катуков, обратившись к Бойко. — Распорядись, пожалуйста.

Особую ценность представляли доставленные группой Бурды трофейные документы и пленные. Выяснилось, что вдоль шоссе Орел — Мценск противник намерен двинуть огромную армаду танков, артиллерии и мотопехоты: 24-й моторизованный корпус в составе двух танковых и одной моторизованной дивизий. Кроме того, в тыл формирующемуся 1-му гвардейскому корпусу двигалась ещё одна танковая дивизия. Все эти войска по замыслам немецкого командования должны были через Мценск прорваться к Туле и выйти к Москве с южного направления.

Не успели подвести итоги разведки Бурды, как явился посыльный от Лелюшенко и доложил, что в распоряжение Катукова поступает дивизион противотанковой артиллерии. Это оказалось очень кстати.

План обороны нового рубежа Катуков со штабом разработал заранее, и сейчас подразделения расставлялись по своим местам. Новые позиции были очень удобны для обороны: высотки, откуда хорошо просматривалась местность, небольшие рощи, кустарники, стога сена давали возможность замаскировать танковые засады и орудия. Теперь Катуков внес коррективы в расстановку сил: увеличил разведку флангов, в помощь мотострелковому батальону, оседлавшему шоссе, направил танки Бурды — они стали шестью засадами на позициях мотострелков, определил позиции для прибывающих подразделений дивизиона противотанковой артиллерии.

Ранним утром командование бригады собралось на КП комбрига. И почти сразу же начали поступать донесения о движении со стороны Орла крупных сил противника. Забравшись на большое дерево, командир 2-го танкового батальона капитан Рафтопуло докладывал о виденном в бинокль:

— Около ста танков, противотанковая артиллерия, много мотопехоты, автоматчики на мотоциклах…

Приблизившись, танки противника открыли ураганный огонь по позициям мотострелкового батальона и противотанкового дивизиона. Ответным огнем некоторые вражеские машины были подожжены, но остальные упорно двигались вперед. Вскоре они ворвались в расположение мотострелков и начали утюжить их окопы.

В тяжелом положении оказалась минометная рота. На помощь ей из засады выскочила тридцатьчетверка под командованием лейтенанта Кукарина. Она подлетела почти вплотную к вражеским танкам, когда снаряд пробил ей гусеницу. Но экипаж не растерялся. Командир танка и радист стали подавать снаряды, а башенный стрелок Любушкин сполна проявил свое мастерство: три выстрела — и три вражеских танка объялись пламенем. Еще выстрел — и снова прямое попадание. Выскочивший из четвертого танка экипаж противника Любушкин расстрелял осколочным снарядом. Но тут вражеский снаряд попал в правый бок тридцатьчетверки и разорвался внутри ее. Едкий дым наполнил машину, «Снаряд!» — потребовал Любушкин и подбил ещё один танк. Всего в этом бою Любушкин уничтожил девять танков противника.

Между тем положение мотострелкового батальона становилось все более тяжелым. Катуков направил на помощь ему четыре танка под командованием старшего лейтенанта Лавриненко. И снова началось то, что так тщательно отрабатывалось на учениях. Тридцатьчетверки выскочили из засад и открыли огонь по танкам противника. Со своего КП Катуков видел, как вспыхнули несколько вражеских машин. Другие в замешательстве стали пятиться. Тридцатьчетверки внезапно исчезли и через минуту вынырнули из другого укрытия. Ряд прицельных выстрелов — и вновь загорелись несколько вражеских машин. Такими вот стремительными, внезапными атаками танки Лавриненко уничтожили 15 танков противника. В конце концов прорыв был ликвидирован.

Меньшими, но все же внушительными силами противник пытался прорваться и в других местах обороны бригады. И каждый раз танковые засады, умелые действия мотострелков и артиллеристов срывали эти попытки.

Бригада больших потерь не понесла. Но люди предельно устали. И вдруг донесение: справа от шоссе Орел — Мценск сосредоточилось до 200 танков и большое количество мотопехоты противника.

— Вдвое больше, чем утром! — воскликнул Бойко.

— Да-а... — задумался Катуков. — Что ж, будем колдовать, а ты с работниками политотдела срочно в подразделения. И прошу: разъясни политработникам, чтобы говорили людям все, как есть. Ничто не действует так пагубно на бойцов, как сладенькая полуправда... А люди? Наши люди поймут.

«Колдовать! — мысленно передразнил себя Катуков. — А что можно наколдовать?» И все же штаб заработал вовсю: переставлялись некоторые танковые и артиллерийские засады, проверялась связь, усиливалась разведка флангов.

День клонился к концу, а артиллерия противника усилила огонь.

— Неужели под ночь начнут? Это что-то новое для немцев, — хмурился Кульвинский, обеспокоенный тем, что еще не все позиции готовы к бою.

