Развивающейся демократии необходим легитимирующий ее динамику миф. Этот факт давно осознан теми европейскими интеллектуалами, которые видели свою задачу в убеждении людей в ценности демократических принципов и институтов. Политическая мифология «рабства», «тирании», «авторитаризма» и «старого порядка», столь активно эксплуатирующаяся последние двести лет европейскими либеральными наследниками французских просветителей и буржуазных революционеров, создала прочное основание для аксиоматического суждения о ценности демократии. Миф демократии был светлой альтернативой темному мифу авторитаризма. В мире современной демократии такой возможности абсолютизации ее ценности по сравнению с абсолютными недостатками авторитаризма уже нет. Эту нехватку не в состоянии восполнить даже идея и практика борьбы с международным терроризмом. Кстати, здесь есть проблема для массового сознания: считать ли феномен терроризма антиподом демократии или непосредственным продуктом эволюции мира демократии?
Современная демократия, лишенная возможности доказывать свои преимущества путем сравнения с недостатками своих идейных и институциональных антиподов, вынуждена абсолютизировать себя. Миф выступает естественным и исторически апробированным политической практикой инструментом абсолютизации того, что, подобно современной «западной» и особенно «российской» демократии, уже не может быть оправдано строгой логикой, количественным и качественным перевесом преимуществ над недостатками, но в сохранении чего люди интуитивно ощущают потребность. Демократия сегодня выступает для массового сознания наиболее зримой и понятной гарантией линейной поступательности политического прогресса цивилизации, т. е. гарантией от замыкания политического процесса в цикл с последующей регрессивной динамикой.
Не является принципиальным в какой форме этот миф демократии существует: как институционализированная идеологическая форма или же он не институционализирован, дисперсен и имеет вид неких трудно фиксируемых научными средствами установок массового политического сознания; важно качество воплощенной в мифе ключевой ценности, ради которой общество готово или не готово солидаризироваться с демократическими институтами государства.
Политическая мифология и идеологии, выраставшие на ее почве, обычно возводили в высший ценностный ориентир для взаимодействия социума и государственной власти некоторую всеобщую социальную функцию, прежде всего - трудовую. Древний кастовый и средневековый сословный порядок мифологически определяли ценность этой функции в буквальном выражении - как исполнение человеком полезной для всех и каждого, с точки зрения сохранения стабильности сакрального миропорядка, функции: священник - молится, воин - воюет, земледелец - обрабатывает землю. Каждая из этих функций расценивалась именно как разновидность производительного труда.
Буржуазная эпоха определила значимость этой функции посредством капитала. Появилась возможность выразить объем и социальную значимость произведенных людьми трудовых усилий в категориях и символах профанного порядка. Либеральные мифология и идеология сделали ценность функции обмена по значимости равной функции труда. Либеральная идея оказалась востребована политическими институтами и совершила эволюцию от полурелигиозной-полусветской «этики протестантизма» к идеологической форме именно благодаря такому расширению трактовки трудовой функции, расширению, позволившему в дополнение к сакральной, обеспечиваемой в Европе христианством, линии связей внутри общества, между обществом и элитой, между обществом и государственными институтами выстроить линию связей, основанных на признании трудом всего, что способно нести в себе зачатки индивидуальной и общественной пользы; наиболее явственно эта идея проявилась в доктрине европейского «утилитаризма» I половины XIX в.
Это, однако, не означает, что те общества, которые в ранней фазе своего буржуазного развития сделали обменную функцию равной по значимости функции производительного труда, избежали внутренней, в том числе, политической конфликтности. Но в буржуазных социально-политических системах основой внутренней солидарности в обществе и солидарности общества и государства оставалось представление, что если человек добыл собственность своим трудом и участие в обмене приносит пользу тем, кто производительно трудится, то его обменная функция и его собственность должны быть признаны трудовыми по сути.
Социалистические эксперименты в теоретической области и социально-политической практике можно рассматривать как реакцию на очевидное несоответствие реальному положению дел мифологического отождествления функции производительного труда с функцией обмена. С оциализм предпринял попытку возврата к пониманию именно функции производительного труда как естественного непосредственного и исторически апробированного индикатора социально-политического статуса индивидов и групп. Это добавило остроты идеологическому противостоянию либерализма и социализма, которое продолжалось почти весь XX в.
Во всех упомянутых исторических ситуациях мифологическая рефлексия массового сознания и идеологическое конструирование силами интеллектуалов было соотнесено с естественным высоким статусом ценности труда в ряду ценностей культуры. Российский либеральный эксперимент изначально принципиально не противоречил этой общей исторической тенденции, но последующая активная конкуренция социалистической и либеральной программы движения современной России к демократии привела к тому, что возникло противопоставление ценности трудовой функции (как базиса общественных отношений в системе, именуемой тоталитарной) и ценности функции обмена (как базиса отношений, отождествляемых с цивилизованной европейской демократией).
Перед новой российской демократией, остро нуждающейся в идеологической или хотя бы мифологической легитимации, возникла необходимость выбора между двумя взаимно противостоящими мифологическими императивами. Выбор в пользу более высокой оценки статуса трудовой функции с прицелом на формирование в этом русле новой общегосударственной идеологии означал бы, что действующая политическая элита потеряла бы связь с элитами экономическими, сформировавшимися в 1990-е гг. именно благодаря диспропорции между трудом и обменом в пользу обмена. Выбор же в пользу признания более высокого статуса функции обмена таит в себе угрозу потери «народного» доверия к институтам демократической власти. Российская демократия идеологически «зависла», так как выбор любой из альтернатив привел бы к сворачиванию либерального эксперимента в России. Поэтому закономерно, что все нынешние идеологические поиски осуществляются вдали от ключевой для решения проблемы консолидации социума, а также социума и государства, проблемы идеологического решения статуса и конфигурации мифологии труда.
Идеальным было бы воспроизведение в отечественных условиях «западной» версии идеологии и мифологии либерализма, синтезировавшей представления о социальном статусе функций труда и обмена. Здесь представляется продуктивным поиск решения проблемы несовершенства идейной легитимации современной российской демократии не через придумывание ею новых идеологических основ, а в векторе просчитывания и теоретического осмысления механизмов блокирования и смягчения отрицательных последствий идеологического выбора политических элит в пользу того или иного мифологического толкования трудовой функции.
Литература
Ачкасова В.А. Политическое мифотворчество как способ выражения региональных интересов // Журнал социологии и социальной антропологии. 2002. №3. С.96-107.
Гончарик А.А. Понятие мифа и его применение в исследованиях политики // Политическая наука: Сб. науч. тр. / Ред. кол.: Ю.С.Пивоваров (гл. ред.) и др. М.: ИНИОН, 2009. № 4: Идеи и символы в политике: Методологические проблемы и современные исследования. С.79-87.
Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М.: Эксмо, 2000. С.124-137.
Кольев А.Н. Политическая мифология. М.: Логос, 2003. 382 с. – 2.2, 2.3, 2.5.
Шестов Н.И. Политический миф теперь и прежде / Под ред. проф. А. И. Демидова. М.: ОЛМА- ПРЕСС, 2005. 414 с. – С.139-156.
Шестов Н.И. Политическая мифология труда в контексте современной демократии // Политическая психология, культура и коммуникация / Редкол.: Е.Б.Шестопал (отв. ред.) и др. М.: Российская ассоциация политической науки (РАПН), Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008. С.215-221.
К оглавлению курса
На первую страницу
