Тема 16. Марксизм и дореволюционная российская наука

Семинарское занятие:

1.Предпосылки усиления интереса к марксистской теории и методологии.

2. Марксистское видение истории России в произведениях В.И. Ленина.

3. Проблемы эпистемологии и методологии истории в наследии русских марксистов. Задачи и предмет исторической науки. Проблема исторической закономерности.

4.Теория исторического процесса в русском марксизме. Взаимосвязь экономического и демографического факторов исторического процесса. Географический и геополитический фактор исторического процесса.

5. Проблема соотношения «базиса» и «надстройки» общества.

Источники:

Богданов А.А. Тектология: (Всеобщая организационная наука). В 2-х кн. М.,1989.

Богданов А.А. Исторический монизм.// Эмпириомонизм: Статьи по философии. М.,2003.

Бухарин Н.И. Избранные произведения. М.,1988.

Ленин В.И. Детская болезнь “левизны” в коммунизме.

Ленин В.И. Очередные задачи Советской власти.

Ленин В.И. Памяти Герцена.

Ленин В.И. Развитие капитализма в России.

Плеханов Г.В. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю.// Избр. Филос. Произв.: В 5 т. М.,1956.Т.1.

Плеханов Г.В. К вопросу о роли личности в истории // Избр. Филос. Произв.: В 5 т. М.,1956.Т.2.

Литература:

Дорошенко Н.М. Репрессированные методологи истории. Астана, 2006.

Комиссарова Л.И., Ольховский Е.Р. У истоков марксистской исторической мысли России. М.,1986.

Леонтьева О.Б. Марксизм в России на рубеже XIX-ХХ вв. Проблемы методологии истории и теории исторического процесса. Самара, 2004.

В.И. Ленин и историческая наука. М.,1986.

В.И. Ленин и проблемы истории. Л.,1970.

Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Русская философия истории. М., 1999.

Развитие социологии в России (с момента зарождения до конца ХХ века). Под. Ред. Е.И. Кукушкиной. М., 2004.

Контрольные задания, проблемные вопросы и упражнения:

1. Какие течения существовали в российской марксистской мысли? Что их объединяет и в чем их различия во взглядах на историческое развитие общества?

2. Охарактеризуйте ленинскую концепцию исторического развития России. Является ли данная концепция результатом развития идей Маркса или В.И. Ленин создал новую оригинальную концепцию?

3. Изложите основные положения монистического взгляда Плеханова на историю.

4. Что означает многокомпонентность экономического фактора в истории?

5. Какое значение имело исследование русских марксистов взаимной обусловленности существования базиса и надстройки?

6. Какое значение для понимания исторического процесса имеют теоретические искания Плеханова, Богданова, Бухарина, Троцкого? В какой степени они соответствуют марксистской концепции?

7. В чем выражается связь исторических концепций российских марксистов с концепциями российских историков?

 

Марксизм и дореволюционная российская наука

Появление марксистского направления в русской исторической науке рубежа XIX – ХХ вв. стало продолжением и развитием многих тенденций русского позитивизма. Однако позитивисты и марксисты смотрели на проблемы экономического развития общества сквозь призму разных научных принципов.

Позитивисты отстаивали теорию многофакторности исторического процесса, экономическая история – одна из многих равноправных сторон исторического процесса. Плюрализм факторов исторического процесса был основополагающим методологическим принципом русского позитивизма. Попытки найти «первичный фактор» исторического процесса резко критиковались в позитивистской науке.

Критикуя в своих работах теорию факторов, Г. В. Плеханов не отрицал, что в истории действует множество сил, а за каждым событием кроется запутанный узел причинно-следственных связей. Но он был убеждён, что нужно искать причины преобладания тех или иных факторов, а ключ к подлинному пониманию истории можно отыскать только в сфере экономических отношений. Экономика определяет разделение общества на классы, формирует правовую и государственную структуру, воздействует на психологию человека, на его нравственные убеждения и идеалы. История, по Плеханову, - это «история общественных отношений, обусловленных состоянием производительных сил в каждое данное время».

Склонность к поиску первичного фактора, к чёткой логической схематизации исторического процесса, к обоснованию исторического монизма и объяснению всей истории из одного принципа были очень характерны для русского марксизма рубежа XIX – XX вв.

Однако зачастую русские марксисты пробовали поднять ещё более глубокие пласты причинно-следственных зависимостей в исторической реальности и ставили вопрос: а от чего, в свою очередь, зависит рост экономических сил общества?

В поисках ответа они нередко обращались к теоретическому наследию виднейшего отечественного позитивистского социолога – М. М. Ковалевского и использовали для своих исторических построений сформулированные им законы, в частности, закон зависимости интенсивности экономического развития от роста плотности населения. Нашла отражение в исторических воззрениях русских марксистов и другая сформулированная им закономерность исторического развития. Она сводилась к тому, что рост плотности народонаселения стимулирует переход от «хозяйства непосредственного потребления» к хозяйству меновому и в конечном счёте побуждает человечество к межплеменной солидарности. Переход от натурального хозяйства к меновому, высшей стадией развития которого является денежное хозяйство, Ковалевский считал основным содержанием экономической эволюции человечества.