В это время на КП вошел рослый артиллерист.

— Капитан Чумак, командир дивизиона гвардейских минометов, — представился он. — Приказано подбросить на вашем участке огоньку.

О «катюшах» Катуков, конечно, слышал, но видеть их ему не пришлось. И теперь он с разочарованием смотрел на установки: обычные грузовики с рядами поднятых вверх стальных рельсов — не вязалось это с рассказами об огромной разрушительной силе нового оружия. А тут ещё Чумак вконец испортил впечатление.

— Мне приказано дать один залп, — сказал он. Но, очевидно, поняв состояние комбрига, усмехнувшись, заверил: — Не волнуйтесь. И этого хватит. Вот увидите, как «играет» «катюша», тогда поймете, что это такое.

Чумак нанес на свою карту район сосредоточения противника и обратился к Катукову:

— Надо предупредить людей на передовой. Грохот будет ужасный. Как бы это не вызвало паники.

Кульвинский направил в окопы посыльных. Чумак вывел установки на позицию и подал команду. Ослепительные всполохи пламени ярко осветили вечернее небо, раздался пронзительный свист, затем разразился страшный грохот, от которого задрожала земля.

Лощина была объята пламенем, оно ширилось и скоро превратилось в огромное море огня. Снизу доносились взрывы — рвались машины с боеприпасами. Катуков видел в бинокль, что многие машины, которые прямо не были задеты залпом, в беспорядке уходят. «Одного залпа маловато, — решил он. — Видимо, с боеприпасами для нового оружия еще туго».

— Через час можете посмотреть все на месте, — отвечая на рукопожатия, сказал Чумак. — А мне, товарищ полковник, нужно немедленно уводить установки. Так по инструкции.

Когда пламя над лощиной стало гаснуть, туда была послана разведка. Залп «катюш» оказался точным: десятки дымившихся танков, тягачей, автомашин, мотоциклов, множество трупов — в темноте все точно подсчитать было трудно.

Поздно ночью штаб подвел итоги дня. Двенадцать часов почти беспрерывно продолжался бой. Все атаки противника были отбиты. Он потерял 43 танка, 16 противотанковых орудий, до 500 солдат и офицеров. В бригаде было повреждено шесть танков, причем четыре из них были вскоре отремонтированы. Серьезно пострадал мотострелковый батальон. Он был отведен во второй эшелон бригады.

Танковый таран Гудериана явно дробился, ослабевал, но все же намного превосходил в силах 4-ю танковую бригаду. И снова Катуков решил, что оставаться на прежних позициях бригада не могла: противник теперь уже знал местность, и повторять на ней прежние приемы танковых засад было нельзя — эффект их резко снизился бы. В ночь на 7 октября бригада отошла на новый рубеж: Ильково — Головлево — Шеино.

Утром на КП Катукова приехал Лелюшенко. Он сказал, что разговаривал по ВЧ со Сталиным и тот высоко оценил действия бригады. Что и говорить: похвала Верховного Главнокомандующего обрадовала Катукова. Но она ко многому обязывала. И был миг, когда он с пробежавшим по спине холодком подумал: «Может быть, до сих пор просто везло?»

Лелюшенко привез и еще одну радостную весть: бригаде придавался полк пограничников под командованием полковника Пияшева. На подходе было также пополнение для мотострелкового батальона бригады. Катуков ещё раз обдумал план расположения своих сил, укрепил многие участки за счет пограничников, расширил разведку, особенно на флангах.

Видимо, предшествовавшие три дня боев и особенно удар «катюш» произвели сильное впечатление на противника: 7 и 8 октября он особой активности не проявлял, лишь мелкими разведывательными группами пытался прощупать оборону бригады. Катуков приказал оказывать этим группам решительное сопротивление, но так, чтобы не обнаруживать расположение подразделений. Как и раньше, он имел целью ввести противника в заблуждение относительно противостоящих ему советских войск, заставить его нервничать. Нужны были также «языки». В этом деле прекрасно проявили себя пограничники. Ночью небольшими группами они пробирались к вражескому расположению, пускали в ход гранаты или кинжалы, захватывали пленных.

Замысел Катукова удавался. Пленные показывали, что командование противника считает, будто оно имеет дело с крупной танковой группировкой советских войск.

9 октября противник начал решительное наступление. С полсотни пикировщиков, включив сирены, с душераздирающим воем обрушивались на окопы, буквально засыпая их бомбами. Так было не раз и не два: четверть часа длилась вражеская авиационная подготовка. Но «обрабатывали» фашистские стервятники ложные окопы и траншеи.

Затем двинулись танки — около ста машин и мотопехота. Катуков быстро разгадал маневр противника: обойти позиции бригады с флангов и нанести главный удар слева через Шеино на Мценск. Танковые и артиллерийские засады сдерживали продвижение противника. Повсеместно возникали ожесточенные бои. Враг нес огромные потери. И все же его танки прорвались к Шеину. Здесь они натолкнулись на роту танков БТ-7 лейтенанта Самохина. Часть танков лейтенант зарыл в землю — их задача состояла в том, чтобы прицельно вести артиллерийский огонь по вражеским машинам. Полтора часа длилась танковая дуэль, один за другим вспыхивали танки противника. Однако, не считаясь с потерями, враг продолжал атаковать Шеино. На помощь Самохину Катуков направил три танка. Их атака оказалась столь неожиданной для противника и стремительной, что вражеские танки не успели даже развернуть орудия. Прямыми прицельными выстрелами сразу же было подожжено 11 немецких танков, остальные покинули поле боя и скрылись в лесу.

Атаки врага отбивались всюду, с большими для него потерями. Однако в 22 часа Катуков получил приказ Лелюшенко отойти на новый рубеж, так как противник сумел прорваться на другом участке обороны корпуса и ему грозило окружение.

Новый рубеж, по сути, — окраина Мценска. С утра 10 октября противник начал атаки на передний край обороны бригады, но на этот раз как-то необычно: вяло, без серьезного напора. И это при многократном превосходстве! Катуков сразу понял, что эти атаки — отвлекающие, а главный удар готовится где-то в другом месте, не на участке, оборонявшемся бригадой.

И действительно, сковывая бригаду по фронту, противник ворвался в Мценск с восточного направления. К Катукову непрерывно шли доклады — один тревожнее другого. По каждому из них давались конкретные ответы. Общий же их смысл сводился к одному: действовать так, чтобы противник не смел и предположить, будто советские войска собираются отойти.

— Активными действиями нужно так запутать противника, чтобы с наступлением темноты оторваться от него и отойти организованно, — разъяснил Катуков свой замысел Бойко и Кульвинскому. — Нам пока везет, Гудериан, по всему видно, продолжает считать, что имеет дело с крупными танковыми силами.

В городе не было сколько-нибудь четкой линии обороны. И тут с особой силой проявилась тактика танковых засад, боевая и психологическая подготовка бойцов и командиров к ведению самостоятельных боевых действий мелкими подразделениями.

Напор противника неуклонно наращивался. К середине дня противник подтянул крупные артиллерийские силы, начавшие массированный обстрел моста через реку Зуша. Вырваться через него теперь уже было нельзя. Бригада и приданные ей части оказались в окружении.

Оставался узкий железнодорожный мост. Но пройдут ли по нему машины? Уже сгущались сумерки, когда посланный на разведку заместитель политрука Завалишин доложил, что он на своей тридцатьчетверке прошел по мосту. Но радость тут же сменилась тревогой. Завалишин видел на противоположном берегу движение войск. Чьих — он не разобрал. С его танка соскочила гусеница, и он бегом вернулся обратно, чтобы доложить о том, что успел разведать.

В тех конкретных условиях нельзя было исключать и возможность переправы противника на другой берег Зуши. Наконец выяснилось, что на другом берегу занимают оборону советские войска.

Вскоре началось то, что потом в бригаде называли переходом через «чертов мост». Убедившись, что части и подразделения стягиваются к мосту в установленном порядке, Катуков собрал штабных работников и приказал:

— Независимо от званий и должностей в колонну по два — становись! Приготовить гранаты!

До моста было относительно большое расстояние. И штабная колонна должна была быть готовой принять бой. Катуков разъяснил, что на работников штаба возлагается поддержание порядка на переправе.

Сразу начались неурядицы. Доски настила выдерживали орудия и автомашины, но расползались. Артиллерийские битюги проваливались в щели, ломали ноги, падали; образовывались заторы. Лошадей приходилось пристреливать и сбрасывать в реку. В щелях застревали колеса орудий и автомашин, бойцы и работники штаба тащили их на руках. И все же переправа шла.

Вдруг дождь неожиданно прекратился. Тучи быстро расползлись, и полная луна ярко осветила местность. Противник сразу же обнаружил переправу и открыл по мосту артиллерийский огонь. Снаряды рвались все ближе. Вскоре к артиллерийскому огню прибавился автоматный: вражеские автоматчики засели в станционных помещениях.

Решение пришло почти мгновенно. Катуков приказал командиру стоявшего рядом танка сержанту Капотову скрытно прорваться к вокзалу, выбить оттуда автоматчиков и поджечь несколько деревянных зданий.

Вскоре автоматные очереди прекратились, а затем у вокзала вспыхнул пожар. Положение сразу изменилось. Ослепленные пламенем, вражеские артиллеристы уже не могли вести прицельный огонь. Переправа пошла полным ходом. Танки подходили к мосту, продолжая отстреливаться от наседавшего противника. Многие тащили на прицепе подбитые боевые машины или грузовики: Катуков приказал ничего годного врагу не оставлять.