Под влиянием доктрины Ковалевского у русских марксистов сформировался научный интерес к роли обмена в системе производственных отношений, к исторической эволюции форм обмена и распределения. Так, М. И. Туган-Барановский предлагал расширить сформулированное Марксом понятие производительных сил, включив в него не только производство, но и обмен – как два нераздельно связанных компонента «материальной стороны хозяйства».

Нередко отечественные марксисты именно в сфере обмена видели ключевое зерно развития производственных отношений и эволюции производительных сил. Так, например, П. Б. Струве видел в наличие удобных путей сообщения, создающих условия для интенсивного развития денежного обмена и товарного производства, один из важнейших факторов перехода к капиталистическому способу производства. Поэтому Струве считал строительство железных дорог в России даже более важным событием в экономической истории, чем отмену крепостного права.

Сходная логика была и в работах Н. А. Рожкова. Решающим фактором крушения крепостничества он считал развитие денежного хозяйства, кот. привело к техническим усовершенствованиям в земледелии и обрабатывающей промышленности, а эти усовершенствования, в свою очередь, сделали невыгодным всё крепостное хозяйство.

В концепции Рожкова характеристика общественного хозяйства слагалась из нескольких компонентов: относительной значимости различных отраслей хозяйства (земледелия и промышленности), хозяйственной техники, форм обмена и принципов распределения хозяйственных благ. В своей работе «Основные законы развития общественных явлений» Рожков давал периодизацию человеческой истории, основанную на том же критерии, что и в трудах Ковалевского: переход от натурального хозяйства к денежному. Он выделял четыре периода:

Период преобладания натурального хозяйства;

Период, когда сохраняется натуральное хозяйство, но намечается разница в распределении реальных хозяйственных благ между отдельными слоями общества;

Период зарождения и первоначального развития денежного хозяйства;

Период полного расцвета денежного хозяйства (капитализм).

В более позднем труде «Русская история в сравнительно-историческом освещении» Рожков заменил приведённую выше периодизацию на другую, в большей степени близкой к Марксовой:

Первобытное общество;

Общество дикарей;

Дофеодальное общество (общество варваров);

Феодальная революция;

Дворянская революция;

Господство дворянства;

Буржуазная революция;

Капитализм.

Исторические закономерности, сформулированные Ковалевским, были достаточно подробно разработаны в труде А. А. Богданова «Краткий курс экономической науки». С его точки зрения, весь исторический процесс можно разделить на три периода: «первичное натуральное хозяйство», «меновое хозяйство» и «социально-организованное» (социалистическое) хозяйство. Коренное различие между этими периодами состоит в характере разделения труда и распределения материальных благ. Соответственно внутри этих обширных исторических периодов Богданов выделял более дробные стадии развития человечества:

I. Первичное натуральное хозяйство:

1). Первобытный родовой коммунизм;

2). Патриархально-родовая система;

3). Феодальный строй.

II. Меновое хозяйство:

1). Мелкобуржуазны строй;

2). Капиталистическая система:

а). мануфактурное производство;

б). промышленное (машинное) производство;

III. Социально-организованное (социалистическое) хозяйство.

С точки зрения Богданова, недостаточно было просто констатировать, что основой развития общества является рост производительных сил, он стремился объяснить, в силу каких причин происходит сам этот рост. Он считал, что каждому периоду исторического развития человечества свойственны свои движущие силы развития. В натурально-хозяйственных обществах такой силой является абсолютное перенаселение. При переходе от натурального хозяйства к меновому фактор перенаселения постепенно утрачивает свою роль, уступая место новой движущей силе общественного развития – конкуренции. социализме такой движущей силой станет «борьба общества с природой» - процесс бесконечный по самому своему существу.

Одной из исторических особенностей русского марксизма рубежа XIX – XX вв. можно считать то, что в его традиции явно просматривалось влияние не только К. Маркса, но и М. М. Ковалевского: это проявлялось в стойком интересе русских марксистов к роли демографического фактора и эволюции форм обмена в развитии человеческого общества.

Наряду с демографическим фактором русские марксисты искали ключ к пониманию хода экономического развития в географическом факторе. На «условия внешней природы» (климат, состав земной коры, устройство земной поверхности) как на одно из важнейших условий, определяющих производительность труда указывал Богданов. На то, что «свойства географической среды обусловливают собою развитие производительных сил», а те, в свою очередь, - развитие экономических и всех других общественных отношений, указывал и Плеханов в своей работе «Основные вопросы марксизма». Особенности географической среды, кроме того, по его мнению, воздействуют на обмен между человеческими сообществами: характер рельефа, наличие водных путей указывают направление экономических сношений с соседями.