С первыми машинами переправились на другой берег Катуков и Бойко. Насквозь промокшие и продрогшие, они только сейчас почувствовали, какого нервного напряжения стоила им переправа бригады. После войны Катуков отметил в своих мемуарах: «Тем, кому удалось остаться в живых, переправа через железнодорожный мост, наверно, запомнилась навсегда. Недаром танкисты прозвали этот мост «чертовым».

На правом берегу Зуши заняла оборону 13-я армия. Подходили и другие соединения. Фронт, преградивший путь врагу к Москве, начал стабилизироваться. 4-я танковая бригада была отведена во второй эшелон 50-й армии.

Утром 12 октября Катукова вызвал к телефону Федоренко.

— Ну, спасибо! — радостно заговорил он, ответив на приветствие. — Вы хоть толком знаете, с какими силами противника дрались?

— Знаю.

— Видимо, не все. Лучшие свои соединения Гудериан против вашей бригады бросил. Тут у нас один из большого начальства сказал, что у вас полководческий зуб прорезался... Если бы даже несколько танковых дивизий так потрепали группу Гудериана, то и это было бы большим успехом. А тут бригада!

Федоренко говорил дольше обычного, что-то, видимо, хотел сказать конкретное, но так и не сказал.

Вечером смысл недомолвок Федоренко прояснился. Радио передало Указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении орденами и медалями начальствующего и рядового состава танковых войск Красной Армии». Диктор перечислил фамилии 32 воинов 4-й танковой бригады. Катуков и Бойко были награждены орденами Ленина. Затем был объявлен отдельный Указ о присвоении звания Героя Советского Союза сержанту Ивану Тимофеевичу Любушкину. Награжденных поздравляли, качали. Смущенный Любушкин краснел и растерянно повторял:

— Почему мне одному, все воевали...

Да, воины 4-й танковой бригады имели все основания для ликования. Прибыли они на Орловское направление, когда врагу удалось прорвать оборону советских войск. Танковые соединения Гудериана двигались тогда по 80–90 километров в день. Бригада сбила этот темп до 7 километров. А ведь противник все время имел многократное превосходство, в отдельные дни в десять и более раз. Каждый километр продвижения давался противнику ценой огромных потерь. Впоследствии Гудериан признал в своих мемуарах, что из-за тяжелых потерь «исчезли перспективы на быстрый и непрерывный успех». И в этом немалая заслуга воинов 4-й танковой бригады.

Бои под Орлом и Мценском с особой силой выявили незаурядные командирские способности Катукова. Да, прав был тот большой начальник, о котором говорил Федоренко, отметивший, что у Катукова «прорезался полководческий зуб». Удачно это выражение или нет, но смысл его, безусловно, правилен.

16 октября Катукова вызвали в штаб 50-й армии. «С Вами будет говорить по ВЧ Верховный Главнокомандующий», — объявили ему. Поздоровавшись, Сталин спросил о боеспособности бригады. К этому вопросу Катуков был, разумеется, готов и, как-то сразу успокоившись, кратко доложил о главном: бригада готова к новым боям. Верховный Главнокомандующий, видимо, довольный ответом, приказал как можно быстрее прибыть бригаде в район Кубинки.

...Волоколамское направление! Как часто упоминалось оно в сводках Совинформбюро во время битвы под Москвой! Именно на Волоколамском направлении противнику удалось вбить наиболее острый клин в оборону советских войск и выйти на ближние подступы к Москве. Здесь стала насмерть стяжавшая себе вскоре легендарную славу 16-я армия под командованием генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского. В её состав была включена и 4-я танковая бригада.

6 ноября к КП Катукова подъехала легковая машина в сопровождении броневика. Из машины вышел Рокоссовский.

— Вольно! — остановил он кинувшегося навстречу Катукова и обнял его. — Здорово, Катуков! Давненько не виделись, ну пойдем к тебе, расскажешь, что ты там натворил с Гудерианом.

За импровизированным ужином Катуков рассказал о бригаде, о том, как она готовится к боям и как воевала. Рокоссовский обрисовал обстановку в районе 16-й армии.

— Превосходство противника, особенно в танках, многократное. Тут как раз будет очень полезен твой опыт боев под Орлом... Попробуй обобщить, — предложил Рокоссовский, — в виде памятки или инструкции, что ли.

— У меня есть кое-что. Начал ещё в Сталинграде. — Катуков вынул из походного сейфа папку и передал её Рокоссовскому. — «Инструкция танкистам по борьбе с танками, артиллерией и пехотой противника», — прочитал Рокоссовский и стал бегло просматривать брошюру. — Интересно... Как раз то... Тут и танковые засады, атаки на максимальной скорости... Интересно, очень интересно... Очень правильно о разведке: в подвижных формах боя она должна простираться на десятки километров...