Наличие и интенсивность экономических связей с соседними обществами, как считали многие отечественные марксисты, определяют собой темп экономического развития данного общества. От темпа экономического развития зависит распределение ролей в отношениях между соседями: от скорости развития зависит, какая страна окажется «передовой», а на чью долю останется роль «догоняющего» или «отстающего». Русские марксисты были уверены, что взаимоотношения с соседними странами, сравнительный уровень их развития самым непосредственным образом влияют на ход истории отдельно взятой страны – влияние географического фактора здесь переплеталось с воздействием фактора геополитического.

Для описания места России в мире, – обычно при сопоставлении России с Западной Европой, – в русской мысли XIX-XX вв. традиционно использовались две модели: модель «отставания» и модель «своеобразия», одна из которых принадлежала западнической традиции, другая – славянофильской (хотя, разумеется, существовали и разнообразные промежуточные варианты). Безусловно, модель «отставания» в большей степени соответствовала марксистской теории. Предпринимались попытки измерить степень отставания России от Западной Европы во временных показателях: так, по мнению Н. А. Рожкова, в период классообразования это отставание составляло примерно четыре-семь веков, в период формирования денежного хозяйства оно сократилось до трех веков, и, наконец, в период капитализма отставание России от западных стран измерялось уже не веками, а только десятилетиями. М. Н. Покровский в «Русской истории с древнейших времен» определял этот временной разрыв в два-четыре века; он, как и Рожков, был убежден, что Россия постепенно «догоняет» Европу, и что в современный ему период историческая дистанция между Россией и Западом сократилась до минимальных величин.

Но наиболее резкая оценка степени отставания России от европейских держав принадлежала Л. Д. Троцкому. Троцкий полагал, что основной чертой исторического развития России была «сравнительная медленность и примитивность», первопричина которого крылась в неблагоприятных условиях природно-географического положения страны. Отсталость и застойность должна была стать её уделом, если бы не соседство с более развитыми европейскими странами, представлявшими постоянную угрозу её независимости. Влияние этих стран вынуждало Россию ускорять собственное социально-экономическое развитие, перепрыгивая с одного этапа на другой, не успевая их толком пройти. Развитие получало таким образом характер неравномерного и скачкообразного. За неимением более могущественных общественных сил, задача стимулирования прогресса ложилась на государство, которое воспринимало её реализацию как обеспечение защиты собственного суверенитета. Здесь Троцкий во многом повторяет взгляды «историков-западников» (в частности Милюкова) на трактовку характера Российского государства как внеклассового, отвечающего потребностям развития всего общества.

С этой целью государству приходилось заимствовать передовой опыт западных стран и переносить его на собственную почву. Заимствования вступают в разнообразные отношения с уже существующими формами отношений в стране, получается своеобразная амальгама (смесь) разнородных элементов современных и архаичных общественно-экономических форм, которая начинает развиваться уже по собственной, автономной от государства, траектории. Троцкий назвал это «законом комбинированного развития». Таким образом, из агента передовых тенденций государство превращается в одного из участников общественного развития, и его участие на определённом этапе может стать преградой для дальнейшего развития.

Один из таких этапов и пришёлся на рубеж XIX – XX веков. Идея о том, что феодально-абсолютистское государство больше не способно на проведение социально-экономической модернизации была общим местом для всех русских марксистов. Весь вопрос заключался в характере предстоящей модернизации и силах, которые будут её осуществлять. Например, Плеханов считал, что она будет капиталистической и, соответственно, происходить она будет под руководством буржуазии. Социализм может возникнуть только после прохождения капиталистического этапа развития.

Взгляды Троцкого были противоположны плехановской точке зрения. Время для проведения полноценной капиталистической модернизации, которая вывела бы Россию в число мировых стран-лидеров, уже прошло (вследствие процессов произошедших в самой мировой капиталистической системе), возникший в результате её капитализм носил бы характер отсталого и слаборазвитого. Да и русская буржуазия, носившая во многом характер искусственного государственного создания, не была способна на самостоятельные действия без государственного патернализма. Следовательно, этап на прохождение которого не было времени, должен быть совмещён со следующим за ним, переходным от капитализма к социализму, этапом развития. «Закон комбинированного развития» действует здесь во всей своей полноте. Единственную силу, под руководством которой должна проходить эта модернизация, Троцкий видел в пролетариате. Получается своеобразное замещение одного класса другим, который параллельно с «доделыванием» его работы начинает выполнение своих общественных функций. В таком замещении и заключается смысл выдвигавшейся Троцким концепции перманентной революции. Троцкий считал, что уже развитие капитализма не может ограничиваться рамками одной страны, оно охватывает весь мир. Социализм, представляющий более высокую стадию развития, чем капитализм, может возникнуть и развиваться изначально только как строй ряда наиболее экономически развитых стран, чтобы затем распространиться на все страны. Развитие одной страны дополняло развитие других стран, и достижение более прогрессивного общественно-экономического строя было возможно только совместными усилиями всех стран.

С другой стороны, скачкообразное развитие, о котором говорилось выше, предполагало, что за скачком должен неминуемо последовать спад, переходящий затем в стагнацию. Наиболее передовые методы хозяйствования (государственная собственность на средства производства, общехозяйственное планирование), эффективные на одном этапе развития, на следующих теряют свой потенциал и приобретают консервативные тенденции. Происходит это вследствие всё того же столкновения с границами развития, которые в данном случае совпадают с государственными границами.

Скоординированность общемировых (первоначально - общеевропейских) хозяйственных усилий и планомерное, а не хаотическое их развитие – вот лучший залог для успеха русской модернизации (как и модернизации любой другой европейской страны). При этом Троцкий был уверен, что передовые методы, применяющиеся в России, с одной стороны, повлияют на трансформации в капиталистической системе. А, с другой, они, показывая, что сценарий более гармоничного развития возможен, дадут стимул для борьбы пролетариата в развитых странах за установление своей власти, которая и станет гарантией планомерного развития в мировом масштабе.

Итак, следуя логике Троцкого, получалось, что на этапе перехода от капитализма к социализму «передовые» и «отсталые» страны меняются местами, «последние становятся первыми». Убеждения в «преимуществах отсталости», довольно традиционные для русской социально-исторической мысли, были характерны и для В. И. Ленина. Если для М. Н. Покровского и Н. А. Рожкова социально-экономическая отсталость России была лишь недостатком, который должен быть постепенно преодолен; Л. Д. Троцкий и В. И. Ленин видели в той же самой «отсталости» залог успешного развития и лидирующего положения страны в будущем.

В отличие от большинства русских марксистов, Г. В. Плеханов в своём труде «Истории русской общественной мысли» рассматривал историю России с точки зрения её своеобразия, правда, относительного, а не абсолютного. Плеханов, вслед за С. М. Соловьёвым и В. О. Ключевским, подчёркивал роль географического фактора и «внутренней колонизации» в истории России. При этом Плеханов внес в их историческую концепцию существенное новшество: он подчеркивал, что колонизация происходила в условиях господства натурального хозяйства, поэтому специфика исторического развития России определялась уникальным сочетанием географического и экономического «факторов».

Плеханов считал, что на определенной стадии развития человечества географическая среда определяет даже то, какая именно общественно-экономическая формация сложится у того или иного народа. Опираясь Марксову концепцию существования в истории человечества чётырёх способов производства (античный, азиатский, феодальный и буржуазный, не считая пятого, коммунистического), Плеханов выдвинул собственную гипотезу: согласно его версии, «античный» и «восточный» способы производства представляют собой «два сосуществующих типа экономического развития». Как полагал Плеханов, и «античный способ производства» (классический рабовладельческий строй), и «восточный» возникли на одной и той же стадии развития общества, вслед за родовой общественной организацией. В работе Плеханова «История русской общественной мысли», – отдавал ли он сам себе отчет в этом или нет, – речь шла не только о формационных, но и о цивилизационных различиях «Востока» и «Запада». Согласно логике Плеханова, Россия сама способна выбирать, быть ли ей Востоком или Западом.

Современный ему этап истории России Плеханов характеризовал как очередную цивилизационную развилку: если буржуазия и пролетариат выступают как агенты европеизации, то русское крестьянство представляет собой класс, чьи интересы и ценности сложились еще в эпоху господства «восточного способа производства».

Идею коренных различий «Востока» и «Запада», «Азии» и «Европы» можно было встретить в концептуальных построениях многих других русских марксистов. Причем представления об этих различиях носили у них ярко окрашенный ценностный характер: «Азия» и «Восток» ассоциировались с застоем, бюрократизмом, рабской приниженностью «низов» и бесстыдным деспотизмом «сатрапов», «Запад» же и «Европа» были синонимами прогресса и цивилизации. При этом, надо отметить, что в качестве «Востока», подлежащего цивилизаторскому натиску, русские марксисты рассматривали свою собственную страну, отводя самим себе роль агентов европейской цивилизации.

Но, если большевикам в силу ряда обстоятельств приходилось после 1917 г. постепенно отказываться от подобных стереотипов, – тем с большей силой мотивы противостояния Востока и Запада звучали в размышлениях тех российских марксистов, кто чувствовал себя побежденными, а революцию 1917 года воспринимал как историческую катастрофу. Так, например, Плеханов однозначно расценил большевистскую революцию как победу Азии над Европой, как реставрацию «восточного деспотизма» со всеми естественно присущими ему методами управления и нравами. Российские социал-демократы из стана меньшевиков предвосхитили геополитическую трактовку революции, предложенную в эмигрантском наследии П. Б. Струве и в трудах евразийцев: все они воспринимали большевистскую революцию как стихийную реакцию низов против двухвековой европеизации России, как попытку возвращения от космополитической имперской культуры к национальным истокам.