Разговор с Рокоссовским приятно взволновал Катукова. Перелистывая только что одобренную Рокоссовским инструкцию, Катуков почувствовал облегчение. «Какой из меня теоретик!» — бывало, сомневался он, работая над инструкцией. В то же время он чувствовал потребность обобщать боевой опыт, извлекать из него наиболее эффективное, имеющее перспективу. Оценка Рокоссовского укрепила эту потребность.

Радовали и интерес, с каким расспрашивал Рокоссовский о боях бригады под Орлом, и высокая оценка его, Катукова, решений и действий в этих боях. Это ощущение ничего общего не имело с чувством удовлетворенного тщеславия. Катуков всегда был далек и от тщеславия, и от благодушной удовлетворенности достигнутым. Все было проще: мнение столь талантливого военачальника подтверждало, что он, Катуков, стоит на правильном пути в своих исканиях. Это и радовало.

Уезжая, Рокоссовский сказал:

— Ближайшая твоя задача — удар по Скирманово. Главное мы сейчас обговорили. Приказ получишь позже.

Ближайшая задача была не из легких. Плацдарм с населенными пунктами Скирманово, Козлове, Марьино клином врезался в полосу обороны 16-й армии. Здесь была сосредоточена 2-я немецкая танковая дивизия, подтягивались другие силы. Разведкой было установлено, что противник намеревается нанести удар с этого плацдарма с тем, чтобы окружить и уничтожить 16-ю армию. Срезать образовавшийся клин и тем самым сорвать замысел противника — такую задачу поставил Рокоссовский перед 4-й танковой бригадой и другими расположенными здесь соединениями.

Вскоре пришел приказ, согласно которому части 16-й армии утром 12 ноября должны были начать бои за овладение более удобным рубежом обороны, в том числе и указанным плацдармом.

Днем 11 ноября Катуков и Кульвинский приехали к начальнику штаба армии генерал-майору С. М. Малинину для согласования вопросов взаимодействия в предстоящих боях.

— Дела потом, — загадочно улыбаясь, сказал Малинин, — Вы, я вижу, ничего не знаете?.. Ну тогда читайте. — Малинин протянул Катукову «Правду».

На первой полосе газеты было опубликовано постановление СНК СССР от 10 ноября 1941 года о присвоении Катукову звания генерал-майора танковых войск.

— Вот так, уже день в генералах ходите. Поздравляю!

В это время в дверях появился Рокоссовский.

— Поздравили? — спросил он. — Но это ещё не все. Рот, читай.

Это был документ, который нужно привести здесь полностью.

«Всем фронтам, армиям, танковым дивизиям и бригадам.Приказ Народного Комиссара Обороны СССР № 337 г. Москва

О переименовании 4-й танковой бригады в 1-ю гвардейскую танковую бригаду

4-я танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями с 4.10 по 11.10, несмотря на значительное численное превосходство противника, нанесла ему тяжелые потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи прикрытия сосредоточения наших войск.

Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия были остановлены и понесли огромные потери от славных бойцов и командиров 4-й танковой бригады.

В результате ожесточенных боев бригады с 3-й и 4-й танковыми дивизиями и мотодивизией противника фашисты потеряли 133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей с боеприпасами, до полка пехоты, 6 минометов и другие средства вооружения. Потери 4-й танковой бригады исчислялись единицами.

Отличные действия бригады и ее успех объясняются тем, что:

1. Бригадой велась беспрерывная боевая разведка. 2. Осуществлялось полное взаимодействие танков с мотопехотой и артиллерией.

3. Правильно были применены и использованы танки, сочетая засады с действиями ударной группы.

4. Личный состав действовал храбро и слаженно.

Боевые действия 4-й танковой бригады должны служить примером для частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками.

Приказываю:

1. За отважные и умелые боевые действия 4-ю танковую бригаду именовать: «1-я гвардейская танковая бригада».

2. Командиру 1-й гвардейской танковой бригады генерал-майору Катукову представить к правительственной награде наиболее отличившихся бойцов и командиров.

3. Начальнику ГАБТУ и Начальнику ГАУ пополнить 1-ю гвардейскую танковую бригаду материальной частью боевых машин и вооружением до полного штата.

Народный комиссар обороны Союза ССР

И. Сталин

Начальник Генерального штаба Красной Армии Маршал Советского Союза

Б. Шапошников».
И снова поздравления, объятия, рукопожатия. Но на войне на радость времени отведено мало.

— В танковых войсках ваша бригада первой удостоена такой чести, — сказал Рокоссовский. — По такому случаю ей надо бы дать дня два на отдых... Но увы! Завтра ваша бригада должна на деле показать, что такое танкисты-гвардейцы.

И все-таки праздник в бригаде был. В подразделениях прошли короткие митинги. «Оправдать высокую честь!», «Бить врага по-гвардейски!» — говорили выступавшие на митингах бойцы и командиры.