Изучение конкретного, реального исторического процесса вносило существенные коррективы в марксистскую схему исторических закономерностей. Отечественные марксисты приходили к выводу, что экономика общества испытывает на себе воздействие различных факторов: демографического (зависимость интенсивности экономического развития от роста плотности населения); географического (природно-климатические условия, состав земной коры, характер рельефа земной поверхности, которые в совокупности определяют особенности региональной экономики); геополитического (сравнительный уровень социально-экономического развития соседних стран и народов). Геополитическое положение России отечественные марксисты могли описывать в терминах «догоняющего развития» или же в терминах «цивилизационного своеобразия». Порой два эти дискурса соперничали и переплетались друг с другом в работах одних и тех же авторов.

Своеобразно и различно подходили русские марксисты и к проблеме соотношения «базиса» (производственных отношений) и «надстройки» (социально-политической и духовной жизни общества) в историческом развитии общества. Исследование соотношения двух этих категорий было актуально для марксистской мысли рубежа XIX-XX столетий.

Г. В. Плеханов взаимоотношения «базиса» и «надстройки» трактовал в соответствии с каноническим марксистским подходом, утверждая, что базис (или «основание») играет в этих отношениях определяющую роль. Но при этом он резко возражал против вульгарно-материалистических попыток выводить любое надстроечное явление напрямую из базиса, надстройка, по его мнению, обладает известной самостоятельностью. Плеханов утверждал, что экономика влияет на надстройку не напрямую, а через посредство других факторов. В «Основных вопросах марксизма» он предложил следующую схему взаимоотношения базиса и надстройки:

«1). Состояние производительных сил;

2). Обусловленные им экономические отношения;

3). Социально-политический строй, выросший на данной экономической «основе»;

4). Определяемая частью непосредственно экономикой, а частью всем выросшим на ней социально-политическим строем психика общественного человека;

5). Различные идеологии, отражающие в себе свойства этой психики».

Данная «формула» Плеханова была удачна тем, что позволяла избегать вульгарного социологизма при освещении истории общественной мысли и общественного движения. По его мнению, все идеологии определённой эпохи вырастают из одного общего корня – общественной психологии этой эпохи, поэтому для каждого периода истории в психологии и идеологии всех противоборствующих групп можно отыскать общие черты, характерные для того времени в целом.

Кроме того, Плеханов полагал, что в истории возможно возникновение идейных течений, у которых нет отчётливо выраженной социально-экономической основы. так, архаичные способы восприятия действительности могут долгое время сохраняться даже после того, как породивший их способ производства канул в прошлое. Одной из таких идеологий, переживших своё время, согласно Плеханову, был антиурбанизм русских мыслителей. Логическим дополнением антиурбанистических настроений становилась поэтизация прошлого, создание разнообразных «консервативных утопий», одной из которых Плеханов считал славянофильство.

Однако, наиболее ярким примером отчуждённости идеологии от социально-экономического базиса, по мнению Плеханова, являются ситуации культурного заимствования, когда культура и общественная мысль одной страны складываются под мощным воздействием идейных течений, сформировавшихся в других, более развитых странах. Именно это произошло в России XVIII-XIX вв. По мнению Плеханова, всякие культурно-идеологические заимствования носили несамостоятельный и, скорее, пагубный, чем прогрессивный характер.

Тем не менее, Плеханов надеялся, что идейная пропасть между Россией и Западной Европой будет преодолена; эти его надежды покоились на убеждении, что в жизни человеческого общества определяющую роль всё же играет «базис» и что, следовательно, с изменением «базиса» должна измениться и идейная «надстройка».

Плеханов признавал, что надстройка способна оказывать влияние на базис, и что при определённых условиях это воздействие становится весьма ощутимым. Но при этом влияние «надстройки» на «базис» Плеханов всегда трактовал как обратное, т. е. прежде чем повлиять на базис, совокупность надстроечных отношений должна быть им создана.

Вопрос о соотношении «базиса» и «надстройки» стал одной из центральных проблем в традиции «легального (критического) марксизма» (П. Б. Струве, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М. И. Туган-Барановский). Изо всех компонентов «надстройки» их более всего интересовала этическая сфера. «Критические марксисты» считали, что классовый подход к этике означал отрицание самостоятельной ценности морали и нравственности, а такой этический релятивизм в конечном счёте оборачивается разрушительными последствиями для личности и общества.

Чтобы дополнить марксистскую теорию исторического прогресса этической составляющей, «критические марксисты» пытались объединить марксизм и неокантанство. В этом сочетании двух учений и заключалось основное русского своеобразие «критического марксизма».

Так, в своей дебютной работе «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии» Н. А. Бердяев, отстаивая классовый подход к развитию общественных идеологий и пользуясь методикой марксистской социологии, вводил в свою философию категории с общечеловеческим содержанием. Согласно его концепции, исторический процесс следует рассматривать как постепенное и бесконечное проникновение в жизнь человечества абсолютных логических норм (истины), этических норм (добра) и эстетических норм (красоты). Хранителем этих абсолютных норм является «трансцендентальное логическое сознание», кот. по отношению к индивидуальным и классовым сознаниям выступает как сознание всеобщее, родовое.

Согласно Бердяеву, на каждом новом историческом этапе в классовой борьбе побеждает класс, являющийся носителем всё более высокого идеала. Смена общественно-экономических формаций на самом деле представляет собой постепенное восхождение человечества ко всё более полному познанию истины, добра и красоты; процесс этот по своей сути бесконечен.

Вера в закономерный и неизбежный прогресс позволила Бердяеву парадоксальным образом соединить, казалось бы, несовместимые идеи: с одной стороны, общечеловеческую, внеклассовую этику; с другой – учение о классовой борьбе как о движущей силе общественного развития. «Теория прогресса, - заключал Бердяев, - есть мост, соединяющий воедино две половины правды, правду-истину и правду-справедливость».

Солидаризируясь с попыткой Бердяева показать самостоятельное значение абсолютных ценностей в процессе общественного развития, П. Б. Струве поставил вопрос, который, по его мнению, его коллега не смог разрешить: каким образом человек – носитель классового сознания – может в то же самое время сознавать историческую ограниченность своего сознания и стремиться к более высокому представлению об истине, добре, красоте? Как считал Струве, ответ на данный вопрос возможно дать только при следующем условии: следует признать существование «нравственного миропорядка, независимого от субъективного сознания», и «субстанциональное бытие» «мирового духа», кот. является вечным хранителем абсолютных ценностей (= Бог).

Итак, опытавшись найти общечеловеческую, внеклассовую этику, «критические марксисты» пришли не просто к идеализму, но к религиозной философии. Путь они этот проделали по разному: если Струве пришёл к ней чисто логическим путём, то Бердяев и Булгаков в начале ХХ в. пережили эмоционально яркое религиозное обращение.

М. И. Туган-Барановский дольше других «критических марксистов» считая, что марксизм необходимо дополнить общечеловеческой этикой, оставался при этом на почве научно-позитивного понимания мира.

Центральной проблемой его творчества было исследование формирования человеческих идеалов. Разрабатывая вопрос соотношения науки и утопии, он пришёл к выводу о том, что и идеал (= утопия), и наука в равной мере необходимы для жизни. Он сравнивал науку с фонарём, освещающим дорогу, а идеал – со звездой, указывающей направление пути.

Принимая многое в марксизме, Туган-Барановский считал историческую концепцию Маркса совершенно несостоятельной с этической точки зрения. По его мнению, из всех человеческих интересов Маркс выделял лишь один – экономический, под которым понимал стремление к непосредственному поддержанию жизни. История для Маркса, - писал Туган-Барановский, - является лишь ареной борьбы за существование, где постоянно сталкиваются две низменных страсти: жадность господствующих классов и зависть порабощённых. Под последовательным проведением классовой точки зрения он видел упразднение «как морали, так и объективной науки».

Однако, Туган-Барановский считал, что материалистическое понимание истории должно быть не отброшено, а реконструировано и переосмыслено. По его мнению, в исторической концепции должны быть отражены не только экономические интересы людей, но и другие побудительные потребности человека, среди которых он выделял «эгоальтруистические потребности» (стремление к славе и власти), «симпатические инстинкты и потребности» (чувство общей солидарности), «потребности, не основанные на практическом интересе» (бескорыстное стремление к истине, эстетическое чувство, религиозная потребность). Высшим же стимулом деятельности людей он считал сознания нравственного долга.

Исходя из этих воззрений, Туган-Барановский сформулировал собственную «формулу прогресса»: «Исторический прогресс именно и заключается в одухотворении человечества, в перемещении центра тяжести человеческой жизни из низших физиологических потребностей поддержания жизни в область высших духовных потребностей».

Взгляды Туган-Барановского на социализм во многом совпадали с распространёнными в то время воззрениями Э. Бернштейна и «австромарксистов». Он считал, что капитализм не сможет погибнуть сам собой, в силу собственных внутренних противоречий; этот строй может быть свергнут только сознательной волей людей, борющихся за более высокий социальный идеал. Социализм победит лишь в том случае, если сможет противопоставить капитализму более привлекательный этический идеал.

При этом, по мнению Туган-Барановского, социалистический идеал содержит в себе свои внутренние противоречия. Социалистический идеал может быть совмещён как с гуманистическим мировоззрением (как, напр., у А. И. Герцена и П. Л. Лаврова), так и с мировоззрением антииндивидуалистическим (Платон, Маркс, Н. Г. Чернышевский), «мещанским», кот. логически должен был привести к истреблению свободы личности во имя счастья покорного большинства.

Именно поэтому в своих собственных этических исканиях Туган-Барановский пытался соединить два мотива: с одной стороны, представление о социалистическом строе как о воплощении разума и справедливости, с другой, - отношение к человеческой личности как к верховной ценности мира. Основой нравственного закона он считал идею бесконечности каждой отдельно взятой человеческой личности и родственную ей идею равноценности человеческих личностей. Доказать эти идеи логическим путём не возможно; их можно только постулировать как аксиомы (вариант Канта) или принять как элемент религиозной веры (вариант Достоевского); сам Туган-Барановский считал, что оба эти варианта естественным образом дополняют друг друга. Попытка соединить марксистскую историософию с кантианской этикой заставила его в конце концов постулировать бытие Бога как трансцендентной гарантии нравственного закона.