С утра следующего дня бригада вступила в бой. Двенадцать часов она штурмовала Скирманово. С утра 13 ноября вела непрерывный 38-часовой бой за Козлове. Враг ожесточенно сопротивлялся, однако вынужден был отойти. По-гвардейски дралась бригада в период ноябрьского «генерального», «решительного» наступления противника на Москву. Приходилось отступать. С болью в сердце бойцы и командиры оставляли позади километровые столбы с цифрами 60, 55, 53...» Москва была рядом, совсем за спиной.

Отмечая участие в этих боях гвардейцев-танкистов Маршал Советского Союза Г. К. Жуков после войны писал: «С беспримерной храбростью действовала переданная в состав 16-й армии 1-я гвардейская танковая бригада, В октябре эта бригада (тогда 4-я танковая) геройски сражалась под Орлам и Мценском... Теперь, в ноябре, защищая подступы к Москве, гвардейцы-танкисты новыми подвигами ещё выше подняли свою славную репутацию»,

В ходе ноябрьских боев ещё глубже проявился командирский талант Катукова. В быстро менявшейся обстановке, в условиях постоянного превосходства противника в живой силе и боевой технике он неизменно находил наиболее эффективные тактические приемы, новые варианты своих излюбленных танковых засад. И здесь, как месяцем раньше под Орлом, Катуков неизменно строил свои решения, исходя из принципа: нанести как можно больший ущерб противнику и максимально сохранить силы бригады. И он каждый раз добивался этого.

За две недели вражеского наступления бригада уничтожила 106 танков, 16 тяжелых и 37 противотанковых орудий, 16 минометов, 3 минометные батареи, 8 тягачей, 55 автомобилей, 51 мотоцикл, до трех полков пехоты противника, разбила 13 дзотов и 27 пулеметных гнезд. Все это в несколько раз превышало численность и вооружение бригады. За это время в бригаде вышло из строя 33 танка — в три раза меньше, чем потерял противник. Фактически же бригада лишилась всего 7 танков, а 26 поврежденных машин благодаря стараниям Дынера были отремонтированы и возвращены в строй действующих.

Наконец пришло долгожданное: Красная Армия погнала фашистских захватчиков от стен советской столицы. 1-я гвардейская танковая бригада действовала в боевых порядках пехоты, стремительными атаками расчищала ей путь, обходила противника с флангов и с тыла, из засад совершала ошеломляющие налеты на отступавшего врага.

Приподнятое настроение, в котором постоянно пребывал Катуков в эти дни, имело и сугубо личные причины. Он уже несколько лет был одинок: жена умерла до войны, детей не было. И вот как-то сразу приворожила его старшина медицинской службы Катя — так по имени её звали в части, где она служила. Как бы тяжело ни складывалась обстановка, Катуков находил «причины» для посещения этой части. Вскоре Катуков и Екатерина Сергеевна поженились. Но оставить службу или быть при Катукове только женой Екатерина Сергеевна наотрез отказалась. Так до конца войны она и провоевала хоть и рядом с мужем, но старшиной медицинской службы. Катуков гордился этим её решением, хотя и тревожился. За отличия в боях Екатерина Сергеевна была награждена орденом Красной Звезды и боевыми медалями.

В середине апреля 1942 года Катуков получил приказ о переброске бригады в Москву на переформирование. Он и Бойко были отозваны в распоряжение Главного автобронетанкового управления.

Федоренко встретил Катукова и Бойко приветливо, угостил их чаем с бутербродами.

— У меня для вас приятная новость, — сказал он. — Вы, Катуков, назначены командиром 1-го танкового корпуса, вы, Бойко, — комиссаром. Чувствуете, друзья, что это значит?.. Теперь нам по плечу формирование крупных танковых соединений! Заводы наши набирают мощности.

Федоренко сообщил, что в состав корпуса войдут три танковые бригады — всего около 250 танков, мотострелковая бригада, дивизион реактивных минометов, разведывательный батальон и различные тыловые подразделения. Катуков и Бойко чувствовали себя ошеломленными. О таких масштабах в то время можно было только мечтать.

— Ну как? Силища? — довольный произведенным эффектом, спросил Федоренко. — Так-то вот... И первый корпус — вам! Что ж, заслужили. Обрадую и другим: 1-я гвардейская бригада войдет в состав корпуса... Теперь давайте подумаем о кадрах. Начальником штаба корпуса мы рекомендуем полковника Кравченко.

Начальником политотдела корпуса Катуков и Бойко предложили назначить Деревянко, заместителем командира по технической части — Дынера, начальником оперативного отдела — Никитина.