В отличие от критических марксистов, рассматривавших соотношение «базиса» и «надстройки» в теоретической плоскости, Н. А. Рожков стремился проанализировать данную проблему на конкретно-историческом материале. Для Рожкова был характерен интерес к психологическим проблемам; в серии статей «Психология характера и социология» он предпринял попытку «установить основные психологические типы, образующиеся постепенно внутри классовых групп». Он предлагал классифицировать эти типы, согласно принципа их преобладающей мотивации поведения. В соответствии с этим принципом Рожков выделял следующие «характеры»: этические, эстетические, индивидуалистические, эгоистические, аналитические, а также несколько переходных типов – «эстетические эгоисты», «этические индивидуалисты», etc.

Рожков утверждал, что каждому общественному классу свойственны преобладающие типы поведенческой мотивации. По его мнению, так же и каждой стадии развития общества соответствует преобладание определённых психологических типов. Рожков предпринял попытку сформулировать определённою историко-социологическую закономерность, согласно которой преобладающая мотивация человеческих поступков зависит от стадии экономического развития общества. Зависимость эта, по его мнению, носит не прямой, а опосредованный характер.

Для описания механизма функционирования общественных отношений Рожков предлагал использовать не двухчленную систему «базис - надстройка», а более сложную четырёхчленную схему. Выделив четыре основных класса общественных явлений, - экономические, социальные, политические и психологические (духовные), - отношения между этими сферами человеческого бытия Рожков описывал с помощью двенадцати выведенных им «законов социальной статики». Общественные отношения в этом случае представали в виде пирамиды опосредованных, «сложноподчинённых» зависимостей. Но все эти зависимости носили жёстко однородный характер: Рожков не рассматривал вопроса о возможности обратного влияния «надстройки» на «базис» или вопроса о роли личности в истории.

Смысловым стержнем существовавшего после Первой русской революции течения в русской марксистской мысли под названием «богостроительство» была историософия, определённое понимание хода и смысла истории. Богостроители традиционное для марксизма деление истории на три периода (доклассовое общество, классовое общество и бесклассовое общество) стремились дополнить антропологической составляющей, понять, как изменяется в ходе исторического процесса сам человек и подвержена ли исторической эволюции его человеческая сущность. Богостроители представляли себе ход человеческой истории следующим образом: от первобытного коллектива, в котором человеческая личность была растворена – через индивидуализм классового общества – к возрождению коллективизма на новом историческом витке, к формированию коллективного сознания и коллективистской морали будущего коммунистического общества. Описание истории приобрело у них телеологические черты: история изображалась движущей к определённой цели, достижение которой трактовалось как снятие всех противоречий, присущих современному обществу, как реализация смысла каждой отдельно взятой человеческой жизни.

Для богостроителей было характерно резкое осуждение индивидуализма: культ «уединённой» человеческой личности они считали проявлением болезненного, патологического состояния общества. Человек будущего, по их мнению, должен будет осознавать себя не индивидуальностью, а «особью вида», волной среди человеческого моря. На смену индивидуалистическому сознанию должно придти коллективистское, рождение которого А. В. Луначарский и А. М. Горький сравнивали с рождением нового Бога. Под богостроителем они видели пролетариат, а новая религия – вера в социалистическое человечество, - должна была стать знаменем пролетарской революции.

Историософская теория богостроителей послужила А. А. Богданову методологической основой для решения вопроса о соотношения «базиса» и «надстройки» в историческом развитии общества. Будучи убеждённым атеистом, А. А. Богданов скептически относился религиозным аллюзиям богостроителей, но в целом система его ценностей соответствовала их убеждениям.

Как был убеждён Богданов, марксизм представляет собой величайшее достижение общественной мысли и науки XIX в.; но к началу ХХ в. историко-философская теория марксизма несколько устарела. Выражалось это, в первую очередь, в неполном, по его мнению, раскрытия проблемы характера «надстройки» («общественного сознания») и её значения в истории человечества.

Богданов подчёркивал, что при изучении общественного сознания он опирался на базовый марксистский методологический принцип «социальной причинности», кот. предполагал, что причину изменений общественного сознания надо искать в условиях трудовой и хозяйственной жизни. Из этого тезиса он делал смелый вывод о том, что каждой конкретной форме производства и распределения соответствуют определённые формы мышления и речи.

Одновременно с этим Богданов предлагал отказаться от термина «надстройка» как от не слишком удачного. В идеологии он видел не просто дополнение к экономической жизни, а «орудие организации общества, производства, классов, и вообще всяких общественных сил и элементов, - орудие, без которого эта организация невозможна».

Исследуя всевозможные виды организации Богданов пришёл к созданию оригинальной методологии исследования общественных явлений – «тектологии» - универсальной науки о принципах организации систем и структур. По мнению Богданова, любой вид деятельности человека можно интерпретировать как решение организационной задачи. Любая ситуация, в которой действует человек, слагается из определённой суммы элементов; постановка той или иной задачи означает, что наличная комбинация этих элементов не удовлетворяет человека; решение задачи состоит в том, чтобы найти оптимальное сочетание, наилучшую комбинацию этих элементов.

Анализируя принципы организации человеческого общества, Богданов выделял два вида трудового сотрудничества людей: «разнородное» (разделение организаторского и исполнительского труда) и «однородное» (его совмещение). Соответственно этому принципу он описывал три общественных системы:

а). ингрессия – наиболее простой случай системы, «цепная связь», соединяющая ряд однородных элементов;

б). эгрессия – система централистического типа, система авторитарных организаций (патриархальная община, феодальный строй, бюрократия, армия, etc.);

в). дегрессия – гибкая, пластичная система, элементы которой с лёгкостью могут изменять свои комбинации и своё положение внутри системы при неизменности некоего внутреннего «скелета», фиксирующего структуру в целом (так будет организованная система труда в коммунистическом обществе, когда высокая степень машинизации производства позволит людям с лёгкостью менять сферу занятий в зависимости от общественных потребностей).

Предложенная Богдановым периодизация истории представляла собой синтез двух трёхчленных историософских схем: концепции богостроителей (коллективизм доклассового общества – индивидуализм классового общества – коллективизм коммунистического общества) и теории Луи Блана, выделявшего в истории эпохи «авторитета», «индивидуализма» и «братства». Богданов выделял следующие этапы развития человеческого общества:

1. Эпоха первобытных культур;

2. Эпоха культур авторитарных:

а). эпоха патриархального быта;

б). эпоха феодального быта;

3. Эпоха культур индивидуалистических;

4. Эпоха культуры коллективистической.

При этом Богданов предполагал, что коммунизм будет не последним этапом развития человечества, представляя собой высокодифференцированную систему, он будет подвержен расхождению между его различными сторонами и частями. Появление новых проблем будет побуждать человечество искать более совершенные организационные формы, и, т. о., историческое движение будет бесконечным – до пределов физического существования человечества.

Не вполне догматически подходил к трактовке соотношения «базиса» и «надстройки» и Н. И. Бухарин в своей работе «Теория исторического материализма». Базис и надстройка, по его мнению, не могут существовать друг без друга. Бухарин считал, что в истории существуют определённые периоды развития, когда соотношение базиса и надстройки временно изменяется, - таковы периоды социальных революций. Согласно его концепции, любая революция проходит четыре стадии развития:

идейная революция (крах старой психологии и идеологии и рождение новой);

политическая революция (захват власти новым классом);

экономическая революция (новый класс использует свою власть как рычаг для экономического переворота);

техническая революция (переворот в производительных силах).

Т. о., получается, что в эпохи социальных революций изменяется сама логика хода истории и причинно-следственных связей.

По мнению Бухарина, «надстройка» слагается из двух компонентов: общественной идеологии (система мышления, чувств и правил поведения) и общественной психологии (несистематизированных или мало систематизированных чувств, мыслей и настроений); психология первична по отношению к идеологии.

Общественная психология, как был убеждён Бухарин, всегда носит классовый характер, но, в то же время он предостерегал от трактовки её особенностей с позиций вульгарно-социологического материализма. Общественная идеология же, по его мнению, представляет собой «сгустки общественной психологии», её концентрированное и систематизированное выражение. В основе идеологии общества лежит определённый «способ представления», «особый способ сочетания идей, мыслей, чувств, образов, кот. характерен для определённой эпохи»; «способ представления» всегда соответствует исторически определённому способу производства.

Понятия «способ представления» и «способ производства», кот. оперировал Бухарин, были оценочно нейтральными; в этом заключалось их несомненное научное превосходство над категориями «базис» и «надстройка», само употребление которых уже диктовало жёсткую и однозначную логику анализа общественных явлений.

Достаточно оригинальным переосмыслением классического марксизма стала также предложенная Бухариным концепция «исторических типов общества».

Как считал Бухарин, сочетание «способа производства» и «способа представления» образует «определённый исторический тип общества». По мнению Бухарина, различные сферы жизни общества всегда связаны неким «морфологическим единством», «специфическим стилем эпохи». Из этого положения он делал вывод, что «тип общества можно распознать и по его идеологии, и по его экономике». Поэтому изучая тот или иной тип человеческого общества, исследователь должен сопоставлять между собой его «способ представления» и «способ производства», его экономику и его идеологию.

Русский марксизм рубежа XIX – ХХ вв. формировался не только как направление общественной мысли, но и как методология социальных наук и теория исторического познания. В этом качестве традиция дореволюционного марксизма была богата оттенками и внутренними течениями.