Разговор получился долгим. Катуков и раньше и потом, будучи командармом, внимательно изучал подчиненных, не забывал отметить отличившихся, смело продвигал по службе достойных. Большое внимание в расстановке кадров он уделял тому, что сейчас называют психологической совместимостью. И теперь Катуков с жаром разъяснял, почему он выдвигает того или иного командира и почему в заместители к этому командиру следует назначать именно того, кого он рекомендует, а не другого, не менее достойного.

Через несколько дней Катуков был вызван к заместителю Председателя СНК и наркому танковой промышленности В. А. Малышеву. Его интересовали недостатки танков. «Говорите все, о каждой мелочи», — попросил Вячеслав Александрович.

«Мелочи» были. На практике же они порой оборачивались далеко не мелочами. Например, каково было десантникам балансировать на мчащемся танке? Или другое. Кто-то придумал ставить на командирских машинах внешне отличающиеся антенны, и вражеская артиллерия сосредоточивала огонь на этих машинах. Катуков впоследствии с удовлетворением отмечал, как оперативно были реализованы его предложения: поступавшие на фронт танки имели одинаковые антенны, поручни, чтобы держаться десантникам, и другие усовершенствования.

В Москве комплектовались штаб и некоторые службы корпуса. Основная же работа по его формированию велась в Липецке, куда вскоре и прибыли Катуков и Бойко.

Все части корпуса были полностью укомплектованы, И не успели ещё просохнуть дороги от весенней распутицы, как поступил приказ о направлении его на Брянский фронт.

Три с лишним месяца корпус провел в боях — наступательных, а чаще оборонительных. Катуков был недоволен ни теми, ни другими. Что, собственно, изменилось? Танков стало больше, появились крупные танковые соединения, а использовались они по-старому — отдельными частями, без должной поддержки авиацией и артиллерией.

Нет, не так, совсем не так представлял себе Катуков боевое применение крупных танковых сил. Видимо, и в Ставке Верховного Главнокомандования были недовольны тем, как использовались танковые войска на Брянском фронте. После войны Катуков натолкнулся на адресованный командованию фронта документ, подписанный начальником Генштаба А. М. Василевским. В нем говорилось:

«Некоторые из танковых корпусов перестали быть танковыми и перешли на методы боевых действий пехоты. Примеры: Катуков (1-й тк) вместо быстрого уничтожения пехоты противника в течение суток занимался окружением двух полков, и вы, по-видимому, это поощряете...» Позже в своих мемуарах Катуков писал:

«Этот документ объясняет многое из ситуации тех дней. Разумеется, 1-й танковый корпус окружал два полка пехоты не по своей инициативе, а по приказу сверху. Но дело не только в этом. Из этого документа следует более важный вывод: танковые корпуса вводились в бой разрозненно, каждому из них ставились узкие, ограниченные задачи. А ведь можно было сосредоточить их в мощный кулак и, усилив средствами воздушной и наземной поддержки, нанести гитлеровцам действительно разящий удар во фланг».
В середине августа корпус был выведен в резерв Ставки Верховного Главнокомандования, а вскоре Катуков был вызван в Москву на прием к Сталину.

Разговор Сталин начал с конкретных, но прямо не относившихся к деятельности Катукова вопросов. Отвечая на них, Катуков почувствовал себя неловко, видя, что Сталину не нравятся его критические замечания о танках КВ и Т-70. И все же, преодолевая смятение, он упорно возражал:

— Нет, Иосиф Виссарионович, в бою они показали себя неважно. Спросите любого танкиста — каждый предпочтет тридцатьчетверку.

Катуков видел недовольное выражение глаз Сталина, но изложил свои взгляды до конца, показал, в чем конкретно заключаются недостатки танков КВ и Т-70. Может быть, упорство молодого генерала привлекло Сталина. Он перевел разговор на другие темы. Катуков так и не мог понять, зачем его вызвал Сталин, но чувствовал, что тот исподволь прощупывает его, взвешивает, чего он стоит, И вдруг Сталин, прервав свои вопросы, сказал, что создаются механизированные корпуса, более сильные, чем танковые, и он, Катуков, назначается командиром 3-го механизированного корпуса.

У Катукова, что говорится, отлегло от сердца: значит, его служба оценена неплохо. Но было очень жаль — Катуков сразу это почувствовал — расставаться с боевыми друзьями, с соединениями, вместе с которыми он прошел тяжелый боевой путь. И Катуков, как он выразился в своих мемуарах, «взмолился»:

«— Товарищ Сталин, не так просто подготовить, научить войска. Большое для боя дело, когда тебя люди хорошо знают и ты их знаешь. В составе 1-го танкового корпуса находится 1-я гвардейская бригада, с бойцами которой меня связывают узы самой крепкой дружбы. Разве легко с ней расстаться!»
По просьбе Катукова Сталин приказал включить в состав 3-го механизированного корпуса соединения из 1-го танкового: 1-ю гвардейскую и 49-ю танковые бригады, 1-ю мотострелковую бригаду, перевести в корпус помощником командира по технической части Дынера и начальником оперативного отдела Никитина.

От Верховного Главнокомандующего Катуков сразу же направился к Федоренко. Он рассказал ему во всех подробностях о разговоре со Сталиным, ответил на вопросы и, поощряемый одобрительными репликами Федоренко, как говорится, излил душу, высказал все, что он передумал, командуя танковым корпусом.

— Танков стало намного больше. Вроде бы количество должно перейти в качество, — горячился Катуков. — Появились танковые, а теперь вот и механизированные корпуса. Это же увесистые кулаки! А у нас что? Не кулаки, а растопыренные пальцы! Ни разу не было нанесено по противнику массированного удара крупными танковыми силами! А взаимодействие?

— Правильно! — охладил Катукова Федоренко. — Правильно мыслите. И не вы один.

— Так в чем же дело?

— В опыте. Тут что-то вроде болезни роста. Не все из общевойскового командования смогли правильно понять, как нужно использовать крупные танковые силы, организовывать их взаимодействие с другими родами войск. Сейчас по этому поводу готовим проект приказа наркома. Скоро получите.

И действительно, 16 октября 1942 года был издан специальный приказ народного комиссара обороны, в котором были вскрыты недостатки в боевом использовании танковых сил.

В приказе подробно излагались все основные вопросы тактики и организации действий танковых частей и соединений, определялись принципы и порядок их взаимодействия с пехотой, артиллерией и авиацией. Много внимания в нем было уделено танковым и механизированным корпусам. Они объявлялись средством армейского и фронтового командования для действий на главном направлении в качестве эшелонов развития успеха. Распыление их сил, выделение им самостоятельных участков обороны воспрещалось. Позже Катуков писал: «Этот приказ сыграл большую роль в дальнейшей судьбе танковых войск. Он, по существу, стал важнейшей теоретической основой их боевого применения».

Ничто так быстро и прочно не определяет отношения людей, как война. Но она же и неумолимая разлучница. В 1-м танковом корпусе остался Бойко. И, как ни тяжело это было, Катуков понимал: там Бойко, как «старожил», нужнее. Комиссаром 3-го мехкорпуса был назначен опытный политработник, бригадный комиссар Н. К. Попель. Войну он начал комиссаром той самой 15-й танковой дивизии, из бойцов и командиров которой была сформирована 4-я танковая бригада. Видно, потому, что вновь встретился со многими своими боевыми соратниками, а еще более потому, что был он, как говорят, теперь, человеком коммуникабельным, Николай Кириллович быстро нашел подобающее ему место в боевом коллективе, проникся его нуждами и заботами.

Катуков, ободренный приказом наркома обороны от 16 октября 1942 года и укрепившийся в правоте своих взглядов, многое пересматривал в те дни. В его, если так можно выразиться, «творческой лаборатории» кипела напряженная работа, и он все четче и яснее представлял себе подлинные возможности крупномасштабных действий танковых сил.

— Твои мысли — это нечто вроде сосредоточения сил, — сказал как-то Попель, с которым Катуков нередко делился своим соображениями. — Массированное применение танковых войск для нас дело новое. И тут без работы собственных мозговых извилин никак не обойтись. Придет время — многое реализуешь.

Но были и думы другого рода — личные. Волновало здоровье отца. Писали, что тоскует Ефим Епифанович, беспокоится: удастся ли свидеться с сыном?

— Сколько раз уже был рядом, а к отцу никак не вырвался! — подосадовал как-то Катуков Попелю, получив ещё одно письмо от отца.

— Да, — раздумчиво ответил тот. — Не очень-то мы часто видим родителей. Да ведь жизнь-то наша...

Вспомнив, видимо, и свои личные горести, Попель неожиданно рассказал свою биографию.

— Моя жизнь вроде бы тоже ничем не примечательна. А времени всегда в обрез, всегда все личное на потом откладываю, — вздохнул Катуков.

«Ничем не примечательная» жизнь Михаила Ефимовича в действительности была весьма примечательной для людей его поколения и судьбы. Родился Михаил Ефимович в селе Большое Уварове под Коломной 17 сентября 1900 года в семье крестьянина-бедняка. Клочок плохой земли — песок да суглинок — семью прокормить не мог. Отец, как и многие односельчане, часто уходил на заработки в Петербург, где промышлял разной работой. Возвращался усталый, приносил мало — едва удавалось кое-как сводить концы с концами. Но леденцы для сына никогда не забывал, по-мужски скупо ласкал его. И нелегко ему, наверное, было написать жене из Петербурга, что пора и 12-летнего Михаила к делу приставить, что нашел он для него кое-что стоящее.

Роняя слезы, мать уложила в корзинку из ивовых прутьев кое-какое бельишко и нехитрую деревенскую снедь. С ней и отправился Михаил